Солнце еще не достигло зенита, когда карета покинула дорогу на Фонтене и свернула на лесную дорожку. Каролина вопросительно подняла глаза. Герцог улыбнулся.

– До Розамбу неблизкий путь, кроме того, я давно хотел показать вам Пре-де-Ро.

Каролина смутно припоминала название поместья на западном побережье, в котором Филипп останавливался, когда бежал в Англию. И как до этого все ее органы чувств обостренно и страстно впитывали в себя картины моря, будто только в бессловесных субстанциях человек может найти ответ и прибежище, так сейчас в ее мозгу запечатлевались картины природы.

Копыта отбивали по мягкой лесной дороге приглушенный ритм. Через раскидистые кроны сосен мягко просвечивало июльское солнце. На стволах деревьев, на перистом папоротнике, на темно-синих свечках люпинов – повсюду поблескивала паутина, сплетенная из золотого света. Дорога теперь пошла в гору, лес стал редеть и отступил. Они выехали на плоскогорье, на пастбище со светлой, выбеленной морским ветром луговой дерниной. Вдали, там, где изрезанное побережье сбегало к морю, появилась разрушенная цитадель, будто росшая прямо из скалы.

– Крепость… или что это там? – спросила Каролина.

Герцог наклонился вперед и высунулся из окна.

– Лестное определение для старого разбойничьего гнезда, – он опять сел в своем углу. – Да, предки герцогов Беломеров накапливали свое богатство тем же путем, что и английская королева: морским разбоем. Та бухта была ловушкой, – он вытащил из кармана жилета лорнет и поигрывал им. Потом вдруг задумчиво произнес: – Вот уже более ста лет руины разваливаются. Люди за версту обходят их, поговаривают, что иногда ночами оттуда все еще доносится жалобный женский стон. – Он рассмеялся. – Я его еще никогда не слышал. Но одно верно: двое Беломеров, два брата, любили одну и ту же женщину и не могли договориться. Старый семейный недуг… – Он посмотрел на нее и улыбнулся. – Вы хотите дослушать историю до конца? Ну хорошо. Все должна была решить дуэль. Она состоялась в большом зале с тем результатом, что они убили друг друга, а женщина закрылась с двумя трупами в крепости и сошла с ума. Вот и все. Я надеюсь, графиня, от Пре-де-Ро в вашей памяти останется более веселое воспоминание.

Черная пастушья собака с лаем выскочила им навстречу и провожала их до поросшего ольхой берега реки. Карета прогрохотала по мосту. Еще один поворот – и вот уже показались длинные стены построенного прямоугольником средневекового замка со сверкающими окнами и зелеными ставнями. И только теперь Каролина поняла значение названия «Пре-де-Ро», то есть «Розовый луг»: дом до самой крыши был покрыт вьющейся розой, стен вообще не было видно под ковром темно-зеленой листвы и ярких цветов. Когда они въехали во двор, тут же выбежали лакеи. Герцог выскочил из кареты и повел Каролину в дом. В холле их встретила седая женщина, присевшая в грациозном реверансе.

– О, вы привезли с собой гостью…

– Да, Марин, и я обещаю, что сегодня ты получишь самых внимательных и благодарных ценителей твоего поварского искусства. Мы умираем от голода, – герцог повернулся к Каролине: – Я уверен, вы хотите немного освежиться. Я покажу вам ваши комнаты.

Они поднялись по лестнице из красноватого мрамора. В обитых серым шелком стенах галереи были сделаны ниши и выставлены фигурки, вазы, цветы и фрукты из разноцветного богемского стекла. Каролина остановилась и взяла в руки стеклянное деревце, в усыпанных цветами ветвях которого сидели крошечные птички в золотую крапинку. Герцог показал на несколько пустующих витрин.

– Самые красивые вещи стоят на полу в ящиках. Вот уже больше года собираюсь их распаковать. Хотя это скорее подошло бы вашим красивым ручкам?

Похоже, он не ждал ответа. Они вошли в салон, погруженный в мягкий зеленоватый приглушенный свет. На клавесине лежали раскрытые ноты.

– Для этого я тоже не нахожу времени, – герцог вздохнул. – Я всю жизнь мечтаю о том, чтобы научиться лучше распределять свое время, но для холостяка это, наверное, навсегда останется мечтой.

Он собирался пойти дальше, как вдруг открылась двустворчатая дверь, и слуга вкатил женщину в инвалидной коляске. Тончайшее шелковое покрывало укутывало ее ноги. Она сидела, напряженно выпрямившись, опершись обеими руками о ручки кресла, и ждала, пока слуга с неподвижным лицом подкатит ее ближе. Каролина вопросительно посмотрела на герцога, но он, похоже, был удивлен не меньше ее.

