Теперь уже не было необходимости делать вид, что я иду на свидание, чтобы своевременно и хорошо выполнять свои обязанности перед Прагой. Во-первых, у меня значительно расширились возможности для выезда и пребывания вне объектов штаба. Это произошло благодаря тому, что Кашпар с Катеком предложили мне выполнять функции вице-президента центрального комитета чехословацких эмигрантов в Европе. Им нужно было иметь в этом органе своего человека, который бы мог на его заседаниях оказывать влияние на различные обсуждения в интересах американской секретной службы и, кроме того, доставлять информацию обо всем, что происходит в центральном комитете.

Эта деятельность не занимала у меня много времени, потому что функции вице-президента были довольно скромные. При моей двойной игре мне, конечно, очень подходило новое положение, когда я мог бесконтрольно ездить из одного лагеря в другой и устраивать различные дела в качестве официального представителя чехословацких эмигрантов. Таким образом я сталкивался со многими людьми — не исключая и чехословацких агентов, — не давая при этом повода в чем-либо подозревать меня.

Кроме того, Прага всячески шла мне навстречу. Тайники следовали, так сказать, за мной или же в места, которые я мог без риска посещать. Например, в Пасове, куда я ездил в типографию Леопольда Маха за фальшивыми паспортами или же за их корректурами, я мог передать свои сведения при покупке сигарет в одной из местных табачных лавочек.

Но я, конечно, помню, что как раз в Пасове я пережил почти такие же страшные минуты, как и во время своего ночного побега к Вере Земковой.

Произошло это так: однажды ко мне пришел майор Чермак и сообщил, что мы поедем в Мюнхен покупать охотничье ружье, которое у Кашпара выклянчил типограф Мах. Именно в Мюнхене можно было достать чехословацкие охотничьи ружья, пользующиеся известностью в этих краях и тайно, контрабандой сюда доставляемые.

Ружье мы купили и намеревались сразу же отвезти его Маху. В городе нам повстречались бывший генерал Влк и Юрай Савик (Томми). Узнав, что мы направляемся в Пасов, они попросили нас взять их с собой. Чермак не возражал, и все мы уселись в машину.

Едва только машина тронулась, Чермак сообщил, что кончается бензин. Он, мол, думал, что есть в запасе еще канистра, но ошибся. Американская бензоколонка, которая находилась неподалеку, была по непонятным причинам закрыта, и нам не оставалось ничего другого, как отправиться по Мюнхену на поиски американской бензозаправочной станции.

Едва мы отъехали на несколько десятков метров, как Чермак увидел джип с американскими военными полицейскими. Он помахал им из окна машины.

— У нас кончаются соки, начальник, — сказал он по-английски полицейскому со своим типично оксфордским произношением, которое средний американец попросту презирает. Полицейский ответил раздраженно, чтобы Чермак оставил дурацкие шутки. Майор, однако, гнул свое и с тем же оксфордским произношением продолжал твердить, что у нас в бензобаке осталась самая малость на дне и нам надо срочно смотаться на какую-нибудь американскую бензоколонку.

Полицейский ухмыльнулся и со злорадством заявил, что этих комедий он уже нагляделся вдоволь. Он возьмет нас на буксир и отведет к коменданту города. Тот нам уж во всех подробностях объяснит, где находятся американские бензоколонки. Джип дал задний ход и подошел к нам поближе: шофер прицепил металлическим тросом наш «мерседес» к джипу.

Когда американская машина с нашим «мерседесом» на буксире покатила, меня охватила паника. В результате разгильдяйства Чарли я оказался в чудовищной опасности. В кармане огнем жгли сведения, которые я намеревался положить в тайник в Пасове. Они содержали помимо всего прочего информацию о бывшем штабном капитане Махаче: в ближайшее время он посетит Прагу и должен будет у нескольких сотрудников получить важную документацию.

Я искал выход. Мне надо было любой ценой избавиться от бумажного шарика. Не исключено было, что нас могут в комендатуре задержать и даже обыскать. Со вздохом вытащил я коробочку с таблетками от головной боли и мгновенно вложил пилюльку вместе с шариком в рот. Генерал Влк не замедлил поинтересоваться, сильно ли болит у меня голова. Я подтвердил и быстро проглотил, продолжая держать в руках коробочку с пилюлями. Я перевел дыхание, только когда застрявший было в горле неприятный комок исчез. В душе я благодарил немцев и американцев, вырабатывавших и продававших «съедобную» бумагу, которая в критических ситуациях легко переваривается.

