Дончо
Сегодня, 26 июля, мы покинули Апиа.
На пристани все наши знакомые.
Я попросил м-ра Эванса дать прогноз погоды. Он невнятно пробормотал что-то вроде «погода хорошая». Большего мне не удалось от него узнать.
Пропал наш флаг. Я был вне себя от злости. Этот флаг развевался над лодкой во всех экспедициях. В тихоокеанское плавание я взял его из Морского музея в Варне, где выставлена наша старая лодка. В Апиа кражи – явление частое, но на «Джу» никто ничего не тронул, хотя все было открыто. Видимо, болгарский флаг похитил любитель сувениров. Самоанцы воруют только у богатых. Таким способом они борются за равенство.
Отошли от пристани ровно в 11 часов. За пять минут до этого начался дождь. Его не было дней десять. Появилась радуга. Скорее, пятно радужной расцветки. Оно пристроилось у подножия гор. Столь необычную радугу я еще не видел.
Ход хороший, и до сумерек мы минуем рифы, которые подстерегают нас в проходе между островами Уполу и Савайи.
Вода здесь совершенно прозрачная, и по ее цвету легко угадать подводные скалы. Очень внимательно слежу, но все же дважды прошли над опасной мелью.
Волны небольшие.
Проход между двумя островами отмечен на карте. Нужно взять правее второго маленького островка, рифы окружают его со всех сторон. Свободное от них пространство не более трех-четырех кабельтовых.
Неожиданно впереди появилось сразу три островка. На карте же нанесены только два. Пока я ломал голову, чему верить – собственным глазам или карте, крайний остров превратился в полуостров.
Сразу за проходом ветер усилился. Измерил его скорость: около 7 баллов по шкале Бофорта. Всего за полчаса нас осадили гигантские волны. Я убрал стаксели, и мы идем лишь на зарифленном гроте. Хорошо, что сообразили взять рифы еще до отплытия. Истинное удовольствие брать рифы в портовых водах. По прежнему опыту знаю, что, как только выходишь в открытый океан, разыгрывается шторм. И никакие прогнозы и капитаны портов не в силах его отменить.
Джу
Последний переход. Барометр начал с того, что через несколько часов после выхода из Апиа упал на пять делений. Капитан Эванс объявил, что прогноз обещает хорошую погоду, но, сколько мы ни допытывались, ничего более конкретного из него не смогли вытянуть. Было ясно, что прогноза погоды он не знал. К шести часам вечера, только вышли из прохода между островами Уполу и Савайи, где ветер был не особенно сильный, небо неожиданно потемнело и хлынул проливной дождь. Впереди непроглядная водяная пелена дождя. Так продолжалось несколько часов. Никакой видимости! Дончо ужасно боялся, что врежемся в остров.
Снова отовсюду потекло. Моя койка тут же намокла. И опять мы натягиваем на себя полный комплект непромокаемой одежды и т. д. и т. п. Но все равно промокли до нитки. Как удалось разминуться с островом – не знаю. Полуденная обсервация показала, что мы находимся на широте Савайи и что течение отнесло нас к нему, потому что мы следовали в направлении 220–230°.
Ночью дул очень сильный порывистый ветер. К утру Упал до 6 баллов. Волны накатываются на лодку одна за другой, поскольку мы идем к ним бортом. Все происходящее мне давно знакомо и писано-переписано. Я только стискиваю зубы и твержу себе: «Еще немного, еще немного».
Дончо
Шторм
Дождь усиливается.
Джу несет вахту, и я ей не завидую. Одежда вскоре опять будет прилипать к телу, и мы снова начнем классифицировать: сухая, полусухая, мокрая, насквозь сырая. Уже на полусухой фазе чувствуешь, что продрог. Здесь сейчас разгар зимы, и нам еще придется немало подрожать.
Часов двадцать – тридцать мечемся, словно мы на родео. С одним гротом делаем по шесть узлов. Ветер и скорость изрядные. Гребни волн ломаются у борта и заливают лодку. Буря прижимает нас все ближе и ближе к острову Савайи, и боюсь, как бы мы не налетели в темноте на какой-нибудь риф. Я интуитивно ощущаю близость суши. И это странно, потому что идем мы по направлению 240° и обязательно должны пройти вдали от берега. Снова невидимый враг – течение – зло шутит с нами.
Волны швыряют лодку, словно скорлупку. От ливня и брызг насквозь мокрые.
Все лицо залеплено морской солью. И опять меня схватила морская болезнь. Во время ее приступов иногда хочется завыть. Будто какой-то садист не переставая сверлит буравом желудок и голову. Я делаю свое дело, но сам словно очумелый. Знаю, болезнь продержит меня в своих лапах дня два-три.
Обсервация в полдень показала, что мы находимся на 13°41 южной широты. Прошли на волосок от Савайи. Предчувствие не обманывало меня.
«Джу», вся в пене, стремительно мчится вперед. Когда сквозь тучи пробивается луч солнца, на брызгах, разлетающихся из-под носа лодки, образуется радуга. За кормой остаются длинные белые ленты. Они называются кильватерной струей. По ней можно определить приблизительно угол дрейфа.
Ветер усиливается. В воздухе висит водяная пыль.
Очень хочется, чтобы ветер был послабее. Идем на зарифленном гроте.
За тридцать два часа прошли 140 миль. Средняя скорость – 4,3 узла.
Джу
Весь день погода то и дело меняется, но волны явно становятся меньше.
В рубке полная неразбериха. Всюду разбросаны мокрая одежда, упавшие предметы, карты, справочники. А ведь я рассчитывала, что в последние дни буду укладывать багаж, готовить «Джу» в обратный путь, в Болгарию, чтобы не заниматься этим на Фиджи.
Писать не хочется. Чувствую страшную усталость. Тысячи раз повторяемые движения вызывают боль во всем теле. Сижу у руля и лишь стараюсь не упасть да глаза держать открытыми.
Дончо
Дело не только в химии
В наше время часто говорят об экологии и стрессах. Может, в этом и кроется причина известности экспедиции «Планктон». Уже десять лет в четырех экспедициях мы систематически и методично изучаем состояние стресса у человека и его последствия. Во многих публикациях я читал, что длительные стрессовые ситуации серьезно подрывают здоровье человека, но мы этого не чувствуем по себе. Наоборот, теперь, когда целиком выяснили свои возможности, думаю, мы способны пройти и через более тяжкие испытания. Вероятно, во многих случаях непрерывный стресс и в самом деле наносит вред. Верю, что это так, но следует учитывать и влияние многих других факторов. Может быть, если любишь свою работу, видишь в ней смысл жизни, если доволен свершенным тобой, пользуешься достаточным признанием, если не потерял уважение к самому себе, если любишь землю и жизнь, отрицательное влияние стресса ограничивается. Иначе чем объяснить, что в определенных ситуациях одни падают духом, а другие, наоборот, бурно проявляют себя? Или чем объяснить невероятную работоспособность сотен людей, живших и творивших в условиях непрерывного стресса? Иногда, упрощая суть дела, утверждают, будто стресс – это чуть ли не чистая химия. Прогресс науки и медицины дает нам все более убедительные, материалистические объяснения духовных процессов. Неопровержимо доказано: в критических ситуациях в крови человека увеличивается содержание адреналина, но я не могу согласиться, что вся в целом реакция человека на внешние раздражители зависит лишь от этих факторов. Я не думаю, что характер человека определяется исключительно деятельностью желез внутренней секреции.
