С той поры, как Петр Серко беседовал с Майей Плисецкой, Советский Союз просуществовал еще пять лет и… приказал долго жить. Но Бюро АПН в Мехико некоторое время еще продолжало существовать.
В один из дней бурного для России 1991 года туда пришла со своим делом мексиканская женщина. Ее приняла журналистка Эмма Ландышева. По ее словам, посетительница была «очень привлекательна, пластична, моложава, с живым и твердым характером».
То была Глория Ортега, мать троих взрослых дочерей Анны, Ирины и Елены. Она молча выложила на стол перед Ландышевой набор фотографий, в том числе мужа в возрасте двух лет, и его матери Галины Александровны, которые генерал Прожогин в спешке не нашел в бывшем доме полковника Серко, а также ряд фото, сделанных в день бракосочетания в кафедральном соборе.
— Это мой бывший муж… Мишель Род, а также Петр. Фамилии его настоящей я не знаю, но он был русским шпионом в течение двадцати лет. Прибыл в Мексику со швейцарским паспортом…
У журналистки приятно захолонуло в душе — горячий материал!
— А дальше?
А дальше Глория в течение трех часов кряду поведала в деталях свою жизнь. Эмма Ландышева окрестила повестование «историей любви и измены, которая печально оборвалась и не могла иначе окончиться».
— Ну, а чем занимался ваш муж, Глория, кроме продажи фотоснимков? — спросила Эмма в конце.
— Не знаю и не хочу этого знать! — решительно ответила бывшая жена русского шпиона. — Когда я узнала, что он шпион, я ушла в себя и "сказала: «Пусть будет так, как Бог пожелает!» Потом он возил меня в Москву, тайком, с чужими паспортами. Там симпатичные люди — ничего не скажу, очень мило, но настойчиво склоняли меня к сотрудничеству с ними. Я наотрез отказывалась! Они уговаривали, познакомили меня с матерью Петра. Она мне полюбилась, но тоже все время плакала. Она, как и я, была обманута и много лет ничего не знала, где ее сын и что с ним. Это жестоко! В последний раз, когда он возил меня в Москву, я заявила его начальникам, что требую развода. Те переполошились. Договорились на том, что они от меня отстают, а я соблюдаю обет молчания и отказываюсь от развода. Вы не представляете, как мне было плохо!
— Вы героическая женщина, — заметила Эмма.
— Это важно для вас, журналистов, а как я страдала все эти годы! Каждый звонок в дверь дома обходился мне дорого. Я упрашивала его оставить все, просить убежище в Мексике, в США. Он был одержим служением долгу!
Эмма подумала иначе. «Он прекрасно знал, что за этим непременно последует кара. Пострадает мать. Ее просто посадят в тюрьму, а сына, как пить дать, отправят на тот свет», — подумала советская журналистка и сказала:
— Сделаю все, чтобы вам помочь. Но что было дальше?
— В конце концов, как я уже говорила, мы с дочками уехали жить в Халапу. С хозяйкой соседнего с нашим дома я иногда разговаривала по телефону. Однажы она мне позвонила и сказала, что не видела Мишеля целую неделю, а в одной комнате день и ночь горит свет. Я приехала. О, ужас! Он исчез и не оставил ни единого слова, только долги по разным счетам и нас — совершенно без денег. Правда, странно исчез. В доме горел свет, посуда осталась немыта, а на столе стояла недопитая чашка кофе и кофеварка. Я говорила, что он постыдно бежал от нас, а девочки не соглашались, защищали его, говорили, что судя по всему, с ним стряслось несчастье. А с нами? Я одна с гремя детьми! Без средств к существованию. Поехала в ателье, а там новый хозяин, итальянский ювелир, вежливый такой, угостил, показал бумаги. Он купил у Мишеля ателье и подписи его показал. Я ушла в слезах.
— Мужчины на такое способны! — сказала Эмма.
— Правда, через какое-то время он прислал письмо из Ла-Паса, это в Боливии. Уговаривал не волноваться, уверял, что все уладится, все будет в порядке, — Глория разволновалась, и Эмма подлила ей в стакан кока-колы. — С тех пор ни слуху, ни духу! А как мы настрадались! Что бы с ним ни случилось, его служба должна была хоть немного побеспокоиться о нас. Ведь он же оставил детей! Моя жизнь превратилась в кромешный ад! Два года назад я с дочерьми поехала в посольство. Посол Ростислав Сергеев, услышав о чем речь, даже не захотел с нами встретиться. Я рассказывала там нашу историю, просила разыскать Петра — не для себя, для меня он умер, а для дочек. Они его любят по-прежнему. Отцом-то он был хорошим. Сколько раз обивала пороги посольства! Но там все отвечали, что не знают такого и никогда о нем ничего не слышали. Но ведь это человек! Их соотечественник. Куда он мог пропасть?
