Скорый поезд шел из Москвы в Челябинск.

В купе мягкого вагона нас было четверо. Обычно в пути пассажиры скоро знакомятся. И я узнал, что два пожилых попутчика едут до Уфы, оба инженеры — один машиностроитель, другой — ашинский металлург. На верхней полке надо мной расположился молодой симский рабочий. Все они, как и я, ехали здесь не впервые и потому не глядели в окна, а занялись каждый своим делом.

Я достал только что купленную книгу. Взглянув на интригующее название книги и на огромную белую бороду ее автора, я принялся за чтение. Читал молча, но громко вздыхал и даже ударял кулаком по столику, забывая, что и вагоне не один.

— Позвольте узнать, что за книга, которая вас так взволновала? — спросил мой сосед.

— Пожалуйста. Она называется «Ни бог, ни царь, и не герой».

— И над чем же вы рассмеялись?

— Хотите послушать?

— Да, прочтите, пожалуйста.

И я, пропуская отдельные строки, прочитал вслух то, что меня рассмешило:

«По дороге я завернул в кондитерскую и купил три французских булочки. Приказчица положила мне их в какой-то яркий пакетик и перевязала цветной ленточкой.

Дохожу до знакомых ворот, — вижу — ведра у крыльца нет. Значит, все спокойно, можно входить.

Минуя сенцы, распахиваю дверь и… превращаюсь в соляный столб. В комнате полно полиции. Обыск!

Все уставились на меня. Городовые — знакомые все лица! Оцепенели: видно не позабыли, как боевики ведут себя в таких переделках.

Молнией мысль: «Что делать?! Сразу уйти — поймут, что бегство. А с фараонами как со злыми собаками: бежать от них нельзя — покусают.

Спокойно обращаюсь к «хозяйке»:

— Здравствуйте, мадам. Вы обещали мне мой заказ приготовить к пяти часам.

Стеша уже успела прийти в себя, спокойно отвечает:

— Извините, сударь. Видите, у нас гости. Прошу вас, зайдите завтра утром.

— Хорошо, — говорю. — До свидания. — Поворачиваюсь, как ни в чем не бывало и не торопясь шагаю к выходу, а сам так стиснул в кармане рукоятку револьвера что потом три дня пальцы болели.

Спиной, аж до мурашек, ощущаю окаменевшие взгляды полицейских. А вдруг бабахнут прямо в затылок?

Нет, не посмели.

Прохожу ворота. Вижу, стоят шпик и городовой. Остановят?.. Нет, пропустили! Но осторожно пошли следом.

Ступаю вразвалочку, не подаю вида, что замечаю их. Сворачиваю на Пушкинскую. На улице много народу: идут с работы и на работу. Вот уже миновал целый квартал, дошел до завода.

Полицейских набралась целая толпа. Слышу, начинают заливаться их свистки. Приближаются.

Что за дьявол, почему мне не удается затеряться среди массы так же, как я, одетых людей? Чуть не хлопаю себя по лбу: «Вот дурак! Цветной пакетик! У меня же особая примета, словно маяк для фараонов!»

Кажется, дело швах! Придется все-таки отстреливаться.

Поворачиваюсь и со злостью со всего размаха швыряю злополучные булки в преследователей. И неожиданный эффект!

— Ложись! — диким голосом завопил кто-то из полицейских. — Бомба!

Все городовые мигом растянулись на панели. Попадали ничком и прохожие. Вот так да!..»

Я замолчал. Мои попутчики громко рассмеялись.

— Это, значит, в Уфе дело-то было? — спросил машиностроитель.

— Да, в Уфе. А автор-то симский. Слышите, молодой человек, автор-то ваш земляк и пишет о себе.

— Интересно, кто же? — спросил симский рабочий.

— О-о! Это, брат, богатырь революции Иван Михайлович Мызгин. Вот что о нем сказано в этой книге:

«Иван Михайлович пережил около двадцати арестов и обысков, отсидел 7 раз в тюрьмах Уфы, Златоуста, Либавы, Красноярска, Александровки. Шестнадцать раз бежал из полицейских участков и тюрем, был осужден на каторжные работы, дважды был сослан и бежал из ссылки, пройдя пешком свыше восьмисот километров по глухой сибирской тайге. Дважды был приговорен колчаковской контрразведкой к расстрелу, участвовал в боях с белочехами, колчаковцами и кулацкими бандитами. Для одной человеческой жизни это больше, чем достаточно!»

