Глава 1

МИЗАНТРОПЫ С ЯМАЙКИ

Пора разрушительных циклонов на суше и зловещих штормов на море сменилась ласковой, бархатной погодой. Покрывались свежей листвой, зацветали плодовые деревья. Особенное дурманящее благоухание исходило от апельсиновых садов. Природа, да и люди тоже, начинали забывать о превратностях зимы, условной в карибских широтах Вест-Индии, однако часто приносившей беды. Известный корсар из кубинского города Тринидада Педро де ла Крус, прославленный за свои подвиги наградой короля Испании Филиппа V, в полной мере отдохнул от прошлых опасных для жизни дальних морских походов. Теперь он готовился отплыть в коммерческих целях в Картахену-де-Индиас, богатейший город заокеанских испанских владений. Храбрый корсар, который в поисках увезенной в 1702 году английскими пиратами с Ямайки из Тринидада любимой им Каталины, дочери состоятельного сеньора Рикардо де Андрадэ, пять лет не на жизнь, а на смерть сражался с пиратами, теперь был предельно счастлив. Он нашел Каталину! Они составили семью и с радостью ждали прибавления семейства. Ликующая Каталина и ее мать, донья Марсела, были охвачены всецело заботами о приготовлении всего необходимого для появления на свет малыша или малышки. Дон Рикардо де Андрадэ с возвращением домой дочери забыл о своих болезнях и с радостью готовился стать дедушкой. Он и посылал де ла Круса на его ходкой шхуне «Скорая Надежда», некогда принадлежавшей американскому пирату Бобу Железная Рука, совершить рейс в Картахену.

В марте ночи наступали рано и до появления луны были темными. Педро возвращался в полночь из дома корсара Васкеса. Как только де ла Крус свернул с улицы Анимас на улицу Бока, чутьем, свойственным только высокоорганизованным людям, ощутил присутствие опасности. Человеческая тень стремительно отделилась от стены дома. Смертельная сталь сверкнула в темноте. Педро успел отпрыгнуть, уклонился, мгновенно выхватил свою шпагу, выкинув руку вперед, развернулся правым плечом. И это его спасло, поскольку на миг прежде, чем Педро почувствовал, что клинок его шпаги достиг противника, шпага того проткнула камзол, разорвала рубаху и, пройдя вдоль груди, вспорола кожу ее до крови. Слышно звякнуло выпавшее из руки оружие, которое могло стать гибельным, и тело нападавшего опустилось на брусчатку улицы. Де ла Крус выдернул шпагу из груди злоумышленника, поскольку понял, что ее жало угодило прямо в сердце несчастного.

Вложив шпагу в ножны, поглядев в лицо поверженного, которое оказалось ему совершенно незнакомым, и убедившись, что его собственная рана не опасна, Педро, продолжая недоумевать и сокрушаться, быстрым шагом отправился в дом алькальда Тринидада, капитана Себастьяна де Калка. Власти, осмотревшие место происшествия, без труда убедились в правдивости рассказа де ла Круса, на которого неизвестный напал на безлюдной улице. Никому из местных жителей погибший не был знаком. Выяснилось, кто он, лишь в полдень следующего дня с прибытием очередного рейсового дилижанса из Гаваны. Де ла Крус получил письмо от сына гаванского палача верного давнего друга Хуана, теперь известного всей Гаване врача по прозвищу Медико, и официальный пакет от начальника святой инквизиции. Как один, так и другой сообщали, что Педро де ла Крусу грозила опасность со стороны сына того самого гранда, которого Педро отправил на тот свет в 1703 году в ночном поединке на улице Гаваны.

Еще утром, чтобы лишить дорогую сердцу жену ненужных волнений в связи с происшествием и возможных ее причитаний по поводу его раны на груди, Педро заговорил с Каталиной о том, как же все-таки они назовут своего первенца.

— Если будет сын, как ты хочешь, то ты и дашь ему имя. Если родится девочка, ее я назову. Согласен? — Каталина делала достаточно логичное предложение.

Педро ответил не сразу. Казалось, он вспоминал о чем-то. Чуткая Каталина ощутила это и спросила:

— Милый, я сказала что-то не так?

— Все так! Ты, как всегда, умница. Но я предлагаю сделать наоборот. — И, увидев удивление на лице жены, он обнял ее и пояснил: — Давно собирался тебе рассказать. В Гаване, когда я приобретал и снаряжал корабль, чтобы на нем отправиться на поиски тебя, мне неоценимую услугу оказала графиня Иннес де ла Куэва. У нее проснулось сильное чувство ко мне. И я честно должен тебе сказать, дорогая, что не будь тебя, которую я беззаветно, бесконечно любил и люблю, возможно, и я ответил бы ей взаимностью. Но я сообщил графине о тебе, о том, что с тобой приключилось, что я люблю тебя, и она поняла. Осмыслила, смирилась и уехала в Испанию. Когда же плохой человек, генерал-губернатор, состоявший на службе короля, но являвшийся его врагом, без причин арестовал меня и навеки, казалось бы, заточил каземат, графиня Иннес испросила поддержку самого короля, специально приплыла из Испании, освободила меня. И я смог найти мою ненаглядную Каталину… Я многим обязан графине. Она…

— Ладно, родной, милый, не говори мне больше о ней ничего. Она, эта женщина, честный и мужественный человек. Я согласна, Педро! Девочку назовем Иннес, а мальчику дадим имя в честь твоего друга Андреса Девото.

— Разумница ты моя. Спасибо! А знаешь, моя драгоценная, он уже не Девото, а вновь сиятельный граф Сепульведа. И, надеюсь, уверен, что счастлив! — Педро прижал к себе Каталину и нежно ее поцеловал.

Не прошло и недели после этого разговора, царапина на груди уже не беспокоила, как Каталина вновь приятно удивила и обрадовала Педро настойчивой просьбой обучить ее мастерству фехтования. Для женщины того времени это являлось непривычным, даже недозволенным занятием. Педро, однако, не стал возражать. Со шхуны принесли нагрудники со шлемами и шпаги. Каталина быстро научилась правильно держать для нее, возможно, тяжеловатую мужскую шпагу, и Педро без промедления принялся показывать своей ненаглядной половине основные позиции 6, 4, 8 и сложную 7-ю. С дополнительными, такими как 1, 2, и 5-я позициями у Каталины поначалу были трудности, но она, с упорством влюбленной женщины, осилила и их. С уколом прямым, с оппозицией в ответ на прямой, с углом в кисть тоже надо было провести несколько повторных занятий, а вот укол «захлестом» в руку Каталина освоила сразу. Мать, донья Марсела, не переставала охать, хотя добрая бывшая наставница дочери, донья Кончита, не уставала твердить, что Каталина способна освоить все. Она же в ответ на охи и ахи матери лишь звонко смеялась и поясняла ей, что ни в чем не хочет уступать своему Педро. Из пистолета благодаря донье Кончите она уже давно стреляла не хуже мужа.

Шхуна «Добрая Надежда» была основательно загружена солидной партией невыделанных шкур и объемистыми тюками табачного листа, доставленного из района Вуэльта-Абахо, провинции Пинар-дель-Рио. Уже тогда табак из Вуэльта-Абахо признавался, как и нынче считается, лучшим в мире. Только потому из Вуэльта-Абахо американцы в начале прошлого века вывезли к себе три парохода земли. Однако напрасно. Дело оказалось не столько в земле, сколько в климате. На привезенной земле гринго стали выращивать хороший табак, но не лучший в мире.

Кто был первооткрывателем табака, неизвестно, как неведомо, кто первым ухитрился воспламенить огонь, кто изобрел колесо, порох и многое другое. Однако истории известно, древние североамериканские индейцы племени виннебаго утверждают в своих легендах, что семена табака были вручены Богом первому человеку, с тем чтобы он, бросая их в огонь, мог свои прошения, свои мольбы отправлять на небо в волнах дыма. Кое-кто из просвещенных людей знает и то, что в Земном Раю табак уже существовал и был тем растением добра и зла, тем самым запретным плодом, еще до яблока, который сладок и который подтолкнул первых мужчину и женщину на свершение первородного греха. При этом, однако, в священной книге еврейского народа нет ни единого упоминания о табаке. Когда она создавалась, о табаке ни в Европе, ни в Азии, ни в Африке ничего не знали. И жители этих трех древних континентов не ведали о табаке ничего еще добрых пятнадцать веков. До тех пор пока Кристобаль Колон (Христофор Колумб) не открыл с обнаженным мечом от имени католических королей Землю Адама, или Orbe Novo, Новый Мир. Славный мореплаватель увидел, как индейцы Больших Антильских островов, коренные жители открытого им нового материка, приветствуя его и его людей, как «пришельцев с Неба», «детей Солнца», втягивали носом дым от листьев некоего растения и приходили от этого в раж. Колумб первым и привез в Европу растение семейства пасленовых — «прелестный подарок», как и сифилис, Старому Свету от Америки! Однако истинным «отравителем» Европы, а затем и остального мира, поскольку курение табака человеком, как и плохое питание, изнурительный труд, стрессовые состояния, значительно укорачивает его жизнь, явился английский барон, сэр Вальтер Ралей. Тридцатилетний красавец, знаток морского дела, прославивший себя в войнах и легко ставший любовником пятидесятилетней королевы Елизаветы I, увлекаемый романтикой завоеваний, отправился в Новый Свет. Там он для Англии открыл Северную Америку и в 1584 году основал первую английскую колонию на берегах, которые в нынешних США занимает штат Виргиния. Капитан Ралей в 1585 году впервые привез табак в Лондон, где вся мужская часть королевского двора, как признак высшей моды, тут же начала курить трубки. В Виргинии же в начале XVII века начали расти, как листья на деревьях по весне, табачные плантации. Это прибыльное дело вела из Лондона «Виргиния Компани», основанная расчетливой английской королевой Елизаветой I.

Так возник интерес к табаку как к товару, как к предмету экспорта, который очень быстро достиг колоссальных размеров, весьма возможно, по доходности переплюнув золото.

К тому времени, когда по просьбе тестя, сеньора Андрадэ, наш капитан Педро де ла Крус отправился на своей шхуне с партией табака в Картахену, крупный коммерческий центр материковой Америки, табак являлся наиболее лакомым кусочком контрабандистов многих стран мира и прежде всего пиратов Карибского моря. Потому в те времена партии табака и перевозились, как правило, на вооруженных судах.

И не без основания. На шхуне только было закончили обедать, как из беседки грот-мачты марсовый сообщил, что по курсу видит шхуну без опознавательных знаков. Педро и его старший помощник Хорхе немедленно поднялись на капитанский мостик. Опытный старший боцман Добрая Душа воспользовался подзорной трубой, но пришел к убеждению, что прежде этой шхуны не встречал.

— Однако, намотай мои внутренности на брашпиль, если это не пираты!

Такая встреча де ла Крусу на этот раз была совсем некстати, но он не изменил своего курса. Скорее всего, это и заставило пиратскую шхуну отвалить.

— Небось капитан на мостике отдал приказ: «Фока-рей на фордевинд!» — сказал де ла Крус и внимательно поглядел на своего нового старшего помощника. — Что вы думаете?

— А командир фок-мачты: «Фока-шкот, фока-рей, фока-булинь отдать! На брасы, правые! Пошел брасы!»

— И я бы так точно поступил, — согласился де ла Крус и отдал нужные распоряжения, чтобы увеличить расстояние между своей и чужой шхунами.

— Когда реи фок-мачты займут требуемое положение, должна последовать команда: «Крепить так брасы!» Когда же обрасопят все реи, очередное предписание: «Фока-шкоты выбрать!»

А в это время на шхуне, которая увалилась до фордевинда, звучала команда: «Грот и бизань на правую! Грота-гика-шкот стянуть! Завал-тали травить! Бизань-гика-шкот стянуть! Завал-тали травить!»

Корабли разошлись, «Добрая Надежда» продолжила свой путь, а де ла Крус остался доволен знаниями Хорхе.

Капитан де ла Крус не раз бывал в Картахене. Теперь, в начале апреля 1708 года, этот укрепленный порт и город уже достаточно отстроился после его ограбления в феврале 1697 года «бригадой Санто-Доминго» в составе семи новейших фрегатов и пятнадцати подсобных судов. Этой армадой командовали капитан Жан Баптис Дю Касс и вице-адмирал барон Дю Пойнт. Нападавшие французы — пираты с островов Тортуга и Санто-Доминго (Гаити) и специально прибывшие из Франции солдаты, — Франция в те годы враждовала с Испанией, — храбростью, обманом и беспутством овладели добычей стоимостью сто миллионов долларов. Когда Наполеон продал Соединенным Штатам Америки земли Луизианы, втрое большие по территории самой Франции, она получила за нее всего пятнадцать миллионов.

Картахена-де-Индиас, столица Новой Гренады, была для пиратов весьма привлекательной добычей. Потому вход в ее закрытую гавань охраняли форты Св. Креста, Св. Луиса и Св. Лазаря, а город — воздвигнутая на холме крепость Св. Фелипе. Дю Касс и Дю Пойнт, во главе 1700 пиратов и солдат, еще до рассвета атаковали Картахену на лодках. Крупнокалиберные орудия фортов и крепости с двадцатичетырехфунтовыми ядрами оказались бессильны против «муравьиной» флотилии. Губернатор дон Диего де лос Риос, чтобы избежать разрушения Картахены, предложил Дю Кассу сдать город на условиях, что мирные жители не станут подвергаться насилию, их имущество будет сохранено, а церкви не будут разграблены. Город, в виде контрибуции, обязывался из своей казны выплатить тридцать миллионов франков. По тем временам то было огромным богатством. Крупную денежную сумму, как старший в предприятии, получил барон Дю Пойнт, который преспокойно отказался выдать Дю Кассу и его пиратам соответствующую часть, как полагал Дю Касс, не менее двадцати миллионов франков. Вице-адмирал поднял якоря своих кораблей и ушел. Тогда пираты принялись грабить жителей Картахены. Соборы Св. Михаила, Нашей Девы Росарио и Св. Девы Марии были опустошены. Позднее Дю Пойнт все же поделился с пиратами, но выдал им лишь шесть миллионов. Людовик XIV за тот «подвиг» присвоил капитану Дю Кассу звание рыцаря Ордена Св. Людовика и произвел его в адмиралы.

Когда же испанский трон занял Филипп V, внук Людовика XIV, адмирал Дю Касс стал исправно служить и испанской короне. Бывшие враги стали его лучшими друзьями. Его принимали в Картахене как высокого гостя.

Де ла Крус в Картахене только закончил продажу привезенного им товара, как был вызван к губернатору. Тот, управлявший Новой Гренадой последние пять лет, сообщил славному корсару, что агенты святой инквизиции задержали в городе подозрительного человека. Им оказался лазутчик, английский пират с острова Ямайка. Под обещание сохранить ему жизнь, пират рассказал, что новый вице-губернатор острова, ослепленный успехом нападения французов на Картахену десять лет назад, решил вновь осуществить ее ограбление. Шпион собирал для того необходимые сведения.

— Скажите, де ла Крус, вы много лет плаваете по здешним морям. Вам что-либо говорят такие имена, как Дженнингс, Френсис Рейли и Дампе?

— Еще бы! Очень даже! Это отъявленные английские пираты. Последнего, Ненормального, прошлым августом я захватил. Он оказал мне большую услугу и был отпущен. Твердо обещал прекратить разбой на море, вернуться в Англию. Все трое страдали болезненной страстью властвовать над другими людьми. От них, в прямом смысле, бежали их собственные сограждане, которые затем селились на наших землях, принимали испанское гражданство. С десяток таких англичан живет сейчас и в моем Тринидаде.

— Вот как раз поэтому я вас и пригласил во дворец! Этот вице-губернатор прежде решил снарядить малую экспедицию, напасть на Тринидад, захватить «изменников» и казнить их. Скорее всего, если бедняг захватят, то отправят в Лондон, где и четвертуют! Если пойманный шпион не врет, то нападение на Тринидад намечено на середину апреля. Сегодня тринадцатое число. Что скажете, де ла Крус?

— Сеньор Кордоба, я сейчас же поднимаю паруса! Спасибо вам! — И де ла Крус поспешил оставить дворец.

Он еще не успел никому купить подарков, но теперь ему было не до них. Уже стоя на капитанском мостике и отдавая приказания о постановке полных парусов, Педро вспомнил историю острова Ямайки.

Одержав победу в гражданской войне 1642-1646 годов, обезглавив короля Карла I и установив в Англии жесткую военную диктатуру, «чистюля» пуританин сэр Оливер Кромвель задумал отобрать у Испании ее богатые владения в Вест-Индии. Столицей будущих обширных заокеанских английских поселений он обозначил Картахену-де-Индиас. В Вест-Индию в конце 1654 года отправился флот в сорок два корабля, на которых плыли три тысячи моряков и десять тысяч солдат. Командовали кораблями — адмирал Уильям Пенн и армией — генерал Роберт Венейбл. Как ни странно, уже силою в пятьдесят семь кораблей (к армаде присоединились английские пираты), англичане проиграли испанцам первое сражение. Оно имело место в апреле 1655 года, в борьбе за Санто-Доминго. Побитые, они тут же, однако, напали на слабо заселенный и не имевший ни единой крепости испанский остров Ямайка. Остров был открыт Колумбом во время его второго плавания 3 мая 1494 года. Вместе с тем испанские поселенцы острова оказали упорное сопротивление, и кровавые сражения, уносившие многие человеческие жизни, продолжались до тех пор, пока, после восстановления монархии и восшествия на престол Карла II, в 1660 году не был подписан в Лондоне мирный договор между Англией и Испанией, по которому остров Ямайка стал принадлежать Великобритании. Англичане основали там Порт-Ройяль, город и «свободный королевский порт». Тогда-то в Вест-Индии и появились первые дома терпимости, игорные дома, и очень скоро остров Ямайка, в отличие от свободного острова Тортуга, стал «гнездом» только лишь английских пиратов. Объединяясь во флотилии до двадцати и более кораблей, англичане беззастенчиво грабили южные поселения Кубы, в том числе, уже в 1662 году, крупный город и порт Сантьяго, населенные пункты на полуострове Юкатан, на побережье Никарагуа и островах Тринидад, Табаго, Пуэрто-Рико и других. Когда остров Ямайка превратился в крупный центр уголовного мира в Вест-Индии, порядочные англичане стали перебираться на жительство в испанские поселения, принимали католическую веру. Однако в начале XVIII века Ямайка оставалась гнездом английских пиратов.

Рассвет застал «Добрую Надежду» на подходе к одному из первых испанских поселений на Кубе, откуда в 1518 году конкистадор Эрнан Кортес повел свои каравеллы на завоевание Мексики. Город Тринидад еще не был виден в подзорную трубу, но де ла Крус в своем красном наряде уже стоял на капитанском мостике, а вся команда была готова к боевым действиям. Первые проблески дня позволили разглядеть три парусника, стоявших на якорях как можно ближе к побережью. Сердце Педро тревожно забилось, и находившийся рядом старший помощник капитана Хорхе, совсем недавно еще помощник капитана пиратского брига Джордж Астон, это почувствовал.

— Не успели! А сейчас?

— Что сейчас? — почти гневно произнес де ла Крус. — Идем на них! — И отдал необходимые боевые команды.

В этот миг от борта пиратского фрегата отделилось белое облачко. Звука не было слышно, но всем на «Доброй Надежде» было ясно, что орудийным выстрелом подавался сигнал опасности высадившимся на берег пиратам. Там местные жители, недавно по совету де ла Круса организованные в роты ополчения, у выстроенных редутов на полдороге к городу от залива Касильда вели огонь по наступавшим на них непрошеным гостям. Пираты поняли сигнал и стремительно помчались к своим лодкам.

— Странно! Испугались нас, — заметил Педро и увидел по лицу Хорхе, что и он удивлен. — Теряюсь в догадках. Однако что это их могло подвигнуть на столь необдуманный шаг, напасть на город?

— Обыкновенная человеческая ненависть к тем, кому лучше! Все очень просто! Бывшим англичанам у нас живется хорошо. Надо наказать! Унизить!

Тут послышался голос марсового, и все сразу стало ясно:

— В двух милях за нами вижу три испанских корабля!

То были тяжелый галеон и два фрегата охранения. Де ла Крус в подзорную трубу сразу определил, что фрегаты принадлежали испанским корсарам, капитанам Томасу де Урибуру и Гаспару де Акоста. Они уже несколько лет успешно сражались с пиратами вокруг Кубы.

Тот, кто был старшим в набеге, а это был сам вице-губернатор Ямайки, отдал приказ уходить. Фрегат и бриг первыми поставили паруса, а шхуна пирата Острого Ножа — ее узнал рулевой — замешкалась и потому отстала. Де ла Крус начал ее преследование. Пиратское судно перешло линию ветра, и его матросы проворно переносили на другой галс кливера, стакселя и гика-топенанты. «Добрая Надежда» меж тем настойчиво следовала за шхуной, словно они шли на одном шкоте. Де ла Крус отдал команды садить фока-галс, выбирать фока-шкот и заводить фока-булинь и собирался было отдать еще приказ, но увидел, как опытный рулевой и сам уже принялся одерживать «Добрую Надежду» рулем, чтобы она, идущая на ветер, не вышла из него.

На три холостых выстрела, предлагавших пиратам зарифить паруса и сдаться на милость победителю, Острый Нож, как утверждал рулевой, всегда пьяный, чуть развернул шхуну и ответил залпом ее правого борта. Ядра не долетели до «Доброй Надежды». Оба судна уже миновали опасный проход Бретон, от которого на север и юг тянулись мощные коралловые рифы. Вдали справа показались очертания островов Синко-Балас. «Добрая Надежда» вышла на параллельный курс шхуне, начала сближение с нею и ее обстрел.

— Пусть дьявол опустит меня в ад, если я не отправлю на дно посудину Острого Ножа! Остальных нам уже не догнать, — заявил де ла Крус.

— Не лучше ли, мой капитан, не топить его, а взять в плен? — спросил старший помощник.

— Жаль моих матросов. Сейчас нет у меня былой абордажной команды.

— А вы поглядите на шкафут. Там все уже готовы идти на абордаж. Они должным образом вооружены. И никто не мыслит, что вы можете поступить иначе. Однако, мой капитан, это верно, прежде надо бы огнем из пушек повредить мачты на шхуне пирата. Я как-то встречался с этим Острым Ножом. Он — большой негодяй! Мне не мешало еще бы раз свидеться с ним, чтобы плюнуть ему в лицо.

И тут, словно бы Всевышний услышал эти слова, одно из ядер угодило прямо в ствол грот-мачты шхуны пирата. Мачта повалилась, и ее паруса бессильно повисли на реях. Это не только сразу снизило ход пиратской шхуны, но и, естественно, убавило боевой дух пиратов.

— Лево руля! Идем на абордаж! Всем по местам стоять! Вперед, храбрецы! — Педро сбросил камзол на руки Бартоло, высокорослого, мощного негра, верного слуги и друга корсара, получил от него пару пистолетов, дагу, поправил пояс, на котором висела шпага, и перекрестился. У де ла Круса было очень боевое настроение.

— Приготовить абордажные крючья! Рулевой, на свалку судов!

«Добрая Надежда» так быстро сцепилась с пиратской шхуной, что на ней даже не успели поднять по борту абордажные сети. Храбрецы де ла Круса свободно проникали на палубу вражьей шхуны, и в бой сразу же вступали пистолеты, кривые абордажные сабли, интрепели — топоры с клювами на обухе. Пираты сопротивлялись, но испанцы заметно брали верх.

Острый Нож спрыгнул с мостика и тут же своей шпагой поразил в спину одного из зазевавшихся нападавших. В тот же миг палубу пиратской шхуны потряс победный, торжествующий крик испанцев.

Острый Нож узнал появившегося на спардеке в окружении его ближайших помощников корсара де ла Круса. Педро выхватил шпагу. Им следовало сразиться, но Острый Нож с остервенением разломил о колено свою, и обе части с силой швырнул за борт.

— Тогда сдавайся, мерзкая тварь! — прокричал некогда англичанин Джордж.

— Нечего кричать! Мои уши превосходно слышат, — скрипя зубами, произнес Острый Нож.

— Зато голова забита дерьмом, сукин ты сын. — заявил Хорхе, и смачный плевок его закрыл правый глаз пирата.

Острый Нож взревел, выхватил из-за пояса огромный тесак, но плеть Бартоло, умевшего владеть ею, как никто другой, мгновенно обвила запястье предводителя пиратов, и опасное оружие выпало из его рук. Хорхе же прыгнул вперед и влепил Острому Ножу звонкую оплеуху. Пират от переполнявшей его злобы, от бессилия опустился на колени. По его щекам текли слезы.

— Повязать его и в трюм! — отдал приказ де ла Крус и прокричал по-английски: — Всем, кто прекратит сопротивление, будет сохранена жизнь! Сдам в Сантьяго, где вас смогут обменять.

Команда «Доброй Надежды» быстро овладела положением. Обезоружила пиратов, уложила в мешки и отправила мертвых в пучину, а живых загнала в трюмы. Де ла Крус забрал все имевшиеся на борту бумаги, карты и драгоценности, отдал необходимые распоряжения, кому оставаться на пиратской шхуне, поручил ее управление Хорхе и вернулся на свою. Пиратов следовало отвести в Сантьяго-де-Куба и там сдать губернатору, но де ла Крус спешил узнать, что же произошло в Тринидаде во время боя с пиратами.

В это время к свалившимся шхунам приблизился галеон с конвоем. С кораблей корсаров отсалютовали, приветствуя победу своего собрата, а с галеона на шлюпке прибыл на «Добрую Надежду» вице-губернатор Сантьяго. Это было кстати, и де ла Крус предложил ему забрать с собой захваченную шхуну и плененных пиратов, с тем чтобы доставить их губернатору. Высшее лицо Тринидада не обладало правом приема в казну захваченного корсарами пиратского имущества.

Вице-губернатор, кому де ла Крус рассказал, что пираты с Ямайки желали не столько пограбить город Тринидад, сколько захватить и увезти с собой англичан, перешедших на сторону испанцев, однако, отказался вести за собой пиратскую шхуну. Предлогом было то, что у вице-губернатора не было с собой печати, которую следовало поставить на свидетельстве получения от корсара захваченного им пиратского судна.

Тогда Педро, распрощавшись с важным испанским чиновником, выкинул на грот-мачте флаги. Они предлагали старшему помощнику Хорхе на расцепившейся уже шхуне Острого Ножа следовать за «Доброй Надеждой», которая поставила паруса и легла на обратный курс в Тринидад.

У причала в устье Гуарабо «Добрую Надежду» с пиратской шхуной встречали восторженные горожане. Стоило де ла Крусу подняться на причал, как его горячо обнял губернатор, весь обвешанный оружием. Только он освободил корсара из своих объятий, тут же Педро с жаром обхватил молодой человек со шпагой на поясе и пистолетами за ним. Педро мгновенно ощутил родной запах, но в изумлении отстранился. Только тогда он узнал и принялся целовать юношу. То была Каталина, которая принимала участие в сражении.

— Ты ранена, девочка? — Педро указал на ее окровавленное плечо.

— Нет, мой любимый. Это ранило того, кто был рядом. Я помогла ему оставить редут, передала жене.

— Но как ты решилась? Ты ведь в…

— Не волнуйся, будет мальчик и обязательно герой!

— Откуда ты знаешь, что будет сын?

— Знаю! Я каждый день ем артишоки. А ежели девочка, так вся пойдет в меня. Такая же красивая и преданная. Но артишоки — будет мальчик!

Все, кто был рядом, дружно рассмеялись, а поприветствовать своего друга подошел Антонио Игнасио Идальго, не так давно плававший с Педро нотариусом, а теперь терпеливо ждавший дня свадьбы с сестрой Каталины.

Когда с пиратской шхуны сошел Хорхе, которого с нетерпением ожидала донья Кончита, он расцеловал ее и, подойдя к де ла Крусу, произнес:

— Я преклоняюсь перед вашей hardiesse. — Старший помощник употребил французское слово, означающее смелость. — Вы можете быть примером любому капитану любого флота мира!

Через два дня «Добрая Надежда» и пиратская шхуна отплыли в Сантьяго. Педро рисковал быть перехваченным английскими пиратами с Ямайки. Потому де ла Крус и Хорхе провели свои корабли мимо острова ночью. Все обошлось. Педро и члены его команды получили положенное вознаграждение. На прощальном обеде де ла Круса чествовали как героя.

— При всем уважении к вам, потому как вам постоянно сопутствует удача, должен признаться, что если б у нас были все корсары, как вы, сеньор Педро де ла Крус, Испания давно бы с успехом покончила с английскими и голландскими пиратами. Морской разбой не позволяет Кубе и другим испанским поселениям в Вест-Индии обрести необходимый мир. И от этого еще в большей степени страдает метрополия. — Губернатор поднял бокал и все, с улыбками на устах, выпили за здоровье Педро де ла Круса.

Морской разбой, пиратство, как разновидность воровства, возникло сразу с появлением судоходства. В основе этого преступного деяния лежал человеческий инстинкт. Он толкал завладеть чужим, тем, что принадлежало другому. Пиратами — морскими разбойниками руководили три основных мотива: алчность, то есть жажда наживы, желание одними лицами владеть над другими, чтобы использовать в своих интересах плоды подневольного труда, и захват состоятельных лиц с целью получения за них выкупа. Все эти поводы и мотивы оставались незыблемыми на протяжении веков. Эта преступная деятельность определенных групп людей веками развивалась, получая в определенные исторические периоды не очень открытую, но всегда весьма значимую поддержку властителей разных государств, вторые в то же самое время были вынуждены защищать от пиратов и корабли своей страны. Потому в начале XIV века в Средиземном море, примерно за столетие до появления Османской империи, и возникло корсарство. Корсар обычно являлся частным лицом, руководствовался определенным сводом правил. Он, согласно патенту, выданному властителем, главой государства, под чьим флагом корсар ходил, боролся с пиратами и овладевал торговыми судами враждебных стран. За это корсар и члены его команды получали определенную долю захваченного имущества. С открытием Колумбом нового континента, чьи земли с успехом осваивала Испания, у англичан, обуреваемых завистью, тоже возникла идея поживиться за счет захвата территорий в Новом Свете. В этих целях Англия снаряжала целые флотилии и отдельные суда корсаров, которые отправлялись за Атлантический океан. Однако так устроен человек, как только над ним нет присмотра — он проявляет слабину. В данном случае англичане отличились, и их корсары чаще других, чтобы не сказать поголовно, становились пиратами. Еще в большей степени этим грешили на Востоке. Более других здесь проявили себя китайцы. Одним из них был, например, коротышка Чинг Чилинг. В самом начале XVII века, когда голландцы и англичане создали «Восточно-Индийскую компанию», этот отчаянный китаец поначалу мирно служил переводчиком. Он, принявший католическую веру, исправно трудился в интересах могущественной торговой фирмы, снабжавшей всю Европу прежде всего шелком и фарфором. Однако вскоре Чинг Чилинг стал смертельным врагом людей, сделавших его цивилизованным человеком. Он создал пиратское «Содружество одной тысячи джонок» и тем самым поставил под угрозу, существование в Азии чужеродной торговой компании. Сам он жил неподалеку от Кантона в неописуемой роскоши, тщательно охраняемый двумя десятками вооруженных наемников, граждан Голландии, бежавших из этой страны от правосудия, и тремя сотнями негров, бывших рабов из Макао. В 1661 году он уже был капитаном самого большого военного корабля китайского императора, который считал морской разбой уважаемым занятием, достойным настоящих патриотов. Чинг Чилинг успешно занимался пиратством в пользу императора, однако как-то угодил в плен к татарам и был ими казнен.

Прошло столетие, и центром морского разбоя на Дальнем Востоке, как в свое время остров Тортуга в Карибском море, стали острова, лежавшие в устье реки Кантон и прозванные голландцами Островами Воров. В наши дни они находятся в районе нынешнего Гонконга (Сянгана). В 1807 году беспощадным предводителем пиратов там был Чинг Ю. Он имел армаду, состоявшую из семи эскадр. В каждую из них входила сотня уже более крупных джонок, имевших на своих бортах до двенадцати пушек. Из Англии, по указанию самого короля, с тем чтобы сопровождать английские и китайские торговые суда в Великобританию, прибыли два линейных корабля — «Фаэтон» и «Беллона» по шестьдесят четыре крупные и средние пушки на каждом. Английский адмирал со своими дредноутами оказался не в состоянии ликвидировать пиратскую армаду Чинг Ю, который на протяжении многих лет невообразимым разбоем, неистовыми зверствами над людьми, неуклонным требованием от родственников захваченных в плен баснословных выкупов, держал в страхе огромную округу. Особенно немилосердно люди Чинг Ю расправлялись с офицерами китайского военного флота. К ним применялись необычайно жестокие пытки садистского характера. Всевышний наконец не выдержал подобных издевательств над людьми, и корабль, которым управлял сам Чинг Ю, настиг сильнейший циклон. Истязателя со всей его командой и большой джонкой поглотила пучина. Однако на смену этому извергу-разбойнику пришел очередной, еще более свирепый Чинг, теперь уже Чинг Ши. Он собрал еще большую армаду в восемьсот джонок водоизмещением каждая в пятьсот тонн. На борту такая джонка уже имела до тридцати пушек, и она могла принимать до трехсот пятидесяти душ. Чинг Ши командовал также еще тысячью более меньших судов. Капитанами отдельных джонок были и женщины, которых он посылал на самые опасные дела и которые сто очков вперед давали мужчинам в применении изощренных пыток и издевательств над плененными мужчинами. Этот пират был непререкаемым властелином над прибрежными поселениями, в которых проживало до восьмидесяти тысяч пиратов и пираток. Правда, при этом Чинг Ши установил в своем разбойничьем царстве порядок, разработал строгие правила. Никто из пиратов не мог отлучиться со своего судна без соответствующего разрешения. Наказывали за это на первый раз дыркой в правой ушной раковине, во второй раз дыркой в левой раковине, а в третий — дыркой в голове. Все трофеи строго учитывались и делились в зависимости от табели о рангах. Строго запрещалось бесчестить захваченных в плен женщин, хотя они и признавались рабынями. Те же из них, которые не подлежали выкупу родственниками, затем продавались пиратам в жены за цену, равную шестидесяти-восьмидесяти нынешним долларам США.

Вторым лицом в армаде Чинг Ши был, одновременно являясь его любовником, некий Чанг Пау. Под его давлением Чинг Ши со всем своим огромным флотом перешел на службу императора Китая и, сделавшись мандарином, как в свое время Генри Морган адмиралом, стал одним из приближенных императора.

Нелишне повторить, что бесчеловечность, жестокость пиратов как Тихого, так и Атлантического океанов по отношению к мужчинам, женщинам, старикам и детям обуславливались условиями жизни, средой эпохи. Убийство плененных и заложников и изысканность пыток, применявшихся в поисках богатой добычи, совершались определенными людьми, не признававшими ни бога, ни общечеловеческих законов. И это совершалось в то время, когда создавали свои гениальные творения Декарт, Шекспир, Сервантес, Лопе де Вега, Рабле и другие, когда в той же просвещенной Англии нарушителей общепринятых законов, особенно изменников, подвергали обезглавливанию, повешению, сожжению на костре, кастрированию, четвертованию. При этом, когда производились подобные экзекуции, напоказ на публичных площадях выставлялись части тел казненных. И тогда горожане устраивали всеобщие гуляния, попойки, песнопения, танцы, карнавалы и еще более похотливые развлечения.

В начале XVIII века, в районе Карибского моря пиратская корпорация «Береговых братьев» практически полностью распалась, однако «гнездами» английских пиратов оставались Ямайка, Багамские острова и крупные порты Североамериканского побережья.

 

Глава 2

ПРИЗЫВ КОРОЛЯ

Де ла Крус, под радостные улыбки всех присутствовавших, окончил рассказ о том, как он сдавал губернатору Сантьяго захваченных им английских пиратов с Ямайки и как недостойно для мужчин вели себя некоторые из них. Особенно неистовствовал, дико выкрикивая всякие самые нецензурные ругательства и в тоже время пресмыкаясь, Острый Нож. Собравшиеся сидели за вечерней чашкой шоколада в доме Хорхе и доньи Кончиты. В основном то были бывшие английские пираты, оставившие это преступное занятие. Кое-кто, как и сам Хорхе, уже обзавелся семьей.

— У нас в Англии и в других странах Европы, говоря об устройстве современной жизни, иные деятели и философы начинают делить людей на богатых и бедных, — по лицу Хорхе было видно, что он поведет сейчас речь о чем-то важном, что его волновало, потому он и поглядел на донью Кончиту, и та согласно кивнула головой. — На самом деле я, а точнее, мы с женой считаем, что люди делятся на образованных, упорядоченных, в своих действиях организованных, отличающихся собранностью, самодисциплиной, умеющих действовать точно и планомерно, и тех, кто малообразован, груб и потому часто мыслит ошибочно. Эти последние, к сожалению, их большинство, малосведущи, нетерпимы, склонны к грубостям, глупым необдуманным поступкам, жестокостям, и потому они пылают скрыто, а иногда и открыто нетерпением, а то и ненавистью к тем, кто принадлежит к иной, первой группе людей.

Возникла тишина, которую нарушила донья Кончита:

— Это многих лишает счастья. Неразвитость, темнота этих людей делает из них неучтивых, резких.

— Не говорите так! Я не один год плавала рядом с отъявленными пиратами. Правда, они уже были немного не чистые англичане, а американцы. Я видела среди совсем неграмотных, но очень хороших людей, — заявила Каталина и внимательно поглядела на своего мужа.

— Вот я и говорю, что главной заботой людей более организованных и является стремление совершенствовать тех, кто менее организован, улучшать их качества, давать им большие знания, — пояснил Хорхе.

Кто знает, как бы дальше развивалась в разговоре друзей эта очень интересная и важная тема, если бы не послышался стук дверного звонка. Чугунной рукой, висевшей на калитке высокого забора, скрывавшего за собой зеленый дворик и жилой дом, стучал посыльный от губернатора. Дон Кристобаль Франсиско Понсе срочно просил зайти к нему Педро де ла Круса.

— Приношу мои извинения за столь позднее приглашение, сеньор де ла Крус. Однако только сейчас я раскрыл почту, полученную пополудни из Гаваны. Есть письмо, я бы сказал, официальная бумага от хорошо известных вам аудитора Вандебаля и генерала Чакона. Они куда лучше управляют Кубой, чем прежний генерал-губернатор. В послании говорится о просьбе короля Филиппа V, который предлагает испанским корсарам, в частности вам и сеньорам Васкесу и Тристе, усилить свою борьбу с пиратами в Вест-Индии. К сожалению, это вас очень огорчит, Вандебаль и Чакон сообщают о гибели Тристы в бою с английскими пиратами. Это случилось неподалеку от мыса Канаверал, что на полуострове Флорида. — Губернатор поднялся на ноги, и де ла Крус, у кого сжалось сердце, понял, что следует почтить память погибшего Тристы минутой молчания.

— Судьба, дон Кристобаль. Однажды мне удалось спасти друга Тристу от гибели. Жаль, что на этот раз меня не было рядом.

— Это как раз и имеет в виду наш король Филипп V. Вы же, де ла Крус, прекратили крейсировать. Конечно, сейчас Гаване стало легче, ее более не блокируют англичане.

— Спасибо французам. Адмиралу Дю Кассу!

Далее губернатор заговорил о том, что весной 1707 года у берегов Гаваны вновь появилась небольшая эскадра английских кораблей. Появление их имело прежнюю цель — склонить жителей Гаваны и всей Кубы к выступлению на стороне австрийского эрцгерцога Карла II против короля Испании француза Филиппа V. Губернатор подтвердил, что в апреле 1708 года из Веракруса на выручку гаванцам пришла внушительная эскадра прославленного Дю Касса, и англичане ушли, не приняв боя.

— И все-таки английские пираты Ямайки и теперь^ еще в большей степени, Багамских островов ощутимо беспокоят испанские поселения в Вест-Индии. Активизировались и английские поселенцы Северной Америки. А вы?

— Моя жена ждет ребенка, дон Кристобаль. И потом шхуна…

— До вас, насколько я знаю, на этом самом судне успешно плавал американский пират. А что касается ребенка, он так или иначе появится на свет. И тем порадует вас. Однако долг перед королем, перед государством превыше всего! Тем более к бумаге из Гаваны приложен новый патент короля на ваше имя. Гордитесь, Педро!

— Я несказанно благодарен нашему королю, однако, дон Кристобаль, мне необходимо побеспокоиться, чтобы обеспечить существование семьи на некоторое время и сменить корабль. Я схожу в Портобело, уверен, что хорошо заработаю…

— Я понимаю. В августе у вас должен появиться ребенок. Вы очень любите свою жену. Однако почему бы вам не обратиться за помощью к финансовому королевскому инспектору Тринидада дону Херонимо Фуэнтесу. Он ваш друг, может помочь деньгами. Выдаст ссуду. Я вас поддержу. Ну да ладно! До осени осталось не так уж далеко. Улаживайте свои дела, однако о причинах задержки сами сообщите Вандебалю и Чакону. Если договорились, то держите патент, и я вам желаю всяческих успехов!

— Я оправдаю ваше доверие!

Между тем де ла Крус среди причин того, почему он не очень спешил вернуться к занятию корсарством, мог бы указать и на то, что Война за испанское наследство, длившаяся с 1701 года уже семь лет, была очередной войной, которые велись между Англией, Францией и Испанией за господство в колониях, и возникла она только по причине того, что испанский двор сам уже не мог ни руководить колониями, ни вести должным образом внешнюю политику в Европе.

Дома Каталина с нетерпением ждала возвращения мужа и, когда узнала о причине его вызова к губернатору, загрустила. Однако не прошло и недели, как Каталина внезапно повеселела. Причиной было то, что она договорилась с матерью, сестрой, которая собиралась выйти замуж, и с доньей Кончитой. Все трое согласились взять на себя заботу 6 воспитании ребенка, который должен был родиться. В один из вечеров Каталина заявила мужу, что пойдет вместе с ним в опасное плавание.

— Ты же знаешь, что не принято быть женщине на борту боевого судна.

— А я плавала с Бобом!

— Любимая, то был пиратский, а не военный корабль.

— Однако во всех правилах существуют исключения! Не все женщины бывают слабее мужчин! — Каталина не собиралась сдаваться.

— Не забывай, что ты ждешь ребенка.

— Я рожу! Мама и сестра вынянчат его. А я не буду помехой! Буду первой твоей помощницей. Подстригу волосы, надену мужскую одежду.

Педро задумался. Он вспомнил курьез, описанный в одной из книг по истории пиратства.

— В конце XVI века жила ирландка Грейс О'Мэйлл. Она руководила целой флотилией пиратов. Пусть небольшой, но грозной в сражениях с англичанами. Грейс попала в плен, год просидела в тюрьме, но сумела избежать наказания. Вернувшись, вышла замуж, однако продолжала быть предводителем пиратов. В одном из боев с испанским галеоном ею был пленен бравый, статный, белокурый кастилец, в которого она влюбилась. Гневной была Грейс и настолько, что королева Елизавета I пригласила ее в Лондон, в Гринвичский дворец, обласкала за то, что и Грейс О'Мэйлл была грозным мечом врагов Великобритании. Интересно, что когда Грейс умерла, то испанец, который с тех пор, как увидел ее и стал возлюбленным, сопровождал ее во всех битвах, извлек тело Грейс из могилы и на небольшом суденышке ушел в океан, чтобы никогда больше не вернуться на землю.

Наш герой, будь он провидцем, мог бы рассказать своей любимой жене и историю об Анни Бонней и Мэри Рид, которая происходила именно в то самое время неподалеку на острове Ямайка. Обе носили мужские одежды и были матросами на пиратском корабле.

Анни, дочь очень состоятельного плантатора из Каролины, в 13 лет ножом зарезала свою воспитательницу, а удовольствие получала лишь в общении с моряками, заходившими в порт. Тайно от родителей вышла замуж за простого пирата, но в 18 лет, страдая нимфоманией, встретила признанного громилу пирата, капитана Жака Райкхама по прозвищу Торгаш Жак. Влюбилась и решила уйти с ним в плавание в качестве простого матроса его корабля. Когда же забеременела, Торгаш Жак высадил ее в небольшом заливчике Кубы, где в селении жили его друзья. Ощутив себя матерью, Анни круто изменилась. Жестокость, невежество Торгаша Жака стали ей противны, она нуждалась во внимании, в ласке, страдала от одиночества среди грубых, необразованных, темных людей, какими были пираты. Но тут на корабле появился новый, да еще и смазливый матрос. Его любезность, сдержанные манеры, столь отличные от присущих пиратам, увлекли, и Анни вновь влюбилась. Когда ночью им казалось, что они остались наконец одни, внезапно с обнаженным ножом в руке появился Торгаш Жак. В борьбе с будущим любовником, Жак распорол у него рубаху, и из нее вывалилась… прекрасная женская грудь Мэри Рид. Она прежде воевала солдатом в Европе против Франции, а затем и в голландских войсках. Однако роенную дисциплину решила сменить на свободу в Вест-Индии, где оказалась матросом на пиратском судне. Обе женщины сразу сдружились, а Жак пользовался прелестями как той, так и другой. Обе при этом исправно служили матросами и бесстрашно, с кривыми саблями в руках, принимали участие в абордажных боях. Годы спустя, за морской разбой Торгаш Жак и его корабль были захвачены и пираты судимы. Мэри избежала виселицы, потому как была в положении, а Анни выручил богатый папа. Присутствуя при казни Жака, Анни громко заявила: «Будь Жак настоящим мужчиной, он никогда бы не позво-лил вздернуть себя на виселице!»

Тот вечерний разговор между Педро и Каталиной кончился тем, что муж нежно поцеловал жену и сказал:

— Рожай сначала! Потом поговорим.

Солнце не успело еще окончательно оторваться от горизонта, чтобы сквозь тяжелые рваные тучи осветить слегка волнующееся море, как ветер усилился. Волны, покрывшись багрянцем, зажурчали веселее. Однако это не могло радовать капитана, и де ла Крус поднялся на мостик. «Добрая Надежда» при убранных топселях шла левым галсом. Хорхе, который появился на мостике еще до рассвета, уступил место и отправился подкрепиться. Педро видел, что следовало взять рифы на всех трех мачтах. Приведясь в крутой бейдевинд, капитан отдал громкую команду:

— Все наверх, рифы брать!

Дробный топот ног матросов, бежавших по палубе шхуны, звенел для капитана музыкой, как и наполняли душу гордостью зычно зазвучавшие доклады командиров мачт о готовности немедленно исполнить с особым рвением и последующие его команды.

— Два рифа взять!

И тут же послышались приказы командиров каждой мачты:

— По местам стоять, рифы брать!

