Среда

Я проснулась еще до будильника. За окнами было темно. Горел лишь забытый ночник. Я набиралась мужества, перед тем как бодро, по всегдашнему обычаю, скинуть одеяло. И вдруг почувствовала, что на меня давит не только одеяло, но и теплая тяжелая рука. Стараясь не потревожить спящего, я перевернулась на другой бок, чтобы посмотреть на него.

При других обстоятельствах мы могли бы просыпаться вместе. Наверное, это было бы счастьем.

Глеб не спал. Или только что проснулся. В его взгляде на меня было столько алчности голодного самца, что я невольно вздрогнула. Он вскочил, быстро завернулся в лежавший рядом халат, видимо, чтобы скрыть эрекцию, прихватил свою одежду и ушел в ванную. Примерно так же, как тогда в «Астории».

Однако секунды созерцания его невыразимо прекрасного и какого-то стерильно чистого тела хватило, чтобы вогнать меня в полное ничтожество.

Я никогда не смогу просто дружить с ним. Я никогда не смогу перестать желать его как мужчину. Мне нельзя соглашаться на его идиотские предложения.

Из глаз моих полились слезы. Невозможно. Мое счастье невозможно. Тупой ублюдок.

Не зря он всегда казался мне подозрительным. Теперь все ясно. Интересно, почему он не рассказывает о своих убеждениях направо и налево? Видимо, все-таки пользуется своей внешней привлекательностью, эксплуатирует ее в нужные моменты.

Глеб не вернулся в спальню, тем самым избавив меня от нелепых объяснений. Он даже не очень долго принимал душ. Он просто ушел не прощаясь. Как у них, крутых мужиков, водится.

Пора было ехать в Озерки.

Девочки ушли в школу, а вот Светлана на работу не пошла. Она лежала на кровати в своей спальне и смотрела «Рокко и его братья». Один из ранних фильмов Алена Делона. По лицу ее текли обильные слезы, еще сильнее размывая вчерашний или позавчерашний макияж. Бал в Юсуповском дворце, на который она водила пожилого французского плейбоя, состоялся в субботу. Похоже, что с тех пор она на работу не ходила. На полу валялись четыре пустых бутылки Chivas Regal.

Мне было ужасно жалко ее. Я не знала, что сказать, чем утешить. Хотя это не входит в мои обязанности.

Я подошла ближе, чтобы собрать пустые бутылки.

– Даже не знаю, ругать тебя или благодарить за эту затею.

– Лучше, конечно, благодарить, и желательно материально, – пыталась пошутить я.

Светлана в голос зарыдала, и слезы снова полились из ее глаз в три ручья.

Слезы текли, а лицо оставалось бесстрастным, она не сморщилась, уголки рта не опустились.

– Свет, а что с лицом?

– Я свежий ботокс накануне ввела, чтобы морщин было поменьше. Поэтому все мышцы как деревянные.

– Ну, расскажи, как все было.

Я подсела к ней и погладила по голове.

– Это не он.

– Кто не он?

– Ну, Делон, с которым мы были на балу, и тот, который там, – она махнула рукой в сторону телеэкрана, – это не он.

– Двойник, что ли?

– Нет, ты не понимаешь. Это совсем другой человек. Не скажу, что неприятный, нет, просто другой.

– Ну, он же состарился! Ему сколько сейчас лет? Шестьдесят восемь, если я не ошибаюсь. А в этом фильме – двадцать пять. Конечно разница огромная.

– Нет, ты не понимаешь. Люди с возрастом не меняются. Это значит, что он и в молодости был совсем другим человеком.

– Я не понимаю – каким другим?

– Ну, я думала, что он стопроцентный мужчина. Брутальный, но великодушный, жесткий, чувственный, умный как черт. А он обыкновенный. Заурядный мужчина со своими заморочками, проблемами и даже комплексами.

– Правильно. Тебе нравился персонаж, а не человек. Ты подменила неизвестную личность актера собирательными достоинствами персонажей, которых он играл.

– Да, видимо, так это и было. И это непростительно взрослой, да что там, уже пожилой женщине. Это действительно смешно. Девчонки просто угорали, глядя на меня. А я не понимала. Сердилась.

– И что теперь?

– Теперь все прошло. Но на месте этих моих чувств образовалась такая пустота, что не понятно, чем ее заполнить.

– Ты завтракала?

– Нет.

– Пойдем, я тебя накормлю.

– Так ведь продуктов нет.

