Впервые мир узнал и заговорил о них летом 1972 года. Как говорили в старину, «слава настигла их» в сочинском морском порту, куда они приплыли из Варны на шлюпке «Джу», сумев – и притом лишь под парусом! – за 26 дней пересечь все Черное море. Скажем без преувеличения: в продолжение двух недель, пока Дончо Папазов и Юлия Гурковская восстанавливали силы на прекрасных берегах Кавказа, они оба вполне познали бремя славы. Их осаждали репортеры, за ними охотились любители автографов, а после передачи местного телевидения толпы любопытствующих хлынули к причалу, где слегка раскачивалась на волнах самая заурядная шлюпка, тоже ставшая вдруг знаменитостью. Расспросам не было конца. И впрямь было чему дивиться. Во-первых, болгарские смельчаки пустились в путь, не имея, по существу, мореходных навыков, ориентируясь лишь по компасу и звездам. Во-вторых, питались они в пути преимущественно планктоном, который вылавливали в море. В-третьих, они оказались абсолютно здоровыми и, хотя похудели в общей сложности на 18 килограммов, отнюдь не утратили присущих им жизнерадостности и чувства юмора. Оли добровольно поставили себя в положение тех, кто потерпел кораблекрушение, и доказали: человек может, обязан выжить в борьбе со стихией.

Дневник отважных мореплавателей был переведен многими зарубежными изданиями. Тем временем супруги Папазовы (осенью 1972 года Дончо и Юлия поженились) деятельно готовились ко второму этапу широко задуманной программы «Планктон» они намеревались пересечь вдвоем Атлантический океан. Подробности этого путешествия занимательно изложены в книге, которую вы только что прочли…

Летом 1976 года завершился третий этап программы «Планктон» – болгарские смельчаки вновь пересекли океан, на этот раз Тихий…

Автору этих строк приходилось не раз встречаться с Дончо» Юлией, писать обо всех их трех плаваниях. Последний раз я увиделся с Папазовыми в Москве, где они отдыхали несколько дней по пути из Полинезии домой, в Болгарию. Разговор, естественно, начался с воспоминаний о первом – самом памятном – путешествии.

Дончо. Да, то жаркое черноморское лето незабываемо. Не скрою, мы пускались в путь, полные сомнений и тревожных предчувствий. Помню, я еще в детстве прочитал книгу Алена Бомбара «За бортом по своей воле», а некоторые места даже выучил наизусть. Вот хотя бы это… «И когда корабль тонет, тебе представляется, что вместе с кораблем весь мир погружается в бездну; когда палуба уходит из-под ног, тебя покидает все твое мужество, весь разум. И даже если тебе посчастливится обрести в это мгновение спасательную шлюпку, ты еще не спасен. Потому что ты недвижно замираешь в ней, раздавленный свергнувшейся на тебя бедою. Потому что ты уже не живешь. Запеленатый ночною тьмой, влекомый течением и ветром, содрогающийся перед бездной, пугающийся и шума и тишины, ты за каких-нибудь три дня окончательно обращаешься в мертвеца…»

Юлия. «Вы, жертвы легендарных кораблекрушений, отдавшие богу душу преждевременно, я знаю: вас погубило не море, вас сразил не голод, не жажда убила вас! Раскачиваясь на волнах под тревожные вскрики чаек, вы умерли от страха». Это тоже Бомбар. И я люблю его книгу не меньше Дончо. Его книгу и его дело. Как вы помните, Бомбар в 1952-м пересек Атлантику на надувном плоту, дабы доказать: главный враг потерпевших кораблекрушение вовсе не физические лишения. Главный враг – отчаяние. С ним и надо бороться.

Дончо. Юлия как пианистка, естественно, более эмоциональна, чем я, экономист. Но поверьте, иногда цифры бывают красноречивей самых возвышенных слов. Вот несколько цифр. Около 200 тысяч человек в год терпят кораблекрушения. 50 тысяч находят место в шлюпках, но и они, за редчайшим исключением, погибают, причем 90 процентов в первые три дня. Тут есть над чем задуматься. Что же касается Бомбара, то я уточняю мысль Юлии: мы пустились тогда в круговерть черноморских штормов даже вопреки Бомбару. Бомбар считает спасательную шлюпку крайне ненадежным средством. Он убежденный сторонник надувных плотов. По мнению Бомбара, у спасательной шлюпки слишком много недостатков.

