Речь Кондрата, по обыкновению, грешила нравоучениями и очень походила на продолжение темы, поднятой в гемочате.

Послужившая эхом его же внезапному уходу, его речь наконец затихла, оборвалась на незаконченной мысли. Но все и так были сыты ею по горло. Да, бесспорно, то, что говорил Гапон, было любопытно, в отдельных местах смело, ново, непохоже на его предыдущие ораторские импровизации. И не только потому, что оказалось полным контрастом по сравнению с его чудовищным образом тибетского демона, агрессивными, наполовину бессмысленными выкриками, по сравнению с шокирующей ролью исполнителя буддистского цама. Совсем не поэтому запись Гапонова голоса произвела на гемов такое сильное впечатление, одних задев за живое, других, казалось, всего лишь позабавив. Однако прошло не так много времени, чтобы и вторая часть гемов смогла оценить выступление Гапона по достоинству, всерьез и надолго задумавшись над смыслом его странных обещаний и деклараций. Небезынтересным было и то обстоятельство, что на протяжении всего своего ораторского выпада Кондрат и вскользь не коснулся темы, столь остро волновавшей гемов, — ближайшей, а не запредельной судьбы Гемоглобова. Их завтрашнего дня, черт подери! Ни оправданий, ни единой попытки объяснить внезапную гибель Савла. Группа гемов, пришедшая к Гапону на маскарад, ожидала от своего предводителя того же, что в подобных ситуациях ожидает от вождей любая толпа, — чтобы ее убедили, успокоили, заверили, что смерть их товарища — роковая случайность, не более, что к остальным это никак не относится. Смерть — к ним не относится… А случай с Ален?! Хром видел ее в полдень живой и здоровой, Марго где-то в три пересеклась с ней в магазине… И вдруг — сотрясение мозга, поломанная нога, реанимация. Может, это тоже как-то связано с Гемоглобовым?.. Ну конечно, связано! Наверняка Кондрат знает, по меньшей мере догадывается, что случилось с Ален. Но вместо простых, понятных объяснений и таких же понятных черных шуток, которыми обычно не брезгует Гапон, — пространные, заумные высказывания о гносисе и гностиках, абстрактные апелляции к сверхъестественной природе Гемоглобова и не менее абстрактные, продиктованные, казалось, абсолютно надуманной логикой рассуждения о необходимости самосовершенствования и самопознания… Черт, лучше бы Гапон и вправду шутил — цинично, по-черному, как умеет только он один.

Недовольство, досада, раздражение, злость эмоциональными сквозняками наполнили дом Гапонов. С той минуты, как исчез Кондрат, а затем и его менторский голос, пронизали вдоль и поперек тесный маленький мир… Да вдруг беспомощно завязли в его спертой, топкой, как болотная гать, атмосфере. Оттого, наверное, дальше раздраженных, гневных разговоров дело не двинулось. Но казалось: стоит только открыть шире форточку или, еще лучше, распахнуть настежь окно — и вместе с желанной свежестью и чистотой в дом ворвется незримая отвага; она захватит, увлечет гемов, вооружит их головы и души. И тогда они разберутся с Гапоном, припрут его к стенке и выскажут все, что о нем думают. А может, даже решат судьбу Гемоглобова.

— Кондрат, конечно, красавец — сам смылся, а мы тут должны дурью маяться! — ворчливо просипела Nokia, отскребая последние икринки, присохшие к стенкам тарелки. — И на фига мне такой маскарад? Нет, разве я не права? Прикинулся лешим каким-то — и утек!

— Чего ты удивляешься? — пожала плечами Снежная королева. — Прикол как раз в его стиле. Так ведь? — Королева взяла за руку Морского змея, застывшего на корточках рядом. — Ты ж его корефан, лучше нас знаешь Гапончика.