– А чем девочки завтракали?

– Не знаю. Они уже большие, сами едят.

– А вчера чем обедали и ужинали, знаешь?

– Нет.

– Так, может, тебе занять эту пустоту любовью к дочерям?

– Разве я их не люблю? Они же ни в чем отказа не знают.

– А может, лучше, чтобы знали! Когда ты им отказываешь, это означает, что ты интересуешься их жизнью, заботишься о них. Разве нет?

Другая на ее месте послала бы меня с моими нравоучениями подальше. Но мы были знакомы довольно давно и близко, поэтому она не обиделась.

– И что, сильно заметно, что я уделяю им мало внимания?

– Ну, другим, может, не заметно. А я часто тут у вас ошиваюсь, поэтому вижу. У Марины какие-то проблемы в личной жизни?

– Не знаю. Разве у нее бывают?

– А Кристину надо научить машину водить, чтобы тоже в магазин ездила, а то у них такие ссоры на этой почве.

– Разве они ссорятся?

Мы попили чаю.

– Костяна выгнала?

– Нет. Он спит в четвертой спальне.

– Чем его кормить будем?

Светлана взбодрилась.

– Сейчас он нам в магазин сходит.

– Костян, Костян! Вставай, есть хочется. Слетай в магазин, будь другом.

Костя вышел из своей спальни в модных боксерах Celvin Klein и с толстой голдой на шее.

– Привет, – сказал он мне. – Пусть она сходит, – кивнул он на меня. – Кто здесь прислуга? Я или она?

– Она не прислуга, а подруга, просто вынуждена работать. А ты уже опух от сна, давай. Пробежку. А то скоро пузо вырастет. С пузом терпеть тебя не буду, выгоню.

– Не ври, не выгонишь. Ты меня любишь.

– Дурак ты. Понимал бы что в любви.

– Очень даже понимаю, – сказал он и бросил на меня тоскливый взгляд.

Костян оделся в спортивный костюм. И, не умывшись, поковылял в сторону гаража.

Пока Костян ездил за продуктами, я начала работать. Спустя примерно полтора часа с кухни стали прилетать фантастически вкусные запахи. У меня разыгрался аппетит, и я отправилась посмотреть, что к чему. Светлана, румяная от плиты, пекла пирожки, варила рассольник и тушила бефстроганов, Костян крутился около нее, хватая кусочки со сковороды прямо руками.

Уборки мне прибавилось. Но Светлане, похоже, полегчало. Она ласково, совсем не как на любовника, скорее как на ребенка, смотрела на Костю. И по ее взгляду я поняла, что она раздумывает, как с ним быть.

Пока я наблюдала эту почти идиллическую сцену, у меня зазвонил сотовый телефон.

Звонил Глеб. Я и представить себе не могла, что он собирается мне сказать.

– Прости меня. Я вел себя как скотина. Но это случайно, просто во сне положил руку. Это больше никогда не повторится. Я обещаю. Слышишь? Я так счастлив, что ты согласилась. Я сегодня же начну искать общую квартиру для нас. Соберем еще какую-нибудь коллекцию мебели для нее. Да?

Я молчала. Я не знала, что и думать. Я ведь и вправду согласилась вчера вечером. Что же мне делать?

– Извини, – сказала я, – не могу сейчас говорить. Созвонимся позже. Я сама позвоню.

– Хорошо, – ответил Глеб.

Я украла у Светланы пирожок и отправилась свершать свой трудовой подвиг дальше.

Спустя некоторое время снова раздался звонок. Я очень надеялась, что это не Глеб, потому что еще не придумала, что ответить.

Это была Ира, офис-менеджер агентства, в котором я работаю.

– Тут странная история, – сказала Ира. – Клиенты с площади Тургенева обвиняют тебя в краже.

– В какой краже? Что у них пропало?

– Толком ничего не говорят, просто типа не доверяют тебе, вещи пропали, короче, отказываются от твоих услуг.

– Но что конкретно пропало?

– Не знаю.

– Заявлять будут?

– Вроде нет.

– Ну и что будем делать?

– То же, что и всегда. Извини, подруга, контракт с тобой расторгнут, больше клиентов тебе искать не будем.

– Ирка, ты же знаешь, что это все фигня, что я ничего не воровала ни у них, ни вообще когда-либо.

– Ну я, предположим, знаю, но такие правила. Если хотя бы тень подозрения падает, мы сразу же отказываем. Ты сама видела это много раз.

– Так там были воровки!

