С Петькой Валетом случай вышел.

Гулял Петька раз по базару и разные мысли думал. И было Петьке обидно и грустно: есть хотелось и не было денег даже колбасных обрезков купить.

И негде было достать.

А есть хотелось ужасно.

Попробовал Петька гирю украсть. Но гирю украсть ему не позволили. Гирей стукнули Петьку слегка по затылку.

Пошел Петька дальше.

Попробовал кадку украсть. И с кадкой попался. Кадку оставил и дальше пошел.

И вдруг видит бабу. Толстая баба стоит на углу и торгует пампушками. И пампушки в ее решете – румяные, пышные, дым от пампушек идет.

Задрожал Петька и подошел ближе. И ничего особенного не сделал, только взял пампушку, понюхал и положил в карман. И даже обидного ничего не сказал той бабе, а повернулся и тихо, спокойно пошел прочь.

А баба за ним. Баба шуметь стала и хвататься за Петькины плечи. Баба кричать стала:

– Вор! Отдай пампушку!

– Какую пампушку? – спросил Петька и дальше пошел.

Но тут уж толпа поднаперла. Кто-то Петьку за глотку схватил, кто-то коленкой сзади ударил, повалили, намяли бока. И огромной толпой потащили Петюшку в милицию. В базарный пикет.

Притащили – к начальнику:

– Так, мол, и так. Познакомьтесь: вор малолетний. Пампушку украл.

Начальнику некогда было. Начальник знакомиться с Петькой не стал, велел посадить Петьку в камеру.

Сунули Петьку в камеру: сиди!

