Не то чтобы я не доверяла Каппельману. Но нельзя сказать, чтобы и верила… Поскольку этот парень жил на то, что получал за умение убедить судей и сборщиков налогов в пользу определенных общественных организаций, вместо того чтобы обслуживать крупных промышленников и политиков, на которых предпочитает работать любой адвокат. Несмотря на его обтрепанные брюки и пиджак, я подозревала, что он был достаточно убедителен. И уж коли они с Нэнси были хорошими друзьями, а он заявил, что это так и было, то как могло случиться, что она даже не намекнула ему о том, что узнала в офисе члена городского управления?

Несомненно, это было мое упущение — подозревать лишь Дрезберга. Это произошло потому, что он угрожал мне, имел силу и был заинтересован в размещении отходов.

Я бесцельно брела по улочкам и вышла к Восточной стороне, точнее к административным зданиям на М-авеню. Было начало четвертого, и вокруг царило оживление. Я прошла мимо двух охранников и направилась к главному зданию. Там полицейских оказалось уже куда больше, при них вертелись и осведомители. Пара рабочих, покончивших с уборкой улиц, играла в шахматы у окна.

Никто даже не взглянул на меня, но все разговоры сразу прекратились.

— Я разыскиваю молодого Арта, — любезно начала я, обращаясь к лысому мужчине, который оказался наиболее говорливым во время моего первого визита.

— Здесь его нет, — не глядя на меня, кратко ответил он.

— Когда вы ожидаете его?

Все трое служащих в молчании обменялись взглядами, которые я наблюдала и тогда, и согласилась, что мой вопрос заслуживает легкой усмешки.

— Мы его не ждем, — ответил Белди и опять занялся своим посетителем.

— Не знаете ли, где еще он может быть?

— Мы не следим за парнем, — продолжил свою мысль Белди, вспомнив, возможно, об исковых квитанциях, которых они ждали от меня. — Иногда он появляется в полдень, иногда нет. Сегодня его не было, поэтому он может заглянуть. Никогда не знаешь, когда он появится.

— Понимаю.

Я взяла с его стола «Санди таймс» и уселась в одно из кресел, поставленных вдоль стены, старое, деревянное, вытертое и ужасно неудобное. Я прочла дамскую рубрику, бегло пробежала спортивные страницы, пытаясь сосредоточиться на последнем разбирательстве Грэйлорда и ерзая на жестком сиденье в безуспешных поисках положения, при котором не ныли бы мои тазовые кости. Спустя примерно полчаса я махнула рукой и выложила одну из своих визитных карточек на стол Белди. «В. И. Варшавски».

— Я постараюсь вернуться. Передайте, чтобы он позвонил мне, если я упущу его.

За весь день я практически ничего не ела, за исключением булочки с черникой, которой угостил меня Рон Каппельман. Я спустилась на угол Эвинг-стрит, где размещался местный бар, в котором подавали дары моря, говядину по-итальянски и фрикадельки с пивом. Я не большая любительница пива, но оно показалось мне более подходящим к случаю, чем содовая.

Когда я вернулась в офис, никого из посетителей не осталось. В углу сидели только двое шахматистов. Завидев меня, Белди покачал головой, чтобы, как я думаю, дать мне понять, что молодой Арт не появлялся. Я испытала чувство гордости — меня уже воспринимали как завсегдатая.

Я вытащила маленький блокнот из сумки и, чтобы занять себя чем-нибудь, попыталась вычислить свои расходы, которые понесла с того момента, как приступила к поискам отца Кэролайн Джиак. Я всегда немного завидовала безупречной хозяйке Кинси Милхоун, которая вела учет трат, фиксировала все покупки и так далее. У меня не было даже квитанций об оплате за газ, тем более чеков о покупке продуктов. И уж конечно, никаких квитанций о чистке обуви, а ведь эта сумма доходила почти до тридцати долларов в месяц.

Я насчитала до двухсот пятидесяти долларов, когда молодой Арт вошел в офис своим обычным робким шагом. В его лице была какая-то неприкрытая готовность подчиняться, взыскуя благосклонность усталых старых служак, сидевших в помещении. Я вздрогнула при виде выражения его лица, а те смотрели на него не моргая и ждали, когда он заговорит. Наконец он сделал одолжение:

— Есть… что-нибудь для меня от моего отца? — Он рефлекторно облизнул губы.

Белди покачал головой и вернулся к чтению своей газеты.

— С вами желает поговорить дама, — возвестил он, зарывшись носом в «Санди таймс».

До этого момента Арт не видел меня — он был настроен на неприятности, готовый к ним со стороны служащих. Он осмотрелся и увидел меня. Поначалу он не узнал меня, и его прекрасный лоб вопросительно наморщился. Лицо его разгладилось, когда он подошел ко мне, чтобы пожать руку. И тут он вспомнил, где мы виделись, и, вероятно, подумал, что не сможет удрать, не испытав унижения до конца.

— Где мы можем поговорить? — живо спросила я, беря его за руку прочной хваткой на тот случай, если бы он решился рискнуть и проявить неуважение.

Он печально улыбнулся:

— Наверху, я полагаю. Я… у меня там кабинет.

Я последовала за ним по ступенькам, покрытым линолеумом, и мы вошли в помещение, на двери которого висела табличка с именем его отца. Женщина среднего роста с каштановыми волосами, аккуратно причесанная, в платье с глубоким вырезом, сидела в приемной. Ее рабочий стол напоминал миниатюрные джунгли, уставленный растениями в горшках. Тут же стояли фотографии членов ее семьи. За спиной секретарши находились двери в кабинеты: один с табличкой Арта, остальные без вывесок.