– Извини, я ничего не могу поделать.

– Я позвоню ему, разберусь.

– Звони, разбирайся.

* * *

Это сообщение подкосило меня совершенно. Все мои клиенты разводятся и разъезжаются. Как же мне жить дальше, как отдавать долг? Нет, нельзя позволять так унижать себя. И я набрала номер Анны Витальевны.

– Анна Витальевна, дорогая, в каком воровстве вы меня обвиняете? Что у вас пропало?

– Ничего не пропало, а что случилось?

– Меня увольняют из агентства. Говорят, от вас поступила на меня жалоба. Якобы у вас что-то пропало.

– Что вы, деточка, я никому не звонила!

– Может быть, Александр Александрович звонил?

– Я не в курсе, милая, не понимаю, о чем речь.

– Может быть, он мстит мне за то, что я не впустила его в квартиру, когда он приходил?

– В какую квартиру? Я не понимаю, к кому он приходил?

– Ко мне приходил в воскресенье вечером, но я его не впустила.

– А почему?

– Он делал мне нескромные предложения.

– Какая чушь! У моего Сашеньки прекрасная семья. Зачем ему приходить к вам? Вы, деточка, оказывается, лгунья. До свидания, не звоните мне больше.

Я разозлилась. Хотя какой смысл злиться на бабушку – божий одуванчик, у которой весь свет в окошке – это ее Сашенька.

– Александр Александрович?

– Ага, передумала? Или с работы увольняют?

– У меня была безупречная репутация и великолепные рекомендации. Что мне прикажете теперь делать? Зачем вы все испортили? Мало, что ли, вокруг доступных девушек?

– А с доступными неинтересно, никакого азарта. Так ты передумала или нет? Завтра будет поздно, твою фамилию внесут в черные списки, и тебя не примет уже никакое агентство. Но сегодня еще можно все исправить. Позвоню, скажу, что нашел пропажу. Так что решай.

– И вас не волнует, что вы мне не нравитесь?

– А тебе придется изображать, что нравлюсь. И очень, заметь, активно придется.

– Нет, нет и нет, не придется.

Я бросила трубку. Все-таки клиенты у меня пока есть, они мне доверяют и от меня не откажутся. Авось как-нибудь проживу.

Набрался ума-разума интеллигентный Сашенька у скотов-соседей, отличную школу прошел.

И я вернулась к третьему по счету унитазу на первом этаже.

Но, видимо, этому дню суждено было стать последним в моей жизни.

Еще через час позвонила Вера, с которой мы должны были сегодня решить вопрос с займом для меня.

– Ты знаешь, что сегодня отчубучил мой благоверный? – спросила меня Вера, едва я ей ответила. – Попросил у меня денег на билет в Новую Зеландию. Это вместо того, чтобы венчаться со мной, как мы договаривались!

– Только не говори, что ты этого не ожидала.

– Это все ты! Это из-за тебя рушится моя жизнь. Это ты придумала обмены мужьями. А я, дура набитая, развесила уши, поверила, что так бывает. Знаешь, не дам я тебе в долг. И вообще видеть тебя больше не хочу… никогда. Прощай.

Я даже не удивилась, когда спустя еще полчаса позвонила Кьяра и сообщила мне, что Луиджи улетел в Осло, а они с Валерием улетают в воскресенье в Веллингтон через Нью-Дели и Сидней. Что жена Валерию денег не дала и Кьяра купила ему билет на свои. После развода Луиджи будет перечислять ей какую-то сумму в месяц, поэтому они проживут нормально. И самое главное, завтра – последний день моей работы, квартиру запирают и ставят на сигнализацию. Если надумают ее сдавать, то сделает это Кьяра, когда вернется из Новой Зеландии, то есть месяца через три.

Я по инерции подумала о том, что Вера в бешенстве из-за того, что Луиджи так быстро уехал в Осло, а Валерий просто потерял голову и, недолго думая, собрался в Новую Зеландию.

И только додумав эту мысль, поняла, что вся моя жизнь со всем ее привычным и уютным устройством, мечтами и надеждами только что горой блестящих осколков осыпалась мне под ноги.

Превратилась в декорацию фильма «Догвилль» Ларса фон Триера. Освещенный пятачок кафельного пола, который я неистово тру шваброй, и темная пустота вокруг.