Сидит Петька в камере на грязной, замызганной лавке, сидит не шелохнется и в окно глядит. А на окне решетка. А за решеткой небо. Ясное такое небо, чистое, голубое, словно воротник у матроса. Смотрит Петька на небо, и горькие мысли лезут ему в башку. Невеселые мысли.«Ой, – думает Петька. – Жисть ты моя жистянка. Опять я, бродяга, засыпался. Нехорошо засыпался. С пампушкой».Невеселые мысли. Разве весело, когда человек с позапрошлого дня хлеба не нюхал? А за решеткой охмуряться приятно? Небом любоваться интересно? Было бы за дело, а то – тьфу! – пампушка какая-то.Ну, ясно, расстроился Петька. Глаза зажмурил, решил судьбы дожидаться. Только решил он судьбы дожидаться – слышит стук. Громкие такие удары. И не в дверь, а в стенку, в деревянную переборку.Встал Петька. Глаза разожмурил, прислушался.Определенно кто-то кулаком переборку ломает.Подошел Петька к стене, заглянул в щель. Видит Петька – стены каменные, лавка, окно с решеткой. Окурки на полу. А человечьих следов не видно. Пусто. Никак невозможно понять, откуда идет этот стук.«Что, – думает Петька, – за дьявол стучит? Гвозди заколачивают, что ли? Или давят клопов?..»Подумал это и слышит голос. Бас. Мутным этаким басом кричит из угла человек:– Пом-могите! Мам-мочки!Кинулся Петька в угол, к печке. У печки щель. Видит Петька – тыркается в щель нос. Под носом шевелится ус. И черный косоватый глаз печально смотрит на Петьку.– Мам-мочки! – мычит бас. – Голуби драгоценные. Отпустите меня за ради бога.А глаз, как таракан, бегает в щелке.«Что, – думает Петька, – за чудик такой? То ли псих, то ли пьяный? Ну факт, что пьяный – вон ведь как разит… Фу!..»А разит действительно здорово. Течет по камере дух, не поймешь, самогонный ли, водочный ли, но здорово крепкий.– Мам-мочки! – гудит пьяный. – Мамочки!А Петька стоит, смотрит, и совсем неохота ему с пьяным в разговоры вступать. Другой раз непременно бы связался, а тут – скучно. Сказал только:– Чего орешь?– Отпусти, голубь, – говорит пьяный. – Отпусти, ненаглядный!Вдруг как взвизгнет:– Ваше благородие! Господин товарищ! Отпустите вы меня! Меня детки ждут!Смешно Петьке.– Дурак, – говорит. – Как я тебя могу отпустить, когда я такой же арестант, как и ты? Где в тебе разум?И вдруг видит Петька: просовывает пьяный сквозь щель ладонь, а на бородавчатой его ладошке лежат часы. Золотые часы. Чистокровные. С цепкой. С разными штучками и подвесными брелоками.Выворачивает пьяный свой косоватый глаз и говорит шепотом:– Товарищ начальник! Отпустите меня, я вам часики подарю. Глядите, какие славные часики… Тикают…А часики, верно: тик-так, тик-так.И сердце у Петьки: тик-так, тик-так.Схватил Петька часы и – в угол, к окну. От радости дух захватило, кровь в головешку ударила.А пьяный рукой замахал. И вдруг орать начал.Как заорет:– Кар-раул!Как затопает, заблажит:– Караул! Ограбили! Ограбили!Испугался Петька, забегал. И кровь у Петьки обратно к ногам побежала. И пальцы быстро-быстро цепочку теребят, а на цепочке разные штучки болтаются и подвесные брелочки бренчат. Слоники разные, собачки, подковки и между всем – зеленый камень-самоцвет в виде груши.Отцепил Петька цепку со всем барахлом, сует пьяному.– На! – говорит. – На! Возьми, пожалуйста!А пьяному память вином отшибло. Он уже забыл про часы – цепочку берет.– Спасибо, – говорит, – спасибо, голубь драгоценный!..И тянется через щель Петьку погладить. И губы выпячивает через щель. Чмокает как поросенок:– Мамоч-чки!А Петька опять у окна. И кровь снова бежит в головешку. Шумит голова.«Эх, – думает Петька. – Подвезло!»Разжал он кулак, поглядел на часики. За решеткой на ясное небо солнце вышло. Засияли часики в Петькиной руке. Дохнул он на них – помутнело золото. Рваным рукавом потер – снова сияют. И Петька сияет.«Верно, – думает, – говорят умные люди: нет худа без добра. Ведь этакую штучку заимел. За такую штучку любой маклак полста монет отвалит. Да что полста… Больше!..»Закружилась у Петьки башка. Замечтался Петька.«Куплю я, – думает, – перво-наперво булку. Огромадную булку. Сала куплю. Буду булку салом заедать, а запивать буду какавом. Потом колбасы куплю цельное колечко. Папирос наилучших куплю. Из одежи чего-нибудь… Клёш, френчик. Майку полосатую… Штиблеты. Э, да чего там мечтать, теперь бы отгавкаться только, а там…»Действительно, все хорошо, одно только нехорошо – сидит Петька. Сидит Петька в камере, как мышь в банке: на окне решетка, на дверях замок. И счастье в руках, а не вырвешься. Крепко припаян парнишка.«Ну, – думает Петька, – все равно. Наплевать. Просижу как-нибудь до вечера… Не помру. А вечером, базар отторгует, – выпустят».Вечером-то выпустят, знает Петька, – не впервой. Было дело. Только до вечера еще ух сколько ждать! Еще солнце по небу гуляет, разгуливает.Поглядел он в последний раз на часики и спрятал их в драный карман. Карман узелком завязал для верности, сердце успокоил.А за переборкой окончились крики и стуки, щелкнул замок, и не успел Петька глазом моргнуть – отворяется в его камеру дверь, входит молоденький милиционер, черненький такой, кучерявый и говорит:– А ну, выметайся, шпана!Ужасно обрадовался Петька. Испугался даже. Вскочил, подтянул портчонки и быстро вышел из камеры. Кучерявый за ним.– Шагай, – говорит, – шпана, до начальника.– Ладно…Идет Петька к начальнику. Сидит начальник за зеленым столом, держит бумажку в руках и бумажкой играет. Гимнастерка на нем расстегнута, шея красная, и от шеи пар идет. Курит начальник и дым в потолок пускает кольчиками.– Здорово, – говорит, – маленький вор.– Здорово, – отвечает Петька.Смирный такой стоит. Скромный. Улыбается и безвредно на начальника смотрит. А начальник кольчики пускает и в бумажку поглядывает.– Скажи, – говорит, – гражданин хороший, какого ты года рождения?– Года рождения не знаю, – отвечает Петька, – а годов мне одиннадцать.– Ну, а который, скажи, пожалуйста, раз ты у меня в пикете гостишь? Седьмой, кажись?– Нет, – отвечает Петька. – Кажись, пятый только.– А не врешь?– Может, и вру… Не знаю. Вам видней.Спорить не хочет Петька. С начальником спорить – гиблое дело. Ладно. Седьмой так седьмой. Черт с ним.«Волынки, – думает, – меньше, если не спорить. Отпустит скорей».А начальник бумажку на стол положил, рукой прихлопнул и говорит:– Резолюция моя, – говорит, – такова: ввиду твоей малолетней несознательности отослать тебя на предмет воспитания в дефективный приют. Понял?Охнул Петька. Закачался. Обомлел. Оглоушили Петьку начальниковы слова, словно кирпичом по башке стукнули. Не ожидал он таких слов. Совсем не ожидал.Очухался, однако ж, голову поднял и говорит:– Ладно, – говорит. – Что ж…– Согласен? – спрашивает начальник. Смеется, будто не понимает, до чего тяжело Петьке и грустно. До чего не смешно. До чего плакать хочется.Ай, Петя, Петя, не везет тебе, Петя Валет!

А тут еще хуже. Тут совсем уж крышка. Гибнет Петька. Подзывает начальник кучерявого милиционера и наказывает ему обыскать Петьку с головы до ног.– Обыщи его, – говорит, – с головы до ног, нет ли при нем оружия или в крайнем случае ценных предметов. Обыщи формально.Шагает кучерявый на Петьку, у Петьки сердце замирает, ноги у Петьки дрожат, как студень.«Прощай, – думает Петька, – ценный предмет!»Но, на Петькино счастье, кучерявый дурак попался. Брезглив. Посмотрел он на Петьку и говорит:– Ей-богу, – говорит, – товарищ начальник, тошно к такой шпане руками прикасаться. Освободите, сделайте милость… Я сегодня в бане парился. Белье сменил. Да и что в нем, по существу, есть? Вошь в кармане, блоха на аркане… Не больше.Петька последние силы собрал, усмехнулся печально, глазом мигнул.«Верно, дескать. Угадали».А сам думает:«Ничего себе блоха. Блоха, – думает, – что надо!»И незаметно пальцем одним карман щупает, а в кармане трепыхается что-то, стучит не шибко, будто сердце в кармане лежит или рыба живая. Часики в кармане лежат.Ну, а начальник милиционера пожалел, или, может быть, ему скучно стало, только махнул он рукой и говорит:– Ладно, – говорит, – можно отставить. Можно, – говорит, – без обыска обойтись. Неважно.Написал чего-то в бумажке, печатью пришлепнул и кучерявому бумажку протянул.– Вот тебе, – говорит, – товарищ дорогой, квитанция. Пойдешь с этой квитанцией до Введенской улицы и сдашь оного шкета в приют Клары Цеткин. Под расписку.Встал начальник, зевнул и из комнаты вышел.С Петькой начальник попрощаться забыл.А кучерявый сунул квитанцию в папку, вздохнул и наган к животу привесил. Еще раз вздохнул и картуз надел.– Ну, – говорит, – шпана несчастная, поехали!Подтянул Петька портчонки – поехал!Идут они прямо через базар, через самую давку. Базар шумит, конечно… Люди разные ходят, покрикивают. Смеются люди, ругаются, песни поют. Где-то баян гудит. Гуси какие-то стонут. Шумно. Только Петька шума не слышит. У Петьки план на уме.«Смыться, – думает Петька, – необходимо».Бежит он собачьей рысью через базар, распихивает торговцев и неторговцев, шманает глазами по сторонам и все думает, все размышляет:«Необходимо смыться… Формально необходимо».Только где же тут смоешься, когда кучерявый сзади словно хвост прицепился. Не отстает кучерявый, пыхтит самосильно и Петьку из виду не выпускает.Вот и базар миновали. А Петька не смылся.Расстроился Петька. Голову свесил и мельче шагать стал.И вот кучерявый Петьку нагнал.Качается кучерявый, стонет.– Ой, – говорит, – замотал ты меня, шпана. Ну разве можно так бегать? Ну не могу я так бегать, у меня почки слабые.Молчит Петька, не отвечает. Очень ему интересно, какие у милиционера почки! Не до почек Петьке. Взгрустнулось что-то. Идет себе Петька, голову свесил.А кучерявый отдышался кое-как, шаг подравнял и вдруг спрашивает:– А скажи по совести, шпана: хотел ты сигануть от меня на базаре?