ДЕТЕКТИВЫ ЖИВУТ среди загадок, работают с загадками и в них самих есть что-то загадочное: загадочный взгляд, загадочная улыбка и, наконец, загадочный вид, понимаете, что я хочу сказать этим словом вид, то есть то, что читается на лице, в жестах, да скажите же, что вам все понятно, у меня нет охоты тратить время на тысячу объяснений. Так вот, Костя смотрелся в зеркало, нет, не сейчас, а вообще говоря, когда он смотрелся в зеркало, или вернее, когда думал о том, как он выглядит, именно на это он и досадовал, на то, что в нем нет ничего загадочного, что физиономия у него слишком ясная, физиономия обыкновенного тринадцатилетнего мальчика-семиклассника, то есть как раз такого, каким он не хотел выглядеть. Детектив с большой практикой (разве не он раскрыл в прошлом году загадку исчезновения лампочек из лифта и из прихожей их дома, разве не он перед зимними каникулами разгадал тайну обрезанных на всех пальто пуговиц?), он чувствовал себя несчастным, констатируя, что его физиономия не выражает ничего загадочного, не выражает, что он живет среди загадок, работает с тайнами и разгадывает тайны. Как раз у него-то и нет ничего хотя бы самую малость загадочного! Что бы он ни делал, взгляд изменить невозможно, улыбку тоже, и он оставался жертвой этого вида обыкновенного мальчика-семиклассника, знающего математику, знающего румынский и даже музыку; случится ему перепутать диез и бекар, он краснеет, извиняется и просит, чтобы его еще раз спросили, не терпит плохих отметок, не может смириться с ними.
Не без усилий ему удалось внести в свою речь чуточку загадочности. Он отказался от точных ответов; когда его о чем-либо спросят, он сначала помолчит, а потом вставит «м-да» или «возможно», или «как знать?». Неясные ответы требуют столь же неясных шестов, и в этом отношении он добился кое-каких результатов.
— Пойдем купаться, Костя!
Пауза.
— М-да…
— Что сегодня, Костя, среда или четверг?
Пауза.
— Возможно…
— Есть ли, Костя, жизнь на других планетах?
Пауза.
— Как знать?!
Однако этого мало, он видит, знает, что мало, но, к сожалению, больше не может, вероятно, у всех есть какой-то предел, а у него предел такой: довольствоваться полумерой, четвертью меры.
Истинное несчастье он испытал в тот день, когда, обнаружив пропажу авторучки «Фларо», его сосед до парте Марин Г. Добрика, которого он не однажды и не без нежности называл Марининой, этим совсем домашним уменьшительным именем, исключенным из словарного запаса любого уважающего себя детектива, так вот, я говорю, что Марин Г. Добрика, обнаружив, что эта несчастная обгрызанная зеленая авторучка запропасти л ась, не подумал к нему обратиться, не подумал сказать: «Слушай, Костя, мы — свои люди, разгадай ты эту загадку, я знаю, ты можешь, тысячу раздоказал, я полагаюсь на тебя, на твое чутье!» Так нет! Марин Г. Добрика сказал это самое Дану, новичку, самозванцу, дилетанту, каких хоть пруд пруди, ничтожеству, что уж там говорить! Ладно, друг, ладно, Марин Г. Добрика, ты еще покаешься, придет такой момент, найдет тебе Дан авторучку, когда классная доска побеги пустит, когда на учительской кафедре вишни поспеют. Но ты не думай, что я отступлюсь. Лэпушняну в свое время сказал: «Коли вы меня не хотите, то я вас хочу!» Коли ты, Марин Г. Добрика, меня не хочешь, то я хочу тебя! Я тоже начну искать!
Для Кости наступило несколько трудных часов, может, самых трудных за всю его практику. Подозревать он не мог никого. Это в принципе недостойно — подозревать товарищей, обвинять их, пусть хотя бы в мыслях, когда тебя никто не слышит, в таких серьезных проступках, как воровство авторучки, хотя бы и «Фларо»; это нечто вроде авторучки, похоже на авторучку и даже продается как авторучка, и на деле не так уж далеко от гусиного пера. Дан же, наоборот, исходил из идеи, что подозрение падает на всех, и первый вывернул свои карманы, убежденный, что детективу не положено верить никому, даже самому себе. Результат всеобщего обыска? Нулевой!
Дедуктивный метод Кости опирался на психологию, если вам известно, что это такое, а не известно, так возьмите словарь и прочтите: психология — это наука, которая занимается изучением духовной деятельности человека, и психолог — знаток человеческой природы. А кто же лучше знает Марина Г. Добрику, кому лучше наблюдать и изучать его духовную деятельность, если не соседу по парте? Вывод? Марин Г. Добрика с психологической точки зрения неслыханно рассеян и забывчив. Теперь несколько точных и ловких вопросов. «Где он был, перед тем, как прийти в школу?» «Нужна ли была ему авторучка там, где он был?» «Не доставал ли он ее?» Так открылся путь к разгадке. Да, Марин Г. Добрика был где-то, перед тем, как прийти в школу. Да, Марину Г. Добрике нужна была авторучка. Да, Марин Г. Добрика доставал свою авторучку. Он был на почте и надписывал адрес на конверте, который по тетиной просьбе… В общем, это длинная история, оставим адрес, оставим тетю. Почта в двух шагах. На большой перемене Кости сбегал туда, спросил, не нашел ли кто авторучку «Фларо», его спросили: «Какую?» и он ответил: «Зеленую, обгрызанную», и…
И что дальше?
Какое значение имеет радость Марина Г. Добрики и кислая физиономия Дана?
Только он и после этого случая не переменился. Даже эта история его не изменила.
Вероятно, зеркало убедило его, что у него тот же вид обыкновенного мальчика-семиклассника без всякой загадочности, без вся-кой за-га-доч-нос-ти!
— Как это ты разыскал авторучку, Костя?
Пауза.
— М-да…
— Долго ломал голову?
Пауза.
— Возможно…
— Ну и молодчина ты, Костя!
Пауза.
— Как знать?!