В этом разделе речь пойдет о сущности человека, его мировоззрении и подходах рассмотрения проблемы смысла жизни. Чтобы продуктивно исследовать эти проблемы, необходимо уяснить или принять на веру, что представляет собой человек, откуда он пришел и куда идет. Эти вопросы органически связаны с общей темой книги и обойти их просто нельзя.

Особое внимание в этом разделе уделено рассмотрению смысла жизни как цели и как предназначения, поскольку тот или другой подходы предполагают совершенно разный дискурс. В философском сознании суть вопроса традиционно рассматривается еще и с третьей стороны, когда смысл жизни изучается как отождествление предназначения и цели.

На самом деле можно спорить о соотношении понятий «смысл жизни» и «цель жизни». Они не исключают двойственной трактовки. Действительно, трудно возразить на то, что всякий смысл определяется конечной целью. Например, можно сказать так: часы созданы (сделаны) для того, чтобы показывать человеку текущее время. В этом высший (исходящий не от часов, а от их создателя) смысл существования этого механизма. Но ведь можно сказать и так: часы существуют (созданы) с целью показывать человеку время. Поэтому в последнем случае высшая цель как бы обозначает и сам смысл их создания, а следовательно, и пребывания часов в этом мире. То есть цель создания часов в данном случае может определяться как синоним их назначения.

Однако, как представляется автору, желательно все-таки принципиально разделить понятия «смысл жизни» и «цель жизни». Предлагается рассматривать смысл жизни исключительно как предназначение человека, а цель жизни – как поставленную к выполнению главную жизненную задачу (макроцель). Ведь смысл всякого явления находят за его пределами. Смысл определяется не изнутри, а извне (п. 2.4). Его можно только найти, а цель может ставиться (корректироваться) как субъектом целеообразования, так и извне. Цели ставят себе даже животные, а искать свое предназначение дано только человеку (п. 2.3).

Следуя данному подходу, логично предположить, что смысл жизни должен существовать (или нет) независимо от понимания его человеком. Смысл жизни должен быть, если допустить существование смысла во всем мироздании. Ведь если существует смысл в мироздании, следовательно, он должен быть и у каждого элемента мироздания, включая человека. В этом случае смысл жизни вполне может оказаться универсальным, т. е. одним и тем же независимо от времени, места жизни, пола, положения в обществе и национальности индивида. Задача чрезвычайно сложная и, безусловно, потребует принятия на веру ряда положений. Например, того, что во всем мироздании есть смысл.

Согласно авторскому представлению, понимание смысла жизни направляет целеобразование, выступает нравственным ограничителем целей, которые человек ставит перед собой. Близкой позиции придерживаются многие исследователи. Российский публицист М. Веллер полагает, что смысл отличается от цели тем, что достижение цели опосредованно ведет к обретению смысла. Цель по отношению к смыслу – не «самоцель», но лишь средство. Смысл – это цель второго рода, «сверхцель», «надцель». Смысл оправдывает и объясняет, зачем вообще нужно было ставить цель и достигать ее. Смысл относится к цели, как общее к частному, конечное к промежуточному. Смысл заявляет о себе как целесообразность всей цепочки целей и действий от начала идо конца [12]Ibid., стр. 46.
.

 

2.1. Сущность человека и характерные особенности ее проявления

Прежде чем отвечать на вопрос о смысле жизни человека, следует поразмышлять над вопросом, а что есть человек. В собеседники можно пригласить исследовательский коллектив, усилиями которого вышли в свет две книги под названием «Человек: Мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии» [69].

В этих книгах осуществлена попытка собрать и прокомментировать те мысли о человеке, которые были накоплены на протяжении многих веков от античности до нашего времени. Несмотря на своеобразие философско-антропологических интуиций, далеких и близких культур, их объединяет общий вывод: человек – уникальное творение, хранящее тайну своего происхождения. И на главный вопрос – «кто мы и откуда?» – человечество до сих пор не нашло ответа. Поэтому вполне можно согласиться с мнением Т. Манна о том, что человек – это загадка, и в основе человечности всегда лежит преклонение перед этой загадкой.

Научные исследования человека упираются в феномен образования ДНК (высокомолекулярного природного соединения, содержащегося в ядрах клеток живых организмов). «Сложность структуры ДНК превосходит любые представления о случайности процесса и, по мнению многих исследователей, представляет, скорее, философскую проблему, решить которую традиционными научными методами невозможно. И в этом ключе происхождение Homo sapiens (человека разумного) выглядит большой загадкой. Теория Ч. Дарвина об эволюции видов лишь подчеркивает особенность человека в среде себе подобных. Однако отсутствие археологических следов переходных видов от человекообразной обезьяны к „венцу эволюции“ ставит теорию эволюции в тупик, и, тем самым, дает карты в руки сторонникам „разумного творения“. Человечество феноменально по своей сути и уже давно не вписывается в рамки учебников по истории и биологии. Мы выглядим на нашей родной земле скорее обнаглевшими гостями, чем продуктом биологической эволюции. Потому, что ни одна биологическая система не способна породить элемент, потенциально несущий угрозу существования для нее самой» [44].

Поскольку человек хранит загадку своего происхождения, то одно из направлений поиска ответа о смысле жизни может быть обращение не к научному, а к философскому или религиозному уяснению природы и сущности человека. Под природой человека подразумеваются те устойчивые черты, которые характерны для Homo sapiens во все времена, независимо от биологической мутации (или гипотетической эволюции) и исторического процесса.

Изучение человека как объекта анализа предполагает установить и исследовать его отношения с мирозданием, обществом и самим собой. Историко-философский анализ феномена человека показывает, что воззрения философов на эту тему далеко не однозначны и менялись в зависимости от эпохи, культуры и иных факторов.

Например, в Древней Индии развитие мира объясняется через столкновение противоположных сил; субстанцией человека выступает душа (Атман); человек не может избавиться от перевоплощения; душа входит в ту телесную оболочку, которую человек заслужил своими поступками в прежней жизни.

Традиционное общество Древнего Китая считало, что все подчиняется Дао как подлинному бытию мира. Дао не только первоначало, но и завершение всего. Из бытия мира все начинается и в него все возвращается, и человек должен следовать Дао.

Древняя Греция порождает парадигму «космоцентризма», рассматривая человека и мир как единое целое. Человек – часть космоса, его микрокосмос. Позднее складывается тенденция к антропоцентризму. Согласно Платону, в основе человека лежит триединство физического (преобразование мира), интеллектуального (установки сознания) и духовного (деятельность на основе моральных ценностей) миров.

В эпоху Средневековья место космоцентризма занимает теоцентризм. Эта парадигма отводит человеку роль посредника Бога на земле. Человек есть существо духовное. В своей богоизбранности это существо устремлено в потусторонний мир.

В эпоху Возрождения парадигма антропоцентризма вытесняет теоцентризм. Человек рассматривается в его земном предназначении.

В эпоху становления индустриального общества при изучении сущности человека усиливается внимание к его активной деятельности. Активность человека рассматривается как особый знак богоизбранности, как способность к творчеству.

Философия марксизма перерабатывает антропологический материализм, наполняя его социальным содержанием. Человек воспринимается как социальное существо, как совокупность общественных отношений, как существо безликое и абстрактное, как потенциальный строитель «светлого будущего».

В философии экзистенциализма категория «существование» становится отправной точкой построения концепции о человеке как самопроектирующемся существе. Человек проектирует себя и несет ответственность за этот проект. Поэтому он заявляет не только о своей свободе, но и о желании убежать от нее.

Этот беглый перечень воззрений, достаточно подробно приведенный в многочисленных философских трудах, можно дополнять и углублять, а сами воззрения – разделять или отрицать.

Очевидным представляется только то, что человек является одновременно существом природным и духовным, социальным и родовым (общечеловеческим), земным и космическим. В своем единстве эти составляющие обеспечивают целостную суть человека, особую и неповторимую, отличную от других проявлений жизни на земле. Подробный анализ этой проблемы также обстоятельно и убедительно описан во многих философских трудах.

Человек традиционно понимается в единстве таких его основных сущностей, как тело, душа и дух. Все эти компоненты исключительны, они делают конкретного человека непохожим на других. Поэтому можно обосновать тезис, что человек представляет собой некое соединение, уникальную целостность составляющих его сущностей. Так, согласно С. Кьеркегору, человек – это синтез бесконечного и конечного, свободы и необходимости, возможности и действительности, сущности и существования.

Библия и христианская антропология также видят сущность человека в триединстве тела, души и духа. Трёхчастной структуры придерживались Платон, Вл. Соловьёв, 3. Фрейд и многие другие философы. Трёхчастная структура описания сущности человека (при всём многообразии версий) представляется наиболее объективной. Опираясь на данные современной психологии и философии, А. Цветков представляет человека в виде единства трёх его ипостасей: индивида, личности и индивидуальности. Индивид – представитель биологического вида, телесное, инстинктивное существо, связанное с законами материального мира. Человек как личность проявляется в сфере отношения с другими людьми, с обществом, где формируются его представления о долге, чести, счастье и т. д. Наконец, человек как индивидуальность является обладателем внутреннего, духовного мира [68].

При анализе понятия «человек» непреодолимой трудностью является проблема выбора приоритетов в отношениях «человек – мироздание», «человек – Бог», «человек – общество», «Я – Другой». В случае, когда на первое место выступают интересы человека, философская исследовательская практика получает одни выводы. А когда приоритетным основанием определяется мироздание, Бог, общество, Другой, исследователь делает выводы с точностью до наоборот.

Антропология свидетельствует о том, что вид человека на протяжении сотен тысяч лет остается неизменным, ибо биологическая эволюция человека (если таковая имела место) завершена. Основные характеристики человека на уровне биологического организма остаются стабильными. Тем не менее, ментальные характеристики человека изменяются в ходе исторического процесса. Особенно это касается формирования определенного общества. В каждую эпоху человек уникален и неповторим.

Поскольку невозможно создать целостную модель человека, способную синтезировать основные философские и научные достижения, не удивительно, что современная философия характеризуется кризисом проблемы человека. Ниже сделана попытка определить основные и очевидные (с точки зрения автора) особенности человека, которые, в той или иной мере, соответствуют заявленной теме:

– Несмотря на усилия мыслителей различных исторических эпох, человек продолжает хранить свою загадку, инициируя множество версий по вопросам: откуда он и какова его сущность.

– Человечество имеет за собой шеститысячелетний опыт, и все-таки с каждым поколением впадает в детство (Т. Бернар).

– Поскольку сама суть бытия несет в себе многовариантность, то практически у каждого индивида складывается определенная перспектива, реализуется своя судьба.

– Человеческая жизнь соткана из мыслей, слов и поступков.

– Человек – средоточие потенциала природы и общества. Он есть одновременно материальное, интеллектуальное и духовное существо с демонстрацией способности к самопроектированию в условиях определенной степени свободы выбора, недовольства собой и окружающей средой.

– Свою неудовлетворенность человек соотносит не только с собой (что может инициировать развитие, но может приводить и к депрессии), но и с внешним миром, с другими людьми (человек зачастую ищет виновных в своих неудачах), возбуждая тем самым в себе состояние обиды, раздражения, агрессии, что и является одним из источников человеческих конфликтов.

– В отличие от других живых существ, человек от рождения не обладает многими умениями, например, говорить, рассуждать, творить. Вместе с тем, человек, очевидно, имеет предрасположенность к разговорной и письменной речи, к мышлению в образах, к художественному творчеству, к исследованию видимого и невидимого миров, к нравственным оценкам. Эти склонности могут быть подавлены и неразвиты, и, наоборот, развиты вплоть до состояния т. н. «гениальности» или «святости». Культурное и нравственное состояние общества предопределяет развитие в человеке всех его наклонностей.

– Поведение человека в социуме обусловлено внутренним противоборством в нем добра и зла, где все решает совесть на основе нравственных ценностей. Человек способен творить как добро, так и зло, в зависимости от своего нравственного состояния.

– С психологической точки зрения человек – неустойчивая система. Ее нетрудно вывести из состояния равновесия, «вогнать» в агрессию или, наоборот, в страх и депрессию. Основой равновесия (или неравновесия) является его сила духа, основанная на устойчивом мировоззрении. Только человек со сформировавшимся мировоззрением может быть самодостаточным в контроле за своим эмоциональным состоянием.