Вскоре выяснилось, что полицейский везет нас не к американскому коменданту Мюнхена, а к начальнику военной полиции, который был так называемым «скорым судьей» и имел право арестовывать. Двое полицейских привели нас к нему.

Начальник стоял на возвышении за пультом. На вопрос, кто мы, ответил Чермак — с тем же оксфордским произношением. Он сказал, что мы состоим на американской службе и нам необходимо заправиться на какой-нибудь американской бензоколонке.

— Что?! — взревел начальник военной полиции.

Очевидно, его возмутило и произношение Чермака, и его странное заявление. Машина с американским военным номером должна обязательно иметь водителя, который знает, где находится бензоколонка американской армии! Однако Чарли действительно не имел о ней никакого понятия. Но что-либо объяснять уже не было времени — полицейский начальник смерил его взглядом и резко потребовал:

— Ваши документы!

И тут произошло то, чего никогда не смеет допустить офицер разведывательной службы: Чермак вытащил из нагрудного кармана все его богатое содержимое и принялся перебирать, отыскивая свое удостоверение личности. Американец с минуту разглядывал его с высоты своего пульта. Потом резко нагнулся и, вырвав у майора бумаги, принялся раскладывать их у себя на пульте: документы на машину, водительские права, английский паспорт, английское воинское удостоверение со времен второй мировой войны, берлинский паспорт и еще три других удостоверения организации Катека, каждое на другое имя. На всех были фотографии Чермака. Начальник полиции сравнил каждую фотографию на удостоверении с лицом майора, который пытался было что-то сказать, и заорал:

— Заткнись!

Потом он сделал знак головой, и все мы четверо вмиг были окружены военными полицейскими, которые заставили нас упереться руками в стену и стоять, широко расставив ноги, подальше от нее. Они обшарили наши карманы. У меня с собой не было ни бумаг, ни удостоверения. Только пятьдесят долларов и последние номера «Руде право», словацкой «Правды» и «Обраны лиду», которые я читал по дороге в Мюнхен. У генерала Влка было эмигрантское удостоверение и старое чехословацкое железнодорожное удостоверение. У Юрая Савика — чехословацкий паспорт, что-то около пятидесяти тысяч крон, а также пистолет чехословацкого производства.

Начальник военной полиции торжествующе улыбался, снова и снова раскладывая перед собой наши документы, считая, что задержал важных чехословацких агентов. Мысленно он, конечно, видел свое повышение и высокую денежную награду. Опершись руками о стул, он громко рассмеялся.

Влк все же оказался настоящим генералом. Он не утратил присутствия духа и изо всех сил заорал на полицейского начальника, требуя, чтобы тот позвонил в главный штаб во Франкфурте, где получит о нас всю нужную ему информацию. Американец испугался его мощного голоса, нахмурился, повертел скептически головой, но в конце концов подошел к телефону. Несколько минут с кем-то разговаривал. Потом положил трубку и смущенно приказал полицейским отпустить нас и показать дорогу к ближайшей бензоколонке.

Чермак наградил начальника военной полиции злорадной улыбкой. В машине, однако, ему пришлось худо. Генерал Влк и Юрай Савик напустились на него так, что пух и перья летели. Я не обращал внимания на их перепалку и с удовольствием поглаживал себе живот, размышляя, что было бы, если б полицейский начальник имел возможность контролировать и желудок задержанных лиц.

Ну, понятно, на этот раз я свое донесение пасовскому агенту не передал. Обычно, однако, подобных инцидентов со мной не происходило. И хотя я не раз ломал голову, как согласовать совершенно разного рода задания из Праги и от Кашпара, мне все же удавалось работать успешно для обеих сторон.

Конечно, мои «успехи» можно оценивать по-разному — все зависело от того, с какой точки зрения на них смотреть: то, за что меня хвалила Прага, имело в большинстве случаев неприятные последствия для Кашпара.

