«Комочек жвачки» был ещё и с лапками, которые смешно растянулись на песке в разные стороны. И ещё у него было что-то широкое и плоское как доска, которое торчало у него сзади — на том самом месте, где у нормальной крысы хвост.
Странный зверёк лежал неподвижно, будто мокрая тряпочка. Крысы окружили малюсенького незнакомца плотным кольцом и, тычась в него своими любопытными острыми мордами, засудачили наперебой:
— Посмотрите только, какое жалкое существо!
— И какое мокрое!
— Настоящая гадость!
— И откуда берутся такие заморыши?
— С реки, откуда! Я своими глазами видела, как оно перелетело через лодку и шлёпнулось прямо здесь.
— А мне показалось, оно с неба упало.
— Сам ты с неба упал!
— А что это там такое у него?
— Где?
— Да вон, торчит между лап.
— Хвост…
— Хвост? Таких хвостов не бывает!
— Нет, хвост: просто ему бревном его переехало…
— Вот бедняжка! Наверно, ему больно…
— Ещё бы. Тебе бы так хвост переехало!
Гневный писк, долетевший со стороны реки, прервал их болтовню:
— Заглохните, идиоты! Быстро все сюда!
У воды стоял мокрый Харчо. Рядом с ним на песке неподвижно лежал Кислый Батон. Он не дышал. Харчо только что вытащил его на берег.
— Наш вожак погиб, он утонул, — сказал Харчо. — Теперь я главный!
Крысы окружили утопленника и с интересом стали его рассматривать.
— Гляди, как у него живот раздуло, — воскликнул Одноухий. — Видать много воды наглотался!
— И пасть раскрыта, — сказала Брынза, жена Харчо. — А я и не знала, что у Кислого Батона почти все зубы дырявые.
— Он был стар, — ответил Харчо. — Молодая крыса не тонет. Ну, чего уставились? Делайте волокушу и тащите его в Красную Яму. Две молодые крысы тут же побежали за ивовыми ветками для волокуши. Когда кто-нибудь из шайки умирал, его укладывали на волокушу и тащили к Красной Яме — крысиному кладбищу. Там мертвого сородича сбрасывали на дно и оставляли на растерзание воронам. Крысы не чтили память своих предков.
После того, как с бывшим вожаком разделались, как полагается, снова вспомнили про необычного зверька, свалившегося к ним словно с неба.
— И эта вот гадкая, мокрая, сопливая тряпочка убила Кислого Батона? — с удивлением спросил Харчо, наклонившись к зверьку и обнюхав его с головы до кончика хвоста.
— Да, это он убил, я точно видел, — подтвердил Одноухий.
— Добавляй всегда «сыр», — неожиданно рявкнул Харчо, щёлкнув на него зубами. — Я теперь ваш вожак!
— Куда добавлять какой сыр? — удивился Одноухий.
Харчо подскочил к нему и, за непонятливость, укусил.
— В конце слов добавляй, дубина! Если ты говоришь: «Это он убил», то добавляй — «сыр». Понял?
— Понял! — Одноухий вытянул хвост стрункой. — А почему надо «сыр» добавлять?
— Дурак, так надо! Так всегда вожаку говорят, из уважения. Ясно?
— Ясно, сыр!
— Вот, теперь правильно. — Харчо довольно осклабился.
— А что с этим делать? — спросила Брынза, махнув хвостом на зверька. Заметив недовольство нового вожака, она с вызовом бросила: — Я никогда не буду говорить тебе «сыр», даже если ты загрызёшь меня до смерти. Я твоя жена!
Харчо щёлкнул зубами, но не стал с ней спорить.
— Его надо бросить в Красную Яму, — сказал он и укусил зверька за кончик хвоста.
Странный зверёк жалобно пискнул.
— Этот зверёныш сидел на бревне и лупил по воде вот этой своей лопатой, — сказал Харчо. — Поэтому бревно и неслось, как торпеда!
— Он ещё жив, зачем бросать его в Красную Яму? — сказала Брынза.
— Тогда надо сначала убить его, а потом бросить в Красную Яму, — ответил вожак.