Но Морской змей ничего не ответил. Сидел, неподвижный и совсем нестрашный, точно чучело всамделишного морского чудовища. Поглядев на него повнимательней, Снежная королева разочарованно покачала маской: Змей, судя по всему, мысленно был еще в прошлом — пережевывал в уме речь друга или, застряв во времени еще глубже, до сих пор сопротивлялся тибетскому демону.

— Все бы ничего, да вот, блин, вино кончилось, — уже по другому поводу досадовал Кубик Рубика, одну за другой осматривая бутылки из-под вина. Из двух или трех ему удалось-таки выжать последние черно-красные капли. — Ну давайте, миленькие!

— Контра испарился, праздничек накрылся! — продолжала раздраженно сипеть Nokia. И вдруг ни с того ни с сего ткнула Буддистского монаха в бок. Тот мило ворковал с Русалкой. Похоже, это ему очень нравилось: создавалось впечатление, что китайские глазки на его маске стали еще уже, а улыбка еще медовей. Зато Nokia была явно не в настроении. — Тоже мне голубки нашлись! Мы тут, понимаете, важные вещи обсуждаем, а они сюсю-мусю!

— Ха, завидуешь, чертова мобила? — с откровенной издевкой хмыкнула Русалка. Так неожиданно было услышать ее задиристый, лукавый голосок, вдруг раздавшийся из безупречно ангельской маски. Ответной реакции долго ждать не пришлось.

— Кто?! Кто завидует?! Я, что ли?! Ах ты русалка бесхвостая! — взорвавшись, будто маленький пороховой складик, Nokia с какой-то заразительной, восторженной яростью метнулась через стол к Русалке, вцепилась в маску девочки-невинницы. Но та тоже не промах оказалась — хотела укусить Nokia за руку, но вместо этого беспомощно ткнулась в нее нежной маской. Ребята рядом даже не попытались разнять девчонок. Наоборот, судя по тому, как они хором замерли, жадно обратив маски к дерущимся подружкам, их вполне устраивало это шоу. «Ну, щас Nokia накостыляет! А то достал маскарад галимый!» — невольно выкрикнул кто-то.

— А-а-а! — истерично завизжала Снежная королева, с радостью внеся свою лепту в нарастающую бучу.

— А ну, Марго, кончай бузить! — вдруг прозвучало над головами Nokia и Русалки. Сказано было тихо, но Nokia немедленно убрала руки. Она и не заметила, когда он встал за ее спиной.

— Чего кричишь, Эрос? — попыталась пошутить она. Скрыть смущение попыталась — не вышло. Сдало ее смущение с потрохами. Впервые за вечер ее, маску Nokia, назвали по имени. С какой это стати вдруг вспомнили ее настоящее имя?

В полушаге от нее вырос Морской змей. Ребята молча повернули к нему свои маски, а она… Марго показалось, что из его вытянутой по-драконьи пасти высунулся язык. Язык в виде петли. Марго догадалась: эта петля предназначена ей… Втайне она надеялась, что Эрос уйдет с Гапоном.

Но он остался, и все это время, пока они обсуждали Кондрата, Эрос просидел за столом, не проронив ни слова, мысленно отгородившись от них — Марго сердцем чувствовала его. Она откровенно побаивалась Эроса. Может, потому, что он ей немножко нравился…

Вздохнув, Nokia сняла маску. Под ней оказалась очень красивая девушка: короткие черные волосы, бледная кожа на высоких скулах, лилово-синие глаза, абсолютно свободные от плена косметики… При первой же встрече мужчины порывались тотчас же настроиться на волну ее безбрежного взгляда, но все попытки кончались одинаково. Никак. Непростой нрав был у Марго. А голос, с хрипотцой, точно простуженный — таким только блюз петь, — вообще сбивал с толку. Несколько вульгарный голос никак не вязался с ее аристократичной, подернутой декадентской бледностью внешностью и манерами. Хотя какие тут, к черту, манеры!

Нервным рывком Марго сорвала с себя маску мобильного рабства. Долой! Время масок прошло!