Де ла Крус был доволен, хотя ему невольно думалось, что прежняя его команда, во главе со старшим боцманом Доброй Душой, была проворнее. Шхуна, как обычно, нагруженная от трюмов до клотиков шкурами, вяленым мясом и тюками табака, бодро шла в Портобело. В ту пору Портобело, город и укрепленный порт, основанный в 1597 году как Св. Филипп-де-Портобело на побережье нынешней Панамы, открытом в 1502 году Христофором Колумбом, являлся крупным коммерческим центром и последним пунктом прибытия испанских галеонов в Вест-Индию. Порт не раз был атакован и опустошен. Вначале в 1572 и 1591 годах английским пиратом Френсисом Дрейком, погибшим в 1596 году у берегов Портобело, а затем в 1671 году его соотечественником Генри Морганом. Главной целью английских пиратов с взятием Портобело было последующее полное разграбление богатейшего города Панама, куда доставлялись добытые испанцами в Перу и Боливии значительные партии золота и серебра.

Рекомендательное письмо губернатора Тринидада возымело действие, и губернатор Портобело свел де ла Круса с крупнейшими коммерсантами города. Товары быстро и выгодно были проданы, Педро накупил разных подарков и готов был отправиться в обратный путь. За день до отплытия Хорхе попросил Педро показать ему город и его достопримечательности. Педро прихватил с собой шкипера, старшего бомбардира и еще двух матросов. Боцман и Бартоло остались на корабле, первый охранять сам корабль, а второй — солидную заработанную сумму в золотых дукатах. Веселая компания обошла главные улицы города, его площади, скверы, осмотрела дворцы и знаменитый по своей красоте и оригинальности фонтан Св. Лоренсо, но Хорхе больше интересовали военные фортификации порта. Они были значительными. По прошествии трех веков эти военные укрепления, как и фонтан, будут объявлены ЮНЕСКО мировыми культурными ценностями.

Бастион форта Сантьяго-де-ла-Глория был восстановлен после того, как Морган взорвал его со всеми его защитниками. Захватив испанцев врасплох, Морган согнал всех в бастион, обложил его пороховыми бочками и устроил фейерверк. Нынешний комендант форта Св. Херонимо, защитники которого в свое время оказали Моргану стойкое сопротивление, рассказал, что английские пираты смогли овладеть крепостью только потому, что собрали в городе всех служителей церкви и монахов и под их прикрытием пошли в атаку. Первым по приставленной лестнице поднимался священник или монах, а за ним вооруженные до зубов головорезы.

Бурно обсуждая исторические события, корсары возвращались в порт, когда, еще не дойдя до угла улицы, услышали дикий собачий визг и человеческую брань. Оказалось, что респектабельный сеньор при шпаге нещадно избивал плетью семимесячного щенка, крепко привязанного к столбу открытых настежь ворот двора богатого дома.

— Что он делает? За что? — спросил де ла Крус опрятно одетую женщину, растерянно стоявшую наполовину во дворе, наполовину на улице.

— Он его убьет! Щенок съел его любимые котлеты.

— Милостивый сударь, вам ничего не стоит еще раз купить котлет. Однако такую прелестную собаку вы можете потерять навсегда, — миролюбиво заявил де ла Крус. — Перестаньте!

— Не суйте нос не в свое дело! — не поворачивая головы, грубо ответил хозяин пса и продолжал наносить ему удары. — Проваливайте, покуда целы! А то достанется и вам!

Такое предложение с предупреждением показалось де ла Крусу не просто невежливым, но и оскорбительным. Он сделал два шага вперед, схватил руку истязателя, вырвал плеть и бросил ее через ворота во двор.

— С достойными людьми, сеньор, прежде следует поздороваться, сняв шляпу! — И учтиво поклонился. — Педро де ла Крус, капитан корабля, к вашим услугам.

— Что знают заносчивые капитаны о жизни на земле? Шли бы вы своей дорогой! И не портили вонью мою улицу!

Знатный испанец был невысокого роста, но ладно скроен, изящно одет в бархатный камзол, из-под которого выбивалась голубая батистовая рубаха с перламутровыми пуговицами.

— Здесь город, а не порт с его низкого пошиба кабаками. Идите! Ваше место там. Проваливайте! Там и поучайте!!!

— Вы оскорбляете достойных людей, милейший! За это, полагаю, вам следует ответить! Вы при шпаге! Обнажайте ее! — Де ла Крус сбросил шляпу, камзол, закатил рукав на правой руке, извлек шпагу, занял стойку приветствия.

Подобное действие капитана привело в бешенство состоятельного горожанина. Он поспешно снял камзол, швырнул его на коновязь и проворно выхватил шпагу. Перед въездом в ворота была достаточно удобная площадка.

Противники отсалютовали, и шпаги их скрестились. Тихо повизгивавший семимесячный щенок немецкого дога, редкой породы в тех местах, замолк и пристально следил за тем, чем занялись люди.

Педро сразу ощутил, что перед ним мастер, владевший знанием римской школы Марулли, но по тому как он по-особому ставил ноги, понял, что его противник испанец.

Хорхе, сам неплохо владевший шпагой, с интересом впервые наблюдал, как фехтует его капитан. Старший бомбардир и шкипер затаили дыхание. Вокруг начали собираться люди. Педро, как ни старался, не мог пробить защиту, чтобы совершить укол и тем самым получить удовлетворение за нанесенную ему обиду. Послышался возглас, возвещающий о том, что приближается воинский патруль, и тут под подошву ботфорта корсара попал камень. Педро вовремя не успел отскочить, и укол противника пришелся в плечелучевую мышцу. Кисть ослабела. Педро ловко перекинул шпагу в левую руку, сменил стойку, чем обескуражил противника, и своим излюбленным приемом выбил шпагу из его рук. Под возгласы одобрения старший военного патруля подошел к де ла Крусу.

— С вами все в порядке, сеньор? Вы гость нашего города. Я видел вас в губернаторском дворце. Наш губернатор не каждого провожает до лестницы. А на сеньора Пароди не обращайте внимания. Он здесь самый заядлый бретер. Шпагу его мы заберем с собой, а ваша останется при вас. Будьте осторожны!

В это время все присутствовавшие увидели, а де ла Крус еще и почувствовал, как щенок, перегрызший веревку, подбежал к капитану и принялся зализывать его рану.

Старший бомбардир хотел было прогнать щенка, но Педро остановил его:

— Не утруждай себя, Меркурий. Собачья слюна полезна. Они зализывают у себя раны, и те быстрее заживают.

— Так мы возьмем его с собой, — сказал пушкарь и поднял на руки щенка, иссиня-черные спина и бока которого были покрыты бурыми рубцами.

Услышав подобные слова, хозяин дома схватил камзол, толкнул жену внутрь двора и с той стороны захлопнул ворота.

Де ла Крус, который уже натянул на себя камзол, извлек из его кармана золотой дублон и швырнул его поверх ворот.

На борту «Доброй Надежды» лекарь обработал рану капитана мазью, еще приготовленной по своим рецептам доктором Медико, и щенка не оставил без внимания. Хорхе помогал уложить ремень на спине Педро, которому пару дней следовало носить правую руку на перевязи, когда щенок подбежал к ногам капитана и приласкался. Де ла Крус нежно его погладил. Кок принес пряно пахнущий кусочек мяса на косточке, но песик не притронулся к нему, а внимательно поглядел на своего спасителя. Педро это понравилось, и он сказал: «Можно». В следующий миг Косточка уже издавала звуки в зубах молодого дога.

— Оставим его у нас, — заявил де ла Крус, — и назовем Exito — Успех.

Все поддержали капитана, и тут прозвучал колокольчик, призывавший команду к ужину.

«Доброй Надежде» оставался час хода до бухты Кочинос, когда марсовый подал сигнал о подходе к шхуне с юга на всех парусах большого фрегата, на грот-мачте которого нагло развевался черный флаг «Веселого Роджера» с черепом, костями и песочными часами, а на фок-мачте — красный.

Когда на мостике появился Педро, еще с рукой на перевязи, пожилой рулевой тут же сообщил:

— Мой капитан, это, должно быть, Сухой Порох. Полоумный пират с Бермудов. Злодей! Фрегат новейшей постройки. Несет пятьдесят две пушки! Более двух сотен громил…

— Вдвое больше пушек, чем у нас! — прокомментировал Хорхе. — И уйти невозможно. Мы просто прижаты к берегу, — с грустью закончил старший помощник и почему-то затянул потуже пояс.

— Все наверх! По местам стоять! К бою изготовиться! — громко прокричал де ла Крус, глянул на приближавшееся уже к горизонту солнце, внимательно оглядел берег, тянувшийся по левому борту, и несшим вахту матросам отдал команды о перестановке парусов, в результате чего шхуну повело еще ближе к берегу. Тем временем с носа фрегата раздались два пушечных выстрела. Пират требовал уменьшить ход и сдаться на милость победителя.

Многие на шхуне диву давались действиям своего капитана, и старший помощник знал, что следовало брать правее, потому как прямо по курсу начиналась мощная коралловая гряда, идущая параллельно берегу миль на восемь. Меж тем капитан, одной рукой взявшись за штурвал — рулевой ему помогал, — приказал лотовым отправиться на бак шхуны и начал замерять глубину.

— Это что, Педро, безысходность? Хочешь выброситься на берег и спасти экипаж? — нервно спросил Хорхе. — Или риск от отчаяния? Так мы за милую душу врежемся в риф, и нас расстреляют, как лань, попавшую в капкан!

Педро ответил не сразу. Ему хотелось ближе узнать силу характера своего нового друга и старшего помощника, который мог уже вспоминать свою любимую Кончиту и готовиться расстаться с жизнью. Однако темнота уже наступала, а по ту сторону белого гребня волн, которые обычно при малейшем движении поверхности моря обозначали страшное для моряков тело рифа, грозно маячил пиратский фрегат.

— Нет, мой милый Хорхе, я не собираюсь умирать. То, на что иду, — это знание, помноженное на здравомыслие. Боя с ними нам не выиграть. Мне же здесь уже приходилось бывать. В тот раз меня караулили три голландских пирата. Выручил мой тогдашний старший боцман Добрая Душа. Он знал фарватер. — Де ла Крус вернул штурвал рулевому и приказал: — Поначалу чуть лево руля. Через сто ярдов резко право руля! Внимательно слушать доклады лотовых. Еще ярдов пятьдесят, снова лево руля. А затем поглядим. — Капитан отдал необходимые распоряжения убрать паруса и продолжил: — Чуть дальше в море впадает небольшая речушка, однако с глубоким устьем. Погасим огни. Войдем в него. Течение вынесет нас обратно в море. Развернемся. Ночь будет темная, с фрегата нас не увидят. Еще до рассвета уйдем в обратном направлении. Пираты, зная, что между берегом и грядой нам не развернуться, непременно станут ждать нас утром у восточного окончания гряды.

— Дай-то бог! Однако, ежели наскочим на риф, нас уже ничто не спасет. У них орудия бьют дальше наших. — Голос Хорхе звучал уже куда увереннее.

— Ты погляди на Успеха. Щенок спокоен. Он не чувствует беды. А я вспоминаю сейчас моего милейшего друга Девото. Вы знакомы с ним. Когда я встретил его, он презирал тех, кому сопутствовала удача, кто был счастлив. Потом признался, что счастье, удача идут в руку, сопутствуют настоящему сильному человеку только тогда, когда он многострадален в личной жизни, удручен этим, подавлен. И везение, фарт, успех оставляют его, как только он обретает в личной жизни счастье.

— Это не ваш случай, — заметил Хорхе.

И в этот самый миг послышался зловещий скрежет коралловых ветвей о борт шхуны. Капитан прокричал: «Лево руля!» — и побежал к борту, чтобы убедиться, движется ли судно.

Было уже далеко за полночь, когда «Добрая Надежда», развернувшись у впадины речушки, оставила за кормой коварную коралловую гряду и устремилась точно на юг, в глубину Карибского моря.

Перед тем как покинуть мостик и пожелать всем доброй ночи, Педро тихо сказал Хорхе:

— Если снова мне становиться корсаром, надобно иметь корабль не хуже, чем у Сухого Пороха. На шхуне сражаться с ними — подобно смерти! То, что везу из Портобело, стоимость «Доброй Надежды» и кредит, который предоставит мне нотариус Тринидада, помогут нам в Гаване найти то, что надо. Сейчас там с Дю Кассом полно французов. Надеюсь, что вы пойдете со мной.

Успех, рубцы на теле которого быстро заживали, каждого близкого его хозяину человека воспринимал через то, как Педро относился к нему. Чутьем и пониманием Успех поражал всех. В течение двух дней он освоил место на палубе полубака, где ему положено было отправлять свои естественные нужды. Бартоло выстелил пол каюты капитана нарезанными кусками рогожи, и тот из них, на который Успех сходил, де ла Крус дважды отнес на положенное место и призвал за собой щенка. Тот понял, и тогда Бартоло уложил в том месте лист фанеры, а «по-маленькому» кобель сам приспособился поднимать ногу у одной и той же балясины борта и пускать струю в море.

В Тринидаде быстрее, чем к другим, в первый же день он стал ласкаться к Каталине. Вскоре его полюбили все, но свою истинную любовь, привязанность и преданность Успех проявлял только к Педро. Радостный день в семье наступил в середине августа. Появился наследник, розовощекий и крепкий. Каталина, у которой были легкие роды, пребывала на седьмом небе. Бесконечно радовалась, что родился сын. Назвали его Андресом, а в день крещения он был записан в церковной книге собора Святой Троицы под именем Андрес Пабло де ла Крус Андрадэ.

Дома за ужином, который был посвящен дню крещения, Педро заявил жене и ее родителям:

— Это только первый! Я не собираюсь оставлять пальму первенства за папой римским Иннокентием Восьмым.

— Что вы имеете в виду? — заинтересованно спросила донья Марсела.

— А то, — поспешила на выручку мужа Каталина, — что папа Иннокентий…

— Это было до открытия Америки славным моряком Христофором Колумбом, — пояснил Педро.

— …произвел на свет восемь мальчиков и восемь девочек. И я согласна!

— Ну, кто бы стал возражать, — сказал дон Рикардо, очевидно полагая, что дочь и ее муж шутят.

— В Риме тогда говорили: «Вот наконец у итальянцев появился настоящий папа, имеющий полное право именоваться отцом Рима».

— Мой Педро станет отцом стольких детей, сколько ему захочется. — Каталина поднялась с кресла, подошла к мужу и поцеловала его.

— Великая богиня Гера, жена эгидодержавного Зевса, покровительствует браку. Она нам поможет, — как бы подытожил Педро.

Донья Марсела и дон Рикардо радостно и согласно кивали головами.

Вскоре почти все было готово к отплытию. Хорхе более других рвался в бой. В один из последних вечеров в доме дона Рикардо приятно потрескивали свечи, теплым домашним светом озаряя беседу близких людей. В гостиной, кроме амфитрионов, собрались обе дочери со своими мужьями и ставшие почти членами семьи донья Кончита и ее муж Хорхе. Были слышны радостные возгласы и даже смех. Но на душе у каждого из присутствовавших было все же как-то муторно. Любимые мужчины — Педро, Хорхе и Антонио Игнасио — уходили в долгое и опасное плавание.

Антонио Игнасио, получив предложение от Педро вновь выйти с ним в море в качестве нотариуса, согласился не сразу. Он любил сестру Каталины и только что женился. Жена его уже ждала ребенка, но оказалась более решительной, убедила мужа принять предложение любимого им Педро. Как-то вечером Антонио пошел в дом к Педро, но его не оказалось. Тогда Антонио решил подкараулить возвращение друга и преподнести ему сюрприз. Была темная ночь. Педро свернул за угол и прямо столкнулся с другом, отпрянул, но шпагу не выхватил.

— Ты испугался, мой дорогой? — спросил Антонио.

— Ты бы испугал меня, если б я мог испытывать страх, мой милый. Это чувство оставило меня с той поры, как я расстался навсегда с моим несправедливо жестоким отцом. Я знаю, ты не хотел испугать меня, ты хотел обрадовать. — И закадычные друзья нежно обнялись.

Теперь же в богатой гостиной, по просьбе Каталины, шел разговор о пиратах. И вел его Педро.

— Первые морские разбойники, пираты, появились аж за тысячу лет до Рождества Христова, в Средиземном море, которое тогда называлось Маге Nostrum. Оно было колыбелью нашей, западной, цивилизации. Там впервые на планете зародилось мореходство и международная торговля. Древние финикийцы проживали в Малой Азии, в городах Триполи, Сидон, Дамаск, Акко и Тиро.

— Я где-то читал, что финикийцы перевозили по морю в Египет, богатую древнюю страну фараонов, ценные сорта древесины, масла, смолу, камедь, ароматические вещества, — заметил Антонио.

— Видишь, папа, прежде всего торговля! — вставила Каталина. — Гордись!

— Ни один университетский ученый не смог бы тебе возразить, мой дорогой Антонио. Везли же ко всем берегам Средиземного моря, в каждый порт и имевшие прекрасный спрос пурпур, крашеные ткани, шкуры, керамические изделия и, естественно, всякие ароматические средства. — Педро с улыбкой поглядел на Каталину.

— Мужчина живет ради женщины. Женщина же обязана ублажать и лелеять мужчину. Он ведь продолжатель рода человеческого. Особенно того мужчину, которого она любит, — также с улыбкой заметила Каталина. — А полюбила я тебя изо всех сил, потому что ты плавал, был моряком, капитаном. Сильный, бесстрашный, всегда обожженный солнцем, весь в шрамах, и все ты видел, и все знал и понимал. Ты был и остаешься для меня человеком особенным.

Хорхе закивал головой. Он подумал о том, что на самом деле моряки в Новом Свете действительно были людьми особой категории. Педро же в этот миг вспомнил растреклятого пирата, непревзойденного изувера, англичанина Филиппа Лайна, человека «особенного», который получал наивысшее наслаждение от изощренных издевательств именно над захваченными им капитанами других кораблей. Когда Лайн предстал перед судом, он с разнузданной наглостью громогласно заявил, что собственными руками лишил жизни тридцать четыре человека — капитанов и старших боцманов, — подлых, жалких правительственных слуг, и к тому еще бесчисленное множество сопротивлявшихся ему матросов. Точное число последних ему трудно было вспомнить.

— Таким образом, эгейцы и жители с острова Крит стали первыми в мире пиратами. Они на своих гребных суденышках, вооруженные пращами, луками и арбалетами, настигали беззащитных финикийских торговцев и грабили их. Так и зародилась новая форма раздела имущества, новый тип уголовного преступления, которое, как и положено, совершенствуясь с каждым новым веком, приняло сейчас опасную историческую значимость, — продолжил Педро свое повествование.

— Я восхищаюсь твоими познаниями, дорогой. — Довольное выражение лица Каталины радовало Педро. — Однако почему историческое?

— Да потому, что многие монархи, короли, императоры и преступные синдикаты использовали морской разбой как средство грабежа, присвоения постороннего имущества, разорения и даже захвата чужой земли. Пиратами всех времен руководили рвение, страсть к наживе и стремление уменьшить, ослабить могущество соперничающих между собою владык и целых наций, которые в силу религиозных или политических мотивов возникали на протяжении истории в самых отдаленных концах планеты.

— Ага. Закат славы и мощи финикийцев, значит, обязан развитию пиратства. Ну и, конечно, военному давлению со стороны Вавилонии, Ассирии, Персии и особенно Древнего Египта, — как бы заключил Антонио.

— Тебе надо обучать детей, мой милый. Однако еще за пятьсот лет до Рождества Христова правивший греческим островом Самос Поликрат…

— Тиран с наклонностями сатрапа, — проявил теперь свои познания Хорхе.

— И мастер по пиратскому делу! Он призвал умельцев, и они построили просвещенному тирану более крупные и ходкие гребные суда, которые давали значительные преимущества его пиратам. Прошло четыре века, и в истории появился король, то есть царь, правитель Понта, входившего в империю Александра Македонского. Звали его Митридат VI Эвпатор. Этот царь был одержим морским разбоем и еще дальше вперед продвинул развитие кораблестроения. Он превратил пиратство в дело государственной важности. Оставил пример. Потому нынешний король Англии и правитель Голландии в настоящей войне за испанский престол в значительной степени используют пиратов. Цель — ослабить Испанию, нарушить ее связи с богатыми заморскими владениями, отрезать от нужного товара.

— И потому ты, мой любимый, вновь выходишь в море сражаться с английскими и голландскими пиратами, — голосом, сразу ставшим серьезным, произнесла Каталина. — Я очень буду скучать! Но я горжусь тобой. Буду ждать тебя и постоянно молить Бога о сохранении тебе жизни!

— Да, пираты сегодня испанцам страшнее всего. И потом, всякий раз, как вспоминаю погибшего друга Тристу, я испытываю глубокую боль.

— А в чем, Педро, состоит разница между пиратами и корсарами? — спросила сестра Каталины.

— Корсар, моя дорогая, в отличие от пирата, который не признает ни веры, ни закона, это частное лицо, честный гражданин, имеющий на руках патент, разрешение своего правительства, обязывающий его сражаться с пиратами, не переступая закона, — за де ла Круса ответил Антонио. — Это дело настоящих патриотов, которые действуют на море согласно строгим предписаниям и нормам. Часть захваченного у пиратов добра, как и их корабли, корсары обязаны сдавать государству. На оставляемую у них часть они обязаны содержать свой корабль и расплачиваться с моряками за их службу. Взятых же в плен пиратов не продавать на невольничьих рынках. Это делают лишь пираты. Корсары обязаны вручать их властям, которые предают пиратов за совершенные преступления суду.

Педро одарил друга добрым взглядом, но подумал, что на практике люди остаются людьми, по природе они склонны поступать не как все, а как им хочется, и потому очень даже часто иные корсары ведут себя так, что их трудно отличить от пиратов. Подумал и сказал:

— Люди так устроены, моя дорогая, что для них нет ничего слаще, чем запретный плод. И определенная их часть просто склонна по своей натуре к нарушению правил и законов, которые создаются другой частью более уравновешенных и просвещенных людей. Часто бывает, что пираты нарушают даже созданные ими же самими законы. Первым морским разбойником в водах Нового Света — история не сохранила его имени — был французский капитан. Ровно тридцать четыре года спустя после открытия Колумбом Америки, этот француз на своем корабле захватил испанскую каравеллу в районе острова Лансароте и с ней пересек Атлантику. В Пуэрто-Рико, у Красного Мыса, пустил ко дну другую каравеллу, а потом ограбил и поджег небольшое испанское поселение Св. Герман.

— Но были и другие пираты. Они приносили еще больше вреда испанцам, — это сообщил Хорхе. — Я говорю о дикарях карибах. Они на своих пирогах совершали еще более дерзкие набеги. Не просто грабили и жгли селения, но еще зажаривали на кострах людей и ели их.

— Да, история знает случай, когда на острове Агуада карибы захватили францисканский монастырь и съели всех монахов, — согласился Педро.

Он мог бы рассказать и то, что в октябре 1530 года имел место еще более дерзкий набег индейцев карибов, теперь на остров Пуэрто-Рико. Первое поселение на острове было названо Пуэрто-Рико, что значит Богатый Порт: там испанцами было обнаружено месторождение золота. Порядка пятьсот воинов высадилось на восточном побережье острова с одиннадцатью каноэ и бегом помчались прямо к прииску Лукильо, разграбили его и подожгли. Захваченных испанцев, лошадей, собак и кошек убили и затем зажаривали на кострах. А в феврале 1537 года экипажи двух французских пиратских кораблей опустошили поселения Чагрес и Номбре-де-Дьос на перешейке Панама. В марте того же года французская пиратская эскадра в три корабля атаковала Гавану, увела с собой три судна с товарами и вскоре захватила еще три каравеллы, шедшие с грузом из Испании в Гавану. Испания на протяжении веков много потеряла от разбойных действий пиратов.

— Французские пираты, в основном то были гугеноты, атаковали селение Гуайянильо. Они высадились с пяти кораблей. — Де ла Крус видел, с каким вниманием присутствовавшие его слушали. — Их было не менее тысячи головорезов. Дикие люди, пьяные. Они с воплем «Франция! Франция! Огонь и кровь! Смерть испанцам!» застали жителей врасплох. Увезли с собой много золота и серебра.

— Я слышал от моего учителя истории, что в этом деле был замешан и один испанец, — сказал Антонио.

— Да, к сожалению. Его незаслуженно обидел лейтенант Алонсо де Бехинес. Испанец и поклялся отомстить. Подумайте только, он отправился через океан во Францию. Там разыскал пирата. Его звали Роберт Вааль. От сообщения испанца о богатствах его бывших горожан запахло жареным. У француза слюнки потекли, зачесались руки. Испанец, в свою очередь, выдвинул условие никого не убивать, женщин не насиловать, а лейтенанта отдать ему. Когда так и произошло, тот испанец своим кинжалом заколол лейтенанта. При этом убийца спокойно заявил: «Такое наказание должно настичь любого, кто незаслуженно обидел порядочного человека!» Однако я хочу сказать, мои дорогие, что сейчас, когда Испания с такими трудностями ведет войну за смену династии на троне, я вижу своим гражданским долгом продолжить дело корсара. Следует пиратов строго карать, очистить Карибы от английских и голландских разбойников. Они преступники! Грабят и убивают наших граждан. Потому я и ухожу в море! И я рад, что Каталина поняла, сколь опасны будут походы и что ей прежде всего следует посвятить себя воспитанию сына.

— За Андреса ты не беспокойся! Он будет весь в тебя! Вот только б не изменила тебе удача! — воскликнула Каталина, и ей стало страшно, она содрогнулась, покраснела от мысли, подкравшейся невзначай к ее сознанию, как аспид: «Я подумала не о том, что его убьют, а о том, что он вдруг встретит другую!»

«Добрая Надежда» подошла к створу залива Гаваны в середине дня, и цепь, закрывавшая вход в гавань, тут же была опущена. Не как это имело место в прошлый раз: на маяке-крепости Эль-Морро явно ждали прибытия этой шхуны. Когда же «Добрая Надежда» пришвартовалась к причалу, первыми, кто поднялись на ее борт, были аудитор Николас Вандебаль и генерал Луис Чакон, которые вернулись к управлению властью на Кубе в конце 1706 года. Многие из тех, кто оказался свидетелем той встречи, невольно подумали, что прибывший капитан шхуны является родственником и аудитора, и генерала одновременно. И впрямь те, кто руководили генерал-губернаторством Кубы, встретили де ла Круса, как родного. Это сулило удачу в деле приобретения нужного корабля и снабжения его военными припасами.

Чакон, уже в капитанской каюте за накрытым столом, узнав о заботах де ла Круса, сразу же заявил, что есть на примете превосходная посудина, которую — он с гордостью так и сказал — де ла Крусу прежде никогда не приходилось видеть даже во сне.

— Да вот ведь прежде следует хорошо продать шхуну. Ваша «посудина», должно быть, вся из серебра, — пошутил Педро.

— С продажей шхуны, я уверен, вам без труда поможет дон Николас. Все судовладельцы у него в руках. Ну а ежели суммы будет не хватать, мы вам верим — дадим кредит. Больше стоят друзья рядом, чем деньги в банке. — Генерал был собой доволен. — А покончить с пиратством — это наша первая обязанность! Ваша, мой друг, Педро! Ваша…

— Да, это верно, дон Луис, не тот богат, кто полон денег, а тот, у кого есть настоящие друзья! — согласился Педро и предложил поднять бокалы, наполненные вином «Латур», одним из лучших бордоских вин.

— Говорю о фрегате французской постройки! Нынче не найти лучшего судна, если оно не создано французскими мастерами. — Чакон поглядел в поисках поддержки на аудитора Вандебаля, и тот согласился:

— Судно действительно красивое и совершенное по своей конструкции. Имеет две батарейные палубы по двадцать шесть пушек с каждого борта и две крупнокалиберные, угонная и ретирадная на носу и корме. Вы залюбуетесь!

— Конечно, дон Николас, это превосходно, но…

— Никаких «но»! Послушайте! Или вы не славный корсар? Двухдечная посудина, закрытая артиллерийская палуба отстоит от ватерлинии на два метра. Над ней — открытая. По скорости превосходит линейные корабли. Обладает большой устойчивостью и парусностью. Мачты не очень высокие, но все же выше, чем на линейных, а рангоут такой же! — Чакон распалялся, словно продавал свой собственный товар.

— Но поймите…

— Повторяю, никаких «но» и «поймите»! — Чакон горячился, он не мог понять, отчего де ла Крус не соглашается.

Педро догадался и пояснил, что не располагает крупной суммой денег.

— Мы вам поможем и даже попросим адмирала Дю Касса оказать содействие. Он сейчас в Гаване. Владелец фрегата — денежный мешок. Однако кое в чем зависит и от нас. Он увидел, сколь прибыльно заниматься коммерцией на Кубе, и решил не возвращаться во Францию. К тому же этому французу нравятся кубинские женщины. Он женится и осядет. фактически он уже стал плантатором, успешно выращивает табак. Снабжает им пол-Парижа. Боевой фрегат ему совсем не нужен.

Они выпили еще по бокалу, и генерал Чакон принялся рассказывать де ла Крусу о том, что такого фрегата на гаванской верфи не построить.

— Потребуется порядка двух сот тысяч кубических футов толстых досок для остова, обшивки и строительства палуб и палубных надстроек. Плюс восемнадцать тысяч ровных стволов для мачт, реев и турникетов, четыреста пятьдесят тысяч фунтов железа и сорок тысяч фунтов меди. Где мы это все найдем? Да у нас и нет таких мастеров, как в Марселе. К тому же это вам обойдется не менее чем в пятьсот тысяч золотых песо, — отчеканил генерал.

— Мне еще в Тринидаде рассказывали, что в позапрошлом году через Гавану в Испанию было перевезено более двадцати пяти миллионов золотых песо. Мне, конечно, полмиллиона не раздобыть, — сокрушенно заметил де ла Крус, который в душе уже согласился с предложением генерала Чакона.

— Тем более! Так что решайтесь, капитан де ла Крус. Я вам безделушку не пожелаю. Будете плавать, побеждать и меня вспоминать. Ничего похожего более вы в колониях не найдете! Шестьсот пятьдесят тонн водоизмещения! Да и просит он за фрегат не полмиллиона, а всего-то триста пятьдесят тысяч. Это более чем удачная покупка. Так что быстрее продавайте свою шхуну. Ну а если не хватит, мы поможем получить у финансового королевского инспектора необходимую ссуду! — Следовало понимать, что этими слова Вандебаль как бы подвел итог беседы. — Я рад за вас. Вам повезло!

— Первый в серии, вообще первый фрегат был построен неким Питером Питтом в 1646 году. Назывался он «Констант Варвик». — Де ла Крус проявил свои познания и принялся горячо благодарить Вандебаля и Чакона, его ангелов-хранителей.

Еще более дружеской была встреча с Хуаном Медико, бывшим старшим бомбардиром Меркурием, его братом и со старшим боцманом Доброй Душой, которая длилась до первых петухов. Все они понравились Хорхе, и он был принят ими по-доброму. Вспоминали Девото, Тетю, былые походы и сражения, и все, узнав о новых планах де ла Круса, в один голос заявили о готовности вновь разделить с ним свои судьбы. Добрая Душа, к радости Педро, оказалось, благодаря стараниям Медико, полностью восстановил свое здоровье и был в состоянии вновь плавать, как и прежде.

Осмотр французского фрегата де ла Крусом в сопровождении Хорхе, Меркурия и Доброй Души превзошел все ожидания. Прежде всего корабль был огромен: имел длину больше пятидесяти и ширину почти пятнадцать метров. Чтобы не давать французу, который, как сказал Чакон, пребывал в зависимости от Вандебаля и Чакона в получении различных лицензий, возможности набить цену и использовать их заинтересованность в своих целях, оба последних сознательно не поехали на осмотр фрегата вместе с де ла Крусом. Вместе с тем де ла Крус, сразу же как ступил ногой на палубу фрегата, только и делал, что прилагал максимум усилий, чтобы не выказывать чувства восхищения от судна, которое в скором времени могло стать его собственностью. Действительно, новейшее судно, которое внешне, бесспорно, представляло собою красивый боевой корабль, имевший современное артиллерийское и мореходное вооружение, просто ослепляло отделкой палуб, строений на них и кают, расположенных в кормовой части. Все было сделано умелыми руками, с особым изяществом и неповторимым шиком.

Прежде всего Педро обратил внимание на то, что на фрегате уже имелась гафельная бизань, которая, конечно, в значительной степени должна была способствовать лучшей маневренности судна. У этого фрегата почти не было завалов бортов внутрь, что придавало ему большую устойчивость, особенно при ощутимых углах крена. Подводная часть имела более правильные очертания, что способствовало ходкости и мореходности фрегата. Над верхней палубой была сооружена легкая палуба, соединяющая надстройки судна. Это создавало удобства во время работы со снастями. Понижение кормовых надстроек и почти полное отсутствие обычных в то время многочисленных украшений прямо отразилось на его устойчивости и облегчало управляемость судна.

Только верхняя часть форштевня была украшена скульптурой Посейдона, бога морей, великого брата громовержца Зевса. То была искусная золоченая резьба по дереву. Все три невысокие мачты были оснащены облегченными реями, что намного упрощало проводку снастей. Артиллерийская часть была вооружена двадцати-, восемнадцати— и шестнадцатифунтовыми пушками. Двенадцать из них были дальнобойными. Фрегат мог удобно разместить в своих каютах и кубриках более двух сотен членов экипажа. В междупалубных помещениях были установлены доселе невиданные лопастные вентиляторы. Это радовало де ла Круса, который, так им было принято, постоянно заботился о лучших условиях жизни членов экипажа его корабля. В фонарях вместо слюды были стекла. Прежние свечи заменены лампами. Удобными были два трапа по левому и правому борту, которые вели на шкафут. Про совершенство и блеск кают и говорить не приходилось. Прежде всего обращали на себя внимание каюты владельца судна, капитана и салон кают-компаний. По обе стороны последней тянулись стеллажи из красного дерева, отделанные русской березой, с книгами в богатых, тисненных золотом по коже переплетах. Библиотека впечатляла. Вместительный стол украшен инкрустацией из слоновой кости и панциря морской черепахи вперемежку с яркими золотыми линиями. На полу лежали персидские ковры, на свободных от стеллажей стенах висели венецианские гобелены, крупные окна прикрывали занавески из воздушного бледно-розового китайского шелка. С потолка спускалась на толстой цепи тяжелая, вся из серебра, тончайшей работы арабского мастера огромная лампа. В проемах между окон висело оружие лучших европейских мастеров. Каюты владельца, капитана и старших офицеров были оборудованы такими же мастерами высокого класса. Стены главной каюты расписывал маслом хороший художник. Он искусно создал аллегорическое изображение морского сражения. Фортуна — богиня судьбы, счастья, удачи в древнеримской мифологии, мчалась по морю на колеснице, запряженной гиппокампами — морскими конями. Фортуну окружали океанские чудовища. Она спешила навстречу плывущим вдали кораблям.

Педро все чаще поглядывал на француза-плантатора, пытаясь угадать, какое он на него производит впечатление и не наступил ли благоприятный момент, чтобы начать разговор о предстоящей сделке, Вновь выручили друзья. На фрегате, конечно же, по их просьбе, внезапно появился своей собственной, весьма внушительной персоной адмирал Жан Батист Дю Касс. В 1б9б году он был губернатором французского Санто-Доминго и воевал с испанцами. Все знали его как отчаянного человека, способного сродниться с дьяволом ради достижения своей цели. Он все время исправно служил Людовику XIV. Король-Солнце щедро одаривал его всякими заморскими товарами. И вот теперь Дю Касс находился со своей эскадрой в Гаване, поскольку полгода тому назад отогнал от ее берегов небольшую английскую эскадру.

Адмирал по-своему решил проверить будущего капитана столь замечательного корабля. Он, как только ступил на палубу, вместо приветствия выхватил шпагу из своих ножен и направил ее на де ла Круса. Тот среагировал мгновенно и был одарен улыбкой адмирала. Они втроем прошли в каюту владельца, где спустя час, порасспросив де ла Круса о том и о сем, адмирал авторитетно произнес:

— Уверен, мсье Перрин, что вы никогда не станете сожалеть, что вручили своего красавца в руки этого капитана. Если бы он согласился, я бы, не задумываясь, отдал под его начало второе по значению судно моей эскадры! Не сомневайтесь! И не дерите дорого с него. Он славно послужит и нашей Франций, — и, пожав им руки, адмирал попросил проводить его к трапу.

Оставшись вдвоем, мсье Перрин и де ла Крус быстро договорились о цене и ударили по рукам.

Располагая поддержкой Вандебаля и Чакона, де ла Крус не стал дорого просить за «Добрую Надежду», и шхуна довольно быстро была продана. Педро получил взаимообразно от казны пятьдесят тысяч дублонов и стал владельцем превосходного фрегата, на корме которого тут же засверкало новое его название: «Андрес II». Оставалось удачно составить боевой экипаж. Весть о намерении де ла Круса быстро облетела Гавану, и Педро, Хорхе, Меркурий и особенно Добрая Душа не успевали составлять списки желающих и по-своему проверять их пригодность. Одновременно на фрегате проводились не столько изменения, сколько добавления в его вооружении. Прежде всего Меркурий установил по оба борта, у самой ватерлинии по крупнокалиберной пушке, наличие которых было скрыто незаметными портами. В прошлом, на «Каталине», когда необходимо было топить вражеское судно, эти пушки у ватерлинии играли решающую роль.

Добрая Душа, предвидя пожелания своего любимого капитана, сразу настоял на установлении над бушпритом кливеров, а за ними и форстакселя. Тогда и старший помощник Хорхе проявил себя. Он порекомендовал и получил согласие поставить треугольный парус перед фок-мачтой, что на деле значительно улучшило маневренность и поворотливость красавца фрегата. Капитан гаванского порта посоветовал, и де ла Крус тут же распорядился, установить для увеличения тяги при подъеме якорей двойные по высоте шпили так, чтобы на них могли работать матросы, пребывавшие на обеих палубах. Железный, уже без обложения камнями, камбуз, расположенный на баке, был диковинкой, и Добрая Душа сам его заново покрасил. Старший боцман первым высказал сожаление, что теперь с ними рядом не будет славного кока Коко, который бы не нарадовался на этот камбуз.

— Добрая Душа, поручаю провести тировку стоячего такелажа под твоим личным наблюдением, — приказал де ла Крус.

— Лопни мои глаза от четырех тузов на руках, если это не будет сделано самым лучшим образом! Мытье и лакировку рангоута произведем обязательно при всех снятых парусах. Когда проолифленный рангоут высохнет, части его, по которым перемещаются бейфуты гафелей и реев, обязательно натрем салом. Олифой рангоут покроем дважды. Во второй раз добавим лак. Трещины в рангоуте тщательно зашпаклюем. — Старший боцман почти кричал, и капитан понял, что Добрая Душа поступает так, чтобы его слышали матросы, которым предстоит взяться за тировку такелажа.

Меж тем де ла Крус решил занять каюту капитана, дверь которой выходила прямо на мостик, а апартамент бывшего владельца разделили на две каюты, в которых Педро разместил дорогих его сердцу друзей, нотариуса Антонио и хирурга Медико. Всякий раз, когда генерал Чакон бывал на фрегате, он не уставал высказывать вслух свое восхищение тем, как мсье Перрин декорировал силами итальянских мастеров свой салон и каюту капитана. Как известно, в начале XVIII века итальянские мастера доходили до виртуозности в деле чеканки, превосходно сочетая ее с тончайшим воронением и золочением. В этом деле они не имели себе равных.

Команда набиралась быстро. Многие знали в Гаване капитана Педро де ла Круса как опытного, а главное — удачливого корсара, который всегда был честен по отношению к служившим у него морякам и с которым можно было хорошо заработать.

Педро специально просил Добрую Душу использовать все свои связи и возможности, чтобы на фрегате появился достойный старший абордажной команды. Девятым по счету и по своей собственной инициативе предстал перед капитаном некий Альберто Санчес. Высокого роста, крепкого телосложения, он по-военному приветствовал де ла Круса и сразу заявил:

— Бывший офицер испанской армии. Уволен! Над моей головой была разломлена моя шпага. Я до полусмерти забил строптивого солдата. Хочу, должен искупить мою вину! Возьмите в экипаж. Дайте возможность загладить стыд, стать вновь как все. В службе жизни своей не пожалею! Поверьте мне! И пусть за меня скажут мои дела.

Разговор шел на палубе фрегата. Педро уставился строгим взглядом в глаза Санчеса, которому полминуты показались вечностью. Неожиданно капитан сделал шаг назад, выхватил свою шпагу из ножен и бросил ее в сторону Санчеса со словами:

— Покажите, как владеете шпагой!

Санчес поймал оружие на лету, принялся выполнять просьбу капитана и еще через минуту услышал:

— Идите в каюту к нотариусу Антонио. Подпишите с ним контракт.

Во время знакомства с составом абордажной команды и проведения с ней первой тренировки, Альберто Санчес получил прозвище Одержимый.

По привычке строгий до придирчивости к состоянию судового хозяйства, Педро долго не мог остановиться на выборе шкипера. Когда наконец был подписан контракт, это вызвало удивление Хорхе и особенно старшего боцмана. Шкипер по имени Аугустин казался Доброй Душе мальчишкой. Ему исполнилось всего двадцать пять лет, однако, как оказалось, он плавал с тринадцати лет и превосходно разбирался в корабельном деле. Капитан остановил на нем свой выбор не только потому, что Аугустин в долгой беседе с ним проявил познания и живость ума, но и потому, что Педро обратил внимание на высокий лоб Аугустина, продолговатое лицо, выдающиеся надбровья, четко очерченные губы и излучающие интеллект глаза. Этому способствовало и то, что Успех, обычно строгий к незнакомым людям, сразу позволил новому шкиперу приласкать себя. Другим положительным обстоятельством было то, что Аугустин, отвечая на самые каверзные вопросы де ла Круса, не сводил глаз с книг, установленных на стеллажах.

Фрегат «Андрес II» был готов к отплытию, и де ла Крус принялся наносить прощальные визиты.

Во время пребывания в Гаване Педро, отправляя с каждым дилижансом по письму своей любимой Каталине, почти каждый день бывал в доме Мигеля и Марии де Амбулоди, своих старых и верных друзей, где невольно и достаточно часто вспоминалась графиня Иннес де ла Куэва. И всякий раз при этом Педро ощущал в душе прилив нежности.

В последний день перед отплытием из Гаваны Педро пришел проститься; и после ужина Мария спросила:

— Педро, я понимаю, что прежде вы подвергали себя опасности, вы искали любимую вами девушку. Я восхищалась вами. Теперь вы нашли ее, однако вновь собираетесь играть со смертью. Ради чего?

— Ради справедливости! Ради спокойствия и счастья других людей.

— Но я всякий раз содрогаюсь, как только думаю о рас. Не дай бог, но если вы попадете к беспощадным, безжалостным пиратам, что они…

— Мария, это придется принять как должное. Пираты беспощадны и безжалостны, как вы говорите, потому, что и наказания, которым они подвергаются цивилизованными людьми, не менее бесчеловечны.

— Не обижайте, Педро, людей. — Мигель поморщился. — Они…

— Что «они»? Милый Мигель, давайте вспомним. Да, это было почти сто лет назад, однако с тех пор мало что изменилось. Казнили человека, который лишил жизни короля Франции Генриха IV. Мсье Равельяк был приговорен к смерти. Об этом случае я всегда рассказываю членам моего экипажа перед началом боя с пиратами. Но прежде чем его казнили, бедняга, а он был больной, маньяк, должен был выдержать ужасные пытки.

— Педро, умоляю вас, не продолжайте, — попросила Мария.

— Что ты, моя милая? В этой жизни надо все знать наперед, — заметил Мигель. — Прошу вас, расскажите.

— Поначалу острогубцами у него принялись отрывать от груди, живота, спины, ягодиц куски тела. Затем в раны стали вливать кипящее масло, плавленую серу и расплавленный свинец.

— О боже! — Мария не выдержала и выбежала из гостиной.

— И чем кончилось дело?

— Человек еще был жив, хотя и неимоверно страдал от невыносимой боли, когда был разодран на части силою двух конных упряжек. Благородным животным, подстегиваемым кнутами и плетками лишь только через час усилий, удалось разорвать человеческое тело на куски. Исчадие ада, а не люди!

— Так что, выходит, дикость проделок и художеств пиратов происходит от принятых властями законов, а они, хоть и придумываются властью, есть порождение психологии толпы, самых низких людей.

— Да! Применение пыток, истязания, предшествующие казни, были и пребывают в порядке вещей для народа, превращающегося в толпу. Она, охваченная чувством мщения, воспринимает это как зрелище. Преступность и наказание суть два понятия, которые живут, существуют неразрывно связанные между собой. — Педро пригубил из рюмки тростниковой водки.

— Очевидно, что если гражданские власти создают основы легитимности наиболее «махровых» проявлений жестокости, то, естественно, индивидуальные действия отдельных людей берут свое начало и развиваются в сфере некоей бесчеловечной сути. Она склонна к надругательствам над душой и телом человека и потому противна подражанию, — заключил Мигель, как истый юрист.

Уже в дверях дома Педро попросил Марию передать в письме к милой Иннес полный благодарности привет от него.

Аудитор Вандебаль и генерал Чакон особенно тепло прощались с де ла Крусом, поскольку наверное знали, что больше им не суждено было когда-либо встретиться. Уже у трапа, перед сходом на пристань, генерал Чакон сказал:

— Наш почитаемый король решил прибрать к рукам производство и продажу табака путем создания государственной монополии. Вы сами видите, как жители Кубы ропщут. Враждующие лагеря обозначились намного четче, и борьба за назначение нового губернатора приняла столь опасный характер, что король решил не делать привилегий ни одной из сторон. Немало было таких, которые требовали возвращения на пост генерал-губернатора проанглийски настроенного генерала Альвареса де Вильярина.

— Вашего личного врага, — добавил Вандебаль.

— Да. Однако король назначил высокого правительственного чиновника дона Лауреано де Торреса. Мы же оба возвращаемся в Испанию. Так что?

— Ты, дорогой Луис, не забудь сообщить Педро о нашем поручении.

— Ни при каких обстоятельствах! Де ла Крус, жители Сантьяго и Ямайки ведут между собой активную контрабандную торговлю сахаром, табаком и ценным деревом. Губернатор Сантьяго, по всей видимости, замешан в этих операциях. Вот наше письмо. Оно удостоверяет, что вам поручено вести неустанную борьбу с этой нелегальной, минующей казну, торговлей.

Проводив дорогих его сердцу друзей и уже поднявшись на мостик, чтобы начать подавать команды к отплытию, де ла Крус подумал, что падение высоких государственных чиновников до свершения преступлений, присущих простолюдинам, в данном случае объяснялось историческим старением испанского монархического дома. Как со всем, что стареет, что утрачивает смысл существования, в великой в недавнем прошлом империи заметно снизился уровень сознания и честности ее подданных. Верх неизменно взяли низменные чувства и низкие качества человека. Государство захирело, нация измельчала. Чтобы в Вест-Индии, в частности на Кубе, в борьбе за свои интересы народ не взбунтовался, Филипп V сделал хитрый ход. Он назначил генерал-губернатором высокого чиновника, не имевшего на Кубе ни сторонников, ни своих коммерческих дел.

