Лайнер «Эр-Франс» оторвался от взлетной полосы. Мишель Род внезапно ощутил, как он устал. Каждую клеточку его тела защемила безудержная тоска по девочкам. Он нежно обнял Глорию, откинул спинку кресла, привлек ее к себе. Мишель не знал о чем думала его жена, но на ее глаза все чаще накатывались слезы. И это не были слезы счастья.
Дома Глория сделалась еще более замкнутой и набожной. Теперь она все чаще бывала в церкви. Мишель вдруг утратил сон от мысли, что станет с ним и его делом, если Глория во время исповеди, впав в отчаяние, обронит хоть слово священнику, прося у него отпущение ее грехов именем Христа. «Неужели генерал Прожогин именно этого и хотел?» — пронеслась в сознании тревожная догадка.
Запретить жене бывать в церкви он, естественно, не мог. Да и священники обязательно заинтересовались бы причиной такого поведения своей прихожанки. А уж там до истины один шаг.
Как-то вечером Глория, уложив спать дочерей, включила телевизор, села на диван напротив, уставилась в экран, но не видела, что там происходит. Мишель подсел рядом, вернул жену в бренный мир и честно признался в своих опасениях.
— Я ненавижу тебя за обман! — гневно сверкнула глазами жена.
— Но я люблю тебя! У меня нет на свете никого дороже, чем ты и девочки! — закричал Мишель.
— Ты любишь свое дело! Грязное дело! Чем ты занимаешься? Это грех! Большой грех! Ты сгоришь в аду! И нас ввергнешь в геенну огненную.
— Глория, милая, любимая, это мой долг! Моя работа — это священный долг перед людьми, которые строят самую счастливую жизнь на земле. И вовсе не преступление. И потом: ladrón ouc roba a ladrón, tienecien anos de perdón. Тебе это хорошо известно. Ты ведь знаешь, Глория, я ничего не делаю против Мексики, твоей страны. Я получаю секреты США, государства, которое обокрало твою родину, отняло у нее половину территории, — Мишель явно играл на патриотических чувствах жены.
Он говорил еще минут десять, страстно и убедительно. Глория слушала его с закрытыми глазами. Но вот ее бледные щеки начали слегка розоветь, и она произнесла:
— Я не враг ни себе, ни моим дочерям. Какой позор! Я живу в страхе, но я воды в рот набрала. Это муки ада! Если хочешь, чтобы я, наши девочки были счастливы, оставь свое дело!
— Глория, потерпи! Это действительно скоро может случиться.
Мишель произнес эту фразу, не ведая сути ее, и сам испугался. «Как скоро? и что может случиться?»
* * *
Антонио Варгас Макдональд заканчивал работу над рукописью книги, в которой пытался оценить, как развивались Мексика и Советский Союз после своих грандиозных революций. Некоторые выводы ошеломляли, другие приводили в трепет, но Мишель, слушая, старался казаться безучастным.
Как-то Варгас, принимая у себя Мишеля с Глорией, представил им пожилого немца, который вот уже пятнадцать лет являлся гражданином США и проживал в Майами.
— Он — знаток Советской России, — сказал Антонио, когда, мужчины принялись за аперитивы.
Мишель никак не среагировал, и тогда, чтобы произвести эффект, немец добавил:
— Я попал в плен к русским. Прожил с ними более десяти лет. До войны окончил химический факультет Гамбургского университета. Не сидел в лагерях, а работал за решеткой в их секретных КБ. Я видел там всего… по горло! — И немец чисто по-русски показал жестом руки, что это значит.
Это тоже не заинтересовало Рода, и тогда человек, явно преждевременно состарившийся, с отвислым животом и серыми, часто мигающими глазами, заявил:
— Содержу букинистической магазин, часто бываю в Мехико. Здесь иной раз встречаются диковинные вещицы. И недорого. А дон Антонио своей книгой произведет ФУРОР.
Теперь Мишель сделал вид, что заинтересовался, а сам внимательно изучал нового знакомого, который поразительно не был похож на немца от рождения.
— Этим летом я третий раз летал в Россию. Я так надеялся, что их система покажет всему миру образец, — сказал польщенный дон Антонио. И в этот момент супруга пригласила гостей к столу.
Когда же после обеда служанка подала кофе в библиотеку, а хозяин разливал по рюмкам коньяк «Хеннеси», немец, который довольно прилично научился у кубинцев говорить по-испански, вновь вернулся к теме, волновавшей дона Антонио.