– Ты не хочешь представить мне ее, Сирилл? – спросила женщина странным глуховатым голосом.

Она была еще молода, ее возраст было трудно установить; не время наложило печать на это лицо, а тайное страдание.

Герцог взял себя в руки. Он показал на Каролину:

– Графиня Каролина де ля Ромм-Аллери. – Потом кивнул головой в сторону женщины: – А это Мелани…

– Оставь, Сирилл, если тебе трудно объяснить мое присутствие, – перебила она его. Пара пытливых глаз смотрела на Каролину. – Графиня Аллери. Так вот она какая. Я много слышала о вас. Когда Сирилл здесь, он только о вас и говорит. Если он бывает здесь. Не так ли, Сирилл?

– Прошу тебя, Мелани!

– Нет, нет, графиня, вы можете не знать меня, – упрямо продолжала та, – потому что меня не существует. Не так ли, Сирилл? Я уже давно перестала существовать. Но до сих пор по крайней мере это было мое единоличное царство, – с последними словами она дала знак слуге.

Он повернул кресло и выкатил его, закрыв за собой дверь.

Герцог больше не проронил ни слова о странной встрече, а она не расспрашивала его. Видимо, он поступил так, как считал нужным.

Каролина подошла к открытому окну спальни, когда герцог оставил ее одну. Вытащила две золотые булавки, удерживающие на голове шляпу, вынула гребни из волос и потрясла пышной копной. За окном простирался луг, плавно переходивший в низинные пастбища, почти целиком скрывавшие реку. В мареве полуденного зноя развалины разбойничьей крепости были окрашены в цвет жидкого металла. Позади угадывалось море. Она вновь увидела перед собой корабль с надутыми парусами, уходящий в море без нее и без него. Она все еще не могла оправиться от случившегося. Но глухое оцепенение уступило место глубокому спокойствию. С некоторой растерянностью Каролина ощущала, что под этим спокойствием не было отчаяния и негодования. Судьба распорядилась не в ее пользу, но она не чувствовала себя обманутой.

Каролина сняла дорожный костюм. Она помылась, наслаждаясь прохладой воды, расчесала волосы, чуть-чуть припудрила в более темный тон щеки и лоб. Потом вытащила из дорожной корзины домашнее платье из персикового атласа, купленное вчера в Рошфоре в паре с гармонирующими туфлями и лентой для волос. Надевая платье, она не испытывала горести, а лишь тоже удовольствие от ласкающей, гладкой ткани, что и вчера, когда примеряла его.

Каролина так пропустила ленту сквозь волосы, что та проглядывала лишь в двух местах, потом немного подушилась орхидейным маслом у корней волос и на сгибах рук. Взяв парчовый мешочек со стола, она оторопела. Там лежал темный блестящий кожаный футляр. Она нерешительно взяла его в руки; возможно ли, чтобы существовало два одинаковых футляра? Каролина открыла крышку. Перед ней лежало бриллиантовое колье, проданное ею вчера Дюрану, – свадебное украшение ее матери, которое по желанию отца однажды должно было стать ее свадебным украшением. Она тихо провела рукой по сверкающим камням. Не понимая, как оно сюда попало, она восприняла это как чудо.

Марин поставила на стол золотые тарелки с теплыми благоухающими вафлями, а к ним две хрустальные вазочки с фисташковым мороженым и придирчиво окинула все взглядом.

– Приспустить еще немного маркизы?

Герцог, прежде чем ответить, взглянул на Каролину.

– Нет, и так хорошо. Фазан был просто объедение. Как жаль, что я слишком редко бываю здесь.

Лицо женщины расплылось в улыбке. Сделав реверанс, она укатила столик с грязной посудой.

Теплый ажурный свет наполнял библиотеку, в эркере которой они сидели. Герцог поднялся и с вазочкой в руке прислонился к подоконнику. Каролина чувствовала на себе его взгляд, а когда посмотрела вверх, улыбались лишь его губы, а глаза оставались серьезными.

– Эта комната будто сделана специально для вас, – произнес он. – Она делает ваши глаза фиолетовыми, темно-фиолетовыми – как темные аметисты.

Она подхватила его легкий тон:

– А вам идут высокие испанские воротники.

– К сожалению, они вышли из моды. Но я не отступаюсь от своих причуд.

Всю трапезу Каролина поджидала удобного момента.

