«Орфографическая тайна»

Начиная свою деятельность, врачи обязуются хранить врачебную тайну. О болезни не все надо знать и самому больному, и его родным, знакомым, соседям.

Создается впечатление, что есть и орфографическая тайна. Строго хранят ее специалисты по теории письма. Не принято рассказывать непосвященным, в чем недостатки нашей орфографии.

И это понятно. Не все люди, пользующиеся орфографией, одинаково хороши. Встречаются отчаянные скандалисты. Не так давно вышла книга одного крупного специалиста по русскому письму. Предназначалась она для сравнительно узкого круга лиц; в ней обсуждались положительные и теневые стороны нашего письма. И редакции газет сразу же стали получать письма разгневанных читателей: профессор такой-то колеблет устои нашей орфографии! Рассуждает, как можно было бы писать некоторые слова! И это вместо того, чтобы укреплять ее, упрочивать…

Ну, попробуйте растолковать этим лицам, что стремиться улучшить правописание не значит его расшатывать.

Есть и другая причина, почему орфографисты не считают нужным выносить свои суждения на общий суд. И так-то мало ценят наше письмо, не замечают, не хотят замечать его больших достоинств, а тут еще подлипать масла в огонь. (В орнаментально-восточном стиле можно было бы сказать: подливать масла порицания в огонь недоброжелательства.) Каждый окажется не прочь посудачить о пашем правописании, дан только повод… И чем меньше знаком человек с теорией письма, тем с большей напористостью отстаивает он свои «деловые предложения» об «улучшении» орфографии.

Каждый, кто живот в многоэтажном доме, пользуется лифтом, знает, что это такое. Но если надо исправить лифт, зовут мастеров. Никто не кричит: «Подумаешь — мастер! Что я, сам что ли не знаю? Ткнул пальцем в кнопку и поехал! Вот и вся премудрость…» И хорошо, что не кричат, а ждут мастера.

Но сколько же есть охотников перекроить правописание, ничего в нем не понимая! Они чувствуют, что письмо, одежда нашего языка, не всюду хорошо скроена, где-то жмет — и готовы располосовать ее по всем швам. Дело-то простое… буквы… а — бе — ве… Всякому понятно. Подумаешь, какая-то наука о письме, какие-то специалисты… Я, может, на дню двадцать писем и отношений напишу — уж я ли не специалист по письму, уж мне ли не знать?

Так, к сожалению, рассуждают многие. Поэтому-то и не принято обсуждать открыто, «для всех» недостатки нашей орфографии.

Даже в этой книжке — а в ней полтораста страниц — дается только азбука теории письма, самое простое, самое элементарное. И освещаются только некоторые, немногие разделы этой теории.

Врачи не боятся, что кто-нибудь прочитав популярную книжку о хирургии сердца, побежит к соседу, чтобы сделать ему небольшую операцию. А я боюсь. Боюсь, что разговор о том, какие операции было бы нужно провести в нашей орфографии, толкнет некоторых читателей к разным орфографическим самоуправствам.

Любое изменение письма лишь тогда пойдет на пользу, кода будет принято и узаконено всеми. А для этого оно должно быть провозглашено как закон. Строго официально. Мы с вами не можем, не имеем права изменять современное письмо. Но обсудить, какие изменения желательны, у нас право есть. Не вводить их самостийно, анархически, а серьезно обсудить.

И в этом даже есть необходимость. Многие хорошие предложения об улучшении орфографии, высказанные учеными, были «забаллотированы» только потому, что для общественности осталось неясным, зачем эти предложения, в чем их разумность, их необходимость. Часто вполне обоснованные и дельные предложения возбуждали активность тех, кто считает себя специалистами сразу во всех областях. Улучшение же орфографии нуждается в другой активности: в активности широких слоев нашего народа, в активности понимания и поддержки.

 

Дрожь, сидишь, настежь, отрежь

Я уже говорил, что в истории русского письма традиционные написания постепенно устранялись, фонемные — побеждали. По этому пути должно пойти и дальнейшее улучшение орфографии. Сохранился ряд традиционных написаний; они-то и вызывают наибольшее количество ошибок в диктантах, труднее всего усваиваются, требуют большого времени для заучивания их.

Вспомните правило о мягком знаке в конце слов после шипящих. Таких правил много. Пишется: дрожь (но еж), тишь (но камыш), мощь (но хвощ), дичь (но клич)… Зачем здесь мягкий знак? Ведь что пиши его, что не пиши — читается одинаково. Говорят: затем, чтобы узнать, где слова женского рода. Неужели мы потому знаем о женском роде, например слова рожь, что пишем его с мягким знаком? Разумеется, нет, как раз наоборот: знаем, что оно женского рода, и поэтому пишем в конце ь. И без этого будем знать, какого рода это слово, слыша ежедневно: поспела рожь, спелая рожь, тропка во ржи, пшеница с рожью и т. д. Ведь пишем же мы в множественном числе: туч, рощ, кож, каш, не отличая их, например, от вельмож, чинуш. Нет буквенного указания на род, и все без него обходятся.

Можно было бы ввести одно правило, охватывающее много разных случаев, сводящее целый рой наставлений и исключений к одному простому указанию. Вот какое это правило: после шипящих в конце слова никогда не ставится мягкий знак. Следовательно, конечные написания жь, щь, чь — запрещены. Везде, во всех словах.

