Миловидная шатенка, деловито идущая по коридору Смольного, привлекла внимание Максима каким-то неуловимым флером женственности. Крутанув головой, попаданец внезапно осознал, что заинтригован.
Амурные приключения после переноса у Парахина бывали, но как-то вскользь, на физиологическом уровне. А тут зацепило… Бывают такие женщины: вроде бы ничего особенного на первый взгляд, а глаз не оторвать.
— Кто эта… лисичка, — хрипловато поинтересовался Макс у сопровождающего, бодро ковыляющего чуть позади.
— Так Мильда Драуле, — охотно отозвался ветхий старикан, взятый на работу в Смольный за давние революционные заслуги. Революционером Афанасьича назвать сложно, даже включив воображение — ну какой там борец за народное счастье из потомственного купчика третьей гильдии?!
Ан нет, угораздило. Всего-то, что жалеючи, спрятал во время очередных беспорядков студентика, а там и пошло. Как-то само собой вышло, что при лавке старообрядца вечно отлёживались то беглые каторжники из политических, то разыскиваемые полицией бомбисты. А в крохотной лавчонке среди товаров прятались то листовки, а то и динамит.
Зато Революция почти не отразилась на старике, и что самое важное — на многочисленных детях и внуках. Тем более, что купец охотно пожертвовал лавку на нужды пролетариата. Доход-то она к тому времени давала копеечный…
Числился Афанасьич при Смольном истопником, но как подозревал попаданец, в реальности был скорее экспонатом. Интересный типаж, никогда не состоявший в партии, но сделавший для неё побольше иных заслуженных. Этакое напоминание о скромности для иных горлопанов, размахивающих заплесневелыми заслугами, как несвежими портянками.
— Хороша, — задумчиво сказал Прахин, сделав стойку.
— Не лезь к ней! — Погрозил старик узловатым пальцем, — замужняя баба! Мало тебе свободных, что ли? Вера, внучка моя, на тебя засматривается. Хороша ведь девка! Коса с твоё запястье, кровь с молоком… и в возраст вошла, пятнадцатый годок уже. Отдал бы замуж, даром что ты старше её мало не втрое.
— Да я как бы… — вильнул глазами попаданец.
— Это ты зря, — посерьёзнел дед, — мушщине баба нужна и детки, а блудить зряшно… тьфу! Но если уж тянет, то вон — Люська-машинистка коровой вздыхает, на тебя глядючи. Всё не вручную наяривать, хе-хе…
— Рожа у неё, — скривился Макс.
— Рожа-то да… — охотно подтвердил проводник, — чисто черти горох молотили. Зато остальное всё при ней. Жопа-то ого! Вдвоём не обхватишь! Стулья трещат под такой… я бы и сам… гм.
— Спасибо, как-то не тянет, — отозвался Прахин, — а что, Мильда… латышка, что ли? Миленькая… Прям такая верная?
— Поговаривают, — неопределённо ответил заслуженный дед, — но в постели у неё никого не поймали.
— А кто у неё муж-то?
— Так… Николаев, — прозвучал чуточку небрежный ответ, по которому стало ясно, что мужа Афанасьич не уважает, — функционер… прости господи! Служащий мелкий… как по мне, так и человечишко мелкий, но нашла ведь что-то! Не иначе на жалость взял.
Мелкий…
Николаев…
Мильда Драуле…
Смольный…
Прахина будто мешком по голове ударили.
— Убийца Кирова… в каком году это было? В тридцать четвёртом, кажется… или раньше? Недоказанный роман Кирова с Драуле, о котором ходило так много слухов… Блять! Но ведь хороша же баба! Хороша…
Машинально кивая на слова старика, попаданец шёл по коридору, а в голове вертелся образ Мильды. Не отступится ведь… хочет он эту женщину. Своей сделать хочет.
Уровень требований к физической и интеллектуальной подготовке напугал было комсомольцев, но услышав о личности таинственного инструктора, о котором в кулуарах ходило немало сплетен, в дружину ДНД рвануло спортивное студенчество.
Далеко не все из них состояли в комсомоле, но… Прахин видел в этом скорее плюс. Слишком уж политизированным стал к этому моменту комсомол, слишком он заигрался в оппозицию, противопоставив себя партии.
Потому ни партия, ни военные, ни ГПУ не хотели видеть ДНД как боевые отряды комсомольцев. Активной, умеренно политизированной части советской молодёжи — да, но не более.
