Лишь когда карета остановилась перед домом сестер Шорт у храма Святого Павла и Рамон Стерн отпустил ее, Каролина осознала, что всю дорогу его рука лежала на ее плече. Он вызвался проводить ее до дома, и она с благодарностью приняла его предложение, радуясь, что Библии больше не было в ее руках.

– Вы, конечно, спрашиваете себя, что делает эту Библию такой ценной, – задумчиво произнес он. А потом объяснил, что она содержит все знания маркиза: чертежи, формулы, расчеты, все начерченные его рукой планы приведения в движение его корабля.

Рамон помог ей выйти, и она с благодарностью оперлась на его руку.

Карета укатила и исчезла в тумане. Если бы не грохот колес, можно было бы подумать, что она как тень скользит по облаку в дымке. Казалось, что время остановилось, весь мир погрузился в забытье и только они вдвоем существуют реально. Не верилось, что где-то совсем недалеко горят лампы, сияют освещенные окна, даже в этот поздний час кипит жизнь.

Стерн взял Каролину под руку и повел ее к дому Шортов. Каролина нашарила в сумочке ключ и открыла дверь. В проеме освещенной двумя небольшими керосиновыми лампами двери она остановилась. Их взгляды встретились, и она поняла, что он не оставит ее одну. Каролина страшилась узкой полутемной лестницы, по которой ей предстояло подняться наверх, одиноких комнат, ждавших ее там наверху, постели, в которой она, несмотря на усталость, не сможет уснуть. Стерн взял одну из ламп.

– Будет лучше, если я провожу вас наверх, – предложил он. – Я достаточно подвергал вас опасности, когда попросил сохранить Библию. Идите за мной. Половицы тихо поскрипывали под их шагами, отблеск лампы прыгал по стенам. Перед ней мощным щитом возвышалась спина Рамона Стерна, словно созданная для того, чтобы оберегать ее; долго подавляемое желание быть просто женщиной проснулось в ней. Она устала быть мужественной и сильной, ей нестерпимо захотелось почувствовать чью-то заботу, защиту и нежное участие.

Стерн отворил дверь. Волна теплого воздуха обдала их. От красной, пышущей жаром горы непрогоревших углей в камине исходили голубые язычки. Ее отнюдь не шокировало, а показалось абсолютно естественным, что этот мужчина вторгся в ее личную обитель. То, что они были едва знакомы, ни о чем не говорило. Подобно забытым картинам, вновь оживающим под мелодию, в ней зазвучали воспоминания о плене на пиратском острове. Время стерло горькие, унизительные детали. Образы обоих братьев опять слились в один. Норман Стерн умер на ее глазах, и все же он был здесь. Тот же самый мужчина, с теми же бесшумными, неторопливыми повадками и с той же мрачной красотой опасного зверя. Их взгляды встретились, и она с ужасом осознала, что этот мужчина был не навеянным воспоминаниями образом, а реальной фигурой.

Он снял шаль с ее плеч. Не сводя с нее глаз, расстегнул поднятый воротник, снял тяжелый плащ. Рамон разглядывал лицо этой женщины, волновавшей его с тех пор, как он впервые увидел ее в Париже. До этого он ненавидел ее, потому что именно ее считал виновницей смерти брата. Но один миг все изменил, будто ее чары околдовали его.

Каролина посмотрела в лицо мужчине, С него давно исчезло выражение озабоченности и разочарования. Она чувствовала, что его руки жаждут прикоснуться к ней. Спасаясь скорее от самой себя, чем от него, Каролина подошла к столу и налила себе горячего чая. Сжав двумя руками чашку, она подошла к огню. Ей было жарко и холодно одновременно. Она сама не знала, чего желала больше: чтобы в ней нашлись силы немедленно отослать его или чтобы он, не обращая внимания на ее сопротивление, скорее овладел ею.

В комнате стало темно, но Каролина не заметила этого. Сильные руки мужчины обнимали ее. Его губы горели на ее лице. Она понимала, что каждая секунда предоставленной ему свободы делает ее окончательна, но безоружной. Но в то время, как ее воля еще считала себя свободной, тело было уже готово сдаться, не способное сопротивляться мощному физическому притяжению, как и тогда, на ночном берегу маленького средиземноморского островка, когда брат этого мужчины покорил ее своей страстностью.

Она чувствовала, как его руки спускаются по ее спине, но, вместо того чтобы оттолкнуть его, лишь теснее прижималась к нему. Ее руки обвили его шею. Ее пальцы, лаская, скользнули по его волосам – и вдруг замерли. Еще не осознавая, что произошло, она разомкнула руки. Каролина словно какой-то неведомой силой сбросила с себя гипнотический сон. Рыдание без слез вырвалось у нее, раздирая душу. Ее «Нет! Нет…» прозвучало, словно крик о помощи.

Мгновение Рамон Стерн пытался подавить ее сопротивление силой и, наверное, сделал бы это, если бы она отталкивала его. Но она беззащитно прижалась головой к его плечу. Чувствуя ласковое прикосновение его ладони, гладящей ее по голове, слыша его успокаивающий голос, Каролина постепенно справилась с собой. Она была благодарна, что он не отстранился от нее разочарованно, а взял ее руки в свои.

Стерн знал страсть во всех ее проявлениях. Объятия женщин всегда были открыты для него, а большего он не хотел. Он дарил им свою силу и нежность, но никогда еще не испытывал такого глубокого головокружительного счастья, как сейчас.

Он прочел в ее лице: она не отрицала ничего из того, что испытала в его объятиях; она отказала ему, но сделала это таким образом, что ему это было не менее дорого, чем если бы она отдалась. Она принадлежала другому. Он знал это, и ей не пришлось ничего объяснять. Стерн ждал, что эта мысль вызовет в нем боль, однако ощущение счастья все больше заполняло его. Может, это было потому, что она вела себя не так, как другие женщины в подобных ситуациях, потому что ни тени неловкости не промелькнуло между ними? Она сказала «Нет», но так, словно одарила его этим.

Он выпустил ее руки. Поднял плащ и накинул на плечи. Потом еще раз подошел к ней.

– Я скажу это только один раз, – тихо произнес он, – никогда больше вы этого не услышите, обещаю вам. Но один раз я должен вам это сказать: я люблю вас.

Еще раз, на короткий миг, на них опустились таинственные чары этой ночи. Невозможное никогда не отпугивало Рамона Стерна. Напротив, он зажигался только от целей, казавшихся недостижимыми. Он любил эту женщину! Да, любил даже страдания, которые она принесет. Поскольку ему никогда не суждено обладать ею, он будет оберегать ее счастье. Он мягко выпустил ее, еще раз поднял руку, и дверь закрылась за ним.

Каролина прислушивалась, пока не стихли его шаги. И только тогда она прерывисто вздохнула, словно освобождаясь от наваждения, и заперла дверь. Усталость уступила место глубокому покою. Она только успела юркнуть в постель и потушить свет, как тут же заснула.