Мы сразу избавимся от многих хлопот и затруднений. То приходилось зубрить и помнить наречия: уж, замуж, невтерпеж, сплошь, вскачь, прочь, настежь… А теперь просто не будет отдельного правила о правописании этих слов. Будет действовать общее правило…

Приходилось заучивать сочетания чк, чн, щк и другие — в них никогда не ставится мягкий знак… А теперь это частное правило поглощается нашим общим.

Почему-то многим кажется кощунственным менять написания идешь, глядишь, живешь, читаешь… Но можно ручаться, что новые написания: идеш, глядиш, живеш, читает… будут резать глаз только первые месяцы после введения нового правила. К мягкому знаку в этих формах мы очень привыкли, но и отвыкнуть недолго.

Надо будет и в формах повелительного наклонения писать: отреж, отрежте и т. д. Это тоже не страшно. Разумных возражений во всяком случае нет.

Говорят: как же останется необозначенным повелительное наклонение? А так и останется; никакой беды не будет. Пишем же мы форму ляг — и всем она понятна.

Оправдано ли фонологически наше нововведение? Конечно. Фонемы Ш, Ж в нашем языке всегда твердые. Нет таких же по качеству, но мягких. Напротив, фонемы Ч, Щ — всегда мягкие; нет таких же твердых. У этих фонем твердость и мягкость — неизбежные признаки. Как вы помните, именно поэтому их не следует обозначать. Мягкий знак не нужен.

Итак, одно новое правило снимает целый ряд орфографических затруднений (не для нас с вами — для учеников; для детей, но ведь это и важно. А нам придется переучиваться).

Не забудьте, что это новое правило никем не утверждено, не одобрено, значит — не правило. Пишите пока что по-старому: лишь, уж, сплошь, настежь, рожь, отрежьте и т. д.

 

Цыпленок, цыпочки, цыц, цыган

После ц пишется то и, то ы. Сейчас действуют такие правила: вообще после ц должно писаться и. Например, цимбалы, станция, цинга, революция, цифра, музицировать, панцирь, цимлянское, специалист…

Но и четырех корнях все же пишется ы: цыпленок, цыпочки, цыц, цыган.

И не только в этих слонах, но и во всех производных: цыпушка, цыпочка, цыпленочек, цыкать, цыканье, цыкатель и т. д.

Затем в окончаниях: отцы, немцы, овцы…

У прилагательных: сестрицын, Лисицын, бледнолицый, куцый.

В правописании слов с цы — ци много неустойчивого. Например, в школьном орфографическом словаре до 1944 года во всех изданиях требовали писать цырюльник, в издании 1944 года указано цирюльник, в следующих изданиях (до 1956 года) дозволены обе формы; в изданиях после 1956 года — цирюльник.

Буквенные сочетания цы — ци читаются одинаково. Между цирюльником и цырюльником разница только буквенная. Почему? Буква ы показывает, что согласную перед нею надо читать твердо; напротив, буква и на этом не настаивает. В слове валы букву л читаем твердо, в слове вали — мягко. Но русское ц, как правило, звук твердый, поэтому и безразлично, что писать после ц: ы и и. Читается одинаково…

«Вовсе не безразлично и не одинаково, — как-то возразил мне один студент. — Мы привыкли писать панцирь; теперь упорядочили, и надо писать панцирь. Просто неприятно смотреть. И толкает к неправильному произношению: пищать хочется». Сказано забавно; нетрудно объяснить, в чем причина недовольства.

У нас есть написания с ци, есть и с цы. И то и другое привычно, но в разных словах. Слово панцырь привыкли писать с буквой ы. И вдруг перемена… Цы отвергнуто в этом слове, но в сотне других случаев оно осталось (цыц, отцы, куцый…). Если бы цы изгнали изо всех слов и никогда бы не писали — как не пишем жы, шы — то не было бы конкуренции двух-одинаковых написаний (цы и ци), не было бы желания искусственно искать меж ними разницу. А здесь получилось так: старая орфограмма панцырь еще памятна, а надо писать панцирь… Вот и возникает стремление сочетание ци произнести как-то по-другому, не так, как старое. Старое цы произносилось с твердым ц; новое, значит, надо произнести с мягким (сравните: ды — ди, сы — си, зы — зи…). Правда, это желание вряд ли исполнимо: [ц] в нашей речи очень редко бывает мягким.

Если же написание цы будет вовсе устранено, то исчезнет конкуренция между цы и ци, не будет желания искусственно противопоставить одно другому.

Этого и надо желать: всюду и везде писать ци. Слышу недоуменный вопрос: а почему по цы?

В современной орфографии написание ци преобладает, на него и надо ориентироваться. Меньше будет ломки.

Есть и более важное основание: написание ци отвечает фонемному характеру нашей орфографии. Они подобны написаниям жи, ши…, тоже строго фонемным. Написания же цы, жы, шы противоречат фонемному принципу.

Напоминаю: буква ы указывает твердость предыдущего согласного. Почему пишем: разыскивать, разыгрывать? Зачем здесь буква ы? Чтобы твердо прочесть з; напишем мы разигрывать — и появилось бы нелепое произношение с мягким [зь].