Планы
В последнюю, кругосветную экспедицию мы еще подробнее и углубленнее будем изучать стресс. Намереваемся привлечь к этому и эндокринологов, но выводы сделаем лишь после того, как сопоставим результаты тестов. Задача облегчается тем, что мы будем располагать данными двенадцатилетних наблюдений за одними и теми же людьми. Особенно нас интересует динамика изменения личности и ее реакции. Как долго при наилучших показателях можно работать и творить в тяжелых условиях? Как изменяются мотивации и желание работать? Какое влияние на интерес оказывает профессия? И т. д.
Тщеславное одиночество
Некоторые с умилением и печалью пишут о новых отшельниках, которым море заменило досадную современную жизнь. Журналисты, писатели и читатели захлебываются от восторга, что есть, дескать, еще люди, способные порвать с городом: с его загрязненным воздухом, с шумом и кошмаром городского движения. Даже завидуют им. От странствующего одиночки требуется немного, чтобы стать любимцем публики: достаточно «приправить» свой рассказ о штормах пророческими предсказаниями вырождения человечества, гибели флоры и фауны.
С еще большим восторгом принимают тех, кто оставляет при этом любимую семью, интересную работу и солидное положение. Их назидательным примером размахивают и смущают сонмы скучающих чиновников.
С нами дело обстоит иначе. Наши экспедиции – это не бегство от цивилизации и не компенсация ее недостатков. Мы уходим в океан как экспериментаторы и возвращаемся. Мы любим море, но и не отрицаем современную жизнь. За десять лет исследований по программе «Планктон» мы совершили невероятное – не порывали со своей профессией, не чувствовали себя пришельцами на суше. Теперь я хорошо знаю: куда удобнее и легче целиком отдаться страсти, увлечению морем, тем более что заодно обретаешь и общепризнанное алиби своим житейским неудачам. Наши многолетние экспедиции и их результаты позволяют мне говорить об этом столь уверенно. Давно уже меня волнуют подобные мысли, но я не смел их высказать вслух, ибо люди могли обвинить меня в незнании моря, жизни и т. д. Теперь и я стал старше, и за спиной тысячи миль, пройденных по морям и океанам необычнейшим способом.
Пусть на меня не сердятся моряки. Я отдаю себе отчет: если бы я был профессионал, было бы по-иному. Но мои слова и мысли обращены не к профессиональным морякам, а к тем, кто собирается отправиться в морское плавание, к яхтсменам-любителям, из числа которых, как правило, выходили известные потом путешественники и спортсмены. Как бы ни было заманчиво море, как бы мы его ни любили, настоящая жизнь для нас – на суше. Не следует морем компенсировать собственные разочарования или ради него отказываться даже от частицы прекрасного в жизни. Намного полновеснее и счастливее чувствуем себя, когда сочетаем море с работой по профессии. Разумеется, это нелегко, но в жизни все истинно ценное достигается трудом и старанием.
Вот уже несколько лет нам знакома в какой-то мере слава. Вероятно, потому, что каждая следующая экспедиция была более трудной, или, возможно, муки подготовки к ним открыли нам глаза, но мы поняли, что известность, слава – тленны, преходящи, и нам стало совершенно ясно, что мы бы не смогли всю жизнь проводить экспедиции в экстремальных условиях.
Как бы я себя чувствовал спустя годы, когда силы оставят меня? Что бы я делал, если бы не имел корней на суше, не владел профессией?
Я и сегодня остаюсь экономистом, стараюсь не отстать от современных требований экономической науки. Мне это нетрудно, поскольку я люблю свою специальность. Но есть тут и другое. Я полагаю, коль случилось так, что ты стал примером для молодых людей и тебе верят, ты не вправе позволить себе стать иным, ты должен всю оставшуюся жизнь прожить так, чтобы никто не смог сказать: «Эх, а какой был парень!»
Юбилей переоценок
Сегодня ровно сто тридцать четыре дня, как мы покинули Кальяо. Как далека теперь Южная Америка и как близок конечный пункт экспедиции! До сих пор никому еще на свете не удавалось провести столько времени на спасательной шлюпке в открытом океане, причем добровольно.
Эти месяцы неопровержимо доказали поразительные возможности спасательной шлюпки. На своей «Джу-V», серийного производства, изготовленной в точном соответствии с требованиями Международной конвенции по охране человеческой жизни в открытом море, мы прошли через свирепые ветры, через изматывающие штили и жестокие штормы. Молодец, лодочка! Браво, «Джу»! Я и представить себе не могу, как бы я добрался сюда без тебя.
Южная широта 14°35 , западная долгота около 175°30 .
Долготу снова определяем по заходу солнца. Сегодня в последний момент набежали облака, и я не совсем уверен в своих измерениях.
Впереди еще около 450 миль. Ровно 1/18 пройденного пути. За сколько дней пройдем оставшееся расстояние?
Погода улучшилась. Ветер 4 балла. Юго-восточный. Идем на гроте и стакселе. Курс по компасу 210°. Галфвинд дует перпендикулярно в левый борт, и дрейф составляет около 20°. Чтобы идти нужным, истинным, курсом, необходимо учитывать поправку компаса (склонение + девиация). Общая поправка компасного курса + 9°30 . Значит, наш истинный курс – 239°30. Если будем идти этим курсом, то нам удастся каждый день склоняться к югу по 60 миль. Если, разумеется, позволит погода.
В том, что мы отклонились от курса, виновата буря, трепавшая нас в первую ночь после отплытия с островов Самоа. Пролетели 100 миль и не успели спуститься южнее даже на пять миль. Теперь придется наверстывать.
Чувствуем себя хорошо. Если не считать проклятую морскую болезнь. Мне с ней не повезло. Всякий раз, как только покидаем сушу, она берет меня в оборот.
Соревнование с барометром
Не могу подобрать себе удобную одежду. Если одет в фланелевую рубашку и шорты, то мерзну, теплая шерстяная быстро намокает под брызгами. А в водонепроницаемом костюме покрываешься испариной. В океане одежда – вечная забота, и нужно иметь ее как можно больше. Быстро намокает, да и ветер часто крадет ее и уносит в океан. Мало приятного – лишиться последней куртки. Ветер пристрастился к моим головным уборам. А с непокрытой головой я не могу находиться на солнце. Поэтому всегда запасаюсь достаточным их количеством.
Со вчерашнего дня не видели солнца. Небо свинцовое, хмурое. Облачность низкая, и в таких условиях трудно будет заметить острова. Это меня тревожит, потому что нам предстоит пройти через большую часть архипелага Фиджи. Впереди нас ожидают 832 острова и бесчисленное множество рифов.
Барометр невозмутимо предсказывает хорошую погоду. Мы с ним соревнуемся в оптимизме. Хорошо бы он оказался прав: для прохода среди островов приличная видимость важнее всего.