Юлия. Действительно. Из-за отсутствия киля шлюпка ужасно неустойчива. Зазеваешься с парусом при перемене галса или под. ставишь борт коварной волне, и того гляди перевернешься вверх килем. Но если не отдаваться на волю провидения, а бороться, бороться каждый час, каждый шаг, лодка становится надежной союзницей. Главное – не терять присутствия духа. И когда, помнится после трехнедельных испытаний мы однажды утром заметили на горизонте зыбкие контуры Кавказских гор, ликованию нашему не было предела. Мы доказали прежде всего самим себе: да, потерпевший кораблекрушение способен победить море даже на обычной лодчонке, какой на случай катастрофы оснащены все большие и малые корабли. Черное море стало воистину нашей соленой купелью. Я бы сказала, что 800 черноморских миль дались нам труднее 4800 миль плавания через Атлантику…

Дончо. Тем самым мы еще и еще раз пытаемся вселить уверенность в тех, кто оказался за бортом не по своей вине: можно не просто выжить в океане, но и пересечь океан, подчинить его своей воле.

Впрочем, и под небом Атлантики мы пережили немало горестных (и радостных!) минут. Поделюсь лишь главным впечатлением от всех наших плаваний: океан – живой друг человека. Друг требовательный, суровый и все же настоящий друг. В равной степени это относится как к Атлантическому океану, так и к Тихому… Хотя, сознаюсь, некоторые эпизоды нашего последнего плавания мне до сих пор вспоминать мучительно.

Третий этап экспедиции «Планктон» начался 17 марта 1976 года, когда мы отчалили от пирса Кальяо в Перу. Шлюпка «Джу» взяла курс на Полинезию. Впереди простиралась немыслимая водная гладь в 8 тысяч миль! На сей раз мы были уверены в успехе, как никогда. Ведь именно отсюда, из Кальяо, почти 30 лет назад отправился к берегам Полинезии Тур Хейердал на плоту «Кон-Тики». Правда, на плоту их было шестеро, шестеро мужчин плюс попугай, а мы «потерпели кораблекрушение», как обычно, вдвоем. К тому же, скажу без хвастовства, наша программа была намного насыщенней, ведь нам приходилось проводить множество опытов по программе ЮНЕСКО и Интеркосмоса.

Юлия. Уверенность уверенностью, но везенье тоже кое-что значит. И вот тут-то приходится с горечью сознаться – нам с самого начала не очень-то везло. На пятый день красавец морской лев весом эдак в полтонны принял, видимо, нашу лодку за некое морское диво и затеял вокруг нее довольно-таки впечатляющее игрище. В результате прочный стальной руль был смят в гармошку, и Дончо два дня не вылезал из воды, пытаясь расправить руль. Отчасти ему это удалось, но лишь отчасти – управление шлюпкой намного затруднилось.

Прошла неделя. Штормило. Однажды ночью, стоя у руля на вахте, я пыталась увидеть в разрывах клубящихся туч хоть кусочек звездного неба, чтобы сориентироваться. Неожиданно я почувствовала сильный удар в голову и вслед за тем надолго потеряла сознание.

Дончо. Я очнулся от ее крика, сразу же бросился к рулю. Он болтался под напором волн. Оглушительно хлопал парус. Жены в лодке не было. Как в трансе, я начал шарить по борту, ища в кромешной тьме страховочную веревку, которой мы всегда обвязывались. Веревка была туго натянута, и вот наконец я подтянул Юлию к борту. Она была без сознания, бредила. Оказывается, при смене галса ее ударил по голове гик – подвижная поперечина, поддерживающая парус. Все что я мог сделать – отнести жену под брезентовый навес, а сам принялся вычерпывать воду и единоборствовать с рулем. Так прошла ночь. Утром Юлия с трудом пришла в себя, но с этой злополучной ночи головные боли терзали ее до самого конца плавания.

Юлия. Да и зрение ощутимо ухудшилось. И все же я строго-настрого объяснила Дончо, что он не имеет права менять расписание наших вахт, пытаясь большую часть работы взять на себя. От этого в буквальном смысле зависела жизнь нас двоих. И счастье нашей дочурки Яны, ждущей нас в далекой Болгарии. Скрепя сердце Дончо вынужден был согласиться.

