Действующие лица

Алек, мужчина около тридцати.

Гера, мужчина за тридцать.

Ксения, девушка двадцати пяти лет.

Голоса: Вадим, 1-й и 2-й зритель на концерте,

Водитель «КамАЗа»,

Священник,

Незнакомец возле храма,

Милицейский начальник, Диктор теленовостей,

Соня (годовалая дочь Ксении).

 

СЦЕНА ПЕРВАЯ

1-й день погони

20-е числа октября. Гопск — обычный провинциальный город где-нибудь в глубинке или на отшибе России или Украины с населением 150–200 тысяч. Двухкомнатная квартира в старой, 30-летней, хрущевке. Квартира находится на первом этаже. День. На задник проецируется диапозитив с изображением одной из комнат этой квартиры. Сзади справа дверь в комнату, слева окно. В окно виден сад, растущий здесь еще с тех незапамятных времен, когда на месте пятиэтажки стояли частные дома. Снаружи, сквозь ветви сада, льется рассеянный золотистый свет. Убранство комнаты неряшливое, неуютное — видно, что тут, вероятно, живет холостяк, безразличный к комфорту. Вдоль правой стены стоит старомодный буфет. Посреди комнаты обшарпанный обеденный стол и два стула. Слева от стола диван. Это — диван-трансформер. С боков к нему прикреплены четыре мотоциклетных колеса с толстыми шинами — по два колеса с каждой стороны. К передней стенке дивана приделан откидной руль, к задней — запасное колесо. В собранном виде диван похож на мотовездеход. Сейчас диван разложен. За столом спиной к двери сидит Гера, с сосредоточенным видом разбирает финкой пистолет, чистит его. В зубах у него дымится сигарета. Справа из-за задней кулисы входит Алек, оглядывает комнату. Садится напротив Геры на второй стул. Вынимает из-за пояса пистолет. Взводит курок, оттягивает на себя затвор и резко отпускает — раздается сухой угрожающий щелчок. Кладет пистолет справа от себя.

Гера (не поднимая головы и не отрываясь от пистолета). Ну и что ты думаешь, чувак? Долго мы будем с ней париться?

Алек. Прикалываешься? Дело-то плевое… (Вынимает из кармана грецкий орех, кладет на стол и одним ударом рукоятки пистолета раскалывает орех.) Покруче приходилось решать. Ведь так? (Жует.)

Гера. Точно. Особенно таким профи, как мы с тобой. Ты уже опробовал свои способности?

Алек. Было дело, пару раз пришлось.

Гера. Всего пару раз? А я уж думал, что у тебя солидный послужной список.

Алек. Ну, конечно, не пару раз. Раз десять… Или даже двадцать. Всех не упомнишь.

Гера. И как ты это делаешь? Прибегаешь к специальным восточным техникам?

Алек. Я не нуждаюсь ни в каких техниках. Все во мне. Мой дар… Я ведь тебе, кажется, рассказывал, как это случилось со мной?

Гера. Припоминаю.

(Алек прячет пистолет за пояс, встает из-за стола. Направляется к буфету. Не дойдя до него, поворачивает обратно. Подходит к дивану. Нагнувшись, проверяет рукой упругость пружин.)

Алек. Позапрошлым летом я шел со дня рождения кумы. Само собой, как следует поддатый.

Гера. Само собой. Кто ж трезвым уходит от кумы?

Алек. Да, от кумы просто так не уйдешь… В тот день мы засиделись допоздна. Потом залежались… (Ложится на диван.) Короче, когда я добрался до центрального почтамта, было уже совсем темно. Я стал переходить улицу, и где-то на полдороге зазвонил телефон. Я полез в карман за мобилкой, а в этот момент «опель»…

Гера. Так водитель тебя что, не видел? Он же мог тебя запросто объехать.

Алек. Он и объехал. Лишь зацепил меня правым крылом. Если бы я был трезв тогда, наверняка б устоял. А так… (Садится посреди дивана.) Вестибулярный аппарат подкачал. Я упал и здорово ударился головой.

Гера. Голова до сих пор гудит?

Алек. Голова — нет, а вот звонок гудит.

Гера. Звонок?

(Алек встает с дивана, садится за стол.)

Алек. Время от времени звонок дает о себе знать. Это как сигнал: когда в голове у меня начинает вибрировать звонок — значит, пора выходить на связь.

Гера (завершает сборку своего пистолета, кладет его слева от себя; недокуренную сигарету тушит о столешницу). С этого момента, чувак, не спеша и со всеми подробностями.

Алек. А рассказывать, собственно, и не о чем. Беру телефон и звоню объекту. Гера. Да, но что ты при этом слышишь? Ты же слышишь не то, что все. Алек. Душу.

Гера. Что?

Алек. Я слышу душу.

(Пауза.)

Гера. Погоди…

Алек. Я слышу, как взволнована душа моего объекта или как напугана. Душа его может переживать смертельный ужас, неописуемый восторг или безграничное счастье — все это я могу услышать и запомнить. Я способен уловить любое, даже самое малое движение души. Самую ничтожную, почти незаметную смену настроения. Я могу проникнуть в самые затаенные уголки его души. От меня не уйдешь.

Гера. Но как ты это делаешь? Берешь телефон и… Я смогу так же, как ты?

Алек. Кинься под машину, может, и у тебя случится то же… Я не могу объяснить тебе механизм моего дара. Просто я умею настраиваться. А когда я настроюсь, внутри меня раздается звонок, и я немедля хватаю свой мобильный телефон и пеленгую душу объекта.

Гера. Пеленгую душу… Здорово сказано. (Пауза.) А ты можешь сейчас позвонить Немой женщине?

Алек. Могу. Но сначала мне нужно настроиться.

Гера. И все?

Алек. Да, главное дождаться звонка.

Гера. Но как же ты услышишь ее, чувак? Ведь она немая. Немая женщина!

Алек. Зато ее душа болтлива. Наверняка. Как у любой женщины.

Гера. Хм, ты прав, я не подумал об этом… И что после этого? Когда ты услышишь ее душу?

Алек. Я буду знать, что она чувствует в данный момент. О чем думает, что собирается делать куда бежать, где скрыться. Как только я услышу, чем живет ее душа, я сразу же сообщу тебе об этом.

Гера (загоревшись, потирает руки). А вот тогда настанет моя очередь. Я отыщу ее, где бы она ни спряталась: под землей, на небе, в лесу или толпе. Я непременно настигну ее, как бы далеко она ни была от нас. От меня не уйти, потому что я…

Алек. Человек-аккумулятор.

Гера. Да. Вообще-то у меня много кличек. Мне лично по душе — Солнцеход.

Алек. Солнцеход… А что, звучит. И, небось, в самую точку?

Гера. В самое сердце.

Алек. В самое сердце… Круто, чувак. Ты прямо как поэт.

Гера. Я инвалид, а не поэт… Восемь лет назад, когда мы с мамой жили в том горном городке… (Внезапно приходит в ярость.) Чтоб они сдохли, сволочи! И те, которые!.. И эти тоже — ведь они ничем не лучше тех!

Алек. Послушай, если тебе больно вспоминать…

Гера. А кто еще вспомнит мою маму, если не я?!.. Я до сих пор помню ту бомбежку. Уши сдавило от жуткой, невыносимой тишины, а в глазах какое-то сумасшедшее мельтешение. Туда-сюда проносятся камни, пули, куски окровавленной плоти… Сколько тогда ни искали мать, так и не нашли. Может, прямым попаданием ее накрыло. А меня ранило осколком. В самое сердце. Иван Сергеевич сказал, что ничего нельзя сделать.

Алек. А кто он, этот Иван Сергеич, что берет на себя такое?

Гера (хватает пистолет и, молниеносно выбросив вперед левую руку, наводит пистолет на лоб Алека). Не трожь Ивана Сергеевича! Я за него кому хочешь глотку перегрызу! Он меня с того света вернул. Хирург от Бога, в военном госпитале, в том же горном городке, оперировал меня. (Опускает руку, со стуком бряцает пистолетом о стол.) Ты можешь это понять?.. А потом дядьке моему, что из Харькова за мною примчался, всю подноготную рассказал. Что осколок засел в моем сердце крепко. И придется мне жить с осколком всю оставшуюся… И что осколок этот — кусок солнечной батареи.

Алек. Да ну?

Гера. Я тебе врать, что ли, буду? Вот, возьми. (Протягивает Алеку финку.) Убедись сам, если не веришь.

Алек. Да верю, верю я… Не могу понять одного: откуда он взялся в тот момент?

Гера. Осколок, что ли? Хрен его знает. Взялся — и все тут… Но, знаешь, я рад. Я благодарен тому осколку. Бомбежка та гребаная не пощадила матушку, а меня… Из меня сделала супермена, а из сердца — вечный двигатель!.. Ну, почти вечный. По крайней мере, если стоит солнечная погода и я как положено заряжусь на солнышке, тогда… Тогда, пацаны, берегись! Я могу три недели без подзарядки и отдыха шагать в любом направлении. Лезть в гору, переплывать реки, совершать стокилометровые марш-броски. Я излучаю энергию, я заряжаюсь этой самой энергией!.. (Пауза.) А какой я трахальщик? Я всегда готов и могу столько, сколько хочет женщина. Даже больше, если вовремя меня не остановить… Когда женщины узнают об этой моей способности, они не дают мне прохода.

Алек. А Немая женщина?

Гера. Что Немая?

Алек. Я хотел спросить, она тоже от тебя без ума?

Гера. Ну, не знаю. Когда я ее увижу, когда она увидит меня… Да еще ни одна баба не устояла, чем Немая лучше?! Не устоит и она, вот увидишь. Ты давай, делай свое дело — запеленгуй ее душу. А за мной не постоит. Давай, звони, чего сидишь?

Алек (кладет локти на стол, поднимает руки и сжимает ладонями голову). Сейчас… Звонок… Вот, наконец-то. Давно не удавалось настроиться на него. (Торопливо подносит к уху телефон, слушает.)

Гера. Ну что там? Не тяни!

Алек. Ничего.

Гера. Как, черт тебя подери, ничего?! Ты же сказал — слышишь душу!

Алек. Так ведь и вправду слышу. Только и она, душа ее, складывается впечатление…

Гера. Как же ты достал! Дать тебе, что ли, один раз, но как следует. Чтоб не жевал сопли, говорил быстро и по делу.

Алек. Не горячись. Просто… Я такой души еще не встречал. Я слушаю ее, а она…

Гера. Ну? Щас врежу, нет больше никакого терпения!

Алек. …А чужая душа слушает меня. И — хихикает.

Гера. Как… хихикает? Это что ж получается: мы тут в полном напряге, ищем и пеленгуем ее, а она — ржет над нами?

Алек. Хихикает. Вот так: хи-хи…

Гера. Да один черт! Где эта дрянь?! Быстро доложи мне, где эта дрянь?!

(Алек и Гера так увлечены обнаружением Немой женщины, что не замечают, как в комнату входит Ксения. В руке у девушки небольшая плетеная корзина; сверху корзинка накрыта кухонным полотенцем. Ступив два шага к центру комнаты, Ксения застывает в оцепенении, ошеломленная невероятно возбужденным, озлобленным видом Геры.)

Алек (еще плотней прижимает к уху корпус телефона). Тс-с, не поверишь… Здесь. Где-то совсем рядом.

Гера. Где-е? Так что ж ты раньше молчал, кретин?! Вперед!! Мое сердце перегрелось от дурацкого простоя; еще минута — и его разнесет вдребезги! Мое сердце не выносит долгих пауз, оно гонит меня прочь. Прочь из этого затхлого вонючего мирка, обреченного на серость и прозябание; вперед, навстречу соленым подвигам и безумным делам! Я — супермен! Я все смогу!

Алек. Мы — супермены! Мы все можем!

(Вздохнув, Ксения наконец двигается с места — с каждым шагом все решительней сокращает дистанцию между нею и двумя разгоряченными приятелями. Заслышав шаги, мужчины поворачивают к ней головы.)

Ксения (подходит к столу, улыбается озорно и приветливо). Вот смотрю я на вас. Чего разорались-то, дурачье?

(Гера настороженно, почти враждебно рассматривает девушку; Алек ухмыляется. Ксения опускает на стол корзинку.)

Гера. Ну-ну, поосторожней! Выкладывай, чего надо, и проваливай.

Ксения. Если станете вопить так и дальше, распугаете не только немых, но и глухих.

Гера. Ну! Я же сказал: по-быстрому! Чего надо?

(Алек смеется.) Ты-то чего ржешь?

Алек. Это же Ксюха.

Гера. Мне-то какое дело до того, что она Ксюха?

Алек. Так ты ж сам меня попросил, чтоб я ей позвонил… Ксюха обед нам принесла!

Гера (отворачивается). Я не ем. Мне это не нужно. Я питаюсь только светом, а солнечной энергии во мне по самые… Короче, вам и не снилось.

(Ксения, не слова ни говоря, вынимает из корзинки два свертка. Разворачивает один, тот, что побольше, — в нем бутерброды.)

Ксения. А теперь сюрприз! (Разворачивает второй сверток — в нем три яблока.) Посмотрите на это. Здорово, да?

Алек (паясничая, склоняется над яблоками). Где, под яблоками?

Ксения. Дурачок, не под, а сами яблоки!

Гера. Ну яблоки, что тут такого? Я-то думал, ты нам какой-нибудь глюконат притащила.

Ксения. Да вы что! Посмотрите, какие они блестящие, гладенькие! А как пахнут — просто чудо! Неужели вы… (Пауза.) В вашем саду, кстати, нашла. На дорожке, в двадцати шагах от дома.

Гера. Хватит болтать.

Алек. Правда, Ксюха, что ты к нам со своими яблоками привязалась?.. Мы тут к такому делу готовимся.

Ксения. Да ну вас! Вот и ешьте ваше дело. А я яблочко погрызу. (Берет яблоко, аппетитно откусывает от него.)

(Гера с недоумением таращится на девушку. Алек запускает руку в корзинку, вынимает одно за другим — бутылку вина и три бокала. Последней на свет появляется коробка конфет «Raffaello».)

Алек. Так тут есть и выпить что. (Разливает вино в бокалы. Протягивает девушке коробку, Ксения берет конфету — лакомится ей.)

Гера (пригубляет свой бокал). Ну, это можно. От этого я никогда не отказывался. Жаль, на солнце не встретишь сорокоградусную…

Алек. Да ты что?! Температура Солнца, знаешь, какая?! На днях читал на «Мембране», в атмосфере Солнца обнаружены пары спирта…

Гера. Коньячного, небось?

Ксения (вскрикивает). Ой, чуть не забыла! Ребята, успокойтесь! Вам от Вадима письмо.

Гера (настороженно). От какого еще Вадима?

Алек (продолжает дурачиться). Не нужны нам никакие Вадимы-пингвины, когда у нас есть ты — Ксюшка-душка.

Ксения. Слушайте, может, вы тут уже приняли без меня?.. Вадим — ваш третий. (Достает спрятанное на груди письмо; ее рука с письмом застывает на одинаковом расстоянии от обоих парней. Девушка явно растеряна, не зная, кому первому вручить письмо.) Он с тем же заданием… только…

Алек. Ну-ка, дай сюда письмо. (Выхватывает у нее конверт.) Что он тут… (Вынув из конверта лист бумаги, читает.) Та-ак… У него особая миссия, ясно? Поэтому он будет держаться особняком. Поодаль от нас.

Гера. Вадим? Будет отдельно от нас?.. (В задумчивости.) Ну да, конечно, ведь он…

Алек (удивленно). Ты знаешь его?

Гера. Не то что бы знаю…

Ксения. Очень симпатичный молодой человек!

Гера. Он… смертник.

Алек. А-а, тогда понятно, почему он тебе понравился. Перед смертью все стремятся хорошо выглядеть.

Ксения. Вот дурак! Больше ничего умного не мог придумать?

Алек. Ой, обиделась, что ли? Неужели так понравился будущий покойничек?.. А кроме шуток, Гера, что ты о нем знаешь? Почему назвал его смертником?

Гера. Он старше меня всего на год или два. Но хлебнул уже сполна… Восемь лет назад пришлось ему воевать в 70 километрах от самого ненавистного места на свете. Того горного городка, где моя мама родила меня… и встретила свою смерть.

Ксения. Его серьезно ранили?

Гера. Вначале убили, замучили на смерть его подружку. Она служила в той же роте санинструктором… (Пауза.) Он возненавидел лютой ненавистью всех террористов, которые есть и еще будут. И заочно приговорил их к смерти. Да он сам искал смерти! При любой возможности рвался на передовую, лез на рожон. Но судьба, как это часто бывает, поступила по-своему. Не стала вступать с ним в открытую схватку, а подстерегла в засаде… (Пауза.) Ему поставили искусственные почки. А через месяц, когда пришел срок выписываться, он отвалил хирургу сумасшедшие деньги… Тайком заплатил хирургу, чтоб тот вживил ему мину. Подключил ее к искусственным почкам.

Алек (присвистывает). Выходит, Вадим — ходячая мина!

Гера. Можно и так сказать.

Ксения. Боже, такой на вид, казалось, серьезный, надежный мужчина. Вежливый, обходительный. Красивый вдобавок… (Пауза.) И на фига это ему нужно? Он что, больной?! (Опрокидывает бокал — вино разливается по столу.) Что за хрень, а не жизнь! Стоило мне наконец встретить нормального мужика… Он хочет покончить с жизнью, да?!

Гера. Вадим — психологически неуравновешенный. Я же сказал: он поклялся отомстить за свою девушку. Унести с собой как можно больше террористов. А заодно и свести с жизнью счеты.

Алек. А что он один может? Это только в кино, где всякие рембо фокусы показывают.

Гера. Он и есть фокусник. Человек-бомба. За километр чует террориста. Если засечет, то все — хана, ни один не уйдет… Его ненависть к врагам патологических масштабов. Колоссальной убойной силы. И ужасно токсична…

Ксения. Ну, наверно, не сильней, чем ненависть его девушки. Останься тогда она жива, она бы рассказала ему, как горячо ненавидит своих насильников.

Гера. …Когда он окажется в гуще террористов, он воспылает к ним столь мощным чувством… просто звериной яростью! Не найдя выхода, эта ярость отравит его кровь. Весь организм его будет отравлен справедливой ненавистью и жаждой мести. Как реки в день Страшного суда.

Ксения. Это правда?

Гера. Почки не справятся с бушующей кровью, заклинят намертво — и уже в следующую секунду придет в действие взрывной механизм. Тогда никому не уйти от возмездия.

(Пауза.)

Ксения. Верится с трудом. Что могут две маленькие почки против армии террористов?

Гера. Вадим предусмотрел и этот вариант. И попросил хирурга-минера подключить к бомбе, кроме искусственных почек, прямую кишку.

Ксения. Прямую кишку? Фу, но там же — экскременты!

Гера. Какие, на фиг, эксперименты?.. Всего лишь дерьмо.

(Алек вынимает из коробки конфету, кладет на стол и разбивает ее рукояткой пистолета — в стороны разлетается кокосовая стружка.)

Алек. Вот это ход! (Разбивает еще одну «Raffaello».) Смертоносное дерьмо — новейшее оружие массового поражения! О таком я еще не слыхал… Объясни мне только, как может быть нам полезен Вадим со своими взрывоопасными почками?

Гера. Все очень просто: ты ищешь Немую, ловишь ее душу на слух, я преследую ее в любой точке земли, загоняю в угол, как бешеную кошку, а Вадим… подрывает.

Ксения. Но ведь тогда он… ценой своей жизни…

Гера. Он поклялся отомстить, понимаешь, поклялся! Его жизнь без любви не имеет смысла, она тяготит его… Вспышка мести, взрыв — и долгожданная развязка.

Ксения. Это ужасно! Его сейчас же нужно остановить! Почему никто из вас не хочет его остановить? Алек, я знаю, ты можешь, почему же ты ничего не делаешь?!.. Нет, я сама, я бы смогла его убедить. Да, я хочу встретиться с ним снова, я отговорю его от этого безрассудного поступка.

Какая бы ни была его любовь, умирать вот так… ни за что…

Гера. Брось, противно слушать. Что ты знаешь о любви? О настоящей любви, а не о слюнявых поцелунках и глупых обжиманьях в темноте. Настоящая любовь для кого-то спасение, а для кого-то смерть.

Ксения. Все, с меня хватит. Больше ни слова о смерти!.. И о любви — довольно.

(Ксения уходит. Алек провожает девушку долгим взволнованным взглядом. Наливает себе вина, выпивает залпом. Затем наполняет бокал еще — снова пьет. Все это время, пока Алек пьет, Гера не сводит с него цепких подозрительных глаз. Алек ставит пустой бокал на стол, встречается взглядом с Герой.)

Алек. Это она… Ксения сбила меня в тот вечер. Она была за рулем того «опеля». (Медленное затемнение. Мужчины замирают, как завороженные, глядя друг на друга. Их силуэты плавно растворяются во тьме.)

 

СЦЕНА ВТОРАЯ

2-й день погони

Свет включается. Ясный солнечный осенний день. На заднике — диапозитив с изображением поля, густо покрытого зелеными всходами раскустившейся озимой ржи. Синее небо без единого облачка. Слева вдалеке маячит дорожный указатель «Гопск. 20 км» (указывает в сторону левой кулисы). Справа установлен знак «Большовск. 900 км» (указывает в сторону правой кулисы); там же, на горизонте, темнеет сине-зеленая полоска леса. К лесу, разрезав поле пополам, вьется неширокая грунтовая дорога. По дороге колесит диван-мотовездеход. Его лихо оседлал Гера. На его голове повязана черная бандана. Крепко вцепившись в руль, он пристально вглядывается в даль. Сверху, в 2–2,5 метрах над дорогой, распластал крылья мотодельтаплан. В люльке летательного аппарата ловко устроился Алек. На ветру развеваются его волосы; глаза молодого человека защищают большие ветрозащитные очки.

Алек (счастливый, показывает большой палец правой руки вверх). Полный улет, Гера! С такой скоростью мы запросто доберемся за два дня до Большовска!

Гера (с неистовой радостью крутит баранку мотовездехода). Ништяк, Алек! А ты уверен, что Немая женщина прячется в Большовске?

Алек. А то! Я вчера случайно подслушал по телефону, как ее женская душа договаривалась о встрече с мужской.

Гера. Да ну? И чья ж это мужская душа?

Алек. Этого я сказать не могу: Немая ни разу не произнесла имени своего хахаля. Но то, что он назначил ей свидание в Большовске, — я слышал своими ушами!

Гера. Выходит, Немая с кем-то закрутила роман. Что ж, нам это только на руку. Приедем в Большовск и возьмем Немую тепленькой прямо в объятиях ее любовника.

Алек. Это точно! Немая даже пискнуть не успеет, когда мы ее схватим!

(Внезапно Гера сильно вздрагивает всем телом, оттого что мотовездеход налетел на кочку.)

Гера. Все, кончай болтать, чувак! Добавь лучше газу! Разгони свою птицу, подставь крылья ветру погони!

Алек. Эге-ге-ге, ветер погони! Он возбуждает, он пьянит!..

Гера. …Ветер погони сорвал нас с места, сорвал крышу, лишил равновесия и покоя; отравил нам жизнь, сделал жизнь потрясающе живой; разорвал в клочья привычный убогий мирок, где мы столько лет прозябали. Погоня — она круто изменила нас!..

Алек. …Преобразила! Сделала лучше. Погоня — это образ жизни. Анархия для движения! (Бросает вниз мешочек; ударившись о дорогу, мешочек лопается — из него в разные стороны летит разноцветный фонтан конфетти.) Плевок в душу тошных будней! Погоня дороже безопасности и свободы…

Гера. …Погоня дороже самой жизни. От погони не жди пощады и снисхождения. Погоня жестока, преступна и… невероятно заразительна! Как заразительно все, что напрочь лишено корней, традиций, привычек, обязательств и ограничений…

Алек. …Мы упиваемся погоней, мы дышим и не можем надышаться ее резким, обжигающим душу духом…

Гера. А кое-кто сейчас, именно в этот момент, но хрен знает где, задыхается от удушья.

Алек (в недоумении свешивает вниз голову). Кто же это?

Гера. Вадим… Сдается мне, он вечный неудачник. На его роду написано: прикрывать наши задницы. Волочиться за нами, дышать нам в затылок, толкать в спину… Но у него нет ни единого шанса обойти нас…

Алек. …И почувствовать, что значит погоня; надышаться ее живительным духом…

Гера. …Ощутить безграничную власть. Безнаказанность. Войти в раж — и гнать, гнать, гнать! Настигнуть террористку — и уничтожить!

(Раздается резкий свистящий звук. Мотовездеход кренится влево.)

Алек. Это ты про кого?

Гера (останавливает мотовездеход и слезает). Ну, про Немую женщину, про кого ж еще? (Стучит носком ноги по переднему левому колесу.) Черт, этого только не хватало!

Алек. Так она и в самом деле террористка?

(Гера заводит домкрат под левый край мотовездехода, поднимает его. Снимает пробитое колесо.)

Гера. Откуда мне знать. Ведь с какой-то же целью мы преследуем ее? На фига тогда понадобилась погоня, если Немая — не террористка?

Алек. Может, она случайно… сама того не желая… ее вынудили…

(Гера снимает с задней спинки дивана-мотовездехода запасное колесо.)

Гера (опустившись на корточки, устанавливает запасное колесо вместо пробитого). Не пори чепухи! Она — стопроцентная террористка!.. Но даже если не террористка — обязательно преступница. Другого и быть не может. Какой смысл тогда гнаться за ней? (Садится снова на мотовездеход.)

Алек. Ну, не знаю. Дух погони. Ощущение полноты жизни.

Гера. Это так, возразить сложно. Но погоня — для нас. Нам погоня в кайф. В удовольствие. В охотку… Но на кой черт погоня — ей? Ей-то на фига мчаться сломя голову, удирать, спасать свою задницу?!

Алек. Может, она неугодна? Гера. Кому неугодна? Алек. Ну… может, этим…

Гера. Коалиции, что ль?.. Или, неужели ты хочешь сказать, — оппозиции?

Алек. Президенту… Нет, конечно, нет.

Гера. Тогда кому же?

Алек. Премьер-министру.

Гера. Тьфу! Умнее ничего не придумал? Ты бы еще сказал Западу. Или — Востоку! (Пауза.) Ладно, приедем в Большовск, там и разберемся. А пока, гадай не гадай, наше дело — погоня. Вот единственное, что сейчас имеет цену и смысл!

