— Правду, пожалуйста, — Прахин ссыпал газетчице мелочь и отошёл в сторону, развернув газету, прикрыв её спиной от влажного ветра. С некоторых пор он полюбил такие минуты — запах типографской краски, шелест свежих, необмятых страниц, и взгляд мельком на передовицы. Вдумчиво, в своё удовольствие, читать он будет в своём кабинете.
Что-то зацепило попаданца, но что…
— Так-так-так, — Бормотал он полчаса спустя, проглядывая газету, сидя в удобном кресле, — пятилетка за четыре года… да с перевыполнением притом? Чертовски приятно! Впрочем, заметно — получше народ стал жить. Действительно — С каждым днём всё радостнее жить! С жилплощадью пока проблемы, но это-то понятно — война, разруха, индустриализация.
— Выступление товарища Молотова… это стоит прочесть в первую очередь, — Комбриг углубился в статью, — очень интересно, если знаешь подоплёку происходящего, — Маяковский выступил перед студентами, новый цикл стихов… Так-так-так… декадентщина, упадничество, депрессивные настроения… Стоп!
Прахин откинулся в кресле, невидяще уставившись перед собой.
— Маяковский?! Какого чёрта! Он же ещё в тридцатом пулю в лоб себе пустил! А тут, выходит, нет?
Постучав пальцами по столу, поднял трубку.
— Лидочка, милая, здравствуй… Прахин беспокоит. И тебе всего… Будь добра, принеси мне данные на Маяковского и его окружение. Нет, ничего серьёзного, просто статью прочитал — упадничество и всё такое. Жалко? Мне вот тоже. Поэт талантливый, но куда-то не туда забрёл. Да… подключу к агитационной работе, может выйдет какой толк. Вытащу хотя бы из болота мещанства и декаденства, и то… Жду!
Пятнадцать минут спустя в кабинет вошла длинноногая Лидочка с десятком папок.
— Максим… Сергеевич, — Выделила голосом она, игриво стрельнув глазами из-под длиннющих ресниц.
— Спасибо, милая, можешь идти, — Фигурку сотрудницы он провожал со сложной смесью похоти и самодовольства. Да, любовница… и не одна! Притом на работе! И что? Чем он хуже Кирова?
Никого не заставляет, не давит… да и не красивые они по местным меркам — тоненькие чересчур, да лица точёные, а не щёки из-за спины. И задницы… по местным рабоче-крестьянским понятиям, нормальная задница — это когда со стула свешивается. Вот это да! Бабец!
Эстеты предпочитают типаж Орловой — маленькая, писклявая, фигура вроде бы есть… но талии как-то не наблюдается. Кубышечка.
А тут высокие худощавые девахи… не вовсе уж тощие модели, скорее волейболистки. Уродины практически по местным меркам — шанса выйти замуж мало, а удачно и того меньше. Ну кто на таких жирафов позарится?! Метр семьдесят — уже много для женщины, каланча!
Если она имеет габариты трактора — тогда да, ценное приобретение для деревенского парня, пусть даже переехавшего в город. А если нет? Кричат тогда вслед дразнилки, а всех ухаживаний — зажать в уголочке на танцах, и это если правильных девушек поблизости нет. Ну или не достались кому правильные…
С другой стороны — комбриг, орденоносец и герой, да и ещё и секс-символ Ленинграда! Пусть слов таких не знают, но смысл-то от этого не меняется! Шалеют девки от того, что такой мужчина смотрит на них раздевающим взглядом, желанными чувствуют.
— Как интересно-то, — Пару часов спустя Прахин отложил бумаги в стороны, — Всего-то — Лилечка Брик в сторону отошла? Мда… Кто там делом Бриков занимался? Шелепин?
Он снова поднял чёрную трубку телефона.
— Прахин беспокоит. Шелепин на месте? Нет-нет, сам подойду.
Прогуливаясь по набережной со следователем, чувствующим себя немного неловко в обществе столь большого начальства, попаданец расспрашивал о нюансах следствия.
— Ничего серьёзного, товарищ Шелепин, — Сходу успокоил он молодого ещё парня, — хочу привлечь Владимира Владимировича к нашим делам, талантливый всё-таки поэт, а как агитатор, так и вовсе лучший. Люди творческие, они же особого подхода требуют, уж вам ли это не знать! Приказать конечно можно, но будет ли толк? Свернётся как ёжик, или начнёт выдавать на гора серенькие совершенно творения, без души-то.