Я легла в центр пятачка на прогретый кабелем пол и тихонечко завыла. Никаких позитивных мыслей, никаких конструктивных идей в голову мне не приходило. Впереди были только мрак, неопределенность и одиночество. Я представила себя бездомной собакой, бесцельно бредущей вдоль пустого шоссе, старой беременной сукой. И мне стало жалко себя так сильно, что захотелось взять какой-нибудь колюще-режущий предмет и сделать себе больно физически, чтобы телесная боль отвлекла от нестерпимо острой боли душевной.

Так я, наверное, и сделала бы, если бы в этот момент в туалет не зашел Костя. Видимо, у меня было такое выражение лица, что он ничего не спросил, а молча принес из бара бутылку виски и налил мне в стакан для полоскания хорошую порцию. Потом сел на пол рядом со мной, положил мою голову себе на колени и стал тихо напевать под нос что-то из репертуара группы «Король и Шут».

Через некоторое время я успокоилась и чрезвычайно умилилась такой трогательной заботой обо мне. С самой смерти бабушки никто так качественно меня не утешал. Я шевельнулась, посмотрела ему в лицо.

– Мужик бросил? – спросил он меня сочувственно.

И тут уста мои разверзлись, и я подробно и обстоятельно изложила ему свои горести.

– Ну, Светка же тебя не выгоняет!

– Так она мне ничего и не платит, я же тачку отрабатываю.

– А, точно. И ты не сможешь никуда устроиться?

– Не смогу.

– А у меня есть идея.

– Какая?

Я оживилась и села.

– Выходи за меня замуж. Возьмешь мою фамилию. С новой фамилией в любое другое агентство устроишься.

– Мысль интересная, но сам подумай: жена, пусть и фиктивная, не рукавица, с белой ручки не стряхнешь и за пояс не заткнешь.

– Почему фиктивная? Ты мне нравишься, я тебе и подавно нравлюсь, я всем нравлюсь. Квартира у тебя подходящая. Отлично будем жить. Я от Светки уйду, опять в автосервис подамся, буду зарабатывать баксов пятьсот. Проживем.

– А потом ты меня бросишь, потому что я для тебя слишком старая. И куда мне тогда деваться? Ровесников моих уже разберут, а те, которых не разберут, – сопьются. С кем мне стариться тогда?

– Не брошу, я верный. У меня столько баб было, что удивить меня нечем. Все примерно одинаково устроены. Только ты особенная. Я с тобой хочу.

– Брось, я такая же, как все.

– Нет, не такая. Я тебя робею, ты вроде как приказывать мне должна, а я – тебе угождать.

– Неужели ты мазохист?

– Нет. Просто почему-то хочется доказать тебе, что я совсем не скотина, какой ты меня считаешь.

– Ты такой смешной.

– Ну, так что, пойду вещи собирать?

Было ужасно заманчиво опереться на твердую мужскую руку. Хотя какой из него мужчина? Но и обламывать его прямо сейчас почему-то тоже совсем не хотелось.

– Погоди. – Я вспомнила, как Кораблева рассуждала о том, что с пролетарием я не смогу ужиться, потому что они воняют, матерятся через слово и не вынесут и трех тактов из оперы. – Пойди посмотри в Интернете, что завтра идет в Мариинском театре.

Костян удивился.

– Зачем это?

– Ну, ты же собрался мне угождать.

– А, ну ладно.

Я домыла помещение, послужившее мне кабинетом психотерапевта. После ласковых слов Костяна жить стало как-то попроще. Вроде проблемы остались на своем месте. Но перестали быть такими уж трагичными и пугающими. Я представила его в своей постели, и мне не стало дико и отвратительно. Может быть, именно этим клином удастся выбить клин предыдущий. Все-таки секс нельзя недооценивать.

– «Евгений Онегин», – доложил посланец.

– Отлично. Поезжай сейчас и купи нам с тобой два билета.

– На оперу? Да ты что, с дуба рухнула? Я на оперу не пойду.

– Это тест. Если ты не уснешь, ни разу не зевнешь и не заканючишь, то так и быть. Собирай вещи и переселяйся ко мне.

– А без оперы нельзя?

– Без оперы нельзя.

Костян ни разу не выругался матом, даже по поводу оперы, и пахло от него вполне прилично – палисандровым деревом и жвачкой. Так что Кораблева посрамлена. Я была очень благодарна Костяну за его благородный порыв. Пусть минутный. А что? По-моему, честный обмен. Я пускаю его к себе в постель. А он дает мне свою фамилию. Разве не в этом в конечном итоге состоит смысл брака? Правда, муж должен содержать свою жену, но это уж как получится.