Алек (с восторгом и упоением). Она поддерживает нас в нужном тонусе. Освобождает от никчемных мыслей о хлебе насущном. Ведь хлебу свойственно черстветь или покрываться плесенью. А погоня — эталон свежести! Эликсир идеальной жизни!

Гера. Поэтому никаких перекуров! Больше никаких остановок и привалов! Погоне — зеленый свет и вечное движение!

(Из двигателя мотодельтаплана неожиданно начинают сыпаться с треском искры.) (С тревогой глядя на Алека.) Эй, чувак, что там стряслось?

Алек (в отчаянии). Движок загорелся! Гера, я падаю!

(Мотодельтаплан охватывает пламя, раздается пронзительный ноющий звук сорвавшегося в пике самолета, за дельтапланом тянется шлейф дыма. Свет гаснет. Слышен треск ломающихся веток и крики Алека. Затемнение.)

(Чертыхается.) Какого черта! Сломаны мои крылья…

 

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

3-й день погони

Полузатемнение. Ночь. На заднике — картинка лесной дороги, проходящей по вершине оврага. С одной стороны дороги вознеслись громадные черные силуэты деревьев, с другой — крутой обрыв, на дне которого притаилось болото. Смутно различаются очертания дивана-мотовездехода — повернутый под некоторым углом вправо, он слабо высвечивается в центре сцены. Мерцают тускло фары и красный крошечный огонек сигареты. За рулем Гера, слева Алек.

Алек. Чего встали?

Гера (сквозь зубы, не вынимая изо рта сигареты). А хрен его знает… Ни черта не видно. Стремно как-то. Даже руки вспотели… Мало того, что ночь такая зверская — фары не тянут, вязнут в этой жуткой тьме; глаза сильно слезятся от постоянного напряжения. Так еще и дорога, как назло, — сплошь чертовы коряги и ямы… А овраг? Как мы в него не влетели?

Алек (встрепенувшись, вытягивает перед собой руку, указывая в передний правый угол сцены). Гляди — огни!

Гера (всматривается в указанном направлении). Где?! Что за огни? Откуда в этой гиблой глухомани могут взяться огни?!.. То тебе померещилось, следопыт хренов.

Алек (все больше загораясь). Да нет же, вон, гляди!

Гера (наконец замечает). Вон те, что ли, слева от черных кустов? Так то ж задние фонари! «Дэу» или «шевроле», хрен его разберешь…

Алек. Выходит, они так же, как и мы… Хорошо, хоть не одним придется заночевать здесь. (Озирается.) Ну и лесок! Мрак! Покруче, чем в ужастиках, будет. Бр-р!

Гера (приподнимается, перегибается через руль — кричит). Эй, мужики! Что за остановка, не в курсе?

Голос Вадима (приглушенный — из-за кулис). Авария.

Гера. Авария? Где?

Голос Вадима. Да вон там, в самом узком месте. Вроде три тачки столкнулись. Или две, а третья в овраг упала. Точно никто не знает. Короче, застряли надолго.

Гера. Черт! Мать их! Нам же останавливаться нельзя. Ни на минуту! Уйдет ведь Немая!

Алек. Погоди, может, как-нибудь объехать можно?

Гера. Как-нибудь в такой тьме можно только глаз себе выколоть. Ты что, не видишь, слева лес? Наверно, столетний — вон какие стволы здоровенные, как бочки. А справа — болото и овраг. Куда прикажешь ехать?.. (Пауза.) И потом, что ты привязался ко мне со своим объездом? Ты ж летчик-залетчик! Где твои хваленые крылья, а?

Алек (с досадой). Так я ж тебе говорил уже: клапан накрылся. А без клапана движок на мотоплане ни в какую не запускается.

Гера (усмехается с издевкой). Угробил крылышки-то. А был бы сейчас твой фигоплан на ходу, мы бы не кукарекали понапрасну в этом дремучем вертепе; раз бы — и воспарили красиво над лесом! Вмиг бы выбрались из этой проклятой чащобы.

Алек (рассуждает сам с собой). Но это, возможно, нам и на руку…

Гера. Что на руку? То, что мы тут застряли до утра? А то и больше, пока менты с эвакуатором не приедут!

Алек (прикладывает к уху руку с телефоном — где-то глухо раздается звонок). …Она где-то рядом. Ее придыхание… Я различу его среди тысяч вздохов и стонов.

Гера (насторожившись). Ты про Немую? Так она здесь?! Вот это уже интересно. (Хлопает Алека по плечу.) Давай, чувак, пеленгуй ее!

Алек. Сейчас… Вот… Голос ее стал значительно чище… Уже можно разобрать отдельные слова… Я слышу ее!

Гера. Ну?! Что там? Что болтает ее душа?

Алек. Она… (Пауза.) Бред какой-то.

Гера. Ты давай не комментируй, а лучше повторяй за ней. Вслух повторяй, что там несет душа Немой.

Алек. Она говорит, что невероятно устала…

Гера. Это хорошо, что так говорит. Видно, загнали мы ее все-таки, дрянь такую!

Алек. …Говорит, что силы непрерывно тают. Уходят силы из нее с немыслимой скоростью…

Гера. Не-ет, так дело не пойдет. Она сейчас сдохнет сама, а мы тут топчемся понапрасну. Это наше дело, нам поручено кончить ее! Что это она возомнила о себе? Кто дал ей право со своей жизнью так поступать? Нет, ты мне скажи, она знает, что самоубийство — это грех?!.. (Пауза. Осененный внезапной мыслью.) Стоп. А что если она — там… где авария? В самой гуще?! Пока мы тут торчим, как два идиота, ее тело сейчас в кровище и смертельных увечьях. А душа вот-вот отлетит!

Алек (раздраженно). Да не ори ты так! Ты ж сбиваешь меня с настрою… (Снова слушает телефон.) Ее душа. Тяжело дышит. Как загнанная собака…

Гера (с облегчением). Фу-ух, слава богу! Дышит — значит, жива.

Алек. …Жалуется, что если сейчас же, в течение ближайших 10–15 минут, не зарядить ее сердце, то ей каюк.

Гера (потрясенный новостью). Что? Что ты сказал?

Алек. Не понимаю… Говорит, что если сердечную батарею не зарядить солнечным светом, то ее и в самом деле ожидает близкая физическая смерть. Душа грозится умереть…

Гера. Что, у Немой сердце на солнечной батарее?! Это что ж выходит, она такая же… Она как сестра мне, а я на нее облаву устроил?! Нет, об этом я не договаривался, не за тем я согласился на эту погоню…

(Алек продолжает напряженно слушать телефон; неожиданно меняется в лице, словно услышал нечто неординарное.)

Алек (с тревогой). Гера. Слышишь, Гер? Гера!

Гера (взволнованно). Да что ты заладил, как попугай, — Гер да Гер! Тут такая девчонка пропадает. Сестра моя. Дороже родной сестры будет. Я даже готов пожертвовать ей своим сердцем. Пусть забирает! Хоть сейчас! Едем, где ты засек ее душу?

Алек. Успокойся, Гер. Это не ее душа, не Немой женщины… Ты ей ничем не поможешь.

Гера. Не успокаивай меня! И не отговаривай. Раз я решил — значит, так тому и быть. А не хочешь ехать со мной… (С презрением.) Слушай, а может, ты трус? Испугался этого гребаного леса?

Алек. Гера… это твоя душа.

Гера. О чем ты? Не догоняю.

Алек. Немая тут ни при чем. Это твою душу я слушал сейчас. Понимаешь, случайно набрал твой номер…

(Пауза.)

Гера. Скотина, да я тебе за это, знаешь, что…

Алек. Потом, потом ты мне скажешь, что ты мне за это сделаешь. А сейчас экономь, береги силы. Видать, батарейка твоя порядком подсела. А, Гер? (Пауза.) А рассвет-то, черт, еще не скоро.

Гера (вмиг сникает). То-то я чувствую, что руль рук не слушает. Все норовит то в пень повернуть, то в овраг отправить нас… Что ж так хреново?

Алек. Я сяду за руль, ты не переживай.

Гера. Ты зачем… ты какого хрена подслушал мою душу?!

Алек. Прости, я же…

Гера. Теперь мой черед. Дай мне свой телефон. И не вздумай что-нибудь утаить от меня. Тогда будем в расчете.

Алек. Ничего у тебя не получится. Ты не сможешь. Для тебя моя душа — потемки. Как этот лес. Любая душа для тебя — дремучая тайна. Только у меня одного дар такой — знать потаенное, заповедное, что кроется в душе человеческой. Знакомой и незнакомой.

(Гера приставляет пистолет к голове Алека.)

Ты что делаешь, псих?! Если ты меня сейчас убьешь, кто поведет мотовездеход?.. У тебя силы на исходе, ты, того и гляди, скоро концы отдашь; кто тогда продолжит погоню, кто разделается с Немой?

Гера (тыкает в голову Алека пистолетом). К черту Немую! Я требую реванша, я хочу услышать твою душу. Душонку! У-у, догадываюсь, какое это низкое, грязное созданье! (Протягивает Алеку свой телефон.) На! Звони себе… Живо! Я хочу слышать твою душу!

Алек (в отчаянье). Но ты не сможешь! Тебе не дано…

Гера. Придурок, ты будешь слушать. Сам себя слушать! Запеленгуешь свою душу с моего мобильника и мне во всех деталях, во всех подробностях расскажешь, как ты низко пал, если посмел покуситься на самое святое — на душу. На душу товарища! (Пауза.) Ты как дьявол… Ты страшней дьявола. Давай, звони!

(Алек набирает на Герином телефоне свой номер. Раздается звонок в телефоне Алека. Дрожащей рукой он прикладывает к уху телефон Геры.)

Алек. Я… Моя душа… Она снова хочет быть маленькой. Сходить по-маленькому. Затем забраться в теплую постель, и чтоб рядом — мама. Молодая, ласковая. А у меня температура и кашель. И мама обо мне заботится: встряхивает градусник, в стакане чай с малиной, у изголовья ночная лампа в бархатном колпаке, обогреватель урчит — воздух в спальне греет. И мне уже хорошо, никуда не нужно бежать, не надо больше гнаться, не надо бояться и никого… И пугать никого не надо, угрожать смертью никому не надо. Просто сомкнуть веки, слушать нежный мамин голос и представлять себе, как это будет со мной… Сколько всего ждет меня еще в моей жизни…

(Не замечает, как, обессиленный, Гера безмолвно падает головой на руль.)

Я верю своей маме, верю ее теплому голосу, что звучит сейчас в телефоне: меня ждет только хорошее. Судьба будет благосклонна ко мне; я не подведу свою маму, ей ни разу в жизни не придется испытать стыд из-за меня…

(Замечает недвижимое, обмякшее тело Геры.)

Что это с тобой?.. Нет-нет, куда ты?! Ты этого не сделаешь со мной, не бросишь! (Наклоняется над Герой, пытается привести его в чувство.)

Сейчас, сейчас я тебе помогу. Я быстро, вот увидишь, мы успеем добраться вовремя. Нам же еще ту дуру надо прикончить…

(Свет меркнет. Затемнение.)

 

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Утро следующего дня

Полузатемнение. Перед рассветом. Лесная дорога, вершина оврага. Высвечивается лишь центр сцены. В круге света стоит Ксения. Позади автомобильное колесо, искореженный лист металла.

Ксения. Он позвонил мне, сказал, что уже выехал в Большовск. И пообещал забрать к себе через неделю, когда снимет квартиру и решит какие-то дела. Но я не могу ждать неделю, я без него и дня не могу прожить!.. Я тут же все бросила, ничего не сказала маме, взяла такси и поехала ему наперерез; таксист показал мне эту дорогу… Я так надеялась догнать его, но вместо этого очутилась здесь. (Оглядывается.) Я отпустила такси, а сама решила остаться. Он бы сказал, будь он сейчас рядом, что я поступила глупо, легкомысленно, безрассудно. Но я не могла иначе, ведь там… (Всматривается в лесной мрак.) Неподалеку, случилось несчастье. Авария. Сперва я даже подумала, что это с ним… Сердце так защемило, и я решила, что он попал в беду… Но потом оно отпустило, немного поныв, затихло — и сразу отлегло… (Пауза.) Ведь он… он дорог мне. Я бы, наверно, не пережила, если б с ним что-нибудь случилось. Пусть и не очень серьезное. Все равно боязно за него ведь он такой уязвимый… Его отсутствие, его боль, его… смерть — они бы слишком много для меня значили… (Пауза.) Пустота… Я только обрела опору под ногами, только стала различать запахи ветров и оттенки рассветов — и вдруг пустота. Пустота… (Пауза.) Что мне тогда, покончить с собой? Покончить с жизнью? В отместку за свою везучесть. За свою неуязвимость?.. Или одеться в рубище и пойти куда глаза глядят? Подставляя голову и спину побоям и проклятьям. Вымаливая, выпрашивая у неба вернуть его мне… Какой аргумент? Почему небо должно вернуть его мне? Но как же иначе… Я люблю его — вот и все. Вернее, любила. Нет, вздор, что я несу! Ведь я не знаю, кто там разбился. Кого нашла на этой глухой лесной дороге злая судьба. (Пауза.) Не дай бог, он бы и вправду угодил в это месиво, от которого смердит даже сюда. Я бы не выдержала тогда, я бы сорвалась, и никто бы меня тогда не остановил. Не сумел бы убедить, что я должна покориться судьбе, унять строптивый свой нрав, покончить с собственной гордыней… Раз и навсегда покончить с мечтой… (Пауза.) Но разве бы я так могла? Отказаться от всего этого? Моего?.. От самой себя, выношенной здесь, в сердце, и здесь, в душе, — разве бы я когда-нибудь от себя отказалась?!.. (Пауза.) Да я бы скорей стала шлюхой! Вышколенной, искушенной, блистательной шлюхой! От моего вида, от того, как я одеваюсь и умею держаться в обществе, женщины сгорали б от зависти, а у мужчин срывало бы крышу… Змейки бы лопались на их похотливых штанах. Я сама утопила бы в похоти свое горе и гордость свою… (Пауза.) Боже, о чем это я?.. Как тихо, как страшно здесь. Я ненавижу ночь. Прямо демонический лес. Не приведи Господь, выскочит кто-нибудь и затащит меня в черную чащу. А там ведьмы, упыри… И все же здесь не так плохо. Что-то подсказывает мне, что та беда, что произошла здесь, — еще не моя беда. Это радует… Каким бы благочестивым и воспитанным ни был человек, он всегда остается истинным эгоистом, если вдруг кто-то посягает на его счастье… На мою любовь… (Пауза.) Эта авария. Она знак для меня свыше, предупреждение, чтоб я была готова к самому худшему… Вот еще! Не будет по-вашему, за кого вы меня принимаете?! Чтобы я отныне жила в вечном страхе, что мою любовь совсем скоро постигнет та же участь, что и тех невезучих, угодивших в аварию? Не на ту напали! Я не верю никаким предсказаниям!.. Какими бы они правдивыми ни были. Я не хочу… Я буду сопротивляться, я буду счастливой наперекор! Я не пропущу напрасно ни одного радостного мгновения, ни одного рассвета, ни одной чашечки кофе, ни одного пирожного… (Пауза. Оглядывается с таким видом, будто видит окружающие ее предметы и местность впервые.) Боже, как получилось, что в этой аварии выжила я одна? В этой ужасной мясорубке — лишь одна я жива… Почему же тогда никто не идет сюда, не заберет меня отсюда — почему?! Где милиция, мать ее?! Где спасатели, маньяки, лешии, дикие медведи — где?!.. Почему он, наконец, не ищет меня, не спешит мне на помощь? (Пауза.) Любовь моя, это так важно для меня — жить среди живых. Снова быть вместе с тобой. (Долгая пауза. Свет становится ярче, постепенно наполняя собой всю сцену — спереди и сзади, слева и справа от девушки. Высвечиваются за ее спиной подернутые туманной дымкой стволы деревьев.) Светает… Как быстро светает. Все страхи позади. Я снова свободна.

(Слева нарастает гул автомобильного двигателя, слышны неразборчиво мужские голоса.)

Голос Вадима. Спасибо, мужики, помогли дорогу расчистить. А то я уж думал, придется здесь до утра куковать. (Обращается к кому-то поблизости.) Гляди-ка — девушка. (Кричит Ксении.) Девушка, давайте мы вас подве… Ксения — ты?! Как ты здесь оказалась?!

(Ксения поворачивает голову в ту сторону, откуда ее окликнули. Улыбается сквозь слезы — улыбается все шире и радостней.)

Ксения (утирая слезы). Эй, я здесь!.. Я не плачу… (Смеется от счастья.) Так мы едем? (Резко гаснет свет. Ревет мотор на повышенных оборотах, сквозь шум пробивается счастливый девичий смех — и тут же все стихает.)

 

СЦЕНА ПЯТАЯ

11-й день погони

Утро. Осень. На задник проецируется диапозитив с видом Большовска — громадного города-миллионника. Урбанистический пейзаж: высотные здания, роскошные витрины магазинов и ресторанов, представительные офисы, яркие неоновые рекламные вывески; лимонная, позолоченная или отливающая свежим марганцем листва редких деревьев, чудом выживших в царстве камня и стекла. Под углом слева направо уходит вдаль широкий проспект, плотно забитый автомобилями, в шесть рядов движущимися в ту и другую сторону. Над проспектом эффектной аркой перекинулся грандиозный Центр торговли; по наружной стене Центра ходит лифт — прозрачная кабина его вознеслась на несколько метров над городом. На уровне кабины к заднику примыкает возвышение, имитирующее саму кабину. Кабина лифта пуста.

Утренний час пик. В заторе, в гуще сотен автомобилей (посреди сцены, являющейся продолжением проспекта), застрял диван-мотовездеход. Он стоит вполоборота задом к авансцене. В мотовездеходе неразлучные Гера и Алек.

Гера (сидит за рулем лицом к заднику, по обыкновению курит). Вот и Большовск. Черт подери, как же долго мы сюда гребли!

Алек. Ага, вместо трех дней на дорогу ушла неделя. Но теперь все позади, да, Гера? (Привстает в кабине, озирается по сторонам, в глазах — восторг, страх и благоговение.) Что за город! Фантастика!..

Гера. Рань какая, а машин уже — море! А мы торчим. Завязли наравне со всеми. И неизвестно, когда эта пробка рассосется.

Алек. …Ух и домища! Никогда таких не видел. Вон тот, как наша водонапорная башня. А этот — видишь? — как три, а то и больше будет…

Гера (с презрительным превосходством). Ты что, никогда в большом городе не был?

Алек. …А людей-то, людей, посмотри, — тьма! Того и гляди, схватят за руку, затянут в свою толпу и растопчут…

Гера. Дурак, кому ты здесь нужен! Запомни, чем больше город, тем свободней ты в нем. Ты здесь на фиг никому не нужен; здесь никто никому на фиг не нужен. Больные, одинокие люди, которые не замечают друг друга в упор. Одна пустая видимость этот человеческий муравейник.

Алек. …А машин! Черт, сколько тачек! Знаешь, я как-то смотрел телек, там какой-то автозавод показывали. Громадный, длиннющий конвейер! С него все сходили и сходили новые тачки. Так здесь, небось, тысячи таких конвейеров включены. Нет, в самом деле — сколько машин! А какие марки — закачаешься! «Крайслеры», «кадиллаки», «порше», «ягуары»…

Гера. Хм, да ты, как я погляжу, спец в этих делах. Рубишь, значит, в тачках.

Алек. Когда-то очень интересовался. Пацаном еще. Мечтал. Бредил даже. Какую-нибудь из этих иномарочек прикупить. Пока… (пауза) тот «опель» меня не снес. Я после этого словно прозрел. Сразу же ополчился, возненавидел эти вылизанные буржуйские корыта… Убийцы. Строят из себя аристократок, а на самом деле лишь чье-то больное тщеславие тешат. В глотку гордыни чьей-то заглядывают, лощеные задницы раскатывают…

Гера. Эко ты зол на них. Не преувеличивай, приятель. Для кого-то тачка и вправду роскошь. Точней, как обязательный элемент в их роскошном хозяйстве. Как двести лет назад у помещика было. Помнишь, читал историю? Обязательно хоромы должны быть офигенные, на зависть другим, куча крепостных крестьян, породистый жеребец, а то и два. Прикинь, конь-«мерс», кобыла-«ауди», жеребенок-«пежо». Ха-ха-ха! (Хохочет.)

Алек. Плевать! Мне наплевать, что там было двести лет назад!..

Гера. Ты прав, я тоже ненавижу большой город. Куча людей, куча бездельников; дома загораживают небо; небо какое-то неживое, так низко над землей, вздыхает тяжело, того и гляди, испустит дух и рухнет мне на голову…

Алек. …Почему какие-то фраера могут кататься на шикарных тачках, а я должен изо дня в день охотиться…

Гера. …Этот сумасшедший город; улицы, словно намазанные медом, — отчего на них столько народу? А машин? Ведь не проехать, не пройти. Когда бы я ни приехал в большой город, всегда одно и то же — заторы, пробки, ДТП…

Алек. …Кто скажет, отчего они поступают так, а я должен делать иначе? Почему они пируют, жируют, а я только и делаю, что охочусь… на Немую?..

Гера (с расстановкой, строго). Миссия у тебя такая, приятель. Погоня. От нее ты вряд ли отвертишься. В отличие от них — ведь им лишь бы яйца насиживать в их кондовых авто. Да они тебе в подметки не годятся! У них нет и никогда не будет того, что есть у тебя, — погони!.. (Пауза.) А Немая… Немая женщина — твой крест, понял?.. И мой тоже.

Алек (кричит воображаемым прохожим). Да кто им дал право вертеть моей судьбой, как кому втемяшится в голову?! Кто этот лихой чувак?!

Гера. Заткнись! Все, довольно истерик и нытья. Сыт по горло твоими причитаниями. Пойди, глянь лучше, длинный там хвост? Долго нам еще здесь торчать?

Алек (с опаской). Куда еще идти, зачем?

Гера (пренебрежительно). Да ты что, трусишь? Тебя аж трясет всего, тьфу! Эх, не вовремя твой птахоплан подкачал! Сейчас бы взлетели спокойненько над этими понтовыми улицами — и только б нас и видели! Что ж твои крылья такие хлипкие? Такие падучие!

Алек (огрызаясь). Нечего мои крылья с грязью смешивать! И вообще, это тебе положено крылья иметь, а не мне. Ты ж у нас человек-погоня… А я — человек-уши.

Гера. Всего-то? Ты — человек-ухо? Кто тебе такой бред сказал? Ты — человек-погоня. Мы оба человеки-погони!.. (Усмехается.) С крыльями и без.

Алек (снова отрешенно, потерянно). Здесь столько машин. Громадные, роскошные — «мерседесы», «кадиллаки», «лексусы»… (Начинает заговариваться.) Вот бы мне сейчас крылья, я бы над городом, мне бы крылья, вот бы я полетел… Не в добрый час я ангелом перестал быть.

Гера. Ну вот, снова, что ли, заладил? По новому кругу? Пока ты будешь тут труситься и прогибаться перед чужой удачей и роскошью, Немая уйдет от нас. Оторвется так, что мы ее никогда не догоним.

Алек (вторит рассеянно). Мы ее никогда не догоним.

Гера. Тьфу, не каркай! Быстро ноги в руки — и вперед, в начало колонны! Выполняй приказ! Через десять минут доложить! (Толкает его в плечо.)

Алек. Да пошел ты!.. Ну и пойду, черт с тобой. (Спрыгивает с мотовездехода. Снова озирает город ошалелым, завороженным взглядом.) Этот город просто невыносим… Но как же он потрясающе красив! (Уходит, скрывается за правыми задними кулисами.)

Гера. Сходи, сходи, разомнись. А заодно припугни этих лощеных дятлов. Глядишь, с перепугу начнут быстрей шевелиться; быстрей из этой пробки чертовой выберемся. (Пауза.) А я пока прилягу. (Устраивается поудобней в диване-мотовездеходе, кладет ноги на капот.) На солнышке оттянусь. Надо ж, здесь еще и солнце бывает. Вон какое сегодня солнце — на славу! Будто не осеннее вовсе. На таком солнце хорошо не только батарейки заряжать, а вообще. Пикничок там сообразить, шашлычки пожарить, деток на природу вывезти, мяч с детьми погонять… Да, с детьми. Только где их, детей-то, теперь возьмешь… (Пауза.) Хм, помню, и день примерно такой, как сейчас, стоял. И солнце такое же было клевое — распахнутое настежь, кроткое, готовое поделиться с нами последним теплом. У мамы с утра хорошее настроение было. Солнце потому что стояло супер, поэтому и настроение ништяк… Она собрала какие-то бутылочки, сверточки, одела, укутала меня — я тогда был еще совсем карапуз, — и мы пошли в горы. Тропинка круто лезла в гору, я упрямо — за ней. Помню, мой первый подъем давался мне с трудом; я несколько раз упал, зашиб коленку о камень, но от мамки старался не отставать. Зато когда мы поднялись — нет, не на вершину, до вершины еще нужно было переть и переть; не всякому взрослому мужику удавалось с первого разу взять ту вершину… (Пауза.) А забрались мы с мамой на такую небольшую терраску, на нее часто туристов разных водят, а они… Ха-ха-ха! (Смеется.) Вспомнил: снизу терраса была похожа на короткий бычий язык. Будто утес неприступный всем каменный язык показывал, мол, фиг одолеете, фиг справитесь с моим крутым нравом. А вот же, справились… Я когда ступил на ту терраску, у меня вмиг ноги подкосились. От страха и от той жуткой красоты, что открывалась под нами. Да что там говорить — у меня дух захватило! Так стало отчего-то легко; страх быстро куда-то улетучился, унесся вслед за облаками, проплывавшими внизу, в сиреневой, как мой любимый мамин кисель, дымке. И такая отвага обуяла меня, такая жажда полета, что если б не мамина рука, крепко державшая меня, я б обязательно улетел. Но мама строго посмотрела на меня — а потом улыбнулась. Сперва на саму вершину поднимись, так сказала мама, а затем решай, что тебе впредь делать — лететь птицей или падать камнем… (Пауза.) А потом поднялся ветер. Холодный, зараза, ветрюган. Солнце тут же струхнуло и нырнуло под защиту туч. А я… я тоже сильно испугался. Мама посадила меня себе на спину и стала спускаться с террасы. Медленно-медленно, — ведь один неверный шаг, и мы б с ней загремели навсегда, оставили по кусочку своего тела на острых уступах… А когда мы спустились, мама стала снимать меня с себя, и только тогда я почувствовал, какие у нее холодные, закоченевшие руки. Я начал что есть силы дуть, дышать на мамины руки, спеша отогреть. А мама смотрела на меня, маленького, тщедушного, и плакала — не то от любви ко мне, не то от боли. (Пауза.) А сейчас вон сколько солнца! И батарейка у меня в сердце всесильная. Все есть, все, казалось, на месте… Мамы только нет. И рук ее нет. Выходит, и отогревать мне нечего… Так на кой хрен мне та батарейка в сердце?!.. (Пауза.) Зачем мне теперь это солнце?