Но указывать твердость ц, ж, ш — излишний педантизм. Эти звуки не бывают мягкими. Подчеркивать их твердость было бы естественно в фонетической орфографии, которая отражает все особенности произношения. Иное дело — в орфографии фонемной. Она отражает только различительные признаки. А твердое ц нет никакого смысла отличать от ц мягкого: нет такого мягкого ц. Следовательно, подобно сочетаниям жи, ши, надо писать ци.

Положим, мы станем писать всюду цы; тогда надо писать все по произношению: жы, шы, чя, щя.

Сами буквы ш, ж, ц показывают твердый звук. Вдобавок еще подтверждать это буквой ы так же нелепо, как масло маслить маслом; толку от этого нет.

Написания отци, сестрицин будут резать глаз… несколько месяцев. А потом станут привычны. Несколько правил, бессмысленно разнообразных, будут заменены одним — простым, строго фонемным.

 

Чёлка и чокнулся

Буквы о, ё после шипящих у нас пишутся по особым правилам. Этих правил — несколько; одни — для корней, другие — для суффиксов и окончаний.

Корни пишем сейчас по такому правилу: «после шипящих в корне под ударением надо писать е (ё), если это ё чередуется с е в словах того же корня, и надо писать о тогда, когда нет такого чередования».

Сидит, значит, ученик и пишет что-то. Попалось ему слово щётка, а он и не знает, как писать: що или щё. Он должен перебрать все слова с тем же корнем: щёточка, щёточкой, щётки, о щётках… и, перебирая их, он обязан набрести на слово щетина, обязан понять, что слова эти однокорневые (а это тоже нелегко). Он теперь может заключить, что в корне слова щётка есть чередования и, значит, надо писать щётка.

Еще пример, не менее печальный. Попалось слово чёлка. Надо поискать да поискать в памяти, пока не вспомнишь слово чело… Не так даже трудно вспомнить, как догадаться, что по происхождению эти слова однокоренные. По происхождению! Ведь есть немало слов, которые были однокоренными, да перестали: давно их связь распалась, значения сильно разошлись, и теперь они уже слова с разными корнями. Вот так-то и слова чело — чёлка. Надо знать, что они были однокоренными; и тогда ясно, как писать. (Если сопоставляются слова чёлка — чело, то чередование с е налицо, и писать надо, конечно, чё-.)

А как догадаться, что чокаться надо писать с о? Ищите, ищите все слова с этим корнем: чоканье, чокающийся, чокнулся, перечокались, чокнулась, отчокался… пока не переберете все их и не убедитесь, что в корне нет чередований — всегда [о]. Тогда и пишите о. Но только надо быть уверенным, что вы перебрали все слова с этим корнем и не обнаружили ни одного случая чередования…

Удивительно трудное правило! И трудность у него многоэтажная.

Несколько страниц из постановления орфографической подкомиссии 1904 года… Не правда ли, они весьма дельны»?

Во-первых, часто нелегко решить, относится ли это о — ё к корню. Ведь для корней правило совсем иное, чем для суффиксов. Возьмите слова трущоба, трещотка, крыжовник; корню или суффиксу принадлежат сочетания що и жо? Ученику часто такие вопросы решить не по силам, правописание многих слов поэтому приходится запоминать.

Во-вторых, пойди-ка реши, однокоренные слова или нет: кошелка — кошелек, шорох — шероховатый, чело — чёлка…

В-третьих, правило очень путанно и сложно. Именно: сложно перепутаны в нем звуки и буквы. Надо писать щёлкать, потому что есть слово щелчок. И надо писать обжора, хотя есть слово обжираться; надо писать слово жом, хотя есть слово сжимать. Но на слух ни в слове щелчок, ни в слове обжираться, ни в слове сжимать гласного [э] нет; слышится неопределенный звук, и надо еще решить, как его обозначать. Требуется сначала установить, что в слове обжираться не пишется буква е; значит, чередования звука [о] в слове об[жо]ра с буквой е нет; тогда в слове обжора пиши [жо].

Один из методистов русского языка пишет так:

Соотнесение слов с ударным гласным о после шипящих с однокоренными словами в целях установления написания е может иногда оказаться неэффективным, так как в данном случае сопоставляются звуки с буквами, а не чередующиеся звуки о и е. Поэтому сопоставление, например, слова шёлк со словами шелковистый, или шелка будет неубедительным, так как в словах шелковистый или шелка после ш слышится не [е]… Написание же буквы е после ш в данных словах в свою очередь требует соответствующей проверки.

Сказано верно.

Но и наше во-первых, и во-вторых, и в-третьих — это еще не самое главное. Самое главное — в-четвертых и в-пятых.

У нас орфография фонемная. Мы на письме передаем фонему, т. е. звук в его самой независимой форме, без всяких влияний. На гласные очень сильно влияет безударное положение, оно мнет, искажает гласные звуки. Поэтому мы безударные гласные проверяем ударными. А здесь, когда пишем о — ё после шипящих, — как раз наоборот! Ударное положение «проверяем» безударным.

Такая «проверка» запутывает учеников; правило дается им с мучениями.

Это было в-четвертых. В-пятых, проверка гласных у нас обычно сводится к тому, чтобы найти хоть один случай когда гласный в данном корне стоит под ударением. Всего один случай нужен! Пишет ученик слово водовоз; не знает: вод- или вад-; вспомнил слово водный — и написал верно. Нет надобности перебирать все слова с этим корнем. А ведь для того, чтобы написать чокнулся, надо перебрать все корни и убедиться, что чередования нет; чтобы правильно написать чётный, надо перебирать слова до тех пор, пока не найдешь слово нечет. А ведь можно и не отыскать его, пропустить!

