В воскресенье утром я ехала к Лотти, петляя по тихим улочкам с односторонним движением, часто сворачивая в сторону, останавливаясь на перекрестках. Никто не преследовал меня. Мой маршрут никого не заинтересовал. Пока.

Лотти ждала меня у входной двери. Она была похожа на маленького эльфа: пять футов спрессованной энергии, облаченной в кожаный жакет зеленого цвета, с какой-то нелепой малиновой шляпкой на голове. Ее дядя жил в районе Скоки, так что я направила машину на север к Ирвинг-парку, а затем к шоссе Кеннеди, основной магистрали, ведущей на север.

Когда мы проезжали мимо грязных фабрик, расположенных вдоль шоссе, на смотровом стекле затанцевало несколько снежньх хлопьев. Но облака стояли высоко, так что, по всей вероятности, снежный буран нам не грозил. Поворачивая направо, в сторону северо-восточных районов, я коротко рассказала Лотти о вчерашнем звонке.

– Одно дело, когда я рискую своей собственной жизнью, чтобы доказать то, что хочу доказать, но несправедливо втягивать в это тебя и твоего дядю. Скорее всего это просто неприятный звонок, и ничего больше. Но если нет, ты должна заранее знать, чем рискуешь. Так что решай сама.

Мы приближались к перекрестку на Демпстер. Лотти посоветовала мне свернуть на восток и ехать по Кроуфорд-авеню. И только когда мы ехали мимо импозантных домов на этой улице, она сказала:

– Не вижу, чтобы ты втягивала нас в рискованное дело. У тебя есть проблема, и ты можешь ее разрешить, поговорив с дядей. До тех пор пока мы будем молчать об этой встрече, все будет в порядке. Если он придумает, чем тебе помочь, хорошо, я бы не позволила говорить мне в операционной, что рискованно, а что нет. И не буду говорить этого и тебе.

Мы припарковались перед тихим домом. Дядя Лотти встретил нас в дверях своей квартиры. Для своих восьмидесяти двух он очень неплохо выглядел, немного походил на Лоуренса Оливье из «Марафонского мужчины». У него были яркие карие глаза Лотти, радостно загоревшиеся, когда он поцеловал ее. Потом он протянул мне руку и поклонился.

– Так-так... Две очаровательные дамы решили скрасить старику воскресный день. Входите, входите.

Он говорил на английском с сильным акцентом, в отличие от Лотти, которая выучила язык еще ребенком.

Мы последовали за ним в гостиную, заставленную мебелью и книгами. Он церемонно указал мне на пыльное кресло, обитое ситцем. Они с Лотти уселись на диване справа от меня. Перед нами был столик красного дерева с серебряным кофейным сервизом, слегка почерневшим от времени. Кофейник и чашки были украшены фантастическими фигурами. Я подалась вперед, чтобы рассмотреть их. Здесь были грифы и кентавры, нимфы и единороги.

Заметив мой интерес, дядя Стефан просиял от удовольствия.

– Венская работа, начало восемнадцатого века, когда кофе только приобретал популярность.

Он наполнил чашки для меня и Лотти, предложил мне сливки и поднял с тарелки серебряную крышку, открыв нашим взорам рисунок на фарфоре, который по откровенности граничил с эротикой.

– Надеюсь, вы не из тех дам, которые не едят ничего, чтобы не повредить своей безупречной фигуре? Прекрасно. Американки слишком тощие, не правда ли, Лоттхен? Тебе следует прописывать пирожные всем своим пациенткам.

Дядя Стефан продолжал говорить о полезном воздействии шоколада на организм еще несколько минут. Я выпила чашку отличного кофе и съела кусок торта с орехами, думая, как бы ненавязчиво переменить тему. Но, налив мне еще кофе и предложив кусок торта, он сам взял на себя инициативу:

– Лотти сказала, что вы хотите поговорить со мной о гравировке.

– Да, сэр.

Я коротко рассказала ему о проблемах тети Розы. У меня есть сотня акций «Экорна», небольшой компьютерной компании, которые мне подарили в качестве гонорара за раскрытие индустриального шпионажа. Я вытащила один сертификат из сумочки и протянула его дяде Стефану.

– Думаю, большинство акций печатается на бумаге такого же типа. Меня интересует, трудно ли изготовить такую подделку, чтобы обмануть опытных экспертов.

Он молча взял акцию и прошел к столику около окна. Столик тоже был старый, с деревянными резными ножками и зеленым кожаным верхом. Он вытащил из верхнего ящика увеличительное стекло, включил яркую настольную лампу и более четверти часа рассматривал сертификат.

– Да; это было бы довольно трудно, – сказал он накнец. – Хотя, может быть, и не труднее, чем подделать бумажные деньги.

Он поманил меня к столику, Лотти тоже подошла и стала сзади, заглядывая ему через плечо. Он начал показывать мне знаки на сертификате. Прежде всего, бумага сделана из плотного пергамента, который не так-то легко достать.