Пока мы таким образом выясняли семейные взаимоотношения, ветер усилился до штормового. Огромные валы с многоэтажный дом катились, как всегда, на закат. Ночью ветер совсем осатанел. Я уже подумывала разбудить Дончо и сдать вахту, как вдруг ощутила какое-то давление в ушах, как в самолете при резком наборе высоты, и сразу же увидела: мачта сломалась, как спичка, и исчезла в пучине. Дончо выскочил из-под навеса и бросился за борт: надо было спасать хотя бы парус или часть паруса.

Безрадостным представилось нам утро 2 апреля. Потеряна мачта, а вместе с ней и антенна радиопередатчика, поврежден руль. Мы в полном смысле оказались потерпевшими кораблекрушение. Ждать помощи неоткуда. В этом районе Тихого океана судоходство практически исключено – за все наше долгое плавание единственный раз возник на горизонте силуэт какого-то судна, да и оно нас не заметило.

Дончо. Поди заметь среди мастодонтоподобных волн нашу скорлупку с трехметровым подобием мачты – это все, что за два дня напряженных трудов удалось соорудить с помощью скоб и растяжек. А дальше что? Разумнее всего было вернуться, отремонтироваться и начать все сначала. Объяснения на семейном совете – плыть дальше или возвращаться – шли, естественно, на повышенных тонах. Однако решение было единодушным – попробуем продолжать путешествие.

Юлия, Мы не могли, не имели морального права повернуть назад, сдаться. Нет, уязвленное самолюбие тут было ни при чем. Мы хотели преодолеть собственные страхи и сомнения, доказать самим себе, на что мы способны в действительно критической ситуации.

Итак, вперед! Ветер с кормы, нос на закат, как писал когда-то Тур Хейердал. Правда, закаты и восходы мы видели редко – целый месяц, не прекращаясь, лил дождь. Я простудилась, поднялась температура, время от времени я впадала в беспамятство. Когда я приходила ненадолго в себя, всегда видела одно и то же: Дончо сидит у румпеля, порою от страшного перенапряжения он тоже на какое-то время впадал в забытье, а с неба все льется и льется вода.

Дончо. Через неделю Юлия более менее пришла в себя, и мы, посовещавшись, немного изменили маршрут. Мы спустились к экватору: течения там сильней, а ветры не столь коварны…

Когда выдавалась тихая ночка, океан преображался. Мириады ночесветок роились в его глубинах. Летучие рыбки с легким свистом парили во тьме, а над беспредельным, воистину великим океаном распростерся многозвездный небесный шатер. Время от времени среди непривычных для нашего глаза южных созвездий возникала светящаяся, как медуза, звездочка и уверенно плыла по океану небес – то был один из многочисленных спутников, бороздящих ныне околоземное пространство. Кажется, совсем еще недавно у себя, в Болгарии, в Родопских горах, мы вместе с Юлией точно так же вглядывались в ночное небо, ища рукотворную звезду. В ней парил над Землей Виталий Севастьянов, такой же, как Юрий Гагарин, синеглазый сын России. Это он окрестил нас «космонавтами океана», и я не знаю лучшей похвалы. Это высшая оценка наших усилий, трудов и стремлений.

Юлия. Я тоже думала не раз: а что же на деле значит это красивое словосочетание: космонавты океана? Наверное, не только то, что мы поставлены в сходные условия с космонавтами. Главное в другом. Если когда-нибудь в космос на долгие сроки полетит супружеская пара – наш скромный опыт им ох как пригодится. Мы же, по существу, ставим эксперимент на психологическую совместимость, исследуем одну из вероятностных моделей взаимного поведения в критической ситуации. Для меня слова Виталия Ивановича звучат еще и как напутствие: кто знает, может, и мы с Дончо окажемся в космосе – ведь опыт как-никак приобретен немалый. Если, конечно, все будет в мире спокойно…

Я не зря заговорила о мире в мире. Ночью сидишь на корме, крутишь ручку приемника, нашего неизменного безотказного ВЭФа, и тревога закрадывается в сердце… Расстрелы в Чили, взрывы в Ирландии. А однажды я услышала репортаж какого-то английского корреспондента из осажденного пособниками израильских оккупантов лагеря Тель-Заатар. Я слышала треск пулеметов, крики детей, стоны раненых. Там погибло несколько тысяч человек – и не столько от пуль, сколько от голода и жажды. Помню, я не выдержала и разбудила Дончо.

