— Какой город… нет, какой город!

— А женщины?!

Фразы братьев удручающе единообразны. Париж образца тысяча девятьсот тридцатого хорош, атмосфера культурной столицы Европы не ушла ещё в прошлое под натиском глобализации. Очень атмосферный город, узнаваемый.

— Чёрных на улицах нет, — верчу головой по сторонам, — странно даже. И арабов, хотя… а нет, обычная еврейка, их здесь пруд-пруди. Бомжей нет. Хм… будто и не хватает чего-то. Слишком красиво… слишком Париж! Точно! Кажется, что это не настоящий город, а декорации к дорогому голливудскому фильму.

— Какая красотка, — прилетает тычок в бок от Зака, — нет, ты глянь!

Послушно смотрю и отворачиваюсь, пожав плечами. Чего у парижанок не отнять, так это умения подать себя. Кажется иногда, что выпусти парижанку на свалку голышом, как через полчаса у неё будет вполне модный наряд из куска мешковины, вороньих перьев и осколков стекла. Важное умение, кто бы спорил. Одно из самых важных для женщины — выглядеть шикарно с минимальными усилиями.

А в остальном… я умею глядеть сквозь весь этот макияж и под слоем краски и украшений видеть человека. Так себе, если честно.

Поставить раздетых и умытых американок с парижанками рядом, так американки фору дадут. Не говоря уже о скандинавках или славянках. Немки… немножко отдельно. Фигуры у них обычно хорошие, а вот лица чаще угловатые, будто топором вытесаны. Привыкнуть нужно, да и то… на любителя.

Если отбросить в сторону расовые и национальные особенности, вроде крупных носов и часто встречающихся скошенных подбородков у парижан, то нужно помнить, что это ведь горожане и потомки горожан далеко не в первом поколении.

Поколения, жившие (и зачастую до сих пор живущие) при недостатке солнечного света и витаминов, с низкой физической нагрузкой и скверным питаньем. Признаки перенесённого в детстве рахита видны порой невооружённым глазом: ноги коротковаты и не слишком-то стройные, рыхлые телеса. Есть и другие признаки генетического нездоровья и нездорового детства.

— Глянь, глянь…

На невоспитанных янки парижане реагируют сдержанно, даром что едем в трамвае.

— Сдержанно, ага… сами ведут себя ничуть не лучше, только что жестикуляция другая, да мимика. И глазами этак… дескать, он так старается не замечать невоспитанных янки, так старается… Всему трамваю становится ясно, что вот едет человек воспитанный, настоящий парижанин, а вон — невоспитанные янки.

— А если посмотреть, так вон сколько таких же невоспитанных — пальцами тычут, ржут заливисто и вообще… Но они, суки, правильно пальцами тычут и правильно ржут. Они свои, им можно. А мы даже если подстраиваться начнём, то в лучшем случае будем невоспитанными янки, которые стараются стать воспитанными.

— Да им, собственно, и неважно — янки мы, датчане или русские. Все — невоспитанные, все — не совсем люди.

У Триумфальной арки сошли.

— Успели, — довольно сказал Одуванчик, глядя вокруг сияющими глазами, — Тур де Франс ещё не начался.

На открытие велопробега мы прибыли по его настоянию. Бог весть почему, но Зак фанатеет от велогонок, знает чемпионов по именам и в лицо. Даже переодеться с поезда не дал, только вещи в Риц закинули.

Около сотни велосипедистов, одетых вполне повседневно, собрались на площади и ждали начала старта.

— Пиджаки и костюмы — ладно. Мода сейчас такая, что спортом занимаются в специально для этого пошитых костюмах-тройках. Но галстуки!? Белые рубахи? Или может, для открытия принарядились, переоденутся потом? А сейчас фотографы, кинооператоры… да, похоже на то.

Спортсмены переговариваются и выглядят очень оживлёнными. Видно, что в большинстве своём они знакомы друг с другом. Но сказать, что все друзья…

Царит нормальная, привычная соревновательная атмосфера с ожиданием мелких и крупных (если повезет или НЕ повезёт, тут уж как повернуть) подлянок от соперника. Кто-то обнимается…

— Дерутся, — сказал нервно Лесли.

— Это? Так, за грудки похватают, да на этом всё и закончится, — тоном знатока ответил Зак, — а нет… Надо же, в самом деле подрались!

— Что это они так странно ногами дрыгают, — озадачился Джокер, щурясь близоруко, — не то французский бокс?

Приглядываюсь…

— Похоже, — говорю не очень уверенно. В парочке боевиков французский бокс выглядел очень эффектно и эффективно, здесь же какое-то нелепое дрыганье ногами. Понятно, что не мастера… но школы не чувствуется вообще! Точнее, школа есть, но очень уж убогая.

Наконец, один из драчунов развернулся задом и ловко лягнул противника в живот. Не вертушка, а… скорее так мог бы лягнуть осёл. Даже руками в землю упёрся. Для чего? Для пущей имитации действий животного? Для устойчивости? На этом драка и закончилась, пострадавшего отвели в сторону и посадили на асфальт.