– Вера во что-нибудь или в кого-нибудь является одним из составных элементов человеческой сути. Поэтому можно согласиться с Н. Бердяевым в том, что человек есть религиозное животное.

– Человек, в принципе, не только легко обучаемое существо, но и существо внушаемое. Поэтому очень важно, чтобы общество выработало нравственные эталоны. С одной стороны, они «программируют» нравственное развитие личности, а с другой – вырабатывают иммунитет против манипуляций ее сознанием.

– История человечества косвенно свидетельствует, что человек – существо пограничное. На уровне биологического «Я» он принадлежит природе. На уровне социального «Я» в рамках своего становления он обязан обществу, поскольку человек становится человеком только среди людей. На уровне же морального «Я» он обязан своему нравственному выбору.

– Человек имеет некую степень свободы выбора. Данный выбор касается не только его участия в этом мире, но и многого, что окружает человека. Например, он может подняться до подлинного героизма во имя людей или опуститься до животного состояния. Человек всегда выбирает и всегда несет ответственность за этот выбор.

– Человек, похоже, единственное существо, способное выйти за свои пределы, взглянуть на себя со стороны, осуществить самоанализ и отредактировать свое поведение, свое отношение к миру. Человек в состоянии спроектировать должное своего «Я», с тем, чтобы осуществить этот проект в процессе своей жизнедеятельности, заявив о себе как режиссер и актер, архитектор и судья.

– Наделенный разумом человек – единственное существо, способное осознать свое бытие как проблему, решение которой связано с поиском смысла жизни. Интерес к смыслу жизни заложен в самой природе развитого человека и выступает как неистребимая генетическая предрасположенность.

Вывод:

– человек – существо, хранящее тайну своего происхождения, характеризуемое триединством тела, души и духа, одаренное разумом, свободной волей и словесной речью, обладающее даром любить и верить, способностью творить добро и зло; существо, имеющее совесть и духовность, склонное к поиску истины и смысла жизни, связанное с другими формами жизни, но отличающееся предрасположенностью к познанию и самопознанию, к преобразованию мира и самого себя, страдающее вечной неудовлетворенностью.

 

2.2. Мировоззрение как ключ к смыслу жизни

 

2.2.1. Мировоззрение как проблема человека и общества

Афоризмы о смысле жизни, а также некоторые размышления на эту тему свидетельствуют о том, что этот вопрос достаточно сложен и многообразен. С одной стороны, легко понять тезис о том, что смысл жизни у каждого свой, т. е. уникальный и неповторимый. С другой стороны, это смысл жизни, а не смысл досуга, работы, каких-либо занятий, увлечений. Стало быть, несмотря на субъективность смысла жизни, в нем есть то, что присутствует в каждом отдельном случае. И это нечто претендует на ту объективность, которая заявляет о себе в каждом конкретном случае через субъективность смысла жизни отдельного конкретного человека.

Не уяснив сущность этой объективности, остается только «гадать на кофейной гуще», что есть жизнь и что есть смысл жизни. Чтобы не гадать, следует востребовать возможности мировоззрения, на базе которого и осуществляется поиск смысла жизни. Мировоззрение – это система взглядов на мир, на место человека в нем, на его отношение к нему. Индивид рождается с уникальными способностями познания и самопознания. В обществе и через общество у него формируется свое мировоззрение. Процесс этот достаточно сложный, ибо сопряжен с миром природы и общества. И природа, и общество развиваются по своим законам, демонстрируя не только взаимозависимость, но и автономию. Поскольку этот внешний фактор нельзя свести к единому основанию, отношение человека к природе и к обществу исключает надежду на аналогию, требуя в каждом случае осуществления принципа конкретности истины и определения своего собственного отношения.

Сложившееся мировоззрение обусловливает отношение человека к окружающему миру. Оно помогает вырабатывать критерии добра и зла, прекрасного и безобразного, истины и лжи. Оно позволяет уточнить свои цели в жизни, стратегию и тактику их осуществления. Оно определяет самосознание и поведение. Мировоззрение, подобно «фонарю Диогена», приумножает источник освещения сложившейся проблемной ситуации, чтобы найти наиболее оптимальный вариант ее осмысления и разрешения.

Поскольку мировоззрение несет в себе совокупность всех взглядов человека на мир в диапазоне от политических до религиозных, включая правовые, этические, эстетические, научные и философские на теоретическом и на обыденном уровне, мировоззрение может как способствовать нравственному расцвету личности, так и тормозить его.

Стихийно сложившееся мировоззрение, как правило, нестабильно, ибо оно «соткано» из неполных знаний о себе и об окружающем мире. Более того, оно проецировано через ценностные ориентиры «здесь и сейчас», которые сложились в житейской практике.

Сознательно сложившееся мировоззрение более устойчиво, поскольку ориентировано на соотнесенное знание о себе и о мире. И это знание спроектировано на багаж общечеловеческих ценностей, выработанных тысячелетиями.

Мировоззрение человека должно включать его представления по следующим вопросам:

– Что есть мироздание?

– Что есть человек?

– Как человеку следует жить?

Имея такие представления, пусть даже и приблизительные, человек сможет разобраться со смыслом своей жизни.

Вывод:

– поскольку мировоззрение определяет отношение человека к себе, другим людям и к миру, постольку его формирование и есть основная проблема как для человека, так и для общества.

 

2.2.2. Чувственное познание мира как предпосылка его рационального освоения

Чтобы понять сущность мировоззрения, а потом определить и его возможности, следует развести родственные понятия «мироощущение», «мировосприятие», «миропредставление», «миропонимание» и «мировоззрение».

Каждое из них – это особое отношение к миру, обусловленное его возможностями и теми задачами, которое оно решает в исследовательской практике человека. Первые три понятия являются формами чувственного уровня освоения мира с ориентиром на приобретение эмпирического опыта. Эмпирический опыт переводится в информацию полного или неполного освоения объекта нашего интереса. От ощущения через восприятие к представлению – таков путь формирования чувственного образа объекта нашего внимания. Поэтому мироощущение – это пассивное, контактное освоение мира в форме эмоционально окрашенных ощущений без претензий на целостный характер. Что касается мировосприятия, то это то же контактное освоение объекта внимания в форме его чувственного образа, но демонстрирующего не часть, а целое, весь объект интереса. И, наконец, миропредставление является бесконтактным, но чувственным образом объекта интереса в условиях отсутствия реального объекта. Другими словами, образ миропредставления складывается на базе памяти, как одного из структурно организованных элементов психики.

Если мироощущение можно рассматривать как первый шаг освоения объекта интереса на феноменальном уровне, который обеспечивает предпосылочное знание, то мировосприятие претендует на целостное освоение объекта. Оно обеспечивает гносеологическое тождество объекта и его глубинного образа, который сохраняет свою субъективность. Что касается миропредставления, то это третий и последний шаг освоения объекта внимания на феноменальном уровне. Он уже включает элементы формализации образа, абстрагирования от несущественных сторон и второстепенных признаков исследуемого объекта. О формализации и абстрагировании «позаботилась» память, сохранив и выдав только ту информацию, которая обеспечила адекватный образ объекта внимания.

Поскольку мир явления («каким он нам открывается, является») и мир сущности (его действительная сущность) не совпадают, то, стало быть, возникает необходимость дополнить чувственный уровень освоения (познания) мира возможностями и качеством рационального уровня. Основу рационального уровня познания мира составляют понятие, суждение и умозаключение. Понятие является претензией на образ сущности объекта внимания. Суждение несет в себе оценку этого объекта, его аксиологическую интерпретацию, которая обеспечивает логическое умозаключение с претензией на открытие сущности объекта познания. Интегративной формой выражения понятия, суждения и умозаключения выступает миропонимание.

Соединение чувственного и рационального уровней, эмпирического и логического обеспечивает миропонимание. Миропонимание, с помощью философских категорий определенности, обусловленности и целостности, включает механизм упорядочения информации о мире. Являясь особой формой освоения мира через систему гносеологического отношения субъекта исследовательской практики к объекту, миропонимание заявляет о себе как определенная мера ограничения, огрубления, формализации, а, стало быть, и какой-то невосполнимой информационной потери.

Замыкает структуру мировоззрения мироотношение, т. е. психологическая установка на то или иное отношение индивида к миру.

Вывод:

– все три формы – мироощущение, мировосприятие и миропредставление – обеспечивают чувственный уровень познания мира, но только в случае осуществления принципа дополнительности, когда от первого шага освоения мира зависят возможности второго шага, без которого не состоится третий шаг, завершающий процесс познания мира на феноменальном уровне (на уровне «каким мир нам является»);

– миропонимание, не претендуя на самодостаточность и самоценность, выступает базовым основанием мировоззрения; миропонимание человека всегда несет в себе невосполнимую информационную потерю, которая может обернуться неточностью или заблуждением.

 

2.2.3. Мировоззрение и его исторические типы

Как уже было отмечено, мировоззрение как система взглядов на мир может формироваться на уровне обыденного сознания, а может и на уровне теоретического сознания. Обыденное сознание человека отличается от теоретического мерой освоения (познания) мира, а также самого себя. Это может быть поверхностное познание мира и своего места в нем, а может быть и глубокое проникновение в сущность мира и осознание своего места в нем. Все зависит от истоков формирования мировоззрения.

Истоки мировоззрения уходят в мифологию, религию или философию, что и обусловливает необходимость рассмотрения исторических типов мировоззрения, установления специфики каждого и определения его возможностей. Такой подход помогает понять, почему кто-то и сегодня предпочитает мифологическое мировоззрение, выстраивая удобную мифологему своего бытия; кто-то склоняется к религиозному мировоззрению с традициями веры; а третий – философское с культурой познания и инициирует свои производные формы политического и правового, этического и эстетического, а также научного мировоззрения.

Миф – это первое мировоззрение людей, которое обеспечило переход из состояния пралюдей в состояние человеческого общества. Миф выступил фактором социализации человека. Он обеспечил упорядоченность первой общности людей и организовал отношения между человеком и природой. Он инициировал становление пантеона (места для богов). Наконец, он обеспечил формирование особой культуры страха, в первую очередь, перед силами Природы. На базе этой культуры сложился и начал функционировать новый регламент отношений, основу которого составили табу (запреты). Тем самым, миф заложил основания нормативной пирамиды социальной регуляции общества, которая ныне завершается нормами права. Гипертрофированные образы культуры мифа, выполнив свое назначение быть скрепами общества, обеспечили его «инкубационный период».

Выполнив свое назначение, мифологическое мировоззрение передает эстафету развития общества одновременно и религии, и философии. Складываются два альтернативных мировоззрения. Одно ориентировано на сохранение устоев общества и укрепление его традиций, а другое часто приглашает сломать традиции и обеспечить прорыв (не обязательно достойный или прогрессивный) общества в будущее, предварительно оценив противоречие между сущим и должным, между реальной и желаемой обстановкой в мире. Религия как мировоззрение формирует образы веры, а философия ориентирована на образы знания. Этот период условно можно назвать «детством» человечества, когда идет процесс оформления общества, где еще отсутствует индивидуальность, где человек жестко включен в социум. Вне общества он никто, точнее ничто. В этих условиях религия и философия заявляют о себе как два мировоззрения, которые противостоят друг другу. Но это противостояние еще не имеет «демаркационной линии».

На смену условному человеческому детству приходит его юность. Она приходится на период Средневековья, когда в границах парадигмы теоцентризма человек «выламывается» из общества и остается один со своим первородным грехом перед лицом Бога. Отныне место в пустующем мире зависит не от тотема, полиса, общества, а определяется усилиями отдельно взятого человека. Доминантой этого времени выступает религия.

Религия – это форма коллективного и индивидуального сознания. Это особый общественный институт, специфический тип отношений и отдельный вид деятельности, основанный на вере в Бога и надежде на высшую справедливость.