— Попытка комсомола присвоить себе право говорить за всю советскую молодёжь неправомочна. В Советском Союзе хватает активной, по-хорошему политизированной молодёжи, не состоящей в ВЛКСМ.
Может быть, эта молодёжь не до конца наша, как не раз заявлял товарищ Шацкин? Нет, нет и ещё раз нет! Умные, порядочные молодые люди, настоящие строители коммунизма, хотят и могут приложить свои силы для построения более справедливого общества. Хотят бороться с мещанством, с коррупцией, недостаточным образованием и прочими проблемами, присущими нашей Советской Родине.
Но обратив свой взгляд на ВЛКСМ, как передовой организации советской молодёжи, что они видят? Местечковые амбиции товарищей Шацкина, Цетлина и Рывкина, использующих комсомол ради своих мелочных, низменных целей!
ВЛКСМ превратился в трибуну для оппозиционеров, выкрикивающих трескучие лозунги, но не предлагающих реального дела. Мне могут возразить, что от руководства ВЛКСМ поступило немало предложений.
Чушь! Чушь и профанация! Это не предложения, а именно лозунги. Товарищи Шацкин, Рывкин и Цетлин пытаются напугать оппонентов громкими фразами, за которыми не стоят экономические расчеты. Да собственно, никаких расчётов там и нет!
Лозунги и криво надёрганные цитаты из трудов Маркса и Ленина, вот и все их речи. На Востоке есть хорошая поговорка «Сколько ни говори халва, во рту слаще не станет». Так и с лозунгами вождей комсомола: красивые слова, за которыми не стоит ничего.
Реальные заслуги этих товарищей остались в прошлом, в настоящем мы видим только готовность к постоянной, дурной оппозиции. Оппозиции ко всему, что предлагает Партия.
Так может, вожди комсомола свернули куда-то не туда? Заблудились?
Нужно помочь им выбраться из тёмного леса амбиций и заблуждений на дорогу Коммунизма. Или сменить вождей!
Если амбиции перевешивают здравый смысл, то к чему такие вожди, да и вожди ли они? Не превратились ли боевые командиры, ведущие в бой дружину, в чванных бояр, кичащихся своим положением и отсиживающихся за спинами?
В настоящее время ВЛКСМ лихорадит, а товарищи Шацкин, Цетлин и Рывкин похожи на средневековых докторов, которые вместо лечения сыплют умными словами на латыни, надеясь не на выздоровление больного, а на гонорар. Пусть и даже и выплаченный безутешными родственниками!
Потому попытки бояр от ВЛКСМ узурпировать право говорить от лица всей советской молодёжи, считаю неправомочным! ВЛКСМ болеет и его надо лечить. Но пока «доктора» Шацкин, Цетлин и Рывкин не подпускают к нему настоящих врачей и не пытаются устроить консилиум, пусть хотя бы молчат, когда сознательная советская молодёжь всё чаще проходит мимо!
Подписанная Кировым статья вышла в Правде, и её без изменений перепечатал вся центральная пресса. Шума получилось много, и дискуссии, порой переходящие на личности, начались по всей стране.
Кампания против не оправдавших доверие вождей Комсомола началась. Прахин с его инициативой попал в струю и неожиданно для себя стал одним из вожаков молодёжи. Пока только в Ленинграде.
* * *
— Уверен? — С тревогой интересуюсь у Ливски.
— Уга… да не бойся, Команч! Месилово, конечно, знатное предвидится, только вот школа уличного бокса, которую они рекламируют, ничто перед боксом академическим. А подлянки… что Фрейзер мало нам их показал? И отрабатывали ведь!
С сомнением качаю головой и отхожу, пока Джоку перетягивают предплечья и кулаки кожаными ремнями с бронзовыми бляшками. Устроители боёв скопировали антураж из Древней Греции, разве что бойцы будут сражаться не обнажёнными, а в штанах.
— Джок в последнее время ничем не закидывался? — Интересуюсь у встревоженного Давида, грызущего мундштук погасшей трубки. Вижу непонимающие глаза президента и жестом показываю, как нюхаю что-то с тыльной стороны ладони.
— Чёрт… — шипит тот, — похоже на то! Джок перед экзаменами перенервничал, а потом вдруг собрался. Вот значит как… поганец!