– Я бы хотела поблагодарить вас за колье. Это старинное фамильное украшение. Я должна была надеть его на свою свадьбу.

Он сел рядом с ней. Решительным и в то же время робким жестом положил ладонь на ее руку.

– Я воспринимаю это как добрый знак, а вы? Не хочу настаивать, но… – Он замолчал и отодвинулся от нее.

Дверь в библиотеку открылась, и на своем кресле въехала Мелани.

– Я уж боялась, что наш литературный час сегодня не состоится, – ее голос был тонким и ломким, как стекло. – Я хотела сообщить тебе о визите. Тебя ожидает некий аббат Герен, – она сделала знак слуге, тот ловко развернул коляску.

Когда дверь за ними закрылась, Каролине показалось, что Мелани все еще находится в комнате.

– Я должен вам кое-что объяснить, – произнес герцог. – Слова всегда говорят лишь половину, и тем не менее я попробую. Это было в Англии, шесть лет тому назад, в доме одного друга. Мелани, она чудесно говорит по-французски, хотя сама англичанка, обучала детей французскому. Она была сиротой. Опекун обманным путем лишил ее маленького наследства, муж ее бросил. Все это я знал еще до того, как увидел ее. Я был на ее стороне еще до знакомства с ней.

Каролина попыталась отмахнуться, но рассказать об этом явно было его внутренней потребностью, он слишком долго носил это в себе.

– Мелани – не тот тип женщины, который может вскружить мне голову. Но у меня было ощущение, что она нуждается в моей защите. Я привез ее в дом своей бабушки в качестве чтицы. Я брал ее с собой в общество. Делал все, лишь бы доставить ей радость. И во сне я не мог подумать о том, что она это воспримет как-то иначе. Я никогда не давал ей ни малейших надежд, я был слеп к ее чувствам, потому что не любил ее. Когда полтора года назад я решил вернуться во Францию, она была сломлена. С тех пор она парализована. Я не мог оставить ее там одну. Я был с ней у лучших врачей. Ничего не помогло. А теперь я начинаю понимать Мелани. – Произнеся эти слова, герцог зашел за стул Каролины и положил руки ей на плечи. – Нет ничего ужаснее безответной любви. – Он чуть крепче сжал ее плечи. – Я хотел, чтобы вы знали все это. Я свободен, свободен для любви, которая будет взаимной.

Каролина не отвечала. Этот мужчина, его слова, летний день, врывающийся в окна теплой, яркой и благоухающей струей, овернское вино, сладкой тяжелой мелодией певшее в ее крови, – во всем было что-то волшебное. Она невольно закрыла глаза. Вчера, открыв письмо, которое ей вручила баронесса Эври, она думала, что все чувства умерли в ней. Теперь же она воспринимала свободу, возвращенную ей судьбой, как нечто ценное. Мысль о замужестве никогда не приходила ей в голову. Помолвка с Летерпом была не более чем игрой двух детей.

Герцог Беломер заглянул в это мечтательное лицо. Он знал ее уже полтора года, и все время она оставалась для него загадкой, но никогда не была столь загадочной, как этим утром в гавани Рошфора, когда она оперлась о его руку и села в его карету. Теперь он уже почти мечтал о том, чтобы увидеть ее слабой, сознаваясь себе однако, что был бы разочарован.

Каролина встала. С улыбкой она произнесла:

– Вы ждете ответа?

– Нет, – серьезно ответил он. – Я не жду ответа, во всяком случае, сейчас.

Он не хотел завоевывать Каролину, пользуясь ее слабостью; он дождется часа, в который она сама отдастся ему. Иначе он не мог…

Каролина проснулась от шепота под своим окном. Мягкие сумерки заполнили комнату. Голоса смолкли. Она соскочила с кровати, подбежала к окну и в испуге отпрянула при виде человека, направлявшегося от ее окна к реке вдоль живой изгороди из розовых кустов. Квадратные приподнятые плечи под темной сутаной, деревянная марионеточная походка. Был только один человек, похожий на этого: монсеньор Лоренцо Нери!

Фигура исчезла в отверстии в изгороди. Никаких сомнений, это был Нери. Каролина быстро натянула на себя одежду, разложенную на банкетке возле кровати, накинула на плечи серо-перламутровую кашемировую шаль. Потом сбежала вниз по лестнице, через холл и садовый павильон, на свежий воздух.