— Да, безусловно достаточно, — согласились мои собеседники. — А где теперь он?

— Он живет в кубанской станице Динской, Краснодарского края.

Мы долго говорили о старейших коммунистах, ветеранах трех революций и гражданской войны, слава о которых никогда не померкнет в советской стране.

Симский рабочий рассказал нам о том, что в Симе помнят Мызгина, как лучшего друга незабываемого революционера Гузакова Михаила. Ашинский металлург сообщил, что в Аше живет подруга Гузакова — старейшая революционерка, учительница Вера Никитична Кувайцева.

— Таких подруг, товарищи, надо поискать. Она всю жизнь посвятила Михаилу Гузакову.

В Уфе мы расстались с двумя попутчиками. Я выглянул в окно. Вдруг меня словно обожгло. Я увидел белую бороду, точно такую же, как у автора прочитанной книги. В окружении пионеров и старичков к нашему вагону подошел высокий, широкоплечий человек преклонных лет в черном костюме, в сапогах, с тросточкой в правой руке, с орденом Ленина на груди. Он не по годам был стройный, подвижный.

Раздался гудок. Старик тряхнул седой бородой, махнул приветливо рукой и бодро вошел в вагон. Поезд тронулся. Я стоял, как завороженный. Но не смог удержаться от вопроса:

— Простите, если я не ошибаюсь, вы Мызгин Иван Михайлович?

— Да, вы не ошиблись. Но я вас не помню. Откуда вы меня знаете?

Я показал книгу. Мызгин улыбнулся.

Симского рабочего словно кто столкнул с верхней полки. Он выпрямился перед Мызгиным и по-военному отрапортовал:

— Позвольте представиться, я правнук бабушки Волковой, у которой в бане вы выпускали листовки в 1914 году. Правда, меня тогда еще не было и бабушка умерла раньше чем я родился, но о ней и о вас я много слыхал.

— Здравствуй, здравствуй, мой дальний родственник! — Мызгин обнял молодого рабочего и прослезился.

Я поспешил отвлечь старого революционера от дум, вызвавших слезы.

— Иван Михайлович, вы, вероятно, решили навестить родные края?

— Да. Вот заезжал в Уфу, а сейчас направляюсь в Сим.

— О-о! Вот радость для земляков! — воскликнул симский рабочий. — Через сколько же лет?

— Да вот, с 1914 года я не бывал.

— Ну, теперь наш Сим не узнать, — с гордостью сказал правнук. — Теперь наш Сим — город! Он весь электрифицирован, радиофицирован. Телевизоры в домах, а на Шелывагиной горе мы сами построили телевизионный ретранслятор, принимаем передачи из Уфы. По имени вашего незабвенного друга Михаила Гузакова названа улица. Как она прежде называлась? Кажется, Подлесная. Но на ней теперь вместо прежних, вросших в землю избушек выстроены благоустроенные дома с центральным отоплением, с водопроводом и со всеми удобствами…

— Патриот Сима, кажется, намерен сделать доклад на тему: «Сим сегодня», — заметил я, полагая, что это утомляет старика.

— Я рад этому, слушаю как чудесную музыку. Не смущайся, дорогой правнук, рассказывай. — Мызгин ласково хлопнул по плечу рассказчика.

— …В городе есть, — продолжал рассказчик, — поликлиника, больница с большим штатом медиков, пункт скорой помощи, аптека, эпидемическая станция…

— А в годы моей юности, — сказал Иван Михайлович, — в Симе была на весь горный округ одна больница с одним врачом, пятью разъездными фельдшерами, с аптекарем, экономкой, поваром, прачкой и четырьмя сторожами.

— У нас есть теперь кинотеатр и кинопередвижка. А Народный дом расширили. К прежнему деревянному дому пристроили кирпичное здание, в котором устроили большой зал и комнаты для заводской самодеятельности, да разместили библиотеку. Вообще-то в городе восемь библиотек. Есть стадион и шесть спортивных площадок. По городу и до железнодорожной станции ходят автобусы.

