Каждый встретил войну по разному: одних она застала за мирным трудом, других на боевом посту.

Война прошла красной нитью в жизни любого из нас, четко отделила «до войны» и «сейчас».

Для меня она началась чуть раньше – в цветущем мае. Тогда я этого не понимал, и произошедшее в тот далекий день, казалось мне исключительным событием, но это был экзамен.

Звать меня Геннадий, родился и вырос я на Украине в городке Затишье, что недалеко от Одессы. Городок наш небольшой – тысячи три – четыре жителей. Отец был моряком, служил заряжающим на линкоре «Слава». В 1915 году в бою у Ирбенского пролива был ранен, потерял ногу. Это и спасло ему жизнь. Немногие со «Славы» вышли живыми из первой мировой, буржуазной, а потом и гражданской войны. Я тогда совсем малым был.

Море отец очень любил. Знал много диковинных историй. Садил меня на колени и долго-долго рассказывал. Сейчас уже мало что помню. Остались только приятные воспоминания о чем-то далеком, волнующем и светлом. Это хорошее всегда возвращается ко мне, когда смотрю на море.

По вечерам у нашего дома собирались знакомые. Отец выносил гармонь и начинал петь морские песни. Летом по воскресеньям отец возил на привоз в Одессу вишни. Всегда брал меня с собой. «Для контролю за снующим людом и количеством выпитого», – как говорил отец.

После продажи вишен и доброй чарки самогона в ближайшей харчевне, мы обязательно шли к морю. Спускались к самой воде. Стояли на берегу, долго молча смотрели вдаль – туда, где виднелись корабли на рейде.

Море я полюбил с детства. И когда настала пора призываться в Красную Армию – просился во флот. Попасть служить туда, также как и в авиацию, было непросто. Партия и комсомол направляли туда самых честных, принципиальных, боевых комсомольцев.

До призыва я работал механиком на городском элеваторе, трудился честно, добросовестно. Учитывая мою дисциплинированность, отличные отзывы директора элеватора и личную просьбу, горком комсомола дал мне путевку во флот.

Сперва я попал в учебную часть в Новороссийске. Готовили из нас водолазов – подводников. Потом курсы младших командиров. Через шесть месяцев, я старшина второй статьи Кольцов, овладев премудростями водолазного дела, был направлен на Севастопольский морской завод и зачислен в команду по подъему затонувших кораблей.

Через год я стал классным специалистом. Электро-газо, подводная сварка, подводные работы на корпусе, подвод тросов понтонов – все было доступно мне.

За каких-то восемь месяцев мы подняли две канонерки и один сторожевой корабль, из тех что затопили в 18‑ом.

Потом подошел конец моей срочной службы. В то время на берегу меня никто не ждал. Море и службу я любил, а потому решил остаться на сверхсрочную. Меня перевели на эсминец «Стремительный».

Наш эсминец входил в состав 1‑го дивизиона эскадренных миноносцев эскадры Черноморского флота. Я был приписан к БЧ‑3 – минноторпедной. Назначен на должность командира водолазной команды. Собственно команда состояла из меня и старшего краснофлотца Молчанова. Положено было еще восемь моряков. Но до очередного призыва нас оставалось только двое.

Дело было в пятницу. Наш эсминец патрулировал у входа в бухту и близ лежащем районе. Стоял я у кормового бомбомета и по приказу моего командира – старшего лейтенанта Гаврилюка ремонтировал направляющие. Совместно с моим подчиненным Молчановым.

Что до фамилии, так это точно: Молчанов и есть Молчанов. За всю совместную службу только и знал, что родом он из под Вологды, что рыбалка у них на Сухоне отменная и еще есть хорошая девушка, по имени Глаша.

Так вот, про рыбалку и Глашу я уже знал, а больше Молчанов ничего и не сообщал. Молчанов! А так хотелось с кем-то отвести душу.

На море штиль. Воздух, казалось, застыл. Легкие сумерки уже начали опускаться. Время от времени взлетали сигнальные ракеты. Подходил конец нашего дежурства. Мы уже собрали инструмент, отряхивали робу, готовясь к вечерней поверке.

