Как-то раз я, гуляя поздно вечером по улицам города, увидела на мостовой что-то красное. Это было живое сердце, которое истекало кровь, я его заботливо подняла. «Должно быть, какая-то женщина потеряла его», — подумала я, увидев, какое оно нежное, как оно трепещет, когда я прикасаюсь к нему, как будто находится еще в груди своей хозяйки.

Я тщательно завернула его в белую ткань, укрыла, положив вниз, под мои вещи, и потом всецело отдалась поискам женщины, которое потеряла свое сердце на улице. Для этого я купила бинокль, который позволяет видеть то, что находится за корсажем, за нижнем бельем, за плотью и ребрами, как для тех реликвариев в груди святых, когда на том месте, где должно быть сердце, лежат десятки драгоценных камней.

Как только я взяла магический бинокль, я страстно прильнула к нему и посмотрела на первую же женщину, проходящую мимо — о боже! У нее не было сердца. Должно быть, находка принадлежала ей. Странно, что когда я ей рассказывала, как нашла сердце, как бережно его хранила, чтобы отдать невредимым хозяйке, она постоянно отрицала, что теряла что-либо, утверждала, что ее сердце на месте, там, где должно быть, оно бьется и заставлять бежать кровь. Увидев ее упрямство, я отступилась и обратилась к другой женщине, юной, миловидной, обольстительной, веселой. Бог мой! В ее прекрасной груди была та же пустота, та же самая розовая полость, внутри ничего, ровным счетом ничего! Будто у нее никогда не было сердца! Я ей предложила то, которое нашла, она будто даже не могла о подобном помыслить, начала спорить, ее оскорбил даже намек на то, что ей не хватало сердца или на то, что она была так рассеяна, что потеряла его на оживленной улице.

И проходили сотни женщин, молодые и старые, красивые и безобразные, блондинки и брюнетки, веселые и задумчивые, вместо сердца у всех было пустое место, но самого сердца будто бы никогда не было, или они давно его лишились. И все, все без исключения, когда я предлагала вернуть им сердце категорически отказывались либо потому что верили, что оно на месте, либо без него они чувствовали себя прекрасно, либо из-за того, что само предложение звучало для них оскорбительно, либо из-за того, что боялись поместить его в свою грудь. Я уже отчаялась вернуть на место потерянное сердце, когда неожиданно увидела бледную девушку, в ее груди билось сердце, настоящее, из плоти и крови! Не знаю, отчего я на это решилась, глупо предлагать сердце тому, у кого оно уже есть, но все-таки я попросила ее взять то, от чего отказались остальные, она открыла грудь и положила туда сердце, которое я уже собиралась положить на мостовую и оставить там.

Когда у девушки появились два сердца, девушка побледнела еще больше, чувства, были ранее для нее незначительными, пронзили ее, достав до глубины души. Все заиграло в ней с силой, которая была поистине ужасна: дружба, участие, грусть, радость, любовь, вдохновение. Неосторожная, единожды решившись лишиться одного сердца или одновременно двух, она наслаждалась возможностью жить с удвоенными силами, любя, наслаждаясь и страдая вдвойне, собирая впечатления, которых бы хватило, чтобы лишиться жизни. Она была как свеча, которую подожгли сразу с обоих концов, чтобы она быстрее сгорела. И это ее уничтожило. Она уже была на смертном ложе, бледная, осунувшаяся, исхудавшая, похожая на маленькую птичку, когда пришли врачи и подтвердили, что она уходит из этого мира из-за разрыва аневризмы. Никто (о глупцы!) не смог понять, в чем причина, а дело было в том, что она умерла из-за безрассудного желания дать убежище сердцу, найденному на мостовой.