Остановлюсь только на истории с паспортами. В доказательство того, что неудачу это принесло скорее американцам, чем мне, приведу случай со штемпелем регистрации прописки.

В моей работе с паспортами для агентов неожиданно обнаружилось серьезное осложнение. В ЧСР была введена обязательная регистрация граждан по месту жительства в виде прописочных и выписочных штемпелей в паспорте. В штабах шпионских организаций никто не знал, как выглядят такие штемпели. Даже от перебежчиков нельзя было получить точную информацию, потому что они в большинстве своем приходили без документов, либо же в их паспорте не было регистрации.

Положение становилось критическим. На столах у начальников противочехословацких шпионских групп росли пачки настойчивых требований американской разведывательной службы. Казалось, что этому не будет конца. Но однажды ночью меня разбудил Кашпар:

— Доктор, вас ждет внизу машина. Вам следует немедленно отправиться в Мюнхен. Там вы встретитесь с Джином. Это приказ полковника Чарльза...

Полковник Джин был начальником американского отдела документации. Несколько дней назад он приехал в Мюнхен, поселился в отеле «Регина» и разослал длиннейшие депеши резидентам в Вене, Линце и Берлине. Теперь он дожидался их ответов, убивая время за отменным виски в казино «Хауз дер кунст» и на костюмированных балах в «Регине».

Изрядно выпивший американец принял меня в маскарадном костюме египетского короля Фарука и сыпал проклятиями на английском, польском и чешском языках. Я вынужден был дождаться, пока он примет душ, чтобы протрезвиться. Когда же он в халате, наконец, уселся в кресло, то заговорил совершенно свободно по-чешски:

— У меня есть одна загадка. Помогите мне ее разгадать...

Он положил на стол три чертежа регистрационных штемпелей, резко отличающихся друг от друга. Один чертеж ему, мол, прислало американское посольство в Вене, другой — CIC из Линца, а третий передал резидент с Мариенштрассе в Берлине. Все три отправителя клянутся, что это точная копия оригинала. Но, как это совершенно очевидно, они разнятся и форматом и оформлением. Однако, по достоверным сведениям, штемпель этот — единый для всей страны, точно определенных размеров и может отличаться только обозначением места жительства.

— Скажите, какой из них верный? — спросил Джин.

Я развел руками.

— Без оригинала, я полагаю, это сделать невозможно.

— Я того же мнения, — осклабился полковник.

Затем он заявил, что эти «дураки» в Вене и в Линце довольствуются всем, что им подсунут. Вот то, что прислали с берлинской Мариенштрассе, по крайней мере, сделано по рисунку какого-то перебежчика, бывшего чиновника окружного национального комитета. Он, мол, хорошо знает новые штемпели. Джин поселил его в пансионе «Эбли» на Каульбахштрассе. Я должен отправиться к нему, поднять с постели и подробно все выспросить.

— Главное, попытайтесь установить, не является ли этот чертеж преднамеренной подделкой, — подчеркнул полковник.

Часек, бежавший из ЧСР, еще совсем зеленый юнец, казался боязливым и запуганным. Он был настолько молод, что мог и не знать толком условий и порядков в республике. Как я вскоре выяснил, вести с ним разговор о каких бы то ни было политических делах было напрасной тратой времени. Я дал ему бумагу, карандаш, линейку и попросил снова начертить этот злосчастный штемпель. Он охотно это сделал.

Через несколько минут я сравнил оба чертежика. Первый, «берлинский», с этим, вторым, точно совпадал форматом и оформлением. Шрифты, однако, разнились. Я решил заночевать в пансионе и на следующий день снова попросил Часека сделать чертеж.

Третий рисунок был, в сущности, также и третьим вариантом. Правда, все они в общих чертах совпадали, хотя каждый отличался типом шрифта. Было ясно, что тут нет подделки, но чертеж ни в одном случае не соответствовал в точности оригиналу.

Пришлось доложить Джину, что результат проверки не слишком успешный. Тем не менее полковник отбросил чертежи из Вены и Линца и принял решение в пользу варианта Часека.

— Полковнику Катеку необходимо иметь такой штемпель. Чертеж Часека кажется мне наиболее достоверным...