Вдруг объявили боевую тревогу. В раз все пришло в движение. Застучали каблуки матросов. Захлопали люки. Старшины поторапливали краснофлотцев. Я и Молчанов заняли место согласно боевого расписания. Проверили снаряжение – два комплекта нового, только доставленного с базы легких водолазных костюма. Проверили давление в баллонах с кислородом.

От нашего занятия мы были оторваны окриком рассыльного:

– Главстаршине Кольцову немедленно прибыть к командиру.

Не теряя времени я быстро побежал в капитанскую каюту.

Командир стоял, склонившись над картой. Было видно что он взволнован. В правой руке карандаш, левая сжата в кулак. На краю стола – дымящаяся недокуренная папироса.

Я доложил, как полагается:

– Товарищ капитан второго ранга, главстаршина Кольцов прибыл по вашему распоряжению!

– Добро Кольцов, – тихо произнес капитан и, не отрывая глаз от карты, жестом приказал подойти к столу.

– Настал и твой черед Кольцов. Небось заждался, – попытался улыбнуться капитан.

– Так точно, товарищ кавторанг.

– К делу, – сразу посерьезнел капитан.

Командир отставил в сторону карандаш, вынул из сейфа большую серую папку, на которой я успел прочесть «Личное дело краснофлотца Кольцова», и заметив мой встревоженный взгляд сказал:

– Поступило сообщение: неизвестная подлодка зашла в наши воды, возможна засылка диверсантов – аквалангистов. – Я знаком с вашим делом. Здесь сказано что вы неплохой водолаз, знакомы с новым дыхательным аппаратом, хороший морской сварщик?

– Так точно, товарищ кавторанг!

– Так вот, продолжил капитан, – подойди к карте, смотри: это вход в бухту. Он в виде кувшинного горла. Глубина до 30-35‑ти метров. Вот здесь, в самом узком месте натянута стальная сеть – для защиты от вражеских водолазов и подлодок. Сеть из двух кусков. Между ними есть небольшой разрыв – проход для наших кораблей. Проход хорошо охраняется. Просматривается и прослушивается. Через него враг пройти в бухту не может. Другое дело сеть. Сеть можно повредить и попасть в бухту.

– Приказываю тебе и Молчанову получить новые дыхательные аппараты-акваланги, погрузиться и осмотреть сеть. О задании никому ни слова, после осмотра сети доклад лично мне. Посылаю тебя, потому что ждать спецкоманду с берега не имею права. Через семь минут мы будем на месте. Даю вам на сборы десять минут. От эсминца отойдете на кабельтов в сторону открытого моря. Связь держать сигнальными огнями. Предупреждаю: задание строгой секретности. В воде быть внимательным, противник матерый. У меня все. Остальные инструкции получишь у командира своей БЧ.

В лодке мы с Мочаловым сидели уже через пять минут. Нам выдали специальные двухслойные резиновые костюмы со стеклянными шариками между слоями – для лучшей изоляции, кислородные дыхательные аппараты, ножи, факела, кабель – сигнал, фонари. Ребята пожелали нам счастливого возвращения.

Скоро мы были у назначенного места. Стало совсем темно. Я приказал Молчанову находиться в шлюпке, строго следить за сигналами, которые буду подавать, и держать постоянную связь с эсминцем, а сам обвязавшись кабелем спустился под воду.

Признаюсь сначала было жутковато. Вокруг сплошная чернота и тишина, которая давит на уши. Направление к сети держал по компасу. Плыть пришлось недолго. Луч света выхватил из тьмы стальные кольца поросшие ракушками. Цепляясь за них руками я доплыл до конца ее, к тому месту где сеть была прикручена к бетонным столбам волнолома. Немного отдохнул. Но нужно было торопиться – запаса кислорода оставалось всего на 30 минут. Подал контрольный знак Молчанову: все в норме. Начал тщательно осматривать каждое кольцо. Смотреть было трудно. Ракушки так плотно прилепали друг к другу, что нельзя было понять где и что. В некоторых подозрительных местах приходилось отдирать их руками. Я опускался на самое дно, начинал смотреть снизу, постепенно поднимаясь наверх. Метр влево и снова на дно. И опять наверх. Наверное, прошло много времени, я совсем забыл посмотреть на часы, кабель вдруг задергался в моей руке – это Молчанов просил отозваться. Дальше я пошел чуть быстрее. Осмотрел больше половины сети. И тут я увидал совершенно чистое кольцо. На нем не было моллюсков. Большое подозрение закралось в мою душу. И я не ошибся. Кольцо было разрезано в двух местах. Как будто кто-то рубанул тесаком по нему. В одном месте насквозь и чуть дальше до половины. Кто-то помешал. Я помешал!