На душе скверно, Джок вляпался сам и вляпал всех нас. Бляшки на ремне, да сам ремень… убить можно одним ударом, никаких шуток. Пусть класс гладиаторов невысок, но они тренировались именно для такого боя — когда решающим может стать один-единственный удар.
— И не выдернешь же поганца… — бормочет Андерсон, — заранее записался!
— Да и взрослый уже, сам решает… скотина такая! Ну я тебе устрою адскую неделю! Сто раз уже пожалел, что городское дно показать решил. С какой радостью некоторые балбесы в канализацию ныряют… вот уж не ожидал!
— Да и я не ожидал, — вздыхает Давид, — не то бы просто вето наложил на твою идею.
Большой амбар, превращённый на один вечер в Колизей, выглядит не слишком презентабельно, но предназначение своё выполняет. Размером чуть больше школьного спортзала, с засыпанным песком полом (вот на хрена?!) и скамейками в несколько рядов вокруг. Навскидку собралось человек триста, может чуть больше.
А недурно… Вроде как для избранных событие, так что народ собрался не бедный. Вижу смутно знакомые физиономии уголовного типа — скорее всего именитые гангстеры, не раз попадавшие в газеты. Есть и вполне интеллигентные лица… опа! Профессор Мерсье!
Недурно так на ставках соберут, очень недурно. Что-то мне подсказывает, что речь пойдёт как минимум о десятках… да нет, скорее сотнях тысяч долларов! Один только Энрико Галеон чего стоит: азартный игрок, известный тем, что способен спустить на ставках тысячи долларов за один вечер.
Что-то мне всё более тревожно за балбеса Джока… Остаётся только надеяться, что организаторы турнира люди с мозгами и не сведут студента из привилегированного братства с серьёзным бойцом. Бой в начале турнира как бы намекает на это, но всё может быть.
Только сейчас обращаю внимание, что по стенам развешана всякая-всячина, должная подчеркнуть древнегреческий характер события. Хреново подчёркивает, как по мне. Неужели не могли… хотя если вспомнить голливудские фильмы настоящего времени, где актёры с современными причёсками и в современных же украшениях изображают героев времён Древнего Рима… не могли, получается.
А уж какие наряды… сказка! Вольные фантазии на тему, иногда промахиваются на тысячу-другую лет, и ничего, никого не смущает. Да ладно бы промахивались во времени! Смешивают стили разных эпох и вовсю выдумывают, получается обычно нелепо. Но… всех всё утраивает. Интернета сейчас нет и обывателю негде проверить свои подозрения.
Распорядители в тогах и хитонах, коптящие чадным дымом факелы на стенах, мускулистые полуголые негры с громадными псами на поводках и короткими мечами на поясах. Ярко, блескуче и на редкость пошло.
— … почтенные квириты! — Разорялся одетый в тогу немолодой дядька с лавровым венком на голове и здоровенным посохом в руках, — мы открываем бои! Сегодня на арене кэсты, так насладитесь же представлением!
— … бей, бей, бей! — Скандировали жаждущие крови зрители. На арене два молодых парня молотили кулаками, стоя на месте и отклоняя корпус назад. Ногами почти не работают и стараются не приближаться друг к другу.
Несмотря на убожество техники, предосторожность более чем понятна. Лица зацепили всего по паре раз, да и то вскользь. Но кровищи! Бронзовые бляхи рассекли кожу и кровь залила лица.
— Чисто вурдалаки, — пробормотал стоящий рядом Мэнни, — представляю, какие шрамы останутся.
Шрамы, судя по всему, останутся не только на лицах, но и на руках. От ударов не только уклонялись, но и блокировали в меру сил. Серьёзного рассечения благодаря ремням нет, но руки иссечены.
Кровь на лицах, кровь на руках, кровь на песке… Совершенно неинтересный по технике бой, но зрители довольны. Кровь!
Наконец один из бойцов качнулся корпусом назад слишком сильно и явственно пошатнулся. Соперник не упустил момента, торопливо шагнув вперёд, с размаху ударив опутанной ремнями рукой по лицу.
Неудачник успел прикрыться в последний момент, но неудачно и его аж откинуло назад.
— В пузо! — Завизжала истошно какая-то дамочка в первом ряду, перекрывая весь зал, — по животу!
Широко отведя руку назад, кэст шагнул и ударил соперника в живот, вкручивая плечо.
