Засыпая в благоухающей лавандой постели Лотти, я вспомнила о номере телефона, найденном в бумажнике Алана Хамфриса. Шатаясь, встала, набрала его. После пяти гудков я уже собиралась повесить трубку, как вдруг откликнулся заспанный женский голос.

– Извините, я звоню вам от Алана Хамфриса, – сказала я.

– Кого? – переспросила она. – Не знаю такого. – Она говорила с испанским акцентом, было слышно, как где-то в комнате настырно кричал младенец.

– Мне нужно поговорить с человеком, который помогал Алану Хамфрису.

Короткая пауза. Судя по звукам в трубке, женщина с кем-то тихо переговаривалась. Когда она опять заговорила, ее голос звучал тревожно и беспомощно.

– Он... Его сейчас здесь нет. Вам придется перезвонить позже.

Детские крики усилились. Внезапно в моей памяти ожили куски давнего разговора... «О, я теперь женатый человек, Варшавски... У меня прекрасная жена, прелестный ребенок...»

Неудивительно, что женщина чувствовала себя крайне встревоженной и беспомощной. Ангельская красота Серджио когда-то, очевидно, нокаутировала ее. Теперь ее муж такой важный человек, дома почти не бывает – дела, на короткой ноге с полицией, они постоянно его вызывают. Ну и большие деньги, которые он приносит в дом и о происхождении которых она и заикнуться не смеет!..

– А нельзя ли застать его дома завтра, миссис Родригез?

– О-о, не знаю, право... Я... Я думаю, что да. Повторите, от кого вы звоните?

– Алан Хамфрис.

Хорошо, что я не забыла положить трубку, а то так бы и свалилась в постель. Когда проснулась, солнце уже пробивалось сквозь гардины. Я почувствовала, что судорога отвращения опять сжала желудок. Питер Бургойн. Райское яблочко с виду, однако сгнившее внутри до кожуры. Но это Хамфрис, а не Питер вызвал Серджио, навел на квартиру Малькольма, организовал охоту на диктофон. Возможно, избиение Малькольма до смерти было финальным аккордом самого Серджио, не предусмотренным программой, не включенным в прейскурант всего предприятия.

Я схватила часы – половина восьмого. Рано звонить Роулйнгсу. Поднялась и прошла в кухню, где Лотти уже сидела за чашечкой кофе, просматривая свежий номер «Нью-Йорк таймс". Лотти никогда не делает зарядку, полагаясь на силу воли и строжайшую диету. Она уже позавтракала и вымыла посуду. Я нацедила чашечку себе и присела.

– Как себя чувствуешь? – справилась Лотти, отложив газету.

Я улыбнулась:

– Все о'кей. Правда, на душе не очень-то весело. Не люблю иметь дело с людьми, которые используют тебя ради корысти.

Она похлопала меня по руке.

– Ты – человек, Виктория. Разве это плохо?.. А теперь поделись планами на сегодня.

Я сделала легкую гримаску.

– Пока буду ждать. Узнаю, поедет ли Роулингс на конференцию. Да, кстати, можешь сделать для меня одно одолжение? Подержи Контрераса в больнице до субботы. Его дочь жаждет заполучить его к себе, вырвав из смертоносного города. А он упирается, как бык, не хочет и нервничает, боится, что доктора заставят. Я сказала, что забрала бы его к себе для присмотра, но не хочу то и дело дрожать: как бы в мое отсутствие он не сцепился с Серджио.

Она пообещала выполнить просьбу, взглянула на часы, охнула и заторопилась. Лотти всегда появляется в клинике до утреннего врачебного обхода.

Я несколько удрученно бродила по квартире. Я – гуманна? Я – человек? Наверное, она права, это не так уж и плохо. Будь я сама более покладистой, мне было бы легче относиться к людским слабостям. В принципе ее слова звучали шикарно, но сомнительно... Я поехала домой переодеться. В десять позвонила секретарь Макса, сказала, что для конференции все подготовлено.

– Он записал вас так: Виола да Гамба. – Секретарша повторила имя по буквам. – Такое может быть?

– Да, – угрюмо подтвердила я. – Надеюсь, они глупы именно до такой степени, как считает Макс. А под каким именем идет Лотти?

В голосе секретарши прозвучало еще большее сомнение:

– Доменика Скарлатти.

Я решила, что у меня не хватит душевных сил для препирательства с Максом, а потому попросила секретаря поблагодарить его и напомнить, что тонут обычно наилучшие пловцы.

– Я ему это передам, – вежливо-сухо сказала она. – Конференция состоится в аудитории на втором этаже главного крыла «Дружбы». Подсказать, как туда пройти?