Конечно, Часеку придется пока быть в полной изоляции. Если агент не вернется, парнишку передадут органам CIC, которые уж знают, как в таких случаях поступать.

Заказывая в типографии Маха этот штемпель, я послал через тайник в пасовской табачной лавочке сведения о тревоге в штабах шпионских организаций. Шифрованная информация одновременно содержала предупреждение, что из центра Катека должна быть переброшена в ближайшие дни в ЧСР какая-то важная птица.

Вскоре я по подлинным документам установил, что чертеж Часека был и по формату и по оформлению совершенно неправильным. Если специальный агент Катека и вернулся, то только потому, что чехословацкая сторона умышленно выпустила его. Куда хуже пришлось тем, кто отправился туда после него, — уверенным, что у них паспорт в полном порядке. Новый регистрационный штемпель, изготовленный в точном соответствии с оригиналом, увидел свет гораздо позже.

И хотя речь тут шла о некрупной акции, она принесла чехословацкой стороне значительные выгоды. А ведь таких «мелочей» бывало по нескольку в месяц — особенно в начале пятидесятых годов. И не только в той области, которой занимался я сам, но иногда и в тех, которыми занимались мои коллеги.

Стоит вспомнить план «Эрнест» — аферу нашего военного сектора. Это тоже была «мелочь», которая очень заинтересовала Прагу.

После ухода Венделина (Сирила) весь военный сектор снова вел один только полковник Чамбала (Джо). Работал он очень успешно. Составил, например, для центра Катека подробную карту дислокации частей чехословацкой армии. По регулярно поступающим сведениям он дополнял и уточнял изменения в составе командиров частей и численного состава армии.

Подготовил он и карту западного приграничья с дислокацией пограничных войск, с именами соответствующих командиров, емкостью жилых помещений, с подробностями относительно контроля границ чехословацкими органами госбезопасности. Интенсивно собирал мало-мальски стоящую информацию о запретных пограничных полосах и закрытых военных зонах. Он специально интересовался так называемым военным учебным треугольником где-то восточнее Марианских Лазен.

Бесспорно, Джо был на хорошем счету в центре. Поэтому он очень легко получил разрешение полковника Катека создать в Селбе свою так называемую «передовую базу».

Этот проект, названный «Эрнест», он начал разрабатывать еще ранней весной 1950 года, когда бежал в Западную Германию сотрудник чехословацкой секретной службы сержант Йозеф Элиаш. Вместе с ним бежал и рядовой Ярослав Ванек. Элиаш был родом из Жилины, где когда-то служил под началом Чамбалы и с ним сблизился во время попоек, которые любило устраивать жилинское военное начальство. Элиаш, служивший затем в приграничном районе возле Аша, откуда и бежал на Запад, очень хорошо знал условия местности и военную обстановку западного приграничья и имел там много знакомых. Все эти преимущества Джо и решил использовать.

Он предложил создать вблизи чехословацкой границы закамуфлированный шпионский центр, который бы развернул деятельность в случае войны. А она, по мнению экспертов, должна была вот-вот начаться. Предполагалось, что, как только вспыхнет война, американская армия отойдет за Рейн (организации Катека должны были эвакуироваться в два этапа пс трассе Майнц — Саарбрюкен — Верден) и тогда новый шпионский центр оказался бы в тылу наступающих армий социалистических держав и стал бы основой будущей более широкой сети.

Когда Чамбала представил этот план на рассмотрение полковнику Катеку, он подкрепил его утверждением, что в случае вооруженного конфликта только одна Чехословакия способна выставить на западных границах пятьдесят дивизий, наступление которых не смогут остановить несколько американских дивизий. Трезво рассуждающий практик Катек считал эти расчеты липовыми, но все же предложение Чамбалы одобрил, поскольку оно не шло вразрез с официальной американской военной пропагандой.

Чамбала добился своего и начал создавать «передовую базу». Он обратился к бывшему словацкому фашисту Кармазину, с которым был знаком еще со времен Словацкого государства, и с его помощью выяснил, что в Селбе владеет лесопильней некто Датес — карпатский немец из Словакии. Этот Датес согласился формально зачислить двух рабочих: одного — шофером, второго — лесником-контролером. Шофером стал Ярослав Ванек. Служебные обязанности Элиаша как контролера позволяли ему бродить по лесам вдоль границ, не вызывая подозрений.