– И на ней характерный узор. Чтобы обмануть эксперта, надо быть уверенным, что узор сделан совершенно точно. Такую бумагу изготовляют на заказ, понимаете, чтобы усложнить жизнь бедным фальшивомонетчикам. – Он повернулся и подмигнул Лотти, которая сердито нахмурилась. – Затем знак выпускающей компании и несколько подписей, поверх каждой подписи – печать.

Печать – это самое сложное, ее практически невозможно скопировать, не размазав подпись. Вы видели эти фальшивые акции вашей тети? Знаете, что они сделали неправильно?

Я покачала головой:

– Мне известно только одно: такие серийные номера никогда не использовались компанией. Ни о каких узорах я и понятия не имею.

Он выключил настольную лампу и вернул мне сертификат.

– Жаль, что вы их не видели. И еще: если бы вы знали, как преступник намеревался их использовать, это сказало бы вам, насколько хорошей, насколько... гм... убедительной должна быть подделка.

– Я думала об этом. Фальшивые акции можно использовать только тайно. Ведь они тщательно проверяются в банке при продаже. Значит, в этом случае украдены и несколько настоящих акций. Потому что вору нужно было убедить настоятеля и ревизоров, что их собственность еще на месте. Это не просто кража, когда известно, в какое время что-то украдено, кто имел доступ к этой вещи и когда ее в последний раз видели.

– Прошу прощения, юная леди, не могу вам больше ничего сообщить. Но не сомневаюсь, что вы съедите еще кусочек торта перед уходом.

Я снова села и взяла кусок абрикосового торта с миндалем. Мой организм протестовал, когда я откусывала от него.

– Вообще-то, сэр, есть еще кое-что, что вам надо знать. Подделка могла быть сделана в любое время в течение последних десяти лет. Но допустим, акции изготовлены сравнительно недавно. Как я могу узнать, чья это работа? Если предположить, что он или она работали в Чикаго?

Он долго молчал, потом тихо сказал:

– Лоттхен рассказала вам о моем прошлом, как я подделывал двадцатидолларовые банкноты. Превосходная была работа, – добавил он, возвратившись к своей игривой манере. – Особенно учитывая то, что все оборудование я сделал сам. Видите ли, мисс Варшавски, есть два типа фальшивомонетчиков. Независимые художники, вроде меня. И те, кто работает на организацию. Здесь вы имеете дело с кем-то, кто выполнял работу по чьему-то заказу. Если только вы не считаете, что один и тот же человек и изготовил новые акции и избавился от старых. На самом деле вам нужен не сам гравер, а его клиент. Разве я не прав?

Я кивнула.

– Но я не могу помочь вам найти этого гравера. Мы, независимые художники, стараемся не... не афишировать свою деятельность, и я не принадлежу к цеху фальшивомонетчиков. Но, возможно, я мог бы попытаться помочь вам найти клиента.

– Каким образом? – опередила меня Лотти.

– Сделав такую же подделку и распустив слух, что я готов продать ее.

Я поразмыслила над этим:

– Может сработать. Но вы подвергаете себя ужасному риску. Даже при моем самом активном вмешательстве трудно будет убедить полицию, что ваши мотивы были честные. И помните, что люди, которые этим занимаются, могут быть опасны – меня уже запугивали по телефону. Если они узнают, что вы ведете двойную игру, их правосудие будет более жестоким, чем просто заключение в тюрьму Форт-Левенворт.

Дядя Стефан подался вперед и похлопал меня по руке.

– Милочка, я старик. Хотя мне и нравится жизнь, я не боюсь смерти. А такое занятие взбодрит меня.

Вмешалась Лотти, с жаром приводя всевозможные аргументы. Их перепалка становилась все напряженней, они перешли на немецкий, пока Лотти с отвращением не произнесла по-английски:

– На твоей могиле мы поставим плиту с надписью: «Он умер от упрямства».

После этого я и дядя Стефан обсудили практические детали. Ему понадобится мой сертификат «Экорна» и некоторые другие. Он найдет необходимые материалы и пришлет мне счет. Безопасности ради, если мой анонимный абонент действительно не шутил, дядя Стефан не будет мне – звонить. Когда ему понадобится поговорить со мной, он поместит объявление в «Геральд стар». К сожалению, он не мог обещать очень скорых результатов.

– Вам придется набраться терпения, моя дорогая мисс Варшавски, и не на несколько дней, а, возможно, на несколько недель.

Мы с Лотти ушли, пожелав друг другу удачи – по крайней мере, я и дядя Стефан. Лотти была немного холодна. Когда мы сели в машину, она сказала:

– Полагаю, я могла бы заглянуть к тебе и дать консультацию по проблемам гериатрии. Почему бы тебе не организовать какое-нибудь предприятие, которое внесло бы авантюрный дух в жизнь стариков, желающих дожить свой век в федеральной тюрьме?