— Это вы правильно, — Одобрил Шелепин и смутился.
— Не тушуйся, — засмеялся Прахин, — я бюрократом недавно стал, вынужденно. Не забронзовел ещё!
Следователь, сперва немного волнуясь, начал рассказывать. Довольно быстро он перестал нервничать и оказался отменным рассказчиком. Язык сочный — образный и в то же время очень ёмкий и точный.
Картина вырисовывалась интересная… и довольно гнусненькая. Лилечка тянула деньги из Маяковского, любила мужа, а спала со всеми подряд.
Блядство в творческой среде, пусть даже в и сто раз советской, попаданца давно не удивляло. Даже в столь странной форме.
— … хуже всего, товарищ Прахин, — Мрачновато рассказывал следователь, — какое-то чудовищное влияние этой женщины на Маяковского. Цыганщина какая-то, мистика. Колдовство, если хотите! Не сказать, чтобы красивая, да и умом не блещет… разве что самка ярко выраженная, уж простите за пошлость. Но чтобы такой человек, как Маяковский… нет, мистика какая-то.
Брик тянула с поэта не только деньги, но и будто жизненные и творческие сила — по словам Шелепина. А закончилось всё едва ли не случайно.
— … дело о Гнилой Интеллигенции, инициированное вами, товарищ Прахин. Бриков оно не коснулось…
… взгляд наверх и смущённое покашливание.
— Покровители нашлись, — Усмехнулся комбриг, — Знаю, есть у нас эстеты. Продолжайте.
— Бриков не коснулось, но коснулось их знакомых, и как водится, хлопотать начали. Связями козырять, давить подчас. А меня, знаете ли, озлило это немного… — Следователь засмущался, — ну и начал знакомить товарища Маяковского с некоторыми сведениями — не секретными, разумеется. Приходит просить за кого-то, а я ему материальчик под нос. А гнусностей там…
— В курсе, — Скривился Прахин, — вплоть до мужеложества.
— Ну да… разочаровался немного Владимир Владимирович в некоторых знакомых. Думаю, знал… но без подробностей, а чаще как слухи. Нормальный человек, будь он хоть трижды поэт, таким гадостям не верит, даже если носом ткнуть.
Прпахин кивнул понимающе, подбадривая следователя.
— А тут ещё и Лилия Брик изволила разочароваться в нём, Продолжил ободрённый Шелепин, — накричала, отлучила от тела. Не в первый раз, конечно. Долго он не выдержал, мириться приехал, а она снова… и как назло, флюс у неё был. В следующий раз — на лице что-то высыпало. А тут у Владимира Владимировича роман случился с комсомолочкой одной. Да знаете, нормальная такая весёлая девчонка из Лесгафта. Она от богемного общества ой как далека! Ну и…
— Переболел, — Подытожил Прахин, — А рецидива не будет?
— Всё может, — Философски пожал плечами Шелепин, — взрослый всё-таки человек, запретить не выйдет. Комсомольский роман у товарища Маяковского кончился, но пока держится, не возвращается в этот их… тройственный союз со многими переменными.
— Девицу ему подвести, что ли? — Вслух задумался Прахин, начав мысленно перебирать сотрудниц. Какая из них может заинтересовать великого поэта? — Хм, не обращайте внимание, это уже мысли вслух. Спасибо, товарищ Шелепин.
Глава ленинградской милиции протянул на прощание руку, но отпускать не стал.
— Скажите, а как вы относитесь к переходу в мой аппарат? — Вкрадчиво спросил он следователя, — Особых материальных благ обещать не могу, но хорошую комнату в коммуналке при необходимости устрою. А работа интересная будет… много! Ну как?
— Спасибо, товарищ комбриг! С радостью!
— Проедем по городу, — Приказал Прахин водителю, сев на заднее сиденье Форда.
— Спас, надо же… — Думал он, — одно моё появление, и Маяковский спасён. Сколько новых стихов написано! А может, и не только он? Чёрт, времени прошло немало, многие мелочи уже забылись.
— А сотрудничество с французами, чехами? Снова я! Чистка Ленинграда, ДНД. Бригада морской пехоты в Ленинграде формируется — снова я! Пусть экспериментальная, пусть… всё лучше, чем как тогда — с ноля формировать из лишившихся кораблей моряков.