Элиаш помимо пистолета был оснащен биноклем и фотоаппаратом с телеобъективом. Оба агента оплачивались через посредство Кашпара центром Катека. Им достали западногерманские документы, выданные в Оберурселе на фальшивые имена. Элиаш теперь стал Йозефом Эрнестом — отсюда и название проекта, а Ванек — Гельмутом Мюллером. Оба зарегистрировались в немецких полицейских органах как граждане немецкой национальности.

Проект был лишь в начальной стадии своего осуществления, когда Кашпар поручил мне переводить каждый месяц этим агентам в Селб жалованье и контролировать их деятельность. Он настаивал на немедленном расширении этой операции. Дело, конечно, не только в войне, а и в сегодняшних днях. Оба эти господина должны наблюдать за Ашем и всей его округой в бинокль и доставлять фотографии офицеров пограничной охраны. Они будут также изучать трассы обходов пограничного патруля, вести поиски лиц, занимающихся контрабандой, которых можно было бы в свое время использовать для нашей агентурной службы в качестве курьеров.

В этом был весь Кашпар. Он не допускал даже мысли, что кто-нибудь из его подчиненных мог «страдать» от недостатка работы — в чем он, конечно, подозревал Ванека и Элиаша.

По приказу Кашпара я тогда время от времени выезжал в Селб для контроля и выплачивал обоим агентам установленное вознаграждение. По возвращении в штаб я докладывал полковнику, что проект осуществляется полным ходом и, разумеется, в полном соответствии с планом.

Подобные же донесения я передавал и Праге. Почти один и тот же текст имел, однако, совершенно разный смысл: Кашпар получил информацию, что проект претворяется в жизнь; чехословацкая служба из этих же сведений заключила, что контроль за операцией она не выпускает из рук.

Игра в прятки продолжалась несколько месяцев. Потом унтер-офицер Элиаш с фальшивым паспортом сбежал со своей любовницей в Канаду и проект «Эрнест» приказал долго жить.

Конечно, провалившаяся операция «Эрнест» была не единственной. Такого рода затеи в штабе Кашпара рождались не раз. Венделин уже начал организовывать на территории Чехословакии шпионскую сеть, так называемую группу «Рафаэль», готовившуюся к деятельности на первой стадии предполагаемой войны. Группой руководил бывший капитан Венер, конспиративная кличка — Эрих, из Нюрнберга.

Некоторые ее участники, специально отобранные сотрудники, занялись сразу же после создания сети разведывательной деятельностью. Прежде всего, это был резидент Йозеф Крживка, действовавший под конспиративными кличками Пишта, Мацек, Новак и т. д. Был он родом из Часа, под Пардубице. При оккупации он добровольно записался в вермахт и ходатайствовал о признании его немцами. Стал тайным агентом гестапо и предал ряд чехов, которые нелегально работали против нацистов. Сразу же после войны он был отдан под суд, который, однако, за недостатком доказательств оправдал его. Примерно за год до февраля, летом 1947 года, когда Крживка служил уже в танковой бригаде в Жатке, его арестовали по обвинению в шпионаже против ЧСР. В военной тюрьме на Капуцинской улице в Праге его целый месяц допрашивали офицеры тогдашней военной разведки, им лично занимались начальники групп «А» и «Б» пятого отделения главного штаба и другие разведывательные органы.

Крживка на допросе признался, что вскоре после войны, когда его оправдал чрезвычайный народный суд за недостатком улик, он бежал в Германию. Там ему удалось установить связь с одной из секций «Интеллидженс сервис», резиденция которой находилась в Бремене, где он предложил свои услуги руководителю агентурной службы Фурнхагену. Тот принял его предложение и отправил снова в Чехословакию. Крживка опять поступил на военную службу в Жатке.