— Первые удары по своей системе нанесли сами русские. Коллективизация и раскулачивание уничтожили миллионы лучших крестьян. Это были крепкие хозяева. Они выращивали хлеб и излишки продавали в Европу. Им на смену пришли бездельники, пьяницы, люмпены. Чего можно было ждать от них? Воровства? Пьянства? Затем так называемые «чистки». Сталинские репрессии выбили из фундамента советской системы лучшие кадры, которые, по Сталину, «решают все». Были уничтожены настоящая интеллигенция и лучшие рабочие, Сталин нанес смертельный удар по генофонду страны. И накануне такой большой войны. Россия была ослаблена репрессиями, это и подтолкнуло Гитлера к войне.
Хозяин взял из папки, лежавшей на письменном столе, страницу с английским текстом, отпечатанным на пишущей машинке, и принялся читать:
— «Из руководящей страной компартии численностью в 2 миллиона 850 тысяч членов было репрессировано 1 миллион 250 тысяч, то есть 45 процентов».
— Этот секретный документ мистер Ганс мне привез в прошлый раз, — и дон Антонио продолжил чтение: — «Из состава руководящего органа компартии ЦК ВКЛ/б было ликвидировано 79 процентов его членов». Это трудно поддается объяснению.
— Действительно, а отчего это у русских случилось? — спросил Род так, чтобы не казаться совсем уж безразличным.
Ответил немец.
— Многие считают это прихотью Сталина. А по-моему, это есть закономерность пролетарской революции. Раз пролетарий пришел к власти — это и Дарвин бы объяснил, — он не может терпеть над собой более совершенных, более развитых, более подготовленных людей. Это природа! В Мексике генералы революции, в основном бывшие крестьяне, в лучшем случае сельские учителя, тоже взялись за нечто подобное. Но им не позволили развернуться. Наша буржуазия оказалась крепче.
Мишелю было неприятно вести подобный разговор, и, слава Богу, за ним зашла в библиотеку Глория. Она сослалась на то, что плохо себя чувствует, и они уехали.
* * *
Расшифровав телеграмму, Род был ошеломлен. «Что происходит? Чертовщина какая-то! Всего полгода, как был в Москве! И никто словом не обмолвился. Опасались, что могу отвергнуть кандидатуру? Хреновина! Подготовить нелегала-радиста — нешуточное дело. Одна отработка легенды что стоит! Не менее года. А выправление документов? А он немец, бежавший из ГДР. И тоже фотограф!»
Порассуждав еще, Мишель немного успокоился и сказал себе, что надо подождать более развернутой ориентировки или разъяснения резидентуры. И все-таки последней мыслью было: «Не беспокойство же за меня руководило там… генералом Прожогиным».
Пришло разъяснение на Девятнадцатого. А еще через полтора месяца Род в аэропорту, затерявшись в толпе встречающих, узнал нового члена своей резидентуры. Белокурый, чем-то напоминавший Есенина, уверенный в себе малый и, конечно же, весь обвешанный фотокамерами.
Внешне он понравился Мишелю. Хорошо разбирался в аппаратуре, имел нужные навыки. Однако Род уловил что-то царапнувшее его сознание, когда вновь прибывший сообщил, что должны прийти деньги и он откроет собственное фотоателье.
Вскоре волнения Рода прибавились. Он отметил, что Девятнадцатый изучал страну, агентурную обстановку, все прочее с ленцой. В расшифровках телеграмм допускал огрехи. Род три месяца возил его с собой, пока решился полностью передать ему всю радиосвязь и прочее, что было связанно с обязанностью радиста.
Кошмарных снов, от которых последнее время Род часто просыпался, добавилось.
Однажды, сделав замечание Девятнадцатому, Род неожиданно произнес:
— Знайте, что каждый сделанный вами вывод обязан опираться на факты. Можно опираться и на интуицию, но выводы из информации, направляемой в Центр, в обязательном порядке должны основываться или вытекать из фактов.
Сделал большие глаза и Девятнадцатый.
— А, собственно, меня выводы и факты не очень волнуют. У меня другие обязанности.
Облегчения не принес, а лишь усугубил положение и доверительный разговор с шефом резидентуры. Они оговорили, Как лучше организовать транзит в Бразилию нелегала, прибывшего из Западной Германии. Среди агентов резидентуры был влиятельный немецкий коммерсант, имевший вес в колонии своих соотечественников в Мехико: нелегалу необходимы были хорошие мексиканские «ксивы». Не раскрывая личности коммерсанта, шеф взялся за обеспечение документов и, прежде чем распрощаться, доверительно сообщил:
— Один из моих молодых сотрудников учился с ним. Ты доволен новым радистом? Держи ухо востро! Кроме смазливой внешности… нет у него ничего за душой. Ан нет! Есть! Красиво поет, виртуозно играет на гитаре. Начкафедры, старый хрен, ты должен знать этого генерала, покровительствовал. Охоч был до баб! У него в столице была вторая квартира. Там твой радист часто бывал. Приводил знакомых девочек. Потому балбес и получал только пятерки. К тому же он еще сын ответственного работника ЦК. Понимаешь? Приехал проветриться. Такого даже отец никуда лучше пристроить не мог.