Джу продолжают терзать головные боли. На Самоа она чувствовала себя хорошо. Голова не болела. А тут стоит ей чуть напрячься или переутомиться, как боли начинаются снова.
О продуктах и воде не беспокоимся. Мы уже так близко от конечной цели, что сможем выдержать и голод, и жажду. Хоть одна из постоянных забот отпала.
Джу
Уже четвертый день мы не снимаем водонепроницаемые костюмы. Или идет дождь, или волны заливают, или дружно одолевает сразу и то и другое. Но зато мы птицей летим вперед. Проходим за сутки по 100 миль. И все ближе, ближе заветный берег… Со вторника не можем определить координаты лодки. В тот день, перед обедом, облачная пелена закрыла солнце, вчера его вообще не было, сегодня примерно та же картина. Чистого неба на закате я не видела со дня отхода из Самоа. Упорно стремимся выйти на 16°30 южной широты – на этой широте находятся подходы к Суве. С большим трудом дается нам спуск к югу: слишком велик дрейф. По сути дела, это самый большой дрейф – идем с ветром галфвинд, и поэтому волны бьют прямо в борт. Заливают лодку, когда им вздумается. Но еще немного терпения! Плотные, темные дождевые тучи обложили небо. За утреннюю вахту меня семь раз поливал дождь. А «равнодушник» будто замер и упорно вещает хорошую погоду. Может, она и в самом деле установится?
Дончо
Череп для украшения
Насекомых и паразитов обливаем струями лучшего, судя по рекламе, американского препарата. Он оказался очень эффективным в первые четыре дня. Теперь насекомые снова размножились. Если бы на этикетке препарата написали, что его действие ограничивается четырьми днями, я бы, пожалуй, поверил, что Полинезия – царство честных торговцев. Все это в целом напомнило мне бизнес Энди Таккера и Джеффа Питерса на порошке против взрыва керосиновых ламп.
Снова налетел шквал с дождем. Ветер набирает силу. Для нас это не было неожиданностью, мы внимательно следим за небом. Если низко над горизонтом появляется темное, соединенное с морем облако, мы спешим взять рифы или убрать грот.
Фаза «полусухие» сменилась фазой «мокрых» и нервных экспериментаторов.
Ах, эта ласка!
Джу поцеловала меня, и в тот момент умчалась за борт моя любимая черная кепка. Мы сшили такие кепки вместе с Митето Езекиевым и красовались в них на софийских улицах.
У меня осталось четыре головных убора. Если удастся выпросить у Джу ее тропический шлем, они могут улетать в океан каждый день по одному. Как приятно, когда есть достаток нужных вещей. Всего нам хватает, даже нервов.
Видимость плохая. Тревожит, как удастся войти в проход между рифами. Его можно заметить только вблизи.
День рождения Яны
30 июля, три года назад, родилась Яна, моя Улыбушка.
С другого конца света целую ее, желаю здоровья и бодрого духа.
Странно, но я не чувствую, что нахожусь очень далеко. Меня не покидает ощущение, будто идем мы прямиком в Болгарию. К Яне, маме и друзьям.
Дважды в сутки тщательно проверяю свое хозяйство: мачту, ванты, фалы, шкоты, паруса, румпель и т. д. Ежедневно завожу двигатель минут на пятнадцать для подзарядки аккумуляторов. В головку цилиндра попадает вода. Закрыл отверстие выхлопной трубы. Боюсь, как бы мотор снова не отказал.
Только что окатила волна. И это в рубке! Джу не везет: и эта ее вахта будет «мокрой». Не прошло и двадцати минут, как она промокла до нитки. И в таком виде – до конца дежурства. Не переодевается, потому что, если намокнет и последняя одежда, ночью будет мерзнуть. Днем холод переносится легче.
Милая Яна, я ждал, что хотя бы в твой день рождения погода улучшится. Он, конечно, никак не связан с нашими невзгодами, но мне хотелось провести его в спокойной обстановке. Однако ветер крепок и резок. И всюду волны и вода. Вопреки стихии стараюсь максимально выдержать курс против ветра. Выжимаю все возможное из себя и лодки. Снова бьемся за каждую милю, за каждую минуту широты Сувы.
Сейчас Джу на вахте, в окружении рева бури и грохота волн. Промокла насквозь, но сидит стиснув зубы.
Наступили тяжелые времена. Солнца нет, звезд нет. И мы не знаем, где находимся. А тут полно рифов. Где-то прячется маленький маяк, но в такую погоду он не виден и в трех милях.
Второй день плывем наугад, не определив координаты. Несет нас течение, но я и представления не имею, в каком направлении и с какой скоростью. А ведь ошибись мы совсем немного, всего на полмили, можем разбиться о рифы. Только бы эти тучи исчезли и появилась видимость! Давно уж так не сжималось сердце перед неизвестностью. Цепенею от страха, когда подумаю о предстоящей ночи. Эта ночь решающая. Завтра будет спокойнее.
Джу
Как загипнотизированная, думаю лишь о Болгарии. Проснулась в слезах – снова снилось, что я в Софии…
Сегодня день рождения Яны.
Не могу думать ни о чем другом.
Апиа мы покинули радостные, полные энергии. Похоже, уже крепко переутомлены, если всего несколько дней плохой погоды смогли так изнурить нас обоих. Тяжело на душе. Не могу понять, или я об этом думала, или мне приснилось, будто с мамой случилось что-то очень страшное. Не хочется рассказывать об этом Дончо. Чтобы меня успокоить, он скажет – нервы, и, вероятно, будет прав. Но откуда взялась эта тревога в сердце? Не могу избавиться от дурных мыслей. Что может произойти с мамой?
О Яне не думается со страхом. Только хочется, чтобы мы были поскорее вместе. Теперь я даже не боюсь, что она не узнает нас. Когда мы уходили в плавание по Атлантическому океану, оставили ее восьмимесячной, а спустя пять месяцев она сразу узнала меня при встрече.
Не беспокоюсь и за отца, мы по характеру похожи. Оба оптимисты. Знаю, что он постарается заглушить собственную тревогу бодрыми предсказаниями, которые будет внушать и маме. Но за маму тревожусь. Какое-то смутное беспокойство терзает меня.
Из-за усталости могу думать лишь о том, какая нас ждет погода и как там чувствуют себя самые дорогие мне люди. Все другие волнения отпали.
Дончо
Мчимся на рифы
Ура! Радиопеленгатором засекли авиамаяк Нанди. Пять раз проверили направление: находимся между 230° и 235°.
Вооружившись долгожданным радиопеленгом, я вошел в рубку, чтобы, проложив его на карте, хотя бы грубо определить, где мы находимся. Одним радиопеленгом с достаточной точностью этого не сделать. Нужно иметь хотя бы два, а еще лучше – три.
И – о ужас! Оказалось, мы в двух милях от рифов и нас несет прямо на них. Да к тому же я ошибся в расстоянии на целых 75 миль. Невидимое, тайное течение сыграло со мной плохую шутку. Нужно немедленно начинать идти против ветра курсом 120°.
Из всех событий тихоокеанской экспедиции мне никогда не забыть падение Джу, сломанную мачту, свирепый марааму, марш к рифам Апиа и этот курс 120°. Прямо навстречу буре.