— А заявление в письменном виде оставляли?
— А как же! И копии всех фотографий! И Михаилу Горбачеву писала! В ответ, как и прежде, одно молчание.
— Теперь другие времена! Я помогу. Обязательно! Однако познакомьте меня с девочками.
Эта история взволновала журналистку, и она занялась сбором более подробной информации.
Старшая Анна заявила: «Я не думаю, что мой отец нас бросил. Вот жив ли он? Он таким не был, чтобы нас бросить. Он не мог просто так от нас отказаться. Он обожал нас, любил как сумасшедший. С ним стряслась беда. Это кому-то было надо! Вы знаете, кому так было надо. А как мы с сестренками плакали по ночам! Подушки были мокрыми. Мы все просили, и слова наши улетали в темноту: «Папочка, если ты жив, откликнись! Подай сигнал о себе!»
Напереживавшись вместе с четырьмя женщинами, Эмма Ландышева рассказала эту историю Мирову, с которым давно была знакома по совместной работе в АПН.
Миров, со временем упростив свои «сложные семейные отношения» и видя, что так называемая «перестройка» пробуксовывает и непременно захлебнется, использовал свои старые связи и летом 1990 года выехал на работу в Мексику. Ему было предельно ясно, что Горбачев — прожектер и большой любитель потрепаться. Если он и собирался как-то улучшить советский строй, то упустил драгоценное время. Скорее всего, он вот-вот сойдет со сцены, и страна вновь окажется на распутье, как летом 1917-го…
Миров выслушал Эмму Ландышеву, посоветовал, как лучше действовать, но не признался в том, что знаком с «пропавшим шпионом» и сам в начале его пребывания в Мексике был причастен к его судьбе.
* * *
Ландышева, опытная журналистка, пошла верным путем и действовала решительно и настойчиво. Конечно, в советских «компетентных» организациях ей сделали мину, развели руками и пожали плечами. «Понятия не имеем, кто это!» — таков был ответ. Тогда она опубликовала ряд статей с фотографиями — гласность в стране набирала силу, и в ответ буквально посыпались письма. Она установила, что Мишель Род прежде был в миру Петром Серко и, должно быть, сейчас проживает в Киеве. Однако когда Ландышева отправилась в столицу Украины, поиск затруднился тем, что в адресном бюро города оказалось 73 человека, которые носили имя и фамилию Петр Серко. Если посещать по пять адресов в день, надо потратить на это полмесяца, а таким временем она не располагала. Однако есть Бог! И Эмме, и Глории с девочками повезло. Седьмой квартирой, куда приехала Ландышева, оказалась та, где жил именно нужный ей Серко. Она видела это по фотографии.
Петр Тарасович пригласил гостью в гостиную. Туда же пришла и Любовь Акимовна.
— Я — журналистка из Москвы. Вы — Петр Серко?
— Петр Тарасович, — ответил бывший Тридцать седьмой и бывший Мишель Род.
— Вам привет из Мексики, — произнесла Ландышева и увидела, как побледнело лицо супруги Петра Тарасовича.
— Петя, я пойду к себе. Вижу, у тебя серьезное дело, — и ушла.
— Не понимаю вас! От кого? Вы ошиблись.
— Вы, Петр Тарасович, никогда не были в Мексике и не знаете, от кого вам привет? Не знаете, кто его вам мог послать?
— Понятия не имею! И в Мексике никогда не бывал. Я вообще никогда за границу не выезжал.
— Полноте, Петр Тарасович! Я понимаю, что вторгаюсь в вашу частную жизнь, однако на свете есть люди, чья судьба не может не интересовать вас. И именно их судьба меня вынудила…
— Прошу прощения! Вы ошиблись адресом, — и бывший Мишель Род, он же бывший полковник ГРУ Серко П.Т., встал со стула, давая понять, что разговор окончен.
Однако в душе журналистки уже бушевали страсть, обида и уязвленное профессиональное чувство.
— Петр Тарасович, а вы узнаете вот эти фотографии? — И Эмма выложила на стол ту самую подборку, которую год назад ей вручила Глория.