(Свет гаснет. Затемнение.)

 

СЦЕНА ШЕСТАЯ

Тот же день

Большовск. Солнце заливает проспект, отражаясь в стеклянных стенках лифта в Центре торговли. В кабине лифта — Ксения.

Ксения. Лифт застрял? Делов-то — лифт застрял. Стоит ли так убиваться. Когда город весь как на ладони, когда солнце — на ладони. Солнце, такое потешное, ластится к моим губам и волосам. Мне щекотно и чуточку больно. Зацелованные губы печет. А волосы мои ужасно всклочены после ночи… (Тихонько смеется.) Но я не жалуюсь и ни за что не стыжусь. Ни перед солнцем, что льнет ко мне доверчивым котенком — все рвется причаститься моей непутевой, взбалмошной любви. Ни этим трем унылым пассажирам с кислыми минами, застрявшим со мной в лифте. А, черт с ними! (Пауза.) Конечно, мне легче, чем им. (Украдкой оглядывается.) Ведь я после ночи… После бурной ночи всегда легко. Ах, какая истома! Это даже хорошо, что лифт встал, — есть немного времени вспомнить и посмаковать, снова насладиться ночным фейерверком. Она была поистине волшебной — эта ночь любви! Я наконец-то открылась ему, а он… он открыл мне себя. Он был таким нежным и неутомимым! Предупредительным и изобретательным. Боже, тело до сих пор сладко поет и трепещет; пальцы на ногах дрожат счастливой дрожью при одном лишь воспоминании, как он это делал… (Пауза.) А глаза? Мои глаза? Мне жаль это солнце, которое не научилось отводить взгляда. Приходится мне первой прятать глаза. Бесстыжие. Непокорные. Покоренные, ужасно счастливые мои глаза. Блестящие, сверкающие, готовые запросто выжечь дыру в стене этого неуклюжего лифта. Способные метнуть свой глазной огонь до самых небес. До самого солнца! (Пауза.) Но я это не сделаю. Я не сделаю этого с моим любимым солнышком. Я лучше скажу ему привет, а свой огонь оставлю при себе. До лучших времен. До будущей ночи. До новой любви с моим ночным другом. Тогда мой огонь будет очень к стати… А ты что скажешь, любимый? (Пауза.) Хм, интересно, слышит ли он меня в эту минуту? Мой голос сердца?.. Хоть кто-нибудь слышит меня в этом чертовом городе?! Вечно голодном и пережравшем! Унылом и распущенном! Где любви неуютно ни в чайной, ни в заброшенном парке, ни на тихой улице. Сдается мне, что любви нет места даже в сточных канавах… Которых, впрочем, в этом городе тоже нет. Ничего здесь нет! Кроме нескольких тысяч проклятых лифтов с прозрачными стенками. В них застревают от рождения и до самой смерти. Трогают, щупают, изучают мир сквозь стекло. Хвастают своими открытиями, упиваются своим величием и грандиозностью замыслов… И даже не подозревают, что имеют дело с иллюзией. С искаженным образом мира, пропущенным сквозь стекло лифта. (Пауза.) Мой лифт застрял. Застрял, как тысячи остальных лифтов. Этот город заселяют исключительно одни лифты. У них есть одна привилегия: заманить к себе человека и застрять с ним — вплоть до его последних часов дурачить его… Лифты словно нарочно скрывают от людей, что жизнь отнюдь не такая, какой им видится из лифта. Жизнь на самом деле другая… Она — движется! Меняется. Меняется к лучшему! Пока лифты стоят, дурача своих пассажиров, жизнь преобразилась уже несметное число раз!.. И невдомек никому, тем, кто сейчас рядом со мной, невдомек, что есть еще жизнь — за стеклом… (Пауза.) Я знаю, как выбраться из этого чертового лифта. Теперь, когда я влюблена, я знаю, как вырваться из любого лифта! А вы, вы хотите вырваться? Последовать за мной туда, где жизнь не выглядит банкой маринованных помидоров?.. Я могла бы многих научить этому — как бежать из лифта. Но меня никто не слышит, не хочет слышать. Люди обречены на свои лифты, а я… на любовь. Да-да, я обречена на любовь. Я приговорена к любви к своему единственному, милому! Ты слышишь меня, я зову тебя?! Тебе не терпится, уже не терпится сжать в своих ладонях мое сердце? И ты не страшишься моего слепящего, огнеметного взгляда?.. Тогда я сейчас, вот только выберусь из лифта — прожгу в его стенке дыру и выберусь. (Пауза.) Ведь ты меня такой силой наделил, любимый, такой силой!

(Свет медленно меркнет. Затемнение. Внезапно из кабины лифта вырывается наружу ослепительный, бурлящий сноп искр.)

 

СЦЕНА СЕДЬМАЯ

Тот же день

Свет включается. На заднике картинка того же проспекта. Посреди сцены вполоборота стоит застрявший в уличной пробке мотовездеход. В мотовездеходе, скучая, развалился Гера. Из правой задней кулисы, как бы из-за поворота проспекта, выходит Алек. Заметив приятеля, Гера принимает настороженную позу.

Гера (удивленно и с некоторым недовольством). Что так быстро? Что там? Ты дошел до начала?

Алек. Машин до фига! Я и не думал, что столько может быть.

Гера (раздраженно). Я спрашиваю: ты дошел до начала? Ты видел, где начинается пробка?

Алек (с виноватым видом разводит руками). Нет. Этих машин, говорю тебе, как собак нерезаных. По-моему, нашей планете грозит перенаселение машин.

Гера. Умник, ты мне зубы не заговаривай! Ты почему не выполнил приказ?!

Алек. Не горячись, сейчас, все по порядку. Ты не представляешь, там целая жизнь, своя жизнь…

Гера (смотрит с ненавистью на Алека). Где? Что ты несешь?!

Алек. В пробке. Пробка живет своей жизнью; все о чем-то болтают, тут же, возле своих тачек или высунув голову в окно; меняются налево-направо что под руку попадет; все в ход идет: запчасти, покрышки, амортизаторы, магнитолы, дивидидиски, брелки, флаги, травка, значки…

Гера (засовывает руку за пазуху за пистолетом). Я тебя сейчас пристрелю…

Алек (все сильней воодушевляясь впечатлениями от увиденного). …Там даже готовят еду; в одном месте предлагали горячие чебуреки — я отказался…

Гера (мгновенно позабыв про пистолет, в отчаянье хватается за голову). Кретин, надо было мне принести! Знаешь, как достала солнечная диета?!

Алек. Но чебуреки — это пустяки. По сравнению с девчонкой. Ты бы видел, какая там деваха: ноги — во! Попа — во!..

Гера. И что? От нее ты тоже отказался?

Алек. Да.

Гера (взвывает от глухой ярости). У-у, полный идиот! Кого я послал?! Надо ж было так прогнать! Схватил бы девчонку, кинул бы на спину — и сюда по-быстрому!

Алек. Я не смог… Устоять…

Гера. Что?

Алек. Там, рядом с машиной, где девчонка глазки строит, всего в десятке метров от нее — игра. Музыкальная. Ну, ты знаешь…

Гера. Не знаю я никаких музыкальных игр. Что мне, делать больше не хер, кроме как в игры играть?!

Алек. …Берешь микрофон, выбираешь мелодию и…

Гера. А-а, караоке, что ли? Какая это игра, дурость одна. Забава для пингвинов.

Алек. …Вот тут я не удержался, во мне какой-то бесенок проснулся. Короче, я рискнул попробовать…

Гера. Да? Так ты еще и певец у нас! Ну да, с таким-то слухом. Мистическим, можно сказать…

Алек. …И выбрал Элвиса. «Love Me Tender».

Гера (одобрительно). У-у, не слабо. И что?

Алек (возбужденно жестикулирует руками перед лицом Геры). Я спел, понимаешь, у меня вышло, я никогда так не пел; я видел, как смотрели на меня все, какими глазами пялилась на меня та девчонка; они повылазили из своих тачек, чтоб послушать Элвиса, то есть меня; я вложил в песню всю душу, я был им…

Гера (трясет Алека за плечи). Эй, успокойся, парень! Ты что, возомнил себя Элвисом?

Алек. …Я был им, Элвисом; а этот козел, что заправлял тем караоке, сказал, что моя песня — фуфло, что сам я фуфло, что у меня нет ни капли слуха; и тогда я доказал ему, кто есть кто…

Гера (насторожившись, отстраняется от парня). Нет, только не это. Не говори, что ты сделал с тем парнем то же самое, что сделал со мной. Там, в том убитом лесу…

Алек (ликует со злорадством). Да, я сделал это! Я позвонил ему, при всех, при всей той жадной, загребущей толпе; я позвонил ему на мобильный и… и…

Гера (снова выйдя из себя, рассвирепев, хватает Алека за грудки). Ты не мог сделать это, чувак! Это — нарушение внутренней дисциплины!

Алек (резко выдыхает). …И исповедал его душу.

Гера. Ты придурок.

(Пауза.)

Алек. Он кричал, что это ложь, что он уважаемый бизнесмен, у него два бизнеса, он процветает; у него есть даже небольшая яхта под Хортицей… Но ему уже никто не верил. Все молчали. И презирали его.

Гера (глухо, потупив взгляд). Что сказала тебе его душа?

Алек. Ничего особенного. Что он подонок. Извращенец и подонок. Его душа превратилась в слизь. В помои, которые я вылил на всех, кто слушал ее в тот момент.

Гера. И он не пристрелил тебя после этого?

(Пауза.)

Алек. Нет… Я выстрелил первым. Он сильно кричал на меня, он показался мне слишком жалким, безнадежно жалким, и я… Я всадил в него четыре пули… (Пауза.) Забрал приз и свалил.

Гера (опешив). Какой еще приз?

Алек. Ну, я же выиграл караоке. Значит, мне полагается приз.

Гера (с нарочитым облегчением). А-а… И где же он, твой приз?

(Счастливо ухмыляясь, Алек протягивает Гере губную гармошку.)

Алек. Вот.

Гера. У-у, гармошка, «Hohner»! Знаю, знаю.

Алек. Ты играешь на губной гармошке?! Чувак, я тебя уважаю!

(Вдалеке поднимается стрельба; шум стрельбы быстро нарастает, становится все отчетливей и угрожающей. Гера мигом взбирается на капот мотовездехода, с опаской вглядывается вдаль. Спрыгивает, подбегает близко к Алеку.)

Гера. Кончай трепаться! Я как чувствовал, что добром это не кончится. Знал, что твое караоке обернется нам боком!

(Гера и Алек становятся спина к спине, выхватив пистолеты, вытягивают перед собой руки; принимаются ходить вокруг оси на одном месте, заняв круговую оборону.)

Алек (стреляет из своего пистолета). Черт! Что за фигня?! Что этим парням от нас надо?! Чего они палят в нас, как полоумные?!

Гера (стреляет из своего пистолета). А ты не догоняешь?! Они пришли снести тебе башку. И мне заодно. За того кретина, которого ты исповедовал.

(Друзья поворачиваются лицом друг к другу.)

Алек (стреляет, оперев руку с пистолетом о плечо товарища). Во парни насели! У них что, обоймы никогда не заканчиваются?!

Гера (стреляет из-за плеча Алека). Это бесы, приятель; их, похоже, сама Немая прислала к нам, разделаться с нами прислала; это Немая, небось, прикинулась тем кретином с помойной душой, а теперь бесов на нас натравила; а у них патронов, что огня серного или еще какого оружия адского, всегда завались. А от бесов, чувак, не уйти, накажут они нас за то, что ты не в тот огород нос сунул, много на себя взял, чувак… (Стреляет с еще большим неистовством.) На те же, на те, получайте, суки!

(Друзья продолжают кружиться на одном месте и исступленно стрелять.)

Алек (ликует неистово). Охо-хо! Гляди-ка, падают! Не такие они уж и страшные! И вовсе не неуязвимые! Да не бесы они вообще! (Продолжая целиться в невидимых врагов, Алек другой рукой прикладывает к уху телефон.) И Немая женщина тут ни при чем. Я не чувствую даже намека на ее присутствие. Она так занята собой, что ей нет никакого дела до нас. Ее душа в вечном поиске; мы для ее души слишком ничтожная цель, чтоб она вдруг решила из-за нас свернуть с пути. Удостоить нас своей пламенной местью!

Гера. Может, и не бесы. Откуда мне знать? Я вообще-то просто так ляпнул. Чтоб тебя постращать. А падают они — значит, и вправду смерти боятся. Пуль наших боятся!.. (Пауза.) А может, нас кто прикрывает? (Останавливается, смотрит в упор на Алека.) Видать, твой ангел нас и прикрывает. От их пуль защищает и от твоей глупости… Пусть защищает. (Опускается на корточки возле мотовездехода, устало облокачивается спиной о колесо.) Мне тогда зачем из кожи лезть?

(Алек вертится, как ужаленный; вытаращив очи, не переставая, жмет и жмет на спусковой крючок своего пистолета.)

Ты вот постреляй со своим ангелом, разберись с этой оравой придурков, а я на гармошке сыграю… (С чувством выводит на гармошке мелодию «Love Me Tender».) Когда ж это было? Давно ведь, черт! Я тогда еще в школе учился, группа у нас была, а я в ней верховодил… Вот было время; девчонки за мной табунами бегали, пацаны за крутого рокера держали, а сейчас вспомнишь — ведь не музыка была, тьфу, никакой тебе не рок. Так, щипали струны, хрипели что-то или басили без слуха и голоса… (Пауза.) Зато никаких тебе пуль, перестрелок, погонь… Ништяк, пацаны, было время!.. (Пауза.) Когда я вот так же, по-простому, играл на гармошке.

(Прислушиваясь к чему-то в себе, Гера играет на гармошке. Алек вдохновенно лупит из пистолета. Свет гаснет. Затемнение.)

 

СЦЕНА ВОСЬМАЯ

14-й день погони

Диапозитив с изображением центральной площади Большовска. На задник проецируется сборная концертная сцена, заставленная музыкальной аппаратурой и увешанная софитами и рекламными плакатами. Семь часов вечера. Небо затянуто пасмурными тучами. Природа затихла в ожидании не то дождя, не то снегопада. Словно в противовес гнетущей тишине на всю площадь вдруг разносится стук барабанов, усиленный мощными усилителями. В следующий миг вступают в игру бас-гитара и синтезатор — музыканты настраивают инструменты перед предстоящим концертом. Их с восторгом приветствует многотысячная толпа зрителей, собравшаяся на площади. К площади подъезжает диван-мотовездеход, в нем Гера и Алек. Он чему-то бурно радуется.

Гера. Чего ты ржешь, придурок?

Алек (радостно хохочет). Гера, мы живы, живы! Меня даже не царапнуло в той бешеной перестрелке. Я совершенно цел и невредим…

Гера. А я б тебя сейчас с удовольствием пристрелил, да народу вон тьма. И патронов в обрез. Дурацкая перестрелка восемь обойм забрала. Чего ты гогочешь? Ты ж, ты ж во всем виноват! На хрена ты привел за собой хвост, местных бандюков против нас настроил?

Алек. Никого я не приводил. Они сами, как голодные псы, за мной увязались.

Гера. Что, почуяли в тебе мешок костей?

Алек. Неа, они повелись на мой редкий дар. Я разбередил их души, вызвал их на откровенность.

Гера. Тоже мне поп выискался, нашел кого исповедовать!

Алек. Ты не прав, Гера. Я только дал возможность их душам поговорить по душам.

Гера (переводит взгляд в сторону сцены). Стоп. Дальше не поедем. (Показывает вперед.)

Видишь, милицейский кордон.

Алек (вертит по сторонам головой). Что тут вообще происходит? Опять революция?

Гера. Судя по сцене, какой-то концерт намечается. (Находит взглядом рекламный щит с портретом и именем музыканта.) Пол Джойс. Черт, так это ж легенда рока! Ну что, останемся? Посмотрим?

Алек. Неа, я рок не люблю.

Гера. Гонишь, что ль? Как это ты не любишь рок?

Алек. Много шума из ничего. Примитив, топтание на месте. А эти два пальца, тьфу! Пора рок списать…

Гера (насмешливо). Что ж ты любишь, Шуберт?

Алек. Эр-энд-би, хип-хоп, рэп, электра, хаус…

Гера. Тоже мне продвинутая музыка. Отстой. Попса.

Алек. А твой рок что?! Музыка для даунов и депрессивных подростков.

Гера (хватает в ярости Алека за грудки). Что, что ты сказал, урод?! Это я депрессивный?!

(Из толпы (из-за правой кулисы) к парням внезапно выходит Ксения. Не заметив приятелей, она останавливается в нескольких шагах от них, озабоченным тоном разговаривает по мобильному телефону.)

Ксения. …Нет-нет, Вадим, только не сегодня. Здесь праздник, концерт, собралась уйма народу. Представляешь, что будет, если ты это сделаешь?.. (Пауза.) Я знала, что ты у меня мудрый. Спасибо. (Замечает впереди себя Геру и Алека, заметно теряется и быстро заканчивает разговор.) Все, целую, пока. (Прячет телефон и радостно машет парням.) Привет, парни! Вы опять на взводе? Хватит ссориться. Пойдемте лучше к сцене. Я только что оттуда — там жутко интересно!

Гера (Алеку). Вот, чувак, бери пример с Ксюхи. Она хоть и девчонка, но ценит настоящую музыку. Рок! Не то, что твой рэндпи!

Ксения (Гере). Зачем ты так? Я тоже люблю эр-энд-би. Где-нибудь в хорошем клубе. Выпить самбуки или виски с колой и позажигать до утра… Но живой концерт — это ведь совсем другое.

Гера. Никакой фанеры.

Ксения. Точно! Живой рок, как любовь, не терпит обмана и фальши.

Алек. Да какая здесь может быть любовь?! Грохот, дым, визг, писк и стадо, которое будет тащиться под вой старого маразматика, чья звезда давно закатилась на его сытой родине.

Гера. Эй, чувак, ты опять зарываешься!

Ксения. Ты не прав, Алек. Каким бы ни был музыкант, его концерт — это фрагмент его жизни. Если он искренне сыграет концерт — значит, он искренне проживет эти пару часов. Ему не будет стыдно за них… Идемте!

Гера. Пошли, Алек, не ломайся… (Ухмыляется.) Глядишь, Немую встретим.

Алек (недоверчиво). А чего ей делать на концерте? Она ж немая!

Гера. Но не глухая ведь. Ты ж сам говорил, что душа Немой временами поет. Говорил?

Алек. Ну, говорил.

Гера. Тогда пойдем. Чтоб ты знал, в толпе проще затеряться.

(Над их головами внезапно грохочет раскат грома.)

Алек (прислушивается). Это что, так задумано? Типа звукового оформления? Прикольная фишка!

(Гром гремит в другой раз.)

Ксения (пораженная услышанным). Невероятно, но это гром! Ребята, сюда приближается гроза!

Гера (фыркает язвительно). Какая, на фиг, гроза? Что ты гонишь, Ксюха? Ноябрь на улице, а она мне про грозу парит!

(Раскат грома повторяется в третий раз, да так, что сотрясаются стекла в ближайших домах и срабатывает сигнализация в мотовездеходе.)

(Потрясенный.) Ни хрена себе! Неужто и вправду гроза, мать ее.

Алек. Ага, в самом деле похоже на гром. Прикольно, ни разу не видел такого — гроза в ноябре.

Ксения (запрокинув голову, глядит на небо). Большая редкость. Как этот концерт.

Алек. Если сейчас начнется гроза, сомневаюсь, что будет концерт.

Гера (Алеку). Поспорим, что будет?

(Неожиданно раздается взрыв аплодисментов и пронзительный свист.)

Ксения. Не нужно спорить, мальчики. (Указывает в сторону сцены.) Вон он, Пол Джойс, на сцену вышел. Сейчас начнется! (Заложив два пальца в рот, лихо свистит.)

Гера. Давай, Ксюша, покажи ему! Мать его!

Алек. Вау, началось!

(Вспыхнув разом, софиты сочно высвечивают сцену. Из десятков динамиков на площадь обрушивается поток густого, вязкого, как крепкий кофе, тяжелого рока. Высокий вокал Пола Джойса ввинчивается в низкие аккорды гитар и синтезатора. Песне вторит бешеным эхом новый взрыв необузданных эмоций перегретой ожиданием публики. Гера безотчетно принимается покачиваться в такт музыки, затем подхватывает с земли Ксению и усаживает ее себе на закорки. Рядом, совершенно счастливый, напрочь позабыв про свою неприязнь к року, скачет и прыгает Алек — он что-то вопит и размахивает руками.)

Гера (Ксении). Гляди-ка, что наш Моцарт вытворяет. А говорил: рэндпи, рэндпи… Нормальный, оказывается, пацан. Такой же натурал, как мы с тобой.

(На середине песни небо вдруг распарывает пополам кривой штык ослепительной молнии. В тот же миг с жутким треском разлетаются вдребезги и тухнут несколько прожекторов, освещавших сцену; резко гаснут огоньки на аппаратуре и обрывается музыка.)

Голос 1-го зрителя (кричит). Пол Джойс! В Джойса попала молния!

Ксения (визжит от страха). Боже мой, Джойс!

Гера. Что за хрень?! Откуда только взялась эта гребаная гроза?!

Алек. Черт! Я едва настроился, меня так классно поперло, а тут на тебе!

Голос 1-го зрителя. Эй, пацаны! Джойсу плохо! Кто поможет Полу Джойсу?

Гера (ворчит). Кто-кто — пихто. Что за дурацкий вопрос? Джойсу надо помочь — и баста! (Снимает с себя Ксению, ставит ее на землю. Обращается к Алеку.) Идем, чувак. Тебя, я слышал, поперло от Джойса? Так чего встал, пошли поможем мужику.

Алек (растерявшись). Ты че, Гера, я ж петь совсем не умею.

Гера. Значит, будешь плясать. Пошли, придурок. Про свой дар, что ль, забыл?

Алек. А ведь верно. (Хватается за мобильный телефон, вертит его перед собой в задумчивости.) Только как я его…

(Гера хватает за шиворот Алека, тащит его за собой. Затем, обернувшись, бросает Ксении.)

Гера. А ты жди здесь.

Ксения. Вы что?! Я с вами! (Устремляется за парнями.)

Гера (рявкает). Сказал — будь здесь! (Уже мягче, кивает в сторону сцены.) Видала, какая там толпа? Не ровен час, всмятку раздавят. Да и трактор нельзя бросать без присмотра. Не печалься, Ксюха, мы скоро.

(Парни уходят к сцене (скрываются за задником). Ксения забирается в мотовездеход, находит бутылку воды и пьет. Слева раздается чей-то ворчливый, недовольный голос.)

Голос 2-го зрителя. И на фига мне такое? Не концерт, а отстой. Полная лажа! Я для чего сюда ехал, триста километров пропахал? Чтоб мокнуть, как дурак, под дождем?

Ксения (поворачивается на голос). Вы не правы. Это клевый концерт, и Джойс не виноват, что началась гроза. Грозы в ноябре вообще крайне редко бывают, по статистике раз в десять лет.

Голос 2-го зрителя (раздраженно). Да мне по фиг, кто виноват! Он обязан петь, вот и все! Джойс — ты лох!

Ксения. Придурок! Вернется Гера, он тебе за Джойса башку открутит.

(Внезапно из динамиков раздается слабое потрескивание, софиты и лампочки на аппаратуре, пару раз мигнув, снова гаснут. Над площадью прокатывается рокот разочарованных вздохов и возгласов. Но вот прожекторы заново вспыхивают, бодро оживают многоваттные колонки — из них опять раздается голос Пола Джойса. Вначале нетвердый, но быстро обретающий уверенность и былую силу. Публика встречает его шквалом аплодисментов и одобрительным свистом.)

Ксения (кричит в сторону, откуда звучал 2-й голос). Ну что, съел?! Джойс — настоящий рокер! Мировой мужик! Не то, что тут некоторые — нытики!

(Сквозь толпу (из-за задника) к Ксении протискивается Алек. Выглядит устало, но при этом невероятно возбужден и счастлив.)

Алек (улыбается). Все, порядок.

Ксения (встав на носочки, заглядывает за его плечо). А где Гера?

Алек (шмыгает носом и отворачивается, чтобы не встретиться взглядом с Ксенией). Там остался.

Ксения. А ты? Почему здесь?

Алек. Гера приказал. Чтоб за тобой присматривал и охранял.

Ксения. На кой черт меня охранять? Что ты мне вешаешь лапшу, Алек! Чего Гера сам не пришел?

Алек. Потом. (Оглядывается в сторону сцены.) Когда закончится концерт. (Неожиданно берет Ксению за руку, смотрит ей в глаза.) Это ведь от него сейчас питается вся аппаратура.

Ксения (вырывает руку). Что? Ничего не понимаю…

Алек. Молния попала в передвижной генератор, обеспечивавший электричеством всю технику… А Гера вызвался помочь. Сказал, что зарядки его батарейки хватит примерно на час игры…

Ксения (перебивает). Постой, ты хочешь сказать, что все, что там сейчас играет и светится, абсолютно все… подключено к сердцу Геры?!

Алек. А я тебе о чем толкую!

Ксения. И что, Пол Джойс пошел на это?.. Хотя, что ему еще оставалось делать…

Алек. Пол… Он по-прежнему в отключке. Бабахнуло его как следует, так и не откачали мужика.

Ксения. Если Джойс до сих пор без сознания… (Возмущенно.) Так это фанера играет там?

Алек. Нет. Живой голос Пола. Точнее… то, что ты сейчас слышишь… Короче, так поет душа Пола.

(Пауза.)

Ксения. Как ты сказал — душа Пола?

Алек (загорается от возможности поделиться с девушкой радостью). Представь, он ни гугу, в гримерке лежит без чувств, а душа его в полном сознании! Я попытался, и у меня получилось настроиться на нее. Ксюша (обнимает девушку), я поймал на мобильный душу Пола! После чего ихний звукотехник подключил мой телефон к усилителю. И вот… (делает жест рукой в сторону сцены) Пол запел снова! (Замечает слезы на глазах Ксении.) Ксюх, ты чего, плачешь? Погоди (оборачивается к рок-сцене), кажись, Герка меня кличет. Я сбегаю, Ксюша, я быстро! (Убегает и скрывается за задником.)