Отличие религиозного мировоззрения от мифологического в том, что оно формирует не столько культуру «страха», сколько культуру веры. Отношение к Богу выстраивается на основании безоговорочного принятия Его авторитета. Над человеком больше не довлеет культура мифа, «растворяющая» его в обществе неукоснительного соблюдения ритуалов. Отныне человек обретает право на выбор и несет ответственность за него. Он может принять религиозное мировоззрение и через его призму выстраивать свои отношения с миром, а может и не принимать его. Это его личное дело, обусловленное отношением к религиозной вере.

Если в пределах мифологического мировоззрения формируются гипертрофированные образы страха, определяющие поведение людей и заставляющие их неукоснительно соблюдать обряды, то в границах религиозного мировоззрения формируются образы святого, ориентированные на диалог человека с Абсолютом, Богом. В результате этого диалога складываются религиозные идеи и соответствующие им чувства и настроения. Оформляется особая культура и язык. Складываются подобающие отношения и институты религии. О себе заявляет религиозная деятельность как предпосылка и условие становления и развития религиозного сознания. Такого сознания, которое безоговорочно принимает тезис: «Если существует Здание Мира, то должен быть и Архитектор, если есть законы Природы, то должен быть и Законодатель». Принятие этого тезиса является предпосылкой религиозного объяснения мироздания и безусловного принятия авторитета Бога с ориентиром на надежду, взаимную любовь и веру.

Философия Средневековья, оценивая силу веры и значимость знания, оставила для нас три варианта решения проблемы соотношения веры и знания:

– Знание и вера – антиподы. Вера не нуждается в знании, ибо она имеет собственный источник – «откровение».

– Знание и вера могут сосуществовать, не мешая друг другу, ибо они имеют разные источники. Вера опирается на откровение, а знание – на разум и опыт;

– Знание и вера могут объединиться на основе принципа дополнительности и создать базовые основания катафатической теологии. Но декларация подобного союза толковалась с различных позиций: «верую, чтобы понимать» и «понимаю, чтобы верить». От перестановки слагаемых в данном случае результат менялся принципиально. Союз веры и знания не состоялся. Несколько позже Фома Аквинский (1226–1274), выдвинув пять доказательств бытия Бога, вновь возвратился к проблеме соотношения разума и веры. Догматы церкви не поддаются рациональному объяснению. Но из этого не следует, что догматы антиразумны. По своей сути они сверхразумны. По мнению средневекового мыслителя, философия опирается на разум, наука на опыт, а религия черпает свои истины в откровении. Но из этого следует не противостояние, а возможность взаимного дополнения. Догматы церкви нуждаются в философском обосновании, которое делает их ближе и понятнее человеку как мыслящему существу, ибо укрепляет его веру, инициирует надежду и любовь. «Вера и знание о мире, религия и философия, – подчеркивает Фома Аквинский, – должны сосуществовать, поскольку теология философична, а философия теологична. Рассогласование этого тандема открывает дорогу к греховному любопытству, губительному для человека. Вера сближает не только человека и Бога, но и человека с человеком. Чистое знание только совращает, открывая дорогу к самонадеянности и тщеславию».

Стремление понять бытие мира, найти смысл жизни, уяснить причины несправедливости и страданий, обрести надежду на продолжение жизни после смерти остаются «вечными вопросами» и сегодня. Эти и другие вопросы заставляют людей принимать религиозное мировоззрение, чтобы с его помощью найти те ответы, которые не может обеспечить другое мировоззрение.

По отношению к религии в нашей отечественной литературе сложился негативный стереотип. После революции 1917 г. религия определялась как «опиум для народа», вредный, а потому запретный элемент культуры. Конечно, при определенных обстоятельствах религия может быть и опиумом, но негативную роль может играть и плохая мораль, и дурной эстетический вкус, и неумная политика. Хотя из этого никто не делает вывод о необходимости исключения морали, искусства, политики из жизни общества. С другой стороны, и опиум, применяемый в соответствующих целях и дозах, может быть необходимым лекарством.

Каждая форма сознания является ответом на общественную потребность. Не составляет исключение и религия. При оценке той или другой формы сознания нужно исходить из принципа конкретности истины. А поэтому следует разобраться, при каких условиях религия играет негативную или положительную роль, выявить ее социальные, гносеологические и психологические основания.

Социальные корни религии коренятся в страхе человека перед природой, в бессилии его перед угнетением и отчуждением в обществе, в переключении сознания людей с установки изменить реальную земную жизнь на надежду справедливости в том, другом мире.

Гносеологические основания религии заключаются в способности сознания отрываться от действительности. Познание мира обеспечивается в процессе формирования образа мира, объективного по содержанию и субъективного по восприятию. Все формы как чувственного, так рационального познания (ощущение, восприятие, представление, понятие, суждение, умозаключение) несут в себе возможность «дорисовать» образ отраженного мира, опираясь на воображение и фантазию. И чем дальше образ отстоит от отражаемой реальности, тем больше возможность превратного ее отражения. И вот уже понятие, как образ, замещающий реальность, существует не просто само по себе, а заявляет о претензии быть первореальностью. В религии такой первореальностью является Бог, как творящая и созидающая сила, а мир в этом случае обретает статус творения Бога.

Психологические основания религии заключены в эксцентрической сущности человека, его открытости, незавершенности и незащищенности, в вечной неудовлетворенности. Человек осознает вечность Вселенной и переживает свою конечность (летальность). Человек жаждет бессмертия и обретает его в религии.

Благодаря мышлению человек способен объять всю Вселенную. Но, будучи существом конечным и включенным в единство мира, человек не способен ни эмпирически, ни логически воссоздать его истинный образ. А жить в непознанном мире трудно. Отсюда стремление обрести если не истину мира, то хотя бы веру в его постижение.

Внутренний мир человека ориентирован на диалог с собеседником. Идеал совершенного собеседника человек безуспешно ищет в обществе, а находит его только в Боге, поднимаясь над бытием в мире и соприкасаясь с бытием мира.

И социальные, и гносеологические, и психологические основания религии создают лишь возможность обращения человека к религии. Что касается реализации этой возможности, то она зависит от самого человека, от условий его воспитания, образа и качества жизни, от уровня его культуры.

По своему существу религия является одним из архетипов мировоззрения. Если в системе субъектно-объектных отношений мифологического мировоззрения рождаются гипертрофированные образы, несущие чувство страха, то в аналогичной системе религиозного мировоззрения рождаются образы поклонения, добродетели и любви.

Возникновение религии связано с формированием абстрактного мышления, когда возникает возможность отрыва мысли о предмете от самого предмета мысли. На основе отражения, благодаря фантазии и воображению, уже могут появиться представления, которых нет в существующей «осязаемой» реальности мира.

Первоначальным объектом религиозных ощущений в культуре мифа был реально существующий объект (вещь, явление), наделенный сверхчувственными свойствами – фетиш (предмет). Сверхчувственные свойства далее отделяются от фетиша и трансформируются в самостоятельную субстанцию – «дух». Параллельно складывается вера в существование духов. Складываются представления о существовании двух миров: земного и потустороннего.

По мере разложения кровнородственных отношений на смену родовой религии приходит политеизм, визитной карточкой которого были боги, олицетворяющие как силы природы, так и силы общества.

Дальнейшее развитие общества привело к тому, что политеизм уступает место монотеизму. Из пантеона богов выделяется единый всемогущий Бог.

Функции религии в основном обусловлены тем местом, которое она занимает в системе общественного сознания. Исторически оно менялось, что было обусловлено изменениями в сфере общественного бытия.

В античности формирующим принципом общественного сознания выступает философия, но в недрах общества зреют условия для смены доминанты общественного сознания, и в эпоху средневековья законодателем «моды» выступает религия. Она задает структурную организованность общественному сознанию, наполняя религиозным содержанием все наличные формы от политики до искусства, включая и философию.

В эпоху первоначального накопления капитала и последующего формирования капиталистического способа производства с его фетишизацией товара, денег и капитала позиции религии существенно изменяются. Она сохраняет за собой статус относительно самостоятельной формы сознания, но уже не определяет содержание и направленность общественного сознания.

В условиях Нового времени человек с помощью науки пытается занять место Бога, ибо, если «Бога нет – значит, все позволено». Это не только установка на поведение Раскольникова из «Преступления и наказания» Ф. Достоевского. Это принцип жизни человека, который не дорос до религиозного сознания или вычеркнул его из своей жизни, предпочитая на весь мир смотреть глазами только науки, политики или искусства. И как тут не вспомнить предостережения Ф. Бэкона, его замечательные рассуждения об идолах разума. Каждый человек имеет «свою собственную пещеру», которая значительно ослабляет и искажает естественный свет природы. Речь идет об индивидуальных особенностях человека, о том, что разум человека несет на себе печать его воли и страстей, печать избирательной предпочтительности.

Поставив под сомнение целесообразность религиозного сознания, человек теряет почтительность к бытию, утрачивает ощущение святости чего бы то ни было, кроме витальных (жизненных) потребностей.

Вклад религии в общечеловеческую культуру ощутим. Он основан на допущении, что человеку, кроме удовлетворения витальных потребностей, открыто нечто, объединяющее мир, человечество и душу отдельно взятого человека. Это нечто можно интерпретировать в различных измерениях науки (объективные законы), религии (Бог), философии (бытие мира или актуальная бесконечность).

Но без целостного мироощущения все в жизни обретает относительную ценность. Поведение человека замыкается на сиюминутную полезность. Принципу «здесь и только сейчас», житейскому прагматизму с его установкой «цель оправдывает средства» религия противопоставляет святость и человечность.

«Святость» является ключевой категорией религиозного сознания. Она ориентированна на восприятие жизни как высшей ценности. Эта святость определяет и особые функции религии, среди которых следует выделить компенсаторную и регулятивно-коммуникативную.

Первая восполняет бессилие людей перед лицом проблем, решение которых выходит за пределы их возможностей. По мнению психологов, представителей философии неофрейдизма, вера в Бога предотвращает неврозы, дарит положительные эмоции.

Вторая функция связана с социальной регуляцией поведения людей через систему религиозных норм и правил, а также через установление устойчивых связей единоверцев. Последнее обеспечивает интеграцию людей на уровне религиозных общин. Правда, эта интеграция через социальный механизм проекции, самоидентификации и символизации чревата возникновением демаркационной линии между «нашими» и «чужими».

Религиозное сознание общества так или иначе влияет на формирование индивидуального религиозного мировоззрения. В условиях современной цивилизации за человеком сохраняется принцип свободы совести. Он вправе выбирать как любую веру, так и атеизм, если сделанный выбор не ведет к антисоциальным последствиям, к нарушению прав человека и общественных норм морали.

Завершая разговор о религии и религиозном сознании, остается только отметить, что религия, как и другие формы сознания, возникла в ответ на общественную потребность. И она будет существовать ровно столько, сколько будет сохраняться в ней потребность, заявляя о себе в ипостаси еще одного компонента общей культуры, специфического мировоззрения людей.

Философия является тем особым типом мировоззрения, который ориентирован не на образы страха и не на образы поклонения, а на рождение концептов познания и самопознания в системе субъектно-объектного отношения.

Философия возникает, когда ответы религии/мифа на смысложизненные вопросы не удовлетворяют человека, но настоятельно требуют своего ответа вопросы: «Что человек может знать?», «Что он должен делать?», «На что смеет надеяться?» Философия заявляет о своей возможности состояться только в условиях, когда культура данного народа и конкретного индивида предрасположена к самосознанию, наделена способностью удивляться, сомневаться и страдать.

Представляет ли философия абсолютную ценность? Нет, не представляет. Люди могут существовать и не испытывать никаких комплексов, пока они заняты в сфере репродуктивной деятельности в рамках культуры традиционного общества. Но философия абсолютно необходима в сфере творческой деятельности, где человек может реализовать свою свободу, в случае, если он решает эти проблемы.

Способность к абстрактно-логическому мышлению дана человеку как потенциальная возможность, и занятие философией может обеспечить трансформацию этой возможности в действительность.

Философия инициирует удивление и сомнение, формирует аналитический взгляд на мир и на человека в диапазоне от познания до самопознания.

Общество и человек востребуют философию, когда актуальными становятся вопросы, несущее в себе неопределенность, за которой стоят не только вопросы «что есть что», но и ответы на вопросы «зачем и во имя чего?».