Петр Тарасович изменился в лице, опустил голову на грудь, и в гостиной воцарилась тишина. Именно такого момента ждала Ландышева, уже составившая себе образ бывшего мужа Глории и отца Анны, Ирины и Елены. Она терпеливо ждала.
— Что, собственно, вы от меня хотите? — тихо, с печалью в голосе спросил Серко.
— Петр Тарасович, цель, которую я преследовала, мною достигнута, — мирно заговорила Эмма. — Я не преследую никакой корысти, мною не руководят политические побуждения. Не ищу и сенсации. Единственным моим желанием было напомнить вам о существовании ваших дочерей. Они уже взрослые, встали на ноги, но по-прежнему любят вас преданно и горячо.
Ландышева поднялась на ноги и отошла к окну, поскольку увидела, как Петр Тарасович полез в карман за носовым платком.
— Я не знаю ничего о ваших секретах, и они меня, честно говоря, не интересуют, — заговорила Эмма, глядя в окно. — Эта тема закрыта. Однако я, кроме того, женщина и мать. Хочу рассказать вам об Анне, Ирине и Леночке, а потом им о вас, о вашей жизни. Вы просто не представляете себе, сколько они пролили слез, когда вы исчезли так неожиданно. Глория, видимо, не знает всего, ей трудно вас простить. Но ваши милые девочки очень хотели бы знать, что вы живы и счастливы. За этим я, собственно, и прилетела в Киев.
За открытым окном слышался ребячий крик, гудки автомобилей и воркование голубей. Тишина длилась еще несколько секунд, пока Ландышева не услышала решительный голос Петра Тарасовича, уже взявшего себя в руки:
— Но я женат! Все в жизни сложилось помимо моей воли. Вас же я благодарю. Минуточку, схожу за женой. Мы оба будем вам признательны за рассказ. Но… будьте к ней снисходительны. Она до сих пор ничего не знает.
— Не сомневайтесь! — И Эмма возвратилась на прежнее место.
Она ждала минут пять и тоже переживала, представляя себе чувства, которые должна была испытывать в те минуты Любовь Акимовна.
Вскоре они появились в гостиной. Хозяйка поставила на стол большое блюдо с ломтиками нарезанной дыни и гроздьями винограда.
Эмма, тщательно подбирая выражения, рассказала все, что знала, то и дело поглядывая на умное, интеллигентное лицо новой жены Петра Тарасовича. Супруги поведали журналистке историю своих отношений.
Провожая Ландышеву до троллейбуса, Петр Тарасович договорился, что завтра утром он подъедет к ней в гостиницу с письмом и сувенирами дочерям.
Когда они остались вдвоем, Любовь Акимовна сказала:
— Петя, ты обязательно напиши в письме и скажи Эмме, чтобы девочки навестили нас в Киеве.
Петр Тарасович снова полез в карман за носовым платком и нежно обнял Любовь Акимовну.
* * *
Служащие киевского международного аэропорта, дежурные милиционеры с волнением наблюдали разыгравшуюся на их глазах сцену. Первой вбежала в зал ожидания младшая Лена. Она среди множества лиц мгновенно узнала отца, которого не видела 15 лет, и с криком: «¡Papi! ¡Papito querido!»— бросилась ему на шею. Тут же подбежали Ира с Анной. Горячие поцелуи, жаркие объятия, слезы… Петр по-испански повторял: «Милые, милые, милые мои девочки! Простите отца! Как ждал я все эти годы вот этой минуты! Как страдал без вас! Родные мои, простите меня!» — он не опустился на колени только потому, что Анна удержала отца.
Отец бы мог сообщить им и то, какое он получил предупреждение от генерала, представителя ГРУ, прилетавшего в Киев, когда бывшего полковника «выписывали» из психбольницы, то есть выпускали из самой бесчеловечной тюрьмы: «Если вас заботит жизнь ваших дочерей, забудьте их окончательно!»
Наблюдала за этой встречей и Эмма Ландышева. Она вспомнила, что ей сказал в день их первой встречи Петр Тарасович: «Не поверите, но и я жил переполненный муками! Каждое утро, как просыпался, и каждую ночь, отправляясь спать, я думал о них. Как там они живут без меня? Не предают ли проклятию? Неужели думают, что я их предал? «Милые, если б вы знали, как я вас люблю! Вы самое дорогое, что есть в моей жизни!» — не переставал я шептать».
Но еще были сильны путы старых правил «социалистической морали», еще не сменились все старые кадры, еще не у всех перестроилось сознание на новый, человеческий лад. Петру Тарасовичу Серко власти отказывали в заграничном паспорте, но он, позвонив дочерям в Мехико, выразил твердую надежду, что обязательно наступят иные времена.
