Три часа ночи. Полузатемнение. На заднике — картинка стены в комнате в дешевой придорожной гостинице. Сзади слева окно, справа дверь. В комнате едва высвечивается скудная мебель: диван, стоящий изголовьем к левой стене; рядом с изголовьем тумбочка с настольной лампой; слева от двери умывальник с маленьким зеркалом. Диван разложен, на нем спит Гера. Внезапно, без стука, в комнату входит Ксения. Она несет поднос, накрытый сверху салфеткой, другой, нащупав на стене включатель, зажигает в комнате свет. Гера продолжает спать. Ксения опускает поднос на тумбочку, стоящую в изголовье кровати, и садится на краешек одеяла. Заботливо поправляет одеяло на Гере, затем ласково проводит рукой по его волосам.
Гера (мычит спросонья). Ну что там еще?
(Ксения мягко, но требовательно треплет его по щеке.)
(Грубо отталкивает ее руку.) Отвали, я сказал! (Открывает глаза — видит склоненное над ним лицо Ксении, невольно вскрикивает.) Ты?! Чего тебе надо? (Резко садится на кровати; Ксения неторопливо, с достоинством поднимается.) Чего приперлась, не видишь, я сплю?
(По-прежнему, не проронив ни слова, Ксения подходит к тумбочке, включает настольную лампу.)
(Оглядев с ног до головы ладную фигурку девушки, ухмыляется.) Видать, понравилось, как я тебя вчера трахнул, так еще хочешь?
Ксения (несколько отстраненным голосом). Не возьму в толк, о чем ты, сынок? Я, твоя мама, принесла тебе ужин.
Гера. Что ты мелешь, дура?! Ты, Вадимова подстилка, даже думать не смей о моей матери!
Ксения. Как же я не буду думать о себе, а в особенности о тебе, о моем ненаглядном сыночке. Такова моя судьба — думать и заботиться о тебе, ведь больше не о ком.
(Пауза.)
Гера (ему неловко). Дура… (В сторону.) Видно, помешалась, после того как я поимел ее. (Снова Ксении.) Не обессудь, Ксюха, что так вышло, просто я был очень зол в ту минуту, когда схватил тебя в бане. Но против тебя, честно, я ничего не имею. Меня достала Немая женщина — попадись она мне сейчас, такой легкой поркой, как с тобой, она б наверняка не отделалась!
Ксения. Я мало смыслю в том, что ты говоришь мне. Ты ж знаешь, мне сызмальства приходилось много работать и совершенно не было времени на учебу. Но я чувствую, что тебе сейчас нелегко, какой-то груз тяготит твое сердце. Этот душевный камень мешает тебе жить, потому не держи в себе слез, избавься от сердечной боли.
Гера. Если ты и полоумная, то другой мне сейчас и не надо.
Ксения. Я не полоумная, я твоя мать, сынок!
Гера. Брось, Ксюха, это совсем не смешно.
Ксения. Боже, о каком смехе ты говоришь?! До меня дошла весть, что ты ровным счетом ничего не ешь. Зачем ты, мой сын, объявил голодовку? Что ты хочешь этим мне доказать?
Гера. Да ничего, мам… тьфу! Ксюха, я не собираюсь тебе ничего доказывать!
Ксения. Ксюша? Ты снова сказал: Ксюша?! Так зовут твою девушку — Ксения?
Гера. Это твое имя… мама.
Ксения. Ха-ха-ха, ты что, нарочно искал девушку с таким именем, как мое?
Гера (схватившись за голову). Да это вовсе не моя девушка, а моего приятеля, и даже не его. Короче, это бывшая его подружка.
Ксения. Боже, как все интересно и запутано. Похоже, эта Ксюша, о которой ты так горячо говоришь, тебе самому очень нравится?
Гера. Мне? Не знаю, не думал об этом. К тому же…
Ксения. К тому же у Ксюши есть новый парень, и ты никак не решаешься отбить девушку у ее кавалера. Ну, меня это абсолютно не удивляет: ты на редкость воспитанный, чуткий и добрый мальчик. Таким я помню тебя с самого детства…
Гера. Мама, дай мне слово сказать…
Ксения. Лучше помолчим, ведь мы и так говорим с тобой битый час, куда уж больше? Но если ты хочешь мне что-то сказать, то сначала поешь, иначе все остынет… (Снимает с миски салфетку, трогает содержимое.) Ой, уже остыло! Сынок, прости, это я во всем виновата, заговорила тебя своей болтовней, вместо того чтобы сразу тебя накормить; картошка захолонула, котлеты тоже, но котлеты можно есть и такими; скажи, ты любишь котлеты холодными?