Эрос продолжал спокойно стоять и ждать. Будто знал наперед, что произойдет дальше — с ним и его друзьями. Пресловутый язык-петля, лишь померещившись, так и не высунулся из его змеиной пасти.

Следом за Марго сняли маски и остальные. Роль Буддистского монаха, как несложно было угадать, играл Палермо. Бледно, надо сказать, играл. Особенно последние четверть часа, когда увлекся беседой с Русалкой, увлекся ее голосом, в котором, едва сдерживаемое, читалось превосходство над ним. Непередаваемое, непостижимое, обезоруживающее превосходство!..

Короче, влип парень по самые уши. Осторожно приподняв на Русалке маску, Палермо медленно, откровенно наслаждаясь процессом, начал снимать с ее головы… Ух ты! От неожиданности Палермо отпустил маску, и та под воздействием натянутой резинки с шумом вернулось на место. Хлоп!

— Придурок, что ж ты делаешь?! — девушка беззлобно выругалась. И сняла маску сама. А там… настоящая русалка. С тонким холеным носиком, с розовыми холеными губками, капризно подведенными помадой, с маленьким подбородком, тоже не в меру холеным. Зато волос была грива. Копна! Девочка-русалочка тряхнула головой, и ливень волос, чудесным образом уместившихся под маской, обрушился ей на плечи. Светло-русый ливень! Эрос заметил, что цвет ее волос очень похож на цвет волос Ален. Зато глаза были ведьмины — сочно-зеленые, точно сок свежескошенной травы. И рот такой же колдовской — маленький да удаленький, грозящий роковым, смертельным поцелуем.

Неожиданно для всех прочел Эрос. Так необычно было услышать стихи из хищной пасти Морского змея. Маскарад закончился, игра продолжалась.

Палермо с недоумением посмотрел на друга, девочка-русалочка недовольно нахмурила тонкие брови, едва слышно выдавив из себя: «Погоди, урод…» Зато остальным двум девушкам стишки Эроса понравились. Или они просто-напросто не приняли смазливую гордячку. У Марго не по-доброму загорелись глаза, а рыженькая девушка захохотала в полный голос. Круглолицая, с ямочками на полных щеках, с огненно-рыжей челкой и такой же огненной косой… Нет, ну это ж надо было такое придумать: нацепить на пламенную мордашку маску Снежной королевы!

Наблюдая, как беззаботно заливается его подружка, улыбнулся и Хром. У него были длинные крашенные под серебро волосы и серебряная, с большим черным камнем сережка в левом ухе. Хрому нравилась его Огонек — у нее всегда было веселое настроение и она никогда, ну, почти никогда не отказывала ему. Это он, Хром, предложил ей прийти на маскарад Снежной королевой. А что, поправляет!.. А вот идея с Кубиком Рубика не его. Кондрата. По правде говоря, маска ему сразу не понравилась. Шо попало!.. Но Кондрат настоял. Злой был. Просто не хотелось с ним связываться. Кондрат все переживал, бесился из-за Савла — ровно неделя прошла, как с Пашкой случилось такое…

В этой компании давно знали друг друга. Кроме фиговой русалочки. Ее-то как раз и не хотелось знать.

— Ты кто? — наконец пошел на контакт Эрос. Он сел на корточки между Палермо и чужачкой.

— Пихто… Ты сначала маску сними, — потребовала девушка. — Вдруг ты вправду Лохнесское чудовище…

— Забавная ты, — Эрос покачал головой, но маску снял.

— О-о, да ты ничего! — не смогла удержаться от восторга незнакомка. Светлые кудри, светло-серые глаза, высокий открытый лоб Эроса редко какую девушку оставляли равнодушной. Скорчив дурашливо-кокетливую гримасу, чужачка призывно чмокнула. — И даже очень ничего!

— Эй, ты, поаккуратней! У него девушка в больнице, — не преминула вмешаться Марго. И даже зачем-то взяла штопор.