* * *
В ожидании этих «новых времен» прошло еще три года. Анна, летавшая в Европу по своим делам, вновь навестила отца. Однако он, по понятиям уже нового руководства ГРУ — не было там ни Ивашутина, ни Мещерякова, ни Зотова, ни Бондаря, ни даже Прожогина, — по-прежнему являлся «носителем строжайших военных секретов».
Серко не выпускали даже из Киева. И дело не в том, что никто не желал видеть в нем честного, порядочного человека, патриота родины. Надо было, поставив свою подпись под согласием, брать на себя ответственность. А зачем?
Летом 1994 года Мексика сменила посла в России. Он представлял свою страну также на Украине, в Армении и в Грузии.
Миров оказался давним хорошим приятелем этого посла. И, естественно, при первой же встрече поведал ему историю Петра Серко — Мишеля Рода, гражданина Мексики, который теперь находился в России и страстно желал посетить Мексику и побыть вместе со своими дочерьми, но ему не выдавали заграничного паспорта.
Ознакомившись с обстановкой, оказавшейся весьма непростой, даже замысловатой для бывшего Советского Союза, посол стал на защиту интересов гражданина Мексики. Правительство России, используя все свое влияние на правительство Украины, самым категорическим образом возражало настоянию посла. Возник казус, достойный рассмотрения Международным судом ООН.
Посол, который уже испытывал ущемление и личного самолюбия, напоминал о своем требовании всякий раз, как посещал МИД России. Однако все, от простого референта до министра иностранных дел, в один голос поясняли послу, что, по существующим в России законам, бывший военнослужащий Петр Тарасович Серко продолжал являться «носителем государственных секретов». «Ну и что? — говорил посол. — Почему надо обязательно считать, что если этот человек поедет в Мексику, чтобы повидать своих дочерей, он обязательно должен разглашать на каждом шагу эти самые государственные секреты?» Да, господин посол, сразу видно, что вы не воспитывались в СССР!
Послу Мексики объяснение отказа казалось абсолютно неубедительным, и он ждал удобного случая, чтобы по этому поводу переговорить с самим президентом Борисом Ельциным.
А в это время, в конце октября 1995 года, после своей очередной публичной лекции на тему о современном положении в России Миров ужинал в ресторане «Три лошади» с одним из бывших послов Мексики в СССР.
— Поразительно быстро изменилась у вас ситуация! — с жаром говорил ему бывший посол. — Многие на Западе предсказывали неминуемый крах коммунистической системы. Но то, что случилось, с трудом поддается осмыслению. Даже у меня возникают сомнения, правда ли то, о чем ты говоришь с трибуны. Народы бывшего СССР получили свободу, но, как ты утверждаешь, бессмысленно топчутся на месте и ничего, кроме как воровать, делать толком не могут.
— Что поделаешь, дорогой друг. Мы много лет боролись с разными врагами, но забыли, что главный враг сидит в нас самих. И нам еще предстоит долго «выдавливать из себя раба».
А дни бежали. Судьба бывшего разведчика Петра Серко, как это не раз с ним бывало, висела в воздухе.
И все-таки, как сказал в свое время Коперник, Земля вертится. Применительно к отечественной истории она вертится в направлении долгожданных демократических перемен. Коснулись они в конце концов и героя нашего повествования Петра Серко. В лабиринтах «психушки» выстрадал он свое право на простое человеческое счастье. И оно пришло к нему, как приходит день на смену самой непроглядной ночи. После долгих бюрократических согласований и увязок получил он в конце концов заграничный паспорт и вылетел в Мехико, в столицу далекой страны, с которой так тесно переплелась его судьба.
Ослепительно солнечным выдался день, когда в аэропорту Мехико приземлился белокрылый лайнер из древнего Киева, столицы теперь уже независимого государства Украины. Глории, встречавшей его в толпе сограждан, казалось, что сама Судьба посылает ей свой дар в награду за бесконечное терпение, за целое море выплаканных и невыплаканных слез. А муж, заметно поседевший и сдавший за годы их вынужденной разлуки, но сохранивший неуловимую выправку профессионала-разведчика, уже махал ей рукой, уже шел к ней, не замечая ничего вокруг.
Казалось, само Время остановилось для двух воссоединившихся сердец. Мир вокруг на мгновение замер, переливаясь всеми цветами радуги и напоминая о том, что жизнь еще далеко не окончена, что самые счастливые ее страницы скорее всего впереди.
