2 сентября 1823 года, день

Гласс опять бросил пристальный взгляд на гремучую змею, которая неподвижно лежала, переваривая свою добычу. Змея не сдвинулась ни на дюйм с того момента, как Гласс пришел в себя. Еда.

Утолив жажду из струившегося родника, Гласс неожиданно почувствовал щемящий приступ голода. Он и представления не имел, сколько времени прошло, с тех пор как он в последний раз ел, но его руки дрожали от истощения. Когда Хью поднял голову, поляна медленно закружилась перед ним.

Гласс осторожно пополз к змее; картины пережитого им кошмара всё ещё были свежи. Он подобрался к ней на шесть футов, остановившись, чтобы взять камень размером с грецкий орех. Левой рукой он толкнул камень, который покатился к змее и стукнулся об нее. Змея не пошевелилась. Гласс подобрал камень размером с кулак и подполз поближе. Змея слишком поздно сделала вялую попытку скрыться. Гласс ударил змею по голове, и не останавливаясь молотил гадину, пока не убедился, что та мертва.

Покончив со змей, Гласс столкнулся с другой проблемой - как её освежевать? Он осмотрел лагерь. Его ягдташ лежал на краю поляны. Он подполз к нему, вывернув содержимое на землю. Оттуда вывалилась ветошь для чистки винтовки, бритва, бисерное ожерелье с лапами ястреба и шестидюймовый коготь гризли. Гласс подобрал коготь, нащупав сгусток запекшейся крови на кончике. Он забросил его обратно, гадая, как он там оказался. Гласс подобрал тряпки, с горечью подумав, что теперь, когда они уже не пригодятся для своей изначальной цели, то пойдут на растопку. Единственной подходящей находкой оказалась бритва. Чтобы служить оружием, её лезвие было чересчур хрупким, но могло пригодиться для разных нужд. Сейчас он использует её, чтобы освежевать змею. Хью забросил бритву в ягдташ, закинул его на плечо и пополз назад, к змее.

Над окровавленной головой змеи уже роились мухи. Гласс оказался более почтителен. Он однажды видел, как отделённая голова змеи вцепилась в нос смертельно любопытной собаки. Помня о незадачливой собаке, он положил длинную ветку на голову змее и придавил её левой ногой. Правую руку он не мог поднять, не ощутив резкой боли, но рука действовала нормально. Зажав в ней бритву, от отпилил змее голову. Палкой отбросил голову к краю поляны.

Затем от основания шеи он сделал разрез до живота. Лезвие быстро притупилось, теряя остроту с каждым дюймом. Но ему всё-таки удалось сделать на змее, которая была длиной почти в пять футов, продольный разрез. Вспоров змею, он извлек внутренности, отбросив их в сторону. Начав с шеи, он принялся отделять бритвой чешуйчатую шкуру от мышц. Теперь перед голодным Глассом соблазнительно поблескивало мясо.

Он впился в змею, вгрызаясь в неё, словно перед ним был початок кукурузы. Наконец ему удалось оторвать кусок. Он жевал упругое мясо, но не мог разжевать. Не замечая ничего, кроме голода, Гласс сделал ошибку, проглотив мясо. Большой кусок сырого мяса камнем прошел по раненому горлу. От боли Гласс едва не задохнулся.

Он закашлялся, уже было решив, что мясо его задушит. Наконец, оно проскользнуло в желудок.

Урок он усвоил. Оставшиеся до заката часы он провел, отрезая бритвой небольшие кусочки мяса и отбивая его двумя камнями, чтобы измельчить волокнистое мясо. Каждый кусок Хью запивал глотком родниковой воды. Нелегкий способ наполнить желудок, и Гласс так и остался голоден, когда добрался до хвоста. Это его расстроило, потому что он сомневался, что следующий обед достанется ему так же легко.

В заходящих лучах заката он напоследок сосчитал количество трещоток на конце хвоста. Их оказалось десять, каждая отсчитывала год жизни змеи. Гласс никогда не видел змей с десятью трещотками. Немалое время - десять лет. Гласс задумался о судьбе змеи, как она прожила эти десять лет благодаря своим смертоносным навыкам. И затем одна-единственная ошибка, неосторожное мгновение, проведённое на открытой местности, и вот она мертва и съедена, прежде чем застыла кровь. Он срезал кольца с останков змеи и нанизал их на палец, как четки. Затем забросил их в сумку. Ему хотелось вспоминать это мгновение при взгляде на них.

Стемнело. Гласс закутался в одеяло, свернулся калачиком и заснул.

Проснувшись после беспокойного сна, он почувствовал жажду и голод. Все раны ныли. Триста пятьдесят миль до Форта Кайова. Он знал, что не должен позволять себе думать о полном пути. Только миля за раз. Своей первой целью он наметил Гранд. Когда отряд свернул с реки к роднику, он был без сознания, но исходя из бесед Бриджера с Фицджеральдом, полагал, что Гранд находится неподалеку.

Гласс скинул одеяло из шерсти гудзонова залива с плеч. Бритвой отрезал от шерстяной ткани три длинные полосы. Первой обмотал левое колено - здоровое. Ему понадобится подушка, когда он начнет ползти. Две другие полоски он обмотал вокруг ладоней, оставив пальцы свободными. Гласс скатал остаток одеяла и пристегнул длинной лямкой ягдташа с обеих сторон. Убедившись, что сумка завязана крепко, он закинул ягдташ с одеялом за спину. Лямку он намотал на оба плеча, оставив руки свободными.