Ксения (глядя ему вслед, быстро и взволнованно бормочет). Что же это? Вам надо остановиться, пока не поздно осознать, что вы делаете; Гера — просто герой, ты — умница, но вы забрались слишком далеко; вам надо отказаться, слышите, найти в себе смелость и немедленно отказаться от погони, иначе… Я не смогу быть вечно меж двух огней. (Кричит в отчаянье.) Я не нанималась защищать вас от него! (Вскидывает вверх руки.) Господи, я ведь не железная!

(Звучит блюз. Под него медленно меркнет свет. Затемнение.)

 

СЦЕНА ДЕВЯТАЯ

Ночь того же дня

Полузатемнение. На задник проецируется картинка большого городского парка и озера, окаймленного каменной набережной. Поздний вечер. Над озером стелется густой туман — противоположного берега не видно. К озеру спускается темная роща: вперемежку встали тополя, березы, сосны, клены, каштаны, вызолоченные или выкрашенные осенью в темный багрянец. С некоторых деревьев листва уже облетела, отчего голые стволы похожи на призраков. Туман приглушает краски, размывает очертания предметов и деревьев, съедает пространство. В центре, в десяти шагах от берега, вознеслась каменная арка. Кладка еще с незапамятных времен: камень древний, покрыт мхами и непонятными письменами. Под аркой, бросив под себя куртку, сидит Гера. С сосредоточенным видом чистит пистолет. К левой стене арки прислонилась Ксения, о правую оперся плечом Алек.

Ксения. Меланхолия… Сердечко мое трепещет и екает в ожидании неизбежного чуда. Или подвоха… Подвоха или чуда. От тумана першит в горле, в глазах мельтешат какие-то белые точки… (Пауза.) Что со мной будет?..

Алек. Подальше от больших городов, подальше от оглушительных наваждений и безрассудных ожиданий. Туман — если б только не он…

Гера (вытягивает в направлении авансцены руку с пистолетом, с минуту целится, затем с досадой опускает пистолет). В этом проклятом тумане плавится мой пистолет. Я целюсь, а цель уплывает куда-то. Растворяется в белом омуте. Как бы я ни старался прицелиться, цель уходит сквозь пальцы, как туман, уходит от меня — будь он проклят!

Алек. …Он что-то делает со мной такое, что трудно передать словами. Я бы показал жестами, но туман повис на руках. Я не могу не пошевелить ими, не распрямить спину как следует. От тумана заплетаются крылья…

Гера. …Тьфу, не хватало только, чтоб этот паскудный туман выел мне плешь!..

Алек. …Это какая-то западня. Такой туман неспроста. Едкий, злой, ядовитый, как лук. Уж лучше бы порох жег мне глаза, чем эта мокрая мразь! Немедля, сейчас же нужно делать отсюда ноги!..

Ксения. …Я и шага не могу ступить в таком тумане. Вот напасть на мою голову! Откуда он только взялся?!.. Нет, надо идти, во что бы то ни стало нужно идти дальше. Иначе я его потеряю, утрачу навсегда. Пока я здесь стою, ненавидя туман и свою слабость, он уходит от меня. Где ты сейчас, мой милый друг? Почему избегаешь меня? (Пауза.) Он не стоит на месте. Любовь никогда не стоит на месте. Пока я довольствуюсь ничтожным, пока терплю соседство с мерзким туманом, он спешит… открыть снова солнце. Любовь не переносит тумана, любовь живет на солнечной стороне!..

Гера (вертит раздраженно головой). …Туман повсюду. Лучше, конечно, пусть будет он, чем уличная пыль и этот гребаный смог. Как они там дышат, в этом большом городе? Как умирают? Ведь даже сдохнуть некомфортно в такой вони. Когда туман, дышать тоже напряжно, но он хоть ничем не отравлен…

Алек. …Погоня опять завязла. Так к чертям собачьим ненавистный туман! Он заложил мне уши, он обволок мне душу, он мешает мне слушать. Слушать себя мне мешает! (Кричит Гере.) Эй, приятель, погоня в опасности! Я не слышу больше своих желаний!..

Гера (косится подозрительно на Алека). …Я больше не доверяю ему. С ним происходит что-то неладное. Сдается мне, он утратил свою необыкновенную форму. Слушает, как одержимый, туман, а в ответ ему мерещится хрен знает что. Эка на него подействовал концерт. Пол Джойс, без базару, мужик крутой, но он сделал Алека тряпкой. Да, видать, пока Алек слушал душу Джойса, та выжала из него все соки. Душа Джойса, будто вампир, высосала из моего приятеля всю злость, всю отвагу и храбрость… Взамен оставила жалкий жмых из сопливых чувств. Вроде жалости и нытья… Я, правда, тоже прогнал. Больше часа корячился с долбанной аппаратурой, потратил на нее все свое электричество. Почти подчистую, черт, разрядил свое сердце!.. А Джойс хоть бы хны, даже стакан мне не налил. Как врачи откачали его, тотчас свалил в свой вонючий отель. (Достает пистолет.) Надо было его хоть пугнуть тогда…

Ксения. …Когда так тихо, когда мир завесила белая мгла, на сердце особенно одиноко. Ощущение одиночества столь пронзительно, оно сушит не только душу, но и мои глаза!.. (Пауза.) Мои глаза. Любимый, я начинаю забывать, когда в последний раз ты целовал мои глаза. До дна ты иссушал их своей любовью — любовью ты наполнял их до краев. Ах, как незабываемо сладко плескалось в ней мое сердце!.. (Пауза.) Теперь там туман плещется. Но как же хочется испытать наново покачивания… толчки… всю неистовую качку любви!..

Алек. …Отчего же так ломит во всем теле? Неужели вынужденный простой? Привычка погони дает о себе знать — неужели? Лишь бы гнать и гнать, куда глаза глядят лететь, опрометью, сломя голову, не разбирая дороги ни для ума, ни для сердца!.. Да вот туман — хуже всякой засады. Укором стоит — за бездействие мое и умничанье. Эх, некому сказать, ради чего я здесь. А главное — ради чего я должен сорваться сейчас с места… какого хрена я должен продолжать погоню?!..

Гера. …Пистолет — красавчик. Мужик! Ни разу меня не подвел. Даст бог, и в таком тумане не подведет… (Пауза.) Стоило бы Джойсу пообломать рога. Хе-хе, чтоб он запел, когда я приставил бы к его башке свою пушку?

Ксения. …Зачем я встала? Одиноко, без всякого смысла… Нужно что-то делать, нужно продолжать желать! Я молодая девушка, я не намерена мириться с каким-то там туманом. Пусть он хоть трижды опасен и смертелен!.. Если любовь не подождала меня, если я не в силах настигнуть ее сейчас же… Уж лучше утопиться. Озеро близко. И туман не будет помехой… (Пауза.) Уж лучше обмануться…

Алек. …Я переплыву на другой берег. Вода в озере не такая уж и холодная. А там наконец избавлюсь от проклятого тумана. Уже все глаза проел! На мысли всякие дурные наводит. А я еще молодой. Меня от жизни моей еще так лихо колбасит, что я не согласен идти на поводу у разной хрени, что лезет мне в голову. Да я парень хоть куда, чтоб думать о дурном!.. (Пауза.) А там, на том конце озера, должна быть дорога. И люди. Я куплю у них сухую одежду и новый телефон — мой ни к черту! Совсем, бедолага, размяк. Растворился в чертовом тумане. Оттого я не слышу Немую женщину. Оттого я не слышу больше себя…

(Гера порывается встать с куртки и в этот момент нащупывает под собой что-то твердое. Запускает руку в карман куртки, вынимает горсть пистолетных гильз.)

Гера (одновременно с удивлением и негодованием). Черт! Откуда столько пустых, стреляных гильз?! Полный карман! На фиг мне эта дрянь?! Каждая пустая гильза в кармане — все равно что пустой, бездарно прожитый день. (Собирается гильзы выбросить — передумывает.) Нет, пойду к озеру. Утоплю досаду свою и разочарование. (Поднимается, шагает к озеру.)

Ксения. …Я желаю обмана. Наверно, в этом туман виноват. Я хочу обмануться. У меня возникло острое, непреодолимое желание обмануться. Боже, я почти счастлива — я снова чего-то хочу! Хочу!!.. (Замечает на берегу силуэт Алека.) Ой, кто там? (Смеется натянутым смехом.) От этого тумана мне уже мерещится черт знает что!

(Алек подходит ближе, его фигура проступает в тумане еще отчетливей.)

Да нет же — мужчина. Там мужской силуэт! Боже, неужто он все-таки… вопреки туману… (Пристально всматривается в приближающегося мужчину.) Нет, этот моложе… Но я же хотела обмануться?.. Чуточку любви хотела урвать…

Алек (разглядев в тумане девушку). Эй, кто там? Кто вы? Стойте, не сходите с места! Я сам… сам подойду к вам… (Удивленно бубнит себе под нос.) Да там девушка. Здесь, в жутком тумане, такая красивая девушка. (Медленно подходит к Ксении вплотную.) Что вы тут дел… Ксюша?!

(Поднявшись на носочки, Ксения прижимает палец к его губам.)

Ксения (горячим шепотом). Тс-с! Нас кто-нибудь может услышать.

Алек (совершенно счастливый). В таком-то тумане?

Ксения. Это все обман. Туман-обман, туман-обман… Обними меня покрепче, я так хочу обмануться. (Пауза.) Чтоб хоть на миг забыть про любовь…

(Алек берет Ксению на руки, заходит под арку. Бережно опускает девушку на куртку Геры. Садится рядом, целует Ксению.)

Ксения (томным, отрешенным голосом). …Туман скрыл от моих глаз белый свет. От души скрыл лицо любимого…

Алек (целует ее). Я — твой любимый.

Ксения (целует его). Ты — мой обман. В тумане… Ты — мой туманный человек. У меня еще никогда не было туманного мужчины.

Алек. Ну-ка, ну-ка, поглядим, какая ты туманная девушка… (Ложится сверху на Ксению.)

(Свет меркнет. Высвечивается только Гера. Пошатываясь, он стоит на самом берегу озера и вяло швыряет вдаль пустые гильзы. Доносится приглушенный всплеск воды, в которую одна за другой падают гильзы.)

Гера (садится — почти в изнеможении падает наземь). Мне так нужна в эту минуту чья-то верная сила и помощь. Туман, дрянь, разрядил мою батарейку!.. (Пауза.) Странно, почему я не нашел с Вадимом общего языка? Он же классный пацан. Будь мы сейчас вместе, мы б таких с ним дел наворотили! Погоня превратилась бы в сказку. В праздник!.. (Пауза.) Ведь мы были с ним друзьями. Корешили лет восемь назад. (Пауза.) И зачем я тогда подбросил ему эту дурацкую идею с бомбой! Надоумил подключить бомбу к почке… Жил бы сейчас парень, как все… Днем ходил бы на работу, а по вечерам шел с друзьями на футбол и пил пиво. Или звонил своей подружке и назначал свидание — в таком же густом тумане, как этот…

(Внезапно звонит телефон. Это телефон Ксении. Продолжая лежать под Алеком, она лихорадочно рыщет рукой в сумочке, пытаясь отыскать телефон. Вытаскивает его, хочет ответить, но Алек мешает ей, они борются.)

Ксения. Что ты делаешь? Прекрати!

Алек. Прочь! Нам никто не нужен!

(Он бесцеремонно отбрасывает в сторону телефон, в ответ на это Ксения грубо скидывает с себя парня, встает с земли и стремительными движениями поправляет на себе одежду.)

Ксения (в ярости). Поиграли в туман, и будет!

Алек. Постой, но как же я? Ведь я — твой туманный человек.

(Став на колени, Ксения принимается на ощупь искать в темной траве телефон.)

Ксения. Ты — призрак. Эхо моих несбывшихся надежд. Тебе суждено рассеяться в моей жизни, как этому мерзкому туману! (Всхлипывает.) Здесь так сыро, мрачно, гадко. А я так скучаю по солнцу. (Раздается повторный звонок — Ксения тут же находит телефон, вскрикивает от счастья.) Вот он! (Порывисто подносит телефон к лицу.) Да, мое солнце! Как ты, любимый? Я чувствую, ты совсем рядом…

(Мрак сгущается, высвечивается только Ксения, замершая с телефоном. Алек и Гера уходят со сцены.)

У меня все хорошо. Кажется, мне удалось усыпить их бдительность… Нет, Алек тоже ни о чем не догадывается. Туман был мне на руку. Туман — мой союзник… Давай еще перенесем день операции? Ради меня, а?… Нет-нет, я категорически против того, чтоб это делать здесь и сейчас! Послушай, Вадик, это же старый центр города, тут полно народу, хотя уже почти одиннадцать ночи… Что, уже полночь? Коварный туман, он скрадывает не только лица и чувства, но и время. Мое время быть с тобой… А я говорю, ты еще успеешь разделаться с ними. Правда. Поверь моему опыту. А пока… Езжай-ка ты в Сумск. Да, в Сумск! В сравнении с Большовском это маленький город, если что, если и проводить операцию, то, несомненно, это лучше сделать в Сумске. Жертв будет значительно меньше, чем здесь, а резонанс такой же… Почему именно Сумск, а не Панск или Рыльск? Не знаю, просто пришло в голову… Ну, хотя бы потому, что под Сумском живут мои дальние родственники, они с радостью примут тебя. Выезжай сегодня же, а я следом. Закончу здесь все дела, и в тот же день выеду к тебе, любимый. Прощай, встретимся в Сумске…

(Свет гаснет. Затемнение.)

 

СЦЕНА ДЕСЯТАЯ

Пять месяцев спустя

Свет загорается. День. Диапозитив с изображением поля, разбитого на дачные участки. 20-е числа марта. Посреди поля волочится извилистая, пестрящая рытвинами и ухабами проселочная дорога. Пасмурное весеннее солнце в серой холодной дымке. Дачи выглядят сиротливо и заброшено; на крышах домиков, в садах и на черно-бурых лоскутах земли упрямо лежит ноздреватый грязный снег. Пронзительное ощущение одиночества, пустоты и покинутости. Гера управляет диваном-мотовездеходом. Повернувшись спиной вперед, рядом устроился Алек. Что есть мочи, куражась, он кричит убегающей вдаль дороге.

Алек. Прощай, Большовск! Прощай, город-монстр! В тебя мы теперь не скоро не вернемся. (Повернувшись к Гере, смеется.) Какой-то бред, Гера: мы проторчали в Большовске почти пять месяцев, а города, считай, не видели. Но я рад, знаешь, я чертовски рад, что мы уехали.

Гера. Выходит, мы поторопились? Позорно валим из Большовска, в то время как Немая сидит преспокойненько в каком-нибудь баре, где мы с тобой так и не были, цедит мартини и прикалывается над нами. Тьфу!

Алек (бросив смеяться — совершенно серьезно). Ее нет в Большовске.

Гера. Да? И где ж она сейчас, по-твоему?

Алек. В Сумске.

Гера. С чего ты решил, что Немая переметнулась в Сумск? Опять запеленговал ее душу?

Алек. Нет, ее душа тупо молчит, как рыба… Я вычислил ее другим способом. Слыхал о новом сервисе «Компас»? Вот с помощью него. В конце прошлой осени, если помнишь, я поймал звонок Немой. Я пытался тогда поговорить с ее душой, но она лишь глупо хихикала. Как я ни старался ее разговорить, все было напрасно. Зато мне удалось запомнить ее номер на своем телефоне. А три дня назад я отправил в «Компас» СМС-ку с ее номером. Через несколько секунд я получил ответное сообщение… Там были точные координаты местонахождения Немой.

Гера. И что же это, черт, за координаты?

Алек. Говорю же — Сумск!

Гера. Так ты, чувак, выходит, прогнал? Какого хера ты не отправил СМС-ку раньше?! Мы б не болтались в Большовске пять месяцев, а давно б замочили Немую!

Алек. Догадайся с трех раз… Новый поисковый сервис появился только три дня назад. Усек?

Гера. Мать его! И Немую бабу туда же! Ну не дура, а? На кой черт она поехала в этот сраный Сумск?!

Алек. Как ты можешь так судить о городе, в котором ни разу не был?

Гера. Да что там о нем судить. Глянь, какая дорога. Если ливанет дождь, мы завязнем тут по самые не хочу. Тьфу! Такая гребаная дорога может привести только в гребаный город.

Алек. Эй, чувак, не спеши судить, говорю же тебе. Не случайно ведь душа Немой выбрала этот городок, значит, было за что.

Гера. Да ничего она не выбирала! Просто, видать, мы ей хвост прижали, вот она и дала драпака. Куда глаза глядят ломанулась, как бешеная лошадь, а в глазах у нее сплошной жуткий страх. Вот она и угодила с дуру в этот твой Сумск. Будь он не ладен с его долбанной дорогой!

(По дороге и кузову мотовездехода застучали капли дождя.)

Вон и дождь пошел, и солнце совсем скрылось, а я не могу без солнца. Мне без солнца никак нельзя! (В отчаянье.) Нет, ты мне скажи, чувак, какого все-таки хрена Немой не сиделось?! На фига она променяла каменные джунгли на глухую дыру, которую, готов поспорить, можно запросто обойти за полдня? Я вот прикинул: это сколько ж в Большовске всяких улиц, площадей и дворов! Там же затеряться не фиг делать. Залезла б на чердак или лучше б с мужиком каким-нибудь познакомилась, он бы пригласил ее пожить у него, и тогда б она как иголка в сене. А если б вдобавок мужик попался ей авторитетный, с деньгами и крышей, фиг бы он отдал нам Немую… Пришлось бы нам обоих мочить, как думаешь?

Алек. Большовск и вправду большой город. Если б душа Немой хотела просто спрятаться, скрыться от нас, то лучше Большовска ей не найти. Улиц в нем тьма-тьмущая, и все они такие запутанные, без начала и конца, что сам черт ногу сломит, если вдруг захочет их обойти. В этом смысле Сумск, без спору, Большовску не ровня — и размером, уверен, раз в десять меньше, и улицы в нем короче и без выкрутасов. Я и сам, хоть убей меня, не пойму, что Немой понадобилось в Сумске… (Замечает, что Гера не слушает его, уставившись пристально вдаль.) Гера, ты чего?

Гера (подозрительно). Что за хрень? Неужто глюки или это она…

Алек (поворачивает голову в ту сторону, куда смотрит Гера, и вскрикивает от изумления). Это ж Ксюша!

Гера. Угу, я о том же.

(Гера останавливает мотовездеход. Справа, со стороны дач к ним выходит Ксения.)

Ксения. Привет, парни!

Алек (по-прежнему не веря своим глазам). Ксения, ты? Вот так сюрприз!

Ксения (смеется приветливо). А вы как здесь оказались? Вот уж кого-кого, а вас я никак не думала здесь встретить. Вы же были в Большовске.

Гера. Были да сплыли. Сама-то какого хрена тут делаешь, в этой глуши?

Ксения (на миг тушуется, опускает глаза). Так, пришлось вот. (Снова вскидывает на парней лицо, озаренное веселой улыбкой.) А вы, наверное, соскучились? Только честно признавайтесь — соскучились?

Алек (радостно улыбается). Есть немного. Давненько тебя не видел.

Гера. В последний раз это было, кажись… Алек. Да там же, в Большовске, в старом парке. Гера. Точно, на озере!

Ксения. Ох, и туман тогда был, до сих пор помню.

Алек (с укоризной). А ты той ночью смылась, ничего не сказала. Хоть бы записку написала.

Ксения (отводит в сторону глаза). Тетя внезапно позвонила. Вы оба спали. Попросила срочно приехать. Вот я все бросила, не стала вас тревожить и…

Алек. Постой, ничего не понимаю. Какая тетя, куда приехать?

Гера. Что ты нам паришь, Ксюха?

Ксения. Я ж вам рассказываю: тетя Римма, мамина троюродная сестра, позвонила и слезно просила приехать к ней… в Сумск.

Алек. Так ты сейчас в Сумске?!

Ксения. Ну да, а что тут такого?

Алек. Так мы с Герой тоже туда чешем!

Гера (одергивает Алека). Тише ты! (Ксении.) А здесь что забыла? (Оглядывается.) Такая мертвая тишь кругом. Жуть! Волком можно завыть.

Ксения. А мне ничего, я уже привыкла… У тети здесь дача. Вот она. (Указывает рукой в сторону дачных домиков.)

Гера. Вон та хибара, что ли?

Алек. Ну, дача. А ты тут при чем, не пойму?

Гера. Сторожем, небось, нанялась. Да, Ксюха?

Ксения. Да нет. Просто тетя попросила съездить. Прибраться немного на даче после зимы. И картошки набрать, у тети здесь погреб.

Гера. Псих у тебя, а не тетя. В такую погоду посылать.

Ксения (оживляясь). А тут вижу вы. Я так обрадовалась! Все-таки столько времени вас не видала… А хотите кофе?

Алек. Кофе? Здесь?

Ксения. Я брала на дачу термос горячего кофе и бутерброды.

Гера. Так что ж ты парила нам про картошку?! Тащи давай свой кофе! И бутеры тоже. (Девушка уходит, скрывается за правой кулисой.)

Гера. Наконец передышку сделаем. Заодно и пожрем, как люди.

Алек (с нарочитой досадой). Пожрем, говоришь… Но как же, мы ж договорились больше никаких пауз!

(Ни слова не говоря, Гера включает автомагнитолу, из динамиков начинает литься спокойный мелодичный мотив.)

(Нервничая все сильней.) Что ты там задумал? Ты что, с Ксюхой заодно?!

(Возвращается Ксения. За ее плечами рюкзак. Она ставит рюкзак на сиденье мотовездехода, достает полотенце, расстилает его на капоте. Затем вынимает из рюкзака термос и сверток с провизией. Разворачивает сверток и протягивает бутерброд Гере. Наливает ему из термоса кофе.)

(Кривляется.) Предатель! Ты похерел наш уговор!

Гера (сделав глоток кофе и откусив от бутерброда). Брось, Алек, обед — это не смертельно. Даже наоборот: обед звучит гордо! В здоровом теле — здоровый дух… Духом мы уже сыты, пора накормить тело.

(Ксения вынимает второй бутерброд, протягивает его Алеку.)

Алек (берет бутерброд, вдыхает его аромат и тут же сдается). Ты думаешь?

Гера (жует). Сто пудов! (Замечает торчащий из рюкзака краешек свернутой газеты.) А это что?

Ксения (вынимает газету). Газета.

Гера (выдергивает газету из рук Ксении). У-у, свежая пресса! Почитаем. Что там пишут о нас, о нашей погоне? (Углубляется в чтение.)

(Пауза.)

Алек (глядя на девушку из кабины мотовездехода). Ты какая-то не такая.

Ксения (насмешливо улыбаясь). Неужели? Ты просто долго летал… был увлечен своей погоней и… забыл, как я выгляжу. (Задирает голову, ища в небе мотодельтаплан.) Что такое? А где твои крылья? (Озирается по сторонам.) Я не вижу их!

Алек. Ты о дельтаплане? Он до сих пор в ремонте.

Ксения. Жаль. Знаешь, а тебе шли крылья. Ты с ними был похож на ангела. Только очень беззащитного, который учится летать.

Алек. Да ну, ерунда! Какой там ангел!.. Зато я вижу: ты изменилась. Заметно.

Ксения. В лучшую или худшую сторону?

(Смутившись, девушка спрыгивает с мотовездехода наземь. Алек спрыгивает следом за ней, подходит вплотную к Ксении. Они отходят на несколько шагов от мотовездехода, оставив Геру наедине с газетой.)

Алек (берет ее за руку). Не знаю. С виду сразу не скажешь.

Ксения. Но может, я такая же, как всегда, а ты просто…

Алек. Ты чем-то сильно взволнована. Что-то гложет твою душу. Какие-то новые заботы или события. Определенно ты сама не своя.

Ксения (высвобождает руку). Ты прямо разведчик. Наблюдательный, проницательный… А что если я скажу тебе, что я… влюблена…

Алек (недовольно морщится). Но мы же давно выяснили наши отношения. Ты мне больше ничего не должна, я тебе ничем не обязан…

Ксения. …И этот человек… в кого я… не ты!

Алек (опешив). Как не я?.. Но кто?!.. (Пауза.) Ты меня разлюбила… Неужели ты меня разлюбила?.. (Зло.) Какого черта ты это сделала?! Ты все делаешь мне во вред!

Ксения (отворачивается от него). Ну конечно, чем мне еще заниматься.

Алек. Будь проклят тот день, когда мы… когда я… Я давно хотел тебя спросить: зачем ты тогда это сделала?

Ксения. Что? Сбила тебя пьяненького? Когда вокруг ни одного фонаря?

Алек. Зачем, черт тебя подери, ты прыгнула в окно?!

(Пауза.)

Ксения. Разве?.. Ты ничего не путаешь?.. Чтобы я решилась на такой поступок?.. Прыгнуть в окно — какой ужас!.. (Пауза.) Нет, ну что ты, все было иначе. В то утро… я всего лишь встала на носочки. (Поднимается на носки и целует Алека.) Да, именно так и было: я распахнула настежь окно, взобралась на подоконник и… и встала на носочки…

Алек. Зачем ты прыгнула тогда? Ведь я уже пошел на поправку.

Ксения. …Я поднялась на носочки… Было очень зябко; кажется, это было ранним утром, может, даже рассвет, в доме все спали, город спал; за окном плавал утренний сумрак, солнце где-то застряло; я стояла на носочках, мерзла, но дышала полной грудью; хотела что-то крикнуть, возопить что есть мочи, но все никак не знала, что сказать, что попросить у… И в этот момент появилось солнце. Оно лезло напролом, расталкивало крыши, спутниковые антенны, рекламные щиты и… наши тусклые сны. Солнце явилось передо мной самым наглым образом; я ему жутко обрадовалась, заорала что-то пронзительное и наивное… Покачнулась… Изогнулась дугой — и вдруг увидела, как на ладони увидела, золотую полоску! Она светилась над самой землей, над крышами, над куполом церкви, над деревьями… Горизонт в то утро был похож на мой шифоновый шарфик. Пальцы на ногах занемели, окоченели, но я старалась изо всех сил — тянулась к той золотистой полоске, к моему горизонту… (Пауза.) Я заглянула за горизонт… Мне удалось это сделать, представляешь? Я заглянула за горизонт и увидела, что там… Там был ты. Ты крепко спал и сладко обнимал подушку в больничной наволочке…

Алек. Ксюш, я ведь серьезно. Раз мы расстаемся с тобой… А ты несешь сплошной бред.