Снова зазвонил телефон. Это был Глеб. Пришлось отключиться. Говорить с ним я по-прежнему не могла.

Тут вернулся Костян.

– Давай вместе в кассу зайдем. А то я как-то стесняюсь. Тем более ты устала. Я за руль сяду.

– Нет уж, нет уж. Не обманешь. Поезжай сейчас на «мерсе». А то вечером тебя не выгонишь.

– И в кого ты такая умная?

Я домучила Светланину хибару только к шести часам вечера. Времени до встречи с возлюбленным Каролины Адамовны оставалось в обрез. Пришлось попросить у Светланы какую-нибудь одежду, чтобы не заезжать домой. Нашлись джинсы Cavalli. Жуткие, все в блестках, ужасно вульгарные. И его же блузка, примерно в том же стиле. Как только такое носят?

Я вышла показаться.

– Посмотрите, я выгляжу не слишком, б-р-р-р, нарядно? – спросила я у сидевших на кухне Светланы и девочек.

– Супер! – закричали девицы. – Ты так классно выглядишь, тебе всегда надо такое носить.

– Избави бог, – процитировала я Глеба.

И порулила в центр, к ресторану Vox.

По дороге мне пришла в голову волшебная мысль. Если любовь с Глебом у меня не получается, то, может, он возьмет меня на работу без агентства? Он искал себе человека на два раза в неделю. Мы будем вместе ходить в театр, общаться как друзья. Он узнает, что я уборщица, но это неважно после всех его ужасных признаний.

Жить я буду с Костяном. По крайней мере, попробую. О его недостатках я знаю почти все. Хотя бы год отличного секса я себе урву. Ну а там как получится. С фамилией – тоже интересный вариант. Может быть, и воспользуюсь. Нет, надевать пожизненное ярмо на отзывчивого подростка я, конечно, не стану…

А главное – не буду прямо сейчас строить далеко идущие планы. Построю план хотя бы на завтра.

С утра сделаю уборку у Кьяры. Надеюсь, там немного. Хотя – как знать…

Потом позвоню Глебу и попрошусь к нему на работу. Только бы он не приехал вечером ко мне. Прикинусь, что меня нет дома. Воспользуюсь потайным фонариком.

А вечером мне предстоит угорать над тем, как бедный Костя будет стараться не уснуть во время арии Татьяны в первом акте.

* * *

Интерьер ресторана оказался неплохим. Жаль, все портила огромная вентиляционная труба, висевшая так, что декор стен совершенно терялся. Но в ресторане главное не интерьер, а кухня. Я надеялась вкусно поесть, потому что, кроме Светланиного пирожка, мне не досталось сегодня ничего.

Фрэнк Потоцкий имел благородную осанку, сверкающие ухоженные седины и был похож на моего любимого Дональда Сазерленда, «Казанову Феллини», а вовсе не на гетмана Мазепу, как мне показалось по фотографии.

Я очаровалась с пол-оборота и чуть не забыла про очки. Однако их нигде не было видно.

– Где же очки? – спросила я.

– Для того чтобы лучше видеть тебя, моя красавица, я сделал микрохирургическую операцию и вживил себе искусственные хрусталики в оба глаза. Поэтому очки мне больше не нужны.

Упс, подумала я.

Как и следовало ожидать, план Каролины Адамовны провалился с громким треском. Все-таки тепличная жизнь с Сергеем Сергеевичем сделала ее невероятной фантазеркой. Ну как, как можно было вообразить себе, что нормальный мужчина, пусть пожилой и подслеповатый, может принять шестидесятилетнюю женщину за тридцатилетнюю, как бы хорошо и молодо первая ни выглядела.

Тем временем Фрэнк взял меня за руку и проникновенно заглянул в глаза.

– Каролина, дорогая, как дела с твоим разводом? Скоро ли будут готовы бумаги?

Я понятия не имела, как в сложившейся ситуации ответить на его вопрос.

– К сожалению, не все так быстро, – промямлила я.

– Я подумал о том, что у нас довольно большая разница в возрасте, но ты можешь не волноваться. С тех пор как изобрели «Виагру», возраст не имеет значения. Сердце у меня вполне здоровое, так что все будет хорошо. Конечно, шестьдесят – в два раза больше, чем тридцать, но это все-таки звучит приличнее, чем пятьдесят и двадцать. Если бы вдруг мы встретились десять лет назад!

– Ты прилетел только ради меня или по делу?