Да, славное правило. Все в нем шиворот-навыворот. В конце концов все слова с гласным [о] после шипящих приходится заучивать механически.

Орфографическая комиссия Фортунатова предлагала простейшее решение: под ударением всегда писать чо, що, шо, жо (значит, никогда не писать чё, щё, шё, же); без ударения же писать че, ще, ше, же. Получилось бы очень простое и легкое правило. Конечно, при этом пришлось бы привыкать к некоторым новым написаниям: шорох, пришел, бечовка, о чом-нибудь, ещо, щолкать, пчолка, бережот, печот… Сначала мы на них будем спотыкаться, читая новые книги, но недолго.

Главное — очень облегчится обучение в школе; до сих пор написания с чё — чо, щё — що, щё — що, же — жо остаются бичом и для учителей и для учеников.

Какие же возражения вызвало это правило, предложенное орфографической подкомиссией почти 60 лет назад? Оказывается очень пугает, что придется писать:

чертей — но чорт

чего — но о чом;

вышел — но пришол;

щелчок — но щолкать;

В одном и том же корне то е, то о. А у нас-де правописание морфологическое: корень мы всегда пишем одинаково. Это неверно. Здесь-то и обнаруживается, как важно правильно определить принцип, основное правило орфографии, как важно исходить из точного определения этого принципа. Наше письмо вовсе не морфологическое. Оно фонемное. Нет никакой надобности добиваться, чтобы корни всегда писались одинаково; достаточно, чтобы правильно передавались фонемы.

Фонемные сочетания ЧО, ЩО, ШО, ЖО и передавать надо буквами чо, що, шо, жо. Это легко можно сделать, когда пишем ударные слоги. В безударных слогах, чтобы не допускать очень большую ломку орфографии, лучше всего оставить написания че, ще, ше, же; они тоже в принципе не противоречат фонемному письму.

Тогда правописание корней подчинится тому же правилу, что и правописание суффиксов, окончаний. Мы пишем так:

крючок — внучек

речонка — реченька

свечой — ношей

чужого — свежего

ножом — сторожем

холщовый — плюшевый…

Под ударением так, без ударения по-другому. Это правило мы и могли бы распространить на правописание корней. Оно станет всеобщим. Вместо многих частных правил, некоторые из которых противоречат всем нашим орфографическим привычкам, получим одно, очень легкое. (А пока это правило не введено, все-таки пишем по-старому чёрт, о чем, щёлкать, бечёвка — и т. д.)

 

Сине-зеленый, железнодорожный…

Студент-химик рассказывал:

— Готовился я к экзамену по органической химии. Свойства полигексаметиленпиразиндиацетамида или полигексаметиленфенилендипропионамида (ну, и других…) я и раньше знал. В течение года учил. А многое мне просто внови: читаю об изоамилоксалилцеллюлозе, о сульфоамидоформальдегидной смоле — будто никогда и не слышал о них.

Прихожу на экзамен. Григорий ходит мрачный: получил двойку. Спросили его о полидекаметиленундекандикарбониде, а он спутал и написал формулу полидекаметиленфенилендиацетамида. Ужасно!

Иду на экзамен. «Напишите формулу полипентаметилендодекандикарбонамида»… Пишу. И слышу: «Нет, неверно. Это формула полипснтаметилентстрадекандикар-бонамида. Ну-с, каковы свойства политетраметиленгидрохинондигликолята… Нет, неверно…» Говорю я — сам не знаю что… Другие в минуту растерянности шепчут: боже мой, боже мой… А я стою и только лепечу: винилэтилметилкарбонол… винилэтилметилкарбонол… Засыпался.

Заметили, как трудно читать длинные слова? Глаз не схватывает слово целиком, а границы его частей не указаны. Было бы гораздо легче, если бы печатали так: винил-этил-метил-карбонол, поли-тетра-метилен-гидро-хинон-дигликолят (или даже: ди-гликолят).

Не только у химиков есть длинные слова. И у нас встречаются крайне долговязые сложные прилагательные: малоупотребительный, народнохозяйственный, естественнонаучный… Маяковский про вереницу облаков сказал: Эскадра верблюдокорабледраконья…

Беда не только в том, что они длинны, но и в том, что их приходится отличать от прилагательных, которые пишутся через дефис (черточку): беспроцентно-выигрышный, русско-немецко-французский…

Было бы большим облегчением для пишущих (и облегчением для читающих) писать все сложные прилагательные через черточку. (Я имею в виду такие прилагательные, которые сейчас, в современном языке, остаются сложными; благодетельный — уже не сложное прилагательное.)

Возможно такое возражение. Прилагательное народнохозяйственный и русско-немецкий — не одно и то же, они различны по своему характеру. Одно связано с сочетанием народное хозяйство, другое — с сочетанием русский и немецкий. Слова русский и немецкий равноправны, это и подчеркивает дефис в прилагательном русско-немецкий. А слова народное и хозяйство — неравноправны, и никакого дефиса быть не может.