Ксения. …С того времени я люблю заглядывать за горизонт. Становлюсь на носочки и смотрю. (Пауза.) Очень долго за горизонтом был ты. Очень долго… Пока я любила тебя. А теперь там… не ты. Потому что я тебя… За горизонтом больше не ты!

Алек. А-а, будь проклят твой горизонт!!

(Алек в исступлении бьет кулаком по капоту мотовездехода — в следующий миг горизонт озаряет ослепительная молния, чуть погодя над их головами разносится оглушительный раскат грома. От неожиданности оба обмирают. Придя в себя, Ксения отворачивается от Алека, обращает недоуменный и печальный взгляд на дорогу, в сторону приближающейся грозы.)

Ксения. Гроза в марте. Это… ужасно. Если и было что-то у нас, Алек, то теперь окончательно сгорело.

(Алек порывается схватить девушку за руку, она резко вырывается.) Довольно, Алек… Не будь ребенком.

Гера (невозмутимо). Кончай бузить. Послушайте, что пишут.

(Гера выдергивает из приборной доски мотовездехода конец шнура от динамиков и протыкает им уголок газеты. В тот же миг из динамиков начинают раздаваться треск иглы о виниловый диск, сквозь который отчетливо доносится шум города: грохот ливня, бьющегося о крыши домов и машин, гул автомобильных моторов и клаксонов, гам человеческой толпы, нечленораздельные нервные призывы и смех… Внезапно поле с дачными участками и дорогу накрывает косая стена настоящего, густого дождя. Тотчас прежние звуки в динамике стихают. Их сменяют иные звуки: словно вторящий эхом дождю, методичный стук топора, раскалывающего полено… звон лихо разматывающейся колодезной цепи… гулкий плеск ударившегося о воду ведра… домашний скрип двери, ведущей не то в избу, не то в баню… мягкий звук шагов по деревянным половицам… бодрый шум льющейся в бочку воды… уютное потрескивание дров в печи… перебор гитарных струн и, наконец, голос Вадима, поющего песню Высоцкого: «Затопи ты мне баньку по-черному…» Внезапно у Ксении звонит телефон; она меняется в лице и настроении, порывистым, нервным движением подносит телефон к губам, говорит сбивчиво, волнуясь, но слов ее не разобрать — песня Вадима заглушает их.)

Ксения (пряча телефон, улыбается через силу). Ой, я совсем забыла! Скоро ведь тетя приедет, а я тут с вами. Еще столько дел! (Начинает поспешно собираться — складывает остатки еды и термос в рюкзак, выхватывает у Геры газету.) Гера, ты кофе допил? Вот и умница. Ну, я пошла, пока!

(Ксения торопливо идет в сторону дач. Алек молча провожает ее взглядом.)

Гера. Эй, Ксюха, ты куда? Мы тебя чем обидели? (В недоумении — Алеку.) Чего это она? Приспичило, что ль? (Снова кричит вдогонку Ксении.). Садись в вездеход, мы тебя подвезем!

Ксения (на миг оборачивается). Я сама, Гера, не надо. Тетя на машине, заберет меня. (Переводит взволнованный взгляд на Алека.) Он меня ждет. Я слышу, как он зовет меня! (Исчезает за кулисами.)

Гера (с досадой). Кто ее там ждет, какая тетя на машине? Тьфу, ну и дура! (Алеку.) А ты чего встал? Поехали, что ль?

Алек (продолжая глядеть девушке вслед). Поехали.

(Они забираются в мотовездеход, Гера заводит двигатель и трогается с места.)

Гера. Никак не могу догнать, чего Ксюхе дома не сидится. Какого хрена она вообще с нами нянчится? Она, словно Немая, туда — сюда, туда — сюда! Полгода ее не видел, еще б столько не видеть… Разве не так? Тошнит уже от ее мельтешения! Осталась бы, что ли, в каменных джунглях; там метро, магазины, кинотеатры. Так нет же, телепается, дура, следом за нами… Ты-то чего воды в рот набрал?

Алек. Видишь ли, Гера, души некоторых людей склонны к перемене мест.

Гера. Это ты про Ксюху, что ль? Или про Немую?

Алек. Про ту и про другую.

Гера. Хм, тоже мне умник нашелся.

Алек. И про нас с тобой тоже.

Гера. А я-то тут причем, чувак? У меня с этими бабами ничего общего.

Алек. Да? А тяга к перемене мест?

Гера. Какая еще, на фиг, тяга?! Кончай гнать пургу!

Алек. Погоди, Гера, но ты ведь не можешь иначе? Тебе не сидится на одном месте. Да что там тебя то и дело подмывает все бросить, сорваться с теплого, насиженного местечка и тут же пуститься в путь! В погоню!

Гера. Ты знаешь, зачем я это делаю. Потом… (бросает косой взгляд на Алека) ты тоже, чувак, недалеко от меня ушел. Который день, как проклятый, гоняешься со мной за Немой.

Алек. А все потому, что мы не можем с тобой по-другому. Не сидится нам долго на одном месте, жуть как хочется перемен и простора! Так уж устроены наши с тобой души. Наша общая страсть и стихия — погоня!

Гера. В гробу я видал такую страсть. Дождь льет как из ведра, дорогу, черт, вон как развезло — будь она проклята! Того гляди трактор наш встанет. Во, что я говорил!

(Корпус мотовездехода сильно вздрагивает, и мотор его глохнет.)

Алек. Кажись, и вправду встал наш вездеход.

Гера. А я что говорю? Давай живо выбирайся, будем толкать. (Оба слазят с вездехода, обходят его сзади, толкают минуты две — безрезультатно.) Застрял основательно. Вот дерьмо!

Алек (заслышав вдали нарастающий шум двигателя, обращает в ту сторону взгляд). Что?

Гера (орет). Говорю, что стихия твоя — дерьмо!

(Со стороны поля с дачными участками приближается шум двигателя тяжелого грузовика.)

Алек. Да не ори ты. Глянь вон туда — кажись, «КамАЗ» едет. (Показывает в сторону поля, откуда на дорогу выезжает «КамАЗ». Принюхивается и морщится.) Ну и дерьмом от него несет. Небось, удобрения развозил.

Гера (вслед за Алеком замечает в стороне грузовик). Один хрен, лишь бы нас вытянул. (Кричит в ту сторону, откуда доносится шум двигателя.) Эй, братан, нам помощь нужна! Вишь, застряли мы, вдобавок движок заглох. До ближайшей деревни дотянешь?

Голос водителя «КамАЗа». Трос есть, мужики?

Гера. Щас. (Роется в мотовездеходе, ищет трос.)

Алек (водителю). А где тут СТО?

Голос водителя. СТО поблизости не найдете. Но в шести километрах отсюда деревня есть, Красное село называется. Теща моя оттуда. Там гостиничка небольшая, при ней есть гараж с мастерской.

Алек. А до города далеко оттуда?

Голос водителя «КамАЗа». До Сумска-то? Да рукой подать! Меньше десяти километров. Мой совет вам, мужики: починитесь в Красном-то, в баньку сходите, переночуйте, а тогда с новыми силами можно и в Сумск прокатиться.

Гера. Ладно, как-нибудь без твоих советов обойдемся. (Достает из вездехода трос, спрыгивает вниз, чавкает по грязи к переднему бамперу своего трактора, цепляет за крюк один конец троса.) Ну, черт, и грязь, по самые помидоры! (С другим концом троса вразвалку, едва вытаскивая сапоги из грязи, бредет к правой кулисе — туда, где ждет его водитель «КамАЗа».)

(Алек, ни слова не говоря, глядит ему вслед, затем залазит в вездеход. Через минуту возвращается Гера и садится за руль.)

Алек. Ну что там?

Гера. Все путем. Нормальный мужик попался. (Кричит водителю «КамАЗа».) Давай тащи нас в свою Красную деревню! (Сплевывает в грязь.) До смерти хочется принять душ и поменять носки.

(Неподалеку резко нарастает шум мощного автомобильного двигателя, трос мигом натягивается, но вездеход не поддается.)

Голос водителя (кричит сквозь шум). Зачем душ? При гостинице баня есть.

Алек. Гера, ты слыхал — баня!

Голос водителя. Ага, хорошая, мужики, баня, хоть и по-черному. Слышь, хозяйка гостиницы говорит, вроде как ее баня для особых ценителей. Не знаю, что там за ценители, но лично я почти каждую пятницу парюсь в ней.

Гера. Кончай трепаться, чувак, езжай давай. А мы уж сами посмотрим, на что твоя баня годится.

(Наконец вездеход трогается с места, и невидимый «КамАЗ» буксирует его к правой кулисе — в сторону деревни и желанной бани. Свет меркнет. Затемнение.)

 

СЦЕНА ОДИННАДЦАТАЯ

Вечер того же дня

Диапозитив: внутренний вид бани по-черному. Полумрак, тускло светит голая лампочка, висящая где-то под потолком. На заднике одна из стен бани. Вдоль нее установлена лавка, выше — широкий деревянный полок, на котором парится некто (это — Вадим, который останется невидимым на протяжении всего действия). В центре печь-каменка с раскаленными камнями сверху. Над каменкой поднимается дым, обволакивает внутренность бани и поднимается кверху, к потолку, где по идее должно быть отверстие для выхода дыма. Возле каменки две небольших кадушки: одна с квасом, другая с травяным раствором. В задней стене над полком врезано небольшое окно, в котором темнеет непроглядное ночное небо с редкими звездами. Вдоль левой стены перпендикулярно первой лавке стоит вторая. В правой стене дверь, возле двери кадушка с холодной водой. В бане, кроме невидимого Вадима, есть еще один человек — это Ксения. Она одета в ночную сорочку, на голове у нее вязаная шерстяная шапка, на руках — рукавицы. Ксения колдует с двумя березовыми вениками, распаривая их в шайке с горячей водой.

Ксения (не отрываясь от занятия, время от времени говорит в сторону полка). Давай-давай, лежи там и не дергайся. Что, жарко? Ха-ха-ха. Погоди, я тебе сейчас рай устрою. Да так, что и дух твой возликует, и тело отдохнет-расслабится. Чувствуешь, как пахнет славно, а? Сосновой смолкой, березовыми дровами, а сейчас, погоди, медом запахнет. (Черпает ковшом из кадушки, стоящей рядом с каменкой, и плещет на камни, пышущие жаром на печке. В тот же миг над камнями с жадным шипением возносится густое облако пара.) Ну как? Правда, здорово? Да лежи ты спокойно и забудь про все. Здесь ты в полной безопасности. Никто тебя не найдет и не тронет. Кроме меня, ха-ха-ха. (Становится на лавку, заглядывает на полок.) Небось, здорово голову печет, да? (Снимает с головы шапку, протягивает невидимому Вадиму.) На-ка, надень шапку, она тебе в самый раз, от лишнего пара голову сбережет. Но без пара тоже нельзя. Разве это баня, если в ней не достает пара? Пойду-ка поддам на каменку еще медового кваску. Или чего лучше? Может, мятного растворчика? Угу, стало быть, мяты с вишневым листом. (Спускается с лавки, черпает из второй кадушки и вновь плещет на камни — те с радостью обдают баню сухим душистым паром.) Ах, чудно-то как! Два часа назад я о таком даже не мечтала. Приехать со стужи, промокшей до нитки — и прямиком в горячую баню! Спасибо тебе за этот сюрприз… (Мигом обмирает против каменки, внезапно о чем-то вспомнив.) Не хотела тебе говорить, но все-таки скажу. Уж больно это странно и неожиданно… Ты не поверишь, но я встретила их на даче. Ровно два часа назад. Утром поехала на дачу к тете Римме за картошкой — у нас же ни одной картошки не осталось, — а они тут как тут! По грунтовке на своем драндулете ползли. Но… но ты знаешь, я им даже обрадовалась. Алек такой милый, правда, несет всякую чушь. Про любовь нашу вспомнил… Нет, ты ни о чем таком не подумай. Ни в кого я не влюбилась. Просто столько времени прошло с того дня, как я сбежала от них. Считай, почти пять месяцев уже. И вообще, мне показалось, что они сильно изменились. Потерянными стали, беззубыми; одни разговоры на уме, а дел никаких… Так, может, ты отменишь свою операцию?.. Ну, хорошо, хорошо, ты только не кипишуй — все одно я не слышу тебя: печка сильно трещит. Давай о чем-нибудь другом? Признавайся, тебе хорошо со мной?.. Ха-ха-ха. Зато мне хорошо как! Я глупая, да? Я — счастливая… (Берет из шайки веники и поднимается с ними к полку. Кладет один веник на полок.) На-ка, подложи этот веник под нос, да дыши. Во все легкие дыши, не стесняйся, выгоняй из себя долой хворобу и страхи все, а я тем временем пройдусь по тебе своим веничком. (Хлещет веником по невидимой спине и ногам.) Ах, хорош березовый — зверь! Распаренный какой! Вот так, вот так! (Хлещет.) Мне нужен не только путевый муж, но и здоровый. Во всем, слышишь, здоровый! Ха-ха… ой. (Внезапно обмирает и резко прижимает свободную руку к животу.) Дурно что-то стало. И впрямь жарко очень. Наверно, зря я это затеяла, баню и вообще. (Спускается, черпает из кадушки с квасом и пьет.) Вот так-то лучше. А то я чуть сознания не лишилась; в один миг раз — и все поплыло перед глазами: и ты, и эта чудная баня. (Пьет.) Я знаю, о чем ты думаешь: в моем положении это неудивительно. Хм, а как, по-твоему, на кого будет похож наш ребенок? (Выливает на камни остатки кваса, громкое скворчание пара заглушает ответ Вадима.) Брось, не говори ерунды, ты — классный. И неважно, кто у нас родится, мальчик или девочка, я хочу, чтоб они были похожи на тебя… Нет, не спорь. Но почему ты всегда пытаешься мне возражать?.. Ну и что, что время сейчас такое? Рожать детей всегда некстати: то война, то застой, то развал, то выборы-перевыборы… Почитаешь газеты, посмотришь новости по телевизору, послушаешь каждый день людей — такое кругом творится! Повсюду воруют, подкупают, преследуют, хают друг друга на чем свет стоит или делают вид, что ничего не происходит вокруг. А самые наглые и безбашенные делят-делят между собой эту бесхребетную и бессловесную, как забитая баба, страну, а все никак поделить не могут… (Пауза.) Но мы-то с тобой тут при чем, а? Ведь у нас любовь с тобой. Вадим, чтоб ты знал: я люблю тебя сильно-сильно!.. Ну и что с того, что ты — человек-бомба? Нашел еще, чем меня напугать. Знаешь, как меня там прозвали? (Кивает в сторону двери.) Сказать?.. (Понижает голос до заговорщического шепота, затем смеется.) А ты говоришь — бомба. Меня-то вон как прозвали, а я ничего. Живу, как видишь, и даже болтаю без умолку, ха-ха-ха. Потому как безгранично счастлива с тобой. Да что там говорить — люблю, просто обожаю тебя такого, какой ты есть, со всеми твоими недостатками и бомбами, люблю тебя и… и очень хочу от тебя ребенка. И, знаешь… (пауза) кажется, у нас получилось. Вадим, у нас получилось! (Прислушивается, повернув лицо в сторону полка.) Что-что?.. Какой же ты все-таки недотепа. Поражаюсь, как тебе только доверили эту твою бомбу? С твоей-то болезненной мнительностью? (Прислушивается. Набирает в ковш кваса.) Будешь квас? Ладно, не обижайся. Ты же сам говорил, что ужасно хочешь сына… Как ни говорил? Что же мне это приснилось, что ль? Да ты только представь: у нас рождается мальчик, красивый, крепкий, здоровенький, а главное, как две капли воды похожий на тебя… (Хватается руками за голову, возмущенно крутит ей.) Да при чем тут твоя бомба?! Откуда у нашего сына может взяться бомба? Да что ты такое городишь: бомба передается по наследству?! Вот чушь! (Обессилив от приступа чувств, опускается на лавку.) Ты просто боишься. Но чего ты боишься, скажи? Меня? Или этих двух кретинов, что гоняются за мною, как полоумные? (Вскакивает с решимостью с лавки.) Так я скажу тебе, со всей ответственностью скажу: я собираюсь быть тебе верной женой и заботливой матерью нашему сыну. А про преследователей даже не думай — если понадобится, я разберусь с ними так, что мало им не покажется… (За дверью в предбаннике раздается какой-то шорох.) Что? Ты слышишь какой-то шум?.. Я ничего не слышала. (Из-за двери доносится звук упавшего на пол предмета, девушка тут же поворачивает голову к двери.) Ага, что-то и вправду есть.

(Внезапно кто-то начинает нетерпеливо дергать дверь, пытаясь войти в баню; снаружи доносятся недовольные голоса Геры и Алека.)

Голос Алека (озабоченный). Там кто-то есть, Гера.

Гера (недоверчиво). Что ты мне паришь? В гостинице что сказали? Баня к нашим услугам. Усек, чувак, — к нашим! (Принимается неистово барабанить в дверь.) Это ж какая там сука залезла вперед нас?!

Ксения (с тревогой). Ого, да к нам кто-то ломится. Но ты не волнуйся. Не переживай, говорю я, так! Короче, иди отсюда, я сама справлюсь. (Становится на лавку, заглядывает на полок.) Ишь как напрягся и тикаешь весь так, словно в тебе будильник заговорил. Иди же, Вадик, а то, не ровен час, наш ребенок лишится отца. Дай я тебя поцелую напоследок. (Склоняется над полком, слышен звук поцелуя.) А теперь лезь в оконце по-быстрому, а я прикрою… Собой прикрою, чем же еще!

(С диким грохотом валится дверь, и в баню врываются запыхавшиеся, заведенные, охваченные злобой Гера и Алек. Завидев их, Ксения бросает под потолок ковш, лампочка мигает и гаснет, баня погружается в полумрак. Полузатемнение. Девушка беззвучно и неподвижно замирает, стоя на лавке. Застигнутый врасплох внезапной тьмой, Алек останавливается посреди бани. Гера проскакивает мимо и налетает впотьмах на каменку.)

Гера (вскрикивает о боли). Мать твою! Что еще за хрень?!

Алек (всматривается во тьму и протягивает руку в сторону Ксении). Вон там он. Я едва успел его заметить.

Гера. Да? Так это он, паскуда, занял нашу баню? Дай ему в морду, Алек!

(Алек подходит ближе к девушке, она инстинктивно натягивает на нос вязаную шапочку.)

Алек. Эй, ты кто? В морду хочешь? (Рассмотрев в Ксении женскую фигурку, с изумлением восклицает.) Смотри-ка, баба.

Гера. Баба?! (Молниеносно подскакивает к девушке, дает ей пощечину; Ксения не издает ни звука.) Не баба это, дурак, а Немая женщина!

Алек. Да ну?

Гера. Точно она. Видишь, какую невинную из себя корчит. Ночнушку на себя нацепила, а на голову — вязаный гондон. И молчит многозначительно, типа умная больно. Что ты молчишь, сука?! (Хватает Ксению за руку, сильным рывком привлекает ее к себе.) Поглядим, как ты сейчас запоешь, когда мы тебя трахать будем! (Валит девушку спиной на лавку.) Алек, чего встал?! Держи ее за руки, я первым буду!

Алек. Да, сейчас. Попалась, тварь!

(Алек, встав за головой Ксении, хватает ее за руки. Гера стягивает с себя джинсы, ложится на девушку сверху, совершает с ней половой акт. Ксения лежит безмолвно и не сопротивляясь.)

Гера. Вот дрянь, даже не пищит. Хоть бы застонала, деревянная, что ли?

Алек. Не деревянная, а Немая она.

Гера (стонет, тяжело дышит). У-у, ну все, я кончил. (Встает с Ксении, застегивает змейку на своих джинсах. Обращается к Алеку.) Теперь твоя очередь.

(Алек отпускает руки Ксении и на шаг пятится от нее.) Ну, чего там? После меня, что ли, брезгуешь?

Алек (крутит головой). Не могу я так.

Гера. Что значит «не можешь»?!

Алек. Я должен видеть, с кем сексом занимаюсь.

Гера. Вот придурок. Так посмотри. Алек. Как? Ни хрена не видно. Гера. Гонишь, а фонарь на что?

Алек. А фонарик… (Судорожно роется по карманам.) Черт, кажись, я его в вездеходе оставил.

Гера. Тоже мне проблема! Посвети мобилкой.

Алек. Не могу, батарея почти на нуле.

Гера. Тьфу, надо ж было связаться с таким идиотом!.. (Хихикает.) У меня, по правде, у самого (похлопывает по левой стороне груди) батарейка села. (Достает из кармана мобильный телефон, протягивает Алеку). На вот, моим посвети.

(Алек светит телефоном на лицо девушки и внезапно роняет телефон на пол.)

Да ты что, охренел?! Телефон решил мне разбить! Там, знаешь, какой телефонный справочник?!

(Алек по-прежнему с молчаливым изумлением взирает на девушку.) (Нетерпеливо и раздраженно.) Так ты будешь трахать Немую?

Алек (дрожащим голосом). Она… не может быть.

Гера. Да что ты мямлишь? Девка вон даже ни разу не ойкнула, пощады не попросила, а ты сюсюкаешь и трясешься, как маменькин сынок!

(Алек поднимает с пола телефон, Гера нетерпеливо отбирает его у приятеля.)

Дай-ка, я гляну, что там. Небось, уродина такая, что у тебя, бедняги, все упало. (Светит телефоном на лицо девушки и от неожиданности сам едва не роняет мобильный.) Ксюха… Ни хрена себе!

Алек (ошарашенный встречей). А… а мы тут случайно… зашли в баню, хотели помыться. А ты что здесь делала?

(Ни слов не говоря, Ксения садится на лавку, все так же молча поправляет сбившуюся на ней ночную сорочку.)

Гера (зло). Почему молчала, когда я тебя… того?!.. Тебе ведь, я чувствовал, явно было не в кайф, что я с тобой делал?

Алек. Ксения, поверь, мы не хотели, мы спутали тебя с другой женщиной…

Ксения (с вызовом). Да что ты и впрямь разнылся, как баба?! Кажись, твой черед меня трахнуть? Так давай, не тяни!

Алек (вздрогнув, пятится прочь). Я?! Ни за что!

Ксения. А что так? Разве я тебе никогда не нравилась? Ха-ха-ха! Ну да, конечно, сейчас я уже не та, что раньше. Но в таком положении это и неудивительно.

Гера (подозрительно). В каком еще положении?

Ксения (презрительно). А ты вообще молчи, импотент несчастный!

Гера. Я…

Ксения. Да — ты! Только вид делал, что трахал меня. Да от пальца больше толку, чем от пениса твоего. Что вы за мужики оба, тьфу! Размазни, а строят из себя невесть кого. (Пауза.) Вот Вадим — это мужчина.

Алек. Как ты сказала?

Гера. Ты знаешь близко этого недоумка?

Ксения (Гере). Недоумка? Да ты даже близко с ним не стоял! Вадим — с большой буквы мужчина! Он без ума любит меня, а я очень, очень люблю его.

Гера. Бред какой-то.

Ксения. Только этот мужчина способен сделать меня счастливой женщиной.

(Девушка поднимается с лавки в полный рост, выходит на середину бани. В этот момент через окно в задней стене в баню заглядывает полная луна, освещая молочным светом фигуру Ксении. В тот же миг под ее ночной сорочкой вырисовывается круглый живот.)

Гера. Черт, ты беременна! Какого ж хера ты все это время молчала?!

Алек. Боже мой, Ксюха. (В истерике.) Гера, это подло, то, что ты с ней сделал, — подло! Подло!

Гера. Заткнись, урод!

Ксения. Ну, все сказали? А теперь пошли вон, козлы вонючие! Дайте одеться порядочной женщине и будущей матери. (Тихо, но с твердым убеждением.) Эх, если б я носила под сердцем не ребеночка, а бомбу, как мой Вадим носит, я б подорвала вас, не задумываясь. В сию же секунду разнесла б вас на куски, ублюдки! (В отчаянии закрывает лицо руками.)

(Пауза.)

Гера (задумчиво). Слышь, Алек, я вот гляжу на нее…

Алек. Не ослеп еще?

Гера. …И вот, что сейчас подумал. Может, Ксюха, того…

Алек. Думаешь, у нее крыша поехала?

Гера. …Может, она и есть Немая женщина?

(Пауза.)

Алек (потрясенный). Да ну, Ксюха — это Ксюха. Она же и двух минут не может прожить, чтобы не поболтать о чем-нибудь.

Гера. Но ведь она и звука не издала, когда я ее…

Алек. Это ничего не значит. Что если ты… удивил ее сильно?

Гера. Удивил?

Алек. Я слышал, такое бывает с некоторыми женщинами, особенно с беременными, которым нельзя, но они тупо занимаются сексом.

Гера. И что?

Алек. И вот так же не в состоянии произнести ни слова.

(Мужчины поворачивают головы к Ксении; она застыла, по-прежнему не отнимая от лица рук. В эту минуту у кого-то из них звонит телефон. Гера хватается за свой мобильный.)

Алек. Гера, это мой. (Смотрит на дисплей телефона.) Хм, подавленный номер. Кто это может быть? (Подносит телефон к уху, говорит грубым голосом.) Ну что надо?

Голос Ксении (пропущенный через синтезатор, оттого неузнаваем). Узнал?

Алек (растерявшись). Нет, ты кто?

Голос Ксении. Кто, кто — твоя смерть. Ха-ха-ха!

(Алек судорожным движением отбрасывает в сторону руку с телефоном. Гера мгновенно группируется в стойку, словно готовясь тут же вступить в схватку.)

Что, страшно? Ха-ха-ха! Ладно, ладно, я пошутила… (Грозно.) Хуже, парень, я — душа.

Алек. Чья душа?

Голос Ксении. Неужто не догнал еще, кретин? Я душа Немой, которую ты с твоим придурковатым дружком никак не можете поймать. Так я скажу вам: напрасно из кожи лезете, недоумки, — вам меня ни за что не словить!

(Гера и Алек выхватывают пистолеты и, встав спина к спине, принимаются кружить на одном месте, тыча пистолетами в стены и потолок бани.)