Всю дорогу домой полковник Серко обдумывал ситуацию. Судя по всему кончаются золотые денечки дружной, хорошо скоординированной работы его нелегалов. Из Центра подсунули явно негодный кадр. Может быть, для них там не так и важно, чем мы тут занимаемся? Тревожило, что за последний год, с лета 1972, заметно снизились как количество, так и особенно качество, ценность привозимых ему из США секретов.
Яша Лившиц — или ему так показалось? — становился обузой. После приезда в Мехико его жены Сони Лившиц, Яша Моисес стал все чаще критиковать то, что происходит в Союзе. Нетрудно было догадаться о причине: рассказы Сони о ее житье-бытье в Одессе. Моисес Либер прежде многого не знал.
Он, как и раньше, старался. Однако добывал все чаще то, что для нелегальной резидентуры ГРУ являлось макулатурой. На ее обработку и придумывание, кому эта информация могла быть полезной, уходила масса времени. Лившица нельзя было использовать даже «перевозчиком» материала, получаемого людьми Рода на приграничных пунктах США. Мишелю пришла в голову мысль предложить Центру передать Моисеса Либера резидентуре ПГУ.
Перед майскими праздниками в Мехико прилетал его агент — кадровик из Пентагона. Он привез целый чемодан бумаг. Однако ценной информацией оказалось лишь сообщение о том, что с 1 мая произойдет полная смена кодирования всех военных каналов США. Пригодились и характеристики на новый состав военного атташата в Москве.
Среди документов была копия отчета за 1972 год военного атташе в СССР генерала Смита. Поразило то место отчета, где генерал цитировал совершенно секретную справку, адресованную в свое время наркому внутренних дел Л. Берия. Там говорилось: «С начала войны по 10 октября с.г. Особыми отделами НКВД и заградительными отрядами войск НКВД по охране тыла задержано 657.364 военнослужащих, отставших от своих частей и бежавших с фронта. Из них оперативными заслонами Особых отделов задержано 249.969 человек и заградительными отрядами войск НКВД по охране тыла — 407.395. Особыми отделами арестованы 25.878 человек, остальные сформированы в боевые части и отправлены на фронт. По постановлениям. Особых отделов и по приговорам военных трибуналов расстреляно 10.201 человек, из них перед строем — 3.321».
«Выходит, и такими методами ковалась победа. Отсюда и генерал Власов, и все его движение. Русские люди — не трусы. Значит, многие не хотели воевать за советскую власть? Ведь это вопиющий факт против русского социализма. Тут уж никак нельзя винить одного Сталина!» — подумал Петр Серко.
Такого рода «прозрения» соседствовали с домашними неурядицами. Глория продолжала терзаться. Что только он не предпринимал! Как-то ночью, по дороге домой он поймал себя на мысли, что не испытывает радости, — и подумал: «Хоть бы уж спала!»
Стал докучать ему по разным поводам и мистер Ганс. Он взял у дона Антонио телефон ателье на Генуэзской и не только исправно наведывался всякий раз, как прилетал в Мехико в поисках «диковинных вещиц», которые были дешевле гамбургских котлет, но и часто звонил Роду из Майами, просто чтобы поболтать.
Роду надоело не столько то, что мистер Ганс «привязался» к нему душой, сколько маниакальная настойчивость немца вести с Мишелем разговоры о политике, о том, что происходит в Советском Союзе, о война СССР с Германией.
Однажды мистер Ганс заявил, что сталинизм имел успех в русской революции потому, что Сталин совершенно сознательно, с первых же дней, как стал у руля партаппарата, менял социальный состав партии. Он тянул ближе к себе тех людей, по сути полурабочих, которые пришли в город из деревни. Ленин их как раз опасался, как элемента, дестабилизирующего идеологию большевистской партии. Род его слова даже записал: «Этот элемент именно и внес безудержную левизну и псевдореволюционное нетерпение. Это необходимо было Сталину, чтобы взобраться на самый верх и затем ликвидировать как свидетелей подавляющее большинство из них».
В другой раз мистер Ганс заявил, что всеми успехами создания своей индустрии Советская Россия обязана немецким и американским ученым и специалистам, которых Сталин тайно приглашал на работу в СССР.