— Да что ты говоришь? А по-моему, ты сама не прочь его… Вон глазки как заблестели. А в горлышке запершило. Что, жажда совсем замуча…

На этот раз выходка отчаянной провокаторши не осталась безнаказанной. Темпераментная Марго, наплевав на свою аристократическую бледность, ринулась на чертову гордячку, целясь в роскошную русалочью шевелюру… Да Палермо, к счастью, успел перехватить разбушевавшуюся брюнетку. А то бы та наделала делов: ведь ногти у Марго что когти пантеры.

— Девочки, вы што, охренели совсем? — у Палермо едва хватало сил, чтоб удерживать соперниц на безопасном расстоянии.

— Дрянь, я тебя все равно достану! — продолжала угрожать Марго.

— Угу, но сначала я превращу тебя в болотную жабу, — пообещала в ответ языкастая русалка. — С черным веником на твоей бестолковой башке!

— Почему с веником? — на миг оторопела Марго. — Да еще с черным?

— Так у тебя сейчас такой же! — издевалась доморощенная колдунья.

— Шо-о?! Да ты на себя глянь, лахудра нечесаная!

— Та-ак, страсти накалились до предела, — ухмыльнулся Эрос. А у Хрома и Огонька животы уже были готовы лопнуть от смеха.

— Так кто же ты? — вдруг изменившись в лице, почти суровым тоном повторил вопрос Эрос. Незнакомка, не ожидавшая такого резкого перехода, смутилась.

— Зови меня Занозой, — без малейшего намека на кокетство сказала она.

— То же мне, заноза выискалась! Ты еще скажи, что Глюкоза твоя старшая сестра! — вспыхнула было вновь Марго, но Эрос отрезал: — Все, хватит!

Потом уже спокойным голосом произнес:

— Так вот, Заноза… ты пойдешь с ребятами. Марго, и вы двое, — Эрос перевел взгляд на Хрома и Огонька, — сейчас идите на кухню. Поможете Нонне Юрьевне. Она собралась десерт подавать… Короче, поможете.

— А я? — ничего не понимая, спросил Палермо.

«А ты со мной!» — одними глазами приказал Эрос.

Друзья вышли покурить за дверь Гапоновой квартиры.

— Ну, што там? — Палермо поднес зажженную спичку к лицу Эроса; спичка заметно подрагивала, будто ее одолел нервный тик.

— Чего так волнуешься? — вопросом на вопрос ответил Эрос. В отличие от товарища он был как-то уж слишком спокоен. Обреченно спокоен.

— Достала мура эта… А тебя нет?

— И мне надоело. Только… Замышляет что-то Кондрат. Сначала этот бестолковый маскарад, потом тибетские пляски…

— А ты уверен, что тот красномордый черт с черепами на башке — Кондрат?

— Хм, кто ж еще? Конечно, Кондрат… Понимаешь, все это была присказка, затянувшееся вступление… А главного так и не дождались.

— Гемоглобова, что ли?

— Да. Помнишь, Кондрат обещал нам рулетку? Чтоб выяснить, кто убил тогда Савла… И кто сегодня убьет кого-нибудь из нас.

— Бедный Савл… Хоть кто-то был у него на похоронах?

— Почему ты спрашиваешь?

— Все говорят о Пашкиной смерти. Но я не видел еще ни одного пацана, который ходил бы к нему на кладбище. Тебе не кажется это странным?

— Ничего тут странного. Савл жил как затворник, ни с кем особенно не был близок, не общался… Даже сигареты никому не одалживал! Сейчас уже не до него. Надо думать о другом. О том, кто, вероятно, до сих пор среди нас, ждет удобного случая, чтоб снова…

— Так ты думаешь, это не Ален?

— Ален?! Охренел, сволочь! — Эрос в ярости схватил приятеля за грудки, ударил спиной о железную дверь. Эроса прорвало — напускного спокойствия как не бывало. — Да как ты можешь так о ней?!..

— Ладно, ладно, остынь! Ты ж сам ее… того…

— Дурак потому что был… И щас тоже дурак.