Она попала в один из хозяйственных дворов, упиравшийся в конюшни. В клетке свора коричневых охотничьих собак с лаем бросалась на решетку. Наконец Каролина нашла калитку, которая вела наружу. Она вышла через нее, узнала спускающийся вниз к реке луг, который она видела из своей комнаты. Трава становилась все более влажной и топкой, камыши все выше. Ненадолго она замерла в нерешительности. Потом обнаружила узкую протоптанную тропинку, которая вывела ее к самой реке. У деревянных мостков покачивалась лодка. Темный след петли на столбике говорил о том, что здесь была привязана и вторая лодка – еще несколько минут назад… Она прыгнула в колыхающуюся лодку, отвязала канат от столбика и оттолкнулась веслом от мостков.

Чем дальше уносила ее лодка вниз по реке, тем больше ей казалось, что она обозналась. Река извивалась между берегами, становившимися все круче и круче. Сумерки сгущались. Развалины крепости четко выделялись на фоне пламенеющего неба. Удвоив свои усилия, она плыла прямо на мрачные скалистые стены, словно надеялась там получить ответы на свои вопросы.

Каролина слишком поздно поняла, что река впадала здесь в подземный канал. Она попробовала направить лодку к берегу, но не справилась с усилившимся течением, которое понесло ее в канал. Пригнувшись и вынув весла из воды, она скользила в темноте, неожиданно окружившей ее. Каролина чувствовала, как стучит сердце и шумит в ушах, сама не зная, то ли это ее кровь, то ли шум воды, многократно умноженный под сводами эхом.

Вспыхнул красноватый отблеск. Канал расширялся, водоворот закрутил лодку, песок заскрипел под килем. Перед ней простиралось открытое море, почти черное под догорающим заревом заходящего солнца. За ее спиной возвышался скалистый крутой берег. Гнезда стрижей лепились в трещинах, из расщелин торчали кусты, серые и голые, как скала, питавшая их. На илистом грунте узкой полоски берега, затянутой зелеными вязкими морскими водорослями, прилив начертил свои узоры. Солнце зашло. И последнее, что увидела Каролина перед надвинувшейся темнотой, был парусник. Слабый свет лился из окон его каюты. Паруса дрябло висели на реях, и корабль очень медленно выходил из бухты, завоевывая морское пространство… Может, этот корабль взял на борт монсеньора Нери? Но как он вообще попал сюда, в Пре-де-Ро, в имение Беломера? Она не могла себе представить, чтобы герцог Беломер знал об этом, он, который открыл ей глаза на то, что священник – орудие в руках Фуше. А Мелани? Теперь она вспомнила, что второй голос под ее окном был женский…

Чем больше она размышляла, тем необъяснимее и непроницаемее становилось все, как темная вода, которая вдруг превратилась во что-то тяжелое, когда она попыталась грести назад, в подземный канал. Теперь она плыла против течения и лишь с большим трудом продвигалась вперед.

Она уже была склонна посмеяться над своим приключением, как вдруг жалобный стон над ней заставил ее похолодеть. Она ощупала мокрые скалистые стены и вдруг обнаружила кольцо для причаливания. Подтянув лодку, она с удивлением нащупала выбитые в скале ступеньки. Привязав лодку к кольцу, она одним прыжком перемахнула на узкую лестницу. Шаль соскользнула у нее с плеч, но она этого не заметила. Держась рукой за каменную стену, она стала подниматься по скользким ступенькам. Но вот ход закончился. Перед ней была глухая стена. Она еще раз тщательно ощупала ее. Неожиданно гладкая плита поддалась, сдвинулась в сторону и без единого звука исчезла в стене. Ничто не могло быть более жутким, чем это абсолютное беззвучие.

Лестница поднималась теперь дальше в противоположном направлении, и казалось, ей не будет конца. У Каролины было ощущение, что она спасается бегством от эха собственных шагов. Наверху затеплился слабый свет. Еще пара ступенек – и она оказалась в какой-то галерее, амфитеатром опоясывающей огромный зал.

Догоравший огонь в камине излучал тот неверный свет, в котором предметы расплывались и каждую секунду меняли свою форму. Каролина как завороженная смотрела в зал. Два факела, слева и справа от камина, еще дымили под железными колпачками, которыми были затушены. В воздухе витал резкий запах мужских сапог, которые сушили над огнем; совсем недавно здесь были люди.

Глаза Каролины, уже привыкшие к полумраку, разглядели темные углубления в стене по всей галерее. Это были двери. Она подошла к первой. Уже прикоснулась к дверной ручке, как вдруг замерла. Что она рассчитывала там найти? Разум предостерегал ее, советовал повернуть назад. Но желание разгадать тайну этой подземной крепости в скалах было слишком велико.