За этими вопросами стоят основные функции философии: методологическая и мировоззренческая. Первая помогает не только смотреть, но и видеть, отвечая на поставленные выше вопросы. Вторая обеспечивает проекцию сознания (соотнесенного знания о мире и о себе) через призму ценностных ориентиров, что позволяет обрести не только достаточно полное представление о мире, но и сформировать оптимальное к нему отношение.

Эффективность и мировоззренческой, и методологической функции обеспечивается зрелостью теоретической философии, содержанием которой выступает онтология (учение о бытии мира и бытии в мире); гносеология (учение о познании бытия); аксиология (учение о ценностях мира и человека); праксиология (учение об оптимальных формах преобразования бытия в системе «природа, общество, человек») и, наконец, логика как учение о культуре мышления.

Теоретическая философия является предпосылкой практической философии на уровне философии природы, философии общества и философии человека в форме философии политики, философии права, философии морали, философии искусства, философии религии и философии науки.

Являясь учением о предельных основаниях бытия мира, философия ориентирована на знание общего. Знание общего является отправной точкой отсчета освоения единичного с целью выявления в нем особенного, что и составляет содержание исследовательской задачи в любой сфере познания мира.

Предметом философии является взаимосвязь и соотношение единичного и общего, субъективного и объективного, конечного и бесконечного. Особый статус предмета философии, его пограничность обусловливает и специфику принципов и методов философского освоения мира.

Известным принципом философского мышления является рефлексия. Она означает критический анализ собственного психического состояния и собственной жизнедеятельности. Философская рефлексия является основанием обретения человеком своей адекватности.

Хорошо зарекомендовали себя диалектические методы. История их становления и развития начинается в античности и продолжается в классической немецкой философии, а также в философии марксизма. Они продуктивно работают в пределах освоения объективной реальности.

Заявил о себе и метод герменевтики, начавший складываться в философии жизни во второй половине XIX в. Это метод понимания и интерпретации текстов. Аксиомой герменевтики является единичность текста и плюрализм его интерпретаций. Последнее актуализирует проблему интерпретации текста. Метод герменевтики плодотворен и в работе с субъективной реальностью, примером которой могут быть отношения людей в обществе.

В арсенал философских методов XX в. вошел феноменологический метод. Этот метод обеспечивает возможность «чистить» наше сознание, очищая мысль о предмете познания от различных искажений со стороны нашей субъективности.

Зарекомендовал себя и метод структурно-функционального анализа, ориентированный на исследование структурно-организованных элементов, взаимодействующих в составе целого.

Арсенал философских методов пополнил и метод синергетики, продуктивно работающий при исследовании самоорганизующихся систем. Примером такой системы является общество.

Широко используются в качестве вспомогательных общелогические приемы. Это анализ и синтез, индукция и дедукция, аналогии, абстрагирование и т. д.

Многообразие методов и приемов философской методологии косвенно свидетельствует о необычайной сложности предмета философии и богатстве ее возможностей, в первую очередь, как особого мировоззрения, которое может быть адаптировано людьми по необходимости, в том числе и в поисках смысла жизни.

Философия возникла на определенной стадии развития общественного и индивидуального сознания. Она развивается в социальном пространстве и времени, имеет свою историю, что дает основание говорить об исторических и национальных типах философии, о ее вертикальной и горизонтальной преемственности. Каждый из типов философии имеет свою особенность, но это не основание для вывода, что одна философия лучше, а другая хуже. В каждом случае это будет иная философия, но всегда с претензией быть «эпохой, схваченной в мысли», быть востребованной в качестве базы индивидуального мировоззрения.

Философия не является продуктом единичного творчества. Это итог умственных усилий целых поколений. Для установления истины отдельный мыслитель оставляет после себя ограниченную информацию, но, когда все собирается вместе, получается величина, достойная внимания и изучения, чтобы принять ее как один из исторических типов мировоззрения наряду с мифологическим и религиозным.

* * *

Проведенный анализ основных исторических типов мировоззрения подтверждает их историческую целесообразность и необходимость.

Каждый тип мировоззрения выполнил или выполняет определенное назначение, о чем и свидетельствует его востребованность. Нет необходимости проводить сравнительный анализ и обосновывать приоритетную значимость того или другого мировоззрения, определять, какое из них лучше или хуже. Мера востребованности каждого из них определяется либо эпохой, либо индивидуальными потребностями. Трудно представить философию как мировоззрение «инкубационного» периода становления общества. Надо иметь слишком богатое воображение, чтобы представить мифологию древнего мира вместо философии, разрабатывающей общие методы познания мира и определения места человека в этом мире.

Общество, чтобы состояться, должно было освоить культуру «страха», и оно получило ее через мифологическое мировоззрение.

Общество и человек нуждались в культуре познания, испытывая необходимость постичь предельные основания бытия мира и уяснить смысл меры в отношениях человека с миром, постичь сущность человека и определить его место в мире. И они (общество и человек) получили эту культуру познания в образе философии.

Общество нуждалось и нуждается в закреплении своих традиций, в наличии и действенности нравственного закона, а человек нуждался и нуждается в преодолении страха смерти, в общении с надчеловеческим духовным миром, в методах утешения души, и они реализовали свои потребности средствами религиозного мировоззрения.

Все это так. С другой стороны, согласно наблюдениям автора, мировоззрение конкретного человека на практике представляет собой, как правило, определенную комбинацию из философских, религиозных и мифологических воззрений. Так, в его мировоззрении вполне могут уживаться философские представления об объективности тех или иных законов природы и общества (например, закона единства и борьбы противоположностей), вера в Бога (вплоть до потребности в молитвенном состоянии), а также мифологические представления человека об окружающем мире, обусловленные прошлым опытом, его фантазией и воображением (например, суеверие о черной кошке, перешедшей дорогу).

«Сегодня образованный человек должен владеть и языком естествознания, и языком компьютерной техники, и языком искусств, поэзии и мифа, и языком богословия, и языком философии. Это разные языки, но человек современной культуры должен владеть всеми этими языками, понимать своеобразие каждого из них» [39].

Вывод:

– при формировании мировоззрения конкретного человека возможности религии, мифологии и философии дополняют друг друга по необходимости.

 

2.3. Смысл жизни как цель

Понимание смысла жизни как главной жизненной цели распространено достаточно широко. Действительно, цель в деятельности человека присутствует постоянно, она меняется от ситуации к ситуации, и ее можно определить, сосредоточившись на мотивах своих действий.

Обратимся к философскому словарю: «Смысл жизни – наиболее ценное в жизни, выступающее как высшая цель человеческого бытия, которой должны быть подчинены частные цели. Пределом стремлений, в зависимости от мировоззренческих установок, могут быть освобождение от воплощений, нирвана, сохранение традиционных устоев, соответствие космической гармонии, наслаждение, душевный покой и удовлетворенность, спасение души, личное самосовершенствование, успех, процветание нации, благо человечества, прогресс и т. д.» [37].

Достаточно конкретен в определении смысла жизни как цели В. Розанов, который свое исследование данной проблемы озаглавил «Цель человеческой жизни»; М. Тареев утверждал, что понятие цели есть смысл жизни, а Е. Трубецкой сформулировал идею о совпадении смысла-истины со смыслом-целью жизни. Согласно А. Введенскому, спрашивать – в чем состоит смысл жизни, то же самое, что спрашивать – какова ценная цель жизни. По В. Чудновскому, смысл жизни – идея, содержащая в себе цель жизни человека, «присвоенная» им и ставшая для него ценностью чрезвычайно высокого порядка.

Поэтому вполне оправданным в данном подразделе представляется такой подход, когда смысл и цель жизни либо отождествляются, либо когда смысл жизни означает достижение цели жизни.

Вообще следует признать, что осознанная цель жизни заявляет о себе как некая линия горизонта. Эта цель упорядочивает отношение человека к миру, задает особую «дисциплинарную матрицу» его поведения. Каждому конкретному случаю она придает смысловую окраску. Возникает феномен макро– и микроцелей жизни. Если жизнь рассматривать как великую ценность, а время как меру жизни, то любой поступок человека – это единица его жизни. Этот поступок либо подтверждает цележизненную (смысложизненную) ориентацию, либо проходит по реестру бессмыслицы, потери времени, частичного уничтожения жизни.

Макроцель жизни выступает как общая установка свободного человека, способного реализовать свою волю, избрав вариант поведения и заявив о своей ответственности за этот выбор. Реальный поступок несет на себе печать макроцели и заявляет о себе как осуществленная микроцель жизни. В случае отсутствия макроцели, выполняющей роль вектора жизнедеятельности, человека захлестывает стихия. Реальностью может стать его отчуждение от всего, от всех и даже от самого себя. Потеря или отсутствие цели жизни включает дополнительный механизм персонификации общественных отношений и деперсонификации человека. Другими словами, макроцель жизни выступает одним из гарантов, обеспечивающих человеку его достоинство, а также условием позитивной направленности микроцелей.

На поиск ответа о смысле жизни накладывает отпечаток состояние социальной жизни, ее традиции и ценности. Как уже говорилось в предыдущем подразделе, в Древнем Китае смысл жизни и цель жизни заявляют о своем тождестве. Смысл жизни древнего китайца заключался в неукоснительном и целенаправленном осуществлении ритуалов, следовании этикету. С другой стороны, человеку рекомендовалось лучше следовать Дао (подлинному бытию мира), чем проявлять сомнительную активность.

В Древней Индии смысл жизни задается необходимостью исполнения определенных кастовых обязанностей брахмана, кшатрия или вайшья. Это исполнение и составляло цель жизни представителя соответствующей касты. Верующие в Древней Индии были нацелены на достижение нирваны (крайнего блаженства) через отрешение от всего земного, на воссоединение «Атмана» (души) с «Брахманом» (космическим духовным началом).

Древнегреческая действительность существенно редактирует поиск ответа на вопрос о смысле жизни, увязав этот вопрос с проблемой самопознания и преодоления себя. Смысл жизни толковался как определенная цель: обрести душевный покой, преодолеть страх перед смертью, совершенствовать себя так, «чтобы хорошо жить и однажды хорошо умереть». Другими словами, поиск смысла жизни был обращен в саму жизнь, где он демонстрировал тождество смысла и цели.

На смену Античности приходит Средневековье. Оно выносит смысл жизни за границы жизни человека. Свое развитие получает парадигма «смысл жизни – вне жизни человека». Смысл жизни как служение Богу в последующее время обретает собственный характер. Он рассматривается как «служение идее» добра и равенства, истинной свободы и справедливости.

XX век продолжает традицию тождества смысла жизни и цели, но вносит в нее свое толкование. Поскольку смысл жизни определяется самореализацией, то отдельно взятый индивид может и должен вырабатывать свою цель жизни и «делать себя». Человек в этом случае не ищет смысл жизни, а вырабатывает его.

Поскольку человек – существо коллективное, то и смысл своей жизни он должен искать на пересечении интересов общества и личности. Человек приобретает качественную определенность и свой социальный статус по мере формирования его отношений с другими людьми. В этом процессе общения и жизнедеятельности складывается общественный человек, оформляется не только по названию, но и по содержанию.

Общность индивида и рода, личности и общества дает основание оптимистически смотреть на бытие человека в мире и на смысл его жизни. Трагизм индивидуальной смерти преодолевается тем, что человек и после смерти остается жить, как минимум, в результатах своей деятельности, своего творчества и благородной памяти потомков, заявив о себе как Homo sapiens в различных ипостасях своего проявления от человека активного до человека творческого.

* * *

Рассматривая смысл жизни как цель, можно согласиться с тем, что в каждом случае он конкретный, ибо несет на себе печать диалектики объективных условий среды и субъективного (человеческого) фактора.

Каждый день и каждый час предлагают новые жизненные цели, и каждый человек в конкретной ситуации находит свою цель. Нет человека, для которого жизнь не припасла бы новую ситуацию в иных обстоятельствах. Нет такой ситуации, где человек был бы лишен возможности искать свой смысл жизни. При этом человек соотносит микроцель в конкретной ситуации с макроцелью, которая выполняет роль своеобразного эталона. Пользуясь терминологией военного дела, рассматривая проблему смысла жизни, можно выделить стратегию своей жизни и тактику ее осуществления в каждом конкретном случае, отслеживая состояние конкретного в его отношении к общему. Другое дело, что индивид может и не хотеть искать смысл жизни. Оставим это на его совести.