— Вашего отца здесь нет, Арт, — сообщила она тоном заботливой матери. — Он провел весь день на заседании Совета. Я фактически не жду его раньше среды.

Он густо покраснел:

— Благодарю, миссис Мэй. Мне необходимо воспользоваться своим кабинетом на несколько минут.

— Конечно, Арт. Вам не требуется на это мое разрешение. — Она продолжала разглядывать меня, надеясь, что это вынудит меня представиться. Мне показалось, что это маленькая победа для Арта, раз она не знает, кого он привел. Я улыбнулась ей, не проронив ни слова, но я недооценила ее упорства.

— Я — Ида Мэйерцик, но все зовут меня Мэй, — сказала она, когда я проходила мимо ее стола.

— Добрый день. — Продолжая улыбаться, я прошла к той двери, где стоял несчастный Арт. Я надеялась, что она злится от собственного бессилия, но не обернулась, чтобы удостовериться.

Арт включил верхний свет, и передо мной предстало одно из многих тоскливых помещений, которых я перевидела на своем веку. Здесь стоял простой стол из прессованного дерева и два металлических кресла на опорах. И ничего больше. Не было даже шкафчика с картотекой, чтобы создать хоть видимость работы. Любой благоразумный член городского управления знает, что не следует отличаться роскошью от тех сограждан, за счет которых ты живешь, особенно если половина из них не имеет работы. Но то, что я увидела, было просто оскорблением.

— Почему вы миритесь с этим? — возмущенно спросила я.

— С чем? — спросил он, снова краснея.

— Вы прекрасно понимаете, о чем я. С этой отвратительной женщиной, которая обращается с вами, как с двухлетним недоумком. С этими опекающими вас доносчиками, которые так и ждут, чтобы вы угодили в их сети, словно карп. Почему вы не уйдете и не оставите все это ради того, чтобы добиться положения в каком-нибудь агентстве?

Он покачал головой:

— Это не так просто, как кажется. Я всего лишь два года назад получил высшее образование. Если… если я сумею доказать своему отцу, что способен вести какие-то из его дел… — Его голос погас.

— Если вы будете околачиваться тут, надеясь на его одобрение, вы проведете здесь всю оставшуюся жизнь, — резко сказала я. — Если он не пожелает дать вам независимость, то вы ничего не сможете сделать, чтобы заставить его поступить так. Вам лучше прекратить эти попытки, потому что вы только унижаете себя, и вы никогда не повлияете на него.

Он выдавил слабую грустную улыбку, и тут я едва сдержалась, чтобы не схватить его за шиворот и не встряхнуть как следует.

— Вы не знаете его, вы не знаете меня, поэтому вы не знаете, о чем говорите. Я просто… я всегда был… я всегда доставлял ему только разочарование. Но ничего не поделаешь… Если вы пришли сюда, чтобы поговорить со мной о Нэнси Клегхорн, я не смогу помочь вам больше, чем сегодня утром.

— Вы с ней были любовниками, не так ли?

Мне было интересно узнать, помогут ли ему его безупречные манеры. Чем Нэнси компенсировала его инфантильность и ненадежность? Неужели только его внешним видом?

Он молча покачал головой.

— У Нэнси был здесь любовник, но она не хотела, чтобы кто-то из ее друзей знал об этом. Кажется не слишком вероятным, чтобы это были Мо, Керли или Лерри, что сидят этажом ниже. Ни тем более миссис Мэй — у Нэнси был вкус получше… Или, иными словами, почему вы все же пожелали прийти на ее похороны?

— Возможно, я просто ценил то, что она делает здесь в нашей группе, — пробормотал он.

Миссис Мэй распахнула дверь без стука:

— Вам что-нибудь нужно? Если нет, я намерена уйти прямо сейчас. Вы не хотите оставить какое-нибудь сообщение для отца о том, когда вы повидаетесь с ним, Арт?

Он беспомощно смотрел на меня секунду, затем чуть заметно покачал головой, не сказав ни слова.

— Благодарю, миссис Мэй, — сердечно откликнулась я. — Было приятно познакомиться с вами.

Она стрельнула в меня полными яда глазами и хлопнула дверью. Сквозь застекленную, наполовину дверь я видела, как ее силуэт застыл на мгновение: она колебалась, раздумывая, нанести ли ответный удар. Наконец она исчезла.

— Если вы не хотите говорить о ваших отношениях с Нэнси, может быть, вы соблаговолите дать мне некоторую информацию, касающуюся мнения вашего отца насчет фабрики по переработке отходов? Скажите мне то же самое, что вы говорили Нэнси.

Он сжал пальцами край стола и умоляюще посмотрел на меня:

— Я ничего не говорил ей. Я едва знал ее. И я не знаю, что думает мой отец относительно их завода. А теперь не будете ли вы добры удалиться? Я был бы счастлив, как никто другой, если бы вы нашли ее убийцу, но вы должны понять, что я ничего не знаю о ней.

Я задумалась. Он вышел из равновесия, но, конечно, не из-за моего визита. Он должен быть любовником Нэнси. Должен. Иначе он не пришел бы в церковь этим утром. Но я не смогла придумать, как заставить его настолько довериться мне, чтобы он сам сказал об этом.

— Да, я полагаю, мне лучше уйти. Только один, последний вопрос: насколько хорошо вы знаете Леона Хааса?

Он тупо смотрел на меня:

— Я никогда не слышал о нем.

— А Стива Дрезберга?

Его лицо стало совершенно белым, и он потерял сознание, повалившись на меня.