Род резко возразил — потом сердился на себя — и принялся спорить. И тогда мистер Ганс признался, что он по окончании университета был приглашен на работу в абвер самим адмиралом Канарисом, и с гордостью заявил:
— Мы знали, и Гитлер превосходно знал, что Сталин готовит агрессивную войну против Германии и Европы.
— А факты есть? — спросил Род.
— Возьмите хотя бы советский танк БТ! Скорость — сто километров в час, запас хода — семьсот километров. Зачем Красной Армии такая боевая машина, если в России не было дорог для БТ? Этот, танк там не давал и пятидесяти километров в час. Его невозможно было использовать на дорогах СССР! С другой стороны, на первое сентября тридцать девятого танков БТ было произведено больше, чем всех танков всех армий мира! Когда мы начали, русские ни в одной операции, ни в одном сражении не использовали БТ. Они их быстро перековали на Т-34 — лучший танк Второй мировой войны.
В ту ночь в своей постели полковник Серко решил подробно проинформировать «Аквариум» о мистере Гансе, потому как этот самый мистер мог быть чистой воды провокатором ФБР, немецкой разведки или, что было не менее печальным, даже своей родной, с Ходынки.
* * *
Род проговорил с Джулио Лоренцо все утро и еще четыре часа после обеда. Мишель совмещал приятное с полезным. Он выехал на уик-энд со своей семьей на термальные воды Лас-Эстакас и провел инструктаж Девятнадцатого перед последней проводимой им операцией.
В результате прослушивания узконаправленной звуковой аппаратурой квартиры напротив антикварной лавки, где теперь жил новый помощник военно-морского атташе посольства США, капитан первого ранга, стало ясно, что этот «дипломат» любит работать с документами дома. В понедельник вечером он ждал у себя английского коллегу, который согласился продать — он любил играть в карты и крепко проигрался — какой-то важный военный секрет.
Рамон, в которого без ума была влюблена домработница американского капитана, уговорил девушку бросить таблетку в стакан молока, который тот выпивал перед сном, с тем чтобы они без боязни могли заняться любовью.
Род был очень придирчив и, скорее всего, потому, что он-таки добился своего — Джулио Лоренцо Маццини очень скоро предстояло вновь стать Федором Ивановичем Степановым. Он внял настойчивым напоминаниям своего учителя о том, что для учебы в Академии надо всячески повышать самообразование Теперь он кроме немецкого, итальянского, испанского прекрасно владел и английским. Долгие годы жизни за границей так отшлифовали внешность Двенадцатого, что он мог сойти за гражданина многих стран мира. Но пока в планы «Аквариума» входило лишь желание ближе изучить «липового капитана», как сказал начальник управления кадров ГРУ. В течение последнего года в Мехико из США дважды приезжали люди ГРУ с целью проверки Маццини. Они знакомились с ним, провоцировали. Однако Джулио Лоренцо не попался на удочку. Он обо всем докладывал Роду, а одного из приезжих просто расколол.
Когда Род и Маццини оговорили все возможные варианты и детали предстоящей операции, полковник Серко сказал капитану Степанову, который остановился в соседнем отеле, чтобы он не попадался на глаза Глории. А затем прибавил:
— Я за тебя спокоен, Федор! Ты шагнул из класса в «прослойку» и обрел качества, которые могут украсить любого офицера Советской Армии. Последнее дело и… собирай чемоданы. В Москве тебя ждут великие дела.
Своего помощника Рамона, простого парня из Таско, Маццини, с согласия «Аквариума», давно завербовал и полностью подготовил к передаче тому дел по антикварной лавке на время, пока Маццини будет отсутствовать.
План знакомства с документами в квартире американского капитана первого ранга был отменно разработан. Смущало только одно: в квартире могла находиться скрытая телекамера. Эта штука работала и при полной темноте, в инфракрасных лучах. Правда, совсем недавно Род получил пару скрепок для галстуков, покрытых особой краской, которая тонко реагировала на воздействие инфракрасными лучами.
— Действуй смело и только по плану, — напутствовал Род, который сидел у окна второго этажа антикварной лавки и видел, как Рамон с крыши дома напротив просигналил ручным фонариком. Это означало, что его хозяин спит. Однако если скрепка на галстуке засветится, операции решено было дать отбой и дополнительно доработать.
Все прошло без сучка и задоринки. Капитану Степанову было с чем лететь в Москву. Кроме бумаг, свидетельствовавших об оперативных разработках ряда мексиканских военных, Джулио Лоренцо снял копию с документации по британской торпеде последнего образца. Это тянуло не менее чем на орден Красной Звезды.