Во время допросов офицеры военной разведки ничего конкретного Крживке не сумели предъявить. Они действовали слишком опрометчиво и преждевременно прибегли к аресту, не имея убедительных доказательств его вины. Им не оставалось ничего другого, как привлечь его к сотрудничеству и выпустить. Крживка снова оказался в Германии, где прошел специальную выучку в американском учебном лагере для разведчиков. Позже он стал работать в шпионской организации Кашпара. Регулярно каждую субботу он переходил в Баварию в районе Сваты Кжиж — Вис. Обратно уходил в воскресенье, разумеется, другой дорогой, чаще всего через Аш. Жил попеременно то в Баварии, то в Аше. Он перевел через границу десятки людей и доставлял всегда множество самых разных сведений.

Безусловно, он обладал большим опытом и способностями для работы в секретной службе. Именно поэтому Кашпар и Катек решили сделать его резидентом, который на территории Чехословакии руководил группой «Рафаэль». Его непосредственным начальником был сотрудник Кашпара Венер (Эрих), которого я переправил в «золотую клетку» в Геддернгейм, когда у него земля горела под ногами.

Шеф-агент Крживка завербовал много сотрудников, передававших ему действительно ценные сведения. Одним из них был пражский инженер Владимир Чабан. Он раздобыл для Крживки документ о новых мероприятиях по технике безопасности в промышленности; следующие доставленные им сведения касались чехословацко-польского сотрудничества — Чабан был членом комиссии, которая выполняла функции надзора за строительством электростанции в Дворах в Польше, и имел поэтому возможность ездить в Польшу и участвовать в важнейших переговорах.

В 1949 году и в начале 1950-го десятки специалистов работали над созданием проекта электростанций для комбината в Соколове. Чабан был в их числе, а также одним из тех, кто составлял основное ядро участников пересмотра проекта первого пятилетнего плана. Основательный материал о пересмотре пятилетки инженер списал, подробно прокомментировал и передал Крживке. Тот за такого рода услуги давал деньги, но прежде всего расплачивался дефицитными товарами — нейлоном, какао, шоколадом, кофе, дамским бельем и высококачественными тканями.

Среди всякой другой информации выделялись сведения, которые Чабан получал от своего знакомого, работника пльзенских энергетических предприятий Карла Пиши — также члена группы «Рафаэль». Он узнал, что в Праге ведутся переговоры о снабжении электроэнергией яхимовских урановых рудников. Дирекция рудников требовала подачи электроэнергии из разных источников — если выйдет из строя один, можно переключиться на другой, иначе подобная авария грозила бы затоплением шахт. В экспертную комиссию вошли Чабан и Пиша. Они установили, что для затопления шахты необходимо прервать четыре главные электролинии: от Вышкова, Тоужима, Соколова и Нового Седла.

Однако Крживке не удалось переправить через границу это детальное исследование с подробным планом. Точно так же ему не удалось передать Эриху килограмм яхимовской урановой руды в виде порошка. Не передал он и полный список имен и адресов сотрудников госбезопасности в Хебе и Карловых Варах. В первый же весенний день 21 марта 1950 года его застрелили в конспиративной квартире (точнее, в коридоре жилого дома в Карловых Варах) сотрудники чехословацкой контрразведки.

Крживка отказался сдаться и продолжал стрелять из двух пистолетов даже тогда, когда был несколько раз ранен. Третий, еще неиспользованный пистолет нашли у него за пазухой.

Своим бесстрашным сопротивлением, за которое он поплатился жизнью, Крживка помог скрыться напарнику — молодому поручику авиации Яну Гораку (Раулю), который на территории Чехословакии чаще пользовался конспиративной кличкой Власта. Горак несколько месяцев скрывался у знакомых на севере Чехословакии, а потом снова перешел границу и вернулся в Германию.

О смерти Крживки Кашпар еще и понятия не имел, когда отдавал капитану Венеру (Эриху) приказ о незамедлительной подготовке агента, который бы в операции «Рафаэль» стал главным связным. Он должен был принять на себя выполнение заданий Крживки (Пишты) и Горака (Власты), которым в ЧСР, очевидно, грозила тюрьма, и Кашпар хотел в ближайшее время перевести их в безопасное место. К этому решению он пришел после того, как из Жилины, Пльзени, Хеба, Градца Кралова и из Трутнова исчезло несколько человек, бывших сотрудников Крживки и Горака.