Возражение очень характерно. Оно построено так: то-то и то-то не совсем одинаково (строение разное или смысл не тождественный). Значит, надо писать по-разному. Рассуждения такого типа очень шатки.

Хорошо, разница есть, по надо ли ее отражать на письме? Разве мало отличии в строении слов, в их смысле остаются не отраженными в нашем письме? Слова заставить (всю комнату шкафами) и заставить (кого-то выполнить задание) имеют разный смысл и разное строение. Заставить чем-нибудь — это глагол с приставкой за-. Ведь он связан по смыслу с глаголом ставить, у них общий корень став-, значит, за- приставка. У глагола заставить в смысле «принудить» нет приставки. Ведь с глаголом ставить никакой связи нет; не выделяется корень став-, значит не выделяется и приставка. Корень здесь застав. Разные слова, разный смысл у них, разное строение, разные связи с другими словами — а пишутся одинаково.

Не будет ничего плохого, если не совсем одинаковые по строению слова народно-поэтический (и все другие того же типа) и народнохозяйственный (и все его товарищи) станут писаться одинаково: через дефис. Вместо нескольких правил будет одно.

 

Из-под мышек, в обнимку, до зарезу

Я выписал несколько наречий, в некоторых из них сделал ошибки, найдите-ка их:

разбил в дребезги

говорил без умолку

крикнул ему вдогонку

платье в обтяжку

схватил в охапку

брюки на выпуск

времени вобрез

положили дело под спуд

работали группами по двое

спит беспросыпу

работали водиночку

несется безудержу

вино продается на вынос и распивочно

говорит без умолку

танцевали до упаду

работали по одиночке

отказался наотрез

спросил в упор

пять суток кряду

выкупались наславу

купили арбуз на вырез

промчались на рысях

стояли на смерть

проехал навесу

пишет в разбивку…

нужно дозарезу

Кажется достаточно. Уверен, читатель, что вы человек совершенно грамотный. И уверен, что в этих наречиях вы сделали несколько ошибок. Правописание наречий настолько прихотливо, что трудно не сделать в них ошибку.

Правило о слитном и раздельном написании таких слов сейчас, пожалуй, занимает место старого правила о букве ѣ — так же надо запомнить несколько сотен слов, правописание которых по существу современным языком не мотивировано. Да, несколько сотен: в «Правилах русской орфографии и пунктуации», которые сейчас являются законом для всех, перечисляется более 300 наречий, и список кончается минорной нотой: «В случаях затруднений в правописании наречий, образованных соединением предлога с именами существительными, следует обращаться к орфографическому словарю».

В известном смысле, правописание слов с буквой ѣ было даже легче: очень часто надо было запомнить корень или окончание — и они во всех словах писались одинаково. лѣсъ, лѣсной, лѣсник, лѣсничатъ, лѣший, лѣсовикъ, лѣсоватъ, облѣсить и т. д. Запомни правописание корня — и десятки слов пиши без труда. Или то же в окончаниях: о лесѣ, о домѣ, о Петрѣ, о водѣ, о травѣ, об Аннѣ…

А здесь не то. Здесь приходится запоминать каждое слово: до отказа, но доверху; вповалку, но в обнимку; исподлобья, исподтишка, но из-под мышек; спросонок, но с разгона и т. д.

Единственное утешение, что наречия эти не так уж часто встречаются в речи (хотя они и не редки). Но это вместе с тем и плохо: встречаются не часто, и, значит, трудно запомнить их по мере употребления, незаметно для себя. Зубрежки — и какой трудной — не избежать. Поэтому-то, по правде говоря, никто и не знает, как их писать.

Может быть, есть объяснения почему наречия пустились в такой хоровод? Объяснения всегда есть; но для людей старше двенадцати лет они не очень убедительны.

Например: почему пишется положить под спуд, находиться под спудом! Потому, что спуд встречается с разными окончаниями. Это ведь свойство существительного: сочетаться с разными окончаниями… Так отвечают на наш вопрос. Но помилуйте: существительное всегда имеет свое значение. Нет бессмысленных существительных…

Бессмысленным может быть только кусок слова, механически вырезанный из него. Если из слова кукуруза вырезать кусок у кур — он окажется бессмысленным. В слове впопыхах кусок попых не имеет смысла; значит, это действительно только кусок слова. Вот такой бессмысленный кусок и спуд; нет у него никакого значения (когда-то было, но очень давно. У нас-то речь идет о современном русском языке и о нашей орфографии). И этот бессмысленный кусок, просто сочетание звуков и только, делает вид, что он — существительное! Особое слово! Вот уж подлинное самозванство.

Удивительно и объяснение, что это «существительное» соединяется с окончаниями (и предлогами). А как же быть со словами вверх, вверху, наверх, сверху? Сбоку, набок, вбок? Ввек, вовек, вовеки, навек! Уж их-то на тех же основаниях надо писать врозь, в два слова: посмотрим в верх… Тем более, что слова верх, бок, век, в отличие от слова спуд, действительно существуют.

Оказывается, это правило придумано только для явно бессмысленных «существительных»: спуд, карачки…

Сейчас мы должны писать: под мышку, под мышкой, под мышки. Видите ли, слово склоняется. Значит, существительное. А что здесь значит это мышкой, мышки? Конечно, имеется в виду не та мышка, что скребет под полом.