Скажу вам, внутри у меня все похолодало. Рядом враг. Я выключил фонарь. Минут пять всматривался в темноту, но ничего не видел. Привязав конец кабеля-сигнала к поврежденному кольцу, переборов в себе страх – поплыл смотреть дальше. Дальше все было в порядке.

Я вынырнул на поверхность, содрал с себя маску и заорал Молчанову:

– Быстро передавай: обнаружено преднамеренное повреждение сети. Жду распоряжений.

Пока Молчанов передавал, я забрался в лодку. С эсминца запросили характер повреждения. Ответил – два разрыва кольца.

Через минуту приказ: ждать подхода катера с берега.

Очень скоро появились в темноте огни, постепенно увеличиваясь в размере. Подошел катер.

Мне было приказано подняться на борт. В рубке стоял седой майор НКВД и молодой лейтенант. Я доложил о повреждениях. Майор молча выслушал, потом повернувшись к лейтенанту приказал: «Вызывайте с базы спецкоманду, а главстаршину вниз варить сеть».

Лейтенант позвал меня в каюту. Провел инструктаж. Я выпил два стакана горячего чая. Потом мне выдали инструмент. Сварочный кабель сбросили за борт, завели движок. Я перелез в лодку к Мочалову. Нам подали дополнительный кабель-сигнал. Два матроса стали на страховке у борта. Я решил опуститься первым. Без света, чтобы еще раз осмотреться – нет ли где внизу огня. Молчанову приказал опуститься ровно через пять минут. Внизу по-прежнему полная темнота. Где-то сбоку доносился глухой гул – это работал дизель катера. Вглядываясь в темноту, я потихоньку продвигался вдоль закрепленного кабеля. Никаких признаков жизни, не считая глупых рыб. Вверху посветлело – это пошел Молчанов с факелами.

На сети еще раз внимательно осмотрел поврежденное кольцо.

Сваривать нужно было по обе стороны. Ножом зачистил место будущего стыка. Смазал обе половинки специальной мастикой. Зажег и укрепил факела на сети. Молчанов распутал кабеля и подал сигнал на катер, чтобы подали напряжение. С одной стороны я заварил быстро. Наложил двойной шов на каждое повреждение. Но тут Молчанов легонько толкнул меня. Я живо обернулся. Вытянутой рукой он показывал в сторону выхода из бухты. Я осмотрелся и в метрах двадцати – тридцати увидал свет электрического фонаря. Свет тут же погас. Подав знак тревоги наверх, Молчанова оставил у сети, а сам вытащил нож и поплыл туда, где опять появился свет. Я опустился на дно. Дышать стало тяжелее. Виски сдавило. Продул уши. Не помогло. Вероятно, здесь было больше тридцати метров. На дне всякая всячина: куски покореженного металла, спутавшиеся тросы, покрытые ракушками неизвестные предметы и большое количество камней – больших и маленьких. Некоторые размером с небольшую скалу.

Прячась за камни, я осторожно продвигался вперед. Включу фонарь, посвечу вокруг, и выключаю, а сам быстро уплывал в сторону и вперед – это, чтобы гад не знал где я. Ориентир держал на появлявшийся свет. Два раза я принимал обломки скалы за нарушителя, оба раза чуть не сломал о них нож, но всякий раз свет фонаря появлялся в другом месте. Наконец свет появился совсем рядом. Я затаился за камнями. Еще чуть-чуть и бледный луч прошелся мне по ноге. Я резко рванул со своего места и что было силы всадил нож в проплывающую мимо тень. Медленно опускаясь тело пошло на дно, зацепилось за ржавый стальной трос и повисло. Я осветил его. Удар пришелся между лопаток и вероятно был смертельный. Я спустился вниз и еще раз проверил ножом.