При рассмотрении цели жизни следует навести «порядок» в своем мировоззрении, опираясь на наработанный опыт всего человечества, а также на необходимость осуществления нравственного закона. Нельзя довольствоваться мировоззрением, которое сложилось на базе ситуативного личного опыта и нашло свое выражение в стереотипах последующих поступков, подтверждающих, что жизнь не в радость, а скорее в тягость.

Первый шаг «инвентаризации» ситуативного мировоззрения, которое сложилось на основании эмпирического опыта и нашло свое закрепление в обыденном сознании, заключается в приобщении к теоретическому опыту человечества.

Как уже отмечалось, формирование адекватного мировоззрения представляет собой довольно сложный процесс. Он зависит от многих факторов, но среди них особое место занимает мораль общества и, как следствие, состояние искусства, содержание политики как на уровне жизни общества и человека, так и на уровне общественного и индивидуального сознания.

Мораль по определению является формой общественного сознания с ориентиром на должное поведение людей, которое обеспечивается общественным мнением. Мораль основывается на признании (понимании, ощущении, чувстве) меры.

Мораль является существенным, ограничивающим наши фантазии (мечты), фактором при выборе как макро-, так и микроцелей. То есть очевидно, что мораль должна выступать ограничителем целей.

Мораль заявила о себе как основание для осуществления потребности в общественной связи, которая придает социальную значимость каждому человеку, объединяя людей отношением понимания, доверия и взаимного уважения. Эту потребность справедливо называют потребностью в человечности.

Истоки морали следует искать в эпохе античности, когда наметился поворот философии к проблеме человека, когда Протагор через свой тезис: «Человек есть мера всех вещей» обозначил приоритет «человеческого». Не бытие в мире задает меру человеку, а человек определяет меру, заявляя о своих ценностных ориентирах. Мера рассматривается как условие регламента отношений человека к миру, где зло воспринимается как безмерность, а благо – как умеренность.

Чувство меры не приходит само по себе. Его надо осваивать. Уже Демокрит отмечал, что главная цель образования заключается в освоении меры. «Счастлив не тот, кто имеет много, а тот, кто знает меру. Кто знает меру, тот владеет искусством даже зло превращать в добро».

Платон идет дальше, вскрывая проблему отношения индивида и общества, которое претендует на свою меру вещей. Древнегреческий мыслитель заявляет о необходимости поиска гармонии с учетом ориентира индивида на добродетель и ориентира общества на справедливость. Но практическая действительность античного мира и последующих исторических эпох демонстрировала не путь к гармонии, а дорогу усиливающегося противостояния индивида и общества, что позволило И. Канту заявить о неистребимости эгоизма людей и отсутствии подлинной справедливости. А поэтому мораль, с точки зрения И. Канта, «не может быть учением о сущем мира, она есть учение о его должном состоянии».

В далекую пору становления человеческого общества сложился эгоизм как некое социально-нравственное состояние человека, обусловливающее определенный способ общения людей, где один рассматривает другого как средство достижения своих целей. Эгоизм – это и природное свойство человека, и атрибут общества.

Частнособственнический ориентир задает тенденцию общественного развития с ориентиром на осуществление корысти. В этих условиях мораль перемещается в идеальную (желаемую мыслимую) форму, оторвавшись от нравов текущего момента. Она отражает не содержание сегодняшнего дня, а то общественное, которое собрано вековыми усилиями. И это общечеловеческое задает через свои ценности мировоззренческий ориентир в желаемое будущее, выступает эталоном для нравов конкретного народа, конкретного времени, конкретного человека.

Логика морали как особой формы сознания – это логика долженствования. Она нацеливает человека на возможность своими усилиями проектировать и созидать себя, уяснив свой смысл жизни и избрав свой образ жизни, свое понимание противоречия между тем, что есть, и тем, что должно быть.

Поскольку мораль имеет двойную детерминацию: зависимость от общечеловеческих ценностей и зависимость от конкретного общественного бытия, это задает специфику морали. Она видит, отражает и диагностирует состояние сущего через категории добра и зла. Мораль должна помогать индивидам обрести достойный смысл их жизни, выверяя каждый свой шаг, свой поступок, свое поведение. Она выступает как идеальная форма человечности, ориентируя людей на критическое отношение к обществу и к себе, выступая условием формирования блока ценностей как одного из элементов структуры мировоззрения.

Но мораль – не единственная ключевая ценность мировоззрения. Рассмотрение философии, искусства, науки, политики и адаптация их базовых ценностей на уровне индивида также влияют на ценностные ориентиры.

Смысл ради цели – это оправданное осуществление жизни в многообразии поступков жизнедеятельности человека. Цель жизни – это тот ценностный ориентир, по которому человек выверяет курс своей жизни, оценивая свои поступки, свой образ жизни и свое отношение к смерти. Такой макроцелью часто заявляется всестороннее самосовершенствование человека (включающее физическое, профессиональное, творческое, культурное, духовное и др.). Согласно М. Горькому, смысл жизни заключается в совершенствовании человека. Чтобы эта макроцель была продуктивной, человек обязан отделить подлинное от мнимого, добро от зла, прекрасное от безобразного, истину от лжи.

Поиск цели жизни усложняется пограничным состоянием человека, многоаспектностью его сущности, ибо человек имеет пять начал: природное (физическое), родовое, биологическое, социальное и духовное. Взаимосвязь этих начал обеспечивает уникальность конкретного человека.

По нашему глубокому убеждению, в поисках смысла жизни с ориентиром на макроцель важно не забывать, что ты человек, и что это звание обязывает в больших и малых делах проявлять человеческие качества, среди которых честь, совесть и долг занимают первое место.

У конкретного человека, имеющего свою уникальную историю жизни, живущего в данное историческое время и в данном месте, разумеется, есть и будут текущие, вполне «прозаические» жизненные задачи (микроцели), продиктованные конкретными внешними и внутренними условиями и необходимостями (в том числе – долгом, обязанностями или даже просто выживанием). Например, получение образования; профессиональная, спортивная, творческая или иная самореализация; сексуальные отношения и создание семьи; материальный достаток; обеспечение здоровья и отдыха своего и своих близких и т. п. Эти микроцели не являются отдельным предметом рассмотрения в предложенной книге.

Можно отметить лишь, что микроцели не должны противоречить макроцели. Например, карьерный рост дает положение в обществе и средства, необходимые для жизни в социуме, поэтому он, в той или иной мере, необходим. Однако не каждая карьера имеет право быть целью, и, уж конечно, строиться не любой ценой.

Однако далеко не все наши соотечественники разделяют это убеждение, и поэтому Украина и Россия переживают период «смуты», когда часть активных граждан поставила перед собой исключительно эгоистические корыстные цели (личное обогащение и/или власть) вопреки интересам народа, страны.

Итак, цель жизни – это ценностный ориентир, принимаемый человеком. Не ошибиться с этой целью – вот важнейшая из задач. От нее зависит течение, направленность жизни. Поэтому очень важно оценить качество, достойность этого ориентира, понять то, насколько верно он найден. Ведь и у Ленина, и у Гитлера были свои ясные цели, из-за которых погибли десятки миллионов ни в чем не повинных людей. Поэтому следует признать, что проблема оценки цели находится исключительно в моральной плоскости, поскольку для ее решения человек должен отделить добро от зла, истину от лжи. При определении цели у человека должен быть выработан некий моральный ограничитель, ибо аморальные цели губительны как для самого человека, так и для общества. Потому выбор цели является сложнейшей и важнейшей из человеческих задач. Этот выбор может быть сделан только на основе мировоззрения, охватывающего весь комплекс представлений человека о мире и о себе, о своем месте в этом мире и о своем отношении к миру.

Вывод:

– смысл жизни человека может пониматься как достижение высшей цели (макроцели) жизни;

– цель жизни – это тот ценностный ориентир, по которому человек выверяет курс своей жизни, оценивая свои поступки, свой образ жизни и отношение к смерти. Этот ориентир находится, выбирается или ставится человеком на основе собственного мировоззрения;

– при определении как цели всей жизни (макроцели), так и текущих целей (микроцелей), у человека, во избежание беды, должен «срабатывать» некий ограничитель, основанный на устоявшейся морали своего народа;

– смысл жизни как цель с учетом философского (нерелигиозного) дискурса может быть определен как желаемое состояние жизнедеятельности человека, ограниченное моралью.

 

2.4. Смысл жизни как предназначение

[17]

Екклезиаст утверждал, что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, тот умножает скорбь. Эта его мысль может быть истолкована таким образом – сколько бы ступеней ни прошел человек на пути познания, перед ним всегда вечной мукой будет оставаться вопрос: «Зачем»? И чем выше восхождение по ступенькам познания и жизненного опыта, тем этот вопрос будет звучать, увы, все мучительнее. Тем более что вопрос «зачем?» фатальным образом смыкается с вопросом «для кого?» – для других, для себя или еще Кого-то? Наука (как и обыденное знание) самым очевидным образом демонстрирует свою неспособность ответить на поставленные вопросы.

Когда современный человек начинает размышлять о смысле жизни, то ему следует иметь в виду, что речь пойдет вовсе не о точном знании, а, согласно замечанию Л. Толстого, о некотором роде веры: «Одни верят в то, что жизнь не имеет смысла, а другие не верят в это и, наоборот, считают ее исполненной смысла».

Л. Толстой неоднократно обращал внимание на то, что простые люди не ищут смысл жизни, поскольку они его имеют, зато образованные его ищут, но не находят, поскольку убеждены, что в этом им могут помочь достижения науки и цивилизации. Причиной разочарований и страданий, по его мнению, является не сам по себе прогресс, а ожидания, которые с ним связываются. Та совершенно неоправданная надежда, будто увеличением скорости поездов, повышением урожайности полей можно добиться чего-то еще сверх того, что человек будет быстрее передвигаться и лучше питаться. Материальный и культурный прогресс не затрагивают страданий души. Безусловное доказательство этого Л. Толстой усматривает в том, что прогресс обессмысливается, если рассматривать его через перспективу смерти человека. А потому бессмысленно искать смысл жизни только в рамках материального существования и научного прогресса. Первое, в чем проявляется присущее человеку искание смысла как цели жизни, есть «жестокое страдание от окружающей нас бессмыслицы», – утверждал философ Е. Трубецкой.

Итак, тот смысл, который мы ищем, нам, очевидно, не дан и не явлен в повседневном опыте. Весь этот исторический будничный опыт, пусть даже оснащенный достижениями научно-технического прогресса, свидетельствует скорее о противоположном – о бессмысленности бытия общества и бытия в обществе.

На чем же тогда основывается вера в смысл жизни? Может быть ее источник следует поискать за пределами наличного бытия, или, говоря проще, за пределами повседневного опыта?

Здесь следует обозначить первый, принципиальной важности, тезис. Он состоит в том, что вера в смысл жизни производна от веры в личное бессмертие. Связь этих двух предметов веры несомненна. По-настоящему серьезная постановка вопроса о смысле жизни ставит человека перед проблемой личного бессмертия, поскольку, как справедливо утверждал А. Введенский, «логические требования, вытекающие из содержания понятия смысла, вынуждают нас полагать цель, осмысливающую жизнь, вне жизни;

а нравственные требования запрещают допускать, чтобы личность была в каких бы то ни было руках, хотя бы и руках Бога, только средством; между тем, если нет бессмертия, а цель жизни остается вне жизни, то личность оказывается всего только средством или орудием. Если же, наоборот, мы верим или хотим верить в смысл жизни и в то же время не хотим нарушать ни логических, ни нравственных требований, то мы обязаны верить и в бессмертие. Другими словами: вера в личное бессмертие есть условие и логической, и нравственной допустимости веры в смысл жизни» [10]Вот два курьезных примера, взятых из действительной жизни. Одному мальчику, лет пяти или шести, его тетка показывала своего новорожденного первенца. Посмотрев на ребенка и на всю комнату, этот мальчик спросил: «А где же у вас другой-то ребенок?» Как оказалось, этот вопрос был вызван тем, что как в собственной семье этого мальчика, так и во всех знакомых ему семействах или еще совсем не было детей, или было уже по двое. Другой пример: девочка, приблизительно тех же лет, заметила, что служившие в их семействе кухарки, три подряд, вышли замуж. Это дало ей повод обратиться к матери с таким замечанием: «ты ведь тоже была кухаркой, когда вышла замуж».
.