Гера. Мама, я не люблю котлеты.
Ксения. Да? А что ты любишь?
Гера. Я вообще ничего не люблю. Все отстой, мама.
Ксения. Ты брезгуешь моей едой?
Гера. Ты говоришь глупости, мама! Ну, может, тебе станет легче, если я признаюсь тебе: я вообще ничего не ем.
Ксения. Это как «вообще»?
Гера. А так. Я давно не беру ничего в рот. Потому что мне это не надо. Но все это ерунда, мама, я хотел признаться тебе совсем в другом. Скорее всего, это тебя шокирует, как мою мать…
Ксения. Чтоб меня еще что-то шокировало? Ты отказываешься есть мои котлеты, что может быть больней и обидней для матери?
Гера. Мама, я очень хреново… прости, плохо поступил с той девушкой.
Ксения. Это с кем же? С Ксюшой, что ль? Не иначе она забеременела от тебя, а ты струсил и не предложил ей выйти за тебя.
Гера. Беременная? Откуда тебе извест… (Смотрит в упор на живот Ксении.) Ну да, она беременна. Но я тут причем?! Я только переспал с ней, но к тому времени она уже была беременной. Черт, какой бред я несу!
Ксения. Ты переспал с девушкой и за это казнишь себя, мой сын? Конечно, этот твой неблаговидный поступок я никак не могу одобрить. С другой стороны, это физиология, реакция одного пола на противоположный… Одним словом, с кем из юношей в твоем возрасте этого не случалось.
Гера (опешив), Ты что, оправдываешь мой подлый поступок?
Ксения. Я вовсе не оправдываю его, как ты выразился, твой «подлый поступок». Но не есть из-за этого моих котлет, знаешь, это прямо какой-то психоз!
Гера. Психоз, говоришь? А то, что я взял ее силой, можно сказать, изнасиловал — это как тебе, тоже психоз?! Я опорочил беременную женщину!
Ксения. Боже, что ты такое говоришь? Ты… ты бессердечный, сын.
Гера. Хэ, бессердечный. Это еще мягко сказано, мать. Я просто подонок после этого.
Ксения. Ты зациклился на своей вине, мой сын, а я… Я и вправду сочту тебя бессердечным ребенком, если ты и после третьей моей просьбы опять отвернешься от котлет.
Гера. Издеваешься?! Да пошла ты на хер со своими котлетами!
Ксения (плачет). У тебя совсем нет сердца.
Гера (орет). А ты только об этом узнала, мать?! У меня и в самом деле нет сердца!
Ксения. Ты не имеешь права в таком тоне разговаривать с матерью!
Гера. Да ну, неужели? Я лишился сердца именно в тот момент… когда не стало тебя. (Пауза.) Я утратил тебя два года назад, и в тот же день, когда это случилось, в мою осиротевшую грудь вставили батарейку!
Ксения. Ну и бог с ней, с твоей батарейкой. Твой юный организм не может долго жить без мяса, свежего натурального мяса; фарш для котлет я делала своими руками, поперчила, добавила рубленого лука, картошку потерла на терке, разбила одно яйцо, чтоб котлеты не разваливались при жарке…
Гера. Кончай мне впаривать свои гребаные котлеты!
Ксения. Не смей орать на мать!
Гера. Врешь! Ты не мать мне, моя мать два года назад пропала без вести, осталась лежать под обломками, бомба разнесла ее на куски — а ты…
Ксения. Не кричи на меня, сын!
Гера. …А ты — шлюха, тупая шлюха, что я вчера трахнул в бане! И мне плевать, что ты беременна…
(Ксения дает Гере пощечину. От неожиданности он смолкает и застывает на кровати, взгляд его замирает на руках Ксении.)
Ксения (берет с подноса миску с котлетами). Ешь! (Подносит миску близко к лицу Геры, говорит строго, словно отдает команду) А потом я решу, что с тобой делать.
Гера (отталкивает от себя миску). Да пошла ты, дура! Возомнила о себе, хрен знает что… О!
Ксения (резко хватает его за пах). Ешь, сынок, прошу тебя по-хорошему. Иначе я из тебя самого сделаю котлету!
Гера (вертится