Аквалангист был один. Я понял это, переждав минут десять в скалах. Тело подтащил к расселине между двумя глыбами и кое-как укрепил, чтобы не унесло в море. Потом легче будет найти. Осмотрел дно вокруг. Ничего подозрительного не обнаружив, повернул обратно к сети. Я плыл на слабое свечение впереди. Плыл осторожно, сжимая в руке нож, поминутно оглядывался. Схватка не прошла для меня даром. В каждом камне мне чудились диверсанты. Было не по себе. Я ожидал удара в спину. Кислород на исходе. Но ни на секунду не возникало мысли бросить все, бросить Молчанова и всплыть наверх. Я уже почти добрался до сети, когда догорели факела. Молчанов не зажег другие – фонарем сделал знак. Ответа не получил. Подал сигнал еще раз, и еще. Нутром почувствовал беду. Уже не остерегаясь, что было духу поплыл вперед – к Молчанову. Полтора десятка взмахов ластами и я уперся руками в сеть. Электроды на месте. Сигнальный кабель есть. Дугой зажег факел. Осветил площадку подо мной, и сердце у меня чуть не оборвалось. На дне, среди странных продолговатых предметов лежал Молчанов. Без маски, с неестественно запрокинутой головой, возле которой уже ковырялись два краба.

Я опустился к Молчанову. Ему уже нельзя было помочь. Он лежал на животе. Голова жутко откинута назад. Из горла вытекает кровь. Глаза открыты. В них удивление. Я подтянул Молчанова поближе к сети. На туловище накинул петлю кабель – сигнала и дал знак поднимать. Сам начал осматривать странные предметы, что стоило мне невероятных усилий. Меня лихорадило. Фонарик плясал в руке. На глаз каждый из предметов имел в длину метра полтора и наверно весил килограмм двести. На конце каждого навернуты, что-то вроде цилиндрика с циферблатом. На циферблате время – 3.40. Стало ясно – это мины, часовые. Рядом с минами я обнаружил небольшой гидравлический пресс, оригинального устройства. На штоке клиновидная острая насадка из неизвестного металла.

Наверно, этим прессом резали сеть. Вокруг разбросаны небольшой якорь, ломик, обрывки стального троса.

С катера подали кабель-сигнал. Я осторожно, одну за другой, обвязал мины и подал наверх. Потом зацепил якорем пресс и осторожно начал подниматься. Аккумуляторы фонаря почти разрядились и теперь я мог видеть только на полтора – два метра вперед. Все сильнее чувствовалась усталость. В голове постоянный шум. Ноги почти не слушались меня. Было ужасное желание выбраться поскорее из воды. Очень хотелось спать. Временами я как-будто проваливался в пропасть, но тут же приходил в себя. Перед глазами появлялись картины из недавнего прошлого. Все сильнее сдавливало виски.

Сейчас я уже и не припомню толком, а может это случилось в один из моих провалов, как вдруг я почувствовал резкую боль в левой лопатке и одновременно сильный толчок в спину. Фонарь вылетел из рук, маленькой угасающей точкой исчез в пучине. Я чуть не потерял сознание. Но чувство смертельной опасности быстро привело меня в себя.

Выхватил нож, сделал переворот и наугад прочертил перед собой дугу. Появился свет фонаря слева, я быстро бросился навстречу, но почувствовал боль в лопатке – фашист попал в кость. Продолжать поиски нарушителя я не мог. Еле шевеля ногами поднимался наверх. Старался держаться поближе к сети. Временами придерживался за кольца.

Нарушитель появился сверху. Фонарь направил мне в лицо. Я выдохнул и опустился глубже. Под руки попались кабеля электросварки. Враг был всего в метре. И тут жгучая злоба охватила меня: «Врешь гад, твоя не возьмет. За Молчанова, за себя, за сына своего Анатолия, я зубами буду грызть твое горло».

И я не выдержал – бросился вперед. Но диверсант опередил меня. Удар и моя правая рука повисла. Нож полетел вниз. Я не растерялся, несмотря на боль. Защищая голову здоровой рукой всем корпусом налег на врага, стараясь прижать его к сети. Он не ожидал такого напора и на секунду замер. Еще миг и я правым плечом придавил его к сети. Фашист не сдавался. Я почувствовал два удара в грудь. Но это были сущие царапины. Он не мог размахнуться как следует. Левой рукой мне удалось нащупать электрод. Тысячами молоточков застучало у меня в висках – вот оно мое спасение и погибель врагу. И еще не до конца сознавая что делаю, я яростно начал водить электродом по баллонам врага, по сети, снова по баллонам. От яркой дуги я почти ослеп, но электрод из руки не выпускал.