А ее отпустите. Слышите — ее немедленно отпустите! Я буду неотступно за вами следовать и, если пойдете против воли моей, расквитаюсь с вами сполна. Тогда пеняйте на себя! Это я вам говорю — Немая женщина! Ха-ха-ха!

(Пригнувшись, Гера и Алек пятятся задом к двери, толкаясь, едва ли не вываливаются из бани. Ксения наконец отнимает от лица руки — на лбу и щеках ее пятна сажи. Она принимается неистово растирать сажу по лицу, плечам и ночной сорочке.)

Я грязная, грязная… Боже, как стыдно! Прости меня, я оказалась слабой, не смогла за себя постоять. Мне так стыдно перед тобой, любимый, я больше не достойна тебя… (С глухой обреченностью.) Я больше не твоя, а ты — не мой. Прощай! Ты встретишь другую — молодую, красивую, с чистым сердцем… А про меня забудь. Мое сердце опозорено, мое сердце навек в черной саже…

(Ксения беззвучно рыдает. Свет гаснет. Затемнение.)

 

СЦЕНА ДВЕНАДЦАТАЯ

В ту же ночь

Три часа ночи. Полузатемнение. На заднике — картинка стены в комнате в дешевой придорожной гостинице. Сзади слева окно, справа дверь. В комнате едва высвечивается скудная мебель: диван, стоящий изголовьем к левой стене; рядом с изголовьем тумбочка с настольной лампой; слева от двери умывальник с маленьким зеркалом. Диван разложен, на нем спит Гера. Внезапно, без стука, в комнату входит Ксения. Она несет поднос, накрытый сверху салфеткой, другой, нащупав на стене включатель, зажигает в комнате свет. Гера продолжает спать. Ксения опускает поднос на тумбочку, стоящую в изголовье кровати, и садится на краешек одеяла. Заботливо поправляет одеяло на Гере, затем ласково проводит рукой по его волосам.

Гера (мычит спросонья). Ну что там еще?

(Ксения мягко, но требовательно треплет его по щеке.)

(Грубо отталкивает ее руку.) Отвали, я сказал! (Открывает глаза — видит склоненное над ним лицо Ксении, невольно вскрикивает.) Ты?! Чего тебе надо? (Резко садится на кровати; Ксения неторопливо, с достоинством поднимается.) Чего приперлась, не видишь, я сплю?

(По-прежнему, не проронив ни слова, Ксения подходит к тумбочке, включает настольную лампу.)

(Оглядев с ног до головы ладную фигурку девушки, ухмыляется.) Видать, понравилось, как я тебя вчера трахнул, так еще хочешь?

Ксения (несколько отстраненным голосом). Не возьму в толк, о чем ты, сынок? Я, твоя мама, принесла тебе ужин.

Гера. Что ты мелешь, дура?! Ты, Вадимова подстилка, даже думать не смей о моей матери!

Ксения. Как же я не буду думать о себе, а в особенности о тебе, о моем ненаглядном сыночке. Такова моя судьба — думать и заботиться о тебе, ведь больше не о ком.

(Пауза.)

Гера (ему неловко). Дура… (В сторону.) Видно, помешалась, после того как я поимел ее. (Снова Ксении.) Не обессудь, Ксюха, что так вышло, просто я был очень зол в ту минуту, когда схватил тебя в бане. Но против тебя, честно, я ничего не имею. Меня достала Немая женщина — попадись она мне сейчас, такой легкой поркой, как с тобой, она б наверняка не отделалась!

Ксения. Я мало смыслю в том, что ты говоришь мне. Ты ж знаешь, мне сызмальства приходилось много работать и совершенно не было времени на учебу. Но я чувствую, что тебе сейчас нелегко, какой-то груз тяготит твое сердце. Этот душевный камень мешает тебе жить, потому не держи в себе слез, избавься от сердечной боли.

Гера. Если ты и полоумная, то другой мне сейчас и не надо.

Ксения. Я не полоумная, я твоя мать, сынок!

Гера. Брось, Ксюха, это совсем не смешно.

Ксения. Боже, о каком смехе ты говоришь?! До меня дошла весть, что ты ровным счетом ничего не ешь. Зачем ты, мой сын, объявил голодовку? Что ты хочешь этим мне доказать?

Гера. Да ничего, мам… тьфу! Ксюха, я не собираюсь тебе ничего доказывать!

Ксения. Ксюша? Ты снова сказал: Ксюша?! Так зовут твою девушку — Ксения?

Гера. Это твое имя… мама.

Ксения. Ха-ха-ха, ты что, нарочно искал девушку с таким именем, как мое?

Гера (схватившись за голову). Да это вовсе не моя девушка, а моего приятеля, и даже не его. Короче, это бывшая его подружка.

Ксения. Боже, как все интересно и запутано. Похоже, эта Ксюша, о которой ты так горячо говоришь, тебе самому очень нравится?

Гера. Мне? Не знаю, не думал об этом. К тому же…

Ксения. К тому же у Ксюши есть новый парень, и ты никак не решаешься отбить девушку у ее кавалера. Ну, меня это абсолютно не удивляет: ты на редкость воспитанный, чуткий и добрый мальчик. Таким я помню тебя с самого детства…

Гера. Мама, дай мне слово сказать…

Ксения. Лучше помолчим, ведь мы и так говорим с тобой битый час, куда уж больше? Но если ты хочешь мне что-то сказать, то сначала поешь, иначе все остынет… (Снимает с миски салфетку, трогает содержимое.) Ой, уже остыло! Сынок, прости, это я во всем виновата, заговорила тебя своей болтовней, вместо того чтобы сразу тебя накормить; картошка захолонула, котлеты тоже, но котлеты можно есть и такими; скажи, ты любишь котлеты холодными?

Гера. Мама, я не люблю котлеты.

Ксения. Да? А что ты любишь?

Гера. Я вообще ничего не люблю. Все отстой, мама.

Ксения. Ты брезгуешь моей едой?

Гера. Ты говоришь глупости, мама! Ну, может, тебе станет легче, если я признаюсь тебе: я вообще ничего не ем.

Ксения. Это как «вообще»?

Гера. А так. Я давно не беру ничего в рот. Потому что мне это не надо. Но все это ерунда, мама, я хотел признаться тебе совсем в другом. Скорее всего, это тебя шокирует, как мою мать…

Ксения. Чтоб меня еще что-то шокировало? Ты отказываешься есть мои котлеты, что может быть больней и обидней для матери?

Гера. Мама, я очень хреново… прости, плохо поступил с той девушкой.

Ксения. Это с кем же? С Ксюшой, что ль? Не иначе она забеременела от тебя, а ты струсил и не предложил ей выйти за тебя.

Гера. Беременная? Откуда тебе извест… (Смотрит в упор на живот Ксении.) Ну да, она беременна. Но я тут причем?! Я только переспал с ней, но к тому времени она уже была беременной. Черт, какой бред я несу!

Ксения. Ты переспал с девушкой и за это казнишь себя, мой сын? Конечно, этот твой неблаговидный поступок я никак не могу одобрить. С другой стороны, это физиология, реакция одного пола на противоположный… Одним словом, с кем из юношей в твоем возрасте этого не случалось.

Гера (опешив), Ты что, оправдываешь мой подлый поступок?

Ксения. Я вовсе не оправдываю его, как ты выразился, твой «подлый поступок». Но не есть из-за этого моих котлет, знаешь, это прямо какой-то психоз!

Гера. Психоз, говоришь? А то, что я взял ее силой, можно сказать, изнасиловал — это как тебе, тоже психоз?! Я опорочил беременную женщину!

Ксения. Боже, что ты такое говоришь? Ты… ты бессердечный, сын.

Гера. Хэ, бессердечный. Это еще мягко сказано, мать. Я просто подонок после этого.

Ксения. Ты зациклился на своей вине, мой сын, а я… Я и вправду сочту тебя бессердечным ребенком, если ты и после третьей моей просьбы опять отвернешься от котлет.

Гера. Издеваешься?! Да пошла ты на хер со своими котлетами!

Ксения (плачет). У тебя совсем нет сердца.

Гера (орет). А ты только об этом узнала, мать?! У меня и в самом деле нет сердца!

Ксения. Ты не имеешь права в таком тоне разговаривать с матерью!

Гера. Да ну, неужели? Я лишился сердца именно в тот момент… когда не стало тебя. (Пауза.) Я утратил тебя два года назад, и в тот же день, когда это случилось, в мою осиротевшую грудь вставили батарейку!

Ксения. Ну и бог с ней, с твоей батарейкой. Твой юный организм не может долго жить без мяса, свежего натурального мяса; фарш для котлет я делала своими руками, поперчила, добавила рубленого лука, картошку потерла на терке, разбила одно яйцо, чтоб котлеты не разваливались при жарке…

Гера. Кончай мне впаривать свои гребаные котлеты!

Ксения. Не смей орать на мать!

Гера. Врешь! Ты не мать мне, моя мать два года назад пропала без вести, осталась лежать под обломками, бомба разнесла ее на куски — а ты…

Ксения. Не кричи на меня, сын!

Гера. …А ты — шлюха, тупая шлюха, что я вчера трахнул в бане! И мне плевать, что ты беременна…

(Ксения дает Гере пощечину. От неожиданности он смолкает и застывает на кровати, взгляд его замирает на руках Ксении.)

Ксения (берет с подноса миску с котлетами). Ешь! (Подносит миску близко к лицу Геры, говорит строго, словно отдает команду) А потом я решу, что с тобой делать.

Гера (отталкивает от себя миску). Да пошла ты, дура! Возомнила о себе, хрен знает что… О!

Ксения (резко хватает его за пах). Ешь, сынок, прошу тебя по-хорошему. Иначе я из тебя самого сделаю котлету!

Гера (вертится на кровати, безуспешно пытаясь освободиться от хватки девушки). Да кто ты такая, черт?! Какого хрена ты придолбалась ко мне?! А! (Неожиданно коротко вскрикивает и обмирает, пораженный не то какой-то внезапной мыслью, не то болью.) Стой… неужто ты…

Ксения. Дошло наконец. Вот так бы и сразу.

Гера. Ты… (В сильном волнении, будто рыба, хватает ртом воздух.) Ты — Немая!

Ксения. Это я-то немая?! Да ты нахал! (Делает Гере больно, он вскрикивает.) Что ты там говорил мне, что у тебя нет сердца? Ха-ха-ха! А теперь посмотри на свою мамочку, вот уж у кого поистине никогда не было сердца! Ну, ешь, сволочь, а то калекой сделаю!

(Она насильно впихивает в рот Гере котлету, тот поначалу давится, но уже спустя мгновенье взгляд его вспыхивает от волчьего аппетита. Он принимается жадно поглощать содержимое миски.)

Что, распробовал? А столько времени ломался, тьфу! Да ведь и не мудрено, что тебе пришлись по вкусу мои котлеты. Вчера ты меня опозорил, взял силой, насмеялся над моим лоном и моею душой. А сегодня я тебе сама принесла — мое сердце!

(Потрясенный признанием девушки, Гера замирает с набитым ртом.)

Кому нужно опозоренное сердце? Вот я и перекрутила свое сердце на мясорубке и котлет нажарила целую миску! Ты удивляешься, откуда их так много вышло, котлет-то? Да ведь сердце мое большое, от любви оно было большим, а ты его опозорил. А теперь жрешь мое сердце и не подавишься! Даже добавку просишь… Ладно, ешь давай. Того, что было, все одно не вернешь и не исправишь.

(Гера покорно принимается снова есть, Ксения с жалостью наблюдает за ним.)

Бедный, никчемный ты человечек. И сердце твое никчемное — жалкая, нелепая батарейка! Но скоро ты о ней напрочь позабудешь и станешь думать только о том, как набить свой глупый желудок. Ха-ха-ха! И все ради одного-единственного мгновенья — в надежде пережить еще раз вкус моего горячего, пламенного сердца. Вкус моей сочной, как фарш, любви, ха-ха-ха!

(Ксения разражается истеричным смехом, Гера кричит; вскоре его крик перерастает в неистовый отчаянный рев смертельно раненого зверя. В следующий миг, не выдержав такого нервного напряжения, разлетается вдребезги лампочка, вставленная в настольную лампу.

Затемнение. Ксения незаметно исчезает. Вмиг все стихает. Слышен только стук сердца и сбивчивый, испуганный Герин шепот.)

Гера (сидя на кровати). У-у! Мне снилось, что я жрал сердце… Ее сердце. Что за хрень! (Гера без сил падает на кровать и вскоре вновь забывается в тревожном, беспокойном сне.)

 

СЦЕНА ТРИНАДЦАТАЯ

Двумя часами позже

Раннее утро, свет едва брезжит. Полузатемнение. Та же комната в гостинице. За окном гремят раскаты грома, шумит, барабанит ливень. С потолка капает: капли с монотонностью метронома шлепаются в подставленное снизу ведро. На диване по-прежнему спит Гера. В комнату входит некто, в длинном плаще и с капюшоном на голове, осторожно крадется к изножью дивана. Гера испуганно вскидывается, резко садится на диване с вытянутой вперед левой рукой — в руке пистолет.

Гера. Как бы не так! Как бы не так! Чего захотел!

(Гремит выстрел — неизвестный в плаще в ужасе шарахается в сторону, задевает ведро — оно с грохотом катится по полу. Гера кошкой прыгает к двери, нервно шарит рукой по стене, спеша найти включатель.)

Неизвестный (голосом Алека). Кретин! Ты мог меня убить!

(Нащупав включатель, Гера зажигает свет — под потолком вспыхивает лампочка. Неизвестный скидывает с себя капюшон — это Алек. Он сильно вымок под дождем, с плаща ручьями льется вода.)

Гера (оторопев от неожиданности). Ты?.. Алек (в ярости). Охренел совсем?! Ты ж мог… Гера. Слава богу…

Алек. Ага, слава богу. Чуть в лоб мне не влепил. Что бы тогда твой бог сделал…

Гера. Слава богу, это не он. Фу-ух, пронесло! (Возвращается к дивану, забирается на него с ногами.)

Алек. Не то слово. Лучший напарник едва не пристрелили меня. А все из-за чего? Из-за того, что я пошел ему же за сигаретами.

Гера. Сигаретами? Так это ты, значит… Я думал… Дай сигарету, чего встал?!

Алек (невольно отступает на шаг назад). Стрелять больше не будешь?

Гера. Стрелять? В тебя?.. А на какой черт мне в тебя стрелять?

Алек. Откуда я знаю. Сейчас же выстрелил.

Гера. Я? В тебя?! Сдурел, что ли?!

Алек. Это ты сдурел. (С опаской приблизившись к дивану, показывает Гере полу плаща, продырявленную пулей.) Смотри, какую дыру пробабахал.

Гера. Это что — я?! Ни хрена себе! (Пауза.) Нет, это не я. Это он… сон.

Алек (протягивает Гере пачку сигарет). Что?

Гера (закуривает). Сон. Мне приснился сон… Сначала это был кто-то другой, кажись, это была Ксюха.

Алек. Ксюха?

Гера. Она принесла какую-то дрянь, сейчас я уже и не вспомню, и заставила меня все сожрать. Какие-то котлеты, что ли, или потроха…

Алек. И ты это жрал?!

Гера. …А потом появился он. Вадим… Понимаешь, как наяву — Вадим! У него крыша поехала, несется за мной, как угорелый: глаза выпучены, рожа красная, орет не своим голосом, что замочит меня, взорвет к гребаной матери — на все пойдет, чтоб расквитаться со мной, отомстить за свою девушку…

Алек. Разве это ты убил его девушку?

Гера. Гонишь? Я даже не был с нею знаком!.. (Пауза.) Но Вадим… отчего-то он… А что если он пронюхал про Ксению, что у меня было с ней…

Алек (ухмыляется). Брось, ты еще скажи, что Вадим решил, что ты террорист. Нападаешь на беременных женщин.

Гера. Дурак! Тебе бы этот сон! (Пауза.) Ты не понимаешь, я, наверно, впервые почувствовал вдруг, что смерть совсем близко…

Алек. Ладно, не сердись. Но… (мгновенье вновь рассматривает простреленную полу плаща) но, может, ты и вправду террорист? Только скрытый, и сам об этом не подозреваешь? Не бывает случайных снов…

Гера. …Моя смерть в каждом, кто знает меня, кто каждый миг трется возле меня. В тебе, Ксюхе… А сколько моей смерти в Вадиме! Ты только представь, что он возьмет и ни с того ни с сего ополчится против меня. Захочет вдруг разделаться со мной. Что я ему тогда? Как я смогу его убедить, не делать этого? Скажи, как?!

Алек. Бежать…

(Гера спускает ноги с дивана. Неторопливо встает. Согнувшись и с трудом волоча ноги, плетется к умывальнику. По дороге поднимает опрокинутое ведро, ставит под то место в потолке, откуда капает вода. Затем открывает кран, долго умывается и льет воду на голову. Все это время, пока Гера умывается, Алек стоит, не шелохнувшись, вперив неподвижный взгляд в пол.)

Гера (глядя в крохотное зеркало умывальника). Я чуть не усрался, когда ты вошел…

Алек (все так же не поднимая глаз). …Бежать изо всех сил; не жаловаться, не скулить, не хвататься за бок — но во что бы то ни стало догнать Немую женщину, уделать ее с первого выстрела… А заодно и его. Вадим — его дни сочтены.

Гера. …Мне страшно…

Алек (резко вскидывает голову). А ты не бойся. Никого не бойся, даже Немую. И Вадим — он тоже не вопрос. Если ты, конечно, и в самом деле не…

Гера. …Мне страшно. Я боюсь погони. Я больше не могу, как раньше — ни о чем не думая, сломя голову, с закрытыми глазами… Сон заставил меня посмотреть на себя с другой стороны. Этот сон… будь он проклят!

Алек (медленно приближается к Гере). Ну-ну, будет тебе.

Гера. Знаешь, я себя не узнал. Во сне я совсем другой. Как амеба. Как слизняк. Как побитая собака! Бездарь и неудачник. Куда-то бегу, прикрываясь красивыми словами о высоких целях. Теша себя надеждой заработать уйму бабок, если все же удастся заловить ту противную бабенку… А в результате — пшик! На поверку — лишь тотальный, всепоглощающий страх!.. (Пауза.) Я больше не хочу так. Беги один. Пусть Немая женщина достанется одному тебе. Я — пас.

(Достав из-за пазухи плаща пистолет, Алек рывком наводит его на приятеля. Застигнутый врасплох, Гера вжимает голову в плечи, закрывает лицо руками. Безвольно опускается на пол.)

Ты что делаешь? Ты не посмеешь…

Алек. Еще как посмею… сука ты. Решил изменить общему делу, меня подставить… себя подставить?! Не выйдет! Побежишь, как миленький, побежишь навстречу… (Не опуская руки с пистолетом, внезапно прикладывает другой рукой к уху телефон.) Чу! Я слышу, как воркует ее душа, с каким упоением она внемлет жизни; как кто-то вокруг нее кружится, как бабочка, трепещет крыльями, обжигается о ее огонь, рискуя сгореть заживо… А ты — в кусты?! Встать! Встать, я сказал! Напряги свою батарейку, молись солнцу и ветру, но достань мне Немую! Из-под земли мне достань!

Гера. Да на кой черт тебе эта бессловесная баба?

Алек. Во как нужна! Позарез!

Гера (ползет на коленях к Алеку, в отчаянье хватается за полы его плаща). Ну зачем?! Она ж говорить ни хрена не может! Никогда не узнаешь, что она думает о тебе на самом деле… Она ведь даже пощады не попросит!

Алек. Она и вправду… немая… (Пауза.) Зато она исполнит любое мое желание. Абсолютно все. Ради нее я готов… на любую погоню… (Пауза.) А ты меня чуть того… Ладно спи.

(Алек выключает свет и выходит из комнаты. Затемнение.)

 

СЦЕНА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Утром нового дня

Свет загорается. На диапозитиве центр Сумска — провинциального города, по размерам и численности близкого к Гопску. Диван-мотовездеход встал на перекрестке небольшой площади. Впереди Гера и Алек, на заднем сиденье не то дремлет, не то застыла в нездоровом дурмане Ксения. На левой стороне площади в тесном соседстве расположились аптека, отделение банка и зал игровых автоматов; по правую сторону, напротив зала игровых автоматов, голубея куполами, кротко застыла среди жилых девятиэтажек маленькая церковь. Асфальт на проезжей части заметно потрескался, а в некоторых местах даже образовались выбоины.

Гера (озирается с недовольным видом). Что за город? Отстой какой-то: кругом одни аптеки, игровые автоматы и банки. Народ с жиру бесится, а дороги дрянь. У них такой вид, словно их мостили еще до этой гребаной независимости. Черт, как можно жить в такой дыре?

Алек. Гера, это ты знаешь, что это дыра, потому что тебе есть с чем сравнить этот заштатный городишко. С тем же Большовском, к примеру. А местный народец здесь сиднем сидит и годами никуда не выезжает.

Гера. Так уж никуда и не ездят?

Алек. Ну, может, раз в три месяца выбираются в областной центр. А если два раза в год съездят в столицу, то для них это громадная удача.

Гера. Не пойму, как они после этого находят в себе силы вернуться сюда, в это гиблое место.

Алек. Что тут непонятного? Одни давно смирились, что им до конца жизни не выбраться из этого захолустья; другие, очень даже может быть, искренне любят его, потому как здесь у них куча родни, родители, друзья, кумовья, дом в деревне, соток сорок земли и такие связи, которые им ни за что не наладить в большом чужом городе.

(Ксения прислушивается к разговору, постепенно оживает, принимается с интересом осматриваться по сторонам.)

Гера. Тьфу! Все одно ни хрена не пойму, как такое можно любить? Как вообще можно испытывать хоть какие-нибудь чувства к этому провинциальному убожеству?

Алек. Ты не прав, Гера. Если б ты, к примеру, родился здесь…

Гера. Ты что мелешь, чувак?! Родиться здесь! Как только такая хрень могла прийти тебе в голову?!

Алек. …Ты б наверняка иначе судил об этом городишке. Возьми, к примеру, наш с тобой Гопск — чем он лучше ихнего Сумска?

Гера. Говорю тебе, ты псих, чувак. А Гопск не трожь, я тебе за него рожу набью, понял?

Алек. Хорошо, заметано. Но ведь и Сумск не хрен собачий, раз Немая женщина нашла что-то в нем, раз предпочла его Большовску.

Гера. Тоже мне нашел пример для подражания! Немая — конченная, глупая баба, оттого и сунулась сюда с дуру.

Алек. А Ксения?

Гера. А что Ксения?

Алек. Погляди, какими глазами она смотрит на все вокруг.

Гера. А что мне твоя Ксения, продвинутая телка, что ли? Снова прибилась к нам, как бродячая собака. Не отгонишь. (Поглядывает с неприязнью на девушку.) Обычная девчонка. Причем далеко не ушла от Немой. Тоже, видать, крыша поехала.

Алек. А я гляжу на Ксюху и не узнаю. Покуда мы ехали сюда, она то клевала носом, то рассеяно и тупо, будто и впрямь дурочка, наблюдала за дорогой.

Гера. И что, Ксюха теперь поумнела?

Алек. Да ты глянь на нее: она словно проснулась. Спала всю дорогу — и вдруг проснулась!

(Ксения и вправду словно очнулась, освободилась от тяготившего ее наваждения и теперь с молчаливым живым интересом взирает на город.)

Гера. Неа, это она отморозилась, типа обиделась на нас за то, что мы ее… того… А тут ей надоело отмораживаться и она от нефиг делать пялится на магазины и машины.

Алек. Она явно изменилась. Пускай она на нас еще дуется, но она изменилась. Заметил?

Гера. Да ничего особенного. Крутит головой и все.

Алек. Ей явно по душе эти мещанские улочки… простые приветливые люди, которые спешат поздороваться с нами, хоть мы видим их в первый и последний раз… Сдается мне, Ксюхе пришлась по нраву здешняя неяркая весна.

Гера (возмущенно фыркает). Неяркая?! Да ты только глянь на ту рябину! (Указывает влево.) У нее ягоды точно фонтан кровяки.

Алек. Ха-ха-ха, вот видишь. А говоришь, убитый город. (Указывает вправо.) Заметил, какая там была красивая беседка? Точно из сказок Шехерезады! Вот только что проехали.

Гера. Что там твоя беседка! Оцени, какой слева памятник коту. Просто бомба! Впервые вижу, чтоб кошакам памятники ставили!

Алек. Точно, бомба!

Гера. Ага. Гляди-ка, он кланяется! Вот этот кот! Стоило нам только приблизиться к нему, как он тут же поклонился. Небось, это китайский робот, как думаешь?..

(Алек на миг замолчал, заметив поодаль, на правой стороне площади, церковь.) Чего молчишь-то, чувак? Телку, что ли, красивую углядел?

Алек (бормочет себе под нос). А вот и она. Небось, очень старая… (Гере.) Мне нужно благословение.

Гера. Что-о? Я тебе про кота базарю, а ты мне что?

Алек. Мне нужно благословение. Я схожу в ту церковь, видишь, на углу?

Гера (ищет кругом глазами). Игровые автоматы вижу, а церковь… А-а, вон та, напротив автоматов. (С усмешкой.) На фига тебе церковь? Ты что, дед или сектант какой-то? Махнем лучше в игровые автоматы, сыграем на деньги. Глядишь, сорвем куш. Нам бабки сейчас не помешают. Так что?

Алек. Предлагаешь мне сыграть с… сатаной?

Гера. С сатаной? Ну ты сказал, ха-ха-ха! Я, стало быть, буду рубиться с сатаной, а ты… А ты, выходит, собрался сыграть с боженькой? Чушь! Пошли со мной, чувак.

Алек (упрямо). Нет, я иду в храм. (Задумчиво.) Мне нужно попросить…

(На колокольне звонит утренний колокол.)

Гера (с ехидной ухмылкой). Кажись, твой мобильник звонит.

Алек (с задумчивой грустью). Мне давно никто не звонит.

(Колокол продолжает звонить, но Алек не слышит.)

Гера. Да ты что, чувак! Твой мобильный просто разрывается!

Алек. Что? (Крутит головой.) Я не слышу. (С виноватой улыбкой глядит на Геру.) Я оглох, Гера. Напрочь оглох.

Гера. Что ты гонишь? Ты же ночью слышал, как ворковала душа Немой. Сам ведь рассказывал!

Алек. Прости, я соврал…

Гера. Что, соврал? Брехло поганое!

