Лотти должна была ждать меня в ресторане «Дортмундер». Я поехала домой – принять душ и переодеться, но кончилось тем, что свалилась в постель и наверстала три часа недосыпания. Затем, наскоро облачившись в шелковую блузку и легкую юбку, направилась в ресторан. Стены погребка в отеле «Честертон» увиты виноградными гроздьями, дюжина деревянных столов разместилась посреди зала. Виски в жаркий полдень отбили у меня желание выпить вечером, и я наотрез отказалась от вина.

Лотти с недоверием посмотрела на меня:

– Должно быть, тебе нездоровится, дорогая. Впервые вижу, что ты легко обходишься без алкоголя.

– Благодарю вас, доктор. Весьма рада видеть, что вы обрели свойственный вам боевой дух.

Я не доела днем сыр по-деревенски, а потому позволила себе пиршество, фирменное блюдо ресторана – отбивную телятину с картошкой, обжаренной до хруста, но тающей во рту. Лотти заказала салат из омара и кофе.

Во время еды я посвятила ее в мои дневные изыскания.

– Как ты считаешь, могут они спрятать историю болезни, если на них заведено дело?

Лотти поджала губы:

– В принципе да. Но в каждом монастыре, то есть в клинике, свой устав. Мне не приходилось сталкиваться с юридической подоплекой, но я могу позвонить Максу Левенталю в «Бет-Изрейэль» и спросить его. Макс там заместитель директора.

Я поежилась.

– Главное, что мне нужно знать, если, например, я ударюсь в поиски истории болезни, где она может находиться? В архиве или, допустим, в сейфе Алана Хамфриса?

– Позвоню-ка я лучше Максу. И не тревожься. Скажу, что дело Консуэло интересует только меня.

Она пошла к телефону. Ей действительно настоятельно требовалось досье Консуэло. Обычно она встает на позиции высокой морали, если я веду расследование не совсем законным порядком. Ну а теперь, наоборот, сама просит и помогает... Я рассеянно заказала миндальный торт. Вернувшись, Лотти сообщила:

– Все законно. Они могут держать документы на замке. И вот я думаю, Вик, вряд ли ты сумеешь найти историю болезни, если она все еще хранится вместе с другими.

– Ну и что? Примусь за поиски в алфавитном порядке.

– Э-э, нет. В большинстве клиник истории болезни закодированы. Тебе необходимо знать, под каким номером пациент поступил в клинику. Искать надо по двум последним цифрам. Если ты не знаешь порядкового номера Консуэло, ничего не найдешь. Придется пересматривать всю картотеку, а на это уйдет уйма времени.

– Итак, какова все-таки рутина? Не заказывают же номера выборочно в компьютер? Значит, я должна проникнуть в систему. Найти сначала номер, затем раскусить систематику. Но, мне кажется, это займет больше времени, чем перебрать их вручную.

Она покачала головой:

– Ну что ж, Вик, похоже, ты уже все продумала. Поступай по своему усмотрению.

– Спасибо, Лотти. В моем шатком положении любой вотум доверия принимается с благодарностью.

Расплатившись, мы поехали в госпиталь. Лотти под свою ответственность провела меня к Контрерасу. Его голова была забинтована, но он бодро сидел на кровати и наслаждался бейсбольным матчем – «Кабсы» играли в Хьюстоне. Увидев меня, он широко заулыбался и вырубил «ящик».

– Какое счастье видеть тебя, куколка, среди всех этих безжизненных мумий. Это я тебе говорю... Как ты себя чувствуешь, моя красавица? Я дал маху, да? Ты оставила меня на страже, а я подкачал. Уж не этот ли доктор с анютиными глазками всему виной? Я подошла к постели и поцеловала его. – Вы не дали маху. Это я чувствую себя стервой из-за того, что вам так досталось при защите моего дома. Как вы сами-то себя чувствуете? Наверняка вам сделали череп из нержавеющей стали, когда вы уходили на пенсию. Два таких удара за две не дели, и живехонек, крепок, как дуб, даже не дрогнул!

Он засиял.