На карте вокруг маяка очертил зону предполагаемой видимости и быстро рассчитал оптимальный курс: он был близок к 130°. Но выдержать его на нашей лодке немыслимо. В лучшем случае сможем держать курс 205°, но это как раз идеальный курс, чтобы сесть на рифы.
Вся надежда – на двигатель. Завели мотор и помчались вскачь по волнам. Лодка зарывается носом. На нас хлынула лавина воды. Отовсюду летят водяные брызги. И каждые три секунды лодку сотрясает страшный, заглушающий рев стихии удар в дно. Ударяемся о воду, падая в бездну с многометровой высоты. Это все равно, как если бы «Джу» бросали на булыжную мостовую.
Сухой, полусухой, мокрый, совершенно мокрый! Теперь, сколько бы на тебя ни обрушивалось воды, сколько бы раз тебя ни окунали в нее, ты останешься совершенно мокрым.
В этот «прекрасный» полдень меня не покидает мысль: наш «киль», то есть соединительная планка между двух пластмассовых скорлуп, в любой момент может не выдержать и тогда лодка расколется пополам. Как яйцо, как пластмассовая мыльница.
Но мы продолжаем мчаться вперед.
Брызги больно бьют по лицу. Глаза налились кровью, и я почти ничего не вижу. Снял очки, потому что вода заливает их, и я не могу следить за показаниями компаса. Только бы лампочка у компаса не погасла!
Канистра улетела, я остался
Пока светло, решил залить в топливный бак канистру горючего, чтобы твердо знать, что его хватит на всю ночь. Только стал лить его в бак, как налетела огромная волна. Я мельком увидел ее за спиной. Она перекатила через плечи, за ней – вторая, третья.
Палуба на ладонь в воде. Вода попала в топливный бак. Заливное отверстие находится на палубе, и я не успел его закрыть: волной меня отшвырнуло к борту. Но все же остался в лодке. Вцепился в шкот. Канистра с горючим улетела за борт.
Двигатель продолжает работать. Видимо, попавшая в бак вода осела на дно. В голове промелькнуло: если бы двигатель вот так же работал перед Самоа, мы не попали бы в то отчаянное положение, когда совершенно беспомощные летели прямо на рифы.
Минуты через три-четыре мотор заглох. Без всякого предупреждения.
На мгновение я ощутил зловещую тишину. И лишь потом услышал, как ярятся волны, шипит и свистит ветер. Нас снова понесло на ближайшие рифы. Ветер дул все в том же направлении, и ставить паруса было бессмысленно.
Наша жизнь зависела от двигателя. Нужно любой ценой заставить его работать. Гребной винт должен вращаться. Нам надо бежать от опасных рифов.
И я вступил в битву. Когда в дизельный двигатель попадает вода – дело плохо. Особенно перед рифами, когда волны бушуют, а у тебя считанные минуты. Я лихорадочно стал отвинчивать гайки, продувать трубки и соединения. Вода попала даже в камеру сгорания. Там, откуда поступает горючее, собралась лужица морской воды. В жиклерах, в насосе – всюду вода. Работал как сумасшедший. Знал, что быстрота – решающий фактор. Но время летело. Незаметно прошло двадцать минут, затем полчаса. Джу подавала инструменты и тревожно всматривалась в сумерки. В любой момент ждали появления рифов.
До заправки двигатель работал около получаса, и мы удалились от рифа менее чем на милю. Ветер сильный, да и дрейф велик. Течение тащит нас как Раз на риф. Я прикинул: в нашем распоряжении было самое большее около полутора часов. Если за это время мотор не заработает, остается лишь надеяться на невероятную встречу с каким-либо судном.
Все мои мысли заняты двигателем. Ничто другое сейчас не волнует. Вокруг все залито горючим. Без передышки кручу заводную ручку и слежу, когда же наконец из насоса начнет поступать горючее.
Волны швыряют лодку, я больно ударяюсь в тесноте моторного отсека, но не выпускаю рукоятки. Думаю, тогда я уже был сильно зол. В довершение всего требовалось отвинтить соединения. И, как это всегда бывает, нужный ключ от шестигранных гаек выскользнул из рук и ушел под воду на дно лодки. Он изготовлен по английскому стандарту, а другие, что находились под рукой, сразу же сминали грани гаек. С помощью молотка и отвертки мне удалось-таки отвинтить и самые неподдающиеся гайки.
И опять сражение с заводной рукояткой.
Джу отвечает за волны. Оберегает меня от них. Скорее даже – от крышки моторного отсека, которая то и дело захлопывается и бьет по голове. Но главная обязанность Джу – вычерпывать воду из лодки.
Решил, что теперь-то уж все в порядке. Подсоединил аккумулятор, включил стартер. И… ничего! Будто я и не возился с мотором. Две или три минуты пытался завести двигатель с помощью аккумулятора. Никакого результата. Едва не посадил его. Он и без того при последнем издыхании. Снова, уже в который раз, завинтил все крепления и бросился к заводной рукоятке. От усталости пересохло в горле. Едва перевожу дыхание. В груди все горит, будто вдыхаю раскаленный пар. Руки слушаются с трудом, но нет на свете силы, которая смогла бы оторвать меня от рукоятки. Я буду ее крутить до тех пор, пока двигатель не заработает. И тут я вспомнил о тюбике со старт-палом. Перед самым отъездом из Болгарии его принес наш друг – начальник ремонтной мастерской ВМФ Господин Тодоров. Я несколько минут впрыскивал содержимое тюбика через фильтр и пытался, включая аккумулятор и стартер, завести мотор. Двигатель несколько раз чихнул, послышались глухие удары детонации, словно кто бил молотком. Перестал впрыскивать, и дизель заглох. Я смотрел на него с жгучей ненавистью. Явно, горючее в камеру еще не поступает, но мотор уже подал признаки жизни. Снова перекрыл поступление воздуха. И опять – аккумулятор, стартер, старт-пал.
И мотор заработал!
Мы спасены.
Обрадовался ли я? Хорошо ли мне было? Нет! Я абсолютно ничего не чувствовал. По крайней мере в ту минуту. В такие моменты превращаешься в автомат.
Не воспринимаю тяжелых ударов крышки моторного отсека по голове. Не ощущаю боли окровавленных пальцев.
Ветер бешеный. Чтобы избежать встречи с рифами, нужно двигаться точно против ветра. И мы бросились ему навстречу. Снова на нас обрушилась огромная масса воды. Часть ее скатывалась обратно в океан, другая уходила под палубу. И снова мы схватились за ведра. История, случившаяся с нами перед Папеэте, повторяется, но здесь, я знаю, битва продлится всего три часа. Именно столько, сколько необходимо, чтобы уйти от рифов и войти в зону маяка. Как бы вода ни поливала меня, но у румпеля я все-таки отдыхаю. Это куда спокойнее, чем биться с двигателем.
Никаких ориентиров
Еще немного – и поднимем паруса.
Льет дождь, видимость – хуже некуда. Волнуюсь, потому что ночью надо обязательно увидеть спасительный свет маяка. Это единственный надежный ориентир на нашем пути. Облачно, и я не могу определить наше местоположение.