Логика рассуждения А. Введенского, связывающая два предмета веры – в смысл жизни и в бессмертие – представляется безупречной. В самом деле, всякие рассуждения о смысле жизни всегда предполагают определенный вариант бессмертия – реальный или иллюзорный. Соответственно, предполагая некое иллюзорное бессмертие (в потомках, в памяти людей, в делах на земле и т. д.), можно говорить лишь об иллюзорном смысле жизни, но только реальное бессмертие души может быть основой реального смысла жизни.

Поскольку мы смертны, постольку с логической неизбежностью встает перед нами вопрос о смысле жизни как своего рода «ностальгии по Вечности». Следовательно, вопрос о смысле жизни (а, значит, о смерти и бессмертии) – и это представляется не только логичным, но и очевидным, – возникает из индивидуального опыта переживания трагического факта личной смерти в истории отдельно взятой личной жизни. Этот вопрос рождается из индивидуального опыта, но требует ответа не только индивидуального, субъективного, условного, но, главным образом и в конечном итоге, ответа универсального, объективного и безусловного. И как раз с этим связаны трудно разрешимые проблемы, и первейшая из них – это вопрос: «Существует ли этот универсальный, объективный и безусловный смысл жизни или нет?»

Второй принципиальной важности тезис заключается в утверждении о том, что такой смысл жизни есть, он существует – независимо от того, известен ли он нам или нет, доступен ли он нашему пониманию или не доступен. Будучи постигнутым, он способен обогатить нас, наполнив собой нашу индивидуальность.

Во-первых, этот объективный смысл жизни существует, потому что именно он является условием возможности всякого субъективного смысла: ибо «спрашивать о смысле – значит задаваться вопросом о безусловном значении чего-либо, т. е. о таком значении, которое не зависит от чьего-либо субъективного усмотрения, от произвола какой-либо индивидуальной мысли» [62]. Вопрос о смысле жизни – это не вопрос о субъективных целях, которые ставит человек, это вопросы: «Зачем жизнь?», «Для какой такой надобности она?» Однако именно тот факт, что смысл у жизни должен быть, что он есть очевидная потребность человека, образует неприятную трудность для многих людей.

Во-вторых, весь вопрос заключается в том, что смысл вообще всякого явления находят за его пределами. Смысл определяется не изнутри, а извне. И, стало быть, если говорить о смысле жизни, надо иметь в виду тему смерти и вопрошать о том, средством для чего, лежащего вне жизни человека, может служить его жизнь. Просто усматривать смысл жизни в самой жизни, «жить ради того, чтобы жить», – это право каждого, но надо ясно отдавать себе отчет в том, что эта формула в переводе на понятный язык означает: «Смысла у жизни нет, есть просто жизнь, и надо просто жить, – ни зачем, а так просто…»

Но объективный смысл у жизни должен быть, поскольку даже отрицающие его все равно пытаются хоть как-то позитивно о нем говорить. А. Камю, например, стремится обосновать, что есть смысл жить даже в ясном сознании абсурда, а массовое сознание продолжает убаюкивать себя заклинаниями о том, что «смысл жизни в самой жизни».

Как уже отмечалось, смысл жизни – это не только ответ на вопрос «зачем?» но и на вопрос «для кого?». На последний вопрос можно отвечать двояко: можно говорить о том, зачем моя жизнь другим, – и об этом рассуждать очень легко, а можно задаться вопросом, зачем моя жизнь мне самому, – и вот это-то и есть настоящий вопрос о смысле жизни. В первом случае обнаруживается спасительная лазейка для ухода от решения вопроса. Вместо размышления о смысле-для-себя проще рассуждать о смысле-для-других. Тут с легкостью выясняется, что жизнь человека может служить на пользу людям, для продолжения рода, для счастья будущих поколений, для всемирной эволюции жизни – все это, хотя и важное само по себе, вполне могло бы удовлетворить биоробота, киборга, но человеку, до тех пор, пока он будет сохранять свою субъективную природу, все эти аргументы не согреют сердца, ибо самое главное остается неясным – мне-то самому зачем моя жизнь нужна?

В-третьих, до тех пор, пока человек будет сохранять свою природную сущность, ничто не сможет заглушить в нем того чувства (как сердечного, так и интеллектуального), что смысл жизни нужен человеку, и что основанием подлинного существования может стать только ясный положительный ответ на этот вопрос. И хотя разум подсказывает нам, что никакой ответ на вопрос о смысле жизни, скорее всего, не может быть окончательным решением данной задачи, он также не может «снять» эту проблему. Жажда такого ответа, который бы ложился на сердце, прояснял разум и освежал чувства, – эта жажда очевидна.

Следовательно, третьим принципиальной важности тезисом является постулат о том, что существует неустранимая потребность человека в смысле жизни в такой степени, что можно говорить об экзистенциальной невыносимости жизни без смысла. Яркий пример постановки проблемы смысла жизни в экзистенциальной философии можно найти в творчестве А. Камю, который прямо объявляет вопрос о смысле жизни главным и единственным настоящим вопросом философии: «Есть лишь один поистине серьезный философский вопрос – вопрос о самоубийстве. Решить, стоит ли жизнь труда быть прожитой, или она того не стоит, – это значит ответить на основополагающий вопрос философии. Все прочие вопросы – имеет ли мир три измерения, существует ли девять или двенадцать категорий духа следуют потом» [29].

Трудно не согласиться с этими словами, нельзя не признать за ними предельную глубину. Но что же предлагает А. Камю в качестве ответа на этот вопрос? Надежда на некий смысл жизни, надежда на то, что некая «превосходящая жизнь идея» способна этот смысл ей сообщить – все это, согласно А. Камю, «гибельное уклонение» и «жульничество», мир и жизнь есть абсурд, и вовсе не обязательно пытаться избавиться от него при помощи самоубийства или вышеупомянутой «надежды». Надо в этом абсурде жить, и именно такая жизнь в ясном предстоянии абсурду может обеспечить подлинность существования.

Однако, несмотря на все заверения мыслителя о том, что в контексте абсурдности жизни «надо представлять себе Сизифа счастливым», невзирая возможному и вполне понятному сочувствию его интеллектуальному мужеству и человеческой боли, позиция философии абсурда не способна дать сколько-нибудь удовлетворительного ответа на вопрос о смысле жизни. И слова о том, что такой ответ вовсе и не нужен, что он означал бы «гибельное уклонение» и дезертирство, не могут все-таки заглушить чувства, что смысл жизни нужен человеку, и что основанием подлинного существования может стать только ясный положительный ответ на этот вопрос.

Человек, очевидно, имеет потребность в смысле жизни. Даже те самоубийцы, о которых так много пишет А. Камю, своим решением доказывают значение и власть этой потребности. Самоубийство, действительно, представляет собой некое «признание», но Камю, на наш взгляд, недостаточно полно его расшифровывает. Полностью оно звучит примерно так: «Я смысла жизни не нашел (или – имел, но потерял), я не вижу (больше) в жизни смысла и отчаялся его обрести, а без него жить мне невыносимо». А. Камю желал бы игнорировать эти последние слова, но они звучат независимо от его желания, и они являются самыми главными, ибо в них суть.

Не из осознания отсутствия смысла жизни приходит человек к самоубийству, как верно подчеркивает А. Камю, – никакой связи здесь еще нет; самоубийство является следствием невыносимости жизни без смысла, – вот чего он, видимо, не хочет видеть. Смысл жизни, подчеркнем это особо, является не просто неким «желанием» личности, не прихотью и заманчивой перспективой. Смысл жизни есть потребность в точном значении этого слова. Потребность есть то, что насущно, то, что существенно и необходимо, без чего жизнь человека, по меньшей мере, терпит серьезный ущерб или вовсе невозможна.

Поэтому, говоря о потребности индивида в смысле жизни, необходимо использовать еще одно часто употребляемое и поверхностно понимаемое слово. Прежде необходимо произвести уточнение его значения. Итак, всякий человек на земле призван к самореализации. Мы настолько часто слышим это слово, что уже отвыкли видеть хоть что-то реальное в нем. А ведь «самореализация» означает не более и не менее как реализацию себя. Всякая реализация предполагает наличие некоего замысла, который реализуется, т. е. воплощается. Идея самореализации должна в таком случае означать буквально то, что меня еще нет, есть только некий проект меня, замысел обо мне, реализовать и воплотить который я должен сам.

Предназначение человека заключается, в конечном счете, в том, чтобы стать самим собой, самоопределиться в бытии, свободно реализуя (или свободно отказываясь реализовывать) замысел о себе. Тот, Кто эту жизнь человеку дал, призывает его свободно обрести самого себя и войти в полноту бытия, – именно это и может быть названо самореализацией в настоящем смысле этого слова.

Все это ставит индивида в совершенно уникальное положение. Он – единственное существо, которое, чтобы в полной мере быть, должно само себя реализовать. Его бытие, таким образом, представляет собой безмерный риск, который заключается в том, что оно никогда еще не есть бытие в полной мере в готовом виде, оно есть шанс обрести себя. Этот шанс может быть использован человеком, но он может и упустить его, может отказаться реализовывать себя и становиться самим собою. Чем человек окажется в таком случае, вопрос, пожалуй, неразрешимый и даже страшный. Шекспировское «быть или не быть, вот в чем вопрос» всякой человеческой жизни.

И все же следует отметить, что самореализация как потребность (самоактуализация, по терминологии А. Маслоу) есть одновременно и условие, и процесс обретения смысла жизни. Поэтому в условной иерархии человеческих потребностей потребность в смысле жизни может занимать высшую ступень.

От того, что смысл жизни относится к числу духовных потребностей, он не делается менее важным, чем телесная потребность в еде или душевная потребность в общении с себе подобными. Более тонкие механизмы проявления духовных потребностей, в сравнении с телесными и даже душевными, не отменяют огромного их значения для жизни человека и опасности, связанной с их неудовлетворенностью. Именно наличие настоящей потребности в смысле жизни является опровержением и позиции А. Камю, и всех прочих скептиков и агностиков. Ведь если у человека есть потребность в смысле жизни, то этот смысл можно попытаться обрести.

Тем и отличается потребность от простого пожелания. Не всякая прихоть может быть удовлетворена, не всякая фантазия имеет реальный эквивалент, а вот предмет всякой потребности есть. Иногда, может быть, не удается найти, например, еды, чтобы удовлетворить соответствующую телесную потребность. Человек может умереть от голода, но это не отменяет того факта, что в мире есть еда. Человек может не иметь смысла жизни, может не найти его, человек может даже погибнуть, не найдя его, но все это не отменяет того факта, что смысл жизни есть, и найти его в принципе можно.

То, что этот объективный смысл есть, означает только одно: жизнь человеку именно дана, притом дана не просто так, а зачем-то. Сам вопрос о смысле жизни, вопрос «зачем жизнь?» предполагает именно такое видение жизни. Притом, если жизнь «дана» человеку как-то метафорически, то и о смысле ее можно говорить только метафорически. Наличие реального смысла жизни предполагает, что жизнь реально дана. Всякий смысл определяется конечной целью, предназначением. Стало быть, и смысл жизни человека определяется предназначением человека. То есть Тот, Кто жизнь дал, Он дал ее не просто так, а к чему-то человека предназначил. Предварительным образом назначил человеку определенную цель. Это является залогом существования смысла жизни.