Историки затем внесут в свои сочинения и в учебники утверждение, что: «Длительная война за наследие испанского трона и договоры, ей навязанные, оказались гибельными для Испании. Куба, однако, чьи интересы были иными, чем у метрополии, выиграла больше, чем потеряла в этой борьбе, благодаря активности ее корсаров».

 

Глава 3

ПЕРВЫЕ УДАЧИ «АНДРЕСА II»

К выходу из гавани красавца фрегата корсара Педро де ла Круса на набережной собрались плотные толпы гаванцев. У многих в руках были белые платочки. Когда «Андрес II» проходил над опущенной на дно створа цепью, комендант крепости Эль-Морро проводил корабль тремя холостыми пушечными выстрелами. Старший помощник капитана Хорхе, стоявший вместе с де ла Крусом на капитанском мостике, сказал:

— Педро, похоже, я угадал ваши размышления. Идти прямо, в сторону Мексиканского залива, или взять право руля и по Гольфстриму идти к Багамским островам в поисках Сухого Пороха. Так ведь?

— Вы часто, мой друг, приятно поражаете меня своей сверхтонкой интуицией. С Сухим Порохом мы еще сведем счеты. Однако вначале будет правильнее пополнить нашу общую кассу и до конца познать корабельные достоинства и капризы фрегата, — ответил де ла Крус. — Прежде мы проведем парусные учения.

Подъем и спуск всех парусов, зарифление их, брасовка реев, подъем и спуск кливеров, производство поворотов радовали капитана. Взятие курсов фордевинд по ветру, оверштаг через ветер оказалось простым делом. Особенно легко было ложиться в дрейф под парусами.

Получив полное удовлетворение от первого испытания, де ла Крус указал курс, отдал необходимые команды вахте и пригласил в кают-компанию своих друзей и старших офицеров. Стол там был уставлен бутылками лучших бордоских вин «Латур», «Лафит», «Каберне-Совиньон», «Каберне-Фран», «Мерло».

Педро, который, перед тем как принять какое-либо значимое решение, всегда стремился выслушать чужие мнения, начал важный для него разговор:

— По полученным мною от генерала Чакона и аудитора Вандебаля сведениям, разбойная корпорация «Береговых братьев», как таковая, перестала существовать. Тортуга потеряла свое былое значение, однако Ямайка усилила свои враждебные действия против Испании. Складывается новое гнездо пиратов и на Багамских островах. Английские и голландские пираты — они теперь, правда, опасаются действовать флотилиями — продолжают наносить вред испанской короне. Шхуна, бриг, шлюп, фрегат в тридцать-пятьдесят пушек, от силы в паре с другим кораблем — эти нам по плечу. А вот и некоторые имена наиболее отъявленных, оголтелых пиратов: Сухой Порох, Эдвард Тич Чернобородый — наглый дьявол, беспощаден, Джон Колч, Эдвард Лоу, Билл Белобрысый, Фиал Жак.

— Фиал — священный сосуд . Употреблялся еще в Древней Греции для возлияний богам. Этот Жак — антихрист! Давно поставил свою жизнь на кон. Взяв себе эту кличку, пошел против всего человечества, — это пояснил шкипер Аугустин. — Вот нам бы с ним повстречаться.

— Американцы, — продолжил капитан, — юноша Питр Борн, старик Майкл Рид и проходимец, жулик капитан Кид, который был корсаром, но упал до того, что стал пиратом, и сейчас не стесняется грабить своих. Есть и другие.

— У многих базы находятся в портах английских колоний на побережье Северной Америки, — вставил Медико. — Англичане там строятся, и потому эти пираты грабят беспощаднее других. Там все легче сбыть.

— Все пираты одинаковы! Все они вне закона. Со всеми следует кончать, — добавил бывший англичанин Хорхе.

— Да. Только теперь пираты воздерживаются совершать набеги на города, действуют в море. Их не сравнить с Морганом, Олонэ и Дю Кассом в прошлом. Этот, будучи тогда врагом Испании, как вы знаете, брал Картахену. — Де ла Крус предложил жестом обслуживающему матросу откупорить бутылки и разлить вино по бокалам.

Это вызвало общее оживление.

— Я знаю, что Дю Касс совсем недавно снова был в Картахене. Теперь, однако, он со своими грозными кораблями охранял караван торговых испанских судов от налета корсаров и пиратов Англии, — сообщил шкипер.

— Нынешние пираты, однако, не только грабят, но и активно занимаются контрабандой, подрывают экономику Испании. Одни рубщики драгоценных лесов в Юкатане чего стоят, — заметил нотариус Антонио.

— Пираты — разнузданные, отвратительные морские разбойники. Творят под своим черным флагом с черепом и костями беззакония и жестокости. И я прошу каждого из вас во время рукопашного боя с ними сдерживать меня. Прошу напоминать, что их следует брать в плен, а затем судить и только тогда лишать жизни, — это заявил старший абордажной команды Санчес.

Педро многозначительно поглядел на Хорхе, который поначалу был против решения де ла Круса взять Санчеса на корабль.

— Сейчас я думаю, что никто из вас не станет возражать. Поначалу мы сходим к берегам Юкатана. Затем через Багамы к Ямайке. Будем контролировать выход английских кораблей с Ямайки, потому нам в большей степени придется ходить неподалеку от Пуэрто-Рико и Санто-Доминго. Прежде проверим, что творится у берегов Юкатана, и надеюсь, что каждый из вас будет относиться к своим обязанностям с предельным старанием. За это предлагаю выпить!

Фрегат своими мореходными качествами не переставал радовать де ла Круса. Приближалась вторая ночь плавания. Капитан, перед тем как отправиться спать, вышел на палубу, чтобы выгулять Успеха, и тут же услышал, что на баке кто-то громко пел чудным голосом. То Аугустин услаждал слух свободных от вахты матросов. Педро подошел к ним.

— Ты поешь, как Орфей, — очень по-дружески сказал капитан шкиперу.

— А кто это?

— Фракийский певец, сын музы Каллиопы. Своим пением он очаровывал богов и людей, умел укрощать не только диких зверей, но и приводить в движение деревья и скалы.

— А корабль без ветра? — с хитрецой спросил Аугустин.

— Поплаваем вместе, поглядим! Желаю всем спокойной ночи, — и отошел.

На следующее утро погода внезапно начала портиться. Несмотря на октябрь, невыносимая духота уже с восходом солнца давала себя чувствовать. Все на фрегате понимали, что приближался первый в том году циклон. И шторм налетел внезапно. Сильный порыв ветра и в считанные минуты затянувшие небо грозовые тучи, однако, не застали врасплох находившегося на мостике старшего помощника. Он успел убрать все паруса, оставив только марсели и фор-стеньстакселя.

Между тем фрегату следовало поспешить к ближайшему острову и войти в устье реки, хорошо знакомой Доброй Душе. Там судно, надежно защищенное высоким лесом от свирепых порывов ураганного ветра и почти напрочь лишенное разбушевавшихся волн моря, смогло бы стать на якоря. Об этом еще утром старший боцман говорил де ла Крусу, и потому, как только на судно налетел первый сильный порыв ветра, капитан уже был на мостике.

«Андрес II» приводился в крутой бейдевинд, когда прозвучала команда капитана, который, ориентируясь на советы Доброй Души, стоявшего рядом с рулевым, перевел судно на курс бакштаг правого галса и ввел фрегат в устье реки. И сразу качка уменьшилась.

Судно замедлило ход, так как двигалось против течения. Выбрав место поближе к берегу, поросшему густым лесом, капитан отдал команду:

— Убрать топселя, грота-стаксель и грота-стень-стаксель!

Фрегат продвинулся вперед еще с полмили, матросы выполнили команду: «Лево на борт! Кливера долой!», и вслед прозвучала долгожданная всеми команда:

— Отдать левый якорь!

Видимо, якорь сразу же сел в грунт, и канат травили как можно быстрее. Под действием течения фрегат заметно терял инерцию. Убрали нижнюю марсель и сразу отдали правый якорь. И он крепко уцепился за дно. «Андрес II» несколько попятился, начал забирать задний ход, но якорный канат натянулся, с него градом посыпались брызги, и судно стало. Боцман прикрикнул, и сразу человек двадцать ухватились за канат левого якоря и ретиво принялось его выбирать. Де ла Крус чувствовал неизбежное приближение сильного дождя и потому торопил матросов. Следовало, чтобы не намочить паруса, как можно быстрее убрать их «по-якорному». Эта работа проводилась авралом, всем экипажем. Паруса следовало закатать таким образом, чтобы попадание, влаги внутрь убранных парусов было минимальным.

Ветер заметно усилился, и на палубу обрушился сплошной поток крутого тропического ливня. Струи его под воздействием вихрей плясали, но «Андресу II» и его славному экипажу этот первый шторм в сезоне и потому, как правило, злой уже не представлялся страшным.

Фрегат был на подходе к порту Кампече. Неподалеку от него в море впадало несколько рек. По информации, полученной в Гаване, именно по их берегам англичане и голландцы разбили скрытые в лесах лагеря рубщиков ценных пород деревьев. Большинство рубщиков были негры-рабы. Регулярно к тайным становищам подходили небольшие военные и торговые корабли, которые вывозили дорогую древесину в Англию и Голландию.

Де ла Крус и Хорхе стояли на капитанском мостике и попеременно осматривали горизонт в подзорную трубу. Рулевому помогал старший боцман.

— Мой нежный друг Тетю, когда мы плавали вместе, как только вспоминал пирата Генри Моргана, мы непременно — то было волшебством — встречали пиратские корабли. — Лицо капитана подернула грусть, тут же сменившаяся улыбкой. — И мы их побеждали! Веселое было тогда время, хотя я с болью в сердце искал свою Каталину.

— Да, Генри Морган? Все такие люди кончают плохо. — Было видно, что бывшему англичанину не очень нравился начавшийся разговор. — Исчадие ада, изверг! Сделали адмиралом, затем и губернатором Ямайки. Стал крупным плантатором. Беспокоился только о себе и своих доходах. Бывших братьев по ремеслу и оружию принялся называть не иначе как «канальями», «падалью», «смрадом», «опасным зловонием». В Лондон с гордостью сообщал, что сам лишал жизни или передавал в руки испанских властей для повешения некогда служивших ему пиратов — и английских в том числе.

— Вот плохо и кончил, — сказал де ла Крус.

— Да! Ему было пятьдесят три. Интриговал и потому остался в полном одиночестве. Умер на Ямайке от алкоголизма. Подумать только, и я был среди пиратов. Слава богу, стал жить честным трудом.

— Не только! Ведете борьбу против них, но открыто, на равных. Морган совершал святотатство, был страшным человеком! Потому море и поглотило его могилу. — Добрая Душа расправил свою мощную грудь.

— И изувер Олонэ был Господом наказан по заслугам. Вы знаете, как он у всех на глазах съел сердце захваченного в плен испанского капитана. Однако тут вскоре его самого захватили индейцы, разрубили на куски и изжарили на костре, — заключил де ла Крус.

В этот момент Хорхе, смотревший в трубу, произнес:

— Вы упомянули Моргана. Впереди английский корвет. Должно быть, не более двадцати пушек. Пират. Нагружен так, что матросы могут мыть руки в море через орудийные порты. На фок-мачте черный флаг. Сопровождает шхуну, также груженную лесом.

Черный флаг с черепом и двумя большими берцовыми костями, иногда с песочными весами под ними, иной раз и с фигурой кабана, возник у пиратов Вест-Индии, появившихся на «международном» острове Тортуга на смену собратьям по профессии — флибустьерам. Изобретателями флага были французы, которые назвали свой боевой стяг joli rouge — изящный, милый, красный, в смысле красивый. Англичане переделали эту фразу на Jolly Roger — «Веселый Роджер».

В 1700 году одномачтовое судно «Poole», принадлежавшее военному флоту Англии, тогда еще союзницы Испании, пребывало на траверзе Сантьяго-де-Куба. Вблизи показался шлюп, который вел французский пират Имануил Вайн. Этот поднял на мачте черный флаг с изображением человеческого черепа с двумя перекрещенными большими берцовыми костями и над ними — песочных часов. Обоюдная пушечная перестрелка никому не принесла преимущества, однако, когда английский капитан пришел в Сантьяго и представил губернатору рапорт, оказалось, что он впервые засвидетельствовал рождение черного пиратского флага с символами Смерти и Времени на нем.

— Вы как полагаете, Хорхе, капитан корвета отъявленный наглец или недалекий человек? На что он рассчитывал, подняв в этих водах на мачте черный флаг? — спросил де ла Крус.

— Рассчитывал на устрашение, однако захватим его сейчас и узнаем точнее, — ответил Хорхе. — Вообще-то глупо было это делать.

Первый же выстрел, произведенный самим старшим бомбардиром Меркурием из угонной пушки новейшего образца, пришелся в фок-мачту. Она повалилась, как срубленная мачете лоза сахарного тростника, закрыв огромным парусом половину палубы корвета.

Он попытался было развернуться боком, чтобы произвести в ответ залп правым бортом, но Меркурий, получив приказ капитана, опередил. Спаренные ядра, вылетевшие лишь из двенадцати орудий «Андреса II» снесли напрочь оставшиеся мачты корвета, и он сразу утратил ход, потерял управление и, по всей вероятности, капитан его уже не думал, как спасать шхуну.

Шхуна, которая не несла на себе тяжелого вооружения, намеревалась уйти, но предупредительные выстрелы и флаги, требующие сдачи на милость победителя, выброшенные на мачте фрегата, сыграли свою решающую роль. Сопротивление означало верную смерть, в то время как сдача сохраняла надежду на жизнь.

Когда фрегат сцепился с корветом, его команда — это ведь были пираты — во главе с капитаном попыталась оказать сопротивление, однако отряд в сотню абордажных сабель, возглавлявшийся Санчесом, быстро овладел положением. Бывший офицер испанской армии доказал, что умеет командовать и действительно в сражениях с врагами Испании намерен возвратить себе былую утраченную честь.

«Андрес II» взял на буксир пиратский корвет, а Хорхе с небольшим числом матросов фрегата переместился на шхуну, экипаж которой был загнан в трюмы. Шхуне предстояло идти в ближайший порт в кильватере фрегата.

Этот небольшой караван вошел в залив порта Коацакоалькос под радостные приветствия его жителей. Первым весьма поспешно на борт корсарского фрегата поднялся оказавшийся в порту старший алькальд Табаско, главного города провинции. Алькальд был до предела возбужден и совсем не победой корсара. Не желая тащить на буксире корвет до Веракруса, где находился губернатор, де ла Крус попросил алькальда организовать присмотр и охрану захваченных им англичан и их кораблей. Сам же Педро намеревался продолжить поиск английских и голландских грабителей, орудовавших на юкатанском побережье.

— И не просите! У меня погибло много людей! Мне нужна ваша помощь! В пяти милях отсюда в устье реки на берег высадилось не менее полторы сотни английских пиратов. Их бриг ушел в море. Пираты рубят кампешевое дерево. Я послал лейтенанта Аларкона во главе восьмидесяти солдат. Он потерпел неудачу в сражении.

— Конечно, раз вы посчитали, что одного испанского солдата достаточно, чтобы одолеть двух английских пиратов, — улыбнулся де ла Крус.

Алькальд же побагровел, как солнце на закате.

— Вы позволяете себе рискованные шутки, капитан!

— Конечно, сеньор Альварес дель Валье, проигрыш сражения лейтенантом Аларконом нельзя назвать шуткой. Однако, если я не получу вашего согласия на организацию охраны захваченных мною в плен английских пиратов и грабителей, то, естественно, никоим образом не смогу оказать вам помощь. Скорее принимайте решение!

— Что вы торопите меня? Вы — нетерпеливы!

— А вы, как я вижу, сеньор алькальд, чересчур нерешительны, нервы у вас взвинчены, и вы не в состоянии понять самую простую вещь. Если не будет охраны захваченных мною кораблей, я не тронусь с места. Мерзопакостный Морган любил говаривать: «Чем меньше нас, тем больше нам достанется», а не кажется ли вам, сеньор алькальд, что чем больше нас, Тем меньше их останется? Так что берите под охрану корвет и шхуну и пусть ваш лейтенант как можно быстрее поднимется на борт моего фрегата с солдатами, которые у него уцелели. Он ведь точно знает место, где нам искать преступников.

Алькальд наконец согласился, и де ла Крус тут же отправил Аугустина на шхуну вместо Хорхе, которому надлежало в случае высадки людей на берег остаться на фрегате. На корвет главным был направлен Меркурий, поскольку, как казалось не без оснований де ла Крусу, стрельбы из орудий фрегата не предвиделось.

Как только в их поле зрения показался корабль с испанским флагом на мачте, пираты прекратили рубку деревьев, взялись за оружие и заняли оборону. Фрегат стал на якорь, спустил на воду все свои шлюпки, которые в два рейса доставили на берег не менее ста пятидесяти вооруженных моряков и солдат во главе с де ла Крусом. Брат Меркурия для устрашения произвел по чаще, где скрылись англичане, несколько выстрелов шрапнелью, и тут же лейтенант заявил де ла Крусу:

— Они уходят в деревню! Она не более чем в одной легуа отсюда.

— Что за селение? Большое?

— Нет. Жители индейцы и испанцы. Выращивают хлопок и сахарный тростник. Два каменных здания: небольшая церквушка и большой дом священника.

Это превосходно знали и английские пираты. Они организовали круговую оборону, заперлись в доме священника. Отряд Санчеса довольно быстро подавил оборону, а вот дом пришлось брать штурмом.

В плену оказалось пятьдесят семь англичан и восемнадцать негров-рабов. Де ла Крус сразу определил предводителя. Им оказался сам капитан брига.

— Вы прекрасно знаете, что ждет вас за это преступление. Виселица — за грабеж чужого добра!

— No man's land, — заявил главарь англичан по-английски, хотя и неплохо знал испанский и отнял кровавый платок от раны на шее.

— Как это ничья земля? — еще тяжело дыша, спросил де ла Крус и сам же ответил: — Эта земля принадлежит испанской короне. Вы вооруженный гражданин Англии, которая находится в состоянии войны с Испанией. Вы побеждены в бою и заслуживаете виселицы. Однако я вас не повешу. За вашу храбрость в бою. Передам вас и всех плененных властям.

— Лучше бы уж вы, победитель, сами предали нас земле, чем это сделает трусливый губернатор. Прежде всласть поиздевается над нами. А за что? За то, что мы трудились в нечеловеческих условиях, в поте лица своего, чтобы заработать средства к существованию. Допустим, мы рубили лес на чужой земле. Но его здесь столько, что на века хватит всем испанцам. Да что я говорю? Каким всем испанцам? Лес, как, впрочем, и все богатства этих земель, принадлежит королю-французу и алчным кровососам — коммерсантам Испании. Они ничем себя не прославили, никак не проявили себя с доброй стороны.

— А ваша королева Анна Стюарт? Она вас направляет сюда, она дает вам возможность, как вы говорите, заработать средства к существованию. Однако чем? Деянием уголовно преследуемым, — сказал де ла Крус и подумал, что англичанин-то был во многом прав.

— Мы получаем жалкие крохи! Львиную долю прикарманивают себе владельцы кораблей и торгаши. А еще больше прибирает к рукам королева!

Де ла Крус впервые слышал из уст пирата подобные речи и подумал было отпустить раненного им англичанина и пленных под честное слово больше не заниматься ни пиратством, ни контрабандой, но вовремя остановил себя. Вокруг было столько глаз испанских солдат во главе с лейтенантом, а значит, и столько же ртов.

Как только де ла Крус распорядился связать руки всем плененным и вести их к лодкам, к нему подошел свояк Антонио.

— Педро, я замерил заготовленную ими древесину, поделил на количество проведенных ими здесь дней, представил себе возможную грузоподъемность английского брига и пришел к выводу, что их корабль должен войти в устье не далее как через три дня, — нотариус Антонио был доволен собой.

Педро его похвалил и сказал:

— При входе в устье есть небольшая коса, густо поросшая лесом. За ней мы и подождем жадных до кампешевого дерева англичан.

Расчеты оказались правильными, и бриг с минимальным экипажем не успел произвести ни единого

выстрела, как был сцеплен с «Андресом II». Бывший лейтенант Санчес вновь проявил личную храбрость, умение командовать и сражаться.

В порту Коацакоалькоса прихода корсарского фрегата уже ожидал сам губернатор Юкатана. Он выразил восхищение действиями де ла Круса, тут же приказал взять под охрану прибывшие в порт новые трофеи корсара и попросил его, вместе с отрядом пехотного капитана Алькала, очистить от английских поселений берега полноводной реки Усумасинты. Пехотинцы повели за собой фрегат на небольшой шхуне, где разместились две сотни солдат. В первом же поселении, состоявшем из брезентовых палаток и пальмовых шалашей, экспедиционеры встретили стойкое сопротивление. Англичане предвидели появление испанцев и потому заблаговременно отстроили из стволов кампешевого дерева забавные, однако и весьма неприступные крепостцы. В первый же день сражения де ла Крус понял, что можно потерять массу людей, но не добиться своей цели. Потому он предложил капитану Алькале тактическую стратегию: разбить их отряд на две части: одна атакует, а другая отдыхает, затем атакует вторая и так круглые сутки. Англичане не смогут спать и вынуждены будут сложить оружие. Так были взяты три крепостцы и разрушены три поселения. Испанцы захватили более двухсотпятидесяти англичан и негров, две английские яхты, две бригантины, небольшой французский сухогруз, три кеча и одиннадцать смеков. Любопытно, что небольшие двухмачтовые кечи в десять-двенадцать пушек и одномачтовые смеки были отстроены английскими поселенцами не где-нибудь, а именно на Юкатане.

В большой порт Веракрус, одно из первых европейских поселений на Западном континенте, основанное конкистадором Эрнаном Кортесом в святую пятницу 21 апреля 1519 года, корсар де ла Крус прибыл как победитель. Подобных трофеев, в виде захваченных судов, количества заготовленных стволов кампешевого дерева и плененных англичан, губернатор и жители Веракруса никогда прежде не видели и удивлялись. Адмирал Антонио Ландеча, возглавлявший в ту пору базировавшуюся в порту испанскую Эскадру Наветренных Островов, выдал де ла Крусу похвальную грамоту и с его слов составил пространную хвалебную реляцию морскому министру Испании. Чтобы полностью рассчитаться с корсаром де ла Крусом, местный финансовый инспектор запросил нужную сумму у вице-короля Новой Испании, пребывавшего в городе Мехико.

Заканчивался последний день из трех предоставленных капитаном членам экипажа для отдыха на земле. «Андрес II» стоял на рейде прямо напротив морской крепости Сан-Хуан-де-Улуа. Рядом красовались крупный, однако тихоходный и неповоротливый галеон в три палубы и недавней постройки фрегат, постоянно сопровождавший галеон в его походах. В кают-компании ужинали де ла Крус, Хорхе, Аугустин и Санчес. Отерев салфеткой губы и пальцы, разжалованный в прошлом лейтенант, которого на фрегате за храбрость и мастерство в сражениях уже считали своим, сказал:

— Давно хотел спросить, кто из вас может мне рассказать историю про остров Тортуга и про пиратов с этого острова.

Де ла Крус поглядел на Хорхе, который хорошо разбирался в истории Вест-Индии.

— Как место обитания определенных групп людей этот, впоследствии в прямом смысле слова превратившийся в исчадие ада островок возник лишь в начале XVII века. В основном отдельные мужчины, граждане самых разных стран, ощутили тогда жизненную необходимость объединиться на каком-нибудь свободном клочке земли. Там начать новую вольную жизнь, никак не связанную какими-либо условностями, — начал, как всегда обстоятельно, повествовать старший помощник капитана.

— А что это за люди были такие? — спросил Санчес.

— Да… люди? В основном то были бежавшие из тюрем и от преследования властей за совершенные уголовные и гражданские преступления, беглые рабы, авантюристы, искатели приключений, потерявшие родной дом в результате вооруженных столкновений или религиозных войн и даже колонисты — английские, голландские, французские и испанские тоже. Эти последние, уже поселенцы на вновь открытых землях, прогорели на выращивании табака. — Хорхе умолк в ожидании вопроса, и он тут же последовал.

— Это как? При чем здесь табак? И почему прогорели?

— А потому, что на вновь освоенных англичанами землях Виргинии он стал произрастать лучшего качества. Конкуренция! Будь она неладна…

Всем стало ясно, что в прошлом англичанин из знатной семьи вспомнил нечто весьма печальное из его бывшей жизни.

— Так вот. Первоначальные жители Тортуги стали охотиться на водившихся в изобилии в лесах острова диких свиней…

— А откуда эти свиньи там появились? — Теперь спросил Аугустин. — Возможно, то были тапиры?

— Испанцы везли свиней на Кубу. Их корабль потерпел крушение, шторм его выбросил на берег. Домашние животные разбежались, а затем стали дикими. Их мясо вялили и коптили. Коптили в печах buccan. Их еще придумали индейцы племени араваков. Со временем название печи превратилось во французское boucan. Команды кораблей, проходивших мимо и иногда заходивших в бухту за питьевой водой, провизией или чтобы надежно укрыться от непогоды, со временем разнесли по региону слух о вкусной, по-тропически вяленной кабанине, — пояснил де ла Крус.

— У меня, хоть только поел, уже слюнки текут, — пошутил Аугустино.

— Однако многих не это потянуло на Тортугу. Распространявшиеся слухи утверждали, что на Тортуге люди живут «без хозяина, кому прислуживать, и без бога, которого почитать».

— Без хозяина — это хорошо, а вот как же без бога? — спросил Аугустино.

Старший помощник не ответил на прямой вопрос, однако продолжил свои воспоминания:

— На индейских пирогах жители острова стали совершать «путешествия». Точнее говоря, то были набеги на близлежащие поселения, существовавшие на других островах. Разбойники получили прозвище буканьеров, как не трудно догадаться, от названия печи, в которой готовили свою излюбленную пищу.

— Вы, милый Хорхе, расскажите, какими они были, — подсказал де ла Крус.

— О да! Прежде всего, они никогда не мылись. Их короткие штаны и рубахи всегда были измазаны кровью и салом. Они ели и спали на земле. Столом им служил камень, а подушкой — ствол дерева. Крышей было антильское небо, а любимым блюдом — сырой костный мозг убиваемых ими свиней и коров.

— Не только! — возразил капитан. — А молочные поросята?

— Вскоре испанским властям надоели их набеги, — продолжил Хорхе, — и были посланы войска. Буканьеры укрылись в лесах. Тогда чиновники, которых хлебом не корми, лишь дай служить и угождать властям, но которые не всегда принимают правильные решения, запретили испанским судам заходить на остров Тортугу и торговать с его жителями. И… вынудили их сесть на самые различные посудины под малыми парусами и начать грабить своих же испанских колонистов на Кубе, Ямайке, Пуэрто-Рико, Гаити. Вышло, что нерадивые чиновники монархической Испании и породили флибустьеров, то есть новых пиратов. Слово флибустьер произошло от измененного английского free-booter. Буканьеры и флибустьеры под парусами, собственно те же пираты, как Хенингс, Дрейк, Чернобородый, Филипп Лайн, Дамис, Белобрысый, Сухой Порох и еще бочка резвых чертей. И вот сейчас появился еще некий Бартоломей Роберте.

— Не скажите. Роберте — исключение, — пояснил де ла Крус. — Прежде всего, он из дворян. О его галантном отношении к женщинам складываются легенды.

— Ну да. Было и другое исключение, капитан по имени Даниель. Большой оригинал! Он силой увез с собой в море священника, чтобы тот читал положенные мессы его пиратам.

Тут вахтенный доложил, что на фрегат, в связи с его предстоящим отплытием, прибыл капитан порта. Все дружно поднялись из-за стола и вышли на палубу.

Уже к середине XVII века французы оказались на острове Тортуга в большинстве, и на берегу глубокой и удобной гавани возник город. У входа в гавань в 1640 году возвели неприступный ни с моря, ни с суши форт Роше, вооруженный двумя дюжинами пушек. И появились, уже в полном смысле этого слова, отъявленные морские разбойники, такие, как Бартоломей Португалец, Рок Бразилец, Пьер Франсуа Легран и многие другие.

Город на Тортуге процветал, и домашние пираты, ощутив свою значимость и силу, почувствовали, что было бы не худо объединиться в некое предприятие. Так возникла корпорация Береговых братьев. Первая статья ее Кодекса гласила: «Нет трофеев, нет довольствия, нет оплаты за труд». В другой статье говорилось, что каждый член команды пользуется правом приема пищи два раза в сутки «в количестве, какое ему покажется необходимым» и судовой кок «не должен отпускать капитану лучшую порцию, чем самому последнему моряку на корабле». Решение, куда отправиться на грабеж, принималось на общей сходке команды. Все награбленное в результате набега или победы в бою на море складывалось в кучу, затем делилось на соответствующие рангу каждого части. Никто не имел права под угрозой жестокого наказания что-либо скрыть из награбленного для собственного употребления. Членом Береговых братьев мог стать любой, кто примет присягу и поклянется верой и правдой служить интересам корпорации, не жалея своей жизни. Члены ее никогда не задумывались над тем, стоит или нет делиться с другими. И делали они это с подчеркнутым великодушием, хотя руки каждого в достаточной степени были обагрены человеческой кровью.

Береговые братья были разобиженными, недовольными, а потому и угрюмыми, твердой закалки людьми. Между тем в веселье и прожигании жизни мало кто мог с ними сравниться. После удачных набегов или захватов чужих кораблей, команда пиратов непременно выносила решение отправиться отдохнуть и погулять то к французам на острова Гваделупа и Мартиника, то к голландцам на острова Бонайре и Аруба. Чаще всего, однако, пираты любили гулять у англичан на островах Барбадос, Сент-Лусия и Антигуа. Особенно вольготно все же они гуляли в — как потом окажется — проклятом богом, Порт-Ройале на Ямайке, где проживало всего две с половиной тысячи жителей. Этот порт в основном держался на тавернах, домах терпимости и торговых лавках, где продавались разные красивые, порой по-детски привлекательные безделушки. Во всех местах «отдыха» полученное в результате удачи добро проматывалось в считанные дни до нитки, и только еще вчера свирепые и жестокие нелюди становились кроткими, как овечки, до следующего набега или сражения, в котором жажда наживы вновь делала их беспощадными.

Утром следующего дня «Андрес II» покидал Веракрус. Командир форта произвел три холостых пушечных выстрела, галеон и все другие стоявшие на рейде корабли подняли на мачтах флаги, выражавшие пожелание удачного плавания. На душе у каждого члена экипажа фрегата играла музыка, которую заказывали золотые дублоны в личных холщовых мешочках. Но и оттого, что кораблем, на котором они служили, командовал капитан Педро де ла Крус.

Еще прежде, чем без подзорной трубы можно было разглядеть вдали очертания Гаваны, марсовый из своей люльки прокричал:

— Впереди по курсу ведут сражение два корабля!

Де ла Крус тут же появился на мостике:

— Все наверх! По местам стоять! К бою изготовиться!

Призывная трель боцманской дудки сливалась с топотом бежавших по палубе матросов. Добрая Душа дул в дудку и размахивал кулаками, хотя и твердо знал, что все будет как положено, без изъяна. Все вовремя займут свои места. Меркурий попросил у капитана подзорную трубу. Поглядел в нее, потер руки и сказал:

— Пошел к моим красавицам. Надо запаливать фитили.

Старший бомбардир был прав. Впереди, всего в двух милях от входа в гавань, шел бой, странный в этом месте, и потому тем более «Андресу II» предстояло принять в нем участие.

Причина же сражения двух кораблей перед самым входом в гавань Гаваны действительно с трудом могла уложиться в здравой голове. Бывший старший помощник известного в Карибах английского пирата Дженнингса, капитан Жан Карпентье, у которого явно помутилось сознание, решил в одиночку, очевидно наслышавшись о геройских подвигах Моргана, захватить Гавану. Ему навстречу вышло сторожевое судно, и завязался бой. Когда де ла Крус разглядел картину, то понял, что он вовремя подоспел. Очевидно, более опытный капитан и сильнее вооруженный бриг пирата брали верх. Однако, стоило Карпентье увидеть приближение испанского фрегата, он тут же прекратил вести огонь и начал уходить. «Андрес II» погнался за пиратом, в коротком бою овладел кораблем и доставил Карпентье с его побитым бригом в Гавану. На следующий день, то была суббота, капитан пиратов и с ним еще семнадцать членов его экипажа были судимы и тут же на военном плацу, при стечении множества гаванцев, повешены. Остальных пиратов предполагалось обменять на испанцев, находившихся в плену на Ямайке. Новый губернатор Кубы дон Лауреано де Торрес был бесконечно благодарен де ла Крусу, поскольку казнь пиратов он записал как первую свою военную победу, и приказал доставить на борт фрегата семь бочек рома. Де ла Круса же губернатор тщетно пытался задержать в Гаване, чтобы продолжить праздновать победу. Педро, однако, разрешил членам экипажа провести воскресный день в порту, многие с радостью навестили своих родных и оставили у них мешочки с дублонами. Но де ла Крус твердо заявил, что «Андрес II» непременно оставит Гавану на рассвете понедельника. Причину такой поспешности знал только старший помощник: капитан спешил к Багамам, чтобы там повстречаться с Сухим Порохом и наказать его.

Шел второй день плавания. Яркое солнце, пребывавшее в зените, пригревало. Зимы, как таковой, в тех местах не бывает, однако ветер в январе случается прохладным. Старший помощник вызвал де ла Круса на мостик.

— Педро, похоже, где-то рядом идет бой. Ничего не вижу, но слышу. И выстрелы, и… музыку. Чертовщина какая-то.

Капитан сменил курс. Фрегат обогнул островок, густо поросший высоким лесом, и внезапно столкнулся с впечатляющей картиной. Небольшой бриг, в две дюжины пушек, не более того, с голландским флагом и черным «Веселым Роджером» на грот-мачте стрельбой из орудий принуждал остановиться испанское торговое судно. Звуки холостых орудийных выстрелов при этом перекрывал невообразимый грохот. Истошно и басовито звучали густые переливы духовых инструментов, оглушающе рокотали барабаны, обнаженные по пояс, с красными платками на головах пираты издавали неистовые воинствующие вопли, угрожающе размахивали руками и стреляли из ружей и пистолетов в воздух.

Де ла Крус знал, что на иных пиратских судах имелись «музыканты», в основном трубачи, барабанщики, реже скрипачи. Эти «артисты» во время завтраков, обедов и ужинов ублажали слух пиратов. В минуты же нападения, атаки на избранную жертву, одновременно с приказом флагами «сдаться на милость победителя», эти «музыканты» во всю мощь своих легких и инструментов исполняли боевые мелодии и марши, а то и просто создавали немыслимый грохот, кагал. То была демонстрация силы с целью навести страх на жертву, достаточно наивная, однако, как показывала практика, во многих случаях оказывавшая необходимое психологическое воздействие.

Де ла Крус чертыхнулся. Эта встреча явно нарушала его план, откладывала встречу с Сухим Порохом. С захваченным кораблем и пиратами следовало возвращаться в Гавану. Педро поглядел в глаза Успеха, полные удивления от слышанной псом музыки, отправил его в каюту и, увидев у трапа на мостик Меркурия, сказал:

— Шуты гороховые! Пустим ко дну!

Флаги на фок-мачте фрегата, требовавшие сложить оружие, тут же заскользили вниз, а старший бомбардир помчался на пушечную палубу.

Обнаружив рядом словно вынырнувший из пучины фрегат испанского корсара, пираты поразились, обомлели. Музыка внезапно прервалась, и на палубе брига началась суматоха.

— Крепи шкоты! — неслась команда с палубы брига. — За утку! За утку!

Пока их бомбардиры закатывали ядра в свои пушки, Меркурий произвел залп всем бортом по корпусу брига, при этом половина ядер орудий была направлена прямо в его ватерлинию. Бриг содрогнулся, стал зачерпывать воду, сразу наклонился. Второго залпа не требовалось. Пираты взревели. В панике не знали, что им делать.

— Ревут, как моржи! Не от злости, а от бессилия, — заметил с палубы Добрая Душа. — Понимают, нечестивые, что боя быть не может, а смерть близка. Бриг пошел ко дну. Не знают, будем ли их поднимать на наш борт. — И, увидев как капитан согласно кивнул, продолжил: — Соберем и выкинем на Багамах, только чтобы поняли и другим сообщили — сражаться с нашим капитаном можно только тогда и тем, кто родились в рубашках. Потеряй я мою дудку, если я не прав!

Когда пираты с затонувшего брига были подняты на борт, испанский торговец приблизился к фрегату, и капитан прокричал в рупор:

— Тысячу благодарностей от восьмидесяти трех спасенных вами душ! По гроб жизни будем помнить и молиться за вас! Да хранит вас Бог!

— А вас в этих водах — учтите на будущее — должен охранять военный корабль. Не скупитесь! И живите как можно дольше! — ответил де ла Крус и отдал команду поднимать паруса.

Корсар Педро де ла Крус знал лучше всякого другого, сколь опасны для плавания кораблей воды вокруг Багамских островов, открытых Колумбом и поначалу названных Лукайос. Особенно чреваты опасностью были отмели, банки и мощные гряды коралловых рифов Старого Багамского пролива. Вместе с тем «Андрес II» приближался к архипелагу на всех парусах. Неподалеку от острова Элбоу фрегат встретил корабли двух известных кубинских корсаров — Педро Гаттера и Матиаса Риоса. Было видно, что оба спускались с севера, шли домой от берегов Северной Америки. Оба судна легли в дрейф, поскольку капитанам надо было повидать де ла Круса, и флагами попросили фрегат сделать то же самое. Как только оба корсара поднялись ни борт, Педро тут же обратил внимание на то, что Успех был совершенно спокоен по отношению к неизвестным ему людям. Когда же капитана Карпентье, после захвата его корабля, Санчес доставил на фрегат, Успех не находил себе места, рвался просто покусать незнакомца. Однако эта встреча корсаров не была радостной. Оба капитана не сумели догнать фрегат пройдохи английского пирата Тома Морриса, давно уже осевшего в Бостоне. Он ночью умело сменил курс и ушел.

Во время трапезы с бокалами вина зашел деловой разговор.

— Не так давно на море случился сильный шторм. — У Гаттера был завидный бас, иногда столь необходимый капитану. — Два из трех галеонов, шедших из Испании в Гавану и затем в Веракрус, наскочили на коралловые рифы у острова Уотер-Кис. Оба затонули на мелководье. Власти отправили туда специальный отряд профессиональных ныряльщиков. На мысе Канаверал — вы знаете, на полуострове Флорида — был отстроен огромный пакгауз для своза туда поднятых со дна моря товаров.

— По глупости шибко умных начальников охранять пакгауз оставили лишь пятьдесят солдат, — перебил своего друга капитан Риос.

— Это стало известно старому пирату Джону Аугуру по прозвищу Кривой Нож. Он немедленно вознамерился поживиться, — вновь взял слово Гаттер, а старший помощник Хорхе вспомнил, что знал об английских пиратах, ставших американскими.

Первой принялась пригревать у себя пиратов Северная Каролина. За ней тут же последовали Массачусетс, Пенсильвания и Бостон. Быстрое развитие англо-американское пиратство получило не только по причине человеческой жадности к обогащению чужим добром. Скорее более важной причиной было то, что английская администрация с центром в Лондоне выплачивала губернаторам вновь захваченных земель мизерное жалованье и всегда с опозданием. Несмотря на это, уже к 1689 году английскому военно-морскому министерству удалось подчинить себе в прошлом свободных пиратов и начать получать с них определенную дань в пользу королевства.

— Кривой Нож собрал на Ямайке и Барбадосе более трех сотен пиратов и на трех фрегатах и трех судах поменьше прибыл не к месту катастрофы, а к пакгаузу на Канаверале. — Теперь в голосе Гаттера звучала злость. — Пираты увезли с собой товаров на сто семьдесят пять тысяч дукатов. Да еще они по дороге между мысами Каточе и Сан-Антонио завладели испанским торговым, судном, шедшим из Портобело в Испанию, и обобрали его до нитки.

— И опять ошибка начальства! — Риос явно не боялся никого.

— По приказу губернатора в погоню бросилась вся команда ныряльщиков, в том числе шестьдесят негров, обученных погружаться на дно. — Гаттер явно не желал уступать свое старшинство. — А этого как раз и ожидали пираты во главе с Томом Моррисом по прозвищу Морской Лещ. Хорошо, подошли мы. Однако он первым заметил нас, поднял паруса. Драпанул.

— И вам не удалось его догнать.

— Наступила ночь.

— А сейчас, друзья, между прочим, день, — дружелюбно произнес де ла Крус, — и вам и никому другому не известно, что же сейчас происходит на месте катастрофы. Предлагаю еще по бокалу за успех — и немедленно туда!

Де ла Крус не ошибся. У находившегося неподалеку острова Уотер-Кис, места затонувших галеонов, стояли на якорях три пиратских корабля. Ныряльщики-негры добирали оставшееся еще добро. Между корсарами и пиратами завязалось кровавое сражение. Только перед самым наступлением ночи испанцам удалось взять верх. Из двух предводителей пиратов остался в живых только Боб Смит Кривая Сабля. Корсары собрали девяносто тысяч дукатов и захватили в плен более сотни пиратов и девяносто восемь ныряльщиков-негров.

Захваченные в конце XV века испанскими конкистадорами земли в Вест-Индии оказались куда более плодородными, чем земли Старого Света. Первые поселенцы в новых заморских владениях уже в 1510 году занялись интенсивными посевами сахарного тростника, дававшего невиданные до того урожаи. Однако некому было их собирать. Местные жители, индейцы, гибли не только от им незнакомого европейского оружия, но еще и в большей степени от привезенных в Новый Свет невиданных прежде там болезней. Рабочих рук не хватало, и спасительная идея пришла из Африки, где рабство было привычным делом. Бесконечные войны между африканскими племенами в основном ведь преследовали цель захвата рабов. С другой стороны, негры не являлись поданными их величеств королей Испании, а для юристов просто были «людьми, чуждыми христианству». Они не являлись гражданами Испании, и потому блюстители закона не несли перед неграми никакой моральной ответственности. В 1518 году была выдана первая лицензия на торговлю неграми. Они вывозились из Зеленого Мыса и Гвинеи. Получение подобных лицензий быстро стало наиболее выгодным коммерческим предприятием, которое, в свою очередь, породило контрабанду, но и обогатило массу людей.

Наиболее удачливым пионером этого «благородного» предприятия стал обитатель туманного Альбиона, оборотистый мистер Джон Хавкинс. Ему немногим уступали голландец Корнелиус Жол и француз Жан Д'Анго.

Молодому купцу-жулику, сыну богатого английского судовладельца, открывшего регулярные корабельные линии с Гвинеей и Бразилией, известие, что испанцы с успехом импортируют африканцев для работы на плантациях Нового Света, вскружило голову. Джону Хавкинсу, достаточно знакомому с морским делом, сразу показалось предельно ясным, где он может более чем прилично нагреть руки. То, что он станет пиратом, контрабандистом, убийцей, и то, что люди его и он сам лично примутся ловить негров при помощи лассо, — это англичанина не смущало. Уж очень хорош был спрос на товар. Хавкинс нашел небольшую торговую фирму — она очень быстро разбогатела, и ее президентом затем стал король Англии Яков I (1566-1625). Пройдохепредпринимателю помогли зафрахтовать три корабля: «Solomon» в сто двадцать тонн водоизмещения, «Swallow» в сто тонн и совсем маленькое «Jonas» — всего в сорок тонн. Хавкинс за хорошую плату пригласил на борт «Соломона» опытного испанского капитана Хуана Мартинеса. Они ушли за товаром в Сьерра-Леоне, где Хавкинс под дулами орудий отбирал негров с кораблей голландских работорговцев. Вначале Джон приводил караван на Эспаньолу, ныне Санто-Доминго, а затем и в Картахену. Продажность испанских губернаторов и от рождения коррумпированных чиновников позволила мистеру Хавкинсу баснословно обогатиться.

В 1568 году он успешно совершает очередной рейс, и сама королева Елизавета I (1533-1603) с гордостью отдает распоряжение предоставить Хавкинсу для охранения его трех новых кораблей английский военный бриг. Флагманом каравана был «Minion», Им управлял сам Хавкинс. Корабль «Judith» вел двадцативосьмилетний Фрэнсис Дрейк, который начинал юнгой свое первое плавание, а с годами стал печально известным пиратом, а потом и адмиралом английского флота. Трюмы тех парусников были набиты несчастными неграми, в каждом по полторы сотни голов. На корме брига читалось «Иисус из Любека». Похоже, англичане того времени не ведали, что такое кощунство, — Иисус и торговля людьми! По дороге в Вест-Индию за борт на корм акулам было выброшено до трети уже мертвого «товара». Однако при этом по возвращении в Лондон с ящиками золота, серебра, жемчуга, табака и мешками сахара Хавкинс получил звание адмирала, и по его предложению английская корона приняла решение положить конец испанской монополии на торговлю неграми. И началась многовековая борьба в целях наживы на человеческой крови. Только в период с 1671 по 1679 год — всего-то за восемь лет! — с судов, торговавших рабами, было высажено на берега Нового Света двенадцать тысяч африканских негров.

Так была начата торговля неграми-рабами, одна из наиболее пакостных страниц истории, возглавляющая летопись неизмеримых людских страданий.

Де ла Крус, уговорив обоих капитанов поделить между собой захваченные трофеи на месте и его долю, положенную государственной казне, вручить губернатору Кубы, тут же поставил паруса и пошел в глубь Багамского архипелага.

 

Глава 4

КОНЕЦ СУХОГО ПОРОХА

Фрегат «Андрес II» в поисках возможных стоянок пиратских кораблей, прежде всего фрегата Сухого Пороха, медленно шел курсом бакштаг мимо одного из семисот островов и островков Багамского архипелага. Правил недавними английскими поселениями на Багамах из города и порта Нью-Провиденс, не знавший, что такое совестливость и честь, губернатор Роберт Кларк. Он с большой пользой не столько для казны, сколько для себя лично, оказывал пиратам и приют, и военную помощь. Когда склянки пробили полдень, впереди показались белоснежные пляжи живописного островка, сплошь покрытого саванной растительностью и сосновым лесом. Добрая Душа сказал стоявшим на баке рядом с ним старшему помощнику капитана и хирургу Медико, что именно тут можно было бы поживиться морскими черепахами и собрать их яйца. Старший боцман вел речь об острове, на который буквально десять лет спустя упорно иные исследователи, географы, литературные критики и любознательные читатели, вначале в Англии, а затем и во многих других странах мира, будут указывать, как на место проживания Робинзона Крузо. Меж тем именно в эти самые минуты ясного февральского дня 1709 года тот, кто под вымышленным именем Робинзона Крузо, благодаря таланту писателя, восславит труд и волю к жизни, действительно собирал черепашьи яйца, однако на пляже, отстоявшем от этого Багамского острова на многие тысячи миль. Он искал себе еду, еще не зная, что всего через пару часов будет спасен.