Диверсанту удалось оттолкнуть меня. Слабеющей рукой я попытался его удержать, но получил еще один удар ножом скользь. Теряя сознание, успел заметить, что гад стремительно пошел наверх. Вот, пожалуй и все. Когда я очнулся, то первое что увидал – это голубой покачивающийся потолок. Стояла тишина. Где-то далеко далеко в голове поползла тягучая мысль: началась утренняя поверка, а я не услыхал сигнала «подъем!». Проспал! Попытался повернуться и встать, но не смог. Еле-еле приподнял голову. И только тут увидал, что это вовсе и не кубрик. Чей-то голос испуганно – взволновано вскрикнул:

– Ой, матросик очнулся!

Потом ко мне пришли ребята с эсминца. Принесли черешни. Большие красные, с белыми боками. Желали скорого выздоровления. Ребята рассказали о последующих событиях того дня.

…Горловина бухты была оцеплена. Десятки прожекторов освещали участок моря в добрую квадратную милю. И немудрено, что появившегося на поверхности аквалангиста сразу же обнаружили. Решили, что это я.

Широкими взмахами сильных рук он быстро преодолел небольшое расстояние до ближайшей шлюпки. Сидящие в ней протянули руки, помогли забраться. А дальше диверсант выхватил нож, поранив одного краснофлотца. Ударом весла свалил в воду другого. Но тут подоспели ребята с другой шлюпки. Обезоружили его, доставили на эсминец.

Диверсант оказался немцем. Обер – маатом, главстаршиной по ихнему – как и я по званию. Его напарником и командиром был лейтенант Дитц. Оба с немецкой подлодки У‑250. Подлодка 20 мая вышла из Констанцы курсом на Севастополь. Сутками позже в территориальных водах Союза ССР они были высажены со снаряжением на лодку пришедшую с берега и доставлены к месту операции. Человека в лодке он не знает. Лейтенанту и ему было приказано установить в порту две неконтактные часовые мины в районе предполагаемой стоянки нашего линкора «Севастополь».

Фашистского шпиона – лодочника, органам НКВД удалось задержать в тот же день.

Но это было чуть позднее. А пока были срочно спущены под воду несколько водолазов, которым я и обязан жизнью. Мне повезло: я не погрузился на дно, а повис где-то на полпути на электрокабелях сварочного аппарата. Молчанова подняли чуть позднее. Меня без сознания доставили в госпиталь. Я долго не приходил в себя. Бредил. Просил прощения у Глаши – невесты Молчанова. Рукой подавал какие-то знаки. Врачи опасались за мою жизнь. Но молодость, хороший уход и сознание, что я выполнил свой долг, делали свое дело. Я быстро поправлялся.

Приезжала жена – Зоя, с маленьким сыном Анатолием. Рассказывали о доме. Сказали, что командир обещал отпуск после выздоровления. Что мои дела идут хорошо. Через год все забудется. Но пока нужно лежать.

Приходил кавторанг с большим пакетом нехитрой матросской снеди. Долго молча смотрел на меня. С какой-то отцовской нежностью, которую я никогда раньше не замечал в его суровом взгляде. Попросил разрешения закурить в палате.

Потом пожал мне руку:

– Встретимся ли снова, сынок? Забирают тебя от нас. Не подведи! Перевел взгляд на фото сына на тумбочке, и без всякой связи добавил:

– Наши дети будут жить лучше!

Долго залеживаться в госпитале не пришлось – началась война. С первым же транспортом меня вместе с госпиталем переправили в Одессу.

Здесь я узнал что представлен к награде – ордену Боевого Красного Знамени. «За проявленное мужество, защиту Родины, умелые действия в сложной обстановке», – сказано было в приказе.

Я был рад, но и удивлен – такими орденами награждали только офицеров! Но вскоре все разъяснилось. Другим приказом мне присвоили звание младшего лейтенанта. По выздоровлению я должен был явиться в штаб Черноморского флота за назначением.

А дальше были командирские спецкурсы. Тяжелая работа в осажденной Одессе. Горечь отступления. И просто Война!