Таким образом, смысл жизни, если он вообще есть, может заключаться единственно в том, чтобы понять свое призвание, внять призыву, обращенному к тебе, откликнуться на него и быть верным ему, обратив свою свободную волю на реализацию своего жизненного предназначения. Однако эти слова остаются лишь формальным определением до тех пор, пока мы не ответим на вопрос, а в чем же заключается предназначение человека в этой жизни. Можно и нужно предполагать, что есть разница в индивидуальных предназначениях людей, разница в призваниях, но при этом явно должно быть некое вообще «предназначение человека на земле», некое единое призвание, обращенное к человеку как человеку. Элементарный здравый смысл требует того, чтобы все индивидуальные призвания были не более чем частными способами реализации общечеловеческого призвания.

* * *

К каким же источникам нам следует обратиться с тем, чтобы ответить на вопрос о предназначении человека в этой жизни? Их всего три: философия, искусство и, конечно же, религия. Проблема смысла жизни как нельзя более принадлежит к тем вопросам, с которыми к философу могут обратиться «простые» люди и молодежь в первую очередь. К философу, прежде всего, а затем уже к писателю, музыканту, художнику, конечно, к священнику, гуру, но это обращение другого рода, а уж ответ – тем более. Писатель и поэт могут отослать к своим произведениям. Художник может ответить демонстрацией своих картин, музыкант – исполнением своих произведений. Чем может помочь, что может предъявить вопрошающему о смысле жизни современный философ? Парадокс заключается в том, что он может сказать об этом и много, и мало.

Много – когда он произведет реконструкцию всей истории философии и извлечет оттуда множество разнообразных идей относительно смысла жизни, в результате чего получит почти безграничное поле мнений, суждений, сентенций, интерпретаций, но не ответ на вопрос о смысле жизни как предназначении.

Мало – когда он попытается самостоятельно и аргументированно выстроить свою собственную версию ответа на этот вопрос. Проще со смыслом жизни, если он выстроит свой ответ в духе натуралистического подхода с опорой на целесообразность в природе, на целеполагание в обществе и на духовность индивидуальности. Сложнее ему придется, если он рискнет рассуждать о смысле жизни как универсальном и объективно существующем феномене. Все сведется, скорее всего, к рассуждениям абстрактного характера. Вопрос же о смысле жизни как о предназначении лучше перед ним не ставить, чтобы не поставить его в неловкое положение.

Можно сказать в целом, что проблема смысла жизни существует в современной философии весьма парадоксальным образом. С одной стороны, безусловно, признается, что эта проблема имеет огромное значение. Для большинства людей она вообще осознается как главная, центральная, а порой даже единственная проблема философии. Кроме того, XX век в этом отношении дал глубокие прозрения и интуиции отечественных философов, оказавшихся в вынужденной эмиграции, а также весьма сильную традицию экзистенциальной философии, ориентированной на проблемность «живого переживания жизни». Но, с другой стороны, проблема смысла жизни практически не разрабатывается в философской литературе.

Если говорить обобщенно и кратко, то в философской литературе развиваются заявившие о себе еще в XIX веке две альтернативные точки зрения.

К первой категории относят представителей философского знания, утверждающих, что жизнь бессмысленна. Это, в основном, западные философы. К ним можно отнести, например, немецкого мыслителя середины XIX века А. Шопенгауэра, автора работы «Мир как воля и представление», который называет жизнь «маятником между скукой и страданием». Другой представитель философской мысли – Н. Гартман, написавший произведение о пессимизме, считал всякое счастье самообманом. Есть лишь иллюзии счастья. Их три: в настоящем, в загробной жизни и в прогрессе. И потому – «сон без сновидений – относительно счастливейшее состояние, ибо это единственный случай полного отсутствия страданий». Так называемые земные блага – здоровье, молодость, свобода, богатство – есть лишь условия нулевой точки ощущения. Н. Гартман усматривает в жизни безумие желания и бедствие бытия. Отсюда – безмятежность небытия определяется как высшее блаженство.

Одним из немногих философов, рискнувших довести свое богоотрицание действительно до логического конца, был Ф. Ницше. Он утверждал, что человек вышел из небытия и уйдет туда же вместе со своей жалкой цивилизацией и планетой. Естественно, что Ф. Ницше отвергает все нравственные принципы христианства, ибо закон природы – это торжество сильнейшего.

В XX веке разлад между атеистическим взглядом на мир и жаждой смысложизненного идеала особенно ярко проявился у А. Камю. Настаивая на абсурдности бытия, он, тем не менее, стремился опереться хотя бы на нравственную волю человека. Другие экзистенциалисты атеистического толка утверждали, что «абсурдность» мира выявляется при его столкновении с человеческим «Я», которое, подобно одинокому изгнаннику, тщетно ищет смысла и жаждет высшей гармонии. Но откуда возникают эти поиски и эта жажда? «Бога создают люди» – таково их обычное утверждение.

Высшее достижение атеистического направления в философии, основанного на натуралистическом подходе (позитивизм, марксизм, фрейдизм, философская антропология и др.), по вопросу о смысле жизни можно свести к нескольким постулатам:

1. Поскольку человек представляет собой единство биологического, социального и личностно-духовного, постольку и смысл его жизни следует рассматривать с позиций так понятой природы человека.

2. Как биологическое существо человек приходит в мир для того, чтобы воспроизвести свой род, воспроизвести себе подобного.

3. Смысл жизни человека как существа социального после его социализации, т. е. превращения из биологического существа в существо социальное, заключается в сохранении, укреплении и обогащении общества – это предназначение и высший долг личности, это подлинный смысл жизни человека.

4. Смысл жизни человека как существа личностного (духовно-нравственного), в конечном итоге, – в осуществлении избранных или установленных им для самого себя смысложизненных идеалов.

В идеале смысл жизни человека, согласно атеистической (повторяем, натуралистической, позитивистской, утилитаристской, гедонистической и т. д.) философии заключается в том, чтобы полностью реализовать свое биологическое предназначение, социальные установки и личностные устремления. В лучшем, ноосферном варианте этой традиции смысл жизни отдельного человека состоит в том, чтобы внести свой посильный вклад в познание закономерностей окружающего мира, места человека в нем и в осознанное восстановление и поддержание нарушающихся природных балансов, обеспечивающих, как следствие, нормальное долголетнее трудоспособное существование себя, близких себе и иных людей.

Выражаясь в терминах позитивной науки, смысл жизни человека заключается в познании действительности (открытии свойств и закономерностей), выявлении энтропийных проблем бытия, планировании действий (формулировании целей и задач, выработке стратегии и тактики), организации их выполнения (выбора роли, средств и способов взаимодействия с другими людьми) и созидании в кооперации с другими людьми нового качества среды для себя, для социальной группы, для нации, для страны, для человечества в целом с целью увеличения индивидуального и общечеловеческого долголетия. К тому же имеет место многоуровневое и многоаспектное множество конкретных смыслов жизни, из которого любой человек делает (стихийно или осознанно) выбор в соответствии со своими природными задатками, а также духовным и физическим развитием. Неплохо, но не греет. Не о том идет речь.

Ко второй категории философов, безусловно уверенных в наличии смысла жизни, можно отнести такого представителя христианского экзистенциализма, как Н. Бердяев, и, разумеется, других представителей русской философской школы конца XIX – начала XX веков, таких как Е. Трубецкой, С. Франк, С. Булгаков, Л. Толстой и др. Остановимся на анализе их взглядов.

Во-первых, они исходили из того, что бессмысленно искать смысл жизни только в рамках биологического существования, акцентируя свое внимание на внутренней работе в поиске смысла жизни. Первое, в чем проявляется присущее человеку искание смысла – цели жизни, есть «жестокое страдание от окружающей нас бессмыслицы» (Е. Трубецкой).

Во-вторых, они утверждали, что смысл жизни определяется в системе, по крайней мере, двух координат: в первую очередь, вертикальной (абсолютной, вневременной, сакральной, вечной) и, во вторую очередь, – горизонтальной (конкретно-исторической, временной, преходящей). Например, В. Соловьев в труде «Оправдание добра» показал, что смысл жизни складывается в системе трех отношений человека:

– отношения к тому, что выше меня, т. е. к Богу; это отношение он называет отношением благоговения;

– отношения к тому, что равно мне, т. е. к человеку. Это отношение сострадания;

– отношения к тому, что ниже меня (мое тело и все материальные предметы). Это отношение самообладания, своего рода внутренняя аскеза, самодисциплина.

В-третьих, они указывали на близкое родство философии и религии. Н. Бердяев, например, утверждал, что философия есть поиск смысла жизни, а религия – его реализация. С. Булгаков в ряде своих произведений, прежде всего в «Философии трагедии», убедительно обосновал неустранимую генетическую связь философии и религии с мифом. Именно в мифе, по его мнению, находится источник и питательная среда как религии, так и философии. Значит, категорический отказ от источника неизбежно приведет к трагедии философии в ее секуляризированном виде. Ведь философия нуждается в своем обосновании, и это обоснование, по Булгакову, дает ей только область внерационального.

В-четвертых, в соответствии с христианской (православной) традицией они рассматривали смысл жизни в контексте благодатного труда и хозяйствования. Среди многих заветов преподобного Серафима Саровского есть завет об этой общине, т. е. завет о труде, о его спасительной силе и предназначении. Затем этот завет раскрывался и продолжает раскрываться русской мыслью – и в «Философии хозяйства» Булгакова, и в типологии деятельности о. Павла Флоренского и т. д. То есть речь идет о деятельности как спасительной силе, не обреченности, а позванности и призванности.

Н. Бердяев не случайно называл советский труд, советскую деятельность безблагодатной аскезой именно из-за обреченности этого труда, часто принудительного. Как бы ответом и продолжением мысли Бердяева является строка из О. Мандельштама: «Есть блуд труда, и он у нас в крови». Как не созвучно это с православной традицией! «Не делами оправдывается человек, а верой» – говорит апостол Павел. «Вера без дела мертва», – прибавляет к этому апостол Иаков.

По отношению к смысложизненным ориентациям русский религиозный мыслитель начала XX века В. Марцинковский выделял 4 группы людей:

1. Люди первой группы стараются не думать о «проклятом вопросе» смысла жизни. Их единственное желание – уйти от докучной неразрешимой думы, забыться теми или иными средствами (наркотики, алкоголь и т. п.).

2. Люди из второй группы – те, кто переделывает жизнь внешними способами – путем либо реформ, либо насильственных мер, переворотов, революций. Они не видят смысла в жизни такой, какая она есть, и стремятся предписать, придать и даже навязать ей свой вымышленный, надуманный, а подчас и рациональный смысл. «В Москве, в годы революции, – пишет В. Марцинковский, – я спрашивал ее борцов: „Зачем живет человек?“ „Чтобы бороться!“ – отвечали мне. „А зачем бороться?“ – „Чтобы жить!“»

3. К третьей группе относятся люди, которые, отчаявшись в поисках истинного смысла бытия, уходят из жизни.

4. Четвертая группа – это люди, нашедшие религиозный смысл жизни.

По В. Марцинковскому, люди, относящиеся к первым трем категориям, – это те, кто пытается искать смысл жизни в области обыденно-психологической, и отчаяние толкает их на те или иные поступки, руководит тем или иным поведением.

Таким образом, согласно натуралистической (атеистической, агностической и т. д.) философии смысл жизни человека заключается в том, чтобы полностью реализовать свое биологическое предназначение, социальные установки и личностные устремления ради существования себя, близких себе и вообще своего биологического вида. Такое понимание мало отличает смысл нашей жизни от смысла существования других животных и никак не может быть удовлетворительным и полным, поскольку исключает или недооценивает важнейшее сущностное свойство человека – духовность. Кроме того, понимание смысла жизни «ради самой жизни» зачастую подводит к осознанию абсурдности жизни со всеми вытекающими из этого последствиями. Следовательно, подобная философия представляет собой тупиковый путь поиска смысла жизни как предназначения.

Субъективно же ориентированная скептическая философия, представленная волюнтаризмом и пессимизмом (А. Шопенгауэр, Ф. Ницше), а также экзистенциализмом (Ж. – П. Сартр, А. Камю), по существу, обессмысливает сам вопрос о смысле жизни.

И только философы, признающие и высоко ценящие духовную жизнь человека, которую они считают производной, прежде всего, от отношения человека к Абсолютному бытию, к тому, что выше человеческого Я, указывают логику «безтупикового» поиска смысла жизни (Г. Сковорода, В. Соловьев, Е. Трубецкой, Н. Бердяев и др.).