Что с нами станет, если мы не обнаружим маяка? Окажемся во власти бесчисленных рифов и островов? Третий раз в жизни осознаю большое значение маяка. Об этих районах океана можно говорить много добрых слов, но только не о береге как спасителе. Ведь перед ним вас подстерегают рифы. А ночью они для мореплавателей – верная гибель.
Волнение усиливается. Снова всюду вода. Лодку веду без желания. Не верю в пеленг. Быть того не может, чтобы я ошибся на столько миль. И Джу ему не верит. Ругает. Она тоже опирается больше на опыт и интуицию.
Мысль о маяке не выходит из головы. Он действует в радиусе пятнадцати миль. Но в данный момент видимость всего лишь около одной мили. Чтобы попасть в освещаемую маяком зону, нам надо пройти еще мили четыре. Но маломощный двигатель еле тащит лодку против ветра и волн. Потребуется еще около трех часов. Лодку давно заливает. Один из нас сидит у руля, под потоками воды, другой ведром вычерпывает воду из лодки. Видимость ухудшается. Плохо, когда ты, не зная точно, где находишься, ищешь некий призрачный свет как дар судьбы. Рев двигателя помешает нам вовремя услышать шум прибоя у рифов. Эх, был бы выбор! Стихия снова поставила нас перед свершившимся фактом. Объявила нам шах…
Самая тяжкая ночь
Заглушил двигатель. Ставлю паруса, и мы отдыхаем.
Направляю лодку к предполагаемому месту острова Вити-Леву. На нем Сува, столица Фиджи.
В эту ночь в который раз наши спутники – кромешный мрак и тревога. Остерегаемся тысячи вещей. Каждую минуту может произойти непоправимое.
Глаз не смыкаем. Всю ночь напряженно вглядываемся в темень. Знаем, что окружены рифами, островами. Но никакого маяка. Дождь не прекращается. Ждем, вот-вот окажемся в зоне прибоя. Снова надели спасательные жилеты. Снова собрали мешки с документацией, вложили пенопласт, чтобы их выбросило на берег. Молчим. Джу следит за появлением скал с левого борта, я – впереди и справа. Нервы натянуты до предела: когда увидим риф, в нашем распоряжении останутся буквально секунды.
Опасность отовсюду
Скверно на душе, когда знаешь, что со всех сторон тебя подстерегает опасность. Как ни стараешься проникнуть взглядом в темноту, видишь лишь метров на десять вперед. Напряжение растет. Нет и следа от прежней усталости. Нынешняя ночь – последняя схватка со стихией. Нам и нужно-то немного, совсем мало – увидеть маяк. Или дождаться дня. Но маяка нет. Нет и рифов. Почти физически ощущаю опасность и близость земли. Мы в западне. Если бы можно было убрать паруса и подождать до утра! Но течение здесь сильное, и если нас выбросит на рифы, то и сам черт не спасет. Остается одно – двигаться под парусами с малой скоростью. Если лодка потеряет ход, она станет неуправляемой, сколько ни двигай тогда румпель.
Минуты превращаются в часы. Ночь подходит к концу. Глаза устали от непрерывного всматривания во тьму. Никаких огней. Никаких признаков рифов и островов. Не могу сказать, что время течет медленно. Оно просто перестало быть для нас фактором. Все иное отодвинулось. Стало ненужным. Но, честное слово, мы не считаем себя слабыми, обреченными. Ни на мгновение нам не приходит в голову мысль смириться.
Заканчивался десятый час с момента наступления сумерек, как вдруг Джу крикнула:
– Животное, огромное животное! Вижу его спину.
Это был остров.
Мгла на какую-то долю минуты рассеялась, и мы увидели землю.
Не могли определить, что это за остров. Не понял я, и какое до него расстояние. Если неизвестна высота острова, сделать это очень трудно. А знать расстояние важно, потому что рифы обычно расположены в миле от берега. Пока мы гадали, остров скрылся. Было 4 часа 45 минут. До рассвета оставалось еще около часа. Долгим же он нам показался. Мечтали о том, чтобы часы летели. Чуть раньше мной владело смутное чувство близости земли. Теперь же мы были уверены, что ее нет.
– Джу, мы в ловушке. Остается еще немного. Дождаться бы только зари. Скорее бы рассвело.
Считаем каждую минуту.
А были совершенно беззащитны. До отчаянья, унизительно беззащитны.
Ждем добра в окружении дурных примет. Нужно зажать себя в кулак и не думать об опасностях. И в то же время надо быть начеку. Я убежден: чтобы выжить среди сонма опасностей, необходимо выбросить из головы все. Должны остаться только воля, внимание и терпение. И нельзя недооценивать последствия.
Знать их, предвидеть, но не позволять, чтобы они довлели над тобой. Таков, по-моему, рецепт, позволяющий сохранить нервы крепкими, а волосы черными. И веру в свои силы, в успех. Ты должен сам себе внушать, вколачивать в сознание, что победа останется за тобой, что ты сильный, что именно ты тот человек, который никогда не сдается.
Вокруг все еще непроглядная темень. Мы для себя определили, что светать начнет в половине шестого. Но плотные тучи обложили небо, не позволяя солнцу взойти в назначенное нами время.
Рассвет не торопится
К шести часам ночь начала отступать. Иначе и не могло быть. Вращение планеты происходит по неизменным законам. Как мы обрадовались, как торжествовали, когда зримо ощутили далекое сияние утра. Мы обнимались, целовались, словно рассвет – это наша заслуга.
Предметы стали обретать форму и цвет. Сначала тона черные, потом серые. Чуть позже появятся яркие краски. Это мой любимый час. Вновь и вновь восторгаюсь тогда оранжевой лодкой, сочными цветками на полотенцах.
Не перестаю думать: когда мир расцветится красками, все придет в норму. Тогда уже не сможем спутать синее с зеленым.
Пока же преобладает серый, холодный цвет. Еще немного, еще с полчаса. С Джу обмениваемся короткими фразами. И педантично считаем время. Еще тридцать минут, еще двадцать семь, еще двадцать пять.
Дождь продолжает лить. Когда предметы мокрые, краски ярче. Я рад этому – быстрее распознаем рассвет.
Нервы натянуты как струна. Все время ждем удара о рифы или внезапного появления белой полосы прибоя. Единственное утешение – двигатель работает. Я часто его включаю, чтобы он не остыл. И чтобы быть уверенным: в нужный момент он нас не подведет.
Остается двадцать минут.
Островов нет. Рифов – тоже.
Видимость все еще плохая. Внимательно смотрим по сторонам: можно наскочить на риф в последнюю секунду.
Наконец, загорелась заря. Где-то далеко, снизу, из самой глубины океана солнце послало робкий луч. Но вокруг нас пока лишь бледно-фиолетовое сияние. Даже нос лодки еще не различим.
Мало-помалу день разгорался. Наш день! Самый желанный.
Силуэты трех островов вырисовались на востоке. Потом их стало четыре. Затем – восемь.
Знаем свое дело
После долгого невезения смог определить точное местонахождение лодки. Помог ручной компас. Купили его в Норвегии через посредство фирмы «Трансимпекс», но получили лишь за три дня до отъезда из Болгарии.