Алек. …В тот момент я испугался, что останусь один, что ты бросишь меня и погоню… и придумал тот звонок. Будто я слышу душу Немой — ясно-ясно, как прежде… (Спрыгивает с мотовездехода.) Ну, я пошел. Мне край нужно попросить.

(Алек направляется в сторону церкви, крестится и замирает на пороге. Тут же замолкает на колокольне колокол.)

Гера. Тьфу, ну и хрен с тобой! Я тоже не намерен тут торчать. (Оборачивается к девушке.) Ксюха, а ты остаешься.

(Девушка вздрагивает всем телом, делает неясное движение, словно намеривается выйти из вездехода.)

Я сказал: сидеть! Будешь охранять наш трактор. (Спрыгивает наземь, пересекает улицу и входит в зал игровых автоматов.) Привет, парни. (Приветствует невидимого администратора.) Ого, да у вас не компьютер, а настоящий однорукий бандит! (С изумлением рассматривает игровой автомат — допотопный, еще с рычагом.) Где это вы такого динозавра откопали? Прикольно… Почем у вас жетоны? Отсыпьте для начала полсотни. И налейте-ка мне стаканчик виски. Водится у вас такая хрень?.. Погоди, что за бутылка, «Ред Лейбл»? Ладно, сойдет.

(Невидимая рука протягивает Гере стакан виски и тарелку с игровыми жетонами.) Та-ак. (Садится на стул против автомата, опускает в щель жетон и дергает за рычаг; раздается скрип и визг набирающих обороты барабанов.) Вот это жесть! Что это он у вас скрипит, как инвалид войны? (Дергает за рычаг, останавливает барабаны — проигрыш.) Черт, ни хрена. Ну ладно, погоди! (Бросает новый жетон, снова запускает барабаны и замолкает.)

(Алек осторожно входит внутрь небольшой церкви, снова останавливается и озирается.)

Алек. Как здесь все не так, как снаружи. Там — шум, гам, какие-то дела, ненужные люди, один сплошной напряг. А здесь… даже запах неземной. Немного тошнит, кружится голова, и ноги начинают дрожать. (Пауза. Медленно приближается к иконостасу.) В последний раз я был в церкви, наверно, лет десять назад, на Пасху. Меня привела мама. Она стояла перед такой же иконой… (Становится слева от Царских врат против иконы Божией Матери.) Или, может, напротив той (переводит взгляд вправо, на икону Иисуса Христа), шептала и о чем-то просила, просила… А я тогда ни о чем не просил. Мне едва исполнилось 17, я был молод, здоров и, главное, ужасно самоуверен. Я не нуждался ни в чьей помощи и откровенно изнывал от скуки. А мать продолжала молить у Бога горячим, взволнованным шепотом: «…Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь…» А мне, мне верни слух, я желаю, нет, прости, Господи, я прошу Тебя сделай так, чтоб я снова мог слышать душу Немой женщины; я оглох, Господи, с некоторых пор я больше не слышу души, наверно, я выздоровел, стал нормальным, как все; а я не хочу, как все, Господи, лучше уж как раньше: пусть больной, зато не глухой; я простой бандит, мне приказали преследовать и убить человека, Немую женщину, и я обязан это сделать, но… говорю же тебе, Господи, я разучился слышать ее душу, а мне без этого никак нельзя, без такого дара нельзя, Господи… иначе я сам перестану быть человеком… (Смолкнув, обмирает.)

(Из зала игровых автоматов раздается вдруг исступленный, гневный вопль Геры.)

Гера. Гребаный ваш бандит! Я оторву ему его калечную руку! Урод, сожрал полсотни моих жетонов и даже не подавился! (Поворачивает голову в глубь зала, орет.) Виски мне, чего встал, кретин! И насыпь мне мешок жетонов! Да-да, ты не ослышался: возьми мешок, из-под сахара, из-под говна, мне плевать, из-под чего, и под завязку набей его жетонами! Втопчи эту дрянь ногами, и я пойду просить.

(Гера зло хватает протянутый ему стакан виски, опрокидывает в себя залпом, вырывает нетерпеливо из невидимых рук плотно набитый мешок и, взвалив его на спину, стремглав бросается из зала, торопливо пересекает площадь. Ксения, завидев Геру, внезапно приходит в себя, с мольбой зовет Геру.)

Ксения. Гера! Мне плохо, Герочка!

Гера (на мгновенье замедляет бег возле мотовездехода.). Что? О чем ты, дура? Не сейчас, после.

(Отвернувшись, Гера бежит дальше, а Ксения без чувств, без движений вновь замирает в мотовездеходе. Гера врывается в церковь. И в тот же миг сталкивается нос к носу с Алеком.)

Алек (опешив). Гера… что тебе здесь нужно?

Гера (запыхавшись). Я вспомнил.

Алек. Вспомнил?

Гера. Я вспомнил, что мне тоже надо. Не одному ведь тебе.

Алек. Ты пришел просить Бога?

Гера. Точно. Я хочу, чтоб Он благословил.

Алек. Ты хочешь, чтобы Он тебя благословил?

Гера. Не меня. Я как-нибудь сам, без Него обойдусь…

Алек (раздраженно). Тогда чего тебе здесь надо? Здесь больше нет никого, кроме Него.

Гера. Да знаю, знаю, что ты мне паришь. Что я, полный лох?

Алек. Тогда объясни, о чем ты хочешь Его просить.

Гера (с усмешкой). А ты не догоняешь?

Алек. Нет… Постой… неужто ты хочешь, чтоб Он помог… поймать Немую женщину? И раз и навсегда кончить с этим делом!

Гера (кричит исступленно). Да на хер она сдалась мне, твоя Немая!

(Гера и Алек застывают, с ненавистью глядя друг на друга. Ксения по-прежнему безмолвно замерла в мотовездеходе. На перекрестке неожиданно раздается шум притормаживающего автомобиля, из его салона доносится громкая танцевальная музыка.)

Голос незнакомца. Гляди-ка, какая телка клевая. И мордашка смазливая… А «порше» у тебя, ха-ха-ха, вообще отпад! Прокатишь, куколка?

Ксения (встрепенувшись, поворачивает голову в сторону, откуда доносится голос). Почему бы и нет… А денег дашь?

Голос незнакомца. Денег? Тебе? Ну и хватка у тебя… А что взамен?

Ксения. Вон (хлопает по рулю), хоть вездеход забирай. Голос незнакомца. Да ну?! А он у тебя на ходу? Ксения. Спрашиваешь! Твою тачку вмиг обставит!

Голос незнакомца. Да ты гонишь!.. Ладно, слушай уговор: сейчас я стартую, догонишь — дам денег. А не догонишь… будешь собою расплачиваться.

Ксения. Какой ты прыткий.

Голос незнакомца. Так по рукам?

Ксения. Ладно, хрен с тобой!

(Музыка становится громче, взвизгивают тормоза — невидимый автомобиль резко срывается с места и уносится вдаль. Следом за ним плавно трогается мотовездеход — наискось, слева направо, пересекает площадь и останавливается почти на самом ее краю, справа от церкви. Ксения мельком глядит в зеркало, подводит помадой губы и, наконец, спрыгивает с вездехода.)

Ксения (окликает невидимого мужчину). Эй, Шумахер, так у тебя деньги есть? (Уходит за правую кулису.)

(В храме двое приятелей продолжают перепалку.)

Гера (орет). У меня твоя Немая вот где сидит уже! (Проводит ребром ладони себе по горлу, но тут же, опомнившись, говорит почти заискивающе.) То есть я хотел сказать, чувак, что сейчас есть дела поважней, чем Немая. Ты только погляди, на кого мы стали похожи! Все изорвались, грязные как свиньи, мне позарез нужна чистая рубашка, новые джинсы и кроссовки. И тебе тоже не мешало бы обновить свой прикид. А после я хочу купить нормальной жратвы, много-много жратвы, потому как уже в горле сидит та дрянь, которую мы жрем с тобой… Чего молчишь, чувак?

Алек (с холодным отчуждением). Ты пришел просить Бога, чтоб Он одел тебя и накормил?

Гера. Неа, у меня мысль покруче, чувак. Я пришел просить Его, чтоб Он благословил своим авторитетным словом… вот это. (Пинает мешок.)

Алек. Ну и что там?

Гера. Жетоны.

Алек. Что-что? Для игровых автоматов?

Гера. А что тут такого? Если Бог поможет, у нас будут реальные бабки. Их хватит и на шмотки, и на выпивку, и на жратву. Я голодный как волк!

Голос священника. Братья, в храме не дозволяется говорить столь громко, тем паче на греховные иль суетные темы. Господь разгневается и может послать на вас несметные проклятия и болезни.

Гера. О, батюшка, ты как раз мне и нужен. Благослови по-быстрому, что в этом мешке, и мы свалим.

Голос священника (с возмущением). Храм не стол заказов, а Бог не шестерка!

Гера. Поп, ты что, не понял?!

(Гера резко выхватывает пистолет, целится в глубь храма; Алек кидается к нему наперехват.)

Алек. Ты что делаешь, Гера!

Гера (грубо отталкивает Алека). Отвали, чувак! (Священнику.) Дед, давай без лишнего базара: освети мой мешок, скажи, что надо в таких случаях, а я, так и быть, рассчитаюсь с тобой десятой частью выигрыша. По-моему, справедливо, а?

Алек (Гере). Ты полный урод.

Гера. Так что давай, поп, не тяни резину, ну!

Голос священника. Да простит меня Господь за мою слабость и малодушие, за преступное маловерие…

Гера (нетерпеливо обрывает). Ну, кончай пургу гнать!

Голос священника (сбивчиво бормочет). …Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь!

(Пауза.)

Гера (с раздраженным недоумением). Все, что ль? А ломался-то сколько, старый черт! Ладно, не обессудь, старик, мне пора. Надо пустить их в дело, покуда божье благословение свежо. Пока оно, ха-ха, не протухло!

(Забрасывает мешок с жетонами на спину, идет к выходу из храма, но на пороге вдруг поворачивает и возвращается. В этот же момент справа из-за церкви выбегает Ксения. Ее не узнать: она совершенно преобразилась и явно возбуждена; быстрой, нервной походкой она пересекает площадь и входит в зал игровых автоматов.)

Ксения (возбужденно-радостно, стоя возле знакомого «однорукого бандита», протягивает невидимому администратору несколько мятых купюр). На все!

Гера (священнику). Я вот что подумал: с какого хрена я буду делиться с тобой своим кушем?

Алек. Хватит, Гера, довольно!

Гера. Не дергайся, я сказал. (Направляет пистолет на Алека.) А то вмиг сделаю из тебя решето… прям здесь, на глазах у твоего боженьки. (Поворачивается к священнику.) На-ка, поп, тебе твои десять процентов (развязывает мешок, черпает из него горсть жетонов), пойдешь и сам сыграешь. Чего руки за спину спрятал, ссышь, что ль? Ха-ха-ха! (Разбрасывает жетоны по храму.) Сею, сею, засеваю…

Голос священника. Чур тебя, чур! Уйди прочь, дьявольское отродье! Господи, да что ж это творится! Зачем же ты, Господи, так меня искушаешь?

Гера (с усмешкой). Гляди-ка, Алек, как поп бросился собирать с полу жетоны. Видать, наш человек, из такого ж мяса сделан, как мы с тобой, чувак. (Алек хватает Геру за рукав, тянет к выходу.) Да что ты меня все дергаешь, отвали! Что, самому сыграть не терпится? Так прямо и скажи, а не дергай меня.

Алек (с усталой обреченностью). Пошли отсюда.

Гера. Так пошли. И Ксюху с собой возьмем. Говорят, дуракам и бабам везет в азартные игры. (Вдвоем выходят из храма, замечает исчезновение Ксении и мотовездехода.) Ксюха… эй. Что за хрень? Где мой трактор?! Алек, я спрашиваю, где мой вездеход?!

Алек. Что ты орешь на меня?! А я почем знаю, где твой трактор? Ты его Ксюхе поручил, с нее и спрашивай.

Гера. Но Ксюхе тоже нет. Вот, сука, удрала и трактор угнала.

Алек (замечает за церковью мотовездеход). Не угнала. Вон он стоит.

Гера. Где?! (Смотрит в сторону церкви.) Точно он! Вот Ксюха, а! Приколоться над нами вздумала. Ну, погоди, я те приколюсь!.. (Видит тень человека, стоящего за мотовездеходом.) А это еще что за хмырь у моего трактора торчит?! Эй ты, ублюдок, отвали от моего вездехода!

Голос незнакомца. Как же, губу раскатал, его это вездеход! Был твой, а теперь стал мой.

Гера. Ты чего гонишь, чувак!

(Алек хватается за пистолет.) Погоди, я сам с этим уродом разберусь. Ну?!

Голос незнакомца. Не нукай, не на того нарвался. Мне твоя баба под залог его отдала, то есть твой драндулет.

Гера. Что под залог отдала — мой трактор?!

Голос незнакомца. Говорю же тебе, мужик, теперь это моя тачка. Я твоей девке двадцать тысяч отвалил, так она на радостях так рванула, что только пятки сверкали!

Гера. Не понял, куда рванула?

Голос незнакомца. Куда, куда… Не закудыкивай девчонке игру.

Гера (растерявшись). Какую игру? (Алеку.) Неужто и вправду Ксюха в игровых автоматах?!

Алек. Невероятно, Ксения решила сыграть! Что это на нее нашло?

Гера (незнакомцу). Что ты мне паришь, чувак?! Руки прочь от моей тачки! А то щас мигом тебя сделаю! (Выхватывает пистолет.)

Голос незнакомца. Да ладно, чего разбушевался. Я ж не против, вот ключи от твоей тачки. Но только, слышь, мужик, пусть твоя девчонка бабки мои вернет, иначе ж я молчать не стану, пацанов своих приведу…

Гера. Все, хватит, чувак, я понял. Будут тебе твои бабки. Алек, пригони трактор, а я покуда за Ксюхой смотаюсь. Хм, заодно и жетоны пристрою. (Пинает мешок.) Что я, зря их светил?

(Алек направляется к мотовездеходу, а Гера входит в зал игровых автоматов. Алек заводит вездеход, но тот пару раз чихает и глохнет. Алек открывает капот и начинает копаться в двигателе.)

Ну что, Ксюха, много подфартило? (Восклицает с изумлением и завистью.) Это что, все твое?! Ни хрена себе! Да тут хватит отдать долг тому ублюдку и еще один трактор купить! Это ж надо, как тебя поперло! Неужто боженька помог?

Ксения (неожиданно вскидывает голову на Геру — ее глаза в полумраке зала сверкают, как два раскаленных уголька). Ошибаешься, Гера. Это сатана за меня заступился…

Гера. Кто-о?! Сатана? Ха-ха-ха! Девочка, да ты совсем того! Ксения. …И пообещал забрать тебя в скором времени. Гера. Кого забрать?

Ксения. Тебя, Гера. В свое пекло забрать. Потому что ты, Гера, полное ничтожество и неудачник!

Гера (с веселой злостью). Заткнись, дура! Когда ты молчишь, ты мне нравишься больше. (Подходит к игровому автомату.) Сатаной она вздумала меня напугать. Ну-ка, теперь я сыграю с ним, с твоим рогатеньким папочкой, хе-хе. (Один за другим бросает в щель автомата жетоны и, дергая за ручку, то вращает барабан, то останавливает его. Мрачнеет с каждой минутой и наконец приходит в ярость. Внезапно что есть силы пинает автомат.) Сука, этого быть не может! Накаркала, сука, игру мне всю обосрала! Ведь я их святил, понимаешь, эти сраные жетоны святил! (Хватает из мешка остатки жетонов и со злостью швыряет их под ноги.) Все пропало!

(Фыркнув, Ксения выходит из зала, сладко потягивается на пороге. Разъяренный Гера выскакивает следом за ней.)

(Кричит ей в спину.) Из-за тебя, сука, и твоего говенного сатаны все пропало! (Догоняет девушку и грубо разворачивает ее за плечи.)

Ксения (вызывающе смеется ему в лицо). Немая женщина…

Гера (исступленно вопит). Причем тут Немая, дура?!

Ксения (давясь от смеха). Это она… Немая… Немая женщина — мой сатана.

Гера. Что-о?! (Невольно отступает назад от Ксении. Быстро оглядывается, ища глазами Алека.) Алек, мать твою! Какого черта ты застрял?!

(Ревет двигатель вездехода — Алек наконец устранил неполадку. Он захлопывает капот, и в тот же миг гаснет свет. Затемнение.)

Голос Алека. Все путем, сейчас едем!

 

СЦЕНА ПЯТНАДЦАТАЯ

Полдень того же дня

Свет загорается. На диапозитиве картинка торгового зала в супермаркете. Вдоль задней кулисы установлены полки с товарами. Посредине полки прерываются проходом, уходящим в глубь сцены. Слева не спеша входят Гера и Алек. Гера толкает перед собой тележку на колесиках, в которой сидит большая кукла — копия Ксении. У Ксении-куклы большой живот, как у женщины, находящейся на пятом-шестом месяце беременности. При этом у нее глуповатое, отстраненное выражение лица, точно у неполноценного, слабоумного ребенка. Руки у Ксении-куклы связаны, она держит их на своем круглом животе.

Алек (переводя взгляд с куклы на Геру). Что ты с ней сделал? На фиг ты ее связал, Гера?

Гера (снимает с полки палку салями и откусывает от нее). Достали меня ее выходки, вот и связал. Она ведет себя, точно даун. (Вешает укушенную салями назад.)

Алек. Ее можно понять. Мы приняли ее за Немую женщину, а она до сих пор не хочет нам этого простить.

Гера (открывает банку с мидиями, зачерпывает двумя пальцами и отправляет в рот). Ты говоришь полный бред, Алек. Потому что она — конченная дебилка. Ты что, забыл уже, что она вытворяла в отделе посуды?

(Внезапно из среднего прохода на мужчин вылетает Ксения. Высоко над головой она занесла громадный тесак — метит в Геру. Гера и Алек не замечают девушку — она лишь плод их воспоминаний.)

Алек. С ней случился приступ.

(Ксения заносит тесак над головой Геры.)

Гера (резко останавливается и, поперхнувшись мидиями, злобно фыркает). Что-о, приступ?! (Увидев Ксению с тесаком, роняет банку мидий, но тут же инстинктивно хватает с полки головку сыра и заслоняется ею.)

(Ксения обрушивает тесак на Геру — нож вонзается в головку сыра. Вспыхнув от обиды и разочарования, Ксения убегает в проход.)

Да она чуть не зарезала меня столовым ножом! (Вытаскивает тесак, показывает его Алеку.) Если бы не рокфор (разрывает целлофан, в который упакован сыр, и с жадностью ест сыр), я бы давно был на том свете.

Алек. Мне тоже досталось, приятель.

(Слева выскакивает Ксения, в ее руке дуршлаг; она на носочках крадется к Алеку.)

Гера (с сочувствием). Да, тебя она грохнула по башке дуршлагом.

(Ксения бьет Алека сзади по голове дуршлагом и быстро скрывается в левой двери.)

Не представляю, как ты сумел устоять на ногах после того чудовищного удара! (Открывает банку пива, пьет судорожными глотками.)

(Алек беззаботно хохочет.)

Чего ты ржешь, придурок? Никак очухаться не можешь?

Алек. Я вспомнил, как Ксюха в гастрономе устроила нам засаду…

(Справа неожиданно появляется Ксения; в одной руке она держит лоток с куриными яйцами, другой начинает бросать яйца в мужчин. Попадая в Геру и Алека, яйца лопаются, оставляя на одежде разноцветные кляксы, как от шариков от пейнтбола.)

И обстреляла нас куриными яйцами.

(Разбросав все яйца, Ксения проворно ретируется в правую дверь.)

Гера (берет с полки бутылку виски; подняв ее на уровень глаз, смотрит сквозь нее на свет). Хм, обстреляла она нас позже, уже после того, когда черт тебя дернул заглянуть в оружейный отдел. Сучка, она едва не всадила в нас обойму из «М-16»! (Пьет из горлышка.)

Алек. Так это ж не настоящая «М-16», а ее имитатор! Такими винтовками пользуются в стрейкболе.

Гера. Ну ты сказал, чувак, — стрейкболе! Откуда мне тогда это было знать?! (Пожимает плечами.) Я и сейчас слабо догоняю, что это…

(Из среднего прохода на мужчин налетает Ксения; на ней камуфляжная форма и солдатская каска, в руках — винтовка «М-16». Встав на одно колено, Ксения начинает вести прицельный огонь по Гере и Алеку.)

Ведь как было, помнишь? Ксюха, как безумная, выскочила нам навстречу, наставила на меня винтовку и принялась с дуру палить. Как я в тот момент успел прыгнуть и растянуться на полу, до сих пор понять не могу! (Гера резко падает на пол и растягивается на нем.)

Алек. А я, черт, тогда прогнал и тут же получил резиновую пулю в грудь. Я думал, она меня расплющит!

(Одна из пуль Ксении попадает Алеку в грудь, он вскрикивает от боли и хватается за пораженное место. Расстреляв обойму резиновых пуль, Ксения вновь исчезает в проходе.)

Гера. Ага. (Открывает коробку с эклерами и принимается запихивать их в рот куклы.)

Алек. Что она, интересно, выкинет в следующий раз? Не удивлюсь, если она захочет травануть нас газом или взорвать осколочной гранатой. (Пауза.) Если ей, конечно, удастся перед этим сделать от нас ноги. (Проверяет, насколько крепко связана Ксения-кукла.)

Гера. Как же, хрен она нам еще чего сделает! Я собственноручно ей ноги-то поотрываю, пусть только дернется. (Дает подзатыльник Ксении-кукле.) Говорю же, сука она последняя! А была б она Немой женщиной, церемониться бы с ней не стал, давно б задушил собственными руками!

Алек. Нельзя Ксюху душить. Ее теперь даже пальцем тронуть нельзя. Наша Ксюха беременна.

Гера. Не слепой, сам вижу. А то бы я ей дал! (Снова замахивается на куклу.)

Алек. Эй, парень, убери от нее руки!

Гера. Что?! Пошел прочь, чувак!

Алек. Да ты нажрался как свинья! Я видел, как ты трескал все подряд. Где ж твоя хваленая солнечная батарея? Где?! Что, накрылась медным тазиком? Теперь ты, Гера, такой же, как все: не можешь и часу прожить без пойла и хавчика!

Гера (рычит от ярости). Уйди с дороги, придурок! Ты мне не указ!

(Мужчины хватают друг друга за плечи, каждый из них пытается повалить соперника на пол; начинается драка. Тем временем корзина с Ксенией-куклой продолжает катиться дальше и исчезает в правой двери.)

Алек (пыхтя и пытаясь совладать с хваткой Геры). Что ж ты наделал, парень! Ведь ты утратил… загубил свой дар! Когда ты трахнул Ксюху, ты лишился своей удивительной способности! Больше ты не человек-солнце, ты даже не человек-батарейка, теперь ты — подонок! Жадное, ненасытное животное!

Гера. А ты… ты! Кто б говорил, кто б указывал мне! Ты, Алек, трус, чистоплюй! Ты не трахнул ее, сопляк, потому что элементарно зассал, но это тебя не спасло. Слышишь — не спасло! Она все равно сделала тебя, чувак! Ты — оглох! Скажи мне, когда ты в последний раз слышал душу? Ну?! Давай, назови мне тот день и час, когда ты, как прежде, говорил по мобильнику с душой! Со своею душой!!.. (Тяжело дыша, отталкивает от себя Алека.) То-то и оно. Тетерев, она и тебя прокляла.

Алек (в отчаянии). Мы оба прокляты!

Гера (стучит кулаком по полу). Немая женщина прокляла нас!

Алек. Гнойник должен был лопнуть! Гера. Гнойник должен лопнуть! Алек. Аминь.

Гера. Аминь…

(Из среднего прохода к ним не торопясь выходит Ксения. Она катит перед собой детскую коляску. Видит на полке куклу, опускает ее в коляску и заботливо покачивает. Ошеломленные этой картиной, Гера и Алек в первый миг замирают, тут же забыв про драку, затем дружно бросаются к Ксении. С диким остервенением они пытаются отобрать у девушки коляску, но Ксения вцепилась в нее мертвой хваткой. Сверху на невидимых нитях спускаются бутылка с детским питанием, погремушки, памперсы, ползунки, пеленки… Гера и Алек что есть мочи принимаются палить из пистолетов по игрушкам и детским вещам, но Ксения успевает ловко сорвать их с нитей и уложить в коляску. Вскоре приступ ярости стихает, и приятели, вконец обессилев, спина к спине садятся на пол. Ксения как ни в чем не бывало продолжает покачивать коляску и тихонько мурлычет себе под нос. Свет меркнет. Затемнение.)

 

СЦЕНА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Тот же день, 15.45

Загорается свет. На диапозитиве центральный квартал Сумска. В диване-мотовездеходе трое — Гера, Алек и Ксения. Мотовездеход выезжает на перекресток, затянутый ядовитым черным дымом. Горят два легковых автомобиля; один перекинулся кверху колесами, другой дымится, врезавшись в фонарный столб; возле машин в лужах крови распростерлись трупы пятерых людей. На тротуаре и проезжей части валяются пистолетные гильзы и гранатомет. Дым валит и из окна на четвертом этаже в пятиэтажке, свесившись из окна по пояс, навсегда застыл в нем труп мужчины.

Алек. Вот это жесть! Не иначе дело рук Немой женщины! Видать, они ей засаду устроили, а она им — на, получи! Взяла и всех замочила!

Гера (рулит с деланным безразличием). Фигня, и не такое приходилось видеть. Верно, Ксюха?

(Ксения молчит, с отстраненным, равнодушным видом взирает на последствия кровавой стычки.)

Алек (Гере). Нет, ну ты скажи, откуда столько жестокости, кому она на пользу?

Гера (не поняв, о чем говорит Алек). Кто она — Немая женщина? Ну ты спросил, чувак! Все одно, что про сатану. (Косится в сторону Ксении и шепчет.) Вот ты можешь сказать, на кой хер сатане понадобилось помогать Ксюхе?

Алек. Нет, откуда мне знать такое. Я боюсь…

Гера (с пренебрежением). Ты боишься Немой женщины? Или, может, сатаны?

Алек. Я боюсь всего этого (обводит рукой улицу). Хаоса, войны, смерти…

Гера. Как же ты тогда решился на охоту на Немую? У меня в голове никак не укладывается, как такой хлюпик, как ты, мог рискнуть отправиться в погоню за Немой!

Алек. По правде, не очень-то и хотелось… Но голос… он словно приказал мне.