— Готов! — Белыми губами прошептал Давид, — Эрик, ты видел? Это же труп! Человек не может выжить от такого удара в солнечное сплетение!
Служители на арене, ничуть не показывая волнения, положили тело на носилки, изображая медицинскую помощь. На публику играют… это потом, по большому секрету можно рассказать о смертельном случае во время схваток.
Чернокожие служители, одетые в набедренные повязки, в странноватых головных уборах с павлиньими перьями выбежали на арену и сменили окровавленный песок.
— Где-то я видел такую одежду, — доносится сзади голос кого-то из братьев.
— Понятно, что из реквизитов киностудии, — отзывается Лесли, — они наверняка не в одном фильме мелькнули.
— Джок… — выдыхаю я, и все замолкают. Настроения… разные, от беспокойства за здоровье и жизнь бестолкового брата, до желания прыгнуть на арену и самому отвалтузить дурня. Последнее очень хорошо читается на лице Андерсона. Да и мне…
Противником у Джока оказался мужчина лет тридцати, черноволосый и худощавый. Судя по некоторым деталям, обычный неудачник из рабочих кварталов, решивший поискать неверное счастье на арене. В молодости он явно занимался боксом, но как говорится, Было это давно и неправда.
— Фракиец! — Раскастисто, в лучших боксёрских традициях, представляют Джока, — и его соперник Этруск!
— Вообще от балды.
Пару минут герольд расхваливает бойцов, не вдаваясь в подробности. Букмекеры бегают по рядам, собирая ставки.
— Ставки сделаны, ставок больше нет!
Стукнувшись кулаками, Фракиец с Этруском расходятся. Джок возбуждённый, азартный, предвкушающий бой. Соперник мрачно-сосредоточен, губы плотно сжаты, ноги плотно стоят на песке, руки немного не канонично вытянуты вперёд.
— Бой!
Гладиаторы закружили по арене, Джок почти тут же решил попробовать работягу на прочность, перейдя в атаку, но сразу нарвался на встречный прямой, от которого уклонился не до конца. Скулу прочертила кровавая полоса и побежала струйка крови.
Зрители взвыли, скандируя имена бойцов.
Джок явно неадекватен, не чувствует боль. Руки прижаты к голове, локти выставлены вперёд, рвётся в ближний бой.
— Не та стратегия для поединка, в котором тебя могут убить одним ударом, — озвучивает бледный Давид.
Этруск такого же мнения… и явно с головой получше. Держит дистанцию, старательно отступая и работая на редких контратаках. Зацепить Джока в голову ещё раз пока не удаётся, но в плечо пару раз попал крепко.
Поймав момент, пока наш брат увлёкся работой корпусом, Этруск от души врезал по выставленному локтю. Рука повисла и работяга шагнул вперёд, добивать противника.
Белый от боли, Джок качнулся вбок и вниз, уйдя от противника, вложившись в один удар под сердце. Грязный, корявый, небрежный… но на руке его по сути кастет. Этруску хватило.
Переглянувшись с Давидом, начинаем спускаться, за нами пошли было и остальные братья.
— Не надо, — остановил их президент, — двоих ещё могут пропустить, но не всю толпу.
Живой и… не сказать, что невредимый, Джок сидел бледный, с лихорадочно блестевшими глазами.
— Как? — Сходу спрашиваю у медика.
— Рука сломана.
Ожидаемо…
Давид тем временем бесцеремонно хватает Ливски за голову и приподнимает веко.
— Так…
От его тона страшно даже мне. Без слов понятно, что лето Джок проведёт в реабилитационной клинике для алкоголиков и наркоманов, причём начиная с сегодняшнего дня. Случай в братстве не первый.
— Этруск?
— Жив, жив, — успокаивает медик. Молча протягиваю двадцатку, тот мнётся несколько секунд, но всё же проводит в соседнюю комнатушку, где лежит работяга с уже забинтованной грудью.
— Трещина в ребре, возможно и перелом, — скороговоркой сообщает немолодой и какой-то потасканный медик, — точно можно будет сказать после рентгена. Услуги врачей для пострадавших оплачены.
Гляжу на поверженного гладиатора и вижу в глазах глухую тоску.
— Сколько за победу обещали?
— Сотню, — негромкий хрипловатый голос. Молча вытаскиваю из бумажника две сотни протягиваю ему. Вроде бы всё верно сделал… только почему же так хреново?