Сделав затяжной глоток из родника, Гласс пополз. По правде говоря, он не полз, а передвигался, подтягиваясь. Правой рукой он мог поддерживать тело, но она не выдерживала его вес. Правую ногу он лишь волочил за собой. Он старался размять мышцы, сгибая и разгибая ногу, но она оставалась негнущейся, как флагшток.

Он продвигался, как мог. Правую руку он использовал как балансир. Перенося вес на левую сторону, левой рукой он подтягивался, отталкивался левым коленом, и затем волочил несгибающуюся правую ногу. Без устали, ярд за ярдом. Несколько раз он останавливался, чтобы поправить одеяло и ягдташ. Его беспорядочные рывки постоянно ослабляли узлы поклажи. Наконец он смог найти наилучшую комбинацию узлов, чтобы груз не сползал.

Некоторое время шерстяные полоски на колене и ладонях неплохо справлялись со своей задачей, хоть и требовалось их постоянно поправлять. Он не учёл последствий волочения правой ноги. Мокасин защищал лодыжку, но не закрывал голень. Через сто ярдов он натёр ногу и остановился, отрезать полоску от одеяла для голени, соприкасающейся с землей.

Чтобы проползти от родника до Гранда ему понадобилось два часа. Когда он прибыл к реке, ноги и руки ныли от неудобного и непривычного способа передвижения. Он посмотрел на старые следы отряда и изумился. Как же индейцы их не заметили?

Объяснение крылось на противоположном берегу, но он его никогда не увидит. Перейди он реку, то обнаружил бы огромные отпечатки лап медведя у куста ирги. Так же отчётливо виднелись следы копыт пяти индейских лошадей. По иронии судьбы, которую Гласс никогда не оценит, от индейцев его спас гризли. Как и Фицджеральд, медведь обнаружил заросли ягоды возле Гранда. Медведь как раз лакомился, когда пятеро воинов арикара поднялись вверх по реке. Именно запах гризли и заставлял упрямиться пегую лошадь.

Медведь, сбитый с толку запахом и видом пяти индейских всадников, рванул в заросли. Охотники погнались за ним, так и не заметив следов на противоположном берегу.

Когда Гласс вышел из-под укрытия сосен, горизонт расширился, ландшафт лишь изредка нарушался волнистыми холмами и разбросанными островками тополей. Густые заросли ивняка вдоль берегов реки осложняли продвижение, но совсем не спасали от палящих лучей полуденного солнца. Он чувствовал, как по груди и спине сбегали струйки пота и растекалось жжение, когда они попадали в раны. Он в последний раз глотнул воды из прохладных вод ручья. Посмотрев вверх по реке, он в последний раз взвесил мысль о преследовании. Нет, ещё рано.

Обескураживающая необходимость задержки действовала на Гласса, как вода на раскалённое железо его решимости - укрепляя, делая несгибаемым. Он поклялся выжить, только ради того, чтобы отомстить предавшим его людям.

В тот день Гласс полз ещё три часа. По его подсчетам, он покрыл три мили. Берега Гранда менялись, чередуясь полосками песка, травы и камней. Часто встречались и полоски мелководья, и будь он в состоянии ходить, то мог бы просто почаще переходить реку, чтобы выбрать местность попроще.

Но Гласс не мог перейти реку вброд, движение ползком ограничивало его северным берегом. Особые хлопоты доставляли камни. Когда он остановился передохнуть, шерстяные подкладки превратились в лохмотья. Шерсть успешно защищала от мозолей, но от ушибов спасти не могла. Его колено и ладони стали тёмно-лиловыми и чувствительными к малейшему прикосновению. Как он и полагал, мясо на пути оказалось найти не так-то просто. Пока главным источником пропитания станут растения.

Из своего пребывания у пауни, Гласс приобрел широкие познания о растениях равнин. В тех местах, где местность выполаживалась, переходя в болотистое мелководье, в обилии рос камыш. Его тонкие зелёные стебельки, увенчанные коричневыми мохнатыми головками, высились почти на четыре фута. Гласс палкой выкапывал корни растений, сдирал кожицу и ел нежную луковицу. Помимо камыша, в болоте густо кишели москиты. Некоторое время, пока он жадно выкапывал камыш, он не обращал на них внимания. Но едва он утолил голод, или по-крайней мере усыпил его, жалящие укусы москитов начали его беспокоить. Он отполз ещё на сто ярдов вниз по течению. Целый час москиты от него не отставали, но по мере отдаления от болота число их уменьшалось.

Три дня он полз вниз по Гранду. Обилие камыша не иссякало, и Гласс обнаружил достаточное количество растений, которые, как он знал, съедобны - лук, одуванчики, даже листья ивы. Дважды он наткнулся на ягоды и остановился, чтобы полакомиться ими, и собирал до тех пор, пока пальцы не стали лиловыми от сока.

Но он всё ещё не нашел то, чего страстно желал организм. Прошло двадцать дней после нападения гризли. Прежде чем его бросили, Гласс лишь пару раз глотнул несколько ложек бульона. Только гремучая змея была настоящей едой. Корни и ягоды могут поддержать его несколько дней, но Гласс понимал: чтобы излечиться, встать на ноги, ему нужно питание, которое может дать только мясо. Змея была случайной удачей, которая не повторится.

Однако он понимал, что не стоит рассчитывать на удачу, если стоять на месте. На следующее утро он вновь поползет вперед. Если даже удача ему не улыбнется, то он сделает все возможное.