Что испытываем? Торжество и радость.
Теперь мы знаем, где находимся. Мы даже и не подозревали, каким невероятным зигзагом прошли мимо нескольких островов и рифов, пока добрались сюда.
Я не в силах объяснить, каким образом нам удалось провести «Джу» через этот лабиринт. Совершили головокружительный слалом. Но завершилось все удачно. И нашей Яне выпало счастье. Впервые. До сих пор нам не везло. Теперь я спокоен. Через час-другой выйдем на фарватер, по которому идут суда, и маяки уже до конца будут указывать нам верный путь.
И действительно, маяки нас приняли. Наконец-то мы на пути, огражденном современным навигационным оборудованием.
А дождь продолжает лить. Безумно устали. Нет уже сил долго радоваться тому, что близки к конечной цели, хотя столько ждали этой минуты. Последний этап экспедиции дался очень дорогой ценой.
Видимо, переутомление одинаково гасит и дурные мысли, и радость. Или, быть может, когда ты слишком долго преодолеваешь неприятности и беды, то перестаешь воспринимать и хорошее. Не исчезает ли тогда и твоя радость? Я всегда не любил людей, которые не умеют радоваться. Ведь это да еще способность изумляться – одни из основных человеческих качеств. Некоторые мои друзья утратили способность удивляться. Приняли позу людей, которых уже ничто не может поразить: они все уже познали, испытали. Мне кажется, что это одна из худших форм духовного одряхления.
Волны по-прежнему огромные. Мы к ним привыкли и не обращаем на них внимания. В половине одиннадцатого увидели второй маяк. Жаль, что уже светло, и он не может блеснуть перед нами во всем своем великолепии.
Снова меняем курс. И опять нас заливает волна. Под палубой собралось много воды. Она проникает туда через щели и плохо уплотненные пазы. Когда лодка накреняется, вода гейзером взметается кверху, пробиваясь через решетки и щели. Она атакует нас и сверху и снизу. Даже на банках гуляет вода. Но мы счастливы. Каждый прожитый час приближает нас к Суве. К концу путешествия. Нет и в помине того мокрого безнадежного уныния, какой владел нами в центре океана.
Пусть хоть все выйдет из строя! Все равно доберемся! Разве что компас нам потребуется. Наш верный, преданный друг.
Маяк за маяком
Смотрю на Джу. Долгий и нелегкий путь оставил свою печать на ее лице. У нее вид узника фашистского концлагеря. Огромные темные круги под глазами красноречиво говорят о переутомлении. Немало бед свалилось на нее. Падение и постоянные головные боли. И неизвестность. Вечная и коварная.
А вот и третий маяк. Он означает, что необходимо скорректировать курс. Я давно ждал этого. Теперь уж нас не станут заливать волны. Надоел непрерывный соленый душ. Сейчас положение носа лодки по отношению к волнам изменилось, и нам уже не приходится идти между шпалерами брызг. Неожиданно, после того как мы уверовали в благополучное завершение экспедиции, меня вдруг стали тяготить мелкие невзгоды, неудобства. Все прежние навыки и привычки, которые мы до этого старались подавить, вернулись.
Неспешно спустилась ночь. Нет ни луны, ни звезд, но нам светят маяки. Никакие опасности нам уже не страшны. Идем легко.
Третьи сутки начиная с 31 июля мы на вахте. Глаз не смыкали. Ломит глаза и в висках.
Джу
Я на вахте. Голова пустая. Льет дождь. Время течет как бы помимо сознания. Все однообразно, монотонно, знакомо. Знаю, что скоро все закончится, но и эта мысль уже не волнует.
Я физически ощущаю безбрежность океана. Словно частица этой необъятной шири влилась в душу и помогает мне дышать одним дыханием с океаном, чувствовать бездну и колоссальную массу воды под собой. Сколько она поглотила людей, судеб? Скольким помогла и бережно перенесла от одного берега до другого?
Сколь ничтожна человеческая жизнь по сравнению с этой бесстрастной массой воды!
Иногда в голову приходит странная мысль: заметил ли океан, что мы ползем по его могучей спине?
Имеет ли он память или волны стирают все? А иной раз вдруг начинаю чувствовать, что я кровно связана со всеми, кто бродил и кто бродит сегодня по его необъятным просторам. Словно бы мы вступили в некую большую семью или секту, и теперь у нас общая тайна, которую мы не вправе раскрыть непосвященным. И тогда мне становится близкой и кажется одухотворенной эта бескрайняя водная ширь, ради которой мы вступили в братство мореплавателей. А требования этого братства простые: чтобы стать полноправным его членом, закладываешь свою собственную жизнь.
Только что мы прочитали книгу В. Касиса об островах Самоа. В ней излагается история двух туземцев, которые на маленькой лодке отправились на рыбную ловлю за пределы лагуны острова Маупити. За каких-нибудь четверть часа погода испортилась, мотор – тоже, и буря унесла их в открытый океан. Волны переломали все – руль, мотор, весла. На дне лодки туземцы нашли нож и прут, из них сделали гарпун, чтобы ловить рыбу, а воду собирали дождевую. Через сто двадцать дней один из них умер, а спустя еще тридцать дней течение прибило лодку к берегу.
Сто пятьдесят дней в океане! Как человек выдержал? И притом после смерти товарища. О чем он думал? Что давало ему силы? Испытывал ли он благодарность к океану или один лишь страх и ненависть? Такие мысли не выходят из головы. Часто мы говорим на эту тему. И уж если это не страстная воля к жизни, то что же тогда!? Не знаю.
Буду ли я тосковать по океану, когда завершим плавание? Скоро мы доберемся до Фиджи, а спустя некоторое время исстрадавшаяся мечта – обнять Яну – станет реальностью. Но чем ближе мы подходим к конечной цели, тем глуше становится сжигавшее прежде желание скорее ступить на землю Софийского аэропорта. Думы о доме вовсе не слабеют, а как бы входят в норму, обретают обычные человеческие измерения. Теперь это уже не та острая, невыносимая боль, которая время от времени вдруг пронзала все мое существо.
Дончо
Экспедиция подходит к концу. Как не измеряй, осталось около двадцати четырех часов пути. Завтра попеременно поспим, чтобы в Суву прибыть «свежими».
Может быть, идет последняя ночь?
Чувствую себя вполне уверенно. Даже если сломается мачта, доберемся на двигателе. Горючего более чем достаточно. Сува совсем близко.
Мне даже показалось, что вчера вечером я видел горы острова Вити-Леву – последнего в нашем путешествии. Это самый крупный из островов государства Фиджи. На нем находится Сува.
Мы уже почти у цели. У желанной, долгожданной цели.
Теперь меня заботит другое. Кто проведет медицинское обследование? Визы? Где остановимся? Кончится ли дождь?
И самое главное. Ждут ли нас соотечественники? Кто именно? Прибыли ли д-р К. Златарев или д-р Пенчев? Будет ли встречать Мишо Ганчев? Как я мечтаю услышать родную речь, увидеть друзей!
Мигнул еще один маяк. Оказался именно там, где я его и ожидал. Не отрываем глаз от компаса и строго выдерживаем необходимый курс. Сейчас держим прямо на маяк.