— Давай-ка в управление, Ержан, — Скомандовал он сержанту-водителю.
В полуподвальном помещении спортзал сугубо для своих. Мера вынужденная, потому как график работы в милиции сложно нормировать. Это рядовой постовой имеет возможность сходить в Динамо по окончанию смены. Начальственный же состав… шалишь!
К восьми утра уже на работе, к десяти вечера — ещё… Зато «окна» бывают — когда час, когда два, и всегда в разное время!
Макс думал тогда о простеньком спортзальчике, а получился эталонный. Вроде бы и небольшой, но что значит опыт человека, плотно занимавшегося спортом на протяжении тридцати годочков.
Уголок тяжёлой атлетики, гимнастический… и везде попаданец отметился, даже патенты есть. Бойцовский зал отдельно — маты, ринг, деревянные манекены для отработки ударов.
Переодевшись, Прахин провёл привычную разминку. Разогревшись, минут двадцать повозился на ковре с Ержаном и перешёл на турник. Отработав элементы рукопашки, глянул на часы.
— Ого! Вот это я увлёкся, пол одиннадцатого уже!
— Максим Сергеевич, — Перехватил его в раздевалке лейтенант Эйвазов.
— Чего тебе, Рамиз? — Благодушно отозвался комбриг, вытирая полотенцем мокрые волосы, — Срочное что?
— Не срочное, товарищ комбриг, просто совет нужен. Опыта не хватает, — Пожаловался тот, — Подследственный запирается, не хочет сотрудничать. А у нас времени нет миндальничать. Раньше бы…
Эйвазов сжал кулак и печально вздохнул, глядя на сильные пальцы, побелевшие от напряжения.
— Совсем плохой клиент? — Вздохнул Прахин.
— Контрабандист, товарищ комбриг, — Оживился лейтенант, — с моряками связан! Не расколем, так просто уйдут, и всё — лови их потом по заграничным портам. Доказательства, работа… всё впустую.
— Глянем, — Неохотно сказал попаданец, идя по коридору. Настроение немного испортилось.
Одного взгляда контрабандиста, сидящего в кабинете Эйвазова, хватило. Это не расколется быстро. Или…
Глаза Прахина прикипели к щегольскому шёлковому шарфу, небрежно брошенному в углу.
— Запачкал, да, — Ответил на безмолвный вопрос лейтенант, — пока за этим сыном свиньи и ишака гонялся. Стирать буду.
— Ну раз стирать… Прахин вышел из кабинета, поманив за собой подчинённого, — Скользящий узел на руки за спиной, другой конец на ноги, потом стянуть и оставить так лежать. Быстро надо — подвесить можно. И никаких следов… понял?
* * *
Распечатав переданный нарочным пакет, Иосиф Виссарионович разложил бумаги и задумался. Не в первый раз он поражался осведомлённости Доброжелателя… неприятно поражался.
Бывший семинарист весьма скептически относился к мистике, прекрасно зная подоплёку мироточащих икон и прочих чудес на службе Церкви. А значит…
— Где-то у нас течёт, — Сказал Вождь вслух, — и очень сильно!
Какую-то часть информированности Доброжелателя можно оправдать архивными материалами, оставшимися от иностранных экспедиций. Этнографические, геологические, ботанические… в царской России к иностранцам относились с излишним пиететом — настолько, что задержать явного шпиона не было порой никакой возможности.
Но Норильск?! Там и сейчас немного людей, а до Революции каждый человек в тех краях на виду был! Не могла пройти мимо старожилов экспедиция, тем более иностранная.
— Получается, протекла информация от экспедиции Урванцева? Значит, не вся информация попала к нам или… попала вся, но не смогли толком оценить?
Сталин встал и принялся расхаживать по кабинету по давней своей привычке. Остановившись у стола, вгляделся в документы и качнул головой. Нет… этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!
Не тот характер имеет Урванцев, чтобы таить такое открытие. Да и зачем?! Найти ценнейшие месторождения, утаив при этом десяток не менее ценных по соседству? Глупость какая… район всё равно будет разрабатываться, так что найдут их, просто чуть позже.
Но ведь какая подробная карта! И роза ветров вдобавок.
В тех краях планировалось начать строительство Норильского горно-металлургического комбината в тридцать пятом…
Сталин взял в руки листок с розой ветров.
… но пожалуй, одного комбината будет мало. Напрашивается полноценный город.