Ты отчетливо взрослела. Признаюсь, мне было трудно это принять. Однажды ты даже почти отказалась идти на день рождения к дружественному мальчику Феде. Во-первых, Феде исполнялось всего три года, а тебе было пять с половиной, и ты не слишком понимала, в какие с Федей можно играть игры. Во-вторых, день рождения устраивался в ресторанчике «Улица ОГИ», где нарочно, по-моему, ради привлечения интеллигентной публики, заведена была невкусная еда, нерасторопные официанты и неуютный интерьер, а ты еще не знала, что являешься девочкой из интеллигентной семьи, и поэтому тебе не нравился этот ресторанчик. В-третьих…

Одним словом, ты выдвигала много аргументов против похода на день рождения к другу Феде, и нам с мамой пришлось напрячь фантазию, выдумывая контраргументы. Не могли же мы, честное слово, не пойти на день рождения к Феде, он же сын наших друзей.

В качестве первого контраргумента мы предложили тебе посетить универмаг «Детский мир». Мы весьма прозрачно намекнули тебе, что без повода неизвестно еще когда пойдем в этот, черт бы его побрал, склад детских мечтаний, но раз уж надо купить подарок Феде, то мы волей-неволей окажемся в «Детском мире» и, оказавшись там, купим заодно соску для куклы, погладим по голове говорящего плюшевого щенка, посмотрим аквариумных рыбок…

– …И пойдем на третий этаж… – таинственно прошептала ты.

– Ну и на третий этаж пойдем, если хочешь, – согласился я, понятия не имея, что там такого прекрасного на третьем этаже.

В назначенную субботу утром мы пришли в «Детский мир», купили подарок Феде, посмотрели аквариумных рыбок, погладили по голове говорящего щенка, и, когда мама отправилась купить еще что-то сугубо хозяйственное, ты прошептала заговорщически:

– Ну, теперь пойдем на третий этаж.

Взяла меня за руку и решительно повела к лестнице.

– Можно на эскалаторе подняться, Варь, – сказал я.

Я, честно говоря, не любил эту лестницу в «Детском мире». Не знаю, сохранилась ли она теперь. А тогда лестница была с выщербленными ступенями и походила на лестницы из кошмарных снов. Ее пролеты жались к стенам так, что посередине между пролетами оставался широкий колодец, в который мне с моим генетическим страхом высоты невозможно было смотреть.

– Нет, мы пойдем по лестнице, – настаивала ты и, крепко сжимая мою руку, тащила меня.

Пришлось идти. Мы поднялись до третьего этажа, развернулись на лестничной площадке и сразу же, не заходя даже в торговый зал, устремились по лестнице обратно.

– Варя, – сказал я, стараясь не смотреть вниз, – зачем же мы тащились по этой лестнице на третий этаж, если даже не посмотрели на третьем этаже никакого товара?

– Папа, – ты решительно шагала вниз по лестнице, сжимая мне руку до белизны пальцев, – мы ходим по этой лестнице, чтобы бояться. Это очень страшная лестница.

– Ты боишься высоты?

– Боюсь. Особенно на этой лестнице.

– Почему же мы тогда поднялись только на третий этаж, а не на пятый?

– Потому что до третьего этажа мне так страшно, что я еще могу терпеть, а после третьего этажа мне так страшно, что я уже терпеть не могу.

На этих твоих словах мы благополучно спустились на самое дно колодца, где беззаботно продавались цветы. Возле цветочной лавки нас ждала потерявшаяся мама. Мы обнялись все трое, и, обнимая маму, ты подмигивала мне в том смысле, что не следует рассказывать маме о только что пережитом нами ужасном приключении.

Еще перед Фединым днем рождения мы обещали тебе сходить на каток. Дело в том, что рядом с ресторанчиком «Улица ОГИ» был лучший по тем временам в Москве каток с приличным прокатом коньков и с хорошим льдом оранжевого цвета. Никогда прежде ты на катке не была и на коньках никогда прежде не стояла.

Поскольку мама каталась на коньках, а я, за неимением ни одной неломаной ноги, не катался, переобувать тебя в коньки досталось мне. Ты сидела в раздевалке на лавочке, я сидел перед тобой на полу, шнуровал твои коньки и умилялся тому, как трогательно выглядят в огромных коньках тонкие твои ноги. Я собрался уже взять тебя на руки, отнести на каток на руках и там на катке все время держать за руку. Но, как только я завязал шнурки, ты вскочила и уверенно поковыляла к катку.

– Варя, ты упадешь!

– Папа, догоняй!

Ты выбежала на лед, упала, поднялась и, не скользя вовсе, а просто часто-часто перебирая коньками, пересекла каток из конца в конец туда и обратно.

– Папа, – прокричала ты, возвращаясь ко мне и плюхаясь мне в объятия, – почему лед оранжевый?

– Потому что, когда заливали каток, в воду добавили оранжевой краски.

– А если бы добавили синей краски, лед был бы синим, – ты отчего-то ликовала. – А если бы добавили желтой краски, лед был бы желтым. А если бы красной краски… Давай, папа, заниматься фигурным катанием.

Я взял тебя за руки и потащил. Коньки из-под тебя выскользнули, твои ноги полетели вокруг меня по дуге, в то время как руками ты крепко держала меня за руки. Получилась вполне себе фигура «тодес», причем, описав вокруг меня дугу, ты чувствительно ударила меня коньком по ноге. Я хотел было вскрикнуть от боли, но ты опередила меня:

– Папа! Какая у нас с тобой получается фигурная красота!

– Ура! – поддержал я.

– Ура! – голосила ты, пока я тащил тебя по льду то назад, то вперед, то кругами, то дугами.

Пока мы эдак балбесничали, несколько раз к нам подъезжала мама и предлагала тебе покататься тихонько по кругу, взявшись за руки, чтобы поучиться скольжению.

– Не надо учиться! – кричала ты. – У нас с папой тут и так фигурное скольжение!

Через час ты устала. Мы пошли к другу Феде на день рождения и вручили подарок. После вручения подарков нарочно нанятые клоуны повели детей в отдельную комнату развлекаться, но ты не пошла. Ты сказала, что не любишь детских развлечений и не любишь клоунов, а любишь играть с мамой и папой. Я был тронут, хотя психологи, наверное, поругали бы меня за то, что препятствую сепарации.

Я смотрел, как ты сидишь на коленях у мамы и смеешься на манер колокольчика, просто оттого, что сидишь у мамы на коленях. Я смотрел, как ты танцевала между столами, за которыми сидели и обедали взрослые люди. Люди улыбались. Потом ты подошла ко мне:

– Папа, пойдем, я покажу тебе дыру.

В ресторане «Улица ОГИ» из обеденного зала в гардероб вела через стену дыра, лаз, такой низкий и узкий, что даже ребенок мог пролезть туда только на четвереньках.

– Полезем, папа, через дыру, – сказала ты и шмыгнула в лаз. – Давай, папа, я жду тебя здесь! Давай!

Люди в обеденном зале с интересом смотрели, полезу ли я. Я стал на четвереньки и полез. Лаз был узкий. По ту сторону лаза меня встретили ты и гардеробщик. Гардеробщик был одет в строгий костюм и полнился человеческим достоинством. Ты прыгала от счастья.