Гера. Что за голос? Небось, жуткий такой, как из могилы? Ни смерть ли это была? Или, чего хуже, Немая женщина, ха-ха-ха! Но ты, чувак, не дрейфь, мы ее непременно замочим.

Алек. Смерть невозможно замочить, смерть бессмертна.

Гера. Хм, выходит, придется ограничиться одной ее сестрой. Что скажешь на это, Ксения?

Алек. Какой еще сестрой? Что ты несешь, Гера?

Ксения (встрепенувшись, как после сна, во все глаза таращится на уличный кошмар). Боже мой, что это? Какому извергу понадобилось пролить столько крови? Кому от этого стало хоть капельку лучше? Кому?! (Вскрикивает, словно осененная ужасной догадкой.) О Вадим, только не ты!.. (Впивается взглядом в горящие автомобили.) Вадим… нет, этого быть не может. Я не верю, что ты на такое способен! Вадим, ну что ты молчишь, скажи хоть что-нибудь, дай знак, докажи, милый, что ты к этому не причастен!.. (Прищуривается, рассуждает сама с собой.) Но если это и вправду ты… разобрался там с ними, чтоб им не повадно было больше, чтоб раз и навсегда с такими, как они, то я пойму тебя… и все прощу…

Гера. Эй, сестра, что ты там бормочешь?

Алек (глухо). Не трогай ее, Гера. Она молитву читает.

Гера (с ухмылкой). Глупо, здесь уже никому не поможешь. (Встретившись взглядом с Ксенией, вдруг весь напрягается.) Что ты уставилась на меня, словно овца перед закланием. Хочешь, чтоб я разрыдался? Но я не бог, а солдат, и не спасать сюда пришел, а убивать. Как вон тот, кто замочил такую кучу народу. (Доверительным тоном.) Но тебе я помогу. Слышь, я постараюсь помочь тебе… если и ты мне поможешь. Признайся, ведь ты знаешь, где Немая женщина, а? Ха-ха-ха! По глазам вижу — знаешь!

(Ксения выскакивает из вездехода и, схватившись за голову, бросается бежать по задымленной, объятой пламенем пожара и политой кровью улице.)

Алек. Гера, что ты сидишь, как камень? Вперед, за ней!

Гера (заводя вездеход). Что ж, может, хоть эта сумасшедшая приведет меня к Немой женщине.

(Свет гаснет. Затемнение.)

Погоди, здесь где-то «Макдоналдс». А вон же он! Я на минуту заскочу, а то в животе бурчит от голода.

 

СЦЕНА СЕМНАДЦАТАЯ

Девять месяцев и две недели погони

Смеркается, начало августа. На диапозитиве лесная дорога. На обочине указатель «Гопск. 20 км» (указывает в сторону левой кулисы). Справа из леса выезжает диван-мотовездеход: по обеим сторонам трассы раскинулось поле. В вездеходе Гера и Алек. Поодаль, почти у самой опушки леса, встало с полдюжины милицейских машин (изображены на картинке диапозитива). В первый момент парни не замечают милиционеров.

Алек (счастливо вздыхает). Ну все, почти приехали!

Гера. Ага, еще 15 минут и мы дома. А сколько нас не было?

Алек. Да, поди, девять месяцев… Точно, девять месяцев!

Гера. Офигеть можно: девять месяцев погони!

Алек. Девять месяцев напряженных, изнурительных преследований.

Гера (невесело ухмыляется). И что? Если б ты, Алек, был бабой, то к этому времени, глядишь, уже родил бы. А так, в результате, ни хрена. Даже на след Немой, считай, ни разу не вышли. Да что там Немая — Вадим как запропастился тогда, так больше и не объявлялся… Я вот о чем подумал, чувак, а не переметнулся ли Вадик на сторону Немой?

Алек. На кой черт ему это надо?

Гера. Мало ли… Может, Немая баба попалась видная, смазливая. А может, вообще… похожа на его погибшую девушку…

(Внезапно несколько сухих хлестких выстрелов вспарывают тишину летнего вечера.) (Замечает справа от себя несколько милицейских автомобилей.) А это еще что за хрень?

Алек (присвистывает). Вот это номер! Легавых как грязи! На кого это они, черт, облаву устроили?

Гера. Небось, на Немую.

Алек. Шутишь?

Гера. А что? Прикинь, была б хохма: все девять месяцев, которые мы убили на погоню за Немой женщиной, эта сука втихаря гонялась за нами. Как партизан, а? Устроила в том леску нам засаду, да, хе-хе, менты случайно об этом пронюхали и теперь выкуривают ее оттуда.

Алек. Так какого черта мы встали? Айда покончим с Немой!

(В этот момент раздается беспорядочная стрельба, которую милиционеры ведут по лесу, и угрожающие призывы в мегафон.)

Голос милицейского начальника. Эй, вы там, засранцы, немедленно сдавайтесь! Лес окружен со всех сторон, у вас нет другого выхода! Какого черта вы упрямитесь?! Задерите руки за голову и живо валите к нам!

Алек (нетерпеливо). Гера, в чем дело? Зачем ты сбавил скорость?

Гера (с ухмылкой). Не видишь, что ли, там стреляют. На кой хрен я должен подставлять свою задницу? Пусть вначале менты шмон наведут, а тогда уж и наш черед…

Алек (в негодовании). Что… что я слышу?! Там — стреляют! Да ты сдрейфил, чувак!

Гера (беззлобно). Пошел на хер! Не лезь поперек батьки…

Алек. Тогда газуй! Рули нашу адскую машину в самую гущу леса! Там наверняка Немая женщина. Только она может так долго и тупо отстреливаться от ментов!

Гера (посмеиваясь). Я ж говорю: ну не сука, а?

Алек. Так вперед, жми на газ!..

(Гера продолжает медлить. Не торопясь достает бумажный кулек, в нем — биг-мак.)

(В шоке.) Что я вижу, чувак?! Да ты после этого просто ублюдок! Ты думаешь только о том, как набить свое ненасытное брюхо!..

(Гера, не отрываясь от еды, бьет Алека локтем в пах, Алек, задохнувшись от боли, сгибается пополам и валится на сиденье.)

Гера (с набитым ртом). Заткнись, а? Дай пожрать спокойно. Пока Немая не заговорит, хе-хе… кх! (Кашляет, поперхнувшись.) Ну не сука, а! Везде достанет, даже здесь, в этом сраном лесу. Лучше б ты лаялась, как все нормальные бабы. Дал бы тогда разок тебе в зубы и напрочь покончил с тобой, тьфу!

(Не спеша доев, Гера выбрасывает пакет и яростно жмет на педаль газа, вездеход с ревом срывается с места и устремляется в сторону Гопска. Почти сразу затихают выстрелы и вопли милиционеров. Со стороны леса доносятся отблески пламени, стелется дым, он становится все гуще, наконец, высокой плотной стеной заволакивает темные пятна леса и милицейские машины… Внезапно оглушительный взрыв сотрясает лесную чащу, рвет в клочья израненный воздух. Свет гаснет. Затемнение.)

 

СЦЕНА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Спустя два дня

Свет загорается. Гопск. На заднике — картинка комнаты в уже знакомой по первой сцене хрущевке. За окном душный жаркий день. Августовское солнце заметно подпалило огнем листву старого сада, но сейчас солнца не видно, небо пасмурно и мрачно — природа в ожидании грозы. Однако в комнате уютно и даже появились элементы комфорта: к мебели добавились телевизор одной из последних модных моделей, торшер с изысканным абажуром и великолепное большое кресло. Телевизор стоит справа от дивана на изящном журнальном столике, заменившем собой прежний обеденный стол. Вместо старого буфета у правой стены стоит невысокий стильный современный сервант. Диван тоже преобразился — в нем отсутствуют колеса и руль. Теперь это обычный удобный диван. Алек, небритый, развалился в кресле напротив включенного телевизора, звук в котором при этом отсутствует. Гера отпустил волосы; он вальяжно возлежит на диване, курит и читает газету. С его места не видно экрана телевизора — телевизор повернут к Гере задней частью корпуса.

Алек. Какая тишина… Вокруг ни души.

Гера (с рассеянным видом листает газету). Что, давит? Так ты звук включи. Что ты телек без звука смотришь?

Алек. Это новости… С сурдопереводом.

Гера. Зачем он тебе? Ты что, глухой?.. Не понимаю — с твоим-то слухом.

Алек. Я ничего не слышу. Абсолютно. Не могу настроиться ни на одну душу. Словно мир вымер. Словно где-то рядом кончилась кровавая война, она унесла всех… А меня контузило…

(Гера встает с дивана. Направляется через всю комнату к серванту. Берет с полки бутылку виски и бокал. Наливает себе, пьет. Ставит бутылку и бокал сверху на сервант. Смотрит на Алека.)

Гера. Это тебя так новости грузят? Плюнь на них! Какая может быть, на фиг, война, если сегодня двести восемьдесят девятый… 289-й?.. Да, 289-й день нашей погони. И ты в этой погоне бессменный лидер… Хе-хе, после меня.

Алек. …Тишина невыносима. Она переполняет меня, как вчерашнее дерьмо, от которого я никак не могу освободиться.

Гера. Э, парень, да ты совсем… Лучше выпей. Хочешь?.. (Наливает в свободный бокал, подойдя к Алеку, протягивает ему.) Держи. А я, знаешь, не согласен с тобой. Эта погоня…

Алек (ставит на столик бокал, не сделав из него ни глотка). Какая погоня? Разве?

(Гера возвращается к серванту, наливает в свой бокал, пьет.)

Гера. Да, погони будто нет. Сейчас… Мы будто что-то утратили: нет больше сумасшедшей гонки, ветра в лицо, адреналина, диких наших выкриков и радостных кличей, которые ветер немедленно срывал с наших губ и разрывал в клочья за нашими спинами… Все того, что было с нами, больше нет. Все изменилось. Изменились, я чувствую, и мы…

(Пауза.)

Алек. Тишина. Вместо голосов и стонов души в моих ушах тишина. Я пытался вычислить Немую женщину — она словно под землю провалилась. Словно ее раздавила эта самая тишина…

Гера. …Я определенно изменился. Я научился ощущать и ценить покой. Да, что сейчас происходит с нами… эта остановка… этот дом… Это же ништяк, чувак! Мне так клево никогда еще не было! Теплая хата, куча всякой крутой выпивки и жратвы. Гляди — икра, грибы, паштеты…

(Гера принимается поспешно вынимать из серванта тарелки с бутербродами и банки с икрой, грибами, маслинами и паштетом и ставить их сверху, рядом с бутылкой.)

Алек. Тебе-то зачем? У тебя ж солнечная батарея?

Гера. А! Что-то она больше не тянет. Эта погоня… Знаешь, я благодарен ей. Она вернула мне прежнюю форму. Погоня вернула мне… (Смеется.) Ха-ха-ха — аппетит! Во мне вновь проснулся вкус к жизни, вкус к еде. (Пробует вначале икру, затем грибы.) Я могу тебе с полной уверенностью заявить, что эта икра — супер, а вот грибы… дрянь. Совсем не соленые. Но все равно, м-м…

(Гера набивает полный рот, громко жует, прикладывается к бокалу.)

Алек. Перестань чавкать.

Гера. Что?

Алек. Ты громко сербаешь и чавкаешь. Разучился есть, пока твоя солнечная батарейка исправно фурычила.

Гера. Чавкаю? Тебя это раздражает? Но ты же сказал, что потерял слух и ничего не слышишь?.. (Пауза.) Так я тебе скажу на это: хватит ныть! Ты задрал меня своим нытьем! Посмотри, какой вокруг класс: дом, сад, коньяк, виски, мартини, маслины, икра — а ты трандишь!.. Включи телевизор и заткнись. Или почитай газету. (Подходит к дивану, берет газету, кидает ее Алеку.)

Алек (даже не повернув головы в его сторону). Она старая.

Гера. Как старая? Разве?

Алек. Ксюша ее черт-те когда принесла… Еще до погони.

Гера (внимательно всматривается в «шапку» газеты). В самом деле, прошлогодняя…

(Пауза.)

Алек. Послушай, а ты заметил, как погоня… что она с нами сделала? Ведь мы ни на шаг так и не приблизились к Немой, но что с нами стало!

Гера (снова пьет). Брось! Ты гонишь. Давай, выпей еще. Все ништяк!

(Гера с бутылкой и тарелкой с бутербродами делает несколько нетвердых шагов к Алеку — Гера заметно покачивается из стороны в сторону. Хихикает что-то себе под нос.)

Алек. Ты пьян.

Гера. Дурак, мне просто весело. Мне хорошо. Я расслабился и получаю кайф от виски, которое в жизни не пил. От этой классной салями — м-м-м, супер! Хочешь? Ну и дурак!

Алек. С нами явно что-то происходит. Движение, которое раньше так зажигало, так завораживало и толкало нас вперед, — внезапно опостылело. Мы стали как вкопанные, словно в одночасье утратили цель…

Гера. Ты еще думаешь, что у нас была какая-то цель?.. Самообман. Немая женщина — это самообман. (Пауза.) Ее нет и никогда не было.

Алек. …Один из нас вдруг почувствовал зверский… звериный голод. Наконец-то дорвался до еды и теперь жрет все без разбору. Как свинья…

Гера. Ну-ну, потише! Так можно и в морду схлопотать!

Алек. …Другим овладела смертельная тоска. И неизвестно, что лучше при этом — умирать с голода или тоски.

Гера. Верно. А сдохнешь — тебя никто и не вспомнит добрым словом. А я… Мне только больше достанется.

Алек. Хм, не обольщайся. Ты тоже мертв. С того самого дня, как мы отказались от погони, мы оба мертвы. (Пауза.) А Ксюха…

Гера. Что Ксюха?

Алек. Она тоже — мертва…

Гера. Что ты гонишь? Какая, на фиг, «мертва»? Ксюха утром приходила, ты еще дрых, как убитый. Пришла, как обычно убирала у нас. Рассказала, что всего на неделю раньше нас вернулась в Гопск… Небось, тоже достало по свету мотаться, как думаешь?

Алек. …Ксюха опустилась, обабилась, пузо вон какое отрастило; плечи обвисли, как у старухи; взгляд потух… Нет прежней Ксюхи. Нет больше меня, тебя. (Пауза.) Один только Вадим…

Гера. Вадим?! Не произноси при мне это имя! Встречу, поймаю его — собственными руками убью! Ведь он предал нас. Наше общее дело — предал!

Алек. …Вадим нашел в себе силы, сумел вырваться из порочного круга… (Пауза.) Он единственный из нас, кто нашел Немую женщину. Его любовь к Немой женщине, их любовь… Это чудо!

Гера. Заткнись!! Иначе я урою тебя, как его!

Алек. Не уроешь… Никто его не уроет…

Гера. А-а, я знаю, на что ты намекаешь. Так знай и ты: я не боюсь его бомбовых почек!

Алек. …Теперь он неуязвим.

(Алек, взяв пульт управления телевизором, включает громкость.)

Голос диктора. …Как мы уже сообщали, два дня назад около пяти часов вечера в Торопиловском лесу, в двадцати километрах от города, прогремел мощный взрыв. Следственная группа обнаружила на месте взрыва останки мужчины и водительское удостоверение на имя Тополя Вадима Ивановича. Причина взрыва до сих пор устанавливается…

(Алек снова убирает звук. Пауза.)

Гера (застигнутый врасплох известием). На хрена он это сделал?.. Он убил Немую?.. Ее там нашли?

Алек. Нет, он не убивал Немую женщину. Там больше никого не нашли… Он больше никого не убивал… (Пауза.) Только себя.

Гера. Ты знал об этом, знал?!

Алек. Я смотрю эти новости в третий раз. Я надеялся…

Гера. Что?!

Алек. Я ждал, что скажут что-нибудь о Немой женщине… Но о ней так ничего и не сказали.

Гера. Почему же, черт побери?!

Алек. Не знаю. Наверно…

Гера. Заткнись, если точно не знаешь! Почему Вадим убил себя? Он убил себя одного или унес с собой еще парочку террористов?

Алек. …Наверно, Немая женщина по-прежнему жива. В то время как мы уже… Больше ей никто не угрожает… (Пауза.) Даже любимый мужчина…

(Пауза.)

Гера. Что ты сказал? Любимый?

Алек (швыряет в него пультом управления). Пошел на хер! Вот что я сказал. Дай мне бутылку. (Поднимается с кресла, забирает у ошарашенного приятеля бутылку, пьет из горлышка. Гера, не зная, что предпринять, вскидывает на него пистолет.) Ну, что ты машешь пушкой перед моим носом? У меня тоже есть пушка, вот, видел? (Показывает Гере свой пистолет.) Ты хочешь меня убить?.. Так стреляй! А я пока выпью. (Снова прикладывается к бутылке. Гера ошалелым взглядом следит, как жадно ходит кадык у Алека. Тот осушает бутылку, кидает ее на пол.) У-у, мне пришла в голову клевая идея. Давай выпьем вместе, а?.. Убери свою пушку — и выпьем.

Гера. Давно пора. Дай сюда пистолет. (Гера берет у Алека пистолет, вместе со своим кладет на стол. Идет к серванту, вынимает вторую бутылку виски. Возвращается к Алеку. Ищет взглядом его бокал, найдя, наполняет его. Затем наливает себе.) Я сколько раз тебе говорил: столько пойла пропадает зря. Ну что, за нас?

Алек (неожиданно подхватывается — он явно чем-то взволнован или напуган). Да, сейчас. Только я позвоню. Извини, в последний раз. Чтоб уж окончательно, чтоб больше не сомневаться. (Спешно, суетливо прикладывает к уху телефон.)

Гера. Зачем тебе это? Снова ты за свое. Кому ты собрался звонить?

Алек. Немой женщине. Я хочу… Может, еще не все потеряно. (Напряженно вслушивается.)

Гера. Ну?

Алек. Ничего… Опять эта гребаная тишина! Значит, я и вправду разучился! Оглох, мать твою!

Что ты встал?! Где мой стакан?! У-у…

(Алек начинает судорожно рыдать и всхлипывать. Гера прижимает его голову к своей груди. Усаживает Алека на диван, обняв приятеля за плечи, садится рядом.)

Гера. Успокойся, все будет ништяк. Я ведь тоже… (пауза) прошел через это… Раньше тебя прошел. Успокойся. Вот выпей — и попустит. Глянь, какой прикольный дом. А сад? А сыр, маслины? (Берет с журнального столика яблоко.) Возьми вот яблоко, в нем волшебная сила. А как пахнет — чудо! (Откусывает от яблока и двумя пальцами вкладывает кусочек в неподвижный рот Алека.) Когда мы еще так…

(Алек сильно вздрагивает всем телом.)

Ну-ну, все будет путем…

(Они затихают, замирают. В комнату неслышно входит Ксения. Она на девятом месяце беременности. Вид у нее рассеянный, потерянный. Как сомнамбула, не разбирая дороги, бредет по комнате. Задевает сервант, сметает с него на пол какую-то банку. Не обращая внимания, плетется дальше. Цепляет ногой пустую бутылку. Натыкается на стол. Поднимает голову — видит затихших на диване Алека и Геру.)

Ксения. Почему он, а не они? Почему он, а не они?.. У них было все, у них была погоня. Но они предали погоню. (Кричит.) Вы не достойны больше погони! Знайте: он мог бы убить вас и не раз! Ему приказали убрать вас, и он бы непременно сделал это!.. Но он пожертвовал своей жизнью. Любовью пожертвовал. Ради меня… (Пауза.) Его больше нет, а они здесь пьяные, как свиньи! Ничтожества, слизняки. Все, все, что было у них, — растратили впустую! Отняли у меня горизонт… Предали погоню! (Хватает со стола пистолеты, направляет их на Алека и Геру.) Я убью вас, своло… О-о!! (Роняет на пол пистолеты, резко хватается за живот, оседает, обессиленная, на пол.) Мама… Мамочка!

Гера (приходит в себя от крика девушки). Вот те на — Ксюха… (Расталкивает Алека.) Гляди-ка, кто к нам пришел.

Алек. Ксюха! (Замечает, что девушке стало плохо.) Чего это с ней?

Гера. Чего-чего? Не врубаешься, что ль? Рожать она собралась, вот чего! Она еще когда утром приходила, я сразу заметил: вот-вот.

Алек. А нам что теперь?

Гера. Нюни свои собери и бегом за водой и полотенцем!

Алек (оторопев). А ты что, роды будешь принимать?

Гера. Вместе с тобой, кретин! Ну, чего встал?!

(Алек выбегает из комнаты, но тут же возвращается с полотенцем и тазом с водой.) (Склоняется над Ксенией, затем зовет Алека.) Неси сюда!.. Пошел уже. По-ошел!

(Промокает лоб девушке мокрым концом полотенца.) Давай тужься, Ксюха, давай!

Алек (в некотором испуге). Что, неужели пошел? Что теперь будет, черт!

Гера. Заткнись, придурок! (Снимает с волос Ксении заколку, протягивает ее Алеку.)

Перетяни лучше пуповину Ксюхиной заколкой!.. Да нет, вот здесь. А теперь нож давай!

Алек. Ты будешь пупок вязать? Гера. А как же, морским узлом. Алек. Да ну тебя.

(Гера принимает на руки новорожденного.)

Гера. Ты гляди, девочка… Молчит. Ксения (едва слышно). Моя девочка… Алек. Может, она немая?

(Вдруг комнату оглашает пронзительный детский крик.)

Гера. Сам ты немой. А эта девчонка — что надо! Слышь, как орет? Точно резаная! Ха-ха-ха! (Заливается радостным смехом.)

Алек (счастливый, бросается к девушке). Ксюша, возьмешь меня в крестные?

Гера (отстраняет Алека от Ксении). Да погоди ты! Дай ей хоть очухаться.

Ксения. Покажите мне Соню…

(Свет гаснет. Затемнение.)

 

СЦЕНА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Спустя почти год…

20-е числа июля. Ясный солнечный день. Знакомое поле и дорога в 20 км от Гопска. Ветер играет на поле травами, то склоняя их к земле, то выпрямляя. Посреди дороги встал диван-мотовездеход, над ним вьется мотодельтаплан. Запрокинув голову и щурясь от яркого солнца, в вездеходе сидит Ксения. Она смотрит на дельтаплан — там Алек и крошечная Соня. Через несколько дней ей исполнится годик.

Ксения. Хватит летать! Слезайте уже! Алек, ты слышал, что я сказала? Малышку пора кормить!

Алек. Еще одну минуту, Ксения! (Ребенку.) Гляди, Сонечка, а вон то облако похоже на мишку… Нет, не на мишку, а на дядю Геру — у облака такая же борода. Что, ты не понимаешь, о чем я говорю? Погоди, еще чуть-чуть, ты подрастешь и будешь разумной, как твоя мама.

Ксения. Я хотела бы, чтоб она была счастливой. Пожелай ей лучше счастья!

(Со стороны поля на дорогу выходит Гера. За прошедший год он отпустил бороду. Гера несет охапку полевых цветов. Протягивает букет Ксении.)

(Берет цветы.) Спасибо, Герочка. (Целует его.) Очень мило с твоей стороны. (Шутливо.) Ты заработал бутерброд. (Достает из корзинки бутерброд и протягивает Гере.)

Гера (садится за руль). Спасибо, Ксюха, не надо. Ты же знаешь, я, как прежде, питаюсь теперь солнечным светом. Спасибо нашей Соньке — она воскресила во мне мой дар. Она вновь пробудила во мне дух погони. И как же я счастлив, черт подери! (Обнимает и целует Ксению.) Да, счастливым может быть лишь тот, кто хоть раз испытал чувство погони. Кто почувствовал дыхание жизни!

Алек (подхватывает сверху). Кто приблизился к пониманию истины. Лишь в погоне человек обретает крылья, его сердце наполняется восторгом и радостью.

Ксения. Погоня — это любовь. Самая страстная, самая пылкая!

Гера (сокрушенно вздыхает). Эх, были ж времена! Я жил с постоянным ощущением счастья, мысль о погоне ни на минуту не оставляла меня… Я до сих пор слышу во сне шум ее крыльев…

Ксения. Ты по-прежнему тоскуешь о ней? Думаешь, мы ее больше не встретим?

Гера. Я верю…

Алек. Эй, там, на земле! Хватит ныть! Вы хотите погони? Будет вам погоня!

Ксения. Алек, ты что надумал? Немедленно прекрати! Малышка, ей нельзя…

Гера. Брось, Алек. Даже не думай об этом! Ты уже не тот перец, чтоб сломя голову мчаться в погоне… (Прислушивается к звонку.) Кажись, твой телефон звонит, Алек. (Находит на сиденье телефон.) Точно, он!

Алек. Кто там, Гера?

Гера (потрясенный увиденным). Ду… душа. Алек, это душа. На экране у тебя — «душа»! Это что ж, выходит, Немая женщина вновь объявилась?!

Алек. Гера, послушай ее, что ты тянешь?!

Ксения. Гера, ответь же!

Гера (вконец растерявшись). Но что я ей скажу?

Алек. Гера!!

Гера. Ну ладно… (Подносит телефон к уху, говорит неуверенно.) Алло… Это кто?

Алек. Что ты мямлишь, Гера! Включи «громкую связь»!

(Гера нажимает на телефоне кнопку «громкой связи», и в тот же миг раздается звонкий детский голос. Это голос Сони.)

Соня. Ма-ма. Ма-ма. По… по…

Ксения. Боже мой, это ж Соня!

Гера (с громадным облегчением). Фу-ух, а я-то думал Немая.

Соня. По-го-ня… Погоня… Погоня… Погоня!

Ксения. Неужели она так хорошо говорит по мобильному?

Алек. Это не она, это ее душа говорит! Сонина душа хочет погони! Она хочет летать! Туда, за горизонт, где начинается новая жизнь!

Гера. Потише, парень! Давай, сажай уже свой дельтаплан. Ты можешь напугать малышку.

Алек. Как бы не так! Теперь нас ничто не остановит! Мы с Соней два ангела! Эй, там, на земле, — догоняйте!

Ксения. Тоже мне ангел нашелся. Я тебе крылья вмиг поотрываю, если с Сонечки хоть волос упадет! (Гере.) А ты чего сидишь? Ты ж погоню заказывал? Так догоняй!

Гера. И догоню. Догоню, черт бы меня побрал!

(Ревет двигатель мотовездехода… и он, оторвавшись от дороги, взмывает вверх. Алек, Ксения и Гера кричат, ликуя. Их перекрывает восторженный голос Сони. Дельтаплан и вездеход плавно смещаются вправо и исчезают за кулисой. Занавес.)