Зачинатель английского реалистического романа Даниель Дефо на основе поистине чрезвычайно печальной истории создал и выпустил в свет в 1719 году роман «Робинзон Крузо», который в считанные годы стал мировым бестселлером. Кто не увлекался и не увлекается поныне чтением этого литературного произведения, непременно вызывавшего и вызывающего ныне у читателя благородный трепет души? Говорили и писали, что Робинзон Крузо был английским коммерсантом, потерпевшим крушение, и пиратом с острова Тортуга, и бежавшим матросом, нарушившим контракт с владельцем корабля, и ученым, подвергшим себя ради науки опасному испытанию.

А в действительности дело обстояло так, как это бывает в жизни, а не в романах! Александр Силкирк, вдохновивший писателя создать поучительное для людей повествование, родился в 1б7б году в одной из шотландских деревень в семье сапожника. Движимый нуждой, двадцати шести лет от роду, Александр совершил кражу в церкви и должен был предстать перед судом. Однако он уклонился от правосудия и в 1702 году нанялся простым матросом на английское корсарское судно «Пять Портов», которое ходило под началом капитана Стрейдлинга. Два года спустя Силкирк на корабле уже мастер по парусам. Тут «Пять Портов» присоединилось к другому корсарскому судну — «Св. Георгий», которым командовал в прошлом удачливый пират Уильям Дампье, а в будущем основатель литературы путешествий. Оба корабля отправились в дальний рейс к Огненной Земле, с тем чтобы через Магелланов пролив выйти в Тихий океан к берегам Чили. Поход двух кораблей в паре не приносил желаемой добычи, и вскоре на сходке экипажей было принято решение дальше каждому из корсаров действовать самостоятельно. Дампье был доволен, так как полагал, что успех им не сопутствовал лишь из-за неуживчивого, своевольного характера Стрейдлинга. Этот капитан, будучи несправедливым и жестоким человеком, не пользовался авторитетом и у подавляющего большинства членов своего экипажа.

В конце октября 1704 года судно «Пять Портов» подошло к необитаемому островку Ближе-к-Берегу, входившему в вулканический архипелаг Хуан-Фернандес, что находится в шестистах милях от чилийского порта Вальпараисо. Сегодня главный город и порт того архипелага носит имя Робинзон Крузо. Бывший же островок Ближе-к-Берегу теперь значится на географических картах как Александр Силкирк.

Капитану Стрейдлингу не понравилось замечание Силкирка по поводу того, что капитан не желал отправить на берег команду для ловли черепах, мясо и яйца которых улучшили бы рацион экипажа. Произошла размолвка и, несдержанный в своей свирепости, Стрейдлинг приказал применить к Силкирку одно из самых суровых наказаний, которое известно на пиратском жаргоне как marooning — высаживание на необитаемом острове.

Мастера по парусам, который являлся на судне третьим главным членом экипажа после капитана и старшего боцмана и от знания которого зависел ход корабля и к решениям которого часто вынужден был прислушиваться капитан, отвезли на берег под конвоем. Его оставили на пляже с одной бутылкой пресной воды, пистолетом, дюжиной пуль, банкой пороха и пачкой галет. Нож и кремневая зажигалка всегда были при нем.

Лишь 2 февраля 1709 года, ровно четыре года, три месяца и семь дней спустя, к берегу островка подошел, в поисках провизии, фрегат «Герцог», который совершал кругосветное путешествие под началом майора Вудса Роджерса, неутомимого преследователя пиратов и будущего губернатора Багамов.

Никакого уютного домика с соломенной крышей, обнесенного высокой живой изгородью, ни Пятницы, ни попугая, ни пшеничного поля, ни ствола дерева, на котором полосками отмечались уходившие дни, не было и в помине. Матросы «Герцога» пришли в ужас, увидев на берегу нечто похожее на человека, донельзя заросшее черными с проседью волосами, сбитыми в космы. Обнаженное дубленое тело его цвета меди била сильная дрожь, плясала и рука, державшая над головой примитивный зонтик из пальмовых листьев. Лишь часть таза была прикрыта истлевшим куском материи. Глаза его, полные слез, невообразимо вращались. Он мычал. Старался произнести слово и не мог. И не от состояния души и разума, а потому что одичал, разучился.

Спасенного помыли, побрили и одели. Сам он это сделать был не в состоянии, как и не мог ничего ни сказать, ни написать. Руки его не умели держать ни карандаш, ни ложку. Капитан фрегата Уильям Дампье с трудом узнал беднягу и нашел в своих записях его имя и фамилию. Несчастный на них не реагировал, он забыл, как его звали. Понадобилось полгода, чтобы Александр Силкирк вновь стал говорить и вспомнил, что он умеет писать. И тогда он рассказал, что прожил безумно тяжелые, долго и мучительно тянувшиеся для него годы в пещере между скал на подстилке из пальмовых листьев, что питался сырым мясом черепах и их яйцами, реже пойманной рыбой, чаще же всего ел игуан и ящериц. Жажду он утолял половину года из луж дождевой воды, а вторую, сухую половину известковой водой из небольшого источника. Когда же не занимался поиском пищи, то, от зари и до зари, проводил на скале неустанно, однако безуспешно вглядываясь в синь морского горизонта в надежде увидеть корабль. Рядом были спрятаны сухие дрова, чтобы немедленно иногда еще действовавшим кремнем запалить костер, коль скоро корабль появится вдали. Потом пояснил, что так было лишь первые два года, а потом он утратил способность рассуждать и жил, как животное, инстинктами.

В Англию Александр Силкирк возвратился с экипажем «Герцога» в 1711 году, был с тщанием опрошен военными моряками, учеными, писателем Даниелем Дефо и окончил свою жизнь боцманом на фрегате «Веймут». Умер Силкирк в 1720 году, в возрасте сорока четырех лет.

Меж тем к говорившим на баке «Андреса II» подошел де ла Крус. Он распорядился лечь в дрейф и отправить команду на берег.

Месяц плавания не принес желаемых результатов. Ни Сухого Пороха, ни какого-либо другого пирата «Андрес II» не встретил. Экипаж приуныл, но вот фрегат, оставив позади Старый Багамский пролив, был уже на траверзе мыса Кемадо, крайней юго-восточной точки острова Куба, когда Хорхе увидел впереди корабль.

Де ла Крус поднес подзорную трубу к глазу и тут же сказал:

— Галеон. На флагштоке штандарт Испании. Это азога, доставляющая ртуть в американские колонии для выплавки из руд золота и серебра. Явно идет в Веракрус. Должно быть, сбился с курса, — и невольно обратил внимание на заволновавшегося дога, который даже два раза тявкнул.

Тут-то из-за ближайшего островка и показалась шхуна с черным флагом на мачте. Она шла прямо на галеон. Де ла Крус добавил парусов и пошел на выручку азоги.

— Еще французский гуманист Жозеф Жюст Скалигер в XVI веке сказал: «Nulli melius piraticam exercent quam Arigli» — никто так, как англичане, не пригоден для дела пиратства, — произнес Хорхе и пошел в каюту за оружием.

Бой со старенькой шхуной всего в двадцать четыре орудия был недолгим и почти без потерь. Продырявленные пара парусов и небольшая пробоина в корпусе были не в счет. Зато галеон был спасен, направлен кратчайшим путем вдоль южного побережья Кубы, а шхуна с ее экипажем пиратов с Ямайки в восемьдесят семь здоровых и раненых душ была взята в плен. Их следовало доставить в Сантьяго-де-Куба, что просто входило в планы де ла Круса. Он хорошо помнил наказ Вандебаля и Чакона проверить, не занимаются ли действительно жители Сантьяго и его губернатор контрабандной торговлей с пиратами Ямайки.

Первый же «откровенный» разговор с капитаном захваченной шхуны подтвердил предположение господ, державших тогда власть на Кубе. Однако, сдав шхуну и пленных губернатору Сантьяго, ни капитану, ни Доброй Душе, у которого в городе были друзья, узнать что-либо компрометирующее не удалось. И тогда де ла Крус решил уйти в Тринидад на отдых.

В родном городе «Андрес II» был встречен с радостью. Особенно ликовали семьи тех членов экипажа, которые были родом из Тринидада. Лицо Каталины излучало счастье, а Педро не мог нарадоваться на восьмимесячного сына, который, казалось, узнал отца и не переставал ему улыбаться. Де ла Крус совершил официальные визиты и целиком ушел в дела семьи. Бартоло общался со своими богами ежедневно, благодаря их за счастье Педро де да Круса. Успех сразу стал домашним псом, любимым всеми. Через полтора месяца как бы сигналом к подъему парусов на «Андресе II» послужило сообщение любимой Каталины, что она ждет второго ребенка.

Уже первая неделя патрулирования в районе кратчайшего пути от Сантьяго до небольшого порта Монтего-Бей на Ямайке дала желаемый результат. Небольшое одномачтовое судно было перегружено пачками табака, мешками зерен какао, связками кож и кадушками индиго. Задержали его, когда капитан не был уже в состоянии дать иного объяснения: он никуда, кроме как в порт Монтего-Бей, идти не мог. Де ла Крус понимал, что доставь он эту контрабанду в Сантьяго, — поскольку товар не принадлежал врагам Испании, корсар не получил бы за это долю, — там губернатор легко прикрыл бы это преступление. Потому Педро попросил нотариуса Антонио составить бумагу, свидетельствующую о попытке капитана Саморы Переса доставить контрабандный товар на Ямайку. Капитан судна с контрабандой, поняв, что может быть отпущен корсаром, без промедления расписался. Антонио попросил оставить свои подписи и адреса еще двух членов экипажа. За месяц было пресечено еще три попытки испанцев попасть на Ямайку с товаром. Де ла Крусу стало известно, что и английские суда ходят за контрабандой — особенно их интересуют ценнейшие породы дерева — к портам Сибоней и Дайкири. Там, вдали от берега, на их борта испанцы доставляют товар по ночам.

Задержав английскую шхуну, только что нагруженную доверху, де ла Крус привел ее в Сантьяго. Английский капитан, гражданин воюющей с Испанией страны, желая сохранить свою жизнь, дал письменные показания с именами и фамилиями тех, кто продал ему товар. След вывел на губернатора. Де ла Крус, пораженный подлостью высокопоставленного государственного чиновника и зная, что для него смерти подобно предание гласности его «подвигов», отправился лично на прием к губернатору. Тот держал себя гоголем до тех пор, пока не увидел в руках корсара изобличавшие документы. Тогда вид вельможи вызвал у де ла Круса позыв к тошноте. Между тем корсар заверил губернатора в том, что, если он наведет порядок, то де ла Крус не даст хода бумагам. На какое-то время закон восторжествовал.

Из Сантьяго «Андрес II» взял курс на Санто-Доминго, Пуэрто-Рико и до многочисленной группы Наветренных островов в целях выискивания пиратов, промышлявших на традиционной трассе, которой пользовались все корабли, ходившие из Испании в Вест-Индию.

Когда фрегат оставлял за кормой по левому борту берега острова Санто-Доминго, старший помощник, несший вахту на мостике, прокричал:

— Что там с бушпритом?

— Надуло «пузо» у кливера, — поспешил сообщить Добрая Душа. — Сейчас поправим! — И помчался на бак.

Старший помощник хорошо знал, что образование «пуза» особенно вредно при крутом курсе судна относительно ветра, по которому, собственно, и шел фрегат. «Пузо» ликвидировали, и ветер неожиданно сменил направление. Хорхе немедля отдал команды взять курс фордевинд и установить паруса на фок-мачте на один галс, а на грот-мачте на другой, при этом совсем убрать паруса на бизани. «Андрес II» с легкостью пошел вперед. И тут же послышался голос марсового:

— Впереди по курсу корвет! Без опознавательного флага.

Корвет — малый трехмачтовый фрегат, который отличался тем, что до тридцати пушек на нем устанавливалось не под палубой, а непосредственно на ней.

Добрая Душа быстро поднялся на мостик, попросил подзорную трубу, долго вглядывался и наконец изрек:

— Швырните мои внутренности на обед акулам, если это не Белобрысый! Отъявленный негодяй! Хитер и беспощаден!

— Свистать всех наверх! По местам стоять! К бою изготовиться! — прокричал старший помощник, и тут же из своей каюты появился капитан.

— Буквально за минуту до того, как я услышал вашу последнюю команду, Успех заволновался, зарычал, — сказал Педро и взял подзорную трубу. — Это уже в который раз перед встречей с противником. Невиданное качество у пса.

— Известно ведь, что многие животные предчувствуют приближение землетрясений, ураганов, — пояснил Хорхе. — Успех же у нас породистый.

Английский пират Пол Смит — Белобрысый был хорошо известен в Вест-Индии прежде всего как невероятно похотливый мужчина. В каждом порту у него имелась жена. Но люди знали о нем и другое. Губернатор Северной Каролины, чтобы поиметь большие доходы, оженил Белобрысого на шестнадцатилетней девушке, уроженке столичного города Роли. И Белобрысый принялся получать сексуальное удовольствие от сладострастного наблюдения того, как приглашаемые им пираты, до шести мужиков в вечер, у него на глазах и по его наущению пользовали его молодую жену. Этот пират предпочитал грабить торговые суда, шедшие в Испанию, поблизости от Бермудских островов и в Карибском море, те, что шли в Вест-Индию. Его постоянной базой был Нью-Провиденс на Багамах. Другим любимым занятием Белобрысого — и губернатор Роберт Кларк это знал и тому способствовал — было веселиться на вечеринках, устраиваемых губернатором специально для него. В них принимали участие влиятельные люди и богатые коммерсанты. Белобрысый же открыто занимался любовью с их женами и дочерьми. И эти так называемые почетные граждане шли на подобные сделки, лишь бы в следующий раз Белобрысый продал им подешевле награбленное добро.

В то же самое время у другого американского пирата, капитана Робертса, в его кодексе правил в одной из статей значилось: «Каждый моряк, который, встретив добропорядочную женщину, постудит с ней недостойно и если она при этом не будет согласна, будет приговорен к смерти».

Робертса не боялись так, как Белобрысого. Одно упоминание его имени вызывало дрожь у простых горожан. При этом, однако, в отношениях с членами своего экипажа Белобрысый придерживался правил, бытовавших еще при существовании корпорации Береговых братьев. Каждый первый день нового года Белобрысый проводил собрание своего экипажа. На нем утверждался и подписывался «кодекс борта», старый или с внесенными в него изменениями. На мостике, у штурвала, устанавливали тумбочку, на которую клали принятый и подписанный только что текст, Библию и ставили кружку рома. Каждый подходивший, положив одну руку на Библию и другую на кружку с ромом, клялся верности кодексу. Белобрысый его соблюдал и часто прислушивался к советам членов пиратского экипажа.

— Мой капитан, на корвете убирают бизань совсем. Должно быть, собираются совершить поворот, а знают, что их посудина рысклива и плохо идет по ветру, — произнес Хорхе, в который раз приятно удивив де ла Круса своими мореходными познаниями.

— Разорви мне грудь ядром, если он уйдет от нас! — донеслось со шканцев грозное заверение Доброй Души. — Ну, мои храбрецы, не осрамите капитана!

Капитан же внимательно поглядел в подзорную трубу и сказал:

— Скорее, похоже, он не собирается уходить, а выбирает удобную позицию для атаки. А мне казалось, нам предстоит его догонять. — И распорядился: — Санчес, уберите свою команду с палубы! Пусть на ней будет меньше матросов.

— Полагаете, Белобрысый пойдет на абордаж? — По лицу было видно, что Хорхе сомневался. — Тогда он действительно оголтелый.

— Орудийный бой ему не выиграть против наших пятидесяти шести пушек. Уйти? Он знает, что не уйдет. Затем — престиж. Да и потом, его головорезы большие мастера абордажного боя. — И далее полным голосом: — Добрая Душа, приготовиться к встрече! Команду Санчеса в дело только после свалки судов! Пусть смелее идут на абордаж. Встретим их у нас на палубе.

Первый выстрел произвел корвет с угонной пушки. Де ла Крус поставил фрегат кормой к пирату, словно бы собирался уходить, а Меркурий ответил выстрелами из погонного орудия. Вторым и третьим выстрелами противника на фрегате разорвало нижнюю шкаторину кливера и верхнюю шкаторину триселя. Де ла Крус меж тем делал вид, что никак не может справиться с нужной постановкой парусов и потому не поднимает абордажные сети.

Как только пират приблизился, поравнявшись с фрегатом, с корвета полетели на борт «Андреса II» бутылки с зажженными фитилями, чтобы отвлечь внимание от набрасывания на борт абордажных крючьев. Пираты, перекрикивая один другого, орали: «Мы деремся, как сто, // Как сто чертей в одной бочке рома!» Только сцепка произошла, как Белобрысый с мостика как можно устрашающе прокричал:

— Вперед на них, испанских ублюдков! Захватим их! Каждого разрубим на куски! Вперед! Не забывайте клятвы!

Отдав необходимые распоряжения командирам групп и вызвав на палубу команду Санчеса, де ла Крус скинул шляпу, камзол, вооружился двумя пистолетами, заткнув их за пояс, хлыстом за голенищем, обнаженной шпагой и, знаком приказав Бартоло следовать за ним, быстро сошел с мостика. Он видел, что и все пушкари Меркурия с оружием в руках были готовы к приему пиратов на своей палубе.

А в эти самые секунды, вооруженный интрепелем и двумя пистолетами за поясом, шкипер Аугустин шептал молитву: «Поднять паруса на всех мачтах во имя Святой Троицы. Отец, Сын и Святой дух, три лица и единый Бог, да будет он с нами! Придет на выручку, направит, одухотворит, укажет путь спасения и приведет нас снова живыми в наши дома!»

Весь экипаж, за исключением семи матросов, Медико, лекаря и старшего кока, уже был на палубе и занимал свои боевые места. Врач, лекарь и кок оказывали первую помощь тем, кто получили ожоги.

Кровавая рукопашная началась на борту фрегата. Корсары стойко и умело сражались, а пираты метались, орали благим матом, сыпали нецензурными словами. Белобрысый, окруженный группой наиболее рослых пиратов, тоже появился на борту «Андреса II», предполагая возглавить победу. Де ла Крус сумел пробиться к Белобрысому. Оба прежде разрядили свои пистолеты каждый друг в друга. Белобрысый оба раза промахнулся, возможно, потому, что предыдущей ночью пьянствовал. Он лишь пулей царапнул левую руку капитана корсаров. Де ла Крус же вторым выстрелом продырявил тело предводителя пиратов. Однако Белобрысый не упал, а принялся извергать из хриплой глотки проклятия и визжать, как раненый вепрь. Ему в руку сунул свой пистолет его старший боцман. Тут как раз и подоспел Бартоло. Он ударом зажатой в левой руке палицы сбил с ног Белобрысого, а правой, в которой сверкало на солнце мачете, одним ударом отсек от туловища голову пирата. Однако негр-великан не сумел увернуться от удара в грудь абордажной сабли боцмана, который при этом вздохнул последний раз в своей жизни, поскольку шпага де ла Круса пронзила его сердце.

Тут послышался победный крик Доброй Души:

— Хватай каждого и вяжи!

На палубе лежали тела мертвых, стонали тяжелораненые, струйками по желобам стекала кровь. Команда Санчеса брала верх. Кое-кто из пиратов, уже без оружия, поднимали руки и жались к бортам. Остальные, видя гибель своего предводителя, сражались уже без прежнего пыла. Тут де ла Крус, перекрывая стоявший гвалт и звон оружия, прокричал:

— Кто сложит оружие, останется в живых!

— Идиоты, слушайте нашего капитана! — оповестил палубу Добрая Душа.

Это возымело действие. Пираты видели и прекрасно понимали, что сражение ими проиграно. Им оставалось теперь лишь уповать на милость победителя. У них появилась надежда, и оружие застучало о доски палубы. Медико, лекарь и кок уносили и уводили раненых в лазарет.

К де ла Крусу, не переставая креститься, прихрамывая, подошел шкипер. На лице Аугустина красовался синяк всех цветов радуги. Меркурий, как и капитан, был легко ранен саблей в руку. Пленных загнали в трюмы, и Добрая Душа сообщил, что им предстоит хоронить пятнадцать душ своих и пятьдесят девять бывших разбойников.

— Отбери, Добрая Душа, нужных людей и собери оружие, оставшееся на корвете! Подашь сигнал, и я спущусь туда.

Медико подошел к капитану, чтобы перевязать его рану, и сообщил:

— Сабля пирата уперлась в крепкие ребра Бартоло. С ним все в порядке.

Старший помощник, у которого были окровавлены шея и плечо, с жаром пожал руку капитана и произнес:

— Поздравляю, Педро! Я восхищен! Однако, кто-кто, а больше других будет рад губернатор Южной Каролины Александр Спотсвуд. Известно, что он ненавидит всех пиратов, а Белобрысый был его личным врагом.

— Насколько я знаю, у Спотсвуда ходят два вооруженных корабля — «Перл» и «Родник». Оба к берегам Южной Каролины не подпускают пиратов.

— Мне представляется, что такие англичане, как Александр Спотсвуд, будут множиться, и скоро пиратам придет конец. Когда расцепимся, куда пойдем сдавать корвет и пленных?

— В порт Сан-Хуан, на Пуэрто-Рико.

Великое светило, казалось, ускоряло свой бег, однако еще щедро дарило земле в тот победный для корсаров вечер свои последние лучи и окрашивало изумрудные легкие волны в оранжево-бордовый цвет. Прошло еще несколько мгновений, солнце уверенно коснулось кромки горизонта, и далекие перистые облака тут же зажглись огромным веером, пылающим, как салют, своим многоцветьем.

Ночь оба сцепленных корабля спокойно провели в дрейфе. С рассветом, похоронив по положенному ритуалу в волнах моря павших, фрегат и корвет расцепились, поставили паруса и пошли к острову Пуэрто-Рико. На востоке взошедшее солнце плотно прикрывали голубые облака. То отражалась в них бесконечная лазурь моря.

Полтора месяца спустя «Андрес II» зашел, чтобы пополнить запасы провизии и воды, в Фор-де-Франс, французский порт на западе одного из Малых Антильских островов Мартиника, открытого Колумбом в 1502 году. Французские власти, наслышанные о подвигах корсара Педро де ла Круса, приняли его радушно. Во время прогулки к действовавшему вулкану Монтань-Пеле губернатора догнал посыльный с сообщением о том, что в проливе Сент-Люсия между Мартиникой и английским островом того же названия пиратом было ограблено торговое французское судно. По просьбе губернатора, де ла Крус в паре с французским корсаром мсье Пинелем отправился на поиски морского разбойника. Им невероятно повезло. Незадачливый пират с Ямайки, в надежде еще поживиться в том месте, где ему раз повезло, стоял скрытый тем же самым необитаемым коралловым островком, на который указал капитан ограбленного судна. Пиратский бриг захватили без единого выстрела. Губернатор устроил обоим корсарам грандиозный обед.

На следующий день уже в доме мсье Пинеля за ужином, на который также был приглашен местный священник отец Лабат, зашел разговор о том, как долго еще будут пираты наводить страх на поселенцев Вест-Индии.

— Одна надежда на веру в Господа Бога нашего. — Священник перекрестился. — Все и вся от него!

— Ну что вы, отец Лабат, пираты же отчаянные безбожники. — Де ла Крусу хотелось знать, что на этот счет скажет служитель культа.

— Не говорите, милейший капитан, вот, к примеру, мсье Пинель. Помню, как только я основал здесь свой приход, он был первым, кто оказал мне материальную помощь.

— Однако мсье Пинель не пират. Он корсар!

— Ну да! Вы правы. Среди пиратов не наблюдается уважительного отношения к религии. Но вот послушайте. Как-то в отсутствие мсье Пинеля в порт зашел пиратский бриг капитана Жана Даниеля. К моему удивлению, этот головорез первым делом заказал мессу, и на нее пришел весь экипаж его корабля. Но

когда я после посвящения взял облатки и поднял потир для причастия, один из его людей повел себя непристойно. Капитан призвал его к порядку, но тот позволил себе богохульство. Капитан Даниель, недолго думая, продырявил тому голову, а мне сказал: «Не пугайтесь, отец. Он был хорошим негодяем, всегда нарушал правила. Я так поступил, чтобы другим неповадно было». По окончании мессы тело несчастного без церемоний просто выбросили в море. Нет сомнения, что это действенный метод, чтобы такой человек, как тот, больше не грешил на земле.

— Однако со всеми так не поступишь, — возразил де ла Крус. — Что же делать, отец? Многих ведь надо учить честно жить!

— Думать об образовании, о повышении интеллекта, — заметил Пинель.

— Кстати, да! Мне рассказывали, как несколько лет тому назад в Лондон, чтоб покончить с разбоем на море, возвратился один английский пират. Стал всех спрашивать о своем старом товарище, боцмане Ланселоте Блакбурне. И в ответ услышал упрек, что так вольно не следует говорить о почитаемом архиепископе Йорка.

— Вот как! Это интересно. — Де ла Крус наклонился ближе к священнику: — Расскажите, расскажите.

— Да! Бывший пират окончил «Christ-Church» в Оксфордском университете и лет десять тому назад возглавлял приходы здесь, на Антильских островах.

— Я не сомневаюсь, каждый может изменить свою жизнь к лучшему. Конечно, не всем дано стать архиепископами, — высказал свое мнение де ла Крус. — Однако нужны желание и сильная воля!

— Но вот что, к сожалению, я еще должен вам поведать. Города Нью-Йорк, Бостон, Чарлстон, Джексонвиль разбогатели именно благодаря торговле с пиратами. Эти обирали, кого могли, а толстосумы грели на этом руки.

— Святой отец, я должен вас заверить — это исходит из всего, что мы видим, — очень скоро пиратству на море будет положен конец. — Хорхе не сомневался.

В салон вошел слуга и сообщил, что от губернатора прибыл посыльный. Тот известил хозяина о том, что поселение на северо-восточном мысе острова было вчера ограблено английскими пиратами с корабля «Портсмут». Пинель сослался на то, что только возвратился из похода и распустил экипаж на отдых, а Педро де ла Крус просил передать губернатору, что немедленно отправляется на свой корабль и поднимет паруса еще до наступления темноты.

С рассветом «Андрес II» был на траверзе обобранного поселения, и все увидели, что бриг «Портсмут» сидит на мели.

— Подойдем поближе, и Меркурий разнесет его в щепы, — предложил Хорхе. — Бриг у нас как на ладони, однако ответить не сможет.

— Но так мы не возвратим награбленного, — возразил де ла Крус.

— В маленьком селении что можно было грабить? — спросил Хорхе. — Взять на абордаж не сможем. Сами сядем на мель. Пойдем на шлюпках. Дадут ли нам подняться на борт?

— В этом селении жители из сахарного тростника гонят ром, — пояснил Добрая Душа. — Должно быть, пираты напились, и пьяный лоцман посадил их на банку. Отсохни мой язык, если я не знаю, как нам поступить!

— Ну отличись, Добрая Душа. Я смотрю, Успех спокоен. Значит, он верит в твою затею. — Де ла Крус погладил дога.

— Они вынуждены ждать непогоды. Только крупная волна может снять их с банки. Мы же сейчас развернемся и уйдем. Соберем на побережье все лодки. Глубокой ночью возвратимся с погашенными огнями и за час до рассвета на всех шлюпках пойдем на них. Нас будет сто бравых душ. На этом бриге не может быть более ста двадцати поганцев. Да они все непременно будут пьяными и спать как мертвые.

Капитан согласился с планом опытного старшего боцмана, и фрегат ушел. Вечером в кают-компании за ужином Хорхе предался воспоминаниям:

— Мой состоятельный дядюшка владеет рядом поместий в графстве Йорк. Перед тем как оставить Англию, я его навещал. И там он представил меня местному архиепископу, очень приятному и образованному человеку с дипломом Оксфорда. В доме мсье Пинеля я, по понятным вам причинам, об этом смолчал. Однако тем архиепископом как раз и был Ланселот Блакбурн. Дома дядюшка мне по секрету поведал, что этот архиепископ достиг высокого поста в реформистской церкви, желая замолить свои грехи. В начале восьмидесятых годов прошлого столетия этот Блакбурн был отъявленным пиратом. Сначала плавал на корабле простым матросом, а затем и вторым боцманом. Я это вспомнил к тому, что Всевышний, когда пожелает, кого угодно может наставить на путь истины. Буду Его молить, чтобы завтра было меньше усопших.

Следующий рассвет принес, как и предполагал Добрая Душа, легкую победу. Награбленное добро было возвращено, жители селения наградили корсаров десятью бочками рома, захваченный бриг с сотней пиратов был доставлен губернатору Пуэрто-Рико. Там де ла Крус заодно пополнил свой экипаж необходимым количеством матросов.

Капитан захваченного пиратского брига «Портсмут», снятого с банки при помощи фрегата, сразу, как был спрошен, с охотой сообщил, что, по его сведениям, Сухой Порох последнее время отдыхал, укрыв свой фрегат в одном из заливов полуострова Флорида. Там не было испанцев, а жили индейцы, чей касик был личным другом Сухого Пороха. Ему улыбнулась удача во время непогоды, несмотря на охрану, овладеть одним из трех кораблей, шедших с грузом в Испанию. Весь дорогостоящий товар был продан коммерсантам Джексонвилля. Этот же капитан пиратов подтвердил, что излюбленным местом действий Сухого Пороха является район Бермудских островов, где часто ходят испанские торговые суда.

Вскоре «Андрес II» уже обследовал побережье Флориды, но безуспешно. Было обнаружено лишь место стоянки: на берегу остались некие легкие строения, возводимые для отдыха.

Первооткрывателями заболоченного полуострова в 1498 году были испанский мореплаватель Висенте Яньес Пинсон и флорентинец Америго Веспуччи. Первыми из европейцев плодородные земли этого полуострова освоили, вытеснив почти повсеместно с побережья индейцев, французские пираты-гугеноты во главе с их бравым капитаном Жаном Рибо. Они в 1562 году, понимая, насколько выгодное положение занимает Флорида прямо на пути испанских кораблей, возвращавшихся из колоний Нового Света, основали в устье одной из рек, которую нарекли Майской и которую индейцы называли Пом-Пон, свою базу Шарльфорт. Еще в 1539 году конкистадор Эрнандо де Сото, а затем десять лет спустя монах Луис де Кансер не могли победить индейцев, однако король Испании Филипп II все же включил Флориду в состав своих колоний в Америке.

Узнав о захвате богатых земель во Флориде богохульниками гугенотами Жана Рибо, к тому же еще и пиратами, король Филипп II пришел в ярость и назначил правителем Флориды смелого, опытного моряка, фанатика-католика Педро Менендеса де Авилеса. Этот со своей армадой, состоявшей из галеона «Св. Пелайо» в девятьсот девяносто шесть тонн водоизмещения и еще одиннадцати разных судов, в октябре 15б5 года прибыл во Флориду и основал город Сан-Аугустин, первый крупный населенный пункт на территории нынешних США. Этот ярый католик сумел установить дружеские отношения с местными индейцами, которые и провели испанцев в тропическую бурю под проливным дождем к месторасположению Шарльфорта. Перед рассветом, застав французов врасплох, испанцы заняли форт, истребили более ста двадцати захваченных в плен мужчин, оставив в живых лишь семьдесят женщин и детей. Сотня пиратов скрылась в лесах, другая во главе с капитаном Рибо успела погрузиться на оба корабля, которые вышли в море. Однако налетевший шторм выбросил пиратские суда на берег. Индейцы выследили тех, кто ушел в лес, и потерпевших кораблекрушение и сообщили об их местонахождении испанцам. Менендес де Авилес выловил всех и всех, прежде всего богоотступника Жана Рибо, предал смерти на виселицах. В Сан-Аугустине осело на поселение более пятисот испанских семей.

На этом, однако, борьба за овладение Флоридой не окончилась. Несколько пиратов капитана Рибо добрались-таки до Франции. Ее король возмутился, предъявил претензии Филиппу II, но успеха не имел. Тогда гугеноты решили сами отомстить за своих погибших братьев. Некий капитан Доменик Горже снарядил три корабля и в августе 1567 года вышел в море из порта Бордо. Он прибыл к устью реки Сан-Хуан, на берегу которой был возведен испанский форт Св. Матвея, поднял кастильские флаги на мачтах и высадился неподалеку от форта. Там французам оказал помощь вождь другого индейского племени по имени Сатуриба. Его испанцы обидели, и он решил их наказать. К тому же среди краснокожих оказался бывший пират, гугенот Пьер Брен. В это время смелый и находчивый Менендес де Авилес пребывал в Гаване. Испанский форт был плотно окружен тремя сотнями французов и отрядом индейцев Сатурибы. Этих было более пятисот лучников. Разрушив крепость, французы окружили другой укрепленный пункт, отстроенный испанцами на месте Шарльфорта. Половину захваченных испанцев Горже в отместку повесил, а другую половину передал индейцам. Однако, узнав от индейцев о приближении испанских отрядов из Сан-Аугустина и форта Св. Елены, французы приняли правильное решение оставить берега Флориды навсегда. Затем, уже по договору середины XVIII века, Флорида окончательно отошла к Англии.

В тот день старшему плотнику чертовски везло, а мастеру по парусам, который редко проигрывал, карта не шла — и все тут. За исключением редких выигрышей по мелким ставкам, парусник крепко проигрывал и злился. Карточные столики стояли у самой грот-мачты. Игравшие пираты, недавно крепко заработавшие, резались с азартом. Их окружала плотная толпа.

— Крапленые карты подсунул? — спросил парусник.

— Чего сердишься? Парус да снасти не в нашей власти, — мирно сказал мастер по дереву.

— Брось играть, раз сегодня шкоты не работают, — порекомендовал кто-то.

— Вали ты в гальюн со своими советами! — огрызнулся невезучий.

— Парусничий наперсток натяни на лапу. Может, станешь лучше играть, — подал совет тот, кому везло.

Вместо этого продувавший сделал большую ставку три раза кряду и проиграл. Швырнул карты, вскочил, закричал:

— Ты свинья. Крапленые карты!

Обидчик поднялся так быстро, что раскладной стул полетел по палубе. Оба схватились за грудки, затрещали рубахи, посыпалась отборная брань. В таких случаях решающую роль играл старший боцман. Он тут и появился, разнял. Однако мастер по дереву счел себя оскорбленным и заявил:

— Встретимся на берегу! Там узнаем, кто свинья!

Старший боцман дал согласие. Это по старым правилам Береговых братьев означало, что, как только корабль войдет в порт или при первой же высадке на любом острове, состоится дуэль. Оба под присмотром старшего боцмана и в присутствии всей команды, с пистолетом в одной и навахой в другой руке станут друг к другу спинами. По команде сделают десять шагов, развернутся и будут стрелять. Если оба промахнутся, в ход пойдут ножи. До первой крови. После чего оба пирата вновь станут братьями.

Фрегат «Гремучий» шел против курса, которым обычно возвращались домой испанские корабли. «Андрес II» выходил из-за острова в надежде, что именно в этих водах может встретить корабль Сухого Пороха, Ветер был противным курсу, и старший помощник вел фрегат, меняя галсы. Ему показалось, что ветер немного крепчал, и Хорхе распорядился идти короткими галсами, чаще менять их.

Все на фрегате в момент встрепенулось, как только прозвучал из бочки голос впередсмотрящего:

— К оружию! Пират на виду!

С бака, где гулял Успех, послышался его грозный лай.

Де ла Крус появился сразу, подозвал дога, запер в каюте, поднялся на мостик. Взял подзорную трубу и тут же отдал приказ:

— Все наверх! По местам стоять! К бою изготовиться!

В подзорную трубу было хорошо видно, как пираты под свист дудки боцмана помчались по кубрикам явно за оружием. Другие уже выстраивались в очередь за бизанью, где у ближайшего строения на юте был установлен большой деревянный крест.

— Приносят клятву перед боем, — сказал де ла Крус и передал трубу Хорхе.

— Капитан стоит рядом. Он уже вооружен. Должно быть, как положено, не устает говорить: «Если сдашь в бою, особенно если не окажешь помощь брату, обязательно будешь повешен».

— Так было прежде, мой дорогой Хорхе. Сейчас те законы ушли в прошлое. Раньше капитан был капитаном лишь во время боя. Теперь он полный хозяин круглые сутки. И жизнь любого на корабле безоговорочно принадлежит ему. Он и властвует.

— Но вот что странно. Я вижу пьяных, а за столиком у грот-мачты, похоже, играют в карты. Должно быть, это боцман размахивает кулаками, а те играют и вокруг стоят другие матросы. Там объявлена тревога. Они не видят нас? Или они так уверены в себе?

— Пьянство и азартные игры всегда были изъяном, чтобы не сказать пороками, пиратов. Многим из них они понапрасну приносили смерть.

Де ла Крус отдал необходимые команды и повел фрегат на сближение так, чтобы начать стрельбу правым бортом. Старший бомбардир и его брат, командовавший пушками левого борта, поспешили на орудийные палубы.

— Меркурий не любит зря тратить порох. Сейчас, уверен, он понимает, с кем мы на этот раз имеем дело и какой силы орудия у пирата. Вот именно сегодня Меркурий и его брат покажут мастерство своей точной стрельбы, — заверил де ла Крус. — Надо идти за оружием.

— У противника, должно быть, не меньшее число пушек, чем у нас, — сказал Хорхе и принял шпагу и пистолеты из рук Доброй Души.

— У нас порядок, желание служить правому делу. У них — бедлам.

Пушки обоих фрегатов заговорили своими громовыми голосами почти одновременно, когда фрегаты находились еще на достаточном расстоянии друг от друга. И вскоре Педро сказал:

— Обратите внимание, орудия Меркурия стреляют по прошествии каждой минуты, в то время как пираты с «Гремучего» успевают перезаряжать свои лишь за полторы. Это наше преимущество.

Однако как раз в этот миг ядро противника превратило в щепы рей марса на грот-мачте, другое разбило гафель на фок-мачте. С бака послышался крик:

— Нерей! Он ведает всеми сокровенными Тайниками будущего. Нерею чужды ложь и обман. Только правду он вещает богам и смертным. Мудры советы Нерея, вещего старца морей. Именно сегодня я получил его совет, верное предписание, — тихо произнес де ла Крус.

— Пятьдесят прекрасных дочерей у Нерея. Свободно плещутся нереиды в волнах моря, сверкая своей красотою. Далеко не всем дано их видеть. Они действительно покровительствуют верному мореходу и сопутствуют его счастливому плаванию. Это к удаче! — заверил Хорхе.

Де ла Крус спустился на орудийную палубу, чтобы своим присутствием вдохновить пушкарей, и сказал:

— Меркурий, прежде всего по мачтам, по рангоуту! Когда он встанет, примем нужное решение. Возможен абордаж!

Только капитан вернулся на мостик, взял трубу, как увидел, что одно из спаренных ядер угодило точно в основание стеньги бизань-мачты, она лопнула со страшным треском и частично прикрыла собою капитанский мостик пирата. Другое ядро попало в матроса, который держал в руках ружье с примкнутым штыком, чуть ниже груди и развалило его туловище надвое, как если б прошлась по нему невиданных размеров турецкая сабля.

Из подавляющего числа орудий «Андреса II» вылетали спаренные ядра, которые причиняли такелажу куда больший вред, чем ординарные.

В подзорную трубу де ла Крус разглядел рослого Сухого Пороха. Типичное для англичанина вытянутое лицо, однако на этот раз с высоким лбом. С правой стороны он был прикрыт до уха черной прядью волос, разделенных почти над самой переносицей четким пробором. Длинный нос, под ним тоненькие усики и на подбородке, ниже губы, точка, намек на бородку. Камзол модный, шпага в руке, пистолет за поясом. Каждый член экипажа стоял на своем месте. Следовало внести сумятицу, и де ла Крус приказал пушкарям:

— Картечью и калеными ядрами! Пли!

Раскаленное на огне до красна ядро непременно вызывает пожар. Меркурий уже ждал этого приказа, полностью готовый к нему. Четыре пушки правого борта, которым «Андрес II» приближался к пиратскому фрегату «Гремучий», были заряжены картечью, гвоздями и прочим железным ломом. Рядом с четырьмя другими ядра калились на жаровнях.

Первой вспыхнула почему-то лежавшая у основания фокт-мачты куча какого-то мусора. Задымил и парус. Стоявшие на своих местах по расчету матросы бросились гасить пламя.

Де ла Крус совершил ловкий маневр и, пока на «Гремучем» сообразили, приблизился к нему на расстояние в пятьдесят ярдов. От пальбы голоса людей не были слышны. Тут-то как раз наконец с капитанского мостика и прозвучал долгожданный приказ капитана:

— На абордаж! Всем изготовиться! Абордажные пушки! — громко прокричал в рупор де да Крус.

Команды на «Андресе II» ответили капитану воинственным кличем.

— Намотайте мои внутренности на якорный барабан! Ослепни я завтра, если не вижу нашу победу! Вперед и вместе! Вперед! — прокричал силою всех своих могучих легких Добрая Душа.

«Андрес II», несмотря на то что прикомандированные к хирургу Медико матросы то и дело уносили в лазарет раненых и борта имели повреждения, уверенно приближался к пиратскому фрегату.

— Тысяча дельфинов! Меркурий угодил раскаленным ядром в погреб рядом с Санта-Барбарой! Отходим! Немедленно! Лево руля! Марсовые к вантам! По реям! Отдать паруса! — прокричал де ла Крус и вскоре вслед подал необходимые команды о перестановке парусов.

Однако взрыв — корабль огненной волной разломило надвое, и многие его части, как и люди, полетели в небо — был такой силы, что ударная волна встряхнула и «Андреса II», Следом палубу его покрыли ликующие возгласы. Корсары праздновали победу и воздавали хвалу прозорливости своего славного капитана. Хорхе, с покрасневшим от волнения лицом, принялся с жаром обнимать де ла Круса.

Освободившись от объятий, капитан спросил:

— Сколько потерь у нас? — грусть слышалась в его голосе.

— Девять без жизни и семнадцать в лазарете у Медико.

— Погибшие лежат в своих гамаках? — Капитан оперся обеими руками о перила мостика. — Надо поднять тонущих в море. Все шлюпки на воду!

На спасение восьмидесяти семи из двухсот пятнадцати пиратов ушло два часа. Сухого Пороха среди них не оказалось. Кто-то сказал Доброй Душе, что их капитана буквально за несколько мгновений до взрыва разнесло на куски прямым попаданием ядра.

Когда пираты были загнаны в кубрики, де ла Крус спросил, все ли готово к погребению погибших.

— Да, — ответил шкипер Аугустин, — Добрая Душа давно ждет вашего распоряжения. Все готово.

На палубе собрался весь экипаж. Были и раненые, способные ходить. Из лазарета вышли Медико и с ним те, кто помогал там ему и лекарю. Было слышно, как шипела вода, разбиваемая форштевнем, и в снастях слегка посвистывал ветер. Аугустин запел грустную песню. Успех принялся подвывать, но де ла Крус приказал: «Сидеть!» — и пес умолк.

Погибших в бою, зашитых в мешки, подняли одного за другим на рилинг — рельсовое устройство левого борта — и опустили в пучину.

— Спите в мире на самом большом человеческом кладбище! Рядом много ваших товарищей! Бог пожелает, и мы будем с вами! — Капитан перекрестился и велел коку на ужин выставить каждому по кружке рома. — Идем в Гавану!

Еще до того, как прозвенел колокольчик кока, капитан прошел по кубрикам, где находились плененные. Вызвал одного из них, у кого молодое лицо безобразил рваный шрам.

— Скажи, почему ты стал пиратом? — спросил де ла Крус.

— Я полной грудью, всем моим телом и Сознанием ощущал сво-бо-ду. Она давала мне возможность вольно дышать, непринужденно думать, смело глядеть в глаза любой опасности, любой жизненной ситуации. Вы должны знать, что наши законы справедливы. Мы друг другу настоящие братья! У нас нет обмана, каждый делает, что желает его душа!

— Справедливы со своими, с собратьями. И То не всегда! А что вы собой представляете, когда грабите, убиваете беззащитных людей, торгуете ими?

Пират на секунду замолчал, но тут же продолжил:

— Надо мной властвовала одна воля, воля капитана. И то только на борту. И редко когда капитаном бывал такой негодяй, каким был Сухой Порох.

— По тому, как вы мыслите и говорите, я вижу, вы достаточно образованный человек. Вам должны быть знакомы порядки нашей цивилизации.

Недавно спасенный от верной смерти пират вскинул быстрый взгляд на де ла Круса, усмехнулся и мгновенно ответил:

— Потому я и стал пиратом! Цивилизация! В ней нет иного более опасного человеку зверя, чем другой человек. Каждый живет и думает, как ему лучше обмануть, подавить ближнего! А потом, что может быть на свете прекраснее моря? И ласкового, и свирепого. А тяжелый труд на парусном корабле может приносить счастье только настоящим людям.

— Каково настоящее имя Сухого Пороха?

— Оливер Астон. Чтоб с него все взяли черти в аду! Часто прибегал к пагубной практике. Порол плетьми! Вместо двадцати-тридцати ударов, как было положено прежде, приказывал давать вдвое больше. За простую, порой случайную провинность, загонял в непогоду несчастных на долгие часы на самые высокие реи. Люди от усталости падали на палубу, другие прямо в море. Гибли на глазах. А то на всю ночь ставил на колени на железо. Еще хуже, опускал беднягу на веревке под киль идущего корабля.

— А отчего у тебя такой в клочьях шрам на лице?

— Лекарь прижег каленым железом гноившуюся рану.

— Советую, соглашайся на предложение губернатора поработать. Я попрошу за тебя. Сохранишь себе жизнь. Ты молод. И подумай о жене и детях!

За ужином в кают-компании выпили за здравие Меркурия, за его мастерство. Потом все отправились на бак послушать пение Аугустина.

Как только занялась утренняя заря, «Андрес II» подошел к крепости Эль-Морро, флагами испросил право на вход в залив и там, в ожидании представителя капитана порта, стал на рейд. Однако первым прибыл сам губернатор. Он считал, что покровительствует корсару Педро де ла Крусу.

Из восьмидесяти семи английских пиратов почти половина согласилась работать, кто на верфях, кто грузчиком в порту, кто на поле рубить сахарный тростник и выращивать табак, а кто и просто в частных домах в услужении. Остальные упорствовали, проклинали испанцев, были судимы и повешены.

Первый визит Педро нанес верным своим друзьям Мигелю и Марии. Там его встретили, как родного, и порадовали. У них Педро ожидало письмо от графини Иннес. Мария и Мигель, сказав, что сходят за новорожденным, чтобы показать его Педро, специально оставили его одного. Педро не без трепета в душе прочел письмо и вслух, чтобы слышали его Каталина и его Андрес.