— Позволь, дорогой, а узкоколейка, по которой на лошадях катались маленькие платформы, што, убрана?

— Нет. Но по ней ходят пассажирские вагончики и водит их маленький паровоз.

— А ремесленная школа сохранилась?

— Это которую еще Умов выстроил? Сохранилась. К ней сделали такую же пристройку. Теперь называется училищем и учится в ней более трехсот человек. В городе есть еще школа рабочей молодежи, в которой учится около пятисот человек. Есть строительная школа, техникум и в начальных школах учится около двух тысяч.

— Вот это размах! — воскликнул Мызгин.

Я заметил, как блестели глаза старика. Он весь был поглощен рассказом правнука.

— Ну, а народ-то как живет?

— Хорошо, Иван Михайлович! Вот, к примеру, скажу. По городу раскатывают десятки личных мотоциклов и легковых машин.

Поезд подходил к станции Симской. Я решил воспользоваться счастливой случайностью, покинул купе и поехал в Сим вместе с Иваном Михайловичем.

Иван Михайлович Мызгин в возрасте 75 лет.

Мызгин посмотрел вслед удаляющемуся поезду, обвел взглядом вокруг и сказал:

— Здесь в те годы было только три избушки, да конторка заводского надзирателя, а теперь поселок. Ну, веди нас, дорогой родственник, к заводской железной дорожке.

Вскоре ухнул негромкий гудок, дрогнул чистенький светлый вагончик, и мы покатились по узкой рельсовой дорожке. Иван Михайлович беспрерывно смотрел в окна, переходя со стороны на сторону.

— О, как далеко отступил лес, — говорил Мызгин. — А это што за постройки? Раньше за мостом по эту сторону реки ничего но было.

— Здесь строится медицинский городок. Говорят, что этот район города уже больше прежнего симского поселка.

— Спасибо, правнук, ты меня порадовал. Вижу, хорошо знаешь свой город. Ну, нам пора расставаться. До свидания.

В Симе Мызгин уверенной походкой направился в старинный дом покойного отца, к брату.

Вечером симские труженики собрались в рабочем клубе. Зал был настолько переполнен, что мне пришлось стоять за колонной.

На трибуну вышел Иван Михайлович Мызгин. Рабочие встретили его бурной овацией. Он долго не мог начать речь. Наконец поборол свое волнение и громко сказал:

— Родные мои земляки, дорогие товарищи! От радости, переполнившей сердце, я не могу спокойно говорить. Простите слабость старика.

Мызгин негромко кашлянул, посмотрел вокруг, тяжело вздохнул и замолчал. Казалось, он забыл о том, что стоит на трибуне. Волна нахлынувших воспоминаний захлестнула его и понесла… Нелегальные собрания, маевки, забастовки, схватки с жандармами, разоружение полиции, добывание динамита, приготовление бомб, выпуск листовок, перевозка оружия и запрещенной литературы из-за границы, освобождение революционеров из тюрем по поручению партии. Сколько погибло друзей в боях за свободу… — все всплыло в памяти старого революционера Мызгина.

Горячая слеза скатилась на седые усы Ивана Михайловича. Буря аплодисментов прервала его воспоминания. Он снова увидел своих земляков. Среди них мало тех, кто пережил царскую неволю. Как им передать все то, что он пережил за долгие годы упорной борьбы с царизмом и врагами революции?

Мызгин тряхнул своей бородой, оперся правой рукой на трость, а левой на трибуну и, пересиливая вдруг появившуюся хрипоту, сказал:

— Товарищи, я понимаю вас. Вы хотите услышать от старика многое. Но я не в силах передать вам все, што вспомнил, што почувствовал при встрече с вами. Я пытался изложить свои воспоминания на бумаге, написал книгу, но в ней и половины пережитого не описал. Если у вас будет желание, то почитайте эту книгу. А сейчас о себе и говорить не буду. Скажу о тех, кого вы должны знать и никогда не забывать. Вы помните братьев Гузаковых? Из них в живых остался младший, Петр. Я встречался с ним в уфимской тюрьме. После того, как палачи вырвали из жизни Михаила, мальчик тогда поклялся отдать всю свою жизнь борьбе за дело, за которое без страха погиб его брат. Сейчас я рад сообщить вам, что Петр свою клятву сдержал. Вы знаете его. Он был вдохновителем симцев в решающих битвах за Советскую власть. И вот через много лет я опять встретился с ним, он уже в Москве. Петр Васильевич стал государственным деятелем — работником Центрального Комитета нашей Коммунистической партии. Вон куда взлетел наш орленок. Там же в ЦК Петр свел меня с Алексеем Андреевичем Чевардиным. Я с радостью обнял бывшего узника, которого в 1906 году вырвал и на своих руках утащил из уфимской тюремной больницы, и он тоже работник Центрального Комитета.

Вот как жизнь-то повернулась, товарищи.

От них я узнал, что наша старейшая организация большевиков Сима вырастила много государственных деятелей. В Москве в тот год я встретил своего соратника — Павла Платоновича Лебедева. Он работал в центральных органах государственной безопасности. Я побывал, там же в Москве, у бывшего участника восстания 1906 года, потом каторжанина Ильи Федоровича Салова, который стал заместителем председателя коллегии Министерства социального обеспечения. Вы помните первого председателя кружка большевиков 1914 года Напалкова Ивана Дмитрича? Он тоже в Москве, стал управляющим трестом лесной промышленности республики. А первого организатора комсомола в Симе Масленникова Ивана Федоровича? Он стал директором научно-исследовательского института станкостроения и лауреатом.

Мне довелось повстречаться и со своим первым идейным вдохновителем, который во все подпольные годы был вожаком симских большевиков, с Васюхой, то есть с Василием Андреевичем Чевардиным. Он возглавил Уральский музей революции в Свердловске.

Вот, мои дорогие земляки, какие люди расчистили симцам путь в светлую жизнь.

Мызгин помолчал, потом вдруг, как бы вспомнив, поднял руку и сказал:

— Или вот еще. Разве нельзя гордиться такими земляками, как Рындин Кузьма Васильич, который был первым председателем Симского парткома в 1919 году, а потом избран в члены ЦК нашей партии, был секретарем Московского комитета, позднее стал первым секретарем обкома партии Челябинской области.

Я не в состоянии перечислить всех земляков, чьи имена стали известны всей стране. Они подготовили себе достойную смену, которая сейчас творит чудеса.

Слушатели шквалом аплодисментов реагировали на слова старого коммуниста, который с гордостью говорил о своих земляках, умалчивал о себе, хотя вся его жизнь является образцом беззаветного служения народу.

Мызгин положил бамбуковую тросточку на трибуну и вновь заговорил:

— Молодые люди, понимаете ли вы причину моего волнения? Вам, особенно родившимся в советское время, все перемены в жизни кажутся обычными. Вас уже не удивляют машины, радио, телевидение и даже искусственные спутники, кружащиеся вокруг Земли. Бурный рост родного города вы считаете явлением само собой разумеющимся. А вот мне, прожившему здесь около тридцати лет и вновь приехавшему сюда через сорок шесть лет, резко бросаются в глаза все перемены, происшедшие за эти годы, и я радуюсь этому.

Сегодня я побывал на родном заводе. Скажу вам откровенно: я его не узнал. Теперь каждый цех больше прежнего завода. Длинные светлые корпуса, в которых работают сотни чисто одетых людей, совершенно но похожи на прежние, темные, дымные, душные и тесные цеха, с десятками рабочих в засаленной одежде. В корпусах я не видел трансмиссий, то есть устройств в виде вала с приводными ремнями, прежде хлопавшими по шкивам возле каждого станка. Сколько было раньше несчастных случаев около шкивов? А теперь, смотрю, стоит безусый молодец, нажимает пальцем кнопку и станок крутится.

На том месте, где коптил умовский заводишко, в котором я начал трудовую жизнь, вырос наш бездымный заводище! Ну как мне не радоваться, дорогие земляки!

Мызгин умолк, а по залу понеслась буря аплодисментов. Народ, стоя, горячо приветствовал в лице ветерана трех революций и гражданской войны все поколение старейших борцов за народное счастье, за коммунизм!