ЭТА ИСТОРИЯ произошла не так чтоб уж в те времена, когда блох ковали, а много позже, когда блохи стали ужасно невыносимы, — и я, ребята, желаю вам с ними не встречаться.
…Недалеко от дома козы с тремя козлятами стоял, говорят, дом козленка с тремя козами. Это был обыкновенный козленок, не большой и не маленький, не красавец и не урод. Как говорится, не так чтобы очень, но и не очень чтобы так. Только вместо одной козы у него было три: коза-мама, коза-тетя и коза-бабушка.
Здорово хорошо жилось тому козленку!
Ну и здорово жилось!
Утром, едва откроет глаза, начинает приказывать:
— Мама-коза!
— Что, мой сыночек любимый?
— Одень меня! Я сам не могу…
Коза-мама но ждет, чтобы ей говорили дважды, лезет под кровать, начинает искать ботинки, залезает на шкаф ищет штанишки, влезает в печь — ищет рубашку.
Соберет коза-мама одежду и давай его одевать. Завяжет ботинки — ох! Натянет штанишки с рубашкой — ой! Подпоясает пояском — уф!
Но вот с одеванием покончено, и козленок опять приказывает:
— Тетя-коза!
— Что, мой любимый племянничек?
— Накорми меня! Я сам не могу…
Тетя-коза немедля бросается в кухню, наливает в горшочек свежего молока и накладывает в блюдо горячей мамалыги, потом ставит горшочек и блюдо на поднос с салфеткой и скорехонько к кроватке козленка. Берет тетя-коза мамалыгу и сует в рот козленку. Подносит тетя-коза горшочек к губам козленка, поит его молоком. И так пока не кончится вся мамалыга в блюде и все молоко в горшочке. Бывало, что принесет ему тетя-коза и пирог, потому что она была мастерица пироги печь, а козленок — есть…
Весь день козленок резвится на вольном воздухе, а вечером придет домой, растянется на кровати и приказывает:
— Бабушка-коза!
— Что тебе, ненаглядный мой внучек?
— Усыпи меня! Я сам не могу…
Бабушка-коза, мигнуть не успеешь, у постели его присядет и давай напевать да убаюкивать. Вот какое житье было козленку — лучше не надо!
— Мама-коза, одень меня!
— Тетя-коза, накорми меня!
— Бабушка-коза, усыпи меня! Я сам не могу…
И мама-коза, и тетя-коза, и бабушка-коза все дела бросали и не медля к козленку бежали, выполнять его приказания. Мама-коза бросала белье в корыте, едва успевала руки вытереть, живо одевала козленка. Тетя-коза бросала чинить рубашку, второпях колола иголкой пальцы и бежала кормить козленка. Бабушка-коза откладывала вязальные спицы, на ходу роняла и разбивала очки, но всегда без промедления принималась усыплять, баюкать козленка.
— Бабушка-коза, усыпи меня!
— Тетя-коза, накорми меня!
— Мама-коза, одень меня! Я сам не могу…
Ну и житье! При таком житье хоть сто лет живи — все мало покажется!
Но вот как-то вечером, когда бабушка-коза уже усыпила козленка, постучалась к ним соседка, коза с тремя козлятами.
— Дорогие мои сестрицы, — сказала она козе-маме, козе-тете и козе-бабушке, переступив их порог. — Пришла я к вам с большой просьбой. Завтра мой старший козленок женится. И мне очень хочется устроить пир на весь мир. Будьте добры, приходите помочь голубцы делать, калачи печь и все, что надобно по такому случаю. А уж я вас отблагодарю, расплачусь, посажу как почетных гостей во главе стола. Согласны ли вы?
— Согласны. Завтра чуть свет у тебя будем, сестрица! И охотно поможем, — ответила коза-мама. — А что до расплаты и почетных гостей, то это для нас слишком великая честь, и мы просим тебя об этом не беспокоиться.
На другой день чуть свет, когда солнце еще только-только глаза протирало со сна, ушли все три козы одного козленка к соседке-козе с тремя козлятами.
Часа через два-три пробудился козленок.
И по обыкновению закричал:
— Мама-коза, одень меня!
Но никто не пришел одевать. Мамы-козы, как вы знаете, дома не было. Тогда козленок стал по постели кататься и реветь дурным голосом:
— Одень меня! Одень меня! Одень! Я сам не могу!
Как раз в это время проходила мимо лиса и, услышав рев, заглянула в окно — узнать, что такое там происходит, ведь она была любопытная по характеру. Да не только любопытная, но еще и большая плутовка. Воровала походя — страсть!
— Не кричи так, козленочек, — пропела лиса медовым голосом. — Если ты не можешь одеться сам, я тебе помогу… Брось мне свою одежку, я тебя живо одену!
Козленок обрадовался и бросил ей рубашку со штанишками. Лиса поймала их, сунула в мешок — и след простыл!
Ужасно обидно стало козленку, и он горько-горько заплакал. Плачет, вздыхает и вот захотелось ему есть. И он закричал:
— Тетя-коза, накорми меня!
Но никто не пришел накормить. Тети-козы, как вы знаете, тоже дома не было.
И опять стал козленок кататься, реветь:
— Накорми меня! Накорми! Накорми! Я сам не могу!
Когда он ревел, мимо шел медведь. Я, ребята, на своем веку много всяких медведей видел, больших, маленьких, шоколадных, но такого обжору, как этот медведь, не встречал. Что ни попадется ему — все проглотит!
— Перестань, козленочек, не реви, — стал его медведь успокаивать. — Скажи мне, где у вас еда лежит, я тебе помогу… Накормлю на славу!
Ясно, что козленок сказал. Медведь на кухню ввалился и давай за семерых уплетать. Съел всю мамалыгу, выпил молоко до последней капельки, да еще, жадина, проглотил чугунок с деревянной мешалкой.
Тут козленок еще громче заплакал. И плакал, и плакал. Весь дом от рева дрожал. (Вы ребята, готов поспорить, сколько бы ни старались, громче его не сможете, но лучше, если вы и стараться не будете!) Но ведь всем известно, что от плача хочется спать.
Вот козленок и закричал:
— Бабушка-коза, усыпи меня!
Но никто не пришел усыплять. Бабушки-козы, как вы знаете, тоже дома не было.
И козленок опять давай кататься, реветь:
— Усыпи меня! Усыпи! Усыпи! Я сам не могу!
Тут как раз волк на прогулку вышел. Он недалеко проходил и все слышал.
— Не кричи, козленочек, — хриплым голосом сказал волк. — Погоди, я тебя усыплю…
Зашел волк в дом, сел рядом с козленком, баюкает его и поет:
Козленок в ужас пришел — и я даже не знаю, откуда у него силы взялись, вырвался — и бежать куда глаза глядят.
Только к вечеру воротился домой — раздетый, голодный, измученный. Только в дверь зашел, говорит:
— Мама-коза, тетя-коза, бабушка-коза, я вам все расскажу, что со мной приключилось, но сначала найду свои вещи, оденусь да поем, а то я сильно проголодался.
Оделся козленок, съел все, что в горшках нашел, а рассказать ничего не успел — уснул как убитый.