Лодка идет хорошо – скорость около трех с половиной узлов. Ветер – 5 баллов. В общем, нормальный океан. Насколько легче жить, когда ты уверен в точности курса.
Чувства обострились
Неожиданно в сердце закралась тревога. Охватило странное чувство беспокойства, будто произошло что-то неладное. Снова раскрыл карты. На сей раз самые подробные, последней части пути. И с ужасом обнаружил, что маяк, столь приветливо мигающий нам, расположен на суше, а в двух милях перед ним – рифы! Если продолжать идти на желанный свет, непременно разобьемся. Тут же сменил галс. Возвращаюсь назад! Только таким образом можно обрести уверенность, что избежим рифов.
Отлично знал, что в конце любого плавания внимание должно быть удесятерено. Знал, что в самом конце пути расслабленность – вполне нормальное явление. Внимание, как правило, притупляется, и человек, сам того не желая, допускает «пустячные» ошибки. Но вопреки очевидному не сообразил проверить себя по другой карте. Вел лодку по мелкомасштабной. А ведь, между прочим, знал, что маяки ставятся обычно на самом рифе, а не в двух милях от него, в тихой лагуне. Никто, кроме меня, не виноват. Должен был помнить! Может, этот маяк и исключение из правил, но о нем написано в лоции и он вполне ясно обозначен на подробных картах.
Смешно, сам влез в ловушку, но сам же из нее и выбрался. Что означает это спасительное внутреннее «беспокойство»? Интуиция или подсознательное понимание возможности допустить случайную ошибку? Может ли человек предчувствовать сушу?
Если бы мне даже неопровержимо доказали, что я обладаю даром обнаруживать не только острова, но и подводные скалы, все-таки я всегда предпочитал бы плавать с секстаном и по компасу.
Прошли близко от рифа. Маяк не исчез из виду. Передал вахту Джу с наказом быть внимательной. Излишняя забота. Джу – наилучший и самый сознательный рулевой…
Последний остров, последний риф
Наступило утро. Снова острова обрели очертания. В стороне от нас находится последний на нашем пути остров. Плывем вдоль берегов Вити-Леву. Держимся совсем близко от рифов, чтобы сократить расстояние.
– Джу, сегодня ночью будем в Суве. А уже вечером станем нежиться в гостиничной постели. На белой, отглаженной простыне. Примем ванну.
Отсюда путь свободен и чист. Рифы, конечно, есть, но мы знаем точно, где они. Если видимость улучшится, то до наступления сумерек увидим огни Сувы. Или по меньшей мере его сияние, отраженное в облаках.
Сува – самый большой город в этой части Великого океана. Жителей здесь в несколько раз больше, чем в Папеэте.
Несем последние вахты. Три часа Джу, три часа я. Осталось менее шести часов пути до Сувы.
Лодка стремительно сокращает расстояние.
Наши мысли снова в Болгарии.
Впереди остается лишь один риф. Еще час-другой волны будут колотить в борт. А затем пойдем более попутным ветром – бакштагом прямо к Суве. Может быть, в последний раз встретим рассвет в лодке.
Минуем предпоследний маяк. Идем всего в двадцати метрах от рифа. Джу у руля, я на носу. Высматриваю неожиданные препятствия. Карта показывает, что в трех кабельтовых от линии прибоя разбросаны подводные скалы. Пройдем между ними и рифом. Вот они. Появились точно в указанном месте. Я радуюсь, что засветло миновали последнюю опасность. Остаются лишь рифы у порта Сувы, но на них имеются светящиеся знаки.
Проплываем мимо остова судна, налетевшего на риф. Со вчерашнего дня насчитали уже четыре разбившихся судна. Одно успело наполовину проскочить через острые гряды скал. Спасся ли его экипаж? Возможно ли спустить на воду спасательные лодки, если в бурю судно наскочит на риф?
Еще одно испытание
Вдруг перед носом лодки взлетела пена.
– Скалы, скалы. Вправо!
Джу отреагировала мгновенно. Лодка почти не приблизилась к рифу.
К моему удивлению, белая пена исчезла. Я стал до боли всматриваться в воду. И тут показалась огромная голова кита, потом тело, устремленное вертикально вверх. Вот уже и хвост. На мгновение кит замер. Темно-синее, словно выточенное тело какой-то миг стояло свечой. Затем животное рухнуло в воду. Брызги окатили нас. Я не успел изумиться. Спустя немного кит снова вынырнул. Голова, тело, хвост. И опять строго вертикально. На этот раз всего метрах в десяти от нас. Упал он параллельно лодке. Волны перехлестнули через борт. И липкая мысль промелькнула в голове: «А вдруг упадет на лодку?» Справа, в пятнадцати метрах, риф, слева – кит. И некуда деться. Огромное животное вновь взмыло в воздух, и тут я с ужасом увидел зияющую рану на его голове. Из раны хлестала кровь. Обезумевший от боли кит метался в волнах. Все ближе и ближе к нам. Я крикнул:
– Скала! Смотри только на компас. Держи 300°!
Обманул. Соврал. Просто Джу не нужно видеть этого пугающего зрелища. Уберегу ее хоть от последнего треволнения.
Снова и снова кит взметывался из воды. Иногда так близко от лодки, что бежавшие от него концентрическими кругами волны били в борт и брызги летели на нас.
Я смотрел на кита как загипнотизированный. Наша жизнь теперь зависела от его действий. Он был больше лодки. Совсем обезумел от боли и страха. В любой момент животное могло рухнуть на лодку. Мы бы даже не успели надеть спасательные жилеты.
В который раз я испытывал чувство, что мы на краю гибели.
Мелькнула мысль, что мне никогда не приходилось читать о вертикальных прыжках китов. Разгадка в том, что он ранен. Немного успокоился, будто в данный момент самое важное – установить причину, отчего кит мечется.
Через три-четыре минуты кит удалился. Он все еще продолжал вымахивать из воды строго вверх, но уже далеко от лодки – метрах в трехстах. Я боялся, как бы он не вернулся. Нам совсем не улыбалось погибнуть из-за кита всего в 20 милях от Сувы. И это после того, как мы прошли полных 8000 миль. И после стольких дней дружбы с животными.
Кит исчез. А я сидел еще минут тридцать, во мне все будто окаменело.
Возможно, животное было испугано еще больше, чем мы, да и не собиралось вовсе нас топить.
Джу
Испугалась ли я? Мне трудно ответить, что такое страх и что – бесстрашие. И вообще, боится ли смелый человек или способен преодолевать свой страх. Для меня лично страх – это спазм. Уже несколько раз со мной это случалось: когда на нас налетает гигантская ревущая волна, желудок вдруг будто сжимается. И – все! Это не мешает мне продолжать управлять лодкой и удачно уходить от волны. Но спазм возникает помимо моей воли. Это мгновенный страх, которым легко овладеть и преодолеть. Каждый человек его испытывал.
А при виде кита даже спазма не было. Просто, кажется, остановилось дыхание, и я, оцепенев, смотрела лишь, куда он упадет. Нас он не задел. Снова продолжаем свой путь. Кит появился как предупреждение: нельзя расслабляться до последнего мгновения, все может случиться.