Я ответила, что разберусь сама, и повесила трубку. Роулингс оказался на своем рабочем месте.

– Что вам угодно, дражайшая мадам Вик?

– Вы в пятницу утром свободны? – спросила я как можно более беззаботно. – Не хотите ли съездить за город, поработать на природе?

– Что это вы затеваете, Варшавски?

В пятницу в Шомбурге будет проходить медицинская конференция. Предчувствую, они обнародуют интересные статистические данные, касающиеся смертности и заболеваемости.

– Заболеваемости и смертности? Не запутывайте меня. Я уверен, что вы говорите конкретно о смерти. И вам кое-что известно об убийстве Фабиано. У вас есть улики, вы их скрываете от правосудия, а это уголовное преступление, Варшавски. Вам надлежит это знать.

– Я ничего не скрываю насчет Фабиано. – Боже, а ведь я про него совсем забыла... Я помолчала, с трудом стараясь попасть в прежнее русло... А вдруг Серджио застрелил Фабиано, подумав, что тот его обвел вокруг пальца?.. Затем продолжила: – Нет. Речь о Малькольме Треджьере. И детали мне тоже неизвестны. Все наугад. Но на конференции может открыться один интересный документ, который, возможно, прольет свет на истинный ход событий: что в действительности произошло с Малькольмом.

Роулингс тяжело задышал в трубку.

– Ха, возможно, прольет?! А возможно, и не прольет. Так?

– Вот я и подумала, что уж лучше бы вам поехать в Шомбург. Совершенно случайно я внесла вас в список участников. Начало в девять, кофе и пирожки в полдевятого. Бесплатно.

– Будь проклято ваше ослиное упрямство, Варшавски. Да мне двух центов не понадобится, чтобы притащить вас сюда как свидетельницу.

– В таком случае вы прохлопаете конференцию, детектив, да так и сойдете в могилу, не будучи уверенным, что установили нечто реальное в деле об убийстве Треджьера.

– Да, неудивительно, что Бобби Мэллори багровеет при одном упоминании вашего имени. Его беда в том, что он слишком джентльмен, чтобы применить к вам полицейские методы... Так вы говорите, в девять, в Шомбурге? Заеду за вами в семь тридцать.

– Я буду уже там. Но почему бы вам не подвезти Лотти Хершель. А она отведет вас прямо в конференц-зал.

– У вас несокрушимая логика, госпожа Варшавски, – проворчал Роулингс.

– Всегда готова исполнить свой гражданский долг – оказать всемерную помощь полиции в поддержании правопорядка, детектив! – торжественно заявила я.

Мне оставалось только одно – ждать. Я использовала время, чтобы закончить восстановительные работы в квартире. Один из друзей, помогавших мне в этом предприятии, вызвался приделать к двери еще один стальной засов. Всего, знаете ли, за какие-то пятьсот долларов...

Я нацепила солнцезащитный козырек и побежала на пляж, где провела остаток дня. Сентябрь был уже совсем близко, и в эту пору озеро штормит, вода становится холодной для купания. Однако я воспользовалась последним теплом и, наслаждаясь, долго плавала на спине.

В четверг днем позвонила секретарь Макса, сообщив, что слайды готовы. Я поехала за ними в «Бет Изрейэль». Макс заседал на каком-то совещании, но специально оставил для меня аккуратно запечатанный конверт.

Вечер. Четверг. Снова вырядилась в «официальную» одежду. Правда, сверху накинула докторский халат, взятый у Лотти. Сегодня я заблаговременно уложила дорожную сумку и заказала номер в отеле «Мариотт». Лотти и Роулингс встретят меня в восемь тридцать утра. Макс и Мюррей договорились ехать вместе и присоединятся к нам у входа в «Дружбу».

В полночь я проникла на территорию госпиталя. Прежде чем заехать на стоянку, долго кружила, дабы убедиться, что «максимы» Питера там не было. Затем, вся в белом, профессиональным шагом прошла через парадный ход и поднялась на второй этаж. Конференц-зал находился в конце коридора, как раз над служебной автостоянкой. Входные двери были закрыты, но я вновь прибегла к помощи моего стандартного наборчика и с легкостью их отомкнула. Закрыв за собой двери, посветила фонариком.

Это был как бы миниатюрный зал театра – идеальное помещение для собраний в тесном кругу. Примерно двадцать пять рядов вертящихся кресел с плюшевой обивкой полого спускались к сцене. В центре ее был установлен широкий киноэкран, а рядом – трибуна с микрофоном. Звукоаппаратура помещалась в проекционной будке позади амфитеатра. Я отомкнула будку трясущимися руками – нервы – и принялась прокручивать вращающуюся стойку со слайдами.