На прощанье Мария, как всегда, преподнесла Педро приготовленную ею чашечку кофе. Педро и впрямь нигде и никогда не пил столь вкусного кофе.

Мигель в который раз сообщил другу уже давно знакомую ему историю. Как только испанцы завезли из Африки первые кофейные деревья, почти одновременно с сахарным тростником, так очень быстро среди жителей Нового Света зародился обычай угощать в знак гостеприимства приглашенного, как в равной степени и незваного гостя, чашечкой кофе, жгучего, горького, и в тоже время любезного. Но чтобы он был именно таким, кофе следует уметь хорошо приготовить. Многим в жарком климате тропиков стало ясно, что кофе (cafe) обязан соответствовать каждой своей букве: caliente — горячий, amargo — горький, fuerte — крепкий и escaso — немного. Зерна кофе должны быть совсем недавно прожарены и только что смолоты. Хранить кофе следует в банке с плотной крышкой и ни в какой иной упаковке. Сваренный кофе сразу научились процеживать через матерчатый мешочек. Сосуд — то может быть и кастрюля — с водой ставят на огонь и ждут, когда вода закипит, и только тогда засыпают в него кофе. Зорко следят за тем, чтобы напиток только-только начал закипать, и тогда сосуд немедленно снимают с огня. После недолгого ожидания, его возвращают на огонь и ждут, когда напиток вновь начнет закипать и подниматься. Его нельзя упустить, потому тут же следует погасить огонь. Еще раз повторять процедуру нельзя. Если оставшийся в сосуде напиток необходимо подогреть, никогда не следует возвращать его на прямой огонь. Подогревают его, опуская сосуд в кастрюлю с бурлящим кипятком. Так приготовленный кофе процеживают и подают в маленькой чашечке. Пьют кофе без сахара, небольшими глоточками.

Пока Педро шел в порт и поднимался на борт фрегата, его сознание не покидала фраза Овидия: «Жизнь пожелаю тебе пройти до меты без горя», которой графиня Иннес заканчивала свое письмо.

 

Глава 5

ГИБЕЛЬ БОБА ЖЕЛЕЗНАЯ РУКА

По просьбе генерал-губернатора Педро де ла Крус задержался в Гаване на две недели. В порту собирался караван из семи тяжелых и плохо вооруженных галеонов, пришедших из Картахены, Панамы и Веракруса с золотом, серебром и другими дорогими колониальными товарами. В охранении его было всего два военных фрегата и один бриг. Де ла Круса просили пройти с караваном за Бермуды. Оттуда и до Валенсии пираты уже не угрожали.

На обратном пути, по дороге к проливу Колумба, где де ла Крус был намерен вновь нарушить контрабандную торговлю с англичанами с Ямайки, на траверзе острова Большая Инагуа, произошла случайная встреча.

Дул свежий ветер силою пять баллов, девять-десять метров в секунду. Фрегат еще нес бом-брамсели. Волна становилась длиннее, море покрывалось барашками. Но к полудню ветер задул прямо в корму. «Андрес II» пошел курсом фордевинд полным ветром.

Неподалеку в прошлые годы тут пребывала штаб-квартира знаменитого голландского пирата Лоренсо де Граффа. Только было Добрая Душа, стоявший на юте рядом с шезлонгами де ла Круса и Хорхеу начал рассказывать им историю этого разбойника, как послышался звонкий голос шкипера:

— На мостик, капитан!

Де ла Крус не заставил себя ждать.

— Что происходит?

— Захудалый бриг. Черный и красный флаги на мачтах!

Красный стяг, как и обычно, означал: «Иду на вас! Никакой пощады!»

— Они явно увидели нас первыми и точно идут на фрегат, капитан!

— Ну! Ежели увидели нас, то наверняка близоруки или пьяны, как кошки, нанюхавшиеся валерьянки. Как это их угораздило решиться? Осмелились! Ну-ну! Сейчас поглядим, что ждет нас и что ждет их!

— Это, если я не ошибаюсь, корабль англичанина Уильяма Росса по прозвищу Обнаженная Сабля, — заметил Хорхе. — Мне с ним не раз доводилось видеться.

— Хорхе, Аугустин, пошли за оружием.

Де ла Крус не успел дойти до своей каюты, как из нее показался Бартоло со шпагой, хлыстом и двумя пистолетами в руках.

— Педро, Успех сильно волнуется, — сообщил Бартоло и поправил мачете на своем поясе. — Предстоит сражение. Я буду рядом.

Проворно засунув пистолеты за пояс, а хлыст за отворот ботфорта, де ла Крус быстро прошел к мостику, в три прыжка преодолел лестничные ступени и оказался рядом со штурвалом, Следом прозвучала его команда:

— Свистать всех наверх! По местам стоять! К бою изготовиться! Санчес, воздержитесь выводить свою команду до появления противника на нашей палубе! Стрелкам занять свои места на вантах!

На бриге, который нес на флагштоке черный пиратский флаг и рядом — красный, пираты готовились идти на абордаж.

— Он действительно идет в бой! — с удивлением сказал Хорхе.

— Должно быть, оголодали. Жаждут добычи. А? — Де ла Крус потер руки.

— По-моему, они действительно ослепли. Сдурели. Их корабль несет мачты, наклоненные в корму, — старший помощник отнял подзорную трубу от глаз. — Этот пират потерял голову. А может быть, и битому не спится. Наклонные мачты, это бывает неплохо. Они облегчают уборку парусов в свежий ветер и взятие рифов у нижних парусов. Но чтобы они помогали абордажному бою на чужой палубе, тем более палубе корсара, я этого прежде не знал.

— Да, вы правы, такая постановка мачт в значительной степени гарантирует то, что судно имеет наименьшую рыскливость и легче всходит на волну при попутном ветре. Однако с этого дня ему уже никакой ветер не понадобится. — Де ла Крус попросил Меркурия воздержаться от стрельбы из пушек.

— Все! Теперь он в ловушке, — сообщил Добрая Душа, глядя на мостик со шканцев. — Если вдруг попытается уходить, непременно выскочит на банку. Там коралловая гряда. И сняться с нее он сможет только в прилив и при хорошем ветре. Но мы его прежде разобьем, как привязанного кабана.

Старший боцман обнадеживал, однако превосходно знал, что капитан Обнаженная Сабля был смелым и хитрым предводителем пиратов. Его проницательность не имела границ. Известны были случаи, когда Уильяма Росса предавали, но еще никому не удавалось его обмануть, перехитрить. А тут он сам шел на верную гибель. Алчность. Да, она порой слепа.

Бриг, с которого не было произведено ни единого пушечного выстрела — капитан его жаждал захватить добычу с меньшим уроном, — ловко сцепился с фрегатом. Обуянные азартом, пираты не обратили внимания, что на фрегате не поставили даже абордажные сети, что должно было бы их явно насторожить. Многие из них босые — так легче им было сражаться, оказавшись на чужой палубе, с криком запрыгали, как танцуют таины перед костром, на котором зажариваются человеческие тела. Добрая Душа, не скупясь, посыпал палубу спаренными гвоздями, придуманными им железными ежами. Прыгающие на месте пираты оказались превосходной мишенью для стрелков из ружей. А Обнаженная Сабля, не ведая, что происходило на палубе фрегата, с плеткой в руке гнал в атаку одну группу матросов за другой. Когда Санчес счел, что противника на палубе «Андреса II» более чем достаточно, в бой вступила его команда. На палубе сразу стало трудно передвигаться, чтобы не наступить на убитых и раненых. Подавив силы пиратов у себя, Санчес повел своих бойцов на палубу брига, где практически некому уже было оказывать сопротивление. Уильям Росс, осознав полное поражение, не пожелал сдаваться и пустил пулю себе в висок.

Добрая Душа, обезоружив последнего пирата, собрал оставшихся в живых на баке и шканцах своего фрегата.

К плененным подошел Хорхе с желанием узнать столь сумасбродную, чтобы не сказать самоубийственную, причину, по которой Обнаженная Сабля пошел в атаку на корсарский фрегат.

По всему видно, что то был лекарь пиратов, он и сообщил:

— Капитан проигрался в Нью-Провиденсе до носков. Корабль тоже.

Тут из толпы вышел коренастый, уже немолодой, помеченный на лице, голой груди и руках многими шрамами матрос и попросил разрешения по важному делу переговорить с капитаном фрегата.

Хорхе не стал возражать, а Доброй Душе показалось что-то знакомое в облике этого пирата, и он провел его в каюту де ла Круса. Успех продолжал спокойно лежать.

— Капитан, все, что я вам сейчас скажу, сущая правда! Клянусь прахом моих предков! Хочу начать новую жизнь. Эта опостылела. И буду вам полезен. Открою важную тайну.

— Кто тебе располосовал грудь? — спросил де ла Крус.

— Одна дрянь, гад, подонок! Я поправился и убил его. Это было давно. По тогдашним законам меня принайтовили к его телу, привязали к моим ногам груз и бросили за борт. К счастью, у меня в штанах не обнаружили нож, корабль шел под парусами, а берег оказался недалеко. Выплыл, спасся. Снова стал плавать. Обнаженная Сабля погиб, но он оставил сокровище. Возьмите к себе последним матросом! Хочу искупиться! Перед Богом!

— Взамен откроешь тайну. Баш на баш! — Педро не верил пирату.

— Это будет мой первый честный, достойный поступок. Но не последний! Поверьте!.. Не можете! Ну, да ладно, поступайте, как знаете. Описание места и на каком острове находится клад? Это пусть скажет вам наш казначей.

— Хорошо! Надо верить чистым порывам души человека. Добрая Душа! — прокричал капитан и, когда старший боцман вошел, сказал: — Укажи нашему новому матросу его гамак. Потом разберемся, на что он способен.

Добрая Душа был недоволен, но возражать не стал, а капитан сказал:

— Скорее возвращайся. Надо отыскать казначея Обнаженной Сабли. Есть интересное дело! Пиратский клад!

По дороге в кубрик старший боцман услышал:

— Не сомневайся во мне, Мадемуазель Петрона. Я плавал юнгой у Лоренсильо, когда ты был у него боцманом. Меня зовут Рамоном.

— То-то что-то знакомое мне показалось в твоем лице. Будешь честно служить! Ты знаешь, со мной шутки плохи. Идем вначале ко мне, дам тебе рубаху, новые ботинки.

Когда боцман возвратился, Педро прошел с ним на бак. Там один из бывших пиратов сразу указал на казначея. У того на обоих запястьях странным образом красовались женские золотые браслеты. Лицо было старательно ухожено, длинные волосы разделялись пробором по самой середине головы.

— Это что за причуды? Трофей? — спросил де ла Крус. — Как давно и какую ты женщину ограбил?

— Всю жизнь ношу! Недавним трофеем быть не может. Вы прекрасно знаете. По нашему закону статья четвертая, если кто-либо из нас что-либо скроет и в течение двадцати четырех часов с момента, как вещь попала ему в руки, не сложит ее в общую кучу, то будет лишен своей доли и еще наказан. По статье восьмой тот, кто первым увидит корабль, который может быть захвачен, имеет право выбора из добычи того, что ему больше понравится. Браслеты снял с женщины. Ношу пять лет, — и расправил грудь, вытянул шею.

— Пусть будет так. А скажи-ка, где планы и бумаги Обнаженной Сабли?

При упоминании о капитане у казначея в глазах показались слезы.

— Связать этого слизняка! — приказал де ла Крус.

Два дюжих матроса рванулись было в трюм за веревками. Их остановил не стареющий голос Доброй Души:

— Не надо веревок! У меня для таких героев есть свой способ.

— Что ты задумал? — спросил подошедший Медико.

— Он вначале спокойно поспит, а потом и поговорим.

Старший боцман ловко схватил окончательно переставшего владеть собой пиратского казначея за плечи и большими пальцами обеих рук с силой надавил на его затылок. Затем указательными и средними пальцами сдавил шею мокрой курицы у сонных артерий. Упрямый казначей в отчаянии широко открыл глаза и принялся ртом захватывать воздух. Все видели, что воздух не поступал пирату в легкие, и лицо его стало белым. Голова откинулась назад, ноги подкосились, и пират повис на руках Доброй Души, который говорил:

— Я добр с хорошими, а с мерзавцами…

— Довольно, Добрая Душа, — распорядился де ла Крус.

Упрямый казначей пиратов свалился на палубу, как падает на землю и разбивается с хлопком переспелый плод папайи. Один из сообразительных матрос уже поднимал из-за борта ведро морской воды.

— Что ты с ним сделал, Добрая Душа? Теперь мы точно не узнаем, где, в каком месте на корабле он держал пиратскую кассу. Да и карту острова, где спрятаны сокровища.

— Узнаем, мой капитан! Он сейчас задышит и сразу скажет все, что надо. Не думайте вы, — старший боцман обратился к толпившимся вокруг своим матросам, — что попадись любой из вас им в руки, они не поступили бы с вами не просто так же, а во сто раз хуже. А пока послушайте о проделках нещадного пирата, зловещего человека Рока Бразильца. Он ничего общего не имел с Бразилией, а в конце прошлого века являлся зловещим человекоубийцей. В боях с корсарами он превращался просто в истребителя человеческой породы. Он никогда не просыхал и потому всегда был нагл, заносчив, драчлив! Упивался человеческой кровью. Физически очень сильный, с постоянно налитыми алкоголем глазами, он своими могучими руками любил сам расправлялся с пленными. И всегда на страшном лице его плясала дикая улыбка, а когда он совершал свои нечестивые преступления, люто издевался над людьми, то неимоверно гоготал. Был сущим исчадием ада!

Не прошло и четверти часа, как казначей пиратов глубже задышал, зашевелил ногами, открыл глаза, и де ла Крус понял, что первыми его словами будет признание, которое капитан и ожидал.

— Бумаги лежат под доской в винном погребе в правом дальнем углу. Касса в каюте капитана в потайном ящике. Я вам покажу, — и вновь заплакал.

Кок «Андреса II» был одним из наиболее грамотных членов экипажа, хорошо знал английский язык. Он уединился в своей махонькой каютке и занялся разбором многочисленных бумаг, извлеченных из тайника и карманов мертвого капитана пиратов. Островок на Багамах и место спрятанного на нем клада были определены без особого труда. Фрегат сходил к островку. Сто пар человеческих глаз тщетно искали клад два дня и ничего не нашли, не было даже обнаружено каких-либо следов недавнего пребывания там людей. Беллетристы, «кресельные профессора», ради украшения своих сочинений и раззадоривания не очень-то высоких чувств читателей, взяли за моду описывать разные клады, которых в действительности никто никогда и нигде не закладывал, не закапывал и в жизни не находил.

Прежде всего потому, что пираты всех концов света всечасно жили сегодняшним днем, поскольку любой день мог стать их последним. Потому им не присущи были ни мысли о накоплении богатства, ни думы о будущем. Частью их сути непременно была показная похвальба перед собратьями тем, как ловко и быстро каждый из них пропускал сквозь руки только что обретенную добычу, иной раз значительные богатства. Тому сполна способствовали страсть к азартным играм, таверны и дома терпимости.

Еще всего полвека тому назад английская «Ньюс кроникал» сообщала о подготовке экспедиции, которая собиралась отправиться на поиск клада капитана Уильяма Кидда, английского корсара, ставшего наглым пиратом и потому повешенного в Лондоне самими же англичанами. Клад объявлялся в миллион долларов. Однако, как выяснили специалисты, если Кидд и оставил клад, то он не мог превышать одной тысячи фунтов стерлингов и то достаточно девальвированных с тех пор.

Губернатор Сантьяго, принимая от де ла Круса бриг и плененных пиратов, был в тот раз особенно учтив: де ла Крус действительно не дал хода им собранным компрометирующим бумагам. Королевский нотариус, по указанию губернатора, не торговался, и потому экипаж «Андреса II» прилично заработал. Педро же твердо знал, что чем любезнее ведет себя столь высокопоставленный правительственный чиновник, тем больше гадостей он совершает за спиной. По этой причине, хотя Педро и спешил как можно скорее прибыть в Тринидад, он задержался на несколько дней на пути между Кубой и Ямайкой. Неделя ожидания не дала желаемых результатов. Зато на траверзе впадения в море многоводной, второй по длине на Кубе, реки Саса, «Андрес II» застал, что называется, in fraganti — на месте преступления — английское торговое судно, на которое с трех шаланд из города Санкти-Спиритус перегружались тюки табака, мешки с сахаром и партии кож. Выяснилось, что жители города, являвшегося крупнейшим центром производства высокосортного табака, сахара и дубленых кож и находившегося на некотором расстоянии от моря, ухитрялись заниматься контрабандой в обмен на английские товары, используя речной путь.

Пришлось возвращаться в Сантьяго, где губернатор посоветовал корсару искать контрабандистов подальше от его провинции.

Уже на подходе К Тринидаду — фрегат шел мимо архипелага Хардинес-де-ла-Рейна — ветер весьма заметно стал усиливаться и в считанные минуты превратился в очень сильный. Сила его была не менее восьми баллов, а скорость составляла пятнадцать-восемнадцать метров в секунду. Явно приближался первый в предстоящую зиму ураган. Фрегат нес зарифленные марсели и нижние паруса. Волны упорно увеличивались. Пена барашков ложилась по ветру более густыми полосами. Шум моря принимал характер раскатов. Начинало штормить. И баллы, и сила ветра усиливались. Рулевому, который понимал, что кораблю и его экипажу предстоит тяжелое сражение со стихией, все труднее удавалось держать штурвал. Вскоре через борт начали перекатываться опасные волны. Вдоль бортов натянули леера, но передвигаться по палубе стало опасно.

Командиры мачт: старший помощник Хорхе — фок-мачты, второй помощник капитана — грот-мачты и шкипер — бизань-мачты приторочили себя к ним ремнями. Педро, держась обеими руками за поручни, отдавал команды с мостика. Часто из-за рева моря и свиста ветра их не было слышно, и Добрая Душа их повторял. Волною смыло одного матроса, второй сорвался с рея и упал за борт. Не было никакой возможности попытаться Их спасти. Фрегат бросало, как щепку. Временами Судно переставало подчиняться рулю, и тогда его произвольно несло на коралловые берега архипелага. Педро начинал креститься и думать только о том, чтобы Всевышний сохранил жизни Каталине и сыну Андресу и сделал их счастливыми. Рискуя сорваться с рей, матросы самоотверженно переставляли те немногие паруса, которые могли быть натянуты, с единственной целью отдалить фрегат от коралловой гряды. Рулевые у штурвала менялись каждые тридцать минут. Четыре часа неистового труда — фрегат Наконец оставил за кормой берега архипелага и вышел в открытое море — вконец измотали людей. Многие еле держались на ногах. Все считали счастьем, что ураган налетел днем, а не ночью. С наступлением сумерек ветер стал стихать, и волны заметно уменьшили свою высоту.

Кок ухитрился покормить людей, и Добрая Душа вспомнил, что двадцать лет назад грозного в то время и непобедимого французского пирата Грамона на пути к берегам Флориды, куда он шел с целью пограбить там испанские поселения, настиг ураган. Он был настолько силен, что все четыре корабля Грамона, его самого и более четырех сотен отважных пиратов поглотили воды разбушевавшегося Флоридского пролива.

В Тринидаде, как всегда, приход в порт корабля де ла Круса жители встретили с особой радостью. Каталина сквозь радостные слезы призналась Педро, что в этот раз почему-то очень опасалась, что он не поспеет ко дню родов. До появления на свет, как все ожидали, девочки оставалось не более двух недель.

Новый, 1710 год в доме славного корсара встречали с прибавлением семейства. Рядом с празднично накрытым столом красовалась розовая люлька. Девочку назвали Иннес, а в книгу записей рождений собора Святой Троицы занесли ее как Иннес Мария де ла Крус Андрадэ.

Месяц ровно, как фрегат «Андрес II» курсировал между Кубой и Малыми Антильскими островами, однако встречал лишь шедшие из Испании в Вест-Индию торговые и военные корабли, а пиратов словно и след простыл. Хорхе, явно скучавший по донье Кончите, которую, только сыграв с ней свадьбу, сразу и оставил в Тринидаде в одиночестве, уже не раз намекал капитану на то, что активные действия испанских и французских корсаров вынудили английских и голландских пиратов укротить свой пыл. Де ла Крус, который сам не меньше тосковал по Каталине и детям, упрямо твердил, что обязан исполнять свой долг и данное королю Испании обязательство.

Солнце ярко светило, и его жгучие лучи придавали голубым волнам изумрудный оттенок. Крикливые чайки настойчиво следовали за кормой корабля в надежде поживиться чем-либо съедобным, что люди выбрасывали за борт. Каждый член экипажа, кто нес вахту, пребывал на своем месте.

Красавец фрегат гнал к ветру — легко шел курсом бейдевинд. Все поставленные паруса работали исправно. Хорхе стоял на мостике и, уже в который раз, думал о том, как ему повезло в жизни,

— Кто пришивал бык-гордень-боуты у прямого паруса грот-мачты? Разорви мне печень на куски! — строго прокричал Добрая Душа. — Посмотрите все, что за работа! Тысяча чертей в одной бочке рома! Кто так обделывает люверсы? Ослы, а не матросы! Вам надо на суше таскать на спинах мешки, поклажу, а не плавать на славном «Андресе II».

Де ла Крус, гулявший с Успехом по палубе, улыбнулся. Он хорошо знал, что старший боцман, найдя виновного, спокойно и толково объяснит тому, как по-моряцки правильно следовало бы выполнить работу, похлопает его по плечу и заставит переделать, как надо.

«Андрес II» находился не далее чем в двадцати морских милях от входа в залив у порта Кастри на острове Сент-Лусия, когда впередсмотрящий доложил, что с северо-востока, идя тем же курсом фордевинд, движется, скорее всего в порт Кастри, трехмачтовая шхуна с английским стягом на мачте.

Педро тут же поспешил на капитанский мостик.

— Я бы приказал поставить лисели, а то она уйдет от нас, — посоветовал старший помощник.

Де ла Крус рассмотрел английское судно в подзорную трубу, произвел в уме несложный расчет, подал вахте нужные команды и сказал:

— Не похоже, что это пират. Однако все равно будем брать! Шхуна принадлежит воюющей с нами стране. Возможно, получим необходимую нам информацию. — И громко, чтобы слышал второй боцман: — Поднять флаги, приказывающие шхуне лечь в дрейф!

Когда фрегат приблизился к шхуне, имевшей на борту не менее двадцати пушек, до острова Сент-Лусия оставалось не более пяти миль. Англичанин не подчинялся. Риск состоял в том, что шхуна под обстрелом могла приблизиться к порту на расстояние, опасное для фрегата, потому как из залива ей на выручку могли выйти военные корабли.

Де ла Крус перекрестился и отдал команду:

— Бомбардиры, залп из всех орудий левого борта! Первые двенадцать по фок-мачте, вторые — по бизани! Приготовить абордажные крючья! Санчес, выводите команду на палубу!

Трудно было себе представить, почему капитан шхуны, потерявшей фок— и бизань-мачты, не отвечал на стрельбу по ней. То ли капитан боялся, что в таком случае шхуну потопят, то ли надеялся на то, что ему будет оказана помощь. Свой порт был рядом.

Абордажный бой был коротким. На шхуне практически некому было оказывать сопротивление. Корсары за полчаса овладели шхуной и вместе с ней развернулись вспять. Подальше от порта, хотя де ла Крус уже понимал, что выходить на помощь шхуне просто в порту было некому.

Санчес доложил, что капитан шхуны не желает двигаться с места до тех пор, пока не переговорит с капитаном фрегата. Де ла Крус, пригласив с собой Бартоло и Добрую Душу, перебрался на шхуну и послал боцмана и Бартоло, державшего в руке обнаженное мачете, в каюту капитана. Тот сидел в кресле, а на столе рядом лежали его шпага и два пистолета. За спиной на стене висел черный крест с изображением на нем распятого Христа, выплавленного из серебра. Крест был явно выточен из адамовой кости, окаменелого дерева, выброшенного морем на берег.

— Мое оружие в ваших руках. Я добровольно сдаюсь. Однако у меня есть деловой разговор с вашим капитаном.

Добрая Душа ушел, и тут же в каюте появился де ла Крус.

Широкая улыбка обнажила два ровных ряда белоснежных зубов капитана шхуны. Он пригладил волосы на голове, отпил немного вина из бокала и с присущим англичанину высокомерием заявил:

— Любой корабль в международных водах защищает закон. Вы нарушили его. Вы кто, пират или испанский корсар?

— Проверим ваш груз, положенные бумаги и тогда решим, — спокойно ответил де ла Крус. — Почему сразу не легли в дрейф?

— Ну а если вы пират? Да и испанский корсар мне не менее опасен! Мой порт рядом, а поди знай, что вам взбредет в голову. — Капитан ухмыльнулся.

В это время в каюту вошел Добрая Душа и протянул своему капитану записку. Де ла Крус прочел: «У него в трюмах контрабандный товар. С властью острова и капитаном порта Кастри он не в ладах».

— Так откуда вы идете?

— Давайте не будем уходить в историю. Вы забираете к себе товар и отпускаете меня, экипаж и мою шхуну на все четыре стороны. — Англичанин был более чем самоуверен.

— Милейший, вы по наглости достойны своей королевы Анны Стюарт! Неужели не соображаете, в каком положении вы находитесь?

— Закон нарушили вы, а не я. Больше поэтому вы от меня ничего не услышите! Берите товар, и я свободен!

— Мой капитан, позвольте, я растяну его от трибселя до бизань-топсель-рея? И он сразу скажет все, что надо, — предложил Добрая Душа.

По лицу англичанина было видно, что эта угроза подействовала. Де ла Крус вместе с тем не спешил.

— Я понимаю, что вы готовы отдать весь груз, находящийся в трюмах вашей шхуны, — тем более он не принадлежит вам, — лишь бы обрести свободу. Однако я служу королю Испании. Есть изданные им правила и предписания. Так что, милостивый сударь, готовьтесь к разговору с испанским губернатором Пуэрто-Рико. Ему я обязан сдать вас и всю вашу команду разбойников.

Возникла пауза, англичанин проглотил слюну и тряхнул головой.

— Не спешите! У меня есть и другие козыри. Я могу их отдать вам, но опять-таки взамен на свободу.

— Преступник о ней только и мечтает. — Бартоло с мачете приблизился к креслу капитана шхуны.

— Недавно один из ваших кораблей был захвачен английским пиратом. Я знаю, где находятся плененные испанцы. И вы без труда сможете их освободить! Мои условия — прежние.

— Изложите свою мысль точнее! — приказал де ла Крус.

— Мой капитан, позвольте, и он скажет все, что надо, — горячился Добрая Душа. — В два счета!

— Он не пират, а военнопленный. Пусть сам говорит! По своей воле!

— Из этих ваших слов я могу понять, что вы готовы принять мои условия.

Англичанин устроился поудобнее в кресле и четко изложил свой план. Оказалось, что в тюрьме портовой крепости Кастри, которая не очень сильно защищена, содержатся семьдесят девять испанских моряков во главе с капитаном. Корабль их с товарами угнали на остров Барбадос, а пленных надеются обменять на захваченных испанцами англичан. Капитан укажет точный фарватер, по которому только и можно приблизиться к порту, а корсар, под угрозой орудий фрегата разрушить форт и город, потребует выдачи испанцев. Получив их, освободит капитана шхуны и его экипаж.

— Будь по-вашему. Ни один из ваших подчиненных не увидит, как вы на моем мостике станете указывать фарватер. В обмен на полученных мною испанцев, я отпущу всех вас. Однако товар, — поскольку он контрабандный, — и шхуну как трофей я доставлю в Сан-Хуан!

— Я не согласен! — прокричал англичанин.

— Тогда будете говорить с губернатором! — Де ла Крус развернулся к выходу из каюты. — Фарватер мне укажет ваш старший помощник.

— Вы — изверг!

— Да, а кто тогда вы? Предатель! И я помогу, чтобы об этом узнали все!

— Испанский бык! Я ненавижу вас! — Англичанин поднялся на ноги.

— При этом себя любите больше, чем ненавидите меня.

— Что вы хотите этим сказать?

— Последний раз то, что уже сказал! Считаю до трех! Раз?

— Святой Патрик, он меня вынуждает! Со-гла-сен! — Капитан помолчал и окончательно решился. — Укажу место, где вы сможете вертеться и стрелять по форту обеими бортами. Их орудия вас не достанут.

Загнав команду шхуны в свои трюмы, оставив Хорхе с Аугустином и небольшим числом матросов на шхуне, де ла Крус повел фрегат в залив.

Он совершал неположенные по правилам действия, но от этого у де ла Круса неожиданно поднялось настроение. Если он освободит плененных испанцев, хотя и рискует застрять в заливе и потому погибнуть, его чувство долга будет удовлетворено. Когда английский капитан появился на борту фрегата, Успех встретил его спокойно. И это вселило в сознание Педро уверенность в том, что англичанин станет сохранять свою жизнь без подвоха.

— Сейчас, храбрецы, — обратился Педро к своим матросам, стоявшим каждый на положенном месте, — мы немного повеселимся! А вам, мистер, предстоит поглядеть на наше мастерство.

Прежде де ла Крус отдал необходимые распоряжения команде Санчеса, которому с частью отряда, по предположению капитана, предстояло на лодках сойти на берег. Меркурий уже сам раздобыл нужную ему информацию о расположении форта и его батарей.

Не успел фрегат войти в залив, как из устья небольшой речушки, на левом берегу которой находился форт, показалась целая, правда малая, но флотилия.

На капитанский мостик, где англичанин указывал путь рулевому, поднялся обеспокоенный нотариус. Де ла Крус, увидев сомнение на его лице, похлопал по спине своего друга и свояка Антонио Идальго и произнес:

— Да, мой милый Антонио, англичане понимают толк в боевых действиях только на море. Вижу, как ловко они соорудили плавающие батареи, потому мы и ляжем в дрейф. Здесь еще нам будет легче разворачиваться.

Англичанин, который уже был полностью на стороне корсаров, — от их удачи теперь целиком зависела его жизнь, — согласно закивал головой.

— И я вижу. Два баркаса, две небольшие шаланды, три челнока и три пироги идут на нас. Несут на себе плоты с высокими парапетами. Похоже, они укрывают пушки, — высказал свое мнение славный нотариус.

— Ты меня радуешь! Становишься настоящим моряком. Да, дорогой, цель мала для наших орудий. И они знают, что здесь мы не сможем шибко лавировать, чтобы вести огонь обеими бортами. Но они не знают, — де ла Крус засмеялся, — что мы с Меркурием точно предвидели эту ситуацию. При тебе же мы недавно установили на баке вторую угонную пушку.

— Педро, они уже близко!

— А Меркурий уже давно запалил фитили. Бартоло, ты знаешь, как поступить с англичанином, если он пожелает обмануть нас, — заявил де ла Крус, а сам, сбросив с головы свою новую с тремя страусовыми перьями шляпу, быстро сбежал с мостика и в считанные секунды был у одного из угонных орудий.

— За дело, мой милый Меркурий! Дадим-ка им хороший урок!

Тут с идущего первым баркаса прозвучал выстрел, однако, к счастью, ядро пролетело мимо фрегата.

— Давненько я не стрелял. Сейчас разогрею свою кровь! Заодно проверю, насколько еще зорок мой глаз, — сказал де ла Крус номерам у орудия и принялся наводить пушку на второй баркас. — Стреляй! Огонь, Меркурий!

Старший бомбардир только и ждал этого приказа. Его ядро угодило прямо в парапет первого баркаса, разнесло его, и видно было, как одного из англичан выбросило за борт. Де ла Крус тоже не промахнулся. Тяжелое ядро капитана открыло широкую брешь у носа баркаса, он сразу стал зачерпывать воду и клониться на бок. С него уже не могли стрелять. Тем временем Меркурий, превосходный пушкарь, как всегда удачно поразил единственную мачту первого баркаса. Он стал терять ход и принялся разворачиваться. Скорее всего, парус прикрыл рулевого и своей тяжестью изменил курс посудины. Второй выстрел де ла Круса, теперь уже по шаланде, не был удачным, ядро плюхнулось рядом с бортом. Тогда он навел пушку на подбитый первый баркас. Его третье ядро, по всей видимости, попало в погреб с боеприпасами. Там вспыхнул пожар. Номера у орудия корсара еще не успели его вновь зарядить, как подбитый баркас взлетел на воздух. Остальные суденышки флотилии, всего еще четверть часа казавшейся серьезной опасностью для корсарского фрегата, поспешили развернуться и возвратиться под защиту пушек своего форта.

«Андрес II» приблизился к крепости и открыл огонь по ней залпами всех своих орудий. До фрегата ядра английских пушек действительно долетали лишь в редких случаях. Тут как раз, исполняя полученный еще прежде приказ капитана, Добрая Душа спустил на воду шлюпку, в которую посадил четырех захваченных англичан. Они должны были сообщить властям и начальнику форта условия корсара: «Посадить на легкие плавсредства всех находящихся в плену испанцев и отправить их на фрегат. Обратно все лодки вернутся с экипажем шхуны в полном составе. В противном случае, фрегат огнем орудий разрушит форт и город. Белый флаг на бастионе — знак для прекращения огня».

Освобожденные испанцы готовы были выстроиться в очередь, чтоб каждый мог расцеловать капитана корсаров. Де ла Крус же отправил три десятка матросов к Хорхе на подбитую шхуну и повел фрегат и ее к берегам впечатлявшего своей красотой острова Пуэрто-Рико.

Кораблям, шедшим курсом фордевинд, попутный ветер дул в корму.

Губернатор Пуэрто-Рико Альберто Бартодано встретил де ла Круса с распростертыми объятиями, за хорошую цену принял товар и шхуну и пригласил прокатиться верхом по острову. Во время прогулки он рассказал де ла Крусу, что, по его сведениям, англичане пытаются освоить, то есть захватить, близлежащий, островок Вьекес. Они неделю назад атаковали и пленили корабль, доставлявший в Сан-Хуан денежное довольствие гарнизону. Этот губернатор понравился де ла Крусу прежде всего тем, что принял за правило всем рабам-неграм, бежавшим от англичан с ближайших островов, предоставлять статус свободных граждан. Потому корсар с еще большим удовольствием согласился потревожить захватчиков испанского, правда прежде необитаемого, острова Вьекес.

«Андрес II» и два небольших одномачтовых судна с солдатами гарнизона Сан-Хуана атаковали укрепленный форт на острове Вьекес и высадились на нем. В бою было захвачено в плен сто пятьдесят девять английских пиратов и в качестве трофеев девять пушек, установленных ими в крепости, одна бригантина, две шхуны, два шлюпа, три одномачтовых судна и товаров на сумму больше пятидесяти тысяч дукатов.

Потери среди экипажа «Андреса II» были минимальными, личные сбережения же каждого из двухсот девятнадцати его членов значительно пополнились.

В городе Тринидаде меж тем жизнь шла беспокойно, как и во всех остальных испанских поселениях Вест-Индии. Происходил бурный рост частных накоплений, находившийся в прямой зависимости от стремительного развития экономики. Табак, особенно кубинский, какао, кофе, дешевый сахар, индиго, кошениль, воловьи кожи, золото, серебро и жемчуг имели высокий спрос в странах Европы. Отец жены Педро де ла Круса, дон Рикардо, хоть и был в возрасте и часто побаливал, не знал лени. Его табачные плантации и поголовья скота неуклонно росли. Он баловал своих дочерей, однако Каталина чем могла непременно содействовала в работе старенького отца. Но и не забывала готовить себя к возможному плаванию вместе с горячо любимым мужем. Она регулярно, не менее двух раз в неделю стреляла из пистолета, метала ножи и упражнялась на шпагах с офицером, главой местной инквизиции. Но чаще свободное время, прихватив с собой уже умевшего самостоятельно ходить сынишку Андреса, она проводила у причалов на речушке Гуарабо или просто на побережье, непременно глядя на вход залива.

Андрес рос крепким, здоровым мальчуганом и однажды, когда еще только научился говорить «мама», «деда», «баба», «хлеб», «вода», будучи на берегу, неожиданно произнес: «Моле — голе». Каталина возразила сыну:

— Нет, милый Андрес, море — это прекрасно! Только на море можно стать настоящим мужчиной! Твой отец — капитан! Он управляет кораблем, как никто другой! Он смелее всех на свете! Скоро ты увидишь его и сильно полюбишь!

Родным и близким Каталина пересказывала случай произнесения сыном первой осмысленной фразы как признак наличия у мальчугана неординарного интеллекта. Донья Кончита, которая, по сути дела, стала еще одним членом семейства Андрадэ, активно помогала в воспитании Андреса. Она, хотя и имела свой собственный дом, жила в просторном доме дона Рикардо и доньи Марселы, во всем помогая Каталине. В большую семью входили и младшая сестра Каталины с сынишкой, отцом которого был давний друг Педро, нынешний королевский нотариус на корабле Антонио Идальго, хотя постоянно она и жила в доме родителей мужа.

Разрезая ленивую волну, бриг шел почти на полных парусах. Только капитан, сознательно желающий посадить свой корабль на рифы, сошедший с ума или опившийся тростниковой водки, мог так рискованно вести глубоко сидящий в воде бриг в местах неподалеку от кубинского мыса Майей. Поскольку на своих мачтах бриг не нес опознавательных знаков, де ла Крус повел фрегат ему наперерез.

Бой завязался сразу, хотя невооруженным глазом было видно, что по силе своего вооружения бриг явно уступал фрегату. Добрая Душа в бриге, бесспорно пиратском, не признал судно, ему знакомое.

— Жизнь идет вперед, а ты давно не плаваешь с пиратами, — сказал Педро.

— Должно быть, капитан из новых, американской выпечки. Клянусь жизнью тысячи кораблей! Он просто сопляк, или у него в погребах кончился последний сухарь!

Артиллеристы брига меж тем стреляли неплохо, а капитан так ловко лавировал судном, что фрегату никак не удавалось приблизиться к пирату, чтобы пойти на абордаж. И тогда де ла Крус, чтобы не нести большие потери, отдал команду Меркурию потопить пиратский бриг. Не дав возможность бригу развернуться другим бортом после очередного залпа, де ла Крус подвел фрегат ближе к корме пирата. Меркурий этого только и ждал. Из пушки, скрытой портом у самой ватерлинии, он успел произвести два выстрела и у ватерлинии брига сделал две крупные пробоины, куда немедленно хлынула вода. На бриге начался переполох, а Добрая Душа уже распорядился спускать шлюпки на воду.

Когда были подобраны все тонувшие пираты и доставлены на борт «Андреса II», там произошла неожиданная встреча. Капитан пиратов не поднимал головы, сжался, словно ждал удара бичом, отводил глаза. Первыми его узнали сразу и одновременно Добрая Душа и Бартоло. То был Уильям Дампе по кличке Даффи, в прошлом «ненасытный, как могила, свирепый и опасный», державший себя при первой встрече с де ла Крусом с непринужденной уверенностью настоящего английского вельможи. Теперь «ненормальный» предстал перед корсаром, как побитый пес, нашкодивший школьник. В голове его никак не складывался план, как и на сей раз попытаться выкрутиться из беды. Меж тем к нему быстро подошел Хорхе и со всего размаху влепил бывшему своему капитану звонкую пощечину. Капитан пиратов покачнулся, с трудом удержавшись на ногах.

— Bloody bitch! — Так свирепо Хорхе прежде никогда не говорил. — У каждой сволочи обязан быть один конец! Скорейшая могила! С ним надо кончать! И нечего тянуть! Он полное ничтожество. Испражнение земли! Педро, глаза б мои не глядели на эту падаль. Будь моя воля, я тебя, скотина, отдал бы на съедение стигийским собакам! — заявил Хорхе, двигая желваками, смачно плюнул и ушел.

Известна свирепость чудовищных собак подземного царства Аида, с берегов подземной реки Стикса. Потому де ла Круса и удивила такая реакция старшего помощника. Но капитан тут же вспомнил, сколь настрадался Джордж, когда находился в рабстве у капитана Дампса.

— Да, ты прав, мой дорогой, — согласился де ла Крус, он тоже узнал Дампса, который три года назад хоть и оказал корсару неоценимую услугу в поисках Каталины, все же был отпущен под честное слово прекратить занятие пиратством и возвратиться в Англию. — Свистать всех наверх! К экзекуции приготовиться!

Дампе заскрипел зубами, громко нецензурно выругался, сплюнул.

— А что вы хотели, сударь? Джентльмен прежде всего обязан держать данное слово. — Де ла Крус отвернулся от пирата.

— Nolite judicare ut non judicemini , — процедил сквозь зубы Дампе.

— Кто не наказывает зло, тот потворствует его свершению! — произнес де ла Крус и кивнул головой Доброй Душе.

Старший боцман направился к мачте. На палубе вдоль бортов стояло в полном молчании более двух сотен живых людей. Большая их часть ждала свершения справедливости.

— Каждое ненаказанное преступление порождает дюжину новых! — вторил капитану возвратившийся Хорхе.

Добрая Душа проделал все необходимое, шкипер Аугустин подтолкнул Уильяма Дампса, и англичанин твердым шагом направился к рее. Последнее, что он промолвил, было: «Испанская собака!» Еще через минуту он уже болтался на рее грот-мачты фрегата «Андрес II». Спасенные пираты были сданы губернатору Сантьяго.

Де ла Крус и весь экипаж «Андреса II», достаточно обогатившиеся за последние месяцы, решили, как и прежде, в поисках пиратов пройти Старым Багамским проливом, каналом Св. Николая, проливом Сантарена мимо банки Кай-Саль до проторенного морского пути возврата испанских кораблей в Европу. Затем уйти в Тринидад на заслуженный отдых. Педро сильно скучал по Каталине и детям, Хорхе испытывал то же чувство, пребывая вдали от Кончиты, и все остальные давно не видели своих дорогих и близких.

Этот последний поход, похоже, не увенчался ожидаемым успехом, и фрегат «Андрес II» повернул обратно. Однако тут из-за острова Андрос, расположенного у самого северного тропика и опасного тем, что, по слухам мореплавателей и местных рыбаков, в водах его водилось некое чудище Лукса, в поле зрения марсового показался корабль, шедший на всех парусах. Лукса же был, по слухам, способен одним ударом остановить движение двухмачтового судна и своими свободными руками обшаривать палубу в поисках людей, захватив которых, он скрывался в пучине. Впередсмотрящий встречного корабля, а возможно, и его капитан не увидели в испанском фрегате угрозы для себя или рассчитывали на хорошую добычу. Добрая Душа и без подзорной трубы угадал этот корабль и помчался к капитану на мостик. Там он застал де ла Круса с опущенной на грудь головой. Старший боцман понял, что говорить капитану ничего не надо. То был некогда так обоими любимый корабль «Каталина», и там на мостике, конечно, должен был стоять Боб Железная Рука. Первое, что подумал Добрая Душа, было то, что на сей раз «Каталину» вел старший помощник капитана, а Боба на мостике не было, потому как Боб обязательно бы опознал «Андреса И» и ушел бы от встречи. Вторая мысль обожгла сознание: «А что, если Боб на мостике и намеренно сам идет на „Андреса“?» В этом случае складывалась сложная ситуация, чреватая непредсказуемыми последствиями.

На фрегате были подняты флаги, означавшие требование встречному кораблю лечь в дрейф и не оказывать сопротивления. Не прошло и минуты, как на мачте «Каталины» взвился флаг, означавший букву «А», что по своду морских сигналов говорило: «Нет! Не согласен!» И тут же рядом на мачте заполоскал красный флаг, он был убран и вновь взлетел вверх.

— Они отказываются! Готовы принять бой! — громко произнес старший помощник и с удивлением поглядел на смущенного де ла Круса.

— Хорхе, — Педро впервые обратился к нему на ты, — принимай управление кораблем! Я не могу стрелять в «Каталину». Постарайся как можно скорее пустить его ко дну! Всех из воды поднять на наш борт!

В каюте Педро уселся в кресло, скрестил руки на груди и задумался о том, что же такое есть жизнь. Успех было приласкался к хозяину, но что-то понял и быстро отошел, лег у входа в каюту, положил свою большую голову на лапы и уставился на Педро пристальным, как ему казалось, вопрошавшим взглядом. А между двумя кораблями шел серьезный бой. «Каталина» своей мощью была несколько слабее «Андреса II», но часто в сражениях, особенно на море, не это играло главную роль.

Первое вражье ядро угодило в надстройку на баке, другое перебило грот-марса-рей, третье снесло крюс-брам-рей. Еще одно, пробив борт, попало в мокрый погреб, где хранились съестные продукты. У всех на глазах тело матроса, который поднялся по вантам, чтобы заменить оборванный шкот, прямым попаданием заряда шрапнели разнесло на части. Добрая Душа, окончательно осознавший, что Бобом Железная Рука руководила страстная месть, насчитал уже более десяти трупов, лежавших на палубе. В лазарете Медико и лекарь оказывали помощь матросам, получившим ранения шрапнелью. Их было более дюжины. На мостике Хорхе, не перестававший отдавать необходимые команды, прижимал окровавленным платком правую щеку. «Каталина» несла еще больший урон, но капитан Боб, не переставая громко призывать своих матросов не падать духом, упорно, заведомо зная, что по количеству людей его экипаж был в меньшинстве, стремился приблизить «Каталину» к фрегату, чтобы пойти на абордаж. Это походило на явное самоубийство. На пиратском корабле уже не было ни одной целой мачты, передняя, разбитая у основания, перевалилась через борт и мочила свой верхний парус в воде, надстройка камбуза пылала огнем, группа матросов, стоявших у борта с абордажными крючьями в руках, заметно поредела.

Тут Хорхе, ловко использовав полутораминутный перерыв между пушечными залпами, приблизил фрегат к «Каталине» менее чем на кабельтов и отдал приказ Меркурию, которого тот давно ожидал.

Старший бомбардир — ему только что доложили о готовности всех орудий — точно произвел залп по штирборту «Каталины». Когда же «Андрес II» еще более сблизился с кораблем Боба Железная Рука, Меркурий откинул крышку скрытого порта и всадил каленое ядро в самую ватерлинию корабля. В его трюмах начался пожар, а тем временем Меркурий пробил еще одну большую брешь ближе к носу, и «Каталина» сразу стала клониться на бак.

Боб не сдавался, требовал погасить пожары, переставить паруса, чтоб вплотную подойти к фрегату, но часть его экипажа уже взялась за подготовку шлюпок для спуска их на воду. Тут как раз Санчес и отдал приказ своей команде произвести залп из более чем восьми десятков кремневых ружей. Одна из пуль попала в грудь Боба. Он упал на руки своего помощника и кока, который никогда не отходил от своего капитана во время жарких сражений. Меж тем с палубы «Каталины» донесся крик: «Спасайся, кто может!» Еще несколько мгновений, и бушприт подбитого корабля уже коснулся воды. Добрая Душа давно был готов — он был уверен, что так и будет, — к спуску своих шлюпок для спасения оказавшихся в воде матросов с «Каталины».