Дончо. В ту ночь под разрывы гранат и стенания умирающих в аду Тель-Заатара мне подумалось: настанет час расплаты за злодеяния нынешних преемников нацизма – сионистов. Воды всех океанов Земли не хватит им, чтобы смыть с себя кровь невинных арабских детей.

Юлия. Вот так мы и плыли еще два месяца – среди забот, тревог и радостей маленького земного шара, приносимых радиоволнами. Иногда, улучив минутку, я читала любимого Гоголя, а Дончо любимого Достоевского, он от него без ума. Пока прямо по курсу не восстали грозные буруны архипелага Туамоту. Сотни, тысячи кораблей нашли себе последнее пристанище среди этих острых, как лезвие, рифов. Здесь же, кстати, закончилось и героическое плавание «Кон-Тики». Будь у нас прежняя, семиметровая мачта и исправный руль, можно было бы попытаться обойти смертельно опасную коралловую гряду. А в нашем положении оставалось надеяться на собственную сноровку, а еще больше на удачу.

Дончо. Это походило на слалом среди грозных порогов сумасшедшей горной реки. Только вот масштабы били другие. Белый, весь в кипенн, водяной вал то швырял нас в пропасть, к своему подножию, то возносил к рваным зазубринам рифов. О руле и парусе не могло быть и речи. Все, что нам оставалось, – не разгибая спины, вычерпывать воду из трещавшей по всем швам шлюпки. Не берусь сказать, сколько времени мы так находились на волосок от гибели. Но вот нас проволокло-таки через гребень рифа, разъяренная пасть океана осталась позади, начался отлив, и мы поняли: на сей раз, кажется, уцелели.

Юлия. Воду мы вычерпывали до самого Таити, однако поднабралось ее многовато – свыше двух тонн, так что перед изумленными таитянами «Джу» появилась, возвышаясь над поверхностью океана всего на 20 сантиметров! К этому времени силы почти оставляли нас Дончо похудел на 14 килограммов, я, как обычно, на 6. Мы старались и вида не показать, что измождены, радостно встречавшим нас островитянам.

Дончо. Среди встречающих оказался и Бенгт Даниельсон, один из членов экипажа «Кон-Тики»! С того достопамятного плавания он так и остался на острове, посвятил жизнь изучению истории и нравов полинезийцев. Должно быть, лишь он один по-настоящему мог оценить нашу радость – ведь когда-то шестерка с «Кон-Тики» появилась здесь точно в таком же состоянии – донельзя изнуренные и переполненные счастьем!

Юлия. Поставив на Таити новую мачту и отдохнув, мы продолжили наш путь к Самоа. И снова бессонные ночи, шторма, грозные рифы. А перед самым концом экспедиции – на девяносто шестой день – все едва не кончилось плачевно. В узком проходе между двумя грядами рифов рядом со шлюпкой выпрыгнул из воды огромный кит. Он выпрыгнул почти отвесно, на мгновение как бы завис в воздухе, затем погрузился в волны и снова встал, прямой как свеча, возле борта. Он был ранен, а с раненым китом шутки плохи. Стоило ему хотя бы нечаянно задеть хвостом шлюпку – и… Но и на этот раз мы, как говорится, вышли сухими из воды.

Дончо. Да сопутствует нам удача и в очередном этапе экспедиции «Планктон» – кругосветном плавании на шлюпке «Джу», которое мы намерены совершить в ближайшие 2–3 года. Уже. теперь мы втроем готовимся к этому эксперименту. Почему втроем?

Юлия. С нами поплывет наша дочь, Улыбашка Яна. Вот уж ей-то наверняка доведется летать еще и к другим планетам. Ведь ей жить в третьем тысячелетии.

* * *

Экспедиция через· Тихий океан закончилась успешно. За три с лишним месяца отважные мореходы сделали массу интересных наблюдений, сняли телевизионный фильм. Сейчас Дончо и Юлия Папазовы пишут книгу о своем плавании. Ее с нетерпением ждут тысячи и тысячи людей – все те, кто следил за героической эпопеей «космонавтов океана»…