— Хрень какая-то, — озвучил Зак наше общее мнение.

— Янки, — На плохом английском сказал стоящий крупный, плотный чернявый галл, — не понимаете благородного искусства невооружённой борьбы, а туда же! Это вам не английский бокс с его ограниченными возможностями, а воинское искусство!

Спорить с шовинистом не стали, только фыркнули дружно. Ну да… может у английского бокса и ограниченные возможности, но что-то бокс французский не радует ни толпами зрителей, ни яркими боями. Да и схватки пользователей бокса английского с адептами французского заканчиваются удручающе однообразно и не в пользу галлов.

— Говорят, изначальный сават, рассчитанный на короткие уличные схватки, был вполне эффективен. Но соревнования по прикладному рукопашному бою, где добрая половина ударов идёт в пах, колени, горло и глаза, провести проблематично. Из хорошего, пусть и не очень эффектного прикладного рукопашного боя, сделали убогое не пойми что, — поделился негромко Джокер.

С полчаса стояли в толпе, пока прибывали всё новые участники гонки. Организаторы и судьи по очереди произнесли короткие, но очень зажигательные речи, и вот гонка наконец началась.

— Огоньку не найдётся? — Прокуренным баском поинтересовался немолодой спортсмен, остановившись неподалёку.

— Мою, возьмите мою! — Ввинтился в толпу Одуванчик, вытаскивая зажигалку, — себе оставьте.

— Благодарю, месье, — кивнул велосипедист и уехал, попыхивая папироской. Сюр… но для местных привычно.

— Видели? Видели?! — Возбуждённо подпрыгивал Зак, — сам Шарль…

— Ясно, — успокаивающе сказал Лесли, — спортсмен знаменитый.

— Нет… то есть да, но нет! В смысле раньше был, он в четырёх Олимпиадах участвовал.

— Побеждал хоть? — Невольно возникает интерес к человеку с таким спортивным долголетием, — или хоть призовые места брал?

— Нет… но какая разница, участвовал ведь!

На такое только плечами пожать могу… обеспеченный человек без особого труда попадёт ныне в олимпийскую сборную своей страны. Если ему нужно именно в сборную вообще.

Проспонсировал команду гребцов, и вот ты уже рулевой и участник Олимпиады. В двадцать первом веке хватало авантюристов, попадавших в сборные при минимальных навыках, а уж в первой половине двадцатого и подавно.

— Он ещё журналист! — Добил нас Зак.

— Зак, — Говорю преувеличенно ласково, — ну так ты тоже журналист. Помнишь? И даже писатель! Твои статьи в шести газетах напечатали, и рассказы в журналы охотно берут. Крупные!

— И спортом ты занимаешься, — в тон подхватил Лесли.

— Вот же… — после короткой паузы сказал Зак и перестал обращать внимание на действительность. Незрячими глазами досмотрев проезд велосипедистов и дослушав ещё одну порцию патриотических речей, он позволил затолкать себя в такси.

— Действительно, — сказал Зак странным тоном, когда мы довели его до номера, — пора бы уже избавиться от привычки видеть кумиров в обычных в общем-то людях. Самому жить надо.

* * *

— В Париже мы на три дня, потому программа насыщенная, — повторяю для Ларри, — местные знаковые кабаки, клубы и бордели, Лувр и… что там ещё?

— Булонский лес, — оживился Ларри, крутящий головой по сторонам, — о нём часто в книгах разных упоминается, так хоть посмотреть.

— Резонно, — и тут же, поворачиваясь к швейцару, — такси, милейший.

Милейший, колоритнейшего вида дядька с медалями ветерана Первой Мировой на форменной тужурке, и с седыми бакенбардами, переходящими в длиннющие усы, кланяется слегка. В поклоне как-то сочетаются чувство самоуважения и преклонения перед важными гостями отеля. Артист! С другой стороны, отель не из последних, место швейцара при нём ого какое прибыльное!

— С экскурсией, месье, или просто поездка на такси? — Поинтересовался швейцар, не спеша выполнять порученное.

— Гм… давай с экскурсией, — отвечаю с ноткой сомнения.

— Вы не пожалеете, месье, — швейцар затейливо замахал руками и через минуту к входу подъехал внушительных габаритов автомобиль, марку которого я не смог опознать. Мелкосерийска, наверное, но достаточно интересная.

— Таксист из бывших русских офицеров, — дополнил швейцар, — человек образованный и воспитанный.

— Воевали против быдла и хамов за право самим стать быдлом и хамами, но уже в чужой стране? Оригинально!

К белой эмиграции отношусь с большим предубеждением, сталкивался уже. Говорят, парижские белоэмигранты не столь радикальны, как берлинские, но разница, по моему, не так уж велика.

Одни радикальны и готовы кинуть Россию под сапоги интервентов, лишь бы вернуть былые времена. Пусть частично, пусть в роли прислужников, пусть для этого придётся перестрелять и перевешать половину мужского населения… Зато как сладко снова получить право бить хамов по морде и возобновить циркуляр о кухаркиных детях.