Когда над последней стеньгой, теперь уже бывшего корабля «Каталина», сомкнулись морские волны, Хорхе, которому Медико только что наложил свою черную, плохо пахнущую, но быстро исцелявшую мазь на щеку, отправил Бартоло к де ла Крусу. Капитан взошел на мостик как раз в тот момент, когда со шлюпки поднимали на борт мертвое тело Боба. За ним на фрегат взошли его старший помощник и кок, тот самый, который в свое время был тайно влюблен в Кончиту.

Не прошло и часа, как тела погибших были готовы к погребению. Первым на рилинг положили мешок с телом Боба. Де ла Крус взмахнул рукой, и одна из угонных пушек произвела выстрел, как положено было по ритуалу при погребении в море капитана. А те, кто стоял рядом, услышали голос старшего бомбардира пиратов:

— Сердце у него было мягкое, как размоченный в стакане грога сухарь. Рука, это да, и воля твердые, как железо. Но последнее время он искал смерти. И нашел ее именно от вас, корсар де ла Крус. Такова была его судьба!

Когда говоривший замолчал, шкипер Аугустин запел. Слова его песен грустью глубоко трогали души. Успех, лежавший, по приказу капитана, у входа в его каюту, тихонько подвывал.

Еще часа четыре ушло на приведение в порядок разбитых рангоута и снастей фрегата, и де ла Крус повел его к одному из островков Энсума. Там, на необитаемом берегу, километрах в тридцати от небольшого английского поселения, корсар Педро де ла Крус высадил на песчаный пляж шестьдесят девять оставшихся в живых из ста тридцати семи членов экипажа корабля «Каталина», некогда столь им любимого и последние три года являвшегося пиратским. Педро не стал сдавать испанским властям этих американских пиратов, поскольку многие из них знали его Каталину и в свое время достаточно справедливо относились к ней.

В Тринидад «Андрес II» пришел на долгий отдых. Многие из членов его экипажа разъехались по домам. Хорхе и Кончита всерьез задумали совершить пусть несколько запоздалое, но свадебное путешествие, ближе познакомиться с красивым городом Гаваной.

Когда Педро сообщил Каталине о гибели Боба, она сказала:

— Ты знаешь, любимый, я все же поставлю свечку за упокой его души. Как-никак, он сохранил меня для тебя.

 

Глава 6

ПОХОД К ЮКАТАНУ

Как только «Андрес II» стал на якоря, губернатор Тринидада, как всегда, первым пожал руку Педро де ла Круса и горячо его обнял. Корсар на следующий же день сделал достаточно щедрый взнос в городскую кассу и принялся знакомиться с сыном. Андрес хорошо знал своего старенького дедушку, а чужого дядю, да тем более такого во всем внушительного, не сразу признал за родного папу.

На дворе стоял жаркий июнь 1710 года, и у Андреса на левом глазике выскочил ячмень. Домашний врач никак не мог с ним справиться и говорил:

— Я предпринимал все, но… По ходу болезни, сеньор Педро, извините, но весьма возможно предположить, что, к несчастью, это может быть твердый шанкр. Прошу прощения, конечно?

— Да что вы, доктор? Откуда? Вы понимаете, что говорите? — возмутился де ла Крус. — Надеюсь, этот свой домысел вы никому другому не высказывали.

— Конечно, нет! Сами понимаете. Однако столь продолжительное заболевание, стойкое к лекарствам, профессионала вынуждает думать обр всем. Ртутная мазь, закладываемая за веко, компрессы из раствора борной кислоты не вызывали образования головки с гноем. Обычно два-три дня, а тут пошли восьмые сутки.

— Позвольте разобраться, доктор.

— Прошу вас, дон Педро, но я всегда к вашим услугам. — И эскулап поспешил откланяться, а Педро понес на руках сына к причалам, чтобы показать фрегат и объяснить, что красавец носит его имя, сына де ла Круса.

«Андрес II», один из лучших кораблей в Карибском море тех лет, стоял на рейде. Отец развернул сына в сторону корабля и сказал:

— Смотри, какой красивый!

— Это твой, папа?

— И твой, Андрес! И ты станешь плавать и управлять этим фрегатом!

— Моле — холошо! X о л о ш о!

«А вот с глазиком у тебя плохо, родной. Что случилось? Неужели доктор прав? Тогда я свой глаз отдам тебе, мой ненаглядный. Лишь бы ты был здоров, — подумал Педро и ощутил впервые в жизни чувство беспредельной любви отца к сыну: сердце оборвалось, взлетело, вновь с нескончаемой нежностью легло на место. — Я все сделаю, чтобы глазик у тебя прошел!»

И тут Всевышний словно услышал этот обет прославленного корсара. По дороге к причалу спешили донья Кончита и Хорхе. Когда вчера Хорхе прибыл, ему сказали, что донья Кончита зачем-то срочно уехала в Гавану. Теперь они торопились, и оба радостно размахивали руками. Как только друзья приблизились, Кончита, поздоровалась и первым делом поспешно извлекла из сумки бутылочку с темной жидкостью и стеклянную трубочку.

— Педро, я еще в Англии знала, как следует лечить ячмень, когда он выступает на детском глазике. Метод этот китайцы привезли в Англию вместе с чаем. В Тринидаде ни у кого чая не оказалась. Вот я и побывала в Гаване. Поверни Андреса так, чтоб личико смотрело в небо.

Донья Кончита опустила стеклянную трубочку в бутылочку, зажала верхнюю часть, попросила Педро открыть больной глазик сына и выпустила в него содержимое трубочки. Андрес сначала заплакал, но тут же успокоился, заулыбался. Донью Кончиту он знал давно, но вот то, что незнакомый дядя — это его папа, ему сказали только вчера. Папа ему нравился. Он был сильным и приятно отличался от других.

К общей радости всей большой семьи и, конечно же, домашнего доктора, нарыв и покраснение прошли на третий день, а еще через двое суток, казалось, глазик Андреса вовсе никогда и не болел.

Привыкнуть к негру Бартоло, который жил со всеми вместе в доме дедушки, было куда труднее. Однако, когда Черная Скала в саду, неподалеку от старого манго, приделал к ветке огромного авокадо выстроганные им же детские качели, и Андрес принялся раскачиваться на них так, что захватывало дух, и в доме появились кегли и шары, Бартоло стал лучшим другом Андреса, очень живого и смышленого мальчика.

Однако годы брали свое в жизни отца Каталины. Дон Рикардо порой с трудом поднимался с постели, а в конце июля слег и вскоре умер. От горя плохо почувствовала себя и донья Марсела. Каталина не находила себе места, хотя сумела собрать силы и энергию, чтобы взять в свои руки ведение всего большого хозяйства отца. Каталина очень хотела родить еще мальчика, а потом и девочку, но оба супруга правильно решили: раз Каталина пребывала в столь подавленном состоянии, нервы ее были взвинчены до предела, пока воздержаться от мысли о прибавлении семейства. Тем более что в октябре почила вечным сном и донья Марсела. Каталина неделю не могла прийти в себя. Вновь ее выручила добрая донья Кончита, воспитание которой и познание жизни ставили англичанку, превратившуюся в испанку, в пример любой другой женщине. Казалось, Кончита знала все на свете и могла принять верное решение в любой ситуации.

В ноябре 1710 года пришло предписание генерал-губернатора Гаваны корсару Педро де ла Крусу немедленно выйти в Мексиканский залив. Там вице-король Новой Испании малой эскадрой вооруженных кораблей, стоявших в Веракрусе, не в силах был очистить район северного побережья Юкатана от англичан и голландцев, нагло вырубавших в лесах ценные породы деревьев.

Первым из европейцев увидел эти величественные своей тропической красотой берега и познакомился, хоть и не сходил на берег, с населявшим их воинствующим племенем индейцев майя Христофор Колумб, совершавший в 1502 году в Америку свое четвертое и последнее путешествие. Колумб первый доставил в Европу сведения о племени майя, достигших достаточно развитой цивилизации, но которые при этом, однако, прибегали к приношению людей в жертвы богам. Истинная история майя и до сих пор покоится во мраке неизвестности. Испанцам, чтобы покорить огнем и мечом майя, потребовалось более тридцати лет.

Все на борту «Андреса II», казалось, в том числе и Успех, ощущали приближение непогоды. Опасные рифы у полуострова Сапата были уже позади, но они знали, что южные прибрежные воды острова Куба в шторм представляют собой для кораблей большую опасность. Поэтому де ла Крус сам стоял на капитанском мостике и то и дело отдавал приказания то снять, то удвоить количество работавших парусов. Необходимо было быть предусмотрительным и в то же время спешить как можно быстрее достичь мыса Сан-Антонио, чтобы войти в Юкатанский пролив.

За кормой восток мгновенно охватила темная ночь. Тяжелая, рваная, иссиня-черная, во все небо, туча, из которой еще не извергались молнии, настигала фрегат. Это означало, что следовало ждать и шквала.

В подобных случаях даже самый захудалый капитан должен был знать, что маневренность и управляемость любого корабля находятся в прямой зависимости от силы ветра и его направления, которые мгновенно могли меняться при налетах шквалов. Этот же стремительно приближался с наветра. И тут же прозвучала команда де ла Круса:

— Убрать бом-кливер, брамсель, грот-стень-стаксель и все топселя! Убрать бизань! Держать курс бакштаг!

Фрегат легко увалился под ветер, скорость которого уже была не менее тридцати-тридцати пяти метров в секунду. Палубу охватила кромешная тьма. Были видны только сверкавшие за бортом серебром гребни волн. Они перекатывались через палубу и надстройки, оставляя на них листья и ветви деревьев, всевозможные недозрелые и гнилые плоды, лозы сахарного тростника, внушительные пучки морских водорослей и даже обломки кораллов. Одна за другой засверкали молнии, загремел гром, да такой силы, что Педро подумал об Успехе, которого, хоть он и оставил его в своей каюте рядом с Бартоло, такой грохот мог испугать до смерти.

Ураган же ревел всей силой своих свирепых мехов. Взбудораженные природой волны-горы, в восемнадцать-двадцать метров вышиной, швыряли судно, как ветер былинку. Людям становилось невозможно дышать. Атмосфера была перегружена электричеством. Ветер еще усилился балла на два. Теперь главной задачей капитана и экипажа было не допустить критического крена фрегата, при котором он одним бортом мог бы смертельным образом для себя зачерпнуть воды. Необходимо было немедленно убрать главные, нижние паруса фок и грот-мачты. Но это было невозможно! Не было на корабле такой силы, которая в ту минуту могла бы это сделать. И тогда, жертвуя парусами, капитан отдал команду:

— Надрезать фок и грот ножами!

Не прошло и минуты, как главные паруса корабля превратились в лоскуты жалкого отрепья. Оказавшись всецело в руках стихии, фрегат погружался в пучину, но упрямо выныривал из нее и стремительно летел вперед, словно бы подгоняемый феерическими ударами молний и смерчами, низвергаемыми с неба в виде гигантских хоботов цвета воронова крыла. У штурвала, приторочив себя ремнями к перилам мостика, трудились сразу трое рулевых. Хорхе неустанно следил за их работой. Педро, не отдававший ни одной ошибочной команды, как и все остальные, с ног до головы обдаваемый морской водой, стоял на мостике, как одухотворенное изваяние, и нет-нет, да и улыбался, непременно вспоминая добрым словом мастерство французских кораблестроителей. Душой, сознанием своим он знал, что выстоит и улыбкой отвечал рассвирепевшей стихии. Хорхе подумалось, что если на сцене театра следовало бы представить Духа моря, появившегося из пучины, чтобы сразиться с разбушевавшейся природой, то Педро это бы блестяще удалось. Хорхе гордился, что у него был такой бравый капитан и верный друг.

Де ла Крусу не менее, чем кому-либо другому, было хорошо известно, что подобные ураганы на море в тех широтах свирепствуют не более нескольких часов кряду. И незначительное снижение силы громовых ударов и небольшое просветление в туче, висевшей плотным черным шатром над судном, порадовали капитана. Вместе с тем, хоть «Андрес II» и оставил уже позади опаснейшие рифы Сан-Фелипе, соприкосновение с которыми при такой погоде непременно бы разнесло фрегат в щепы, угроза быть вынесенным на песчаные отмели полуострова Гуанаакабибес оставалась.

Всеобщий вздох облегчения наступил, и даже раздались отдельные крики ура, когда, прежде словно впивавшийся в судно, черный хобот смерча отвернулся, ушел на север. Сразу посветлело, и немедленно прозвучала команда:

— Полный лево руля!

Фрегат несло на Голландский мыс, а до выхода в Юкатанский пролив оставалось еще миль семь. Совсем стало легко на сердце корсара, когда на траверзе по правому борту показались уступы мыса Сан-Антонио, а в небе сквозь тучу — проблески света. Чтобы привести в более или менее достойный порядок судно, потребовалась авральная работа семи вахт. Помимо прочего урона, экипаж потерял трех матросов и одну из ретирадных пушек, которая, сорвавшись с крепления, разнесла часть борта юта и нырнула в пучину.

«Андрес II», как бы стряхнувший с себя тяжесть, принесенную внезапным ураганом, бодро шел к порту Веракрус. Пройдя Юкатанский пролив, фрегат повстречал двухмачтовую шхуну, капитан которой попросил помощи. На шхуне имелись тяжелораненые, которым Медико и лекарь оказали помощь. Ранним утром шхуна, которая везла из Гаваны в Панаму для дальнейшей транспортировки в Перу бочки с ромом, подверглась нападению пиратского брига «Отважный». Экипаж шхуны не был в состоянии оказать сопротивление американским пиратам, и все же, требуя выдачи всех наличных денег и драгоценностей, пираты кое-кого подстрелили и поранили ножами. Забрав все, что им понравилось, они вынудили матросов шхуны перегрузить на свой бриг все двести бочек рома и ушли.

— Я знаю их повадки! И я укажу, где их следует искать, — уверенно заявил Добрая Душа. — Впереди, совсем неподалеку есть островок Перес. Они укрылись в одном из его заливчиков и пьянствуют. Лопни моя печень, если это не так!

— Ну что? — спросил де ла Крус капитана шхуны. — Пойдете с нами? Если найдем пиратов, все, что у вас отняли, и все еще не распитые бочки с ромом вернем на шхуну.

Однако груз был застрахован, а найти пиратов было проблематично, и потому капитан решил возвратиться в Гавану. Фрегат корсара поспешил к островку Перес. Добрая Душа, как обычно, не ошибся. Уже солнце приближалось к горизонту, когда впередсмотрящий обнаружил пиратский бриг, стоявший на якорях в небольшом заливчике. Фрегат подошел к бригу без единого выстрела. На пиратской посудине обнаружили его присутствие, только когда на ее борт полетели абордажные крючья. Впрочем, ни один из пиратов не был в состоянии оказать какое-либо сопротивление. Многие спали, кто в кубрике, в своих гамаках, а кто и прямо вповалку на палубе. Те же, кто еще продолжал веселиться, еле держались на ногах и мало что соображали. В стошестидесятилитровой бочке рома оставалось «напитка счастья» на самом дне. Экипаж же на бриге состоял из более чем сотни человек. Капитаном его был Кристофер Муди. На флагштоке его брига ветер полоскал черный флаг с изображением черепа и под ним дикого кабана, да еще с крылышками. Кабан в представлении пиратов почему-то считался символом времени. Крылышки, должно быть, по мысли американского англичанина Муди, означали, что его время летит вперед и нет ему остановки.

Довольно неопрятный и давно не мытый капитан подал знак, и тут же старший боцман вылил своему шефу на голову ведро морской воды.

— Все обезоружены и загнаны в свои кубрики, — доложил Добрая Душа.

На палубе «Отважного» остались капитан, его помощник и старший боцман. Все они плохо соображали, но еще держались на ногах. Старший боцман у пиратов формально был третьим после капитана и его помощника, однако довольно часто играл на корабле не меньшую роль, чем сам капитан, и члены экипажа подчинялись боцману с большей охотой.

— Ну, так что, Кристофер, судьба подвела или присущая тебе глупость? Однако время твое остановилось! Пора снимать с мачты порожденный бестолковым воображением флажок, — начал разговор де ла Крус. — Да вот только некому даже его и снять. Люди твои утратили, утопили в роме разум. Добрая Душа, распорядись!

Боцман ловко стянул вымпел с черепом и кабаном с крылышками, сорвал его с веревок и поджег.

— Сгорело твое время, капитан! — заключил де ла Крус. — И нет возможности ничего начать сначала.

— Плохим время не бывает, а вот — ик — человек! Он и делает время. У меня оно было неплохим!

— Все в этом мире зависит от интеллекта, и время человека в том числе. Оно разное у разных людей! А ты обязан знать, Кристофер, — в разговор вступил Хорхе, — что время справедливо и обязательно ставит все на свои места. Вот и ты обрел свое — решетка, тюрьма. И хорошо, если не виселица!

— Подождем, увидим! Зато я пожил! И пожил в свое удовольствие. Глуп я только в том, что не поверил цыганке из Джексонвилля. Говорила она мне: «Эти полгода не встречайся с испанцами. Большую беду принесут тебе!» Не поверил. Сам виноват, что время мое приостановилось. Но вы, королевские служаки, черви, что знаете вы в этой жизни? А я пожил!

— И кончил жизнь благодаря беспутной, разгульной, дикой страсти.

— Поведете в Веракрус? Тут, пожалуй, по пути не встретить собрата. — И капитан Муди вынужден был наклониться через борт.

— Отдай необходимые распоряжения, Добрая Душа. Ночь проведем здесь. Завтра на заре поднимем паруса, — заключил де ла Крус.

Тысячи флибустьеров и еще большее число пиратов преждевременно окончили свои жизни из-за пристрастия к вину. Общеизвестен факт: захватив Панаму, пираты там обнаружили несметные запасы спиртного. Испанские отряды были рядом, и положение спас Генри Морган, сообщив своим людям, что по приказу испанского губернатора в каждую бочку был подсыпан яд.

В действительности главным врагом флибустьеров и пиратства был алкоголь. Позднейшие исследователи без спора пришли к общему выводу, что членов корпорации Береговых Братьев в большем количестве на тот свет отправил алкоголь, чем их истинные противники.

Солнце уже заходило за горизонт, когда де ла Крус направился на свой фрегат. Однако прежде Педро предложил:

— Капитан, прикажите вашему боцману вручить мне его дудку!

Де ла Крус знал, что дудка у Доброй Души была отменной, но ту, что висела на одной из петель куртки старшего боцмана пиратского брига на золотой цепочке, видно, отделывал отменный мастер и из чистого серебра. Педро трижды перехватывал внимательный взгляд Доброй Души, обращенный на эту диковинку, потому и забрал пиратскую дудку с собой. На фрегате, перед тем как пожелать всем спокойной ночи, Педро подарил шедевр Доброй Душе.

Генерал-губернатор весьма важной провинции для существования вице-королевства Новой Испании (Мексики), которой принадлежал главный порт, пребывал в восторге от доставленных в Веракрус ста девяноста девяти бочек первоклассного кубинского рома. Полсотни бочек он отправил в подарок в Мехико вице-королю, а остальные пустил в торговлю. Не прошло и суток, как поголовно все портовые таверны и кабачки принялись наперебой предлагать морякам с «Андреса II» перекусить у них бесплатно, хотя все корсары на задержании брига пирата Муди хорошо заработали. Де ла Крус, Хорхе и Медико были приглашены на обед в дом генерал-губернатора.

— Вы, сеньор Педро де ла Крус, пришли к нам как нельзя вовремя! — с воодушевлением говорил генерал-губернатор. — На Юкатане совершается открытый грабеж! Там англичане и голландцы беззастенчиво воруют «пало де Кампече». Дорогим кампешевым деревом в Англии и Голландии украшают не только королевские дворцы, но и все плутократы свои жилища. Цены на эту древесину высокие и здесь развелось воров, как по весне муравьев.

— Пираты и грабители далеко не муравьи, — заметил де ла Крус.

— Они особенно хозяйничают в Лагуне-де-Терминос. Залив укрыт двумя мощными косами. Сразу за островком Королевский Пор, в залив впадают реки: могучая Усумасинта и менее полноводная Канделария. Одновременно хозяевами они себя чувствуют и в районах Лагуны-дель-Кармен и Лагуны-Коапа. А бюджет Испании скудеет. Современные пираты стали совсем иными и действуют куда наглее и находчивее.

— Это объясняется тем, что еще с конца XVII века здешние пираты набираются в основном из числа жителей новых английских поселений. Это Джексонвиль, Чарлстон, Бостон, Ньюпорт и Ямайка, Барбадос, Багамские острова. Они уже не прежние англичане, знают испанский язык, изучили нравы и обычаи испанских поселенцев Вест-Индии. Знают нашу психологию.

— Да… — многозначительно протянул генерал-губернатор. — Багамы? Там сейчас находится в заточении, — говоривший подумал, стоит ли об этом сообщать капитану, но затем решился, — вице-адмирал Гомес. Он шел из Испании, чтобы пополнить состав эскадры Наветренных Островов. На хорошо вооруженном галеоне. Но…

— Молод и заносчив. Самовлюблен! — вставила жена губернатора.

— Да. похоже. Дело близилось к вечеру. Вице-адмирал с капитаном и старшими офицерами в кают-компании играли в карты. Никто не заметил, как к борту галеона подошел пиратский бриг «Фортуна». Им командовал капитан Том Патерсон. Сотня головорезов против трех сотен испанцев и в том числе солдат. Все были вмиг разоружены, а галеон доставлен на Багамы. И почему-то не Гаване, а мне с адмиралом Гонсалесом поручено вызволить Гомеса из плена. Сплошная головная боль. Что с того, что адмирал Гонсалес со всей своей эскадрой пойдет на Багамы? Прежде всего надо определенно знать, где точно находятся Гомес и галеон. А потом, это же будет страшное морское сражение. И нет уверенности, что мы его выиграем на море.

— Я вас выручу, сеньор! И вы будете мне дважды благодарны! Уверен, — решительно заявил де ла Крус.

— Буду вечным вашим должником! — Хозяин подал знак слугам наполнить бокалы. — Вы мне нравитесь, де ла Крус. Я верю вам!

— Так слушайте! Вы предложите губернатору Багам обменять Гомеса и галеон на приведенного мною к вам капитана Кристофера Муди и его бриг. Придется, правда, доплатить немного. Галеон стоит дороже. Однако это верный шаг.

— Вы мой спаситель, Педро! Век не забуду! Дайте, я вас расцелую!

Жена генерал-губернатора не то чтобы заревновала, но тут же попросила капитана корсаров:

— Милейший, расскажите теперь вы нам самую страшную историю из жизни здешних пиратов. Пожалуйста.

Де ла Крус задумался — историй было много, но тут же принял решение.

— Ближе к концу прошлого века в водах Вест-Индии одну из главных скрипок играл французский капитан Жан Давид Но, более известный как Олонэ. Бежавший преступник проявил талант в освоении мастерства мореплавателя. Волевой и сообразительный, он не знал поражений ни в боях, ни в делах. Многие перед ним преклонялись, другие — завидовали. Олонэ слабостей в жизни не имел. Пользовался самыми красивыми женщинами. С ними был щедр. Однако окончил свою мерзопакостную жизнь нежданно-негаданно, в тропическом лесу. За неимоверную жестокость в обращении с членами своего экипажа Олонэ однажды был оставлен своими матросами один-одинешенек в непроходимом лесу, вдали от берега. Естественно, капитан попал в руки индейцев. Ими оказались самые воинствующие аборигены региона — индейцы хибаро. Они разделали грозного капитана Олонэ на куски, съели, а голову, используя свое искусство, уменьшили до размеров апельсина. Долгие годы детишки хибаро использовали ее, как свою игрушку.

Поскольку адмирал Гонсалес с частью своей эскадры и пиратским бригом «Отважный» отплыл в Гавану, откуда намеревался произвести обмен пирата Муди на картежника вице-адмирала Гомеса, де ла Крус решил самостоятельно познакомиться с обстановкой, сложившейся вокруг Юкатана. В арсенале Веракруса, не без протекции генерал-губернатора, корсару удалось приобрести недостающую у его фрегата на корме ретирадную пушку. Орудие это было новшеством английского флота. Пока Меркурий, бросавший за борт ящики, по которым стрелял, проверял готовность нового орудия, установленного на вращающихся болтах на юте, что позволяло вести из него огонь прямо, влево и вправо на девяносто градусов, капитан изучал по картам побережье огромного полуострова, каким являлся Юкатан. Де ла Крусу показалось правильным прежде самому пройти путь, по которому пираты вывозили в Европу награбленное добро. Потому он и отправился к самому северному выступу полуострова. Оттуда фрегат начал спускаться до Лагуны-де-Терминос и устья широкой реки Коатцакоалькос, средний годовой сброс воды в Мексиканский залив которой составлял более семнадцати миллионов кубических метров и на берегах которой, по утверждению генерал-губернатора, также действовали, рубили лес, как хотели, английские и голландские пираты.

Там, где уже начинался Юкатанский пролив, «Андрес II» оказался вовремя. Испанский галеон, который вез муку и порох к Панамскому перешейку для доставки этого товара затем в вице-королевство Перу, внезапно был атакован пиратом из Бостона Уильямом Куннингеймом. Де ла Крус поспешил на помощь. На галеоне уже шла жаркая схватка, и потому нельзя было терять времени, чтобы обойти галеон и сцепиться с бортом пиратского фрегата. Де ла Крус заботился о сохранении жизни моряков с галеона, но тактически поступил неверно и проиграл. Как только капитан пиратского фрегата, меньшего водоизмещения и вооружения, чем фрегат корсара, увидел людей Санчеса на борту галеона, он быстро сообразил, что обстановка складывается не в его пользу. Потому отдал приказ к отступлению. Поспешно порубив концы своих абордажных крючьев и используя попутный ветер, пираты ушли, однако до этого успели отнять у капитана галеона шестьдесят тысяч песо (три тысячи золотых дублонов), которые, естественно, и уплыли с ними.

Пройдя чуть дальше, к самому мысу Каточе, «Андрес II» встретил у небольшого острова Ольбокс, что на языке майя означало Черная Голова, бриг под голландским флагом. Судно было доверху нагружено дорогим кампешевым деревом и не менее ценным бакаутом — железным, или, как его еще называют, гваяковым деревом. Эта тяжелая и очень крепкая древесина, самая твердая из известных пород деревьев, очень ценилась тогда в Европе, и по сей день используется в промышленности. Древесина эта тонет в воде. Из нее выделывают шкивы, блоки, корабельные кошки и небольшие якорьки. Смолу этого дерева употребляют в медицине. В трюме голландского брига корсары обнаружили пять полных бочек кошенили — насекомых собранных с кактусов, из которых добывают ценную краску чернец, он же кармин.

Рассчитывая на милость, голландский капитан поведал де ла Крусу, что на восточном побережье Юкатана, на берегу реки Белиз, существует целое поселение английских пиратов с небольшим фортом. Голландец сопроводил корсара к впадению Белиза в океан. «Андрес II» вошел в устье, обнаружил поселение, пять стоявших на якорях военных судов и вовремя услышал слова Доброй Души:

— Лопни моя печень, если нам одним следует втюриваться в это дело!

— Ты прав, мой дорогой. Однако мы сюда вернемся! — ответил де ла Крус.

«Андрес II» доставил голландский бриг на временную стоянку в порт Кампече под присмотр его алькальда и пошел дальше к Лагуне-де-Терминос, излюбленному месту вырубки англичанами кампешевого дерева.

На траверзе Вильяэрмосы корсары встретили двухмачтовое судно под испанским флагом, которым, однако, командовал ирландец Макдонелл. Он исправно служил старшему алькальду Табаско, на кресте поклявшись отомстить англичанам за десять лет пребывания в неволе.

Ирландец остановил фрегат с целью сообщить, что в девяти милях вверх по широкой реке Усумасинте англичане, возглавляемые пиратами, которые воруют кампешевое дерево, отстроили форт, имеющий три пушки и до пятидесяти жителей. Эти последние не только заготавливают древесину, но и проводят разведку в лесах и сообщают капитанам английских корсарских и пиратских судов, где им лучше вырубать лес.

Педро де ла Крус поблагодарил ирландца. Без особого труда передвигаясь по глубокому фарватеру реки в гуще прибрежного тропического леса, он обнаружил форт и с боем захватил его. Половина англичан ухитрилась бежать. Оказалось, что неподалеку находился небольшой поселок, где проживали испанские и индейские земледельцы. Отряд Санчеса быстро продвинулся к поселку, подавил сопротивление и взял в плен еще семнадцать англичан, восемнадцать негров-рабов и пятерых ирландцев-католиков, купленных пиратами на невольничьем рынке в Кингстоне на Ямайке. Эти бедняги ирландцы, как и негры, использовались в качестве рубщиков деревьев. Корсары, кроме трех пушек, овладели еще длинноствольными ружьями, пистолетами, запасами пороха и пуль, семью вместительными пирогами, одной шаландой и четырьмя большими лодками, на которых перевозились в определенные места и складывались там заготовленные стволы. В назначенные сроки за этими партиями приходили пиратские корабли, которые грузили «кругляк» на свои борта и спешно, чаще ночами, уходили в море.

Из показаний одного рубщика стало ясно, что не далее чем через шестеро суток к ним за грузом должен прийти сорокачетырехпушечный фрегат «Бристоль». Де ла Крус собрал своих друзей, чтобы общими усилиями решить, как правильнее действовать дальше. Проще всего было избрать выгодную позицию, дать бой пиратскому фрегату и захватить его. Однако на берегах реки находилась заготовленная древесина, она ведь стоила хороших денег. Лучшее предложение, как всем показалось, сделал Добрая Душа.

Де ла Крус прошел к захваченным англичанам и выбрал из них главаря и еще четверых человек, что были постарше возрастом. Их отвели и поставили перед строем солдат, вооруженных ружьями на изготовку.

— Как врагов, ведущих войну против Испании, всех рас-стре-лять! — грозно произнес де ла Крус и ушел, а Добрая Душа, отметив, как главарь и еще один из англичан вздрогнули, отвел их в сторону для откровенного разговора с каждым в отдельности. Опытный боцман быстро понял, что главарь счел, что ему пока еще рановато умирать, в то время как второй англичанин упал в обморок. Де ла Крус, под честное слово кабальеро, за оказанную ему услугу, создаст во время боя условия для побега главаря, который и рассказал, как потом выяснилось совершенно точно, все обусловленные детали подхода «Бристоля» к форту.

Пиратский фрегат, как и планировалось, ночью вошел в устье и вскоре увидел на берегу вблизи форта в положенных местах три небольших костра. Как только «Бристоль» стал на якорь, по заведенной привычке большая часть команды вместе с капитаном, естественно без оружия, сошла на берег, где за стенами форта их должны были ждать чаны с тростниковой водкой. Многие, не дожидаясь возвращения лодок, добирались до берега вплавь.

На этот раз, однако, вместо тростниковой водки, пираты попадали в руки вооруженных абордажников Санчеса. Отдельные выстрелы оставшиеся на борту фрегата поначалу приняли за приветственный салют, но тут же поняли, что оказались в ловушке. Фрегат корсара появился у борта «Бристоля», словно вынырнул из вод реки. Потерь у корсаров почти не было, а вот, по указанию Доброй Души, «чтобы было меньше с ними возни», моряки «Андреса II» ни пуль, ни сабель не жалели.

Форт был разрушен до основания, главарю его «удалось» бежать, негры и ирландцы стали свободными гражданами, а захваченные в плен англичане были разбиты на рабочие группы. Они под вооруженной охраной в течение трех дней с руганью, но загрузили стволами «Бристоль», и оба фрегата — один под командованием де ла Круса и другой, управляемый Хорхе с группой корсаров, прихватив с собой на буксире преждевременно захваченные плавсредства, отправились в порт столицы губернаторства провинции Табаско. Губернатор Табаско не знал, как отблагодарить де ла Круса, и потому с удовольствием взял под временную охрану «Бристоль» со всеми плененными англичанами и согласился отправить гонца в порт Кампече, с тем чтобы оттуда пригнали стоявший там голландский бриг. Однако губернатор был испанцем. Он тут же воспользовался тем, что у де ла Круса до отправления в Веракрус было несколько свободных дней. Губернатор не замедлил попросить капитана о деликатном одолжении. На берегу реки Грихальва, что впадает в Усумасинту, почти у самого ее устья англичане тоже рубили лес; И две попытки губернатора взять этот форт со стороны реки не увенчались успехом.

Де ла Крус разработал план, а губернатор предоставил в распоряжение капитана полторы сотни солдат. К ним капитан добавил своих людей, возглавляемых Санчесом, и организовал отряд в три сотни боевых единиц. Отряду предстояло пройти километров двадцать по густому тропическому лесу. Только таким образом можно было без особых потерь людей и плавсредств атаковать, притом с тыла, хорошо укрепленный со стороны берега реки Грихальба лагерь английских пиратов. Необходим был местный проводник из индейцев майя, который бы говорил по-испански. Алькальд большого испанского поселения провел де ла Круса и Бартоло в пальмовую хижину, где жил старик. Сколько ему было лет, он и сам не знал. Когда индейцу разъяснили, что от него требуют, он прошел в дальний угол хижины, опустился на земляной пол и на своем языке принялся долго и громко причитать. Де ла Крус разглядел стелу высотой не более полуметра, на которой искусным мастером было изваяно рельефное изображение, как корсар узнал потом, главного бога Смерти майя. Одни из них величали его А Пуч, другие — Гун Симиль. Обнаженный торс, вместо лица — череп, тело покрыто пятнами, скорее всего трупными. Ожерелье из бубенцов и птичьих перьев, перекрещенные человеческие кости украшали тело бога, которое было окружено изображениями филина и разных диких животных.

— Окс Мультун Тсек, — выкрикнул индеец, прихватил мачете, сумку, очевидно с провизией, и сказал: — Пошли!

В путь отряд, возглавляемый де ла Крусом и Санчесом, отправился на следующий день на рассвете.

Внезапно дальнейшую дорогу преградила речушка, скорее большой ручей. Перед тропой, по которой двигался отряд, раскинулась заводь, зеркальце воды шириной метров в двадцать пять. Влево и вправо от нее берега сужались до семи-восьми метров. И там вода текла, укрытая не пропускавшим солнечные лучи густым зеленым шатром. Один из солдат стал скидывать с ног ботфорты, когда индеец быстро сказал:

— Нет! Крокодилы! Тут караулят что кушать!

Индеец поднял лежавшую неподалеку толстую палку и швырнул ее на середину заводи. Там вмиг забурлила вода. Изголодавшие животные приняли палку за нечто живое, чем можно было утолить голод. Многие из солдат шарахнулись было обратно, но старик улыбнулся и сказал:

— Человек сильнее!

На вопрос де ла Круса, что делать дальше, индеец повел отряд за собой вдоль берега, прокладывая мачете дорогу среди зарослей. Бартоло помогал ему рубить ветки. Найдя более подходящее место, индеец попросил, чтобы все надели ружья на спины и ношу, по возможности, приторочили к ремням. Затем он выбрал дерево покрупнее, вытянул чрезмерно длинные и тонкие, но крепкие волосатые руки, ухватился за толстую ветвь, оттолкнулся от земли и стал подтягиваться. С одной ветки он перебрался на другую, на третью, уже тянувшуюся с противоположной стороны берега. Чтобы преодолеть речушку тропического леса, полную крокодилов, отряду понадобилось более трех часов. Особенно трудно и опасно оказалось проделать этот цирковой трюк под куполом тропического леса тяжеловесному Бартоло. Ветки, вот-вот готовые треснуть, глубоко прогибались под телом Черной Скалы. Далее препятствием на пути отряда оказались деревья, полные острых, больно жаливших игл, ядовитые пауки и змеи. Пришлось не раз менять идущих впереди, с тем чтобы рубкой лоз густого кустарника, низких веток, лиан, чудовищных корней облегчать путь двигавшимся сзади.

— Отчего в здешних лесах такие диковинные корни? — спросил Санчес.

— Ученые объясняют это двумя причинами: в этих широтах нет зимних холодов, и деревья не прячут свои корни в земле, но главное, что они растут на плодородном слое глубиной в два-три метра, под которым находится скальная порода, — пояснил де ла Крус. — Через нее корни пробиться не могут, потому и растут вверх.

— Они страшны, как щупальца осьминога.

К середине дня густота леса начала заметно редеть, и де ла Крус, выбрав внезапно возникшие под огромными пальмами полянки, решил дать отдых усталым людям. Отходивший в сторону солдат сообщил, что видел пень недавно срубленного дерева. Жилище и лагерь английских пиратов, рубщиков ценных кампешевых деревьев были рядом.

Атака форта с тыла началась за полчаса до рассвета. Обитатели его, а их было не менее двух сотен, спали самым крепким сном, однако сумели оказать сопротивление. Никто из них не хотел умирать, однако в плен было захвачено всего сто три пирата и тридцать семь негров, рубщиков леса. Когда над стеной форта был поднят испанский флаг, к берегу подошли две шхуны и пять пирог. На них погрузился отряд де ла Круса, туда же были доставлены семь небольших пушек, разное прочее вооружение и плененные пираты. Губернатор было распорядился повязать и негров, но де ла Крус напомнил ему свое условие: рабов и рубщиков сделать свободными гражданами. Уже заготовленный лес полностью отходил в пользу казны.

В данном случае корсары просто исполнили свой патриотический долг.

В Веракрусе личные сундучки членов экипажа значительно пополнились, и де ла Крус, который совсем не был против этого, почувствовал желание многих в дальнейшем особенно не рисковать заработанным, а как можно скорее доставить содержимое сундучков и холщовых мешочков по домам. Тем более адмирал Гонсалес еще пребывал в Гаване. Туда и поспешил «Андрес II», однако вице-адмирал Гомес уже находился в этом порту, и адмирал в ближайшие дни намеревался отплыть в Веракрус. Де ла Крус же решил дать экипажу пятидневный отдых. Он, Хорхе, нотариус Антонио и Бартоло на первом же дилижансе отправились в Тринидад. Их неожиданному приезду в начале марта 1711 года были безмерно рады все домашние. Андрес узнал отца и не отходил от него ни на шаг, несмотря на то что Андресу очень понравились всякие диковинные игрушки, привезенные ему Бартоло. Иннес Мария уже начинала говорить и, вызывая естественную ревность матери, которая, само собою разумеется, не порождала ссор, с большей радостью лезла на руки, чтобы поласкаться к донье Кончите, которую Андрес называл не иначе как «моя милая бабушка». Успех, который стал крупным, сильным и красивым псом, позволял Андресу забавляться с ним, мальчику даже нравилось ездить на нем верхом.

По пути обратно в Веракрус, неподалеку от острова Аренас, «Андрес II» встретил бригантину в двадцать шесть пушек под голландским флагом. На приказ лечь в дрейф и сдаться испанскому корсару капитан бригантины, который, вместо обычного, кратчайшего пути к Флоридскому проливу, взял курс резко на север, полагая таким образом избежать нежелательных встреч, ответил огнем своих пушек. Бригантина была доверху нагружена стволами и сама по себе весьма неповоротлива, однако фрегат, без риска получить повреждения, никак не мог подойти к бригантине, чтобы взять ее на абордаж. Канониры и капитан ее оказались опытными мастерами своего дела. Де ла Крус же, в связи с предстоявшими рейдами совместно с Эскадрой Наветренных Островов во главе с адмиралом Гонсалесом, не решался рисковать. Потому он отдал приказ Меркурию пустить бригантину на дно. Она получила ряд пробоин, перевернулась, но не тонула. Добрая Душа поднял с воды всех голландцев, оставшихся в живых, но де ла Крус не знал, что же делать дальше с набитой «кругляком» бригантиной. Выручил тяжелый галеон, шедший из Флориды в Веракрус. Он взял разбитое судно, как огромную деревяшку, на буксир и поволок ее в залив Веракруса. Там бывшую бригантину посадили на мель, разгрузили и разобрали.

Адмирал Гонсалес, проявляя явное неуважение к вице-адмиралу Гомесу, все же поручил ему руководить проведением операции по ликвидации баз английских пиратов на острове Трис, что находился напротив Лагуны-де-Терминос. Под начало вице-адмирала были отданы два боевых корабля и в придачу фрегат корсара «Андрес II».

Гомес оказался не только неудачливым картежником, но и никудышным морским офицером. Не имея представления, какими силами могли располагать английские пираты, базировавшиеся на острове Трис, Гомес и не попытался собрать необходимую информацию у местных властей. Он решил с ходу атаковать пиратскую базу и нарвался на жесткое сопротивление целой эскадры. Навстречу испанцам вышли три английских фрегата в тридцать шесть, тридцать две и двадцать восемь пушек, более полудюжины бригантин и всевозможные вспомогательные суда. Бартоло обратил внимание Педро, что Успех в предчувствии сражения не лает, как обычно, а подвывает.

Вместо того чтобы, как флагман, командовать сражением, Гомес, скорее всего желая стать героем и снять с себя срам за утрату галеона, выдвинул вперед свой фрегат «Колокольный Звон». При этом он не учел важное обстоятельство, что ветер явно заходил уклоняясь к носу, что не позволило фрегату должным образом развернуться, чтобы открыть огонь всеми орудиями своего борта. Пираты потому и сосредоточили свой огонь на фрегате Гомеса. Одно из ядер угодило именно в правую часть мостика, где находился вице-адмирал, и его не стало. Потеряв управление сражением, «Колокольный Звон» и остальные суда отошли, и де ла Крус предложил обсудить план дальнейших действий в порту Коатцакоалькос. Там, на сборе старших офицеров, первым предложением было вернуться в Веракрус за подмогой. Разумное увещевание корсара Педро де ла Круса, к счастью, взяло верх: пираты, понимая ситуацию, воспользуются временем и сменят место базы. Более того, де ла Крус настоял на проведении атаки на форт с тыла. Прежде, высадив десант на севере острова, атаковать форт на рассвете со стороны леса. Часть экипажей, вероятнее всего, сойдет с кораблей, чтобы оказать помощь товарищам. Тут только в действие и должны будут вступить испанские корабли. К ним присоединился стоявший в порту французский фрегат в полсотни пушек «Св. Роза» под началом капитана Шарпака. Флагманом был избран де ла Крус. Губернатор Коатцакоалькоса, хорошо знавший и уважавший корсара, выделил плавсредства, на которые посадил всех имевшихся у него солдат во главе с капитаном. Этим отрядом де ла Крус назначил командовать опытного в деле ночных атак Санчеса.

План превосходно удался, и без больших потерь были захвачены двадцать три судна, в том числе фрегаты «Стаффорд» и «Анна», уже полностью груженные кампешевым деревом и готовые отплыть в Лондон, и восемь бригантин. Третьему фрегату удалось выйти из боя и уйти. Плененными оказались пятьсот семь англичан и сто сорок два негра, рубщиков леса.

В Веракрусе прежде никогда не видели таких трофеев. Адмирал Гонсалес вновь сочинил хвалебное письмо в морское министерство Испании, превознося способности, знание и смелость корсара Педро де ла Круса. Понимая, сколь может де ла Крус быть полезным в деле продолжения борьбы с засильем английских и голландских пиратов, хозяйничавших по берегам рек испанского Юкатана, адмирал организовал поход своей эскадры и пригласил де ла Круса присоединиться к ней.

В течение июня-сентября 1711 года Эскадра Наветренных Островов, в составе семи боевых единиц, тщательно обследовала берега более пятнадцати больших и малых рек, впадавших в Мексиканский залив, и не столько брала в плен, сколько физически уничтожала орудовавших там грабителей леса. Была разрушена и сожжена дотла база английских пиратов и на берегу реки Белиз.

Де ла Крус и члены его экипажа познакомились с необычайными достопримечательностями древней культуры индейцев майя, повидали их неповторимые пирамиды, побывали в крупных городах Мерида и Кампече. Первый, основанный в 1542 году, который затем станет столицей Юкатана, поразил всех прежде всего изумительными по красоте собором и дворцом основателя города, завоевателя Монтехо. Фасад дворца Монтехо до сих пор является исключительной исторической ценностью. Выполнен он был с блеском в стиле «платереско» — декоративной манере испанских серебряных дел мастеров XVI века. В городе Кампече, основанном в 1541 году, всем запомнился кафедральный собор, отстроенный в вычурном барочном стиле.

По возвращении Эскадры Наветренных Островов в Веракрус отважных моряков ждала приятная новость. Король Филипп V всерьез решил положить конец грабежу англичанами и голландцами его заокеанских земель. Из Кадиса вышли курсом в Вест-Индию девять новейших кораблей. Во главе их значились многопушечный линейный корабль «Непорочное Зачатие» в полторы тысячи тонн водоизмещения и с экипажем в тысячу человек; «Святая Троица» в тысячу шестьсот тонн водоизмещения и с экипажем в тысячу сто человек и «Св. Франсиск» в тысячу двести тонн водоизмещения. В то время как наилучшие пиратские Корабли лишь редко превышали шестьсот тонн водоизмещения. При этом Филипп V распорядился никого не брать в плен, а судить на месте и казнить на виселице. Эта новость дошла до слуха пиратов прежде, чем до Вест-Индии доплыла столь грозная королевская флотилия, и пираты вместе с рубщиками леса в панике бежали кто куда, значительно очистив Карибское море, Мексиканский и Дарьенский (Колумбия и Панама) заливы. Ситуация сложилась такой, что даже губернатор Ямайки объявил остров свободным от пиратов. Однако не все были в состоянии бросить столь привычное и доходное занятие. Потому многие и подались в английские порты Северной Америки.

Наиболее известными из них по-прежнему были Джон Куэлч, Эдвард Лоу, Уильям Луис, Бартоломей Роберте и Эдвард Тич по прозвищу Чернобородый, которому особенно потворствовал губернатор Багамских островов. Однако они никак не шли в сравнение с пиратами прошлого века. Действовали в одиночку, богатые города и поселения не грабили, от крупных испанских судов старались уходить. Промышляли больше контрабандой, смело нападали лишь на малые, незащищенные суда. Верно — и испанский народ так считает — что голь на выдумки хитра. Наибольший след в истории из таких «выдумщиков» оставил по себе капитан Уильям Кидд. Многие из бывших карибских пиратов принялись пересекать Атлантику и обирать полные дорогих товаров торговые суда в водах Африки и Азии и сбывать награбленное добро в баснословно быстро растущих английских городах Северной Америки.

На пути домой, в Тринидад, оставив уже позади мыс Сан-Антонио, «Андрес II» повстречал три рыбачьих одномачтовых баркаса. Рыбаки их промышляли ловлей акул. Кто-то узнал фрегат корсара, и с баркасов дали понять, что желают с ним переговорить. Оказалось, что неделю назад, чтобы пополнить свои съестные запасы черепаховым мясом, они хотели было зайти в заливчик небольшого островка, находившегося неподалеку от Кайман-Брака, одного из трех Каймановых островов. Однако вовремя увидели, что на пляже заливчика лежит корабль, который килюют. «Раз килюют в этом месте, — сказал старший из рыбаков, — значит, это пираты».