– Ну, все пустяки. Ты бы меня видела в пятьдесят восьмом... О-о... Мы тогда бастовали. Сейчас этого никто даже, и представить не может. К нам штрейкбрехеров подослали. Это я тебе говорю: Вторая мировая война меркнет. А ведь я побывал на острове Гуам. Сотрясение мозга – раз, нога сломана – два! И три ребра в придачу, а? Клара была уверена, что пришло время посмертную страховку получать... Лицо его несколько затуманилось:

– Не понимаю. Как такая баба, как Клара, могла произвести на свет Рути? Я тебя спрашиваю. Клара была нежнейшим цветком, а ее дочь – колючий еж! Все старается утащить меня к себе домой. Твердит, что я уже не смогу сам себя обслуживать. Хуже. Она, дескать, меня по суду к себе водворит. Ха! Если не она, так ее треклятый мужичишка, которого она на себе женила, этот Джо Маркано все обтяпает. Ну и фруктик, этот, с позволения сказать, мужчинка. Где работает-то? В салоне дамского платья! Подкаблучник несчастный. И у кого под каблуком? У горластой Рути, которая у него на шее висит. Это ничего, что она моя дочь. И это я тебе говорю: если ты пожилой человек, с тобой не должны обращаться, как с ребенком.

Я улыбнулась ему.

Возможно. Доктор Хершель и я поможем вам в этом вопросе. Если больница сочтет, что вам необходима сиделка, я временно заберу вас к себе. Конечно, если вас не страшит парочка-другая грязных тарелок.

– О! Я буду мыть, тебе посуду. Никогда палец о палец в доме не ударял, считал, что хозяйство – чисто женское дело, еще, когда Клара была жива. Но скажу откровенно, обожаю домашние заботы. И я неплохо готовлю, ты же сама знаешь. Берешь рецепт и...

Явившиеся в палату сестры прервали его словесные извержения. То, что они пришли вдвоем – лучшее свидетельство в пользу популярности того или иного больного. Сестры любят пообщаться с милыми интересными пациентами, и Бог им судья. Они шутили без умолку, умоляя его заснуть хоть на минутку. Нет, нет! Не ради его здоровья, отнюдь. Просто, чтобы другие больные малость отдохнули... Я поцеловала его, пожелав спокойной ночи, нашла Лотти в родильном отделении и попрощалась с ней.

Я осторожно пробиралась к своему дому. Если его громили лишь из-за бумаг Монкфиша, я вряд ли подвергалась реальной опасности, но береженого Бог бережет... И потому не выпускала револьвера из рук до тех пор, пока не подошла к двери квартиры. На лестнице никто мне не встретился, а специальная метка в дверном проеме оказалась нетронутой.

Я легла в постель и тут же заснула, надеясь, что вера Лотти в мои способности воплотится в блестящую идею, которая осепит меня во сне. Трудно сказать, было ли то озарение, но я старалась подольше не просыпаться, стараясь вспомнить свой сон, но неожиданно раздался телефонный звонок. Я машинально нащупала будильник, взглянула на светящийся циферблат: шесть тридцать. Да уж, этим летом я встретила восходов солнца больше, чем за все последнее десятилетие.

– Мисс Варшавски? Надеюсь, не разбудил? – сказал Роулингс.

– Именно разбудили. Но я буквально задыхаюсь от счастья, что это сделали вы, а не кто-нибудь еще, детектив Роулингс.

– Я тут неподалеку, за углом. Решил, что лучше предупредить, чем поднять на ноги весь дом. Очень нужно вас видеть.

– Бедняга! И вы прождали целую ночь ради этого?

– Я действительно на ногах всю ночь, и не вы первая в моем списке.

Я потащилась на кухню вскипятить воду для кофе. Быстро умылась, натянула джинсы и безрукавку, а поскольку предстояла встреча с полицейским, не забыла надеть бюстгальтер: так оно будет официальней. Роулингс ввалился в кухню, когда я молола кофейные зерна. Ему не надо было сообщать мне, что он провел сутки без сна. Его черное лицо осунулось и казалось серым от усталости. Рубашка, надетая, по-видимому, еще позавчера, была измята.

Я подняла брови.

– Не очень-то шикарно вы выглядите, детектив. Хотите кофе?