Дончо
Синхронность
Молчим. Давно уж перестали повторять: «Слава богу, обошлось!» Одной улыбки, благодарного взгляда или ласкового прикосновения достаточно. Они дороже, важнее слов.
Глаза у Джу сияют. Мало у кого из людей глаза и рот улыбаются одновременно.
Последнее злоключение свалилось на нас как наказание. Кит выбрал момент, когда мы были уже уверены в благополучном завершении экспедиции. Словно хотел убедить, что даже перед Сувой не следует строить планы на будущее. Но я неисправим. Раненый кит – это случайность, а жизнь управляется мечтой, планами.
Видимо, ожидание хорошего неотделимо от меня самого. После каждой экспедиции я с удовольствием рассказываю о хорошем. Когда же вынужден говорить о плохом, то делаю это через силу. А как мы будем держать себя после этого путешествия? Когда мысленно возвращаюсь в пережитое, вспоминаются одни неприятности. И одновременно то огромное, по-настоящему прекрасное: что мы благополучно дошли до цели.
На горизонте появилось судно. Его курс показывал, что оно вышло из порта Сува. Судно целиком скрывается в волнах. Временами совсем исчезает. А ведь сегодня волны средней величины. Как же тогда выглядит наша лодка в шторм? За столько дней плавания никто из нас не видел ее со стороны, с надутыми парусами.
Путь чист.
– Мы выстояли, Джу!
Впереди еще одна, последняя, экспедиция
Снова опускаются сумерки. Видна уже Сува. Уверенно приближаемся. Прошли маяк на первом рифе. Потом – на втором. Затем проследовали мимо двух небольших мигалок у входа. И вот мы в огромном заливе. Порт намного просторнее из всех, какие мы видели в Тихом океане. Огни большого города окружают нас.
Качка неожиданно прекращается. Давно уже идем на двигателе. Сегодня 3 августа 1976 года. Ровно 140 дней назад мы простились с перуанским портом Кальяо. Из них 98 провели в открытом океане.
Передо мной план порта Сувы, и я направляю лодку к зданию канцелярии капитана порта. Через два часа поисков удалось найти удобное место для швартовки.
Лодка коснулась причала, и спустя немного Джу ступила на берег. Потом вышел и я.
Пожимаем друг другу руки, как на торжественном собрании, а по щекам катятся слезы.
– С успехом, Джу! С удачей!
Джу
Самое прекрасное на белом свете – это жить, а еще – осуществить свою мечту. Успешно завершить то, во что вложил силы, нервы, жизнь.
Испытываю величайшую благодарность к Дончо, но не могу сказать ему об этом прямо. Боюсь, прозвучит излишне торжественно. И потому молча целую его.
Как только ступила на твердую землю, забыла все плохое, что приключилось с нами, все недоразумения, какие были. Остался лишь факт: мы живы и здоровы и успешно завершили экспедицию.
Многое мы взяли друг у друга, но и многое каждый дал другому.
Спасибо тебе за все, Дончо!
Спасибо, лодочка!
Послесловие
Прошло пять лет. Сломанная штормом в Тихом океане мачта стоит в холле нашего дома. Мачта искривилась и, похоже, устала.
Море прочно вошло в нашу жизнь, оно у нас в крови. И мы уже мечтаем о новых плаваниях, тем более что наш экипаж увеличился. Мореплавателем стала и дочурка Яна, наша Улыбушка, по которой мы так сильно скучали во время экспедиций в Атлантическом и Тихом океанах.
Что сделано за эти годы? В 1978 году мы совершили путешествие вокруг Европы на яхте «Тивия», принадлежащей Болгарскому телевидению. Тогда, поздней осенью, мы вышли из польского парта Гданьск и прибыли в Болгарию, уже покрытую снегами. Говорят, что плавать на яхте в зимнее время по Балтийскому и Северному морям, по Ла-Маншу, Бискайскому заливу и Средиземному морю – истинное безумие. С этим в какой-то мере можно согласиться. К тому же наша яхта была оборудована не полностью, держать курс пришлось, полагаясь лишь на компас, на борту не было даже отопительного прибора. Яне только что исполнилось пять лет, и нам хотелось испытать ее в плавании. Экзамен она выдержала. Не испугалась. И хотя Яна заболела, однако к концу путешествия в 5200 миль она полюбила море.
Потом мы с головой ушли в подготовку к экспедиции вокруг света. Избрали самый длинный маршрут – более 40 000 морских миль. Нам предстояло дважды пересечь Средиземное море, трижды Атлантический океан, пройти через Тихий и Индийский океаны и множество различных морей. И все это за два года. Нас по-прежнему поддерживали и оказывали помощь Государственный комитет по науке, техническому прогрессу и высшему образованию, Национальный океанографический комитет, Болгарское телевидение. Научная программа кругосветного плавания завершала серию исследований «Планктон», начатых нами в 1974 году.
Вначале все шло как обычно. Но неожиданно возникла «проблема Яны». Забурлило «общественное мнение». Нас атаковали на улицах, по телефону, в письмах и газетах. Брать с собой в рискованное двухлетнее плавание малого ребенка – это же ужасно, это преступление! Выходило так, будто Яна намного дороже и милее людям посторонним, чем родным матери и отцу.
Но мы были уверены в Яне. Она прошла серьезное испытание в плавании вокруг Европы. Тщательному врачебному обследованию подвергла ее медицинская комиссия института, который в свое время дал добро и болгарскому космонавту, поэтому мы не поддались психологическому давлению со стороны «доброжелателей».
И вот наконец 29 апреля 1979 года усталые, но с чистым сердцем и добрыми чувствами мы покинули древний болгарский порт Созопол.
Вернулись в Болгарию через 777 дней. Встречи со штормами, ураганами, штилем теперь позади. Обо всем пережитом в этой экспедиции мы написали книгу, которую назвали «С Яной вокруг света». На болгарском языке она выйдет в конце 1982 года.
Джу возвратилась на свою прежнюю работу: она музыкальный оформитель в студии научно-популярных фильмов. Яна выдержала экзамены за первый класс и пошла сразу во второй. Учится, играет, катается на лыжах. Море сделало ее самостоятельной, наделило чувством высокой ответственности. Она не позволяет нам проверять ее домашние задания, потому что сама твердо решила учиться на отлично. Дончо работает на Болгарском телевидении. Пишет сценарии, ведет программу по экологии и путешествиям. И хотя за плечами у него более 60 000 морских миль скитаний по морям и океанам, но и на суше он чувствует себя прекрасно.
Правда, по ночам в мечтах ему являются океаны, лагуны, друзья, портовые бары, мулатки. Приходят и новые идеи…
А новое в том, что мы намереваемся совершить плавание на лодке-однодревке, подобной тем челнам, на которых ходили древние славяне в V–VI веках. Собираемся также построить варяжское судно и укомплектовать его международным экипажем.
По возвращении из кругосветного плавания на причале в Созополе мы сказали: «Сегодня мы прощаемся с экспедициями «Планктон», но не с морем. Мы мечтаем еще многое дать ему и многое взять у него».