Она распахнула дверь – и в испуге отпрянула. Что-то дважды задело ее по щеке. С пронзительным жалобным криком из проема окна вылетела парочка стрижей и упорхнула в ночь. Наполовину сорванный с петель ставень с тихим скрипом покачивался туда-сюда.

В следующих помещениях она находила то же самое: птиц, испуганно улетавших прочь, влажный соленый запах моря, эхо прилива. Но интуиция не подвела ее: наконец одна из комнат подтвердила ее предположение, что здесь должны быть люди: ветчины и копченые колбасы свисали с потолка. На деревянных полках лежали караваи хлеба, на полу стояли бочонки с вином. В соседнем помещении хранилось оружие: у стены аккуратно составлены ружья, на столе – начищенные до блеска пистолеты, на полу – железные бочки с порохом. Дальше была комната с застеленной белой простыней лежанкой, с медицинскими инструментами и аптекарским шкафчиком, а еще что-то вроде кабинета с целым арсеналом печатей и странной маленькой машиной, напомнившей Каролине пресс для изготовления гравюр на меди.

Она открыла еще одну дверь – и отшатнулась. Огонь свечи на столе замигал от сквозняка. Здесь явно кто-то только что был. Открытый гримировочный ларец с наклоненным зеркалом и баночки с кремами, рядом неглубокий тигель с воскообразной массой телесного цвета, черный парик на подставке, наклеивающиеся брови. Все как в гримерной театрального актера.

Слева от стола стояла длинная вешалка, на которой висели униформы, одежда кучера, шляпы, крестьянские костюмы, монашеские рясы. Каролине закралось подозрение, что где-то она все это уже видела. Она взяла свечу со стола и подошла к тяжелому кожаному занавесу, перегораживающему комнату. С внезапной решимостью она резко раздвинула его – и похолодела.

Перед ней был тот, кто разбудил ее и привел сюда силой злого демона. Пара колючих неподвижных глаз была направлена на нее. На сладострастных и в то же время язвительно сжатых губах застыла улыбка. Каролина ошеломленно разглядывала это лицо. Это и был и не был Нери – она стояла перед поразительно похожей восковой куклой. Ее испугала маска…

Свеча выпала у Каролины из рук и с шипением погасла на полу. От ее смелости и хладнокровия вдруг не осталось и следа. Она бросилась вон из комнаты, помчалась по галерее, вниз по деревянным ступенькам в зал с камином. Ей казалось, что она должна кричать, наполнить этот дом с привидениями своим голосом, заставить прячущихся здесь людей выйти из укрытий – иначе она сойдет с ума.

Тут она услышала позади себя какой-то шорох Страх сковал ее тело. В тот же миг она почувствовала на себе чьи-то руки. Она истошно закричала на весь зал. От ужаса у нее подкосились ноги.

– Каролина, – тихо произнес мужчина за ее спиной. – Вы можете доверять мне.

Странное превращение произошло с ней. Она хотела обернуться, увидеть его лицо, желая найти подтверждение своей безумной надежде, жарким потоком захлестнувшей ее. Но его руки так крепко держали ее, что она была не в состоянии двигаться.

– Вам нельзя меня видеть.

Она дрожала от волнения. Но страха больше не было. Сила его рук казалась ей доброй и нежной. Она вдруг ощутила всем сердцем то, что смутно предполагала: это был он. С того самого дня, когда в Сен-Дизье он спас ее от казака, она ждала его. Она бессознательно искала его в Париже, на Эльбе, во Флоренции, в Розамбу – где бы она ни была, что бы с ней ни случалось, теперь она это знала, она прошла все дороги, чтобы найти его.

– Ну скажи мне, скажи, что это ты, Жиль… – Она почувствовала, как он подхватил ее и понес.

Она не знала, где она была, не знала, мужчина ее нес или это она увлекла его за собой, его это были руки, которые уложили ее на кровать и расстегнули ей платье, – или ее. Она лепетала его имя, цеплялась за него, ее голос и руки тоже не принадлежали ей больше, а были лишь дурманом.

Ее собственное тело непрестанно будило ее в эту ночь, молодое проснувшееся тело, требовавшее мужчины. И как она только могла жить, не зная такого наслаждения? Ей казалось, что она умрет от него. И уже не он один раздувал пожар страсти. Без всякого стеснения вновь и вновь она разжигала его сама…

Она тихо повернула голову. Но и на этот раз он проснулся раньше ее. Он соскользнул с ложа и зажег в глубине комнаты свечу. Она не испугалась и даже не была удивлена, увидев бархатную маску, почти целиком скрывавшую его лицо. Лишь прижалась головой к его щеке.