— Но он же совсем крошечный! — вмешалась жена Одноухого, которую за пышные белые усы все звали Сметанкой. — Сыр! — поспешно добавила она, увидев, как зло сверкнули зубы вожака.
— Да, он совсем ещё малыш, — сказала Брынза. — Я не стану его убивать.
— В самом деле, сыр! — воскликнул Одноухий. — Разве мы, благородные крысы, должны убивать детей, сыр?
— Но этот ваш «малыш» продырявил нашу лодку! Смотрите!
Все по очереди забрались на лодку и посмотрели на здоровенную дыру в её боку, в том месте, куда ударило бревно. Дыра была очень некрасивой, и волны плескались всего в трёх носах от её края, вот-вот готовые ворваться в трюмы с провизией. А чуть в стороне у берега покачивалось само бревно.
— И посмотрите на бревно, — продолжал Харчо. — Видите, оно специально заточено на конце! Этот ваш сладкий ребёночек хорошо подготовился, чтобы напасть на нас!
Крысы злобно заклацали челюстями. Конец бревна и правда был заострён.
На нем даже были видны следы от зубов.
— Вот мы сейчас поглядим, чья это работа, — сказал вожаки, подскочив к лежавшему на животе зверьку, перевернул его на спину.
Серые разбойники вновь окружили его плотным кольцом. Они увидели круглую смешную мордочку с зажмуренными глазками. Из-под верхней губы зверька торчал острый, очень страшного вида зуб. Зуб был кривой и блестел на солнце, как настоящий железный нож.
— Видите? — торжествующе воскликнул Харчо. — Что я вам говорил?
— Придётся его убить! — сказал кто-то в толпе. — Сыр!
— Убить! Убить! Убить! — подхватили остальные. — Сыр! Сыр! Сыр!
Крысы подняли визг.
— Убить! Убить! Убить!
Этим визгом они заводили себя. При звуке страшного слова глаза их наливались кровью. Убийцы жаждали мести!
Вдруг зверёк пошевелился. Его мордочку перекосило от боли. Из-под безобразного кривого зуба выкатилась красная капелька.
— Смотри-ка, он порезался своим собственным зубом, — удивлённо сказал Одноухий.
— Это не зуб, — сказала Брынза.
Она вцепилась в непонятный предмет своими зубами — послышался железный скрежет.
— Что ты делаешь! — гневно запищал Харчо.
Брынза потянула, и зуб вылез из-под губы несчастного зверька, который сразу вздохнул облегчённо. Крысиха отошла в сторону и выплюнула на песок железку.
— Это не зуб! — повторила она и сверкнула глазами на мужа. — Какая-то дурацкая железка впилась в губу несчастного малыша, а вы хотели убить его за это? Ему было больно, вот он и бил по воде хвостом. Бедняга так вымотался, что теперь чуть жив от боли и усталости.
Она положила на грудь малыша свой хвост.
— Его сердце едва-едва бьётся. И этого слабого, беззащитного глупышку вы только что хотели бросить в Красную Яму? — Брынза поднялась на задние лапы и грозно осмотрела притихших разбойников. — Отныне я никому не позволю даже кончиком хвоста задеть этого крысёнка! Теперь он мой. Я буду заботиться о нём. А когда он вырастет, то станет таким же ловким и хитрым, как все мы. И будет разбойничать наравне со всеми. Ясно вам? — С этими словами она повернулась к Харчо. — Ясно, СЫ-ЫР?
У старой крысихи давно уже не заводилось своих детей, и все поняли, что она не отступится от зверёныша — будет защищать его до последнего. К тому же всем в лагере было известно, что Харчо побаивается жену. Однажды они крепко поссорились, и она выгнала мужа на улицу.
— Пусть будет по-твоему, — хмуро произнес Харчо и чихнул. — Только знай, что никто из нас не будет любить его… Теперь я иду домой. Я продрог. Мне надо обсохнуть, поесть и подумать, как нам уберечь наши запасы от воды.
Но утром следующего дня вода в реке начала спадать. Кромка берега отступила далеко от лодки, и на некоторое время в крысиный лагерь вернулась спокойная жизнь.