* * *

Вторым источником ответа на вопрос о смысле жизни, кроме философии, является литература и искусство. Величие подлинного искусства состоит в том, чтобы вновь обрести, схватить и донести до нас ту реальность, от которой, хоть мы живем в ней, мы полностью отторгнуты, реальность, которая ускользает от нас тем вернее, чем плотнее ее отгораживает усвоенное нами условное знание, подменяющее реальность, так что в конце концов мы умираем, так и не познав правды. А ведь правда эта была не чем иным, как подлинной нашей жизнью. Настоящая жизнь, которую в определенном смысле переживают в любое мгновение все люди, в том числе и художник, жизнь, наконец-то открывшаяся и высветленная, – это литература. Во всяком случае, мир, созданный писателем, побуждает читателя задуматься о загадках мира, в котором он живет, и о тайне своей собственной жизни. Согласно В. Ключевскому, высшая задача таланта – своим произведением дать людям понять смысл и цену жизни. В этом и состоит задача литературы, ее высший смысл. В известном смысле, писатель в своем произведении подобен Богу в природе. Он везде присутствует, но его нигде не видно. Литература есть заново, во всей ее реальности восстановленная жизнь. В отличие от той, замусоренной рутинным знанием, прожитой и неотрефлектированной, не высветленной искусством жизни, это жизнь подлинная. Литература не есть фантазия или эстетическая игра; это некая сверхреальность, точнее, вновь сотворенный альтернативный мир.

В идеале все так. Однако открытие неприглядной действительности, беспощадный натурализм великих романов XIX века (Ш. Бодлер, Ф. Достоевский) научили видеть в человеке существо, не заслуживающее доверия. Экономические и психологические теории XX века санкционировали этот взгляд, этот вектор, направленный вниз, в грязные закоулки жизни и темные подвалы души. Туда же переселилось искусство, дойдя до эстетизации безобразного. Из литературы культ безобразия перекочевал на сцену. Его с восторгом подхватил экран. Сложился по закону обратного воздействия искусства на творца новый тип писателя-циника, драматурга-циника, кинематографиста-циника, для которого иной взгляд на вещи, иной подход – как бы уже дурной тон. Проза, драма, кино словно не чувствуют себя вправе заниматься чем-либо другим, кроме обращения к жестокости, страстям и низменным инстинктам.

XX век – век «масс», для которых тотальная пропаганда, оснащенная новейшей технологией массовой дезинформации, с успехом оттеснила на периферию религиозную веру. Это был век двух мировых войн, необычайного совершенства технических средств истребления людей и разрушения памятников цивилизации, когда стало возможным в считанные минуты уничтожить с воздуха целый город, в короткий срок умертвить в газовых камерах много миллионов женщин, мужчин, детей и стариков.

Мы родились и живем в эпоху величайшего умаления человека. И только малая часть литературы и искусства, для которой человек по-прежнему остается высшей ценностью, об этой ценности все еще говорит. Вопреки всему, она настаивает на том, что нет ничего важнее человеческой личности.

Подлинная литература и искусство предстают перед нами как некая сущность или, если хотите, живое существо, наделенное вечной жизнью. Оно стоит над всеми современниками и соотечественниками. Все мы, великие и невеликие, знаменитые и неизвестные, подчиняемся его благодатному влиянию, испытывая очищение души. Оно существовало до нас и переживет нас всех. Мы умираем, сказал А. Блок, а искусство остается. Его конечные цели нам неизвестны, но ясно одно – оно способствует поиску смысла жизни в его субъективном, условном значении.

Таким образом, литература, искусство преображают наблюдаемые явления жизни в художественные образы, помогают осваивать этические и эстетические ценности. Но делают они это на основе философского либо религиозного мировоззрения авторов этих образов. Следовательно, для поиска ответа на вопрос о смысле жизни надо искать мировоззренческий первоисточник самих авторов.

* * *

Третьим и единственным источником, в котором можно найти ответ на этот вопрос, является религия. Вне зависимости от нашего отношения к ней нельзя не признать, что только в рамках религиозного мировоззрения и подлинной веры, с помощью, разумеется, адекватной философии, можно не только обосновать существование смысла жизни как предназначения, но и ответить на сам вопрос по существу.

Обычно противники религии отрицают не подлинную веру, а ее несовершенные оболочки – от грубых суеверий и человеческих жертвоприношений архаических сообществ до тех плохо сшитых обрывков метафизики и морали, которые сегодня называются очищенным христианством, религиями Нового века и пр.

Веру нельзя свести только к нравственности. Ее нельзя отождествить и со знанием истин вероучения («мера знания не есть мера благочестия»), У веры своя собственная область. Она рождается в переживании Вечного, даже если человек не имеет о нем ясных представлений. Подлинно живое в религии – это то, что выросло в чувство, которое можно описать, может быть, через понятие гностического Логоса (богопознания). Определить это чувство с помощью рациональных категорий почти невозможно. Правда, дело облегчается тем, что подлинно религиозное чувство близкородственно подлинному чувству любовному (сказано: Бог есть любовь), а также подлинному эстетическому чувству. Поскольку каждый переживал чистое любовное чувство, особенно в юности, постольку он способен путем сравнения представить, что такое религиозное чувство – даже не имея собственного религиозного опыта.

Внешний авторитет, даже авторитет Библии, без религиозного опыта – ничто. Всякое Священное Писание само по себе есть дивное создание, живой памятник героической эпохи религии. Но через рабское почитание оно становится мавзолеем – памятником, свидетельствующем о том, что был великий дух, которого больше нет.

Предназначение само по себе, по своей внутренней сути является еще чем-то внешним для человека, именно предназначением; это соотнесенность жизни с некими целями, заданная помимо моей воли и сознательной свободы. Однако в жизнь человека предназначение входит как призвание и как служение. Тот, Кто жизнь человеку дал, не просто к чему-то человека предназначил, Он еще и призывает человека к сознательному и свободному исполнению этого предназначения. Столь дорогое и значимое для человека слово «призвание» означает ведь именно «призыв», услышав который, он должен на него откликнуться и быть ему верным. То есть это означает, в конечном счете, откликнуться и быть верным Тому, Кто тебя зовет, Тому, Кто тебе жизнь дал. Слово «призвание» имеет, таким образом, откровенно религиозный смысл, и мы считаем правильнее употреблять его именно в этом – точном и полноценном – значении.

Для контрастности важно рассмотреть проблему в контексте языческого, политеистического мировоззрения (исключая период древнейших цивилизаций, хотя они в этом отношении небезынтересны). В поисках смысла жизни древние греческие философы воспринимали человека как носителя идеальных основ и выразителя идеальных целей жизни, но точно определить эти основы и ясно указать эти цели они были не в состоянии. Идеал человека всецело покрывался идеалом мудреца, который следует велениям одного только своего разума и, в силу разумности жизни, не только царствует над миром в своих творческих преобразованиях, но и одерживает еще более великую победу – победу над самим собою.

В силу этой победы он свободно избегает всяких пороков и овладевает добродетелями, так что в жизни своей он становится другом богов и по своему совершенству делается равным богам. Но, высказывая эти и другие мысли, великие философы языческого мира были не в состоянии воплотить их даже в своей собственной жизни. Очень многие творцы и проповедники нравственной философии (стоики), как известно, не в состоянии были перенести тяготы жизни и покончили самоубийством, да и всем ученикам своим, в случае утомления борьбою жизни, советовали делать то же самое. Мечта о равенстве с богами для них так и осталась мечтой. Великая заслуга их заключается в том, что они ясно осознали и решительно поставили вопрос о смысле жизни и в своей философии деятельно стремились к отысканию этого смысла, но так его и не отыскали. В мире был Он, и мир Им был, и мир держался только исканием Его, и мир Его не признал [5]Там же. С. 110.
.

К осознанию бессмысленности жизни, задолго до появления христианства, постепенно пришла вся культурная масса древнего человечества, и постепенно цивилизованный Восток принялся за деятельный пересмотр наиболее жгучих вопросов жизни. Однако никакого обновления человеческой жизни из этого пересмотра не получилось, потому что жизненные вопросы и ставились, и решались с точки зрения одного и того же принципа блага или счастья как главной цели жизни.

Одна только философия буддизма пришла к решительному отрицанию этого принципа, но взамен его никакого другого принципа не выставила. Она просто ограничилась одним лишь отрицанием смысла жизни, считая появление жизни на земле какою-то непонятною роковою ошибкою божества, и потому она могла указать людям одно только истинное счастье – в смерти и одну только разумную цель жизни – в погашении воли к жизни.

Между тем эта печальная философия буддизма гораздо глубже других философий Востока, потому что она не обольщала человека никакими призраками блага и, следовательно, ни в каком случае не могла заставить его страдать от бессмыслия жизни при вере в ее смысл. Устранить это бессмыслие могло только новое обоснование жизни, но древний мир, сколько ни искал этого обоснования, не мог отыскать его. И даже в самые последние дни свои, уже на заре христианства, в греко-римской философии он дошел только до осознания необходимости сделать одну существенную поправку к старой философии буддизма. Если буддизм, ради избежания страданий жизни, говорил о погашении воли к жизни, то римская философия последнего периода стала уже прямо говорить об отрицании воли к жизни, т. е. пришла к открытой проповеди самоубийства как единственного средства разумно освобождать себя от всяких мучений.

Новое учение Христа, новозаветное откровение, явилось для европейских народов и как новое откровение смысла жизни, и как убежденная проповедь о фактическом осуществлении этого смысла именно в прославлении и обожествлении Христа. Из христианской проповеди люди услышали, что они призваны к бесконечному совершенству в развитии своего духа, чтобы в меру этого развития им можно было открывать в себе царство Божие и являть собою в мире вечную славу Божества. Поэтому человеческая личность имеет в христианстве особую ценность, и при том бесконечную ценность. Весь мир есть совершенное ничтожество в сравнении с человеком, потому что ни за какие сокровища мира нельзя купить живую человеческую душу.

Но для развития этой бесконечной ценности нужна и бесконечная жизнь, и христианство уверяет человека в действительном существовании этой жизни. Человек живет не для смерти, а для вечной жизни, так что смерть является только переменой условия жизни – простым переходом человека в новую жизнь. Не проповедь высокого морального учения обновляла людей, а глубокая живая вера их в великий смысл человеческой жизни и надежда на возможность осуществления этого смысла, потому что он уже фактически осуществлен в истории Христа.

Проповедники высокой нравственности существовали в Европе и раньше Христа. Они придумали немало таких положений, которые потом целиком повторились в нравственном учении христианства, однако, все эти положения до появления в мире христианства были только мертвыми словами. Они выслушивались ушами и принимались рассудком, но поднимать собою энергию воли были не в состоянии.

Если бы христианство при всей высоте своего морального учения давало человеку одни только наставления о наилучшем устройстве личной жизни, то оно было бы, конечно, такой же мертвой доктриной, как и многие другие философские доктрины жизни. Но в действительности оно говорит человеку: «Живи затем, чтобы приготовить себя к новой жизни в условиях существования другого мира; хотя бы пришлось тебе и жестоко страдать, ты все-таки живи и готовь себя к жизни, потому что ты затем и явился на свет, чтобы получить эту новую жизнь» [5]Там же. С. 110.
. Вот эта именно вера в новую жизнь и определяет собою смысл человеческой жизни как предназначение и вместе с тем заключает в себе единственное обоснование нравственности.

Вывод:

– потребность в искании подлинного, высшего смысла жизни как предназначения есть не только главная внутренняя проблема человека, но и его неустранимая предрасположенность и потребность;

– существует, по крайней мере, три источника поиска смысла жизни как предназначения – философия, искусство, религия. Проведенный анализ убедительно свидетельствует о том, что только в рамках религиозного мировоззрения и подлинной веры, с помощью, разумеется, адекватной философии, можно не только обосновать существование смысла жизни как предназначения, но и ответить на сам вопрос по существу. Предназначение человека метафизично по своей сути и лучшим образом толкуется религией. Для европейского сознания христианство является кратчайшим и очевидным путем осмысления предназначения человека.