Исторически это слово в ближайшем родстве со словом мышца. Но разве говорящие сейчас сознают эту связь? Говоря: несу книгу под мышкой, — разве хотят сообщить, что книга у них «под мышцей»? В этих выражениях сочетание звуков мышкой, мышки, потеряло самостоятельное значение; значит — уже не слово, просто обрубок, входящий в другое подлинное слово.

А как же: склоняется? Ничуть оно не склоняется. Когда-то склонялось и было существительным, а теперь стало частью единого слова: подмышкой, или подмышку. Так бы и писать… Нет, действующие правила не велят.

Иногда мотивировки бывают и другого рода. Как вы думаете, почему до зарезу, до упаду, в тупик пишутся раздельно? Да-да: стать в тупик. Почему? Отвечают: чтобы подновить метафору.

Выражения эти и впрямь метафоричны: танцевать до упаду не значит в самом деле упасть от усталости. Смысл здесь переносный. Но метафора стерлась, побледнела; большей частью она не нужна говорящим.

Это постоянный процесс в языке: ходовые, стандартные метафоры, закрепленные в словах, постепенно бледнеют и перестают восприниматься. На смену им возникают новые метафоры. Надо ли стремиться подновить стертую метафору — притом путем орфографического вмешательства? Орфография бессильна это сделать. Да и не нужно…

Л. Ф. Кони в своих воспоминаниях рассказывает про одно судебное дело. Защитник в своей речи упомянул, что обвиняемому — убийце очень были нужны деньги. Прокурор, отвечая защитнику, вдруг замолчал, запнулся и долго не мог снова начать свою речь. После суда его спрашивают: что с ним случилось? «Мне пришло в голову, что подсудимому действительно были нужны деньги до зарезу… Это чуть было не рассмешило меня в самом неподходящем месте речи…». Здесь метафоричность слова до зарезу сама собой оказалась подновленной — и это вышло крайне неуместно и нелепо. Когда мы просили у кого-нибудь: «Дай мне книгу, нужно до зарезу» — разве в наш расчет входит, чтобы метафорический смысл был подновлен, подчеркнут?

Вообще это детская затея — стать на пути языкового закономерного процесса с запретом: ни-ни, не смей! Никакие орфографические правила здесь не помогут. Стертые метафоры будут постепенно полностью утрачивать свою метафоричность, становиться прямым и простым указанием, как их ни пиши!

Есть еще два правила; одно вполне обосновано: пишутся слитно наречия типа вкрутую, вплотную, врукопашную, зачастую, напропалую, наудалую и другие подобные.

Другое совершенно бессмысленное: наречия типа в обрез, в одиночку, в упор, в охапку и т. д., у которых после приставки следует гласная буква, пишутся раздельно. Разумного основания для этого правила никто не пытался придумать, да это и невозможно.

Теперь надо решить, как же надо писать: воткрытую (по первому правилу) или в открытую (по второму)? Пишется по бессмысленному правилу: в открытую. И это, пожалуй, резонно. Если сталкиваются правила, обоснованное и нелепое, то всегда спор надо решать в пользу нелепого. Разумное правило крепко держится на ногах, оно себя отстоит. Вкрутую, напропалую надо писать слитно, ведь предлог может относится только к существительному, а крутую, прошлую даже с большой натяжкой нельзя признать существительными. Правило: пиши такие наречия вместе — разумно, оно не нуждается в особой протекции и поддержке.

А нелепое правило требует всяческой помощи и защиты. Если из него, из нелепого, будут еще всякие исключения, то ему не устоять. Простая, последовательная нелепость может удержаться, но путаная и сложная — вряд ли. Вот и пришлось при столкновении двух правил дать предпочтение нелепому.

Но возможен и другой выход: освободить правописание наречий от всяких произвольных правил и свести его к небольшому количеству правил естественных и обоснованных… Это и надо сделать.

 

Коротко обо всем остальном

Возможны некоторые другие упрощения. Частицы же, ли, бы пишутся отдельно, остальные — через дефис. Можно ввести общее правило: все они пишутся отдельно. И частицу то? Да, и ее. А как же тогда отличить, например, такие написания: То то случится, то это и То-то я и вижу, что он пригорюнился… Ну что ж, читатель, подумайте: как отличить и надо ли отличать.

Может быть упрощено правописание суффиксов — нн- и — н- в причастиях и некоторых прилагательных; правописание частицы не с причастиями и с краткими прилагательными.

Многие заимствованные слова пишутся с удвоенными согласными: аксессуар, перрон… Это написания традиционные; их надо заучивать по словечку. И неустойчивы они очень. В школьном словаре 1940 г. указано, что надо писать:

аксесуар

диференциальный

индиферентный

коэфициент

перон

сетер

стрептокок

После 1944 г. снова вернулись к удвоению согласных:

аксессуар

дифференциальный

индифферентный

коэффициент

перрон

сеттер

стрептококк

Так и сейчас пишем.

История русского письма говорит, что общее число таких орфограмм медленно уменьшается. Когда-то писали граммота, оффицер, аррест, баттарея, коммиссия и т. д. Написания такого типа постепенно упрощаются — медленным, мучительным путем, путем многолетних колебаний, неустойчивости, разнобоя.

В нашем письме, говорил Шереметевский, «такие слова, как адресс, окказия, аккуратно, коммиссия… предстанут перед вами в двоякой форме, и даже троякой, как слово коммиссия: 1) коммиссия (самая, так сказать, официальная парадная форма, застегнутая на все пуговицы),

2) комисия (ей противоположная: домашнее дезабилье),

3) коммисия (нечто среднее — между 2-мя крайностями). Не невозможна и 4-я: комиссия». (Эта «не невозможная» форма сейчас и считается единственно законной.)

Говорят, что такое письмо позволяет нам сохранять единство с написаниями в других европейских языках…

Казалось бы, если уж говорить о сохранении единства, сходстве написания, то надо в первую очередь позаботиться о создании такого единства меж родственными, славянскими языками. Вот как эти слова пишутся по-украински:

диференцiальний

iндиферентний

коефiцiԑнт

перон

стрептокок;

по-чешски:

difereniální

indiferentní

koeficíent

streptokok

по-польски:

dyferencjalny

indyferentiiy

koeficijent

peron

streptokok.

Все славянские письменности давно избавились от удвоения согласных в заимствованных словах. Пора и нам последовать этому примеру. Тогда и будет единство — с родственными языками, с письмом на этих языках.

Рубить с плеча, конечно, не стоит: слова сумма, ванна произносятся с долгими согласными, пусть останется старое написание. Но таких слов немного, а основная масса требует упрощения.

 

Странная рифма

Можно кое-что упростить в русской орфографии. Но не везде упрощение пойдет на пользу.

Часто встречаешь людей, сердитых на частицы не и ни. Они путают эти частицы, вот и сердиты.

Сравните несколько фраз:

Что он ни скажет, все невпопад. Я ручаюсь, что он не скажет.

Всюду, куда ни пойду, встречают радушно. Куда не пойду, туда и ты не ходи.

Что бы он ни говорил, не верю я ему.

Посоветуй ему, чтобы он не говорил так много…

Разница между не — ни всюду смысловая, и ее нетрудно понять.

И все же частицы эти путают. У одного поэта читаю:

У другого такая же странная рифма:

И у третьего тоже:

И еще такая же рифма:

Добро бы поэты эти любили консонансы и рифмовали так: пламя — племя, слава — слово. Тогда была бы уместна и рифма Н и был — небо. Но рифма у этих поэтов точная или близкая к точной.

Очевидно, они рифмовали не был — небо, а редактор исправил, по требованию грамматики и орфографии, на ни был — небо,

Иногда такое исправление можно заметить по косвенным приметам. Прочтите отрывок:

Ясно, что и здесь за грамматику с орфографией вступился редактор. Выражение не пил произносится с ударением на не, но ни пил никогда никому не придет в голову произнести. Ритм стиха здесь требует именно ударения не пил; редактор заменил не на ни, получилось нелепое ни пил.

Итак, даже весьма книжные люди путают не и ни. Не упростить ли? Не ввести ли одно написание вместо двух?

Этого сделать нельзя. Никак! Эти не и ни имеют разный смысл, помогают выражать различные мысли. В «Пионерской правде» был напечатан такой рассказ: «Наташа все еще болела. Вера часто ее навещала. Однажды Вера не могла пойти к больной подруге и написала Марусе Черновой такую записку: «Сегодня у Наташи не буду. Как к ней ни придешь, она недовольна. Сходи ты». «Наверно, Наташа и Вера поссорились, — подумала Маруся. — Надо их помирить». Но, побывав у Наташи, она поняла, что подруги и не думали ссориться. Тогда Маруся рассказала Наташе о своих подозрениях и показала ей записку Веры.

— Ошибку сделала Вера! — сказала Наташа.

— Какую?»

Рассказчик очень наглядно показывает различительный характер двух частиц. Вот еще пример:

Стихи очень плохие, но не в этом дело: пример опять показывает, что различием между не и ни нельзя пренебрегать. Попробуйте здесь вместо ни поставить не — все четверостишие приобретет иной смысл (вернее, иную бессмыслицу).

И фонемный принцип не допускает здесь никаких упрощений. Сравните: Кто ни был здесь, все хвалили. Кто не был здесь, тот только не хвалил. Фонемы И — Э под ударением, никто на них не влияет, они разные сами по себе; значит и писать их надо по-разному. А безударные случаи должны ориентироваться на ударный…

Часто ошибка становится распространенной, но переставая быть ошибкой, сказал один из современных ученых-языковедов. Путаница с не — ни — как раз такой случай.

Почему учителям и ученикам иногда солоно приходится от этих не и ни? На уроках русского языка много часов уходит на изучение мертвых, традиционных написаний. Не остается времени, чтобы учить детей понимать текст, вдумываться в смысл. Ведь ошибки с не — ни — всегда смысловые ошибки. А учить пониманию текста надо. И это станет возможно, если будет меньше зубрежки традиционных правил.

 

Нужны ли большие буквы

У больших (прописных) букв много есть недоброжелателей. Недоброжелатели энергичны: не раз уже выступали в печати, непрестанно осаждают своими письмами редакции газет и научные учреждения…

Надо понять их выводы. Начало нового предложения у нас в середине текста обозначается сразу двумя способами: точкой и большой буквой после нее. Положим, нашли вы какой-то обрывок бумаги, и на нем уцелело только вот что:

ла. Пр

к. Сп

Сколько было предложений в этой записке? По всей вероятности, не меньше двух: два раза после точки идет большая буква.

А нельзя ли упростить дело: проще, экономнее обозначать границу между предложениями?

Есть где-то большой парк, окруженный полем. Смотритель парка на тропинке, огибающей этот парк, расставил столбы с надписями. По одну сторону тропки: «Начало парка». По другую сторону — другие надписи: «конец парка». Не чудак ли? Он напрасно удвоил себе работу.

Мы постоянно поступаем так же, как этот парковый смотритель. Точкой обозначили: кончилось предложение. Большой буквой показываем: началось следующее. Явное излишество!

Так рассуждают противники больших букв. С их точки зрения достаточно было бы использовать точку, чтобы показать границу между предложениями. Правы ли они? Шахматист А. И. Нимцович ввел в теорию шахмат понятие избыточной защиты:

…если на какую-нибудь фигуру, пешку, или вообще на какой-нибудь пункт (квадратик доски) направлено два нападения, нам необходимы две защиты (двумя пешками, пешкой и фигурой, или двумя фигурами), — такая защита будет достаточной; если при тех же двух нападениях наш пункт защищен один раз (одной пешкой или одной фигурой), это будет защита недостаточная; если он защищен трижды (фигурами или пешками), это будет избыточная защита.

Понятия избыточной и достаточной защиты были перенесены в полиграфию, и здесь оказались очень нужными. В книгах часто бывает нужно что-то выделить, разграничить: основной текст и сноски внизу страницы, названия глав и названия частей книги и т. д. Как это сделать? Можно примечания печатать более мелким шрифтом — это будет достаточно, чтобы читатель различил, где основной текст и где сноски. Или можно печатать тем же шрифтом, но строчки в примечаниях сдвинуть вправо; тоже все будет ясно. Но если используем и то и то — и шрифт возьмем мельче, и отступление вправо сделаем, то мы явно перестараемся. Отличие примечаний от основного текста мы будем защищать сразу двумя способами, а такое усердие не нужно. Это избыточная защита.

Из полиграфии понятие избыточной защиты перекочевало и в орфографию, в пунктуацию, и здесь оказалось полезным. Граница между предложениями отмечена точкой; точка — вполне достаточный защитник этой границы. Большая буква, как будто, избыточная защита. Значит, она не нужна.

Примечание, конечно, должно быть выделено, отграничено от остального текста. Найдите здесь примеры, когда это выделение обеспечено защитами: недостаточной, достаточной и избыточной

Проверьте сами, как легче читать, как легче угадывать слова — по верхней части строчки или по нижней

Рассуждение это неверно по двум причинам. Сочетание точка — большая буква вовсе не избыточно для обозначения границы между предложениями. Ведь мы то и дело встречаем в брошюрах, книгах, журналах и т. д. случаи, когда после точки идет малая буква, а предложение все то же, не новое (вот только что, строчкой выше был такой случай). Если будет принято правило — не писать больших букв, то появятся затруднения в чтении и понимании таких, скажем, фраз: Он детально изучил крестьянские войны XVII в. после введения нового цензурного устава труд его, наконец, появился в печати.

Но даже не это главное. И не то, что большие буквы помогают различать слова Орел — орел, Любовь — любовь. Как-нибудь и без них смогли бы разобраться, где город и где птица.

Важнее другое: утомление при чтении резко возросло бы. Мы не одинаково, не в равной степени четко воспринимаем нижнюю и верхнюю половину строки. Проверим это. Разделим строчку на две половинки; попробуем отдельно прочесть нижнюю и верхнюю. Чтение нижней дается труднее; верхняя читается сравнительно легко (смотрите рисунок на предыдущей странице).

Глаз при чтении движется у нас по верхней половине строки; мы ее лучше схватываем и воспринимаем.

Точка стоит внизу; большие буквы возвышаются над строкой. Стоит нам отказаться от больших букв, и чтение станет труднее: глаз невольно придется вести понизу, где точки, а нижняя часть строки — вы сами убедились — менее различительна, чем верхняя. Труднее будет узнавать и разграничивать слова при чтении.

Точка (самый «маленький» пунктуационный знак по форме и самый «большой» по значению) является слишком незаметной опорой для читающего, и прописная буква, следующая за точкой, является своего рода графическим «рупором» этой точки, ее «усилителем» и служит опорной вехой в процессе чтения. [85]

Пример с большими буквами поучителен: он показывает, насколько сложны вопросы, связанные с улучшением орфографии. Когда решаются вопросы письма, когда думают о его изменении, нужны многочисленные наблюдения, опыты, статистические подсчеты; нужны всесторонне обдуманные заключения языковедов. А языковедам часто необходима помощь психологов, специалистов по полиграфии, физиологов, невропатологов, методистов, квалифицированных педагогов. Их рекомендации должны быть официально утверждены и превращены в орфографическое правило — только тогда надо следовать письменному новшеству. Помните об этом!

* * *

О русской орфографии можно рассказать во сто раз больше, чем рассказано здесь.

Я же хотел показать одно: русская орфография хороша, а может быть еще лучше. Беречь ее надо — и осторожно, с толком улучшать.

Книга написана… По пока она печаталась, время шло. По постановлению президиума Академии наук СССР совсем недавно образована Орфографическая комиссия; ее задача — улучшить наше письмо, освободить его от недостатков. Доброго ей успеха!