ВОЗВРАТИВШИСЬ С БАЗАРА, Мария Дридя наклонилась убрать кирпич, которым она подперла дверь кухни, потому что защелка дверной ручки сломалась. Но кирпича на месте не оказалось. И ручка двери была новая, сверкала латунью. На миг Мария Дридя не поняла, что случилось. Нажала на ручку и тут же отдернула руку, как будто ее ударило током. «Василе приехал!» — мелькнуло в голове, и она бросилась в дом:

— Василе! Когда ты приехал?

Но в доме был только Михай, он сидел, прислонившись спиной к печке, и читал.

— Михай, папа приехал? Приехал?!

Мальчик легонько качнул головой:

— Нет. Еще не приехал. Телеграмма пришла — завтра приедет.

Мальчик лукаво улыбнулся, как будто напроказничал.

— А я подумала…

— Нет, мама. Завтра приедет.

И, бросив книгу, засмеялся и смеялся, и кружился по комнате, пока все вокруг тоже стало кружиться: стол, печка, буфет, мама…

О, с каких пор ждал Михай такого мгновения! Как долго пришлось ему ждать и с каким трудом ему это далось!

Еще на зимних каникулах он записался в пионерский слесарный кружок. Мастер, который вел этот кружок, как-то однажды поглядел на него сквозь свои запыленные очки и спросил:

— Как зовут тебя, говоришь?

— Дридя Михай.

— Не родственник ли монтажника Василе Дриди?

— Сын.

— Постой, постой… Может, ты не понял, про какого Василе Дридю я говорю. Сын Василе Дриди, который, куда бы его ни послали, творит чудеса, так что про него постоянно в газетах пишут и по телевизору показывали… Этого?

— Да. Сейчас папа в Бузэу, строит фабрику. Я — его сын.

— Не верю.

— Почему?

— Посуди сам. Я дал тебе деталь подпилить, а ты пилишь пальцы…

Ребята вокруг прыснули со смеху. И с тех пор в мастерской не стало больше Михая Дриди, а появился Пили-Пальцы.

— Пили-Пальцы, дай на минутку клещи.

— Не видели, Пили-Пальцы пришел?

— Эй, Пили-Пальцы, хватит тебе, с каких пор все меряешь. Дай и мне штангенциркуль.

Ему это было не по душе, но таковы дела, как он сам говорит. Только недели через две, опять же, как он сам говорит, дела стали просто швах. Он один, один во всем кружке оплошал с размерами ключа. И опять мастер поглядел на него сквозь запыленные очки и спросил:

— Неужто ты — сын монтажника Василе Дриди?

— Да. Я вам уже говорил.

— А не врешь?

— Нет. Спросите у ребят.

— К чему спрашивать? Я на этот ключ смотрю — и мне ясно.

— И все-таки я его сын! — с досадой повторил Михай. — Я вам докажу.

Он взял другой брусок металла и снова принялся за работу. Железо накалилось и жгло ладони, на вспотевшее лицо налипала металлическая пыль. Лицо саднило, но он с ожесточением продолжал пилить.

Вдруг что-то звякнуло, и он очнулся: ключ, который он делал, переломился.

В мастерской стало тихо. Ребята затаили дыхание.

Мастер подошел к Михаю, обнял за плечи, провел рукой по мокрым волосам. Утомленный мальчик дал себя погладить, но потом вдруг отпрянул, хотел рвануться и убежать.

— Нет, — сказал мастер. — Никуда ты не убежишь!

— Нет, убегу!

— Ни за что! Я сотни таких, как ты, вырастил, кое-что смыслю. У тебя, парень, рабочая гордость есть. Я тебя отпущу, но ты сам воротишься. Душа не потерпит, чтобы люди думали, будто ты не в состоянии дело честь-честью сделать. Душа не потерпит… Ты же говоришь, твой отец — Василе Дридя!

Михай не ответил. Он молча направился к ящику с материалами, выбрал, что надо, и молча принялся за дело, опять сначала.

И вот настал день, когда его тогдашнее молчание обернулось радостным, от всего сердца смехом. Михай смеялся и кружился по комнате, и вместе с ним кружились и стол, и печка, и буфет, и мама.

— Это я сделал ручку с защелкой! Я сделал, мама! Знаешь, как я обрадовался, когда ты увидела и додумала, что это папа, что папа приехал?!