Вскоре наступила весна. За всю нашу бесконечную зиму ты ни разу не сказала мне, что тебе надоел снег, или пуховый комбинезон, или валенки, или катание на санках. Но когда наступила весна и из-под снега показалась первая зеленая травка, ты так радовалась и танцевала над этим зеленым росточком, что потеряла сапог и промочила в луже ногу.

Мы поехали на дачу, полагая, что там приятнее будет встречать первые солнечные дни и дольше можно будет гулять на улице, наслаждаясь запахом весны, терзая собаку бесконечными играми в мяч, запуская кораблики по ручейкам талой воды и все такое…

Мы жестоко ошибались. В ту зиму выпало слишком много снега. Теперь снег осел, стал совершенно черным, из-под него выкарабкались на поверхность мусор и собачьи экскременты. Когда мы с тобой выходили из дому гулять, ощущение было такое, будто гуляешь по бесконечной помойке. К тому же совершенно непонятно было, как тебя одеть. В валенках, например, гулять нельзя, ибо воды было по щиколотку и валенки промокали. А в резиновых сапогах гулять холодно, к тому же ты за зиму подросла, и уже нельзя было обуть тебя в резиновые сапоги с двумя шерстяными носками.

– А еще ты, папа, должен меня подстричь, – заявила ты, надевая легкую шапку (тогда как всю зиму гуляла, натягивая на голову пуховый капюшон комбинезона).

– Почему это я должен подстричь тебя именно сейчас? – забеспокоился я, ибо вот уже целый год всеми правдами и неправдами ухитрялся уберечь от парикмахерских ножниц прекрасные и длинные, до плеч, рыжие твои волосы.

– Потому что волосы, собранные в пучок, мешаются под шапкой, – жестоко констатировала ты, проявляя совершеннейшее равнодушие к моему чувству прекрасного.

– Давай развяжем пучок и наденем шапку на распущенные волосы.

– Тогда волосы будут лезть в глаза.

Чтобы замять эту скользкую тему, я скорее потащил тебя на улицу, показал торчавшую из-под снега зеленую траву, и мы танцевали, пока с тебя не свалился сапог и ты не ступила в лужу. Кажется, ты сбросила сапог и ступила в лужу нарочно.

Потом мы переоделись, вышли снова, проковыряли в снегу ручеек и принялись спускать потихоньку талую воду, превращавшую наш дом в остров.

– А на дне ручья тоже виднеется травка, – умилялась ты. – Эта травка будет у нас водоросли, и дракон будет вылавливать водоросли, жарить и есть.

Немедленно появился пластмассовый дракон с пластмассовыми зубами. Ты елозила драконом по дну ручейка, так что каждый раз, когда дракон выныривал на поверхность, у него была полная пасть травы. Траву, собранную таким образом, ты складывала на металлическую лопатку и приговаривала потихоньку: сейчас, дескать, мы станем водоросли на совке жарить.

– Чего ты стоишь, папа. – Ты вдруг оглянулась на меня и нашла меня слишком праздным. – Иди разводи огонь.

Я послушался. Наш уличный очаг в беседке совершенно отсырел и промерз за зиму. Дрова тоже были сырые, и на всем участке не нашлось ни одной сухой щепки на растопку. Подумав немного и понимая, что сбор урожая водорослей подходит у Вари к концу, я решился на крайние меры. Нацедил в гараже бензину, сложил в очаге дрова, облил бензином, поджег, опалив себе ресницы и брови… Но безрезультатно. Бензин прогорел, а дрова даже и не думали заниматься. Тут пришла ты с полным совком травы.

– Что? Не зажигается? – Ты посмотрела на меня снисходительно. – Сейчас дракон тебе поможет.

Ты убежала в гараж, сжимая в красной от продолжительных игр с холодной водой руке красного дракона. Через минуту вы с драконом торжественно вернулись. Вы несли большой шприц.

– Набирай бензин в шприц, – скомандовала ты безапелляционно. – Дракон сейчас будет огнедышать на дрова.

Я подумал, что вечером, когда старший сын Вася вернется с очередной своей химической олимпиады, я всерьез и очень строго поговорю с мальчиком, чтобы тот не подучивал младшую сестренку опасным играм с огнем и химическими реактивами.

– Это Вася тебя научил брызгать бензином из шприца? – спросил я.

Но ты не сдала брата. Ты сказала:

– Вася… Мой братик Васечка тут совершенно ни при чем. Это я сама выдумала брызгать из шприца бензином в огонь. И у меня прекрасно получается. Мы прошлый раз с Васей брызгали, и я даже совсем не обожглась.

– Варя, – я все еще пытался возражать против опасной игры. – А вдруг на этот раз ты будешь брызгать менее удачно? Вдруг капли бензина отлетят от дров и попадут на тебя, и ты обожжешься?

– Папа! – Ты говорила так строго, как говорят только начальники с подчиненными в момент увольнения. – Это не я буду брызгать, а дракон будет огнедышать. Так что если кто и обожжется, то только дракон. А меня тут вообще нет. Есть только дракон. И дракон не боится огня, потому что он родной брат саламандры, а саламандра вообще в огне живет, как рыба в воде.

– Кто рассказал тебе про саламандру?

– Мама.

– Мама тоже брызгала с тобой бензином в огонь?

– Нет, мама только разрешала мне кататься на большой лошади без тренера.

Надобно уточнить, что, поддерживая в целом твое увлечение лошадьми, я считал катание на большой лошади без тренера слишком опасным для пятилетней девочки. Каждый раз, отправляясь на конюшню, вы с мамой клятвенно обещали мне кататься только на пони и только с инструктором. Я понял, что дальнейшие расспросы бессмысленны и даже опасны для моего психического здоровья. Я безропотно набрал бензину в шприц. Ты отошла с бензиновым шприцем от очага подальше и стала весьма метко брызгать из шприца в огонь, всякий раз отчаянно радуясь вспышке. На всякий случай я стоял между очагом и тобой, готовясь, если, паче чаяния, бензиновые капли полетят в твою сторону, принять огонь на себя.

Так, собственно, и случилось. Разыгравшись, ты брызнула слишком сильно. Горящий бензин расплескался, и одну горящую каплю, летевшую более или менее в твою сторону, я поймал рукой. Обжегся, решительно прекратил игру в огнедышащего дракона, и мы пошли обедать.

После обеда мы с тобой валялись на диване и смотрели мультик. Ты нюхала мою обожженную ладонь и шептала:

– У тебя рука как будто площадь в городе. Она пахнет горелым и пахнет дымом, как будто это площадь, где сжигали ведьм.

Я даже подпрыгнул с дивана:

– Варя! Какого черта! Кто еще рассказал тебе про ведьм?

Ты была невозмутима. Погладила меня по обожженной ладони, каковой ласки я мог бы ждать месяцами, если бы не ожег ладонь, и с улыбкой сказала:

– Папочка, ты что? Про ведьм рассказал мне ты.