Когда Мишель провожал Джулио в международном аэропорту Мехико, капитан Степанов не сдержал себя, и глаза его увлажнились. После того как они с жаром похлопали друг друга по спинам, Федор в сердцах сказал:
— Когда вы «горели», когда сидели на крючке у полковника Тирадо Трехо — царствие ему небесное, — я готов был отдать свою жизнь за вашу! В Москве буду вспоминать вас каждый день. Ко мне никто в жизни не относился так, как вы… Разве что старик ювелир Джузеппе. Он был мне отцом родным.
* * *
Теперь Кристина раз в две недели несла дежурство в квартире, откуда велось скрытое наблюдение за зданием советского посольства. Новый шеф тайной полиции внес это новшество для всех сотрудников, которые работали по надзору за деятельностью посольств и других учреждений стран соцлагеря. Генерал считал, что оперативным сотрудникам знание практики технического обслуживания не повредит.
Пункт был оборудован по последнему слову техники новейшей американской аппаратурой. Там стояли экраны теленаблюдения с дистанционным управлением телекамерами, видеомагнитофоны, стационарные звукозаписывающие установки, пульты дистанционной слежки.
Кристина по-прежнему работала в направлении, наблюдавшем за связями граждан США с представителями стран соцлагеря, и непосредственного отношения к направлению, которое обеспечивало слежку за представителями СССР, не имела. Однако основная информация, которую она приносила Роду, была о том, что знали в тайной полиции, а иногда и в отделении ЦРУ, которое тоже имело свой пункт скрытого наблюдения, о деятельности советского посольства.
Внезапные отъезды из Мексики домой в прошлом и в этом году сотрудника аппарата военного атташе и третьего секретаря посольства, которые не проработали еще и двух полных лет, но крепко «засветились», были санкционированы Москвой на основании донесений Кристины.
К Новому, 1974 году Кристина преподнесла Роду «подарок» — список советских граждан, в. чьих квартирах были установлены «жучки» — скрытые подслушивающие устройства.
Одновременно она приятно удивила Мишеля, сказав ему на довольно хорошем русском языке:
— Это мой сюрприз! Я изучаю русский три года. Мне обещали, я поеду летом Москва. Отпуск-командировка. Буду там совершенствовать мой язык.
Мишель был потрясен.
* * *
На рождественские праздники Род возил всю семью в Лос-Анжелес. Девочки его были на верху блаженства. А когда отец сообщил дочерям уже в отеле этого, как утверждают многие, самого красивого города США о том, что они обязательно побывают и в Голливуде, Аня, Ира и Лена подняли такой визг, что из соседнего номера прибежала старушка, желавшая оказать необходимую помощь.
Глория, иной раз вслух, но чаще про себя, не переставала вспоминать Библию: «Великий страх обуял всех! И пребываю я в страхе и великом трепете. Ибо нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее». И Мишель тут же отвечал жене словами той же Библии: «Женщина в страхе и трепете, зная, что с нею произошло, пала пред Ним и сказала Ему всю истину. Он же сказал ей: дщерь! вера твоя спасла тебя; иди в мире, и будь здорова от болезни твоей». Тут Мишель спохватывался и добавлял: «Откройся перед Ним, но уж никак не перед его служителями на земле!»
Глория мучилась глубоко и серьезно, а от этого страдал и он. Дом уже не был местом отдыха. Отрада от того, как подрастали его девочки, их преданная любовь к нему ничего не могли изменить. Он твердил себе: «C’est la vie! C’est la vie!» и не переставал верить в счастливую звезду.
За всю поездку в США, длившуюся три недели, Глория единственный раз улыбнулась, искренне и лучезарно, во все лицо и с жаром приникла к мужу, когда они были на территории Голливуда. Она сидела на скамейке в тенистой аллее, а Мишель играл с девочками в мяч на лужайке. Мимо проходила известная кинозвезда Ракель Уэлш, которая приехала на пробные съемки. Через полгода она снимется в новом фильме «Три мушкетера», в роли Констанции, и станет еще более популярной. Внимание актрисы, а может быть, и женщины, привлекли счастливые девочки, возможно, и счастливый отец.
Она ступила на лужайку, подошла к Мишелю и что-то стала ему говорить. Он тут же помахал рукой Глории, позвал ее и представил полногрудой кинодиве. Та мило просияла в улыбке, похлопала девочек по плечам и удалилась.
* * *
Ответ «Аквариума» на запрос о немце, похоже, был составлен или чересчур умно, или, напротив, небрежно, малограмотно с оперативной точки зрения. Во всяком случае Род так подумал, поскольку даже после консультации с Центром не был в состоянии сделать какой-либо толковый вывод и принять решение.
Вот и сегодня мистер Ганс, как обычно, без предварительного телефонного звонка пришел в ателье и стал зазывать на обед — «в самый дорогой ресторан».