– Еще как! Но только в том случае, если вы присягнете, что не вымыли чашку супом. – Он рухнул в кресло и отрывисто спросил: – Где вы были между одиннадцатью вечера и часом ночи сегодня?

– Начинаются любимые мною вопросы. Поди оправдайся без видимых причин.

Я подошла к холодильнику, чтобы извлечь хоть какую-то еду: безнадежно!

– Варшавски! Мне известно о том, как вы работали с лейтенантом Мэллори. Вы начинаете кривляться, а он пышет негодованием и принимается за пустые угрозы. Со мной такие номера не пройдут. Чертовски не хватает времени.

Я нашла банку с ягодами; они могли бы спасти мир, если бы у человечества вдруг кончились запасы пенициллина. Пришлось выбросить в мусорное ведро.

– Если у вас родилась в голове такая картина, то вы ничего не знаете о нашем действительном сотрудничестве с Мэллори. Вы, парни из полиции, имеете обыкновение наезжать покруче и сразу задавать вопросы. И что же? Некоторые дрожат от страха и отвечают, не зная, что имеют право не отвечать. А когда нарываетесь на человека, мало-мальски знакомого с юриспруденцией, приходите в ярость, потому что он осведомлен о своих правах... И если у вас имеются достаточно веские причины задавать мне подобные вопросы, то буду счастлива ответить. Знаю только, что мой бывший супруг пытается оклеветать меня. И вы ему в этом помогаете. Или вы сгораете от страсти ко мне и ревнуете меня – к моим поклонникам, коим я назначаю свидания? Он закрыл глаза, потер лоб, отхлебнул глоточек кофе. – Фабиано Эрнандеза застрелили сегодня ночью. Судмедэксперт считает, что это произошло в течение указанного мною промежутка времени. И я допрашиваю всех, у кого был зуб на этого маленького негодяя: где и чем они занимались в этот отрезок времени... Вы, например?

– А может, это кровавая бандитская разборка. Его передернуло:

– Кто знает, возможно. Хотя я так не считаю. Почерк не тот. Он был застрелен в упор, наповал, при выходе из бара, где он всегда околачивался. Стрелял знакомый. Это мог быть Серджио. Мы проверяем его... А возможно, братья скончавшейся Консуэло. Их мы тоже допрашиваем... Да и вы, Варшавски, не были с ним на дружеской ноге. Вот поэтому я и задаю все эти вопросы.

– Признаю. Каюсь. Взбешенная его преследованием доктора Хершель, я убила Фабиано. В надежде на то, что его семья не сможет продолжать судиться от его имени.

– Смейтесь, смейтесь, Варшавски. Кто-то же должен развлекаться, если прихлопнули панка и полиция валится с ног. Вы, например. Но если бы я действительно считал; что это дело ваших рук, мы бы сейчас беседовали не здесь, а в участке. И не за чашкой кофе. Кстати, кофе неплох.

– Мерси. Это по-венски... Послушайте, я была здесь. Спала. Конечно, хлипкое алиби, так как спала одна. Никто ко мне не приходил.

– Это вы-то?! Ранняя пташка? Как-то не соответствует вашему темпераменту.

– Как правило, да. Но из-за недавних стрессов я все никак не могла отоспаться. Свалилась в половине десятого и – до вашего звонка.

– У вас есть оружие? Какой системы?

– «Смит-и-вессон», калибр 9 миллиметров, полуавтоматический.

Он безмятежно посмотрел на меня.

– Я должен взглянуть.

– Только не говорите, зачем это вам. Догадываюсь. Фабиано был застрелен из такого же револьвера – «смит-и-вессон», 9 миллиметров, полуавтомат.

Он не отрывал от меня взгляда, потом неохотно подтвердил: именно так.

Я вынесла револьвер из спальни, передала ему.

– Из него уже довольно давно не стреляли. Последний раз – на прошлой неделе, когда я тренировалась в тире. Но вы должны убедиться сами. Могу я получить расписочку?

Он торжественно написал ее и вручил мне.

– Я ведь не должен предупреждать вас, чтобы вы не покидали город?

– Конечно, не должен, детектив. Правда, в том случае, если имеете в виду Чикаго и его окрестности.

Его улыбка стала гримасой:

Спасибо за кофе, Варшавски.