Другие больше надеются на некие здоровые силы в обществе, которые вот-вот воспрянут, скинут хамскую власть и призовут их править. Вот не справятся в России без людей, не способных без поддержки сословного государства занять положение выше таксистов…

Впрочем, кем бы там ни был бывший, дело своё он знал туго, поездка оказалась познавательной и небезынтересной. Хотя рекламные вставки о лучшем борделе или лучшем ресторане французской столицы позабавили. Как и визитные карточки самого таксиста, вкупе с подписанными громкой грузинской фамилией буклетиками рекламируемых заведений. Белая кость, голубая кровь…

Открывая дверь машины, Ларри прищурился куда-то вдаль и тут же ввинтился в толпу с криком:

— Дженни, Дженни Фарли!

— Поганец, — только и успел сказать Лесли, устремляясь вслед за ним. По опыту мы уже знаем, что Ларри легко может сорваться, а вот вернуться назад… с этим могут быть проблемы. Географический кретинизм в сочетании с рассеянностью, то ещё…

Через несколько минут они вернулись втроём. Дженни оказалось очень милой, тоненькой спортивной девушкой, немного напоминающей Одри Хепберн, только что бёдра пошире, да глаза и волосы светлые.

— Слушайте, — забавно растягивая слова и округляя глаза, — сказала она через несколько минут общения, — а хотите на настоящую дуэль посмотреть?

Переглянувшись, киваем дружно — ещё бы, такое зрелище! Не столько даже эффектность мероприятия, скорее знаковость. Присутствовать на настоящей дуэли доведётся не каждому, даром что неприятности с полицией могут последовать.

— Двадцать франков с каждого, и лучшие места на этом празднике жизни ваши! — Приветствовал нас с большого раскидистого дерева молодой парнишка с голодными глазами человека, давно не евшего досыта, — в качестве дополнения обещаю делать пояснения по ходу поединка. Так уж сложилось, что я знаю обеих участниц и причину ссоры.

Всей компанией вскарабкались на ветки, и я протянул сотню франков парнишке.

— Вещай, Цицерон!

— Я не такой! — Насторожился тот, явно не поняв, кем же его назвали. Совсем трущобный… — значит так… А! Я Пьер. Пьер Лефевр.

— Дальше, Пьер!

— Так… драться будут на тростях. Маришка Кжижановская, польская графиня, и Симона де ля Буше, тоже из аристократии.

— А на самом деле…

— Приятно иметь дело с понимающим человеком, осклабился француз, гладя кармашек, в который положил стофранковую купюру, — на самом деле дерутся две еврейки. Одна французская, другая польская.

— Хайп, — вырывается у меня, — договорняк?

— Дого… нет, мсье. Если только меня правильно информировали. Драться будут по-настоящему, но… — он пощёлкал пальцами, — как в реслинге американском! Трюкачество, шоу, показать себя. О! Вышли!

На поляну перед деревом вышли две девицы — довольно миленькие, как по мне. Мордочки деланно суровые, будто не подраться на лёгких тростях из каштана, а на кровавый бой, в котором выживет только одна.

— Немало зрителей, — заметил Джокер, — навскидку так сотни три, и всё больше не из пролетариев.

— На то и расчёт, месье! Начинающие актрисы покровителей ищут. Режиссёров или богатых любовников, это уж как повезёт.

Подобрав полы платьев, сделанных по мотивам древнегреческих туник, девицы встали в изящные, явно отрепетированные позы, заложив за спины левые руки.

Ларри шумно сглотнул — зрелище эротичное, даже меня пробрало.

— Сколько же месяцев они готовили эту сценку?

По сигналу таких же хорошеньких секундантш, девицы завертели тростями, послышался стук.

— Цирк, — восторженно протянул Джокер, — Пьер, тебя неверно информировали, это не реслинг, это цирковое представление. Но хороши, заразы!

Девицы крутились, вертелись, эротично изгибались и тоненько вскрикивали при редких пропущенных ударов.

— Храбрые амазонки, но при том очень нежные и женственные, — мелькнула мысль. Да… отменное представление! Я не я буду, если они после сегодняшней драчки себе спонсоров не найдут! Молодцы девки, ну до чего же молодцы!

Наконец, польская графиня оказалась повержена ударом трости под сердце, после чего картинно осела на траву.

— Патриотично, — хрюкнул Зак, сдерживая смех, — и парни, мне одному послышался металлический лязг?

— Да понятно, — отозвался Джокер, — пластинку подложила во внутренний кармашек. Но хорошее представление! Спорить готов, что в ближайшие недели специально под них напишут сценарий и снимут фильм с какими-нибудь… мушкетёрскими историями.

— Что спорить-то? — Спрыгиваю с дерева, — на скорую руку, пока ажиотаж от дуэли не спал, можно недельки за три снять. Фильм категории B тысяч в десять долларов обойдётся, ну может в двадцать, но это уже вряд ли. Ерунда, в общем, Зак в карты за раз проиграть может.

— Один раз было всего-то, — обиженно бурчал Одуванчик, — хотя может, в самом деле снять…

— Смотри, — помогаю встать свалившемуся с дерева французу, ошалело глядящему на Мартина, — я тебя ждать не буду.