Было большим сюрпризом для всей Маринеды, что помолвка между Германом Риаса и Амелией Сирвиан была разорвана. Развод не вызвал бы столько разговоров. Люди считали, что Герману и Амелии не оставалось ничего иного, кроме как пожениться. Никто не мог объяснить, что произошло, даже жених. Лишь у духовника Амелии был ключ к разгадке тайны.

Было ясно, что эти отношения, которые существовали так долго, должны были завершиться самым официальным образом: десять лет знакомства не зерно аниса. Амелия была невестой Германа с первого бала, с которого оно давным-давно и началось.

Каким прекрасным был тот бал! Она была одета в платье из белого крепа, скроенное так, чтобы немного открыть ее плечи и грудь, которые трепетали от радости волнения, припудренные светлые волосы украшали высушенные бутоны роз. Амелия была, как говорили некоторые дамы и девушки, «гравюрой», «эстампом» Просвещения. Когда Герман пригласил ее на танец, когда он обнял ее за талию и ощутил рядом ее детское дыхание, он совершенно потерял рассудок и дрожащим голосом, обезумевший, не думая о словах, искренне пообещал ей, и это обещание было наполовину невольным, оттого более сладостным. На следующий день это было записано, и наступило время следовать за ней на улице и заглядывать в окна, подобно рассвету, как то бывает при таких чувствах. И родители Амелии, скромные домовладельцы, и родители Германа, торговцы с небольшим капиталом, но с многочисленным потомством, возражали против желания своих детей, полагая, разумеется, что Герман должен сначала закончить обучение юриспруденции, чтобы быть способным содержать семью.

Шесть первых лет прошли прекрасно. Герман провел зиму в Компостеле, он поступил в Университет и начал писать длинные письма, полные нежности, пока он читал, перечитывал их и с нетерпением ждал каникул, время для Амелии бежало незаметно. Каникулы были приятным перерывом, пока они длились, Амелия знала, что жених целиком посвящен ей. Он даже не входил в дом, но он постоянно сопровождал Амелию на прогулках, по ночам они при свете луны беседовали в галерее с видом на море. Его отсутствие, прерываемое частыми визитами, было еще более интригующим, еще более очаровательным, его постоянное внимание наполняло существование Амелии, не оставляя места для тоски или скуки.

Когда Герман получил степень магистра права, он решил поехать в Мадрид, чтобы учиться в докторантуре, какое же это было испытание для невесты! Герман все же ей писал записками, подписанными на лету, на столике кафе, короткими, сухими, лишенными нежности. И заботливые подруги, которые видели Амелию взволнованной, не знающей развлечений, говорили ей, притворно шутя:

— Иди же, глупышка, развлекайся! Бог знает, чем он там занимается! Зачем терять время зря! Мой двоюродный брат Лоренцо мне пишет, что видел Германа, очень оживленного в театре с «некими»…

Радость от возвращения Германа заставила забыть об этих неурядицах. Через несколько дней и не вспоминала Амелия о своих мучениях, сомнениях, подозрениях. Обязанный каждый вечер посещать дом своей невесты, Герман каждый вечер встречался с семьей, в темном углу рядом с пианино, вдали от лампы, покрытой шелковым полотном, пара постоянно беседовала, время от времени тайно обмениваясь рукопожатиями и смотря в глаза друг другу, словно пытаясь выпить взгляд до самого дна.

Никогда Амелия не была так счастлива Чего можно было еще желать? Герман был здесь, уже определились со свадьбой, решили только ее отложить для того, чтобы Герман нашел себе место, чтобы устроиться, например, прокурора. Когда прошел уже целый год, а места он себе так и не нашел, решил Герман открыть свою контору и заняться местной практикой, а там и удача ему улыбнется, получит он желаемое место. Из-за новой работы помолвленные не виделись так часто и так долго. Когда девушка на это жаловалась, Герман совершенно себя оправдывал, ему нужно было думать о будущем, Амелия же знала, что когда-нибудь они поженятся, она не должна обращать внимание на мелочи, это сущие пустяки для тех, кто любит друг друга. В самом деле, Герман настаивал на том, чтобы пожениться, когда только это позволят обстоятельства.

На девятом году отношений родители Амелии заметили (и все вокруг это тоже заметили), что характер девушки совершенно изменился. Вместо живой радости и юмора, который был так ей к лицу, она была полна странностей и капризов, разражалась внезапными взрывами хохота, запиралась одна в мрачной тишине.

И ее здоровье тоже было не таким, как прежде: постоянная апатия, жестокая бессонница, которая заставляла проводить ее всю ночь на ногах, потому что постель, где она не могла уснуть, казалась ей могилой, ее мучила боль в сердце и нервные срывы.

И когда ее спрашивали, в чем дело, она коротко отвечала: «Я не знаю» и была права, но наконец она это поняла, и это знание причиняло ей еще больше боли.

Каковы же те еле заметные знаки, тесно связанные между собой, факты, какие необъяснимые проявления, исходящие от окружающего мира, при том не выяснилось ничего нового и ничего определенного, нет того, чтобы кто-то явился с откровенным бесстыдством, но вчерашняя наивная девушка все неожиданно все поняла и разорвала покрывало Исиды? Амелия осознала все полностью. Ее беды не было бы без желания, беспокойства, спешки, необходимости жениться. Какой стыд, какой позор, какая боль грозит ей, если Герман начнет об этом подозревать! Лучше умереть! Скрыть. Скрыть любой ценой, чтобы ни родители, ни жених, ни свет ничего не узнали!

Герман, видя ее такой спокойной, такой благоразумной, полнел, пока она пожирала себя, смеялся, пока она увлажняла слезами подушку. Амелия во всем обвиняла себя, смотря, как мудр, силен и спокоен ее жених. И чтобы держать себя в руках, чтобы не лежать, рыдая, в его объятьях, чтобы не совершить недостойную ее глупую ошибку, выйдя поздно вечером одной из и дома, пойти к Герману, понадобилось Амелии все ее мужество, вся ее скромность, все сдерживающие ее понятия чести и честности, привитые ей с детства.

Однажды… неизвестно, почему, не происходило тогда ничего необыкновенного, ни один странный разговор не просветил ее, начало спадать пелена с ее глаз. Амелия увидела в свет, в ее душе сверкнул ужасный отблеск реальности, она вспомнила, что немного ранее она восхищалась смирением Германа и завидовала его терпению, а теперь истинной причиной, объясняющей несравненные смирение и терпение, является… ее губы растягивались в сардонической усмешке, в то время как она чувствовала, как петля стягивается на ее горле, душа ее. Ее потрясение было ужасным, долгим, упорным, и Амелия, наконец, разбитая, смогли ответить, собраться с духом, говорить… она попросила своих встревоженных родителей, чтобы они уведомили Германа о том, что их отношения будут разорванными. Письма жениха, мольбы, родительские советы — все было напрасно. Амелия стояла на своем, настаивала на этом, не говоря о причинах и не объясняя ничего.

— Дочь моя, по моему разумению, ты не права, — сказал ей отец Инсиенсо, когда она стояла на коленях у порога исповедальни. Серьезный, трудолюбивый парень, готовый на тебе жениться, такого нелегко встретить. Достаточно того, что он ожидает прочное место, прежде чем завести семью, это похвально с его стороны… Что же касается всего остального… этих ваших выдумок… Мужчины… к несчастью. Пока вы были одни, у них могли быть увлечения… Но вы…

— Отец, — воскликнула девушка, — поверьте мне, ибо здесь я говорю с Богом! Я люблю его… его люблю… и поэтому, отец! Если я его не покину, то стану такой же! Я тоже…