Эрос отпустил Палермо. Вздохнул. Палермо продолжал висеть на двери. Эрос удивленно уставился на товарища — Палермо виновато улыбнулся. Вдруг Эроса начал разбирать смех — на удивление, беззаботный, беззлобный смех.

— Сними, — беспомощным тоном попросил Палермо… и сам рассмеялся. Трудно было не рассмеяться. — Ха-ха-ха, видать, куртка зацепилась за номер квартиры!

— Ха-ха-ха, не понял: ты что, куртку наизнанку носишь?

— Нет, ха-ха, это фасон такой. Петля на спине пришита.

— Фасон? Сам ты фасон, — Эрос снял Палермо с двери. — Пойдем. Похоже, шоу продолжается.

— Рулетка?

— Все может быть, — Эрос грустно улыбнулся, берясь за дверную ручку.

В подтверждение его слов, сказанных наугад, в коридорный полумрак, впереди внезапно бабахнуло, лязгнуло с металлическим звуком — и в приоткрытую дверь ударил радостный ор. Счастливые вопли, хохот, чей-то сумасшедший голос, пытавшийся перекричать или перепеть всех, вакханальный звон металла о стекло, топот застоявшегося стада… В первый момент Эрос и Палермо оторопели от такого всплеска энергии и куража… Затем, не сговариваясь, одновременно ринулись в дом, на бегу что-то выкрикивая и, как очумелые, хлопая друг друга по плечу и спине.

Влетев первым в комнату, Эрос едва не врезался в широкобедрую фигуру Нонны Юрьевны, не вовремя ставшую на проходе. Столкнулся — и на миг задержал дыхание, обжегшись о живое женское тело. Все такая же по-девичьи стройная — ну разве что немного располневшая, утратившая часть прежней легкости, — затянутая в полупрозрачную кофточку и тесные молодежные джинсы, мать Кондрата еще могла… Да она запросто могла увлечь, вскружить, завести! Запросто могла оставить ожог на сердце.

— Ой, Нон Юрьевна, простите! — Эрос расплылся в виновато-похотливой улыбке.

— Вот еще, простить я его должна, — с напускной строгостью проворчала Нонна Юрьевна, при этом с головы до ног обдав юношу паточным взглядом; Эрос тотчас почувствовал себя под сладким ее колпаком. — Будешь предан самому строгому наказанию. Вероятней всего, порке… Хм, если сам, конечно, не захочешь меня выпороть. А пока займи свое место. Вон там. И ты, Палермо, тоже. Чего встал, как мухомор перед Красной Шапочкой?

Оторвав прямо-таки хозяйский взгляд от крепких еще сисек Нонны Юрьевны, Эрос увидел перед собой место будущей оргии. Сладкой оргии, черт ее подери!.. И довольно хмыкнул. Присказка кончилась. Похоже, начиналась сама сказочка.

К центру комнаты, состроив нарочито серьезные и глупые рожи, старательно мешая друг дружке, знакомая четверка катила кухонную тележку. Чудом до сих пор не свалившись, далеко не черепашьими шажками на тележке ехал торт. Огромаднейший! Палермо даже присвистнул от удивления.

— Гляди-ка, Эрос! — восторженно заорал он.

— Да вижу, вижу. Не торт, а монстр какой-то. Канализационный люк и то слабее будет, чем этот тортище… Нда-а, Кондрат приколист, каких мало.

И в самом деле было от чего прийти в восторг. Торт, конечно, имел мало общего с канализационным люком, зато здорово смахивал… на рулетку. Также поделен-раскрашен на красно-черные дольки, так же пронумерован от нуля до 36; имел очень схожую крестообразную рукоять для вращения… Приглядевшись, Эрос заметил, что рукоять сплошь облеплена какой-то ерундой — не то орехами, не то еще какими-то восточными прибамбасами.

Народ кругом ликовал, не выбирая выражений подгонял хозяйку, бурно комментировал предопределенный момент поедания торта… А Эрос, наверное, единственный, брезгливо кривил губы.