Полковник кипел от ярости. Он предполагал, что в группу «Рафаэль» пробрался хорошо замаскированный агент противника. Но напрасно он искал и прикидывал, кто бы это мог быть. Ни один след не вел прямо к кому-либо из сотрудников в ЧСР, потому что исчезнувшие люди — полковник правильно предполагал, что они арестованы, — находились в разных местах республики. Необходимо было проверить шпионскую сеть и выпавшие звенья восполнить способными и надежными людьми. Эту безмерно трудную работу должен был выполнить с помощью инженеров Чабана, Пиши и еще некоторых других сотрудников из Хеба и Карловых Вар агент Вацлав Луханек (Али).

Луханек не был новичком в таких делах. Родом он из Ческих Будейовиц, вскоре после освобождения перешел на службу в американскую армию в окрестностях Пльзени, а позже вместе с американскими частями уехал в Германию. Пройдя специальную школу, он начал работать на американскую разведку в Голландии, Норвегии и других Скандинавских странах. Весной 1949 года его взяла к себе одна из организаций полковника Катека — для него Луханек (Али) выполнил несколько курьерских миссий в Чехословакию. Все задания выполнил четко и уверенно. Поэтому было совершенно не удивительно, что на этого агента пал выбор Кашпара. Восстановить нарушенную связь предстояло именно ему.

Полковник решил, что переход границы у Луханека пройдет гладко, без каких-либо осложнений. Он попросил у Катека помощи и без особых трудностей получил в свое распоряжение команду американских солдат в гражданской одежде во главе с лейтенантом, которые должны были «ассистировать» Луханеку.

С южной стороны ашского выступа эти солдаты группами направились к чехословацкой границе. В нескольких метрах от пограничных столбов они залегли в укрытие за камнями и принялись стрелять. Вскоре здесь собралось много чехословацких пограничных патрулей, которые предположили, что на границу напала крупная воинская часть, и ответили на стрельбу.

Этого момента и дожидался Али. Примерно в трех километрах от места перестрелки он наблюдал в бинокль за пограничными патрулями. Вскоре он беспрепятственно оказался в лесу на чехословацкой территории.

Кашпар потратил много труда, чтобы подготовить безопасный переход Али через границу, и превосходно обдумал все детали военной операции, которая ему действительно удалась. Эрих усиленно обучал агента и готовил к сложным заданиям в ЧСР. И все впустую. В Хебе Луханек встретился с двумя сотрудниками чехословацкой госбезопасности и передал им списки людей, которых он должен был проверить или вовлечь в шпионскую сеть.

Чехословацкая разведывательная служба склонила Луханека к сотрудничеству уже в Норвегии, где он еще год назад выполнял особое задание для Катека. Никто тогда и не предполагал, что однажды, перейдя границу, Луханек принесет назубок выученный список наиболее важных сотрудников группы «Рафаэль».

Это решило судьбу всей шпионской группы. Я лишь частично способствовал успеху акции «Влтава» — так Прага назвала операцию против группы «Рафаэль». По-моему, главное тут сделали десятки работников чехословацкой контрразведывательной службы.

Должен заметить, что смерть Крживки и ликвидация группы произвели в нашем штабе впечатление разорвавшейся бомбы. Ведь из группы практически сохранились только двое, при драматических обстоятельствах они вернулись на территорию Западной Германии. Это были Ян Горак (Рауль) и Вацлав Луханек (Али), которого Прага снабдила хорошо продуманной легендой, подготовила к новым заданиям и отправила к американцам. Оба они сообщили одно и то же: ускользнули из всех ловушек и несколько месяцев скрывались у знакомых. Такие убежища имел, в конце концов, каждый агент и пользовался ими только при самой острой необходимости, когда ему грозил арест.

Горак и Луханек были немедленно подвергнуты допросу на только что введенном устройстве — детекторе лжи. Оба выдержали его. И во время нескольких дальнейших допросов не было установлено ничего, вызывающего подозрение. Поэтому они оба в начале 1951 года снова получили назначение: Луханек (Али) перешел в центр Катека, Ян Горак (Рауль) остался в штабе Кашпара, откуда выезжал в лагеря и вербовал для работы новых беглецов.