Род бы не прочь, да немец вновь сел на своего излюбленного конька.
— Теперь, когда многие секреты перестали быть таковыми, сомнений нет, что Советский Союз победил Германию лишь благодаря той помощи, которую получил от США и Англии. О Сталине уже пишут и еще долго будут писать книги. Однако самая интересная из них будет та, где автор разъяснит миру, как Сталину удалось использовать в личных интересах усилия и мощь своих основных и непримиримых политических врагов. Ведь сейчас никто из разумных людей не сомневается в том, что Сталин сумел разделить своих противников на два враждующих лагеря. А сам готовился в наиболее удобный момент нанести удар по странам Европы и завладеть ею. Об этом сейчас мой друг в Нью-Йорке пишет подробное исследование. Правда, он утверждает, что Гитлер оказался спасителем Европы и всего остального мира от распространения восточного тоталитаризма.
Мистер Ганс сделал паузу, очевидно в надежде, что его собеседник что-либо скажет, но Род только заметил:
— Но вы как-то говорили, что люди в России к вам хорошо относились.
— Это точно! Русский человек добр и отзывчив, когда один. Но в компании он сразу делается агрессивным. Словно бы стесняется своих товарищей. Однако это верно! Напав на Советский Союз, мы — я говорю, Гитлер, — во многом просчитались. И фашизму, его мировой экспансии этим был положен конец. Однако и у Сталина дела шли неважно. Я так полагаю, что в своих устремлениях захватить Европу Сталин руководствовался не только имперскими чувствами сатрапа. В глубине своего преступного сознания он, конечно же, как и Троцкий, понимал, что, овладев Европой, получит мощную поддержку не столько рабочего класса, сколько высокообразованной интеллигенции.
Немец говорил с таким упоением, что у него на лбу выступили капельки пота. На улице послышались нетерпеливые гудки автомобилей. Очевидно, кто-то долго парковался и образовалась пробка. Ганс же, казалось, их не слышал.
— Сталин понимал, что во имя укрепления своей личной диктатуры он приблизил к себе, поднял с низов низкопробный человеческий материал, которого следовало бояться пуще русской интеллигенции и потому менять. Октябрьская революция сняла первый слой, Сталин уничтожил второй и последний слой людей, которые еще могли делать что-либо толковое каждый на своем посту. У него хватило ума понять, что строительство социализма он осуществляет на бумаге с помощью огромного пропагандистского аппарата. Он стал играть на патриотических чувствах сограждан. Поэтому ему удалось совершить скачок в развитии индустрии в годы войны. Однако в целом экономика страны буксует. Мой друг недавно был в Союзе. Я спросил его: «Как там?», и он ответил: «Воруют и пьют! Пьют и воруют!»
Род поднялся из-за рабочего стола, давая понять гостю, что должен наконец заняться делами, но услышал:
— Мой друг имеет связи с ЦРУ. Там потирают руки: как здорово у них идут дела. В Советской России стало можно покупать людей и секреты, и достаточно дешево! Там определилась совершенно четкая тенденция: дети тех, кого Сталин поднял из низов, доверил ответственные посты, уже избалованы сладкой номенклатурной жизнью. В России снова социальная рознь. Кто же будет строить коммунизм?
Мишель, не зная, как ему отделаться от мистера Ганса, дал согласие пройти пешком до проспекта Реформы, в ресторан «Амбассадор». Полковнику надо было окончательно решить, что же собой представляет этот мистер Ганс и какую еще информацию он бы мог получить о друге немца, имеющего связи в ЦРУ.
* * *
Ко Дню Советской Армии и Военно-Морского Флота 1974 года Род не получил именной благодарности, а лишь стандартное поздравление личного состава его резидентуры. Приятной неожиданностью оказалось только письмо капитана Степанова. Оно было вложено в запечатанный пакет, переданный ему, вместе с другими документами, через тайник резидентуры. Как затем понял Род, письмо было отправлено ему по личному распоряжению теперь уже генерал-лейтенанта Мещерякова, занимавшего ответственный пост в ГРУ.
Джулио Лоренцо писал по-испански:
«Мой дорогой старый друг!
Душа моя поет от радости, потому как все треволнения остались позади, и я получаю только высшие оценки. Смешно, но более всего хромает мой родной язык.
Были сложности и препятствия. Но, слава Богу, мир не оскудел хорошими людьми. Среди них тот, кто и к Вам хорошо относится, и кто работал там, когда Вы приехали. У него две звезды. Его уважают. Хорошо, что почтение еще противостоит зависти к успехам других.
Я часто вспоминаю Поланко, мою лавку. Передавайте привет моему помощнику. Пусть старается!