— Неужели так просто? Рулетка — обычный заказной торт. Все так пошло и просто…

Нет, Эрос не мог в это поверить. Ни-за-что! Чтоб рулеткой оказался мутант бисквит… Глядя в жадные, загребущие глаза гемов, освободившиеся от плена маскарадных масок, а теперь спешившие взять в плен маскарадный торт, он вдруг нутром почувствовал близкую засаду. Вот сейчас… скоро… как даст!

Он упустил момент, когда Хром, чиркнув зажигалкой, поднес пламя к фитилю, точно казацкий оселедец торчавшему из шоколадной рукояти. Что тут началось! Торт неожиданно превратился в шкварчащий фейерверк! Шишкообразные наросты на рукояти, которые Эрос принял за орешки, вдруг начали подозрительно шипеть, а через две-три секунды взрываться с оглушительным треском. Брызжа расплавленным тортом, во все стороны полетели светящиеся заряды. «Ох, ни хрена себе тортик!» — у Эроса дух перехватило при виде шоколадного шабаша. Но уже в следующий миг он орал благим матом: «Мать вашу!» — что-то невыносимо жгучее и липкое, словно смола, обожгло его щеку. Атака продолжалась, и новая раскаленная пляма шлепнулась ему на грудь, мгновенно достав до тела сквозь тонкую ткань футболки. Вокруг, подобно хлопкам салюта, зачастили, накладываясь друг на друга, вопли и стоны — трассирующие куски торта тут и там поражали застигнутых врасплох гемов. Отдельные бисквитные снаряды, на счастье какому-нибудь гему, промахнувшись в него, врезались в стену или полированную мебель, эффектно разлетаясь кремовыми брызгами. «Ложись!!» — запоздало прозвучал чей-то зычный призыв. Часть гемов, догадавшись сами, уже растянулись на полу, другие попадали на пол по команде, вжались испачканными в торте носами в палас, руками закрыли головы…

Будто кролик, загипнотизированный удавом, Эрос продолжал стоять почти в самом центре фантастической баталии, постепенно затихающей, жалящей уже безобидными кусочками остывшей еды… Снизу кто-то настойчиво дернул его за штанину — то подползшая сзади Марго попыталась увлечь его вниз, спасти от смачного расстрела. Эрос беззлобно отпихнул ее, по-странному пожалев, что фальшивая рулетка больше не покажет свою сумасшедшую игру… Но, как оказалось, огненное шоу на этом не закончилось. Следом за унявшимся фейерверком из заминированного торта повалил густой дым — с едва уловимым оранжевым отливом, совершенно без вкуса и запаха. Отчего-то вид дыма привел Эроса в неописуемый восторг: он почувствовал резкий прилив сил, захотелось прыгать, смеяться, а еще лучше — разнести вдребезги чертов торт!.. Но почти тотчас навалилась медвежья усталость, сладкая истома поразила все мышцы и члены, словно мгновенье назад Эрос не просто желал, а в самом деле куражился и бесился, налево-направо выплескивал энергию, привнесенную в него волшебным дымом.

Взгляд затуманился, пульс замедлился, дыхание улеглось, нарочно заблудилось в коридорах сознания, из приоткрытого рта, как в глубоком сне, вытекла тонкая струйка слюны — наконец ноги подломились и Эрос безвольно осел на пол, забылся в нелепой бесчувственной позе…

Марго несказанно обрадовалась его приходу — Эрос, как бог, спустился откуда-то сверху. Сквозь пелену, мокрым снегом осевшую на ресницах, застлавшую взор, она что есть силы устремилась к нему. Ей так захотелось прикоснуться к нему, обнять, утешить и утешиться, может, самой… И умереть наконец. Ей так захотелось! И Марго поползла, точно ящерица, лавируя меж дюжины спящих тел, умолкших, забывшихся в неуклюжих, невообразимых позах. Как долго ползла она… но не продвинулась ни на сантиметр, застигнутая, подобно десяткам гемов, нездоровой дремой.