Де ла Крус поблагодарил и изменил курс. На подходе к заливчику Педро, неожиданно для самого себя, залюбовался буйной растительностью. Она, омытая ночным дождем, сплошь покрывавшая каменистую почву, сверкала на солнце сочными изумрудными красками. Кое-где среди сплошной зеленой стены проглядывали обширные поляны. На них возвышались, как верные сторожевые, головы бутылочных пальм, зонтичные шапки акаций, плотные кроны анона, небольшие, со скудной листвой, но толстой и колючей корой деревца кротона. Все это густо прикрывал обильный подлесок из вечнозеленого испанского дрока, мимоз, молочая, кактусов, алоэ и «ковыля.

Как только Добрая Душа увидел стоявший уже на якоре корабль, на который с берега завозили артиллерийские орудия, тут и заявил:

— Старый английский пират Джон Пикард, прозванный за глаза пиратской братией Мокрый Порох. Прежде плавал на бриге «Ласточка». Теперь вижу фрегат «Ласточку».

— Да, и не менее сорока пушек, — добавил Меркурий.

— Капитан толковый. Раньше не пил, не играл в карты. Запрещал и членам экипажа. Колоды карт и игральные кости, обнаруженные им на борту, выбрасывал в море. Тех, кто нарушал это правило, наказывал.

— И все-таки пират, — сказал де ла Крус и приказал: — Поднять флаги: «Не оказывать сопротивления!», «Оружие сложить на берегу!».

Ближе к вечеру под наблюдением и при помощи корсаров последние орудия были подняты и установлены на свои места, личное вооружение и порох свезены на борт «Андреса II», наиболее строптивые пираты загнаны в трюмы. Хорхе и Аугустин с частью матросов переместились на «Ласточку». Решено было переночевать в заливчике и на рассвете отправиться в Сантьяго.

В разговоре один на один Педро поинтересовался у уже достаточно пожилого Пикарда, почему собратья прозвали его именно Мокрым Порохом. Пикард прежде всего сообщил, что килевал фрегат, с тем чтобы уйти в Лондон и покончить с пиратством. Затем поведал о том, что с детства страдал недугом недержания мочи по ночам. С возрастом, однако, как это обычно бывает, эта хворь не прошла. Скрыть ее от моряков не было возможности.

Утром — берега острова Кайман-Брак были видны без подзорной трубы — де ла Крус приказал спустить с «Ласточки» лодку. Усадил в нее Джона Пикарда с его личным сундучком, лекаря и двух отобранных английским капитаном матросов и пожелал Пикарду счастливо добраться до Лондона.

 

Глава 7

ГОДИНА БЕДСТВИЙ И УТРАТ

Невероятно нежное чувство охватило душу Педро, когда он увидел на пристани Каталину, Андреса и маленькую Иннес. Сердце готово было вырваться наружу, чтобы немедля долететь до его любимых. В первую минуту встречи ни у него, ни у Каталины не находилось нужных слов. Ликовал Андрес, который отплясывал на досках пристани одному ему известный танец. Успех не успокоился, пока по-своему не расцеловал Каталину и детей.

Донья Кончита, встретив своего Хорхе, подошла поприветствовать и Педро и тихо сказала ему:

— Слава богу! И постарайтесь теперь, умоляю вас, задержаться здесь как можно дольше! Педро, жизнь ведь очень коротка!

Педро еще на подходе к Тринидаду решил, что на этот раз он задержится в городе на несколько месяцев. Потому, распустив на отдых, что называется, «иноземную» часть экипажа до наступления Нового, 1712 года, Педро прежде всего принялся оказывать помощь Каталине в ведении хозяйства их большого ранчо. Необходимо было поднять племенной уровень скота, обновить семенной фонд табачных плантаций, проверить, честно ли ведут себя администраторы, навести порядок с поступлением денег в кассу дома. Оказалось, что двое из пяти администраторов жульничали, присваивали себе часть хозяйских денег.

Губернатор высказал глубокую благодарность Педро де ла Крусу, который, когда узнал, что город собирает средства на постройку больницы на двадцать коек, внес в городскую кассу солидную сумму денег.

Потом начались поездки на лошади с Андресом, общие походы в горы, выезды на экскурсии. Сильнейшее впечатление на Андреса произвел спуск в подземную пещеру «Ла-Маравильоса» — «Чудесная», где он, при свете факелов увидев множество причудливых сталактитов и сталагмитов, вначале испугался:

— Папа, это чужие люди. Они нас съедят! Уходим скорее!

Когда отец и мать объяснили сыну суть этого природного явления, Андрес принялся делать смешные сравнения с тем, что он уже познал в жизни.

Отец водил сына — и не раз — на окраины города, где проживал простой люд, но где нежные женские руки — мужчинам это так не удавалось — плели из мясистых сложных пальчатых листьев редчайшей пальмы жарей несравненные сомбреро. Эти пальмы по своим особым законам природы произрастают лишь в отдельных районах Кубы и Пуэрто-Рико, а сомбреро из соломки жарея и до сих пор считаются лучшими в мире. Поскольку Педро обнаружил махинации администратора, который скупал сомбреро из жарея по дешевке, отвозил партии в Гавану и там продавал их по цене, которую не сообщал Каталине, Педро уволил администратора и повысил, к радости тружениц, закупочную стоимость продукта их труда. Бартоло не уставал изобретать и сооружать Андресу замысловатые игрушки и стал его лучшим другом. Иннес, которая смешно радовалась тому, что с каждым новым днем произносила вслух все новые слова, настойчиво бегала за Андресом и стремилась во всем ему подражать.

В середине декабря Каталина, нежно прижавшись к мужу и трижды расцеловав его, с радостью сообщила Педро, что у них будет прибавление в семействе. В честь такого события Педро подарил жене бриллиантовую брошь.

Рождество Христово и Новый год отмечали в доме всеми уважаемого в городе отважного корсара. Стол на сто пятьдесят кувертов был установлен, как и в день их свадьбы, посередине бульвара, примыкавшего к дому.

Педро впервые в жизни испытывал неведомое ему до того счастье семейной жизни. Однако в действительности, к сожалению, жизнь человеку дана совсем не для этого.

В конце января 1712 года губернатор Тринидада вручил Педро де ла Крусу пакет с пятью сургучными печатями генерал-губернатора Кубы. Этот последний настойчиво рекомендовал корсару совершить поход и обследовать юг Карибского моря, особенно район Пуэрто-Рико и Бермудских островов, где английские пираты продолжали обирать торговые испанские суда и беззастенчиво грабить мелкие испанские поселения.

Как только все члены экипажа вернулись на борт «Андреса II» после рождественских праздников, встречи Нового года и положенного отдыха, де ла Крус, не без чувства неловкости в душе, сообщил Каталине о предстоящем отплытии. Для себя он твердо решил и, прощаясь, сообщил об этом жене:

— Проплаваю еще до того, как у нас появится третий ребенок. Затем подам прошение королю об отставке. Пиратство идет на убыль. Тебе одной тяжело вести большое хозяйство. Тем более что у нас уже будет трое детей. А мы останавливаться не станем. Да? Ты согласна. Я долг гражданина перед страной уже более чем выполнил. Буду вечно рядом с тобой, моя любимая, и рядом с детьми.

— Исполнить долг стоит больше, чем совершить героический поступок. Так любил говорить мой покойный отец. И поэтому я горжусь тобой, Педро. А знаешь, самый мой дорогой на свете, это может показаться странным, но чем меньше я тебя вижу, тем крепче люблю. Еще сильнее стану любить, когда мы постоянно будем рядом, вместе с нашими детьми!

— Мужчина не должен иметь иного предназначения, чем быть мужчиной. Очень скоро мы будем все время вместе. И счастливы оба!

Добрая Душа, как обычно, внимательно следил за подъемом гюйса, который совершается ежедневно во время склянок в восемь утра одновременно с подъемом кормового флага и опускается с заходом солнца. Гюйс поднимается на носу корабля и когда он стоит на якоре. В тот же день «Андрес II» не имел нужды использовать свои якоря. Еще с прошлой ночи было ясно, что так и будет, а утром все увидели так называемое «белое спокойствие», когда совершенно нет ветра и море становится сверкающей лучами солнца гладью из стали. Ситуация, при которой, как бы того ни желал капитан, он не мог передвинуть свой корабль ни на метр вперед. Запасливые матросы позабрасывали свои удочки за борт, с тем чтобы кок мог подать к обеду свежезажаренную рыбу. Лишь отведав ее, команда, которая заступила на вахту, смогла заняться парусами. Ветер усилился только ближе к вечеру, и фрегат пошел правым галсом курсом галфвинд. Судно имело полветра, то есть слабый ветер дул прямо в борт. Ни у кого на корабле не было хорошего настроения, потому как в такую погоду вряд ли можно было надеяться встретить в море кого-либо.

Педро и Хорхе гуляли по палубе и вели разговор о последних успехах французских кораблестроителей.

— Англичане же нынче увлекаются оснащением кораблей артиллерией, — сообщил Хорхе. — Это, однако, утяжеляет военные морские суда, они теряют ход и маневренность. Голландцы и французы в этом деле оказались куда умнее. Еще четверть века назад англичане захватили в плен у французов линейный корабль, превосходный «Мавр». Шестьдесят орудий разного калибра. Высокая скорость. Однако до сих пор английский флот не имеет лучшего корабля, чем переименованный ими «Мавр».

Зазвенел колокольчик кока, и мимо прошел Бартоло, который подразнил Успеха едой и повел его в капитанскую каюту.

Рулевому, человеку в жизни опытному, который вел фрегат, ориентируясь по звездам, не под силу было понять — в Бога он не верил, — что это за великая такая сила, которая гасит звезды, убирая их с небосвода. А мог бы и сказать самому себе: «Да это ведь Солнце — начало всех начал и конец всех концов!» Оно еще не взошло из-за горизонта, но уже оповещало: «Вот сейчас поднимусь и означу для всех и всего на свете начало нового дня. И только упорный труд и разум человека будут способствовать его успехам и процветанию».

В ожидании уже более недели встречи с пиратами Хорхе, Аугустин, Медико и Антонио Идальго, стоя на баке, вели меж собою разговор.

— Я не перестаю восхищаться нашим капитаном. Отношусь к нему с глубочайшим уважением. — Старший помощник Хорхе сделал паузу, как бы желая придать большее значение только что сказанному. — Это даже не просто уважение, а глубокое почитание.

— А с чего оно у вас появилось? — подзадорил Медико. — Скажите нам.

— Он не просто непревзойденный моряк, способный выжать из корабля все, что тот может дать. Человек с широкими знаниями, острым умом. Обладает характером, который позволяет ему в самых сложных ситуациях подчинять себе массы людей, при этом ведя их на благие дела. Силой воли или добром внушать уважение. Не боязнь или страх, а именно послушание по своей охоте. Он в состоянии быть убедительно категоричным и непоколебимым. Часто поражения приходят из-за отсутствия у капитана именно этих качеств. И в то же самое время он справедлив и внимателен к каждому члену экипажа. Для него самый неважный матрос — человек.

— Извините, Хорхе, но это даже странно, что англичанин так может рассуждать, — заметил Аугустин.

— Вам, милый сеньор песенник, не везло. Вы до сей поры встречались не с теми англичанами. Извините, но среди испанцев тоже есть хорошие…

— Не надо вообще о людях! — остановил Медико. — Что вы еще скажете конкретного о нашем славном капитане? Я к людям его внешности относился с осторожностью, но стоило ему заговорить со мной, и я пошел за ним.

— Он очень внимателен к мнению других, однако, когда принял решение, — непоколебим! Содержит корабль в идеальном порядке и беспрекословно блюдет дисциплину. Он был бы превосходным капитаном и на любом пиратском судне.

— Хорхе, о чем вы? Только, ради бога, никогда не говорите это де ла Крусу, — посоветовал королевский нотариус.

— А он бы меня правильно понял. Не сомневаюсь. Как и пи на минуту не беру под сомнение, что любой пиратский экипаж выбрал бы нашего де ла Круса своим капитаном, притом единогласно. И они пошли бы за ним в огонь и в воду. А он со временем сделал бы их порядочными людьми!

— Вы опять о людях! — Медико взволновался. — Если идти по линии ваших альтруистических посылок, то выходит, что следует отобрать таких, как наш Педро, и только им позволить увеличивать народонаселение. От таких, как он, появятся подобные ему добропорядочные, умные люди, лишенные пагубных наклонностей, низких инстинктов и прочего, что делает большинство людей не очень-то отвечающими тому, чем в действительности должен быть человек.

— Да!

— Нет! Природа давно доказала обратное. Просто в жизни людей следует установить новый порядок, новую систему жизни, чтобы такие, как Педро де ла Крус, и только они возглавляли бы не морские экипажи, в большей степени оторванные от жизни на земле, а составляли бы костяк власти государств! Такая власть только и могла бы из каждого человека выпестовать порядочное, честное, разумное существо, а не то, что мы имеем сегодня на планете. Человек ущербен, предрасположен к лени, к порокам!

— Да, вы совершенно правы! Такие люди, как наш капитан, могут поставить на ноги кого угодно! — Хорхе был доволен собой. — Человек по своей природе — вы все это должны знать — легковерный и недоверчивый, робкий, застенчивый и в тоже время удалой, внушающий страх, отчаянный, безрассудный. Ему с детства необходимы достойные примеры!

— И я не сомневаюсь, — добавил Аугустин. — Вполне согласен с Хорхе.

— Поставить-то он сможет любого, а вот скажите, всякий ли найдет в себе силы одолеть самого себя? — спросил Медико. — Главное дело, однако, в том, что на путь истины прежде всего следует начинать ставить родителей.

— Это верно. Не у всех есть способности. Медико прав. Но и прав наш капитан, который говорит, что каждый может — надо только победить врожденную лень души и тела — продвинуться вперед. И тогда он думать должен не столько о себе, сколько о благополучии своих детей. Это священно!

— И близких тоже, — высказал свое мнение Антонио Игнасио.

— Вижу корабль! — до бака и до мостика донесся голос марсового. — Скорее всего, это бриг. На грот-мачте — красный флаг. На бизани — английский! Похоже, увидел нас и уходит.

Де ла Крус, который гулял с Успехом на юте и услышал его рычание, немедленно поднялся на мостик, рассмотрел встречный корабль в подзорную трубу, взял рупор, добавил парусов и поставил все кливера. Да и ветер, дувший в корму, чуть усилился, и «Андрес II» стал приближаться к пирату, который уже развернулся со скоростью не менее восьми узлов.

Не прошло и получаса, как появились флаги на мачтах фрегата и как Меркурий услышал приказ капитана произвести выстрел из угонной пушки, что. означало требование удиравшему бригу лечь в дрейф. Капитан его и не думал сдаваться, однако и не желал вступать в сражение. Все на фрегате, уже готовые к бою, диву давались тому, на что мог рассчитывать капитан пиратов.

Де ла Крус, убедившись в том, что все члены команды и абордажная партия Санчеса уже пребывали на положенных местах, решительно повел фрегат на абордаж, а Хорхе предупредил:

— Гляди Педро, он может хитрить. Подпустит нас и внезапно осыплет ядрами орудий всего борта.

— С нами Посейдон! Верю в удачу!

— Я с тобою, Педро! — заверил Хорхе.

Действительно, так оно и есть — «вера горами двигает». И Хорхе не успел вспомнить и прочесть про себя священный текст из Матфея: «… если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: „перейди отсюда туда“, и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас», как весь левый борт брига озарился огнем. Расстояние между кораблями было не более кабельтова, но то ли артиллеристы брига ошиблись в расчете скорости фрегата, то ли внезапно большая волна ударила в их борт, и они не рассчитали свой прицел, — залп, произведенный ими, не причинил никакого вреда «Андресу II». Еще минута — и на борт пиратского судна полетели абордажные крючья, а палубу его с готовыми сражаться пиратами осыпал град ружейных пуль.

С брига ответили разрозненной ружейной пальбой, и одна из пуль пролетела ровно посередине между Педро и Хорхе и врезалась в бревно надстройки. Рулевой, услышавший свист, нагнулся и перекрестился. У обоих же друзей одновременно перехватило дыхание, однако в это время наиболее ловкие бойцы партии бравого Санчеса, как и он сам, уже разили пиратов пистолетными выстрелами и тяжелыми абордажными саблями. Жаркая схватка не длилась и четверти часа. Преимущество в количестве и умении сражаться врукопашную явно было на стороне корсаров.

Добрая Душа со своей особой командой уже собирал оружие, брошенное сдавшимися пиратами, и загонял их на бак под охрану людей Санчеса, когда де ла Крус и Бартоло появились на шканцах брига. Им предстояло обезоружить его капитана. Тут они и услышали, казалось бы, радостный, но в тоже время и грозный крик старшего боцмана:

— Лопни мои глаза, если это не он! Сукин сын! Счастливчик! Капитан, вас ждет приятная встреча. Этот голубчик вновь на крючке!

Аугустин и Меркурий с саблями в руках подталкивали к де ла Крусу капитана брига, которым, как мало кто мог себе вообразить, оказался собственной персоной Кристофер Муди. На этот раз он был разодет, что называется, с иголочки. Шелковый камзол синего цвета с петлицами, обтянутыми золотой нитью, кожаные шаровары, модные, с блестящими бляшками, туфли на высоких каблуках и новая фетровая шляпа с красным страусовым пером. Пистолеты у него были взяты, но шпагу он должен был, по ритуалу, сам вручить капитану-победителю.

— Да, это хорошая встреча! Вижу, разбогатели, мистер Муди. Разодеты, словно кавалер Вестминстерского двора.

— В этом мире бедны лишь ленивые. Скучают одни слабоумные, ожидая развлечения на том свете, — похоже было, что Муди улыбался.

Де ла Крусу показалось, что Муди нагл, потому как верит в свою судьбу.

— Наглых, как правило, бьют! Вы это знаете?

— Не читайте мне нравоучений! Я не мальчишка! Я из знатной семьи! — Муди захлебывался от слов, слюни летели у него изо рта.

— Не кричите! Я слышу превосходно. Несмотря на то что за свою жизнь вдоволь наслушался всякого вранья, — оповестил де ла Крус.

Муди внезапно смяк, съежился. Какая-то явно неприятная для него мысль овладела его сознанием. Он долго шевелил губами, как бы репетируя то, что намеревался сказать вслух.

— У меня есть, не на борту, большие деньги! Хватит вам и всем членам вашего экипажа. Давайте?

— Я понимаю, — Педро почувствовал, что англичанин желает восстановить экипаж против своего капитана, — что вы сейчас готовы отдать весь груз ваших панталон, лишь бы остаться в живых. И продлить свое время. Однако увы! Я сейчас убью вас! Защищайтесь!

Видя, что у него остался один лишь шанс сохранить свою жизнь — убив корсара, Муди сбросил шляпу, камзол, выхватил шпагу, взял стойку, отсалютовал и мгновенно бросился в атаку. Он действовал разумно. Если перед ним опытный фехтовальщик, то взять его можно было только в первые секунды атаки, пока он еще не распознал, что представляет собой его противник. Удары Муди производил с такими остервенением и быстротой, что де ла Курус вынужден был отступить на два шага. Скрежет клинков звучал зловеще. Англичанин фехтовал замечательно. Его атаки следовали одна за другой. Однако всякий раз капитан корсаров встречал их достойными защитами, и Муди вскоре понял, что выдыхается, а его противник — искусный мастер. Де ла Крус же продолжал защищаться и лишь изредка атаковал, явно ожидая, когда сознание капитана Муди охватит мысль, что смерть со своей косою уже витает над его головой.

Вокруг, старательно прижимаясь к бортам, стояли вооруженные корсары и обезоруженные старший помощник Муди с его боцманом и шкипером. Капитан пиратов, получив легкий укол в плечо, взревел и вновь бросился в атаку, но это уже был не тот Муди, который начинал бой. Бледность лица его подтверждала, что он обуян страхом. Потому и стал допускать ошибки и в атаках, и в защите. Принялся сквернословить. Воспользовавшись одной из оплошностей Муди, Педро вложил вес своего тела в силу удара шпаги и пронзил ее острием грудь соперника. Тот свалился на палубу, как брошенный куль. Педро выдернул свою шпагу, отер ее конец о шелковый камзол того, чье время, чьи часы жизни остановились. Боцман пиратов подошел к некогда своему капитану. Поднял его руку и отпустил. Она упала, как нечто никчемное.

Тут все увидели, как со стороны бака к грот-мачте идут два пирата в сопровождении Санчеса. Матросы, ни слова не говоря, подняли на руки своего бывшего капитана, поднесли его к борту и с силой швырнули тело в волны, которые волновались — правда, совсем по другой причине. Никаких положенных почестей — одно презрение даже от своих бывших подчиненных.

Сдав пиратов и их бриг губернатору Санто-Доминго, де ла Крус направил свой фрегат в сторону Наветренных и Подветренных островов. Ветер крепчал, погода с приближением вечера явно портилась, когда уже неподалеку от острова Барбуда марсовый доложил, что впереди идет небольшой фрегат без опознавательных знаков. На мостике появился Добрая Душа, который вскоре в подзорную трубу разглядел надпись на корме чужого фрегата: «Бостон» — и тут же с твердостью заявил:

— Сын в прошлом грозного пирата Кеннеди! Вальтер Кеннеди — Ясновидец, американский англичанин. Промышляет тем же, чем прежде промышлял его отец! Хитрый, как лиса! Дьявол!

Фрегат пирата, естественно, не пожелал ложиться в дрейф и сдаваться корсару. Как только «Андрес II» приблизился к «Бостону» на пушечный выстрел, с пиратского корабля открыли огонь. Канониры его стреляли довольно точно, и де ла Крус принялся сокращать расстояние между судами путем ловких маневров, благо «Андрес II» был куда более поворотливым, ходким, чем его противник. Бой длился уже более часа, «Андрес II» имел повреждения, и тогда Педро решился.

— Меркурий! — громко приказал с мостика де ла Крус. — На дно его! В рыбье царство! Больше никогда и никому не станет угрожать и не будет страшен! В преисподнюю! Так следует поступать всегда с теми, кто утрачивает истинный смысл жизни человека на земле!

Фрегат пирата как раз оказался превосходной целью для удара по нему всеми орудиями штирборта, поскольку «Бостон» не успел еще развернуться. Залп был дружен, прицел — точным. В воздух полетели доски, люди, обломки рей и ошметки парусов, а бак-борт «Бостона» превратился в гигантское решето, через которое у ватерлинии тут же в трюмы устремилась вода. Это было последним, что ясно виделось с борта «Андреса II», поскольку ночь наступила быстро, как это обычно и происходит в тропиках.

Когда из воды подняли на борт «Андреса II» последнего из оставшихся в живых пиратов, выяснилось, что капитану «Бостона», Вальтеру Кеннеди, с наступлением сумерек, буквально за пару минут до ухода «Бостона» под воду, удалось уйти на лодке. Этот изворотливый пройдоха в 1721 году все же был схвачен, судим в Англии и повешен. Последними словами его были: «Я стал пиратом, потому что был в полной мере свободен и потому, что они выбирали капитана поистине лучшего среди самих себя. Того, кто по-настоящему способен им быть и руководить другими. И капитан, особенно во время сражений, командовал абсолютно без какого-либо контроля над собой. Однако, если он оказывался негодным, экипаж вправе был лишить его звания капитана, избрать другого и доверить свои жизни иному, более толковому моряку. Да, для многих это было справедливо и привлекательно. Но так пираты жили два десятилетия тому назад. Все это уже ушло в историю. Большинство капитанов пиратских кораблей начала восемнадцатого века не иначе как деспоты».

Уже на самом подходе к Пуэрто-Рико «Андрес II» повстречал испанское сторожевое судно. Капитан его — он не был в силах сдержать слез — рассказал, что всего неделю назад четыре небольших пиратских корабля, скорее всего американские пираты, захватили сторожевой бриг, капитаном которого был его любимый младший брат.

— Дело произошло напротив Акульего мыса. По сути дела, бриг являлся военным трофеем, а его экипаж — военнопленными. К ним и следовало относиться по законам военного времени. Однако, к несчастью, один из кораблей принадлежал контрабандистам с Ямайки, которым бриг моего брата мешал заниматься подпольной торговлей. Эти с Ямайки сумели уговорить американских пиратов, и шестьдесят три члена экипажа были повешены.

Де ла Крус ничего не ответил и нервно зашагал по палубе взад и вперед.

— Мы обязательно бы вступили с ними в бой, будь мы рядом, — заверил Хорхе. — И накажем их, коль повстречаем! Обязательно! Их ждет достойная кара. Всякое безнаказанное преступление порождает многочисленные новые.

— Но как освободить моего брата Матео Луке? Варвары посадили его в клеть и возят по Ямайке в усладу черни. У нашей матери отнялись ноги. Жена брата не знает, как дальше жить! А у них шестеро детей!

— Обещаю, — решительно начал де ла Крус, — как только захвачу первого же капитана из пиратов, обменяю его на вашего брата! Их дикий, действительно достойный варваров, поступок ясно доказывает насколько сегодня Ямайка и ее власти недалеко ушли от времен и проделок Генри Моргана. И разум вложить в их головы можно только силой.

Пока де ла Крусу удалось потопить в бою пиратский бриг «Королева Анна», захватить и обменять его капитана по прозвищу Полный Парус на пуэрториканского капитана Матео Луке, генерал Корнехо на девяти кораблях из эскадры Наветренных островов, с погруженною на них тысячей солдат, в отместку разрушил дотла, — «сгладил с землей», как говорил генерал, — английскую колонию Нью-Провиденс на Багамских островах. Разрушить-то разрушил, однако порт и город очень быстро поднялись из пепла.

С приближением ночи бриз перешел в крепкий ветер, и Хорхе убрал не только кливера, но и ряд верхних парусов. Неровный полет кричавших чаек явно предвещал наступление непогоды. В подобных случаях перламутровое сияние луны, отрывавшейся от еще чистого горизонта, щедро серебрило дорожку к борту корабля. Однако это не могло длиться долго. Поднимавшиеся волны ломали путь к неведомому, таинственному ночному светилу.

На мостик поднялся Добрая Душа. То ли ему показалось что-то не то в выражении лица старшего помощника, то ли ради того, чтобы что-либо сказать, он произнес:

— Мы с нашим капитаном выдержим любой из самых страшных штормов!

— Скептицизм есть совокупность свойств, присущая лентяям. Я к ним не отношусь, — спокойно сообщил Хорхе.

— Я обожаю нашего капитана всеми гафелями моего сердца!

— Объясняться в любви, Добрая Душа, лучше всего ее предмету. Я люблю Педро не меньше, чем ты. И верю, что любовь есть оправданное рабство.

Конечно, в этом конкретном случае не могло быть и речи о том, что сто лет спустя заявит великий лирический поэт Италии Уго Фосколо: «Любовь обещает счастье, но приносит нам боль». Поэт, конечно же, имел в виду любовь между мужчиной и женщиной. А чувства тех трех мужчин скрепляла дружба. Над головами каждого в любую минуту могла появиться Костлявая с мечом в руках.

Так, собственно, и произошло через сутки после того, как шторм ушел на север. Все, кто нес вахту, разом услышали тревожный голос марсового:

— Впереди фрегат! Несет красный вымпел! На всех парусах идет на нас! Расстояние шесть-семь кабельтовых!

Успех громко залаял, и де ла Крус, моментально появившийся на мостике, отдал команду:

— Свистать всех наверх! По местам стоять! К бою изготовиться!

Добрая Душа отсвистал свое и поспешил на мостик, к подзорной трубе.

— По наглости это может быть только отчаянный рыцарь наживы Эдвард Тич Чернобородый на своем бриге «Аве Мария». Однако перед нами фрегат.

— Но он мог сменить корабль, — заметил Педро.

— И все же рискованно начинать бой в плотном окружении рифов.

— Однако, если это Чернобородый, второго такого случая может и не представиться, — заявил де ла Крус. — Я давно ищу с ним встречи.

— Чернобородый из-за своих безжалостных, свирепых, явно садистских проделок не сходит с языка жителей всех испанских поселений Вест-Индии. Он для них — вызывающий ужас выходец из ада, — сказал Хорхе. — Надо бы его наказать! И как следует!

Эдвард Тич Чернобородый, родом из Бристоля, прежде носил фамилию Драммонд. Поначалу был корсаром, а потом решил, что это занятие приносит ему малый доход, и стал пиратом. Ему потворствовал мэр Нью-Провиденса. Когда порт и город были разрушены испанским генералом Корнехо, Чернобородый стал действовать, имея своими базами порт Нассо и остров Большой Кайман. Он отбил у английского корсара новый фрегат и назвал его «Месть за „Королеву Анну“. Собственно, Чернобородый искал возможность свести счеты с корсаром Педро де ла Крусом.

При личной встрече с этим пиратом, прежде чем на себя обращала внимание его пышная, кокетливо подстриженная смоляная борода, надолго запоминались длинные, могучие, как у гориллы, руки и тяжелые, как у слона, ноги. Обильная, густая борода была предметом особой гордости Тича Чернобородого, отличавшегося жестоким и, как многие говорили, «кровавым» характером. Он часто украшал свою бороду цветными ленточками. Одно упоминание его имени действительно наводило панический страх на любого испанского поселенца в Вест-Индии. Этот английский пират не уставал придумывать самые изощренные пытки. Чаще всего он сам лично применял их к захваченным испанцам, которых затем обычно не оставлял в живых. Его неприязнь к испанцам носила патологический характер.

Де ла Крус хорошо знал о разных причудах, а точнее, дурачествах Чернобородого, которые он выкидывал, когда понимал, что перед ним жертва — корабль и экипаж — слабее, чем его фрегат и ватага головорезов. Во многих случаях его выдумки производили ожидаемый им эффект. От страха несчастные теряли способность к сопротивлению. Излюбленным приемом Тича был «дьявол во плоти», как его называли сами пираты. Прежде чем взять жертву на абордаж и начать сражение, Чернобородый запихивал в специально взъерошенные волосы головы и бороды длинные, уже запаленные фигурные свечи. Изготавливали их из пеньки, смоченной в растворе извести и селитры. Они медленно горели и отчаянно дымили. Сознательно изорванная одежда, дикие выкрики, пересыпанные нецензурными словами, производили на людей ужасающее впечатление. Казалось, он воистину восстал из преисподней. Страха прибавляли широкая портупея с тремя пистолетами со взведенными курками, множество ножей, дага за поясом и две кривые сабли по бокам.

Конец беспределу и жизни Тича Чернобородого положили в 1718 году подчиненные губернатора Южной Каролины Александра Спотсвуда. Один из них — опытный военный офицер — в рукопашной схватке вначале всадил в Чернобородого пулю из пистолета, а затем саблей отсек голову от туловища. Спотсвуд вообще презирал уголовные деяния пиратов, а Чернобородого, за нанесенные ему заочно оскорбления, считал своим личным врагом. Потому Спотсвуд и устроил ловкую западню удачливому пирату в небольшой бухте в Северной Каролине.

В тот же день встречи корсарского фрегата «Андреса II» с пиратом дело происходило совсем неподалеку от Каймановых островов, и Чернобородый, по всей вероятности узнав фрегат де ла Круса, с ходу пошел на него в атаку. Было видно, что «Месть за „Королеву Анну“ норовит приблизиться, чтобы взять „Андреса II“ на абордаж. Педро предпочитал вначале огнем своих орудий нанести необходимый ущерб пиратскому судну и сбить спесь с его капитана и членов его экипажа.

Меркурий и его брат, командовавший орудиями бакборта, старались изо всех сил. И у них получалось не подпустить сразу пирата к себе, тем более что Педро весьма умело маневрировал своим фрегатом. Пушечное сражение уже длилось более получаса, и у пирата было явно больше повреждений в рангоуте и парусах, когда на расстоянии пяти кабельтовых появился второй фрегат. И он нес на грот-мачте красный флаг. Ситуация менялась, и положение для «Андреса II» сразу становилось более чем роковым.

— Господь да помилует наши души, — зашептали губы Аугустина. — Отец небесный, пошли им в паруса пагубного ветра!

И де ла Крус взмолился, хотя и по-своему: «Пусть охранит мой корабль приязнь белокурой Минервы». Педро вспомнил строки из древнего Овидия, хотя тут же в рупор, стараясь попасть в интервал между залпами, прокричал:

— Ну, храбрецы, выходит, дело будет горячим! По всему видно, для нас оно оборачивается не благополучно. Будем стоять до конца! Не дрогнем, значит, — победим! А дрогнем, оставим здесь свои головы. Победа принесет нам немало славы. Всем твердо стоять на своих местах! Защищать себя и помнить о ближнем! И слушать мои команды!

Тут де ла Крус поглядел на Хорхе и, вместо всегда игравшей на его лице решимости, увидел сомнение и услышал первый залп только что подошедшего второго пиратского фрегата. Одно из его ядер начисто разбило бегин-рей — нижний рей у бизань-мачты.

— Похоже, они затевают нечто очень серьезное против нас. Ты как считаешь, Хорхе?

К принятию окончательного решения подтолкнуло рассуждение Доброй Души, донесшееся до мостика со шканцев:

— Пятьдесят шесть пушек, скорее всего, против сотни вражеских. Двести двадцать — пусть все мы храбрецы — будут атакованы с двух бортов вдвое большим числом бешеных собак. Это на сей раз может получиться для нас опасной игрой. А что касается меня, честно скажу, порази меня молния, если уже пришел мой час умирать!

Де ла Крус, скрипя зубами, быстро оценил обстановку и, почувствовав порыв попутного ветра, с капитанского мостика громко приказал:

— Отставить стрельбу! Лево руля! Гика-шкоты стянуть!

Рулевой проворно принялся перекладывать руль на ветер примерно до положения «полборта».

Когда судно резко пошло к ветру, капитан отдал команду:

— Фока-шкот, кливер-шкоты раздернуть!

Старший по фок-мачте мгновенно повторил команду, и матросы дружно отдали наветренный фока-шкот. Во избежание увечий, матросы отдали шкот в последовательности от носа к корме и, отдав снасть, быстро отошли в сторону. Судно послушно привелось, и грот вышел из ветра. Матросы уверенно подобрали на грот-мачте грота-гика-шкот. Когда подветренный угол шкота перестал заполаскивать и прямые паруса фок-мачты под действием ветра легли на такелаж, обстенились, старший по мачте прокричал:

— Фок на вантах!

Судно продолжало быстро уваливаться под ветер на новый галс. Ядра обоих фрегатов уже не долетали до «Андреса II».

— Кливер-шкоты на левую! Стаксель-шкоты на левую! Гика-топенанты перенести! — Голос капитана все больше радовал слух матросов.

Старшие мачт зычно повторили команды капитана, и в их голосах слышалась нескрываемая радость. Они, как и остальные члены экипажа, все любили своего капитана и твердо верили в то, что он никогда зря не станет рисковать и всегда сохранит им жизни. А с мостика неслось:

— Прямо руль!

Матросы быстро перенесли гика-топенанты грота и бизани. Судно еще быстрее увалилось под ветер и стало набирать большую скорость.

— Бизань-гика-шкоты травить!

— Грот-гика-шкоты травить!

«Андрес II» послушно увалился до семи румбов, и де ла Крус скомандовал о переводе прямых парусов на новый курс:

— На брасы левые! Фока-булинь отдать! Фока-шкот и фока-галс отдать! Пошел брасы!

Первые пять миль «Андрес II» сдерживал свой ход из-за присутствия вокруг опасных рифов, а затем он на всех оставшихся целыми парусах уверенно ушел от преследования. На фрегате были убитые и раненые, в борту его зияли две пробоины, был разбит один из орудийных портов, искалечена пушка, убиты все три номера ее расчета, одно из ядер застряло в мокром погребе, где хранилась провизия, был достаточно поврежден и такелаж. Непременно следовало идти в ближайший порт, чтобы довооружить судно.

Передав управление фрегатом Хорхе и указав курс на Гавану, Педро только теперь ощутил необходимость прилечь и погрузиться в размышления. Для людей, подобных де ла Крусу, размышление является единственным отдыхом, который они себе разрешают.

В Гаване де ла Крусу пришлось потратиться на приведение судна в порядок. Закрыли пробоины, восстановили потраченный рангоут, проверили оснастку, установили артиллерийское орудие, приняли необходимые боезапасы и снабжение по всем частям, пополнили склад провизии.

Корсар, первым делом составив на имя губернатора для пересылки в военное министерство Испании, вторую по счету положительную реляцию по поводу храбрости, проявляемой в боях и добром, честном отношении к подчиненным бывшего лейтенанта Санчеса, занялся комплектованием экипажа. Как всегда, ему в этом деле активно помогал Добрая Душа.

Когда однажды де ла Крус подошел к группе молодых людей, желавших поплавать на «Андресе II», то услышал слова старшего боцмана:

— Когда ветер тебе станет родным братом, солнце — матерью, синева волн будет милее взгляда твоей невесты, а каждую снасть на судне ты будешь считать как бы своей собственной, вот тогда и приходи к нам.

Парень ушел, а Добрая Душа представил капитану крепкого, кряжистого матроса и сообщил, что этот плавал уже ряд лет на разных кораблях. Педро решил проверить, что матрос в действительности знает.

— Что ты скажешь о постановке кливеров?

— Кливера — косые паруса впереди фок-мачты. Важные. При постановке этих парусов в свежий ветер, чтобы кливер при подъеме не «заполоскал» и его не повредило, прежде чем выбрать фал, следует стянуть подветренный шкот. Выбирая фал, постепенно, по необходимости, подтравливать шкот. Это снасть, которая растягивает нижние углы всех парусов на судне. В это время старший матрос, хотя и не надо, но обязательно орет во всю мочь: «Вытягивай назад шкотовый угол кливера!»

— Забавно, — де ла Крус улыбнулся. — Подходишь. Однако знай, если будешь плохо плавать, через месяц спишу на берег.

— Спасибо за доверие. Не подведу!

В это время Добрая Душа отошел от говоривших, и тут же послышался его недовольный крик:

— Разбей меня гром! Отсохни мои руки, если следующий раз я не двину тебе по шее! Вместо работы ты разгуливаешь по шканцам! — Добрая Душа принялся отчитывать матроса, который был недавно нанят на фрегат старшим помощником капитана. При этом Хорхе не спросил совета у Доброй Души. — Как ты, морской червяк, закрепил этот фал? При самом слабом ветре он оставит утку, и будет беда! Исправляй дело, салага!

Когда старший боцман возвратился, де ла Крус спросил новобранца:

— Что скажешь? — И когда тот промолчал, добавил: — А как бы ты поступил на месте старшего боцмана?

Кряжистый малый покраснел, но в следующий миг развернулся и что было силы двинул Добрую Душу по плечу. Тот аж покачнулся, но удержался на ногах и тут же рассмеялся.

— Правильно! Но учти, за твою такую оплошность я тебе двину так, что на ногах не устоишь. Да еще отмотаешь лишних три склянки на вахте. Так мы его берем, капитан?

— По твоей рекомендации еще ни разу не случалось оплошности. — Де ла Крус сделал, вид, что не понял, почему боцман придирался к матросу.

Ближе к вечеру на фрегат в гости к капитану пожаловали его давние друзья Мария и Мигель де Амбулоди. Ужинали весело, потому как Мария и Мигель были счастливы. Педро радовался, хотя и чувствовал, что Марию так и подмывало что-то сказать ему, но она не решалась из-за присутствия Хорхе, Медико и Меркурия. И он был прав. Уже перед тем как спуститься по трапу в лодку, поскольку фрегат стоял на рейде, Мария зашептала на ухо Педро:

— Иннес не перестает писать мне о вас! Как она вас любит! Заточить себя, оградить от всего мира из-за любви к вам, милый Педро. Из-за любви к мужчине, который не был в состоянии ответить ей взаимностью. Это непостижимо! Женщина должна быть непостоянна во всем по отношению к мужчине, но постоянна в любви. Иннес тому непререкаемый пример. Сервантес написал книгу о Дон Кихоте, так вот, если б он жил сейчас, то написал бы книгу и о донье Иннес.

Педро плохо спал ту ночь.

Когда на фрегате были закончены все необходимые для выхода в море работы, Педро получил сообщение от губернатора, что английские пираты вновь обнаружены в районе реки Белиз.

По пути к побережью, где река Белиз впадала в Карибское море, погода заметно и быстро ухудшалась. Восточный ветер, уже в достаточной степени крепкий, бодро заполнял все поставленные паруса и лихо гнал судно вперед. Де ла Крус отдал необходимые команды тем, кто нес вахту, и ушел к себе, чтобы побыть немного с Успехом, которого не видел с раннего утра. Старший помощник же принялся декламировать: «Властвует над океанами и морями Посейдон и морские волны послушны малейшему движению его руки, вооруженной грозным трезубцем. Так пусть царь морей не злится на нас».

Ближе к вечеру Педро вернулся на мостик. «Андрес II» приближался к самому узкому месту Юкатанского пролива, где теплое великое течение Гольфстрим начинало свой бег и где было природой разбросано множество опасных подводных банок и коралловых рифов. «Тому, кто всем своим существом не связан с морем, не понять нескончаемых его прелестей: несравненной красоты, нежной ласки и дикой мощи, — размышлял он. — Понять и оценить сладость музыки моря, его пьянящих ароматов дано не каждому. Вот моей Каталине повезло. Она поплавала. Думает ли она сейчас обо мне? Андреса я научу любить море! Вначале помогу ему понять суть и сладость мелодий, что рождаются, когда волны накатываются на сушу. Земля шепчет слова неведомого таинства. И шелест откатной волны, отдавшей себя земле, чудодейственная сила, сообщающая земле особую благодать».

Утром фрегат вошел в устье реки, и Успех сразу принялся дико лаять. Его интуиция вызывала изумление у всех. Фрегат прошел всего три мили и за небольшим поворотом ее русла столкнулся с фрегатом пушек в сорок, не более, без опознавательных знаков на мачтах. На фок-мачте «Андреса II» немедленно развернулось несколько флагов, которые запрашивали принадлежность судна. В ответ с его палубы донесся звук боцманской дудки, означавший: «Свистать всех наверх! По местам стоять! К бою изготовиться!»

Де ла Крусу и не надо было отдавать приказа, как Добрая Душа засвистел в свою дудку. Многие из членов экипажа, которые любовались поросшими густым лесом берегами, бросились по своим каютам за оружием.

— Разорви меня гранатой! Попади в меня ядро! Это фрегат Душегуба! — закончив свистеть, прокричал старший боцман.

— Он ждет своей очереди. Не далее как в двух милях ниже стоит под погрузкой небольшой бриг. Англичане! На палубе никого. Ушли на шаландах за кампешевыми стволами, — отняв от глаз подзорную трубу, сообщил Хорхе.

— Когда Душегуб с саблей в руке, а он с ней почти никогда не расстается, опасно попадаться ему на дороге. В ярость он приходит часто и тогда одним ударом разваливает тело бедняги надвое. Он считается самым смелым и кровожадным человеком на Ямайке и на Багамах. Трусит, боится только Чернобородого. У населения одно упоминание имени Говарда — Человека-Кошки, вызывает бледность в лице и озноб в теле, — закончил говорить Добрая Душа, а все, кто был на палубе, услышали слова пиратской песни, доносившейся с английского фрегата:

Мы пираты — славный народ!

Знаем одно лишь — вперед и вперед!

Капитан — наш первый и главный герой.

За ним хоть куда, как пчелиный рой!

В бой! В бой! И победа за нами!

— Слышу пьяные голоса, — сказал Аугустин, стоявший у бизань-мачты со своей мачтовой командой.

— Естественно! Они в простое. Работы нет, значит, надо пить, — заметил Санчес со шканцев, где пребывал во всеоружии во главе абордажной партии. — Ничего! Легче будет им уходить в мир иной!

— Предстоит принять бой! Всем по местам стоять! — прокричал де ла Крус. — Лучших стрелков на марсы! Огонь по тем, кто на мостике! Меркурий, залп картечью! Поднять абордажные сетки!

Сетки были установлены на «Андресе II» над фальшбортом, для затруднения проникновения противника на те части судна, которые неудобны для отражения атаки.

— Идем на свалку! Рулевой, право руля! — продолжал отдавать команды де ла Крус, а над палубой пронесся радостный клич. Абордажная партия была готова к рукопашному баю. — Приготовить абордажные крючья! Рулевой, держать прямо на фрегат!

Бартоло принес и вручил капитану его личное оружие и шпагу.

Первый залп прозвучал со стороны противника, но урон от него был незначителен. «Андрес II» шел к пиратскому фрегату носом, потому многие ядра пролетели мимо. А вот оба точных выстрела Меркурия из угонных пушек прервали песню пиратов и вызвали у них рев негодования.

Де ла Крус подскочил к штурвалу и сам развернул фрегат чуть боком. Бомбардиры под началом брата Меркурия только и ждали этого маневра. Дружный залп из орудий всего борта обсыпал палубу пиратов картечью, нанеся им, собравшимся врукопашную отразить атаку корсаров, значительный урон.

Борт «Андреса II» оказался крепче. Треск фрегата Душегуба вызвал у него поток такой нецензурной брани, которая знакома лишь пиратам да портовым грузчикам.

Сцепку молодчики де ла Круса провели не ударив лицом в грязь, и сразу палуба Душегуба заполнилась до отказа людьми, разившими друг друга на смерть. Санчес, понимая, что предстоит еще захватывать бриг, отдал своим подчиненным приказ не столько брать в плен пиратов, сколько вести с ними борьбу на поражение.

— Да поможет мне сейчас богиня разума Афина Паллада, славная дочь Зевса, — серьезнее, чем обычно, произнес Медико и отправился в свои лазарет.

Звуки выстрелов, скрежет сабель, ругань и нечеловеческие вопли — все смешалось в ад, который только способны устраивать люди. Очень скоро по толстым брускам ватервейсов заструились за борт алые струи. Раненые и убитые лежали вперемешку. Де ла Крус не спускал глаз с Душегуба, который не решался покинуть свой мостик. Наконец, когда стало ясно, что пираты проигрывают и необходимо поднять их дух, Человек-Кошка с саблей в руке, парой пистолетов за поясом и шпагой в портупее сбежал на шканцы и тут же уложил двух молодых корсаров. Педро перемахнул оба борта, предстал перед Душегубом и потребовал бросить саблю и обнажить шпагу. Видя, что помощи ему ждать неоткуда, и повинуясь старому правилу, Душегуб выхватил шпагу. Однако при этом успел подмигнуть своему старшему помощнику. Де ла Крус не понял, на что это намекал таким образом Душегуб, но времени тратить понапрасну не стал. Не прошло и минуты, как Человек-Кошка был сражен. Тут же следом послышался крик боцмана пиратов: «Спасайся, кто может!», и те, кто еще держался на ногах, принялись прыгать за борт, рассчитывая на то, что берег близко.

Видя, что Добрая Душа и Санчес делают то, что требуется, де ла Крус вернулся на свой корабль.

