В знаменитой сказке о Царевне-лягушке государь делегирует свою власть стреле. Не предоставляет сыновьям право устраивать свои судьбы самостоятельно… Не выбирает сыновьям жен своею монаршей волей… А велит каждому сыну запустить по стреле и непременно жениться на девушке, живущей там, куда упадет стрела.
Приблизительно даже понятно, почему царь это делает. Брачные отношения – если нету нужды, переженив детей, решить какую-нибудь территориальную проблему – лучше доверять, конечно, высшим силам. Довольно часто в русских сказках цари отправляют сыновей в путешествия за женами, то есть полагаются при выборе снохи на волю морского ветра или прихоть речных волн. Стрела – это то же, что ветер. Это символ воинской удачи или, если хотите, судьбы. Это как если бы теперь владелец нефтяной компании отправил бы сына с геологической экспедицией искать новые месторождения нефти и повелел бы непременно жениться на девушке, живущей там, где найдется нефть. Не потому что девушки, живущие на нефтяных полях, как-то особо прекрасны. А потому что следует доверять своей удаче, и если стрелы не подводили тебя в бою, то не подведут и при выборе невесты.
Власть царя абсолютна. Даже такую малость, как право выбрать жену, царь не может или не хочет делегировать царевичам. Но вот стреле, ветру, волнам, подземному огню можно доверить не только сватовство, но и дела поважнее. На этом основаны гадания, описанием которых изобилуют фольклор и летописи всех народов мира, умевших их составлять.
Три царевича, безусловно, с отцом соглашаются. Никто не говорит: «Что вы, папенька?! А вдруг стрела упадет в болото?!» Своим согласием царевичи легитимируют царский указ настолько, что даже сам царь теперь не может его отменить.
У старшего сына стрела падает на двор к дворянской дочери, и это приемлемый брак. У среднего сына стрела падает на двор к дочери купеческой, брак получается, прямо скажем, морганатический, но никаких возражений не высказывает царевич: женится – да и все. У младшего сына ситуация совсем абсурдна. Его стрела падает в болото к лягушке.
Казалось бы, куда как просто было бы царю взять да и отменить свое решение, увидев младшего сына с лягушкой в руках. Но нет, это невозможно. И дело даже не в том, что царь не может признать ошибки. Дело не в том, что, отменив брак младшего сына, царь поставил бы под сомнение и семейное благополучие старших сыновей. Дело в том, что, однажды назначив стрелу вершительницей судеб, царь доверяет теперь стреле больше, чем себе. Это точно так же, как мореплаватель, ступив на борт утлого суденышка, вынужден доверять волнам и ветру больше, нежели немощи своих рук.
Это абсурдно? Да! Нельзя жениться на лягушке? Нельзя. Нельзя иметь от лягушки потомство? Нельзя, разумеется. Но царь исходит из того, что стреле виднее. Знаки судьбы выше человеческого разума, какими бы абсурдными они, эти знаки, ни казались.
В современных судах дела рассматриваются судьей на основании закона. Но судья может быть пристрастен или глуп. И в некоторые эпохи количество судебных ошибок становится прямо-таки ужасающим. В современных судах решения принимаются коллегией присяжных на основании убеждения, но присяжные могут быть пристрастны или глупы, даже и коллективно. Они во власти предрассудков, их взгляды на жизнь продиктованы суеверием и невежеством.
А стрела беспристрастна. Она беспристрастна, как всякий жребий. Стрелу нельзя подкупить, нельзя обмануть, нельзя запугать, нельзя сбить с толку. Как и всякий жребий, стрела отмеряет людям ровно пополам счастья и несчастья, славы и бесчестия, богатства и бедности, жизни и смерти. Если бы судебные решения выносились по жребию, то уж, во всяком случае, количество судебных ошибок никогда не переваливало бы за половину. И мы помним эпохи, для которых это был бы весьма неплохой показатель.
В деле Ивана-царевича стрела ведь в итоге права. В конце концов выясняется, что на лягушке жениться можно. Лягушка оказывается заколдованной царевной, лучшей женой, лучшей даже, чем дворянская дочь, доставшаяся старшему брату.
Разумеется, никакое в мире законодательство не способно предусмотреть существование заколдованных царевен. Это обстоятельство не слишком-то беспокоит современных правоведов и простых обывателей. Не беспокоит на том основании, что мы всерьез полагаем, будто заколдованных царевен не существует. Однако же про теорию относительности Эйнштейна или про постоянную Планка мы знаем – они существуют. Но ни одно законодательство мира не учитывает теорию Эйнштейна. В земельном споре при определении размеров спорного участка никто не станет выяснять в суде, с какой скоростью участок летит, тогда как, согласно Эйнштейну, от скорости зависит размер. Законы Эйнштейна понадобятся нам не раньше, чем мы отправимся путешествовать на межпланетных кораблях, до этого момента нам достаточно законов РФ или, максимум, международного права.
Наш мир незыблем и приземлен. Мы имеем наглость думать, будто изучили более или менее все возможности, предоставляемые жизнью. Тогда как герои русских сказок живут в неведомом мире, зыбком и меняющемся.
В меняющемся мире нету судьи мудрее, чем жребий. И нету права выше, чем право стрелы.