– Почему? – тихо спросила она, не ожидая ответа.

В этот момент ей казалось, что она узнала и полюбила бы его в любой маске.

– Я не могу тебе этого сказать… пока не могу. Но время скоро придет, и тогда…

Она склонилась над ним и рукой закрыла ему рот.

– Я и так вижу тебя, – прошептала она. – Своими губами, руками, своим телом, сердцем, – ее губы коснулись его волос, шеи.

Он отпрянул назад, но она уже обнаружила безобразящий шрам: багровую борозду, глубоко пропахавшую затылок. Она почувствовала, что коснулась его тайны, что один вопрос разорвет темную завесу, окружавшую его.

Она заглянула в его глаза под маской. Но тут его руки обхватили ее тело, а поцелуи погасили все вопросы, все мысли в ней.

– Дай мне умереть, – прошептала она.

Позже она проснулась в кресле у камина.

Огонь потух, но горка пепла все еще излучала тепло. Через две глубокие зарешеченные оконные ниши падал серый тусклый свет. На низкой кожаной банкетке лежала ее одежда. Его не было, он ушел, и она не знала, где он теперь и когда она вновь увидит его. Она откинула покрывало из меха выдры и начала одеваться. Сладкая тяжесть переполняла ее, и она знала, что это любовь.

Под своим платьем она нашла расческу и зеркало. Она растроганно разглядывала простые предметы. Он думал о ней и положил их сюда. Она расчесала волосы, но в зеркало не смотрелась. Лишь его глазами она хотела видеть себя этим утром, новое существо, созданное им прошедшей ночью.

В камине она заметила нарисованный на пепле его знак: крест. Присев на корточки, она нежно провела рукой по этому приветствию и вдруг обнаружила под пеплом наполовину обуглившиеся клочки бумаги. Она вытащила их и разложила перед собой на каменной плите, но огонь оставил лишь отдельные буквы, не имеющие смысла.

Каролина убрала к себе клочки, подумав, что ведь это письмо он держал в руках, его глаза скользили по этим буквам. Она рассеянно смотрела на пепел. Все вопросы вновь всплыли перед ней, и ни на один она не знала ответа, даже на тот, померещился ей Нери или нет, когда она думала, что преследует его…

На старом месте она нашла лодку, и когда выплыла из подземного канала, на востоке занималась первая заря. Еще были видны звезды, но свет их был неярок, а контуры расплывались, как белые мазки на голубой промокательной бумаге.

Легкий утренний туман стелился над лугами. Крыши Пре-де-Ро были влажными от росы. Когда она вошла в тихий дом, Каролине почудилось, что она вернулась в свои девические годы в Розамбу, в то самое утро, когда после своего первого приключения она тайком на цыпочках кралась в свою комнату. Дойдя до коридора, в который выходили двери ее комнат, она услышала чьи-то шаги; это была Марин, которая спускалась по узкой деревянной лестнице с верхнего этажа, держа в руках серебряный поднос с чашками, бокалами и чайником. Каролина помедлила. У нее была потребность побыть одной, заснуть, сохранив тепло его объятий, которые она еще ощущала физически, вернуть во сне прошедшую ночь. Но было еще кое-что, невысказанный вопрос, слабая надежда, в которой она не признавалась сама себе, – а вдруг Марин могла дать ответ. Она непринужденно пошла навстречу служанке.

– Графиня уже на ногах? – Марин удивленно уставилась на нее.

– Да, мне больше не спалось. Немного погуляла у реки.

– А все, кто в первый раз в Пре-де-Ро, говорят, что спят здесь особенно хорошо – морской климат… Накрыть вам завтрак тоже в обсерватории?

– Обсерватория? – Каролина теперь вспомнила, что видела круглую надстройку на башне.

– Да, – Марин показала на лесенку. – Пару лет назад герцог приказал перестроить под нее колокольню. Он вам еще ее не показывал? Он там проводит целые ночи.

Интересно, а эту ночь он тоже там провел? Этот вопрос она не посмела задать.

– Что вы будете пить? Какао, чай, кофе?

– Чай со сливками и все, что может предложить ваша кухня. Это, наверное, морской воздух действует, но у меня зверский аппетит.