Трудно переношу зиму, отвык от холода. Может, мне жениться? Нужна хорошая спутница жизни.
Тепло вспоминаю наши беседы. Во имя нашей дружбы готов вынести любые трудности. Не знаю, когда еще смогу Вам написать, но если будете в этих краях, обязательно найдите меня!!!
Обнимаю Вас
Д. Л. М.».
Род подумал, сколько бы ему рассказал Маццини, ставший Степановым, если бы мог послать письмо другим каналом.
* * *
С середины лета, которое в том году было особенно дождливым — тротуары Мехико уже в июле зазеленели от плесени, — Род совсем потерял сон. А когда с трудом засыпал, ему снились кошмары. Будто он прыгает с парашютом, а тот не раскрывается, Мишель стремительно летит вниз, рвет кольцо, оно не действует, и он разбивается о землю.
В свое время, когда капитан Серко учился прыгать с парашютом в Рязанском высшем воздушно-десантном училище — там слушатели Академии проходили двухмесячное обучение, — их наставником был свирепый подполковник, который не уставал повторять: «Учись укладывать парашют, пока дым из ушей не пойдет! А нет — завтра будешь кровавым кулем!» Не зря у него было прозвище Аваддон, что означало по Библии губитель, ангел бездны.
Род вынужден был обратиться к врачу. Тот прописал нейролептики. Навязчивый сон оставил его, но Роду стало труднее водить машину. Он ощутил, как снизились его реакции, как подводит психика. Он не читал Данте, его поэмы «Ад», но знал, что Данте описал в ней свои странствия по подземному царству теней вместе с римским поэтом Вергилием.
Первым сном было его шатание в беспросветной чаще тропического леса. Он встретил там пантеру и проснулся. Через час он только заснул и вновь оказался в том же лесу, ему навстречу вышел рычащий лев. А под утро он проснулся от встречи с волчицей. И хотя по Данте эти три зверя символизировали Сладострастие, Гордыню и Скаредность, Род весь день ходил разбитым.
В другой раз — Мишель чувствовал, что он не один, но никак не мог определить, кто же его сопровождал, — им навстречу попались три фурии. По их обнаженным телам сбегали струйки крови. Фурии — исполнительницы наказаний в аду царапали тела длинными, как ножички, ногтями, били себя руками и что-то орали, при этом сверлили Петра своими неистовыми глазами. Он с криком проснулся и уже до утра не мог сомкнуть глаз. А когда объяснил жене причину крика, она заявила:
— Это кара за твои дела!
Он увеличил дозу таблеток и стал просыпаться с тяжелой, дурной головой.
Не прошло и двух недель, как Петр снова увидел себя в аду и снова его сопровождал некто. Они вошли в местность, над которой висел плакат: «6-й круг». Там встретили их стонущие еретики, помещенные в гробы, охваченные пламенем. Кругом носились полчища гигантских летучих мышей. Одна из них прилипла к груди Петра…
Потом были видения 7-го и 8-го кругов, где несчастные со смертными воплями носились из угла в угол и глаза их были полны ужаса. Петр ясно видел, что руки грешников перевязаны за спиной змейками. Одного из бедняг змея ужалила в самый затылок, он вмиг воспылал и превратился в пепел.
Он рассказал Глории об этом сне и услышал:
— В руки Люцифера, врага Царства Божия, ты попадешь и страдать будешь всю загробную жизнь!
Очень скоро приснился Петру и 9-й, последний круг ада, и спутник его голосом генерала Прожогина говорил: «Знаменосцы царя Ада выходят вперед!», и тут Петр увидел самого Люцифера. Смекнув, что все это проделки генерала Прожогина, Петр рванулся было к нему с намерением задушить своими руками. Однако увидел, что за его спиной стоит человек с лицом аскета, голову которого покрывает лавровый венок. Данте? Люцифер вознес к небу руки, и задрожало все вокруг. Петр похолодел и застыл на месте. Властелин преисподней стоял в центре неимоверного колодца, во льду по грудь. Зубами, похожими на зубья пилы, Сатана жевал тела грешников и манил Петра к себе. Петр обернулся, и тогда Данте произнес: «Я потерял Вергилия и не знаю куда идти. Нам с тобой не увидеть больше ни красот неба, ни звезд на нем…»
И Петр с ужасом проснулся.
* * *
А жизнь шла своим чередом. Единственной радостью оставались часы, которые он проводил с дочерьми. Он возил их по музеям, на концерты в «Бельяс Артес», катал на себе, осыпал подарками. Не уставал любоваться, как на репетициях, а потом на утренниках и вечерах танцевала его Аня.