– В первую очередь, конечно, чтобы повидаться с тобой. Но и дело тоже есть. Я прочел в Интернете, что страховое общество «Россия» объявило себя преемником дореволюционного общества с таким же названием. А у меня сохранился довольно дорогой полис тысяча девятьсот восьмого года стоимостью десять тысяч царских рублей. Они выплачивают по этим полисам, если, конечно, докажешь, что являешься наследником. Акция имеет рекламный характер, и срок ее всего два месяца, полтора уже истекли. Но у меня полный порядок с документами, так что получил пять тысяч долларов, по пятьдесят центов за старый рубль. Это, конечно, не честно, потому что дореволюционный рубль стоил по меньшей мере пять долларов и я рассчитывал получить пятьдесят тысяч, но Россия – страна непредсказуемая. Так что хотя бы окупил эту поездку.

Он снова взял меня за руку. Меня посетили какие-то смутные сомнения. Надетому на Фрэнка пиджаку Armani, стукнуло по меньшей мере три года, и его совершенно точно неоднократно сдавали в химчистку. Даже самый жалкий скряга на первое свидание с любимой девушкой оделся бы все-таки в новое. А Фрэнк, по мнению Каролины Адамовны, не должен быть скрягой.

– Как твой бизнес, хорошо ли идут дела?

– О да, дела в полном порядке! Кстати, хотел напроситься к тебе в гости – посмотреть коллекцию живописи.

С одной стороны, я снова оказалась в тупике. С другой – была благодарна Фрэнку за информацию, – у меня появилась надежда. Вдруг мне тоже удастся получить деньги по заботливо сохраненным бабушкой полисам?

Пора было прийти Каролине Адамовне. Я отправилась в туалет посмотреть, не там ли она прячется. И верно, она чинно сидела на стуле рядом с гардеробом. Похоже, она сильно волновалась.

– Вот вы где! Боюсь, у меня плохие новости. Ваш милый друг сделал лазерную коррекцию зрения. Так что очков никаких нет.

Каролина Адамовна побелела как мел.

– Слушайте, а вы уверены, что ваш Фрэнк – не брачный аферист? У него явно мало денег, он очень интересуется коллекцией живописи и на миллионщика не похож решительно.

Каролина Адамовна подавленно молчала.

– Ну, так что мне делать?

Не дождавшись ответа, я вернулась за столик.

– Видишь ли, Фрэнк, – начала я, – за последние несколько дней в моей жизни произошло много событий, в основном грустных. Но главное – муж просит меня остаться. Все-таки мы давно женаты, и я тебе не говорила, но у нас трое детей. Сможешь ли ты стать для них отцом? А главное – захочешь ли? Кроме того, перемены потребуют серьезных затрат, а коллекцию живописи оценили совсем не так высоко, как мы ожидали. Более того, лучшую часть коллекции мой муж приобрел до того, как женился на мне, поэтому я могу претендовать лишь на половину стоимости худшей части коллекции. Так что львиную долю расходов по переезду тебе пришлось бы взять на себя. Готов ли ты к этому?

В процессе моей речи живописный старичок менялся в лице.

К слову сказать, еда в Vox – изумительная. Такого грибного супа я нигде и никогда больше не ела.

Фрэнк все-таки удержал хорошую мину до конца обеда. И даже оплатил его. Хотя я опасалась, не сбежит ли он сразу.

Каролина Адамовна так и не смогла встать со стула. Я потрогала ее пульс. Он едва прощупывался. Я, как ребенка, одела ее в пальто, довела до машины и усадила. Она продолжала молчать.

Когда мы доехали до Австрийской площади, я молила Бога, чтобы Сергей Сергеевич был дома.

Так оно и оказалось. Он тотчас выбежал на улицу. И мы вместе подняли Каролину Адамовну на лифте и уложили на кровать.

– Что с ней?

Ситуация, в которую меня втянула Каролина Адамовна, была настолько идиотской, что я не могла объяснить суровому, логически мыслящему Сергею Сергеевичу смысл того, что произошло сегодняшним вечером.

– Человек, с которым она переписывалась, – брачный аферист.

– Понятно.

Я простилась и ушла.

Как же я устала сегодня!..

Придя домой, я отключила телефоны, сняла клеммы электрического дверного звонка и сразу же легла спать.

Аня Янушкевич советует:

Одежду, украшенную стразами, блестками и пайетками, стирать нельзя ни в коем случае. Только химчистка.