Я доехала до шоссе номер 41 – старой магистрали, соединяющей Чикаго с Северным побережьем. Сейчас это спокойная приятная дорога, идущая по берегу озера, мимо муниципальных домов.

– Прости, Лотти. Я поехала с единственной надеждой, что твой дядя знает, кто есть кто среди чикагских фальшивомонетчиков. Честно говоря, я не считаю, что его идея что-то даст. Если даже он сделает свою работу и найдет покупателей, какова вероятность, что он выйдет на нужных мне людей? Но это умная идея и лучшее из того, что я могу придумать. В любом случае в качестве единственного родственника в Чикаго я с большим удовольствием имела бы очаровательного преступника, чем честную ведьму. Если ты так расстроена, меняю Розу на Стефана.

Лотти рассмеялась, и мы мирно вернулись в Чикаго, остановившись на северном побережье, чтобы пообедать. Затем я подбросила Лотти домой и поехала к себе, чтобы позвонить в свой офис и узнать, кто оставил сообщения на автоответчике. Звонил отец Кэрролл, а также Мюррей Райерсон из «Стар».

Сначала я позвонила в монастырь.

– Мне сказали, вы были здесь вчера, мисс Варшавски. Извините, что не мог с вами увидеться. Не знаю, слышали ли вы, но у нас необычные новости: сегодня утром мы нашли настоящие акции.

Некоторое время я стояла в оцепенении.

– Действительно, необычные, – отозвалась я. – Где их обнаружили?

– На алтаре сегодня утром, когда началась служба.

Сотни людей приходят в церковь в воскресное утро, поэтому невозможно сказать, кто мог прийти туда пораньше и вернуть украденные акции. Да, ФБР прислало кого-то и акции забрали, но в три позвонил Хэтфилд и сказал, что акции подлинные. Пока что они в ФБР – с них снимают отпечатки, и Кэрролл даже не знает, когда они получат их обратно.

Из любопытства я спросила, была ли Роза на службе сегодня утром. Да, была и угрюмо смотрела на всех, кто пытался с ней заговорить, добавил Кэрролл. Ее сына, как обычно, не было. Когда мы уже прощались, Кэрролл вспомнил о моем вопросе: говорил ли кто-нибудь с Розой о прекращении расследования. Он опросил священников, к совету которых Роза с наибольшей вероятностью прислушалась бы, – никто из них с ней не говорил.

Затем я позвонила Мюррею. Я ожидала, что услышу об обнаружившихся акциях. Но его занимали более свежие новости.

– Двадцать минут назад я говорил с Хэтфилдом. Ты же знаешь, какой это самонадеянный скрытный ублюдок. Мне не удалось выдавить из него ни слова насчет вернувшихся акций, но я задал все вопросы из твоего арсенала и даже еще добавил. Наконец, я загнал его в угол, и он фактически признал, что ФБР прекращает расследование. Он, конечно, выдал мне официальное клише: «Откладывается». Что на деле означает: больше этим вопросом они не занимаются.

– Ну, если всплыли настоящие акции, им не о чем беспокоиться.

– Ага, и еще я верю в пасхального кролика. Давай, Вик!

– О'кей, премудрый газетчик. Кто же тогда перекрыл кислород? ФБР не боится никого, кроме призрака Джона Эдгара. Если ты считаешь, что кто-то их остановил, то кто?

– Вик, ты веришь этому не больше, чем я. Нет организации, неуязвимой для внешнего воздействия, если знать, где находится нервный центр. Может, ты знаешь что-то и не говоришь, тогда я... я... – Он осекся, не придумав, как поэффектнее выразиться. – И еще одно. Что за ерунда насчет твоей бедной старой тетки? Вчера днем я послал поговорить с ней одну из своих крошек, и какой-то здоровяк, вроде бы ее сын, чуть не сломал ей дверью ногу. Потом к нему присоединилась миссис Вигнелли и осыпала ее ругательствами самого высокого класса в адрес газетчиков вообще и «Стар» в частности.

Я рассмеялась:

– О'кей, Роза. Два один в нашу пользу.

– Черт побери, Вик! Зачем ты натравила меня на нее?

– Не знаю, – ответила я раздраженно. – Может, чтобы посмотреть, такая же она мерзкая с другими, как со мной? А может, в надежде узнать от нее что-то такое, чего она не хотела говорить мне? Не знаю. Прости, что твоя бедная маленькая протеже пострадала, но ей надо научиться сносить все, если она хочет выжить в твоей игре.

Я начала было рассказывать Мюррею об анонимном звонке, но потом остановилась. А что, если действительно кто-то запугал ФБР? Этот кто-то мог также звонить и мне. И если даже ФБР отнеслось к нему с таким уважением, то что говорить обо мне? Я рассеянно пожелала Мюррею спокойной ночи и положила трубку.