— Сколько человек мы потеряли? — спросил капитан у хромого голландца, который еще год назад плавал на отменном пиратском фрегате «Утрехт», а ныне исправно исполнял обязанности помощника лекаря на корсарском судне. После одного из боев Медико видел, как этот пират с поврежденной ногой, не думая о себе, помогал своим товарищам, страдавшим от ран, потому и испросил разрешения у де ла Круса предложить голландцу перейти на их корабль. Тот подумал и согласился. Теперь он был признателен и Медико, и капитану.

— В лазарете у нас двенадцать человек, но будет больше. Их обрабатывает доктор Медико. Погибло четырнадцать. Убит и… — голландец на миг замолк и опустил глаза, — убит, ваша честь, и славный шкипер Аугустин. Он охранял вас со спины, поскольку Бартоло кого-то доканчивал. Вы сражались на шпагах с капитаном пиратов, а один из жалких негодяев — должно быть, второй капитан — хотел выстрелить вам в спину. Шкипер прикрыл вас! Пуля угодила ему прямо в сердце. Тут как раз Бартоло своей палицей и разнес череп мерзавцу. Он подло преступил незыблемый закон.

— Да, так было положено прежде: когда сражаются два капитана, никто не смеет этому мешать, — тихим голосом произнес де ла Крус, а помощник лекаря почувствовал, как капитан глубоко страдает от потери близкого его сердцу шкипера Аугустина.

Быстро расцепившись, «Андрес II» без боя овладел бригом, на котором оказалось всего две дюжины англичан и немного загруженных стволов. Закончив операцию, де ла Крус отправил на капитанский мостик пиратского брига своего второго помощника с частью экипажа, поручил командовать Хорхе захваченным фрегатом и поспешил с трофеями в Гавану, прежде всего чтобы вручить тело Аугустина его родителям.

По прибытии в порт и сдаче двух кораблей генерал-губернатору де ла Крус подал идею, которую сразу поддержали все члены экипажа. Каждый отстегнул сумму, которую мог, чтобы родители Аугустина как можно лучше похоронили его и затем поставили на могиле достойный памятник. К похоронной процессии присоединились многие портовики и моряки с других кораблей. Гибель корсара отметили и власти, установив постоянный пенсион его престарелым родителям.

Добрав, взамен погибших, недостающих членов экипажа, де ла Крус решил зайти на пару недель в Тринидад, чтобы повидать Каталину, которая в сентябре ждала рождения ребенка, и побыть с детьми.

На подходе к полуострову Гуанаакабибес, за которым начиналось Карибское море, Добрая Душа решил испробовать вновь принятого в экипаж молодого рулевого. Очень тщательно, указав на всевозможные ориентиры, боцман объяснил ему, где находятся в одноименном полуострову заливе опасные рифы, и все же фрегат царапнул левым бортом конец кораллового рифа, и «Андрес II» был близок к аварии. Добрая Душа принялся дубасить нерадивого матроса. Чувствуя, что все обошлось лишь испугом, де ла Крус пришел на помощь бедняге.

— Ты посмотри ему в глаза, Добрая Душа. Я вижу там не только признание вины, но и просьбу о пощаде. Это его первый проступок. Двух склянок на этот раз ему хватит.

Молодой рулевой метнулся к капитану с намерением поцеловать его руку. Де ла Крус уклонился, а все услышали утверждающий вскрик:

— Клянусь, капитан, отдам за вас жизнь! — И матрос вновь стал к штурвалу.

— Видишь, Добрая Душа, теперь он проведет корабль в любую проушину.

Во второй половине дня задул встречный ветер, и фрегат пошел переменными галсами по ломаной линии. Приходилось часто брасопить реи на другой галс, потому большая часть матросов, работавших с парусами, была на мачтах и на палубе.

Уже ближе к вечеру «Андрес II» был на подходе к островку Св. Филиппа, сплошь заросшему мангровыми зарослями и окруженному вереницами коралловых рифов, когда впереди по курсу показался фрегат без каких-либо опознавательных знаков. Первым опознал пирата дока старший боцман.

— Бросьте мои потроха на съеденье акулам, если это не злосчастный фрегат Чернобородого! — прокричал с бака Добрая Душа. — Вы, капитан, ждали этой встречи. Вот она! Теперь ему от нас не уйти!

Бартоло, услышав лай Успеха, гулявшего на баке, тут же прихватил все положенное капитану оружие, вручил ему и отвел Успеха в каюту. Меж тем де ла Крус в считанные минуты привел экипаж и фрегат в полную боевую готовность. Уже с мостика он прокричал:

— Санчес, вас и вашу партию ждет слава! Не посрамите! Бой будет жарким!

— Сегодня, чувствую я, обязательно должен благоволить нам стоокий Аргус — олицетворение звездного неба, — заверил Хорхе и пошел к грот-мачте.

Оба капитана — так оно и должно было быть — хоть и знали, что предстоит абордажная схватка, начали бой с орудийных залпов. Следовало нанести противнику некоторый урон, чтобы сбить пыл у его экипажа перед началом абордажной атаки. Оба фрегата маневрировали, чтобы можно было стрелять орудиями обоих бортов. Бой длился уже более трех четвертей часа, когда случилось непоправимое. Хорхе в тот день руководил командой, обслуживавшей грот-мачту, потому он и находился на шкафуте подле нее. От прямого попадания ядра раскололся пополам и сорвался вниз грота-штаг — тяжелая смоляная снасть, державшая спереди грот— и фок-мачты. Одним концом снасть ударила по голове старшего помощника капитана, и тот повалился на палубу. Туг же к нему подбежал Медико, осмотрел голову и перекрестился.

Де ла Крус ощутил, как с болью сжалось сердце. В следующий миг гнев стремительно охватил его сознание, и, повинуясь скорее ему, чем разуму, капитан прокричал:

— Всем изготовиться! Стрелкам по вантам! Крючья вперед! Идем на абордаж! — Следом отдал необходимые команды рулевому и на мачты, где следовало переставить паруса.

Когда «Андрес II» нацелился на «Месть за „Королеву Анну“ и стал стремительно приближаться к ней, многих корсаров прежде всего удивили расшитый кружевами красный, явно голландский, кафтан Чернобородого и плеть в его руках, которой он то и дело стегал своих подчиненных. Однако Педро удивило другое: марсовые на пиратском фрегате переставляли паруса, а сам фрегат начал стремительно отходить и именно в сторону Каймановых островов. Оглядевшись, Педро увидел, что с востока к ним приближается, как впоследствии выяснилось, испанский военный бриг „Бегония“. Чернобородому сопутствовал ветер. А „Андресу II“ следовало чуть развернуться и взять нужный галс.

В ту безысходную минуту Педро до боли в сознании захотелось стать Медузой, змееголовой девой, от взгляда которой, по древнегреческому мифу, люди превращались в камни. Фрегат Чернобородого явно уходил, и Педро от отчаяния попытался было использовать последнюю возможность. Потому и приказал Меркурию:

— Огонь по рангоуту цепными ядрами книпель!

Однако залп орудиями правого борта не принес ожидаемого результата, «Андрес II» отстал и Чернобородому удалось уйти.

Капитан подошедшего брига сообщил, что не имеет возможности в погоне за пиратом присоединиться к фрегату корсара. Де ла Крус же, после гибели Хорхе, не нашел в себе сил преследовать Чернобородого в одиночестве.

Других потерь на «Андресе II» не было, и Педро решил доставить тело Хорхе его вдове, донье Кончите. Капитан распорядился уложить его тело в цинковый гроб, единственный на корабле и предназначенный на случай гибели капитана. В каюте Успех выл, не переставая. Он плакал.

В Тринидаде на пристани Каталина и донья Кончита сразу почувствовали что-то неладное. Расцеловав обеих, Педро нежно обнял донью Кончиту и с трудом произнес:

— У нас случилась беда. Погиб Хорхе, донья Кончита. Держитесь. Мы разделяем ваше горе. Весь экипаж скорбит.

— Человеческое существо никогда не знает своего часа. Он был хорошим человеком. Мне его очень жаль! — Донья Кончита помолчала и продолжила: — Я не успела к нему привыкнуть и уже потеряла. Мне не везет с мужьями. Позвольте, Педро и Каталина, мне присоединиться к вашей семье. Каталина и ваши дети для меня как родные. Наш мир — постоялый двор, гостиница, а смерть — конец путешествия.

— Хорхе погиб во имя счастья других людей. И мы его похороним с честью, — сказала Каталина.

Не только весь экипаж «Андреса II», но и все жители Тринидада, кто могли, приняли участие в похоронах корсара Хорхе, бывшего англичанина, ставшего испанцем. Де ла Крус тут же заказал поставить дорогой памятник, а донья Кончита перешла жить в дом Педро, объявила о продаже своего дома и практически стала их родственницей. Андрес и маленькая Иннес души не чаяли в донье Кончите.

Добрая Душа немедленно отправился в Гавану и вскоре возвратился оттуда с недавно появившемся там толковым моряком. Он много плавал, но рассорился с капитаном и был списан на берег. Добрая Душа предложил его на должность старшего помощника капитана.

— Он будет вам, мой капитан, фок-мачтой! — Боцман вкладывал в эти слова всю свою добрую душу У него верхняя оснастка в полном порядке. Главное — у него никогда не бывает затмения мозгов. Правда, он обижен, но с нами ему будет хорошо, и потому он никогда нас не подведет! Если я не прав, пусть перестанет биться мое сердце!

— Так! Что ты еще нам скажешь?

— Марио Васкес из простых людей, но человек достойный. Он сумел подняться до уровня образованных. Стал сеньором. Плавал старшим помощником на боевом линейном корабле «Аве Мария» в девятьсот тонн водоизмещения и семьдесят два орудия новейшего типа!

— Почему ушел? — спросил Педро.

— Нет ничего более презренного и в то же время более прекрасного, чем человек, — ответил Васкес.

Это был достойный ответ, и он понравился де ла Крусу.

— К числу его сильных сторон, — поспешил, как ему казалось, разрядить обстановку Добрая Душа, — относится также умение пить и не пьянеть и вовремя останавливать своих собутыльников.

— Это меня не беспокоит. Для этого у нас есть Добрая Душа. А вот интересно, что это у сеньора Васкеса под рубахой?

— Каталонский нож с обоюдоострым лезвием. Прочная роговая рукоятка искусно украшена резьбою. Она плотно и удобно ложится в ладонь. Никто не уйдет от него, если только попытается вас обидеть!

Педро вспомнил любимого друга Девото, приятно улыбнулся и сказал:

— Хорошо! Проверим в деле!

За день до отхода в море дилижанс из Гаваны доставил пакет от генерал-губернатора сеньору Санчесу. В письме сообщалось, что из Мадрида пришел приказ из военного ведомства о возвращении в армию Санчеса с новым званием пехотного капитана. Ознакомившись с бумагой в присутствии де ла Круса, Санчес заявил:

— Сейчас конец мая. Мне говорили, что вы, капитан, в этом сентябре намерены перестать плавать. Тогда я и отправлюсь в Гавану.

Расставание с семьей на этот раз для Педро было наиболее тяжелым. На причале, перед тем как прыгнуть в лодку, Педро долго целовал Каталину, а Успех не прекращал крутиться рядом, терся об их ноги и тихонько подвывал.

— Я тебе уже говорил, любимая моя, что проплаваю до сентября, когда у нас появится еще ребенок. Сразу подам прошение об отставке. Потерпи, дорогая, еще три месяца, и тогда мы уже никогда не будем расставаться.

— Хорошо, мой ненаглядный, в конце августа буду ждать тебя. Только умоляю, береги себя и думай о нас. — Каталина еще раз поцеловала мужа и легонько толкнула его. — Иди! С богом!

Когда из поля зрения Педро и Бартоло, стоявших на корме, исчезли белые платочки, которыми Каталина, ее сестра Маргарита и донья Кончита долго махали вслед уходившему фрегату, Бартоло с грустью в голосе сказал:

— Педро, вы обратили внимание, как Успех не желал на этот раз расставаться с сеньорой Каталиной? В его глазах было столько грусти! Если бы Успех был человеком, я бы сказал, что он горько плакал. Он не хотел идти в лодку. Мне пришлось брать его на руки.

— Он давно почуял мою любовь к Каталине и испытывает те же чувства, что и я, — ответил де ла Крус.

Нет! На сей раз славный корсар ошибался.

На всей обширной территории Вест-Индии лето 1712 года выдалось необычайно жарким и сухим. Производители табака, сахара, кофе, индиго и какао жаловались на предстоящий неурожаи. И сразу же оживилась деятельность теперь уже не столь многочисленных пиратов, в основном базировавшихся в портах английских колоний в Северной Америке.

Для экипажа «Андреса II» июнь и начало июля, однако, сложились весьма благоприятно. Старший помощник Васкес действительно оказался мастером своего дела и быстро завоевал и доверие и уважение всех. Он хорошо знал акваторию Карибского моря и был наслышан об отдельных капитанах пиратских кораблей и излюбленных местах их преступных действий у островов Пуэрто-Рико, Барбуда и Антигуа. Так что сундучки корсаров с «Андреса II» быстро и активно пополнялись.

Особенно радостным для всех членов экипажа был захват в плен тяжело груженного всевозможными товарами английского торгового судна «Дувр». Нагружен был он капитанами разных пиратских кораблей, которые грабили как каботажные суда, так и небольшие испанские поселения, расположенные на побережье континента от Венесуэльского залива и до острова Тринидад. Однако — скорее всего, их алчность погубила, хотели еще пограбить — они отправили торговое судно в Чарлстон лишь в сопровождении одного вооруженного брига, капитан которого ради сохранения своей жизни оставил «Дувр» на божью милость сразу, как только понял, что проигрывает бой против испанского корсара. Он не подумал о том, что будет с ним, когда он вновь предстанет перед своими собратьями по ремеслу. Эта встреча, если она состоится, явно не будет приятной для «труса» и «предателя».

«Андрес II» повстречался с «Дувром» и бригом «Эскот» на подходе с юга к Ямайке. Бой завязался сразу. Педро повел свой фрегат на бриг с намерением немедленно поразить его, не теряя времени, с целью не дать возможности уйти «Дувру» с тем, чем он был нагружен по самую ватерлинию. Точные залпы орудий обоих бортов сразу нанесли бригу ощутимый урон, и его капитан, с двумя пробоинами в бортах своего брига, поспешил выйти из боя, чтобы направиться, естественно, на Ямайку к портовым мастерам.

«Андрес II» выбросил флаги с приказом «Дувру» лечь в дрейф. Однако капитан сухогруза, явно имевший больше силы воли, чем капитан брига, продолжал двигаться вперед. Тогда Педро повел фрегат на абордаж. Бушприт его врезался в оснастку фок-мачты «Дувра», разорвал ванты и повредил прочий такелаж. Однако сцепка прошла без потерь. Кто-то с палубы «Дувра» пытался стрелять из ружей и пистолетов в людей Санчеса, но меткие выстрелы стрелков, всегда в подобном случае находившихся на вантах «Андреса II», быстро утихомирили стрелявших.

Вслед за небольшой группой Санчеса, первым на «Дувре» оказался Добрая Душа. Его определил как власть английский боцман, который принялся кричать о незыблемом праве свободного плавания в международных водах.

— Заткни дудку и стань на якорь! — приказал Добрая Душа и дал тумака.

Тогда на палубе появился капитан «Дувра». Респектабельный англичанин с не модными еще в то время бакенбардами.

Добрая Душа подал знак, и на «Дувр» поднялись де ла Крус, Марио, нотариус Антонио, Медико, Бартоло и еще несколько вооруженных корсаров. Английский капитан тут же заявил:

— Забирайте одну треть и оставьте меня в покое!

— Эта ваша затея, сударь, не стоит и швартова! — расхохотался де ла Крус.

— За такое предложение сего джентльмена я бы подвесил к боканцам, — достаточно серьезно заявил Марио.

— Нет, Марио, мы его сдадим губернатору. А ты отбирай команду и поведешь «Дувр» вслед за мной в Санто-Доминго. Медико, раз вы сдружились, остается с тобой. Вас же, мистер капитан, прошу следовать за мной на мой корабль. — И Педро зашагал к сцепленным бортам.

Как только «Дувр» стал в кильватер «Андресу II», Марио, обращаясь к Хуану, сыну бывшего палача Гаваны, а ныне всеми признанного, прекрасно практикующего доктора Медико, заговорил:

— Есть, однако, в наших водах, кроме Тича Чернобородого, еще один неуловимый капитан, но, как говорят, весьма справедливый с подчиненными ему людьми, пират Бартоломей Роберте. Большой знаток морского дела, начитан, невероятной силы воли человек, для местных губернаторов этот Роберте — сплошной дикий ужас.

— Ты мне разъясни другое. — На лице Медико Марио видел неподдельное недоумение. — Ну, что за жизнь у простого моряка на пиратском корабле? Вечно только и знай натягивать и травить фалы, закреплять штаги, леера, кабестаны, бесконечно штопать рваные паруса, день и ночь драить палубу, переносить непогоду, уже без сил, но бесконечно вычерпывать с палубы соленую морскую воду, переносить капризы, а то и издевательства капитана. При этом не очень хорошо питаться и спать на циновках, в лучшем случае в гамаке. К тому же, упаси боже, страдать морской болезнью. А в любом бою всякий раз подвергать риску свою жизнь.

— Все это и приносит счастье настоящему, свободному человеку! В том числе и уметь не страдать морской болезнью.

Начавшийся интересный разговор был прерван появлением на горизонте корабля, идущего встречным курсом. Им оказалось испанское почтовое судно.

В Санто-Доминго корсары были встречены с честью. Особенно радовался такому богатому трофею генерал-губернатор. В немалой степени обогатились и члены экипажа «Андреса II».

Де ла Крусу очень нравился этот старинный город, основанный еще в 1496 году Бартоломеем Колумбом. Привлекали корсара регулярная планировка улиц, обилие зеленых скверов и парков и особенно архитектурные памятники XVI века и прежде всего католический собор, в котором хранилась гробница Христофора Колумба. И нынешний бравый генерал-губернатор более чем благосклонно относился к отважному корсару. Он всегда устраивал ему и его людям достойный отдых.

В тот июльский вечер 1712 года генерал-губернатор принимал в своем дворце капитана, его старшего помощника Васкеса, доктора Медико и нотариуса Антонио, с которым следовало подписать определенные бумаги.

Уже когда, казалось, наступила пора прощаться, генерал-губернатор неожиданно заговорил о важном:

— Конечно, карибские пираты принесли немало серьезного вреда развитию нашей империи. Многие города в Вест-Индии были варварски разграблены, многочисленные корабли, полные разных товаров, золота и серебра, захвачены и безвозвратно исчезли, без счета убито испанцев и сколько их пострадало от противозаконного бесчеловеческого насилия и изуверских пыток. Однако в нашей беде это было не главным!

— Вы правы! Карибские пираты все же никогда не представляли собой реальной опасности для существования Испанской империи как таковой, — поддержал разговор Васкес.

— Да, конечно! Бесспорно, упадок могущества Испании как мировой державы ни в коей мере не есть следствие действий в Вест-Индии английских, французских и голландских пиратов. Нам следует признать, что главная причина заключалась в несостоятельности, неразумных действиях короля, его приближенных чиновников и генералов.

— Не здесь! Там, в Мадриде, — заметил де ла Крус.

— Недалекий король. Он и окружил себя себе подобными, — сказал Марио.

— Причина в глупых действиях не знавших меры наших генералов на всем протяжении недавней пагубной для нас Тридцатилетней войны. От них не отставали бестолковые политики и гранды, которые руководили нашей государственной экономикой. Теперь вот эта Война за испанское наследство. Куда она приведет нашу любимую Испанию?

— Я думаю, что наша Испания сейчас представляет собою лакомый кусок, объект борьбы между странами Европы, прежде всего между Англией и Францией. Что еще мы потеряем в этой войне, пока неизвестно, — заметил де ла Крус.

Это суждение корсара, очевидно, не очень-то понравилось генерал-губернатору, и он встал с кресла, чем дал понять, что эта их встреча окончена.

А в эти самые дни в дорогом сердцу Педро де ла Круса Тринидаде разыгрывалась непредвиденная, немилосердная трагедия. Нещадно жаркое лето не могло не обернуться бедствием для многих жителей обширной Вест-Индии. То здесь, то там вспыхивали различные эпидемии, которые сотнями, а то и тысячами уносили жизни людей в иной мир. Жителей Тринидада поразила желтая лихорадка. Каких-либо эффективных лекарств для борьбы с эпидемией не было, и многие погибали. Похоронили настоятеля собора Святой Троицы падре Лукаса Понсиано де Эскасену, умерли жена губернатора, старший алькальд и местный шеф инквизиции.

Первой в доме почувствовала на себе болезнь Каталина. У нее появился озноб и сразу поднялась температура, возникла острая головная боль. На второй день она ощутила разбитость во всем теле, боли в мышцах, темени и глазах, которые налились кровью. Еще до вызова доктора Каталина попросила донью Кончиту переселиться с Андресом и Иннес в дом к ее младшей сестре. Добрая женщина отвела детей, но вернулась к больной и помогала ей, не опасаясь подхватить заразную болезнь. Два местных врача, один из них англичанин, оба по два раза на день бывали у Каталины, но спасти ее не смогли. Последними словами ее были: «Не дал мне Всевышний любить моего Педро, как я хотела. Буду ждать его там! До-нья Кон-чи-та, бе-ре-ги-те на-ших дет…»

Умная женщина похоронила еще двух служанок Каталины, выждала положенные дни карантина и тогда только пришла к младшей сестре Каталины, дом которой страшная эпидемия обошла стороной.

— Маргарита, я безмерно рада за тебя и твоих детей, за Андреса и Иннес! Похоронила Каталину я одна. Она сама и врачи не рекомендовали ваше присутствие. Андресу и Иннес ничего не будем говорить. После. Каталина просила, и я дала слово дождаться Педро. Буду умолять его, — так велела Каталина, — разрешить мне остаться рядом с детьми, пока они не подрастут.

Маргарита нежно расцеловала донью Кончиту и оставила жить у себя.

В Гаване стало известно о трагедии, случившейся в Тринидаде, и, как только сняли карантин, в Тринидад приехала Мария де Амбулоди. До отъезда Мария успела отправить подробное письмо графине Иннес с сообщением о гибели Каталины.

В Санто-Доминго стало известно, что американский пират Том Аугур из Джексонвилля по прозвищу Наточенный Нож намерен совершить нападение на порт Сан-Педро-де-Макорис. Для проведения разведки он скрыл свой корабль в одной из ближайших бухт и на шлюпке прибыл в город.

Де ла Крус повел свой фрегат в этот порт и сошел на берег. День не дал ожидаемых результатов, но ближе к вечеру, когда Педро с любимцем Успехом и друзьями возвращались из города в порт, произошла случайная встреча. Педро и Успех, который не отходил от него ни на шаг, завернули за угол. В это время Марио, Бартоло, Антонио и Меркурий задержались у какой-то красочной ветрины магазинчика. Чуть более чем в десяти шагах от Педро ему навстречу шагали три человека, которые явно не были испанцами. Один из них, Наточенный Нож, узнал, скорее всего по описанию своих собратьев, корсара де ла Круса и первым выхватил пистолет из-за пояса. Педро извлек свой, когда пират уже нажимал спусковой крючок, но Успех прыгнул на пирата, и пуля попала в грудь дога. Своим метким выстрелом Педро насмерть сразил противника. Когда в следующий миг из-за угла появились друзья корсара, двое сопровождавших пирата пустились удирать. Одного в спину ранил Марио, а другого, когда тот развернулся, чтобы выстрелить, Бартоло сбил с ног точным ударом своей длинной плети.

Похоронив любимого Успеха, как члена экипажа, в мешке, в море через рилинг, де ла Крус, узнав от плененных пиратов местонахождение бухты, прошел туда и безжалостно пустил на дно пиратский фрегат.

Возвратившись в Санто-Доминго, Педро услышал об эпидемии на юге Кубы и стремительно ушел в Тринидад, куда прибыл три недели спустя после похорон Каталины.

Он понял, что произошло непоправимое несчастье, когда на причале увидел стоявшую во всем черном и в полном одиночестве донью Кончиту.

— Педро, мы потеряли Каталину. Дети живы, — только и произнесла тихо, сквозь слезы донья Кончита.

На миг все замерло в нем. Тело перестало слушаться, мозг — соображать, взгляд унесся в бездонную пустоту. Педро стиснул зубы с такой силой, что свело челюсти, и он с минуту не мог произнести ни слова. Боль ударила по ногам, он покачнулся, но сумел взять себя в руки. Донья Кончита поняла, какой страшной силы удар она нанесла обожаемому ею человеку. Де ла Крус пристально поглядел на женщину, у которой не переставали течь из глаз слезы, с трудом набрал воздух в легкие, сжал кулаки и сквозь зубы еле слышно произнес:

— Вот уж несут седину нашей жизни худшие лета. Вот уж лицо бороздит сеть стариковских морщин. Вот уж силы напор слабеет в разрушенном теле, — еще сильнее напряглись его желваки, и он замолчал.

— Вот уж не в радость игра, в молодости влекшая нас. — Донья Кончита смиренно продолжила четверостишие из «Письма с Понта» Овидия. — Помни, Педро, у тебя от Каталины есть дети! Им должен ты посвятить свою жизнь!

Неделю Педро не мог прийти в дом к Антонио и Маргарите, чтобы встретиться с детьми. Наконец встреча состоялась, и она возвратила Педро прежние силы. Он засыпал цветами могилу Каталины и вызвал из Гаваны лучшего скульптора, чтобы поставить усопшей неповторимый памятник. Когда в присутствии губернатора и нового настоятеля собора Святой Троицы памятник был открыт, тогда только отец рассказал сыну Андресу и дочери Иннес о случившемся несчастье и, превозмогая свое горе, с жаром занялся поправлением коммерческих дел. Экипаж корабля он распустил сразу. Всех одарил, чем мог. Тепло и в то же время с грустью распрощался с глубоко скорбевшими своими верными друзьями Хуаном Медико и Доброю Душою. Фрегат поставил на якоря и в Гаване обнародовал сообщение о его продаже.

Графиня Иннес, пребывавшая в монастыре, получив письмо Марии, три дня и три ночи провела в раздумьях. Затем, приняв твердое решение, рассказала о своей жизни и про страстную любовь настоятельнице монастыря. Та приняла сторону Иннес, но сообщила, что индульгенцию, которая позволила бы монахине оставить монастырь, может выдать только папа римский Клементий XI, и вернее будет, если его об этом попросит король. Иннес немедля связалась со своей верной подругой, герцогиней де Овьедо, и та обещала помочь. Письмо короля Филиппа V ушло в Ватикан в октябре 1712 года. В ожидании ответа графиня Иннес отправляла Марии письма с каждой оказией, прося ее чаще наведываться в Тринидад и сообщать ей все о жизни Педро и его детей.

 

Глава 8

КАПИТАН КОРАБЛЯ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА

Были и такие жители Тринидада, которые косо глядели на то, что вдовец Педро и вдова донья Кончита жили под одной крышей, хоть она и накрывала большой по размерам дом, в котором еще проживали Бартоло, бывший кок с «Андреса II», строгая управительница Марта и разная челядь. Однако родные и близкие хорошо знали, сколь плодотворным было для воспитания детей Педро и Каталины присутствие в доме доньи Кончиты.

Ушедший в себя и ставший менее общительным, Педро, однако, быстро наладил ведение внушительного хозяйства. При этом он каждый день находил возможность бывать вместе с детьми, совершать с ними разные близкие и дальние прогулки, частенько вывозить их в Гавану. В Тринидад нередко приезжала Мария де Амбулоди, которая всякий раз привозила детям Педро новые забавные игрушки. Таким образом, графиня Иннес в Мадриде была в курсе того, как жил любимый ею с еще большей силой Педро де ла Крус.

Индульгенция папы римского Клементия XI пришла в январе 1713 года. Иннес неформально, но как бы испросила согласие короля и королевы на свой брак с прославленным корсаром Педро де ла Крусом и, получив его, отправилась в Гавану. В апреле, вместе с Марией, она появилась в Тринидаде, словно дождь в безоблачный день.

Обеих приняли у себя Маргарита и Антонио. Маргарита знала от Марии о намерениях графини Иннес и была на ее стороне, не без основания полагая, что Педро и детям Каталины будет намного легче существовать рядом с такой женщиной, как Иннес, столько лет безответно любившей Педро. Педро же был поражен приездом Иннес, но донья Кончита его вразумила:

— Лучше тому, кому помогает Бог, а не тому, кто в заботах сбивается с ног.

И тут же у мудрой доньи Кончиты состоялся «деловой» разговор с Марией, которая, хоть и любила своего Мигеля, явно души не чаяла в Педро.

— Спору нет, милая Мария, графиня Иннес достойнейшая из женщин! — Донья Кончита внезапно вспомнила день, когда убила своего мужа, лишившего жизни того, к кому она безумно пылала любовью. — Но ведь Педро любил, очень любил Каталину, как редко другой мужчина в состоянии любить. Никто не вправе сейчас трогать его сердце. Все от Бога, хотя… хотя многое зависит и от того, как поведет себя, как станет действовать Иннес.

— Я знаю, донья Кончита, что любовь не всегда верный, хороший советчик, но я уверена, что Иннес во всех отношениях совершенна. Бог редко награждает человека столькими необходимыми ему достоинствами.

— Когда я, Мария, в первый день знакомства, увидела Иннес, признаюсь, я испугалась. Зевс наделил рогами быка, копытами лошадей, быстрыми ногами зайцев, пастью с острыми зубами львов, шипами рыб, легкими крыльями птиц и рассудком — мужчину. Ничего у верховного бога не осталось для женщины. И тогда Зевс даровал ей красоту! Подумай над этим. Это серьезно! К счастью, я очень скоро успокоилась. Убедилась, что Иннес разумнее многих мужчин. Мне бы искренне хотелось, чтобы все женщины были похожими на нее.

— Вы правы, донья Кончита. В этом случае с Педро, как никогда, важны осторожность и упорство. Полагаю, что Иннес это хорошо знает. Вы поглядите, как она себя ведет. А насчет красивых женщин вы тоже правы. Редкая из них может похвастать своим интеллектом, хотя многие используют свою внешнюю красоту куда лучше, чем быки свои рога, львы — зубы, а птицы — крылья. Сколько страданий мужчинам приносит красота иной женщины!

— Мы с тобой к таким не относимся, уже потому, что обладаем внутренней красотой, деточка, — донья Кончита нежно обняла Марию. — Дай бог удачи Иннес и Педро! Прошлое не воротишь. Пусть они будут счастливы!

Графиня же, в свою очередь, очень разумно повела себя. Она ни словом, ни намеком не давала чувствовать Педро то, что творилось в ее сердце и душе, с большим тактом приблизилась к Андресу и маленькой Иннес. К счастью, очень быстро прониклась любовью и к ним, и вскоре многие жители города заговорили в своих домах о том, что Педро де ла Крус «был бы большим чудаком», коль скоро не взял бы в жены графиню Иннес.

Она выждала, когда исполнился год со дня гибели Каталины, и только тогда заговорила с Педро о возможном заключении с нею брака и об отъезде в Мадрид на постоянное местожительство.

— Педро, ты же должен знать, что достоинство женщины прежде всего измеряется ее способностью любить. Настоящая женщина обязана обладать сознанием того, что она — храм, более того — алтарь, в равной степени как для детей, так и для мужа.

Педро понял, что Иннес имела в виду алтарь как жертвенник, как возвышение, на который люди, каждый по вере своей, приносили богу жертвы. Пока он думал, Иннес продолжила:

— Но мною движет не одно сознание того, о чем я только что сказала, а большая любовь, Педро! Любовь, которая не проходит с годами, а становится еще сильнее, глубже, всепоглощающей. Нужно ли мне еще доказывать, как глубоко, беззаветно я люблю тебя столько лет?

— Иннес, я преклоняюсь пред тобой!

Педро еще что-то хотел сказать, но она его перебила:

— Педро, пойми, это логично! Ты просто должен сменить местожительство и дать воспитание детям в Мадриде. Уедем, и вычеркнешь ты из своей головы навечно слова: пираты, корсары, смерть, табак, какао, золото, кампешевое дерево, кожи, индиго, быки и коровы и соломенные сомбреро.

Тут Педро невольно вспомнил строки из Овидия, написанные ему в письме Тетю из своего имения во Франции: «Слушай меня и верь умудренному опытом другу: тихо живи, в стороне от именитых держись. Тихо живи, избегай, как можешь, знатных и сильных, их очагов огонь молнией грозной грозит! Пользы от сильных мы ждем. Но уж лучше и пользы не надо нам от того, кто вред может легко причинить». Вспомнил, но тут же своим ясным умом понял, что рядом с детьми будет добрая и верная ему женщина.

После этого разговора Педро задумался. У него, конечно же, были особые чувства к Иннес. Он обожал ее и за любовь к нему, и за все, что Иннес сделала доброго в его жизни. Однако решающую роль в ситуации сыграли друг Антонио Игнасио Идальго, его жена Маргарита и свидетель бракосочетания Педро и Каталины, крестный детей, бухгалтер дон Херонимо де Фуэнтес. Они убедили Педро не отвергать веление судьбы, взять в жены Иннес и с детьми, к которым Иннес сразу же привязалась и которые явно отдали ей свои сердца, отправиться в Испанию, в Мадрид.

Педро продал фрегат и часть хозяйства, остальную часть, как и большой дом, переписал на имя Маргариты и Антонио, создал настоящую фабрику по производству сомбреро из жарея и сделал ее хозяином свободного негра Бартоло. Де ла Крус устроил прощальный обед с жителями Тринидада и уехал вместе с Иннес, детьми и доньей Кончитой в Мадрид. Иннес в лице доньи Кончиты обрела верную, добрую и разумную подругу.

Во втором десятилетии XVIII века в Вест-Индии и в Атлантике активному действию английских пиратов (голландские уже не представляли собой никакой опасности), положили конец не испанцы, а сами же англичане. Королева Англии объявила пиратов вне закона, отправила военные корабли, и благодаря усилиям ряда губернаторов английских колоний на побережье Атлантического океана, таких, например, как Спотсвуд и Джонсон, наступил закат пиратства. Пиратов, переместившихся к побережью Северной Америки, преследовали повсюду, от Салема до Чарлстона. Массовые убийства морских разбойников в сражениях на море и нескончаемые публичные казни через повешение ускорили установление порядка. И даже такой алчный губернатор Северной Каролины, как Иден, вынужден был изменить своим вкусам закоренелого уголовника: Однако с пиратством окончательно не было покончено. Те, кто не были схвачены и казнены и не ответили покаяниями на призыв английской королевы, отправились на своих судах разбойничать в воды Африки и Азии. Превосходно зная, что многие плантаторы английских поселений в Америке, как и испанские ранчеро в Вест-Индии, были чрезвычайно заинтересованы в приобретении черных рабов, бывшие карибские пираты не отказывали себе в удовольствии вновь пересекать Атлантический океан, однако теперь с трюмами своих судов, набитых живым товаром.

Война за испанское наследство, начавшаяся в 1701 году, приближалась к своему концу. Возникла она, как известно, по причине прихода в упадок некогда могущественного государства, владевшего территорией, составлявшей одну пятую часть мира. К началу второго десятилетия XVIII века испанский двор значительно окреп благодаря тому, что им уже управлял внук Людовика XIV, король Филипп V. И еще потому, что его внутренняя и внешняя политика в значительной степени пребывала под сильным влиянием французской герцогини Анны Марии Орсини, дочери принца Ла Тремуаль. Первым ее мужем был князь Талейран-Перигор, виднейший французский политик и дипломат, а затем итальянский герцог Орсини Браггиано. Анна Мария возглавляла свиту молодой испанской королевы и так очаровала Филиппа V и королеву остроумием и галантной манерой говорить обо всем и особенно об искусстве, что оба не принимали ни одного решения без ее совета.

При первой же встрече в Эскориале Педро де ла Крус приглянулся видавшей виды женщине. Прощаясь и подавая ему руку, она так погладила ею мужскую ладонь, что только зеленый юнец и человек, влюбленный в другую, могли не понять ее намека. Педро не отреагировал.

Герцогиня Орсини продолжала относиться к капитану де ла Крусу с симпатией и после его отказа. Когда могла, она помогала ему осваиваться с правилами поведения в королевском дворце. Когда однажды герцогиня спросила де ла Круса, отчего он так молчалив, Педро ответил:

— Длинная речь так же не подвигает дела, как длинное платье не помогает ходьбе. Не правда ли?

— О, вы читали Талейрана! Но послушайте и Анну Марию Орсини: «Мужчины нашли противоядие от укуса змей, однако не средство против дурной, вредной женщины, которая во сто крат хуже змеи». Вам повезло, мой друг корсар, я питаю к вам слабость.

— «Коммерция наиболее прибыльная представляла бы собой покупку субъекта по цене его стоимости и немедленной продажи каждого по цене, которую он сам предполагает, что стоит».

— Вы прикрываетесь Талейраном, как щитом! Но бог с вами, милый корсар. Пусть удачным будет ваш брак с графиней Иннес. Спокойной ночи. Я вас больше не держу. Вы не знаете, чего вы себя лишили. Я же не собиралась отнимать вас у графини.

Однако с заключением брака между Педро и Иннес не все было так просто. Некоторые родственники протестовали против «столь страстной любви к простолюдину», к человеку, не имевшему дворянского звания, «к какому-то корсару». Одна из наиболее влиятельных тетушек ратовала за брак Иннес с герцогом Альфонсо де Ривасом, который добивался руки Иннес много лет. Брат графини, закостенелый холостяк Альфред Карлос, сразу сдружился с Педро и день и ночь слушал его рассказы о пиратах, а затем отправился в морское министерство и там прочел личное дело корсара. Пришел в восторг и страстно принялся убеждать остальных родственников Иннес в том, что Педро де ла Крус достоин руки графини. Его, Иннес и Педро поддержали близкие друзья семьи де ла Куэва герцог Франсиско де Аранда и граф Антонио де Лерма. Они оба даже изъявили желание быть посаженными невесты и жениха.

Пройдут многие десятилетия, и великий Бальзак справедливо назовет «корсарами в желтых перчатках» — тогда денди будет еще иметь облик высокообразованного и изысканно одетого светского человека — не менее великих, чем он сам, Джорджа Байрона, Томаса Карлайла, Оскара Уайльда, Шарля Бодлера, Рамона Валье Инклана и других им подобных.

В марте 1714 года был подписан Раштадский договор, означавший конец войны, и в марте наконец заключен брак между графиней Иннес де ла Куэва и капитаном Педро де ла Крусом. Свадьбу сыграли пышно. На ней присутствовали и давние друзья Педро: граф Андрес де Сепульведа — любимый Девото, любимый Тетю и Хуан — любимый Медико.

Вместе с тем в июне в Мадрид вернулся герцог Альфонсо де Ривас, герой войны, особенно прославившийся в сражениях в Италии. Он тут же начал домогаться Иннес, убеждая ее немедленно получить согласие папы римского Клементия XI на развод.

Графиня стойко отказывала, и тогда герцог потерял голову.

Иннес нужно было оставить ворота дома, пройти проулок, где за углом на шумной улице стоял собор, у которого ее ожидал Педро. Однако в проулке ее подкараулил герцог. Брюнет высокого роста, плотного телосложения был одет в камзол из дорогой камки. На шее его висела толстая золотая цепь с большим крестом из бриллиантов. Панталоны из замши были заправлены в высокие кавалерийские сапоги, шпага с позолоченным эфесом и дага висели на поясе, пистолет торчал за шелковым кушаком, а широкополую шляпу украшало длинное красное страусовое перо.

Когда Иннес попыталась было пройти мимо, не говоря ни слова, герцог от злости утратил разум и, выхватив из ножен дагу, приставил ее к груди Иннес со словами:

— Моя любовь сделала бы тебя самой счастливой женщиной на свете! Ты предпочла простолюдина, смерда! Брось его!

— Он мой муж! И брак наш соединен церковью, Богом!

— Папа римский вас разведет! Мой близкий друг — брат папы Клементия XI. Он разведет!!! — Герцог заскрипел зубами.

— Убери дагу! — приказала Иннес. — С таким оружием не шутят!

— Это не оружие! Скорее милосердие, сострадание, жалость. А если хочешь — милостыня, подаяние!

— Убери!

— И не подумаю!

— Мужчины умеют ненавидеть, а женщины чаще испытывают отвращение. Разреши пройти!

— Это твое последнее слово? Тогда сделаешь шаг, и он будут твоим последним! — Герцог терял контроль над собой. — Пройди, если можешь!

Иннес хотела было отпихнуть с дороги сходившего с ума герцога, двинулась вперед, но острие даги вошло в ее грудь, и брызнула кровь. Графиня упала на колени, заливаясь ею. Герцог вложил дагу в ножны и зашагал к выходу из проулка, однако тут из-за угла показался де ла Крус, обеспокоенный тем, что Иннес опаздывала к началу мессы. Он увидел раненую Иннес, которой уже помогали люди.

Останавливая герцога, в сознании Педро проносятся мысли: «Простить врага есть изящнейшая манера опозорить, отомстить обидчику. Это да! Однако есть люди, которым не следует жить на этом свете! Они — бедствие, зараза, чума! И прощать им нельзя ничего!»

— Вы мерзкий негодяй, герцог! — прокричал Педро. — Не достойны жизни на земле! За Иннес я убью вас! Защищайтесь!

— И не подумаю. С кем должен я скрестить мою шпагу? Ха! Ха!

— Не хотите ли вы этим сказать, сударь, что вашему героизму пришел конец, что он иссяк ударом даги в грудь женщины? Защищайтесь, мерзавец!

— Вы несчастный плебей! — Герцог явно пришел в негодование. — Я отниму у вас сейчас единственное, что вы имеете, — вашу никчемную жизнь! Вы стали на моей дороге! Отняли любимую мною женщину!

— Пусть Всевышний услышит эти ваши слова! Защищайтесь, ваше сиятельство! — И Педро, который уже видел, что люди помогли Иннес подняться на ноги, обнажил шпагу, отсалютовал ею.

Поединок был трудным. Оба сражавшихся прекрасно владели шпагами, однако де ла Крус взял верх. Острие его шпаги пронзило кадык герцога и выбило один из семи шейных позвонков. Герцог Альфонсо де Ривас в буквальном смысле слова испустил дух и свалился на землю замертво, как заколотый на арене бык.

Педро де ла Крус был определен полицией под домашний арест. Последнее слово было за королем. Филипп V же, перед отходом ко сну, заявил королеве:

— Однако говорят, моя дорогая, что когда ближе к вечеру доктор пришел к ним домой, он не поверил своим глазам. — Король сделал многозначительную паузу. — Вы знаете, они занимались любовью!

— И я слышала об этом, — согласилась королева.

— Вот это да! Вот это мужчина! Настоящий, черт возьми! — На лице короля заиграла лукавая улыбка. — Ах, так! И вы, мадам, слышали. Так в чем же дело? Почему же вы медлите? Прикажите как можно быстрее разобрать вашу постель! Я тоже хочу проявить себя как мужчина! И надеюсь, нежданный приход доктора нам не помешает!

На следующий день из Эскориала прибыл офицер за де ла Крусом.

Филипп V встретил его со строгой миной на лице, хотя и посередине своей просторной приемной.

— До последнего времени многие Испанию называли «больным человеком». Этому наступил конец! — Филипп хлопнул ладонью по своей ладони, стоявшие рядом советники закивали головами. — Без управления страной из единого центра и при полном распаде общества непонятно, как так долго могла существовать столь обширная империя. Вот и оторвали от нее сладкие куски в Нидерландах и Италии! Под одним скипетром было объединено множество несовместимых народов и территорий, которые не имели ничего общего между собой. Эту беду усугубляло из рук вон никудышнее, пагубное управление всем этим несметным богатством из Мадрида. — Советники опустили глаза. — Утрехтский и Раштадский мир открывают перед Испанией огромные возможности. Нам необходим определенный подъем в развитии экономики и культуры. — Король замолчал, явно чтобы передохнуть.

Педро де ла Крус почтительно молчал. В душе его тлел огонек. Похоже было, что монарх преследует иную цель, чем оглашение наказания за дуэль и убийство герцога Альфонсо де Риваса.

— С пиратами в Вест-Индии будет полностью покончено! — Чувствовалось, что король переходил к делу. — Никакие морские разбойники не смогут устоять против военных кораблей! Усилим наши эскадры! С другой стороны, — и это важно, — мы договорились с королевой Англии. Она сменит там, в Америке, всех сомнительных губернаторов. Новые под страхом смерти перестанут поддерживать пиратов, заниматься уголовным промыслом!

— И потому еще, извините, Ваше Величество, что теперь Англия имеет право ввоза своих товаров в вест-индские владения Испании, — добавил де ла Крус. — Это очень важное государственное решение. Оно поможет Вашему Величеству претворить в жизнь ваши планы.

— Мыслите вы, капитан, верно. — Королю явно понравилось то, что сказал корсар. — Ко всему прочему, утратив преступную поддержку и рынки сбыта награбленного, пираты потеряют смысл своего существования.

— Вы абсолютно правы, Ваше Величество! — вторил королю де ла Крус.

— Так вот и выходит, что сейчас самый раз заняться наукой. Экспедиция ученых мужей готова! Им не хватает капитана. В него они должны поверить. Он поведет их, то есть мой корабль, вокруг света. Это не шуточное дело! А я знаю этого капитана. Им будете вы, Педро де ла Крус! — И, увидев удивление на лице корсара, Филипп V продолжил: — Или вы желаете обсудить со мной жалобу, поданную на вас родственниками герцога Альфонсо де Риваса?

— Нет, Ваше Величество, я подумал о жене. Она сейчас в таком состоянии. Была на волосок от смерти! Оставить ее?

— Похвально! А герцог, скажу я вам, заслужил свое. Он, как утверждают, был чересчур спесив и самолюбив. Однако вернемся к нашей теме. Вы, капитан, разве не знаете, что разлука только усиливает любовь женщины к мужчине? — Король позволил себе улыбнуться.

Педро был прижат к стене. В такой ситуации ему прежде никогда не приходилось бывать. Да и притом, перед ним был сам король Испании, который не только закрыл глаза на гибель герцога, прославившего себя в период последней войны, но и назначал Педро де ла Круса капитаном корабля Его Величества, поручал исполнить ответственное королевское задание.

Де ла Крус щелкнул каблуками ботфорт, вытянулся в струнку и в знак согласия склонил голову.

— Я бы на вашем месте, корсар и отважный шпажист, поступил бы так же. Уверен, что через год мы увидимся снова. Ваша жена, графиня Иннес де ла Куэва, а ныне де ла Крус, встретит вас с еще большей любовью. Желаю вам успеха! — Филипп V еще раз приятно улыбнулся и приветливо помахал рукой.

Когда дома Педро все подробно рассказал Иннес, то тут же и услышал:

— Ну и хорошо, мой ненаглядный! Господь так пожелал! Я ждать привыкла. За детей не беспокойся. Когда же ты возвратишься, мой горячо любимый, у нас будет еще один твой ребенок. И я буду любить всех троих так, как люблю тебя!