Но жить и работать с каждым днем становилось тяжелее. Исчезла Шестьдесят третья. С хозяйкой помещения, где жила и имела ателье, Фатима Фархи Кури щедро рассчиталась, сообщив, что отправляется на постоянное местожительство в город Монтеррей. Роду предстояло сочинить об этом реляцию в «Аквариум».
Он направил Яшу Лившица навести справки в морге и полиции, а затем и в злачном заведении, которое по-прежнему находилось на улице Долорес.
Моисес Либер старался. Помимо того, что он был обязан (за Соню) делать все, что ему прикажет Род, этот человек был Либеру симпатичен.
Вскоре Либер донес, что Роз-Мари встретила среди клиентов человека, который влюбился в нее, и она стала реже бывать на улице Долорес, а потом и совсем прекратила туда приходить. Человек не был мексиканцем, а приехал из какой-то центральноамериканской страны. Туда они и укатили.
— Яшу трудно обмануть, — говорил Либер за столиком ресторана «Мансион». — Говорят, мужик был на все сто. Он ей выправил новый паспорт своей страны и на другую фамилию и увез к себе. Вот только дай Бог, чтобы он эту дуру не обманул и не сдал в какой другой бордель.
— Почему же дура? — вяло спросил Род.
— Да вот, читайте! — и Моисес протянул Роду почтовый конверт. — Она знала, что именно я ее буду искать. И оказалась права. Хозяин его потерял, потом-таки нашел конверт. Она оставила его для меня. Он был запечатан скочем. Поскольку адресован мне, я его вскрыл в присутствии хозяина. Текст, однако, я ему не показал.
Род извлек страницу, на которой было нацарапано: «ВСЕ КОНЧЕНО С ЭТОЙ БЛЯДСКОЙ ЖИЗНЬЮ! ВАШ КОММУНИЗМ МНЕ ОБРЫДЛ! ТЫ МНЕ С ПЕРВОГО ВЗГЛЯДА ПОНРАВИЛСЯ, НО НЕ ЛЕГ СО МНОЙ. И КАТИСЬ. ОДНАКО ДЕЛАЙ СПОКОЙНО СВОЕ ДЕЛО. Я НА САМОМ ДЕЛЕ НЕ БЛЯДЬ! МОГИЛА НА ВСЮ ЖИЗНЬ! ПОВЕРЬ! И ПУСТЬ ТАМ ТОЖЕ ПОВЕРЯТ. ЛУНИНА НЕ ПРОДАЕТСЯ! И НЕ ПРОДАСТ! НО МНЕ У ВАС БОЛЬШЕ ДЕЛАТЬ НЕЧЕГО. ЦЕЛУЮ! с.л. В.Л».
Видимо, окончательное решение старший лейтенант Вера Лукина из Орла принимала в состоянии сильного подпития. Несколько успокаивал тот факт, что Роз-Мари была одна, когда оставляла это письмо.
Перед самым Новым, 1975 годом Кристина, среди прочей информации, передала Мишелю копию секретного доклада шефа тайной полиции президенту республики «О деятельности посольства СССР и других стран соцлагеря. За период 1971–1974 годов». Документ содержал целый ряд ценных положений. Особое внимание полковника Серко привлек один из выводов, сделанных генералом, вот уже двадцать лет работавшим в полиции против левых и даже изучившим русский язык: «За последние десять лет политическая и военная разведки Советов и их сателлитов изменили свое лицо. Бывшие профессионалы, осторожные, осмотрительные, способные работать в высших социальных слоях общества, среди ответственных правительственных чиновников, заменены людьми более мелкого пошиба, что, в свою очередь, сказывается на уровне и потенциальных возможностях добываемой ими информации. Есть основания утверждать, что все их вербовочные мероприятия в нашей стране контролируются. Новые приобретения, как правило, лишены возможностей наносить ущерб интересам Мексики. Особенно это видно по отбору ими кандидатов на учебу в Московском университете Лумумбы. По своим качествам выпускники его имеют минимальные шансы продвижения по службе и занятия высоких правительственных постов».
* * *
Подводя мысленный итог работы своей резидентуры за прошедший год, полковник Серко, к своему огорчению, отметил резкое сокращение ценных, даже просто в чем-то полезных материалов, добываемых агентурой, действовавшей, как и прежде, на территории США.
Как массажист чемпиона мира первым осязает приближение конца спортивной карьеры своего подопечного, так и он — нелегальный разведчик ГРУ первым ощущает, как слабеет приток крови к жизненно важным центрам организма разведки. Зависело ли это от него лично, или тут вступили в силу другие, более могущественные факторы. Он не мог себя упрекнуть в каких-то серьезных промахах, как ни перебирал все случившееся за последние годы.