17 сентября 1823 года
Капитан Эндрю Генри не остановился для того, чтобы оценить девственное великолепие открывшейся перед ним долины. С наблюдательного пункта на вершине высокого утеса над местом слияния Миссури с Йеллоустоуном Генри и его семерым спутникам открывался вид на широкий простор, ограниченный невысоким плато. Перед плато высились два пологих холма, поднимавшиеся, подобно соломенным волнам, между крутой речной террасой и Миссури. Ближний берег был лишен растительности, но на противоположном по-прежнему стояли тополя, не желавшие уступать осени зелень листвы.
Не остановился Генри и чтобы задуматься над философским значением слияния двух рек. Он не воображал высокие горные долины, откуда брали свое начало прозрачные, как бриллианты, воды. Не задержался он и чтобы оценить практическую важность местоположения форта, аккуратно вбиравшего в себя всю торговлю по двум великим водным артериям.
Мысли капитана Генри занимало отнюдь не то, что он увидел, а скорее то, чего не видел. Он не видел лошадей. Он заметил, как по лагерю бродили люди и дымил большой костер, но ни единой лошади. Ни даже чёртова мула. Он выстрелил в воздух из винтовки, скорее от злости, чем возвещая о приходе.
Люди в лагере побросали свои дела, высматривая стрелка. В ответ им прогремело два выстрела. Генри и его семёрка направились вниз по долине к Форт-Юниону.
Прошло восемь недель, после того как Генри оставил Форт-Юнион, поспешив помочь Эшли в борьбе с арикара. Уходя, Генри оставил два указания: ставить ловушки у прилегающих ручьев и любой ценой сохранить лошадей. Похоже, что удача капитана Генри так и не переменится к лучшему.
Кабан снял винтовку с правого плеча, где она, похоже, проделала борозду. Он собрался было перенести тяжелое оружие на левое плечо, но там уже натерла мозоль лямка ягдташа. Наконец он сдался, решив просто держать его в руках перед собой, но и это решение дало знать о себе ноющей болью в запястьях.
Кабан вспомнил уютный соломенный матрас в задней комнате лавки бочара в Сент-Луисе и вновь пришел к заключению, что присоединяться к капитану Генри было ошибкой.
За первые двадцать лет жизни Кабан не проходил зараз больше двух миль. За прошлые шесть недель он ежедневно проходил не меньше двадцати миль, а зачастую отряд покрывал все тридцать и даже больше. Два дня назад Кабан протер третью пару мокасин. По утрам в дыры попадала студеная роса. Острые камни изрезали ступни. А самое худшее - он наступил прямиком на опунцию. Неоднократные попытки извлечь шипы разделочным ножом не увенчались успехом, и нарывающий палец заставлял морщиться при каждом шаге.
Не говоря уже о том, что никогда в жизни он не был так голоден. Кабан истосковался просто по удовольствию обмакнуть галету в соус или вонзить зубы в жирную ножку цыпленка. Он с благоговением вспомнил груду еды на жестяной тарелке, которую трижды в день приносила ему жена бочара. Теперь его завтрак состоял из холодного вяленого мяса - да и того было негусто. Они редко останавливались на обед, который также состоял из холодного вяленого мяса. Учитывая нежелание капитана стрелять, даже ужин в основном состоял из вяленого мяса. Когда у них была свежая дичь, Кабан с трудом её поглощал, давясь кусками или усиленно стараясь разбить кости, чтобы извлечь костный мозг. Еда на фронтире требовала чертовски больших усилий. Затрачиваемые на еду усилия оставляли его голодным.
С каждым мучительным шагом, каждый раз, когда у него урчало в желудке, Кабан сомневался, что принял правильное решение, отправившись на запад. Богатства фронтира так и оставались неуловимыми. Вот уже шесть месяцев как Кабан не ставил ловушку на бобра. Когда они вошли в лагерь, оказалось, что исчезли не только лошади. Где же пушнина?
Несколько бобровых шкур висело на каркасе из ивовых прутьев возле деревянных стен форта вместе со шкурами бизона, лося и волка. Но едва ли это походило на ту золотую жилу, которую они надеялись найти по возвращении.
Человек, прозванный Коротышкой Биллом, вышел вперед и протянул Генри руку для приветствия.
Генри не обратил внимания на протянутую руку. - Куда подевались лошади?
Рука Коротышки Билла на мгновение одиноко и неуклюже застыла.
Наконец он опустил ее. - Их украли черноногие, капитан.
- Ты когда-нибудь слышал о том, как выставляют часовых?
- Мы выставили часовых, капитан, но невесть откуда выскочили краснокожие и угнали табун.
- Вы выслали за ними погоню?
Коротышка Билл медленно покачал головой. - Мы и до этого не справлялись с черноногими. Жалкая отговорка, но действенная. Капитан Генри глубоко вздохнул. - Сколько лошадей осталось?
- Семь, вернее пять и два мула. Их забрал Мёрфи, выйдя с отрядом охотников к Бивер-Крик.
- Что-то непохоже, чтобы вы тут добычей пушнины занимались.
- Занимались, капитан, но все места вокруг Форта уже опустели. Без лошадей мы не можем далеко отходить.
Джим Бриджер лежал, свернувшись под истрёпанным одеялом. На рассвете землю покроет иней, и мальчик почувствовал, как сырость пробирает его до костей. Они вновь спали без огня. Он то пробуждался, то вновь засыпал, и наконец усталость взяла своё, и он уснул.
Ему снилось, что он стоит на краю громадной пропасти. Предзакатное небо было окрашено в пурпурный цвет. Царила мгла, но ещё оставалось немного света, тускло освещавшего силуэты. Внезапно вдалеке показалась призрачная фигура. Она медленно и неумолимо приближалась к Бриджеру. По мере приближения призрак постепенно обретал форму скрюченного и хромого существа. Бриджер хотел убежать, но призрак отрезал ему путь к отступлению.
На расстоянии в десять шагов Бриджер разглядел ужасное лицо. Оно выглядело неестественно, черты перекосились, как маска. Щёки и лоб прорезали шрамы. Хаотично и асимметрично торчали уши и нос. Лицо обрамляли спутанная грива и борода, усиливавшие впечатление, что существо перед ним уже больше не человек.
Привидение подошло ближе, ярко вспыхнули его глаза, не отводя полного ненависти взгляда от Бриджера, который безуспешно пытался его избежать.
Привидение, как смерть с косой, подняло нож и глубоко погрузило его в грудь Бриджеру. Нож рассек грудь, ошеломив мальчика пронзающей силой удара. Мальчик пошатнулся, поймал в последний раз взгляд горящих глаз и упал.
Он смотрел на нож в груди, пока его поглощал призрак. Его почти не удивил серебряный набалдашник на рукоятке. Нож Гласса. В некотором смысле, умирать легче, чем жить с чувством вины, подумалось Бриджеру.
Бриджер почувствовал острую боль в рёбрах. С содроганием открыв глаза, он заметил стоящего над ним Фицджеральда. - Пора выступать, парень.