Марин быстро удалилась по галерее. Каролина посмотрела ей вслед. Она нерешительно подошла к большому овальному зеркалу, висевшему над позолоченной консолью. Это было ее лицо, ее черты, но как они преобразились. Она вспомнила о словах, которые как-то сказал ей герцог Беломер: да, она была сомнамбулой. Она видела и в то же время была слепа, чувствовала и оставалась безучастной. Она шла над пропастью и не спотыкалась, она разжигала страсти и грелась около них, как у огня. А теперь она сама была огонь и бездна.

Она убрала локон со лба и поспешила вверх по лестнице в обсерваторию.

Лестница заканчивалась полукруглой, обшитой деревом прихожей, наполненной книгами, атласами и инструментами. Ей показалось, что она слышит голоса, которые стихли, когда она приблизилась к двери.

Герцог резко обернулся на своем вращающемся высоком табурете, оторвавшись от телескопа, и вопросительно посмотрел на нее.

– Вам так трудно переносить одиночество, когда я оставляю вас одну?

Она вдыхала запах лаванды, окружавший герцога, прислушивалась к его голосу, немного жеманной манере произносить слова.

– Я не думала застать вас здесь. – Она заметила дверь в книжной стенке сбоку.

Каролина была уверена, что, входя, слышала щелканье замка.

Она не могла поступить иначе: она подошла и открыла дверь. За дверью стоял Нери. Странно, но она не испытывала ни испуга, ни удивления. Колючие глаза монсеньора Нери под тяжелыми веками блуждали между нею и герцогом. Он попытался улыбнуться.

– Послушайте, – подал голос герцог. – Я попытаюсь объяснить вам…

Она отвернулась, не в состоянии больше смотреть в это лицо. Герцог продолжал что-то говорить, но она не обращала на него внимания. Ее разочарование, ее горечь были чересчур велики. Она вышла из обсерватории и спустилась по узкой лестнице. Ей хотелось, чтобы каждый шаг на мили уносил ее от обоих мужчин. Она не желала вести борьбу с призраками. Она хотела все забыть.

Перед дверью в комнату ее догнал герцог.

– Графиня, пожалуйста, позвольте мне вам объяснить!

– Это ваш дом. Вы не обязаны отчитываться передо мной. Я должна попросить прощения, что забылась и открыла потайную дверь.

– Вы должны выслушать меня, мои причины…

– У вас найдутся причины, но я не хочу их слышать. Я хочу забыть и никогда больше не вспоминать о кошмаре. Вы сами предостерегали меня от этого мужчины, а теперь я его встречаю у вас. Его, вероятно, зовут аббат Герен?

– Герен или Нери – имена несущественны. – Герцог подошел к шахматному столу. Взял одну из фигур, выполненную в стиле рококо из расписанного вручную севрского фарфора. – Слон, конь, пешка. Фигуры в большой игре Фуше каждый день надевают новые маски. Он любит игру, двойную, тройную. Обман – его главная и единственная страсть. Он ставит сцены, придумывает реплики для своих масок, а сам остается в тени, за занавесом, в своей стихии.

– А какую маску носите вы? – спросила Каролина. – Ведь вы тоже втянуты в игру, герцог? Иначе не прятали бы от меня аббата?

– Я не хотел пугать вас.

– Это была единственная причина? Или вы на миг утратили контроль над игрой? Вы думаете, и со мной можно играть, как вы играете со всем и всеми? – Она замолчала, растерявшись от превращения, произошедшего в его лице.

Его глаза вспыхнули огнем, который она впервые видела в нем.

– Да, я играю, – задумчиво произнес он, будто себе самому. – Это страсть, времяпрепровождение мизантропов. Человек уже не может больше остановиться, и иногда невозможно отличить игру от реальной действительности, – он посмотрел поверх нее. – Только в данном случае речь идет о Франции. Она в руках Фуше. Впервые он получил то, что всегда хотел – неограниченную власть над этой страной.

– Тогда Франция для всех станет адом. Как она стала под конец для моего отца.

– Графиня! Попробуйте хоть раз доверять не только чувствам, а послушать.

Каролина отвернулась.

– Я не знаю, как вы хотите меня убедить, что тоже не мошенничаете, – тихо проговорила она.

– Фуше – хозяин в Париже. От него зависит, что случится дальше: будет ли Франция опять королевством или придет второй Наполеон. В настоящий момент в Тюильри с пышностью реставрируются покои императрицы Марии-Луизы и ее сына, римского короля. По приказанию Фуше. Его тайные посредники – в Вене. Фуше – игрок, и сын Наполеона – самый большой козырь в его картах. Его посредники находятся и в Генте, у Людовика XVIII. Фуше знает, что Бурбон дрожит перед этим ребенком и если после двадцатипятилетнего изгнания снова хочет взойти на престол, вынужден будет считаться с Фуше.

– Никогда! – импульсивно воскликнула Каролина. – Никогда король не протянет руку Фуше, человеку, пославшему на гильотину его брата!

– Человек, который рвется к власти, может многое забыть. Он облегчит свою совесть у духовника – и потом примет от Фуше присягу. Я поеду с монсеньором Нери в Гент… с посланием для короля.

Каролина растерянно смотрела на герцога.

– Вы собираетесь поддержать Фуше? Человека, который истребил всю вашу семью?

Герцог нахмурился.

– Нет, вы не можете этого понять! Женщины слепы, когда они ненавидят.

– Вы не знаете, что такое ненависть.

– Есть кое-что и похуже: двадцать лет тайной вражды, двадцать лет терпеливого выжидания. Нет, Фуше можно одолеть только его собственным оружием!

Да слушала ли она вообще его? Какое ей дело до всего этого?

– Поймите же, почему я вынужден так действовать! – продолжал герцог. – Месть – слишком мало за то, что он сделал моей семье. А вот принудить его, человека, который преодолел тысячу ступенек – всегда терпеливо, всегда бдительно, – принудить его нетерпеливо и слепо шагнуть в бездну… – Только теперь герцог, похоже, заметил, что она не слушает его. – Вы молчите, графиня. Вы всегда молчите… – У него вдруг стал беспомощный вид.

Жестом, словно он действует против собственной воли, он поправил ей сползшую кашемировую шаль, потом резко отвернулся и ушел.

Только теперь до ее сознания дошло, что происходило. Герцог Беломер играл по правилам Фуше, в качестве его посредника он поедет в Гент к Людовику XVIII.

«Он безумец, – подумала она. – Приезжает в Рошфор, забирает меня сюда, в Пре-де-Ро, делает замаскированное предложение и в тот же день принимает Нери! Он знает, что этот человек желал моей смерти. Он входит в союз с моими врагами и потом еще требует, чтобы я его поняла…»

Понять! Вечно мужчины используют это слово, когда требуют от женщины невозможного. Жизнь могла бы быть такой простой, ясной и красивой, но мужчины усложнили ее, превратили в лабиринт, из которого потом сами не нашли выхода. И почему женщины убегали в ясный, безжизненный миропорядок монастырей, она поняла именно в этот момент, а заодно и то, другое бегство в чувственный угар, в вожделение без любви. Может, действительно жизнь – всего лишь игра и глуп тот, кто ожидает от нее большего…

Каролина вышла из своей комнаты и быстро направилась в помещение для прислуги. Бату стоял у окна с решеткой, выходившего на внутренний двор, и смотрел, как двое слуг выводят из конюшни четырех лошадей рыжей масти и запрягают их в стоявшую наготове, до блеска начищенную карету.

Каролина приняла неожиданное решение. Она показала на двор.

– Мы уезжаем, Бату, с этой каретой, для кого бы она ни готовилась. Принеси багаж из моей комнаты. Побросай в корзину, что лежит вокруг. Я подожду здесь. Поторопись! И будет лучше, если тебя никто не увидит.

Ничто больше не могло удержать ее в этом доме. Она уйдет без злобы, без обиды, но и без единого слова прощания. Через несколько минут Бату вернулся с дорожной корзиной на спине. На руке он нес легкую розовую пелерину из тафты и накинул ее Каролине на плечи. Она бросила последний взгляд в окно. Лошади запряжены, кучер ждет на козлах. Она кивнула Бату.

– Нам нужна только карета. Кучер нас не интересует!

– Славная карета. И лошадки хорошие, – глаза Бату зажглись дерзким огнем.

В этот момент он опять был пиратом; его тело напряглось, как когда-то перед прыжком на корабль, взятый на абордаж.

Они вышли во двор. Бату распахнул дверцу, и Каролина уселась в карету. Бату взметнулся на козлы и выхватил из рук кучера поводья.

– Слезай!

– Карета для герцога…

– Знаю. Но править буду я!

Кучер ошеломленно уставился на негра. Потом вдруг стал звать на помощь. Не выпуская поводья, Бату схватил его под мышки и сбросил с козел. Кнут засвистел по спинам лошадей, и они резвой рысью взяли с места. Карета вылетела со двора. Каролина сидела на заднем сиденье и веселилась, как ребенок, сделавший шалость. Лишь когда они миновали мост, она высунулась из окна. Ее взгляд прошелся по замку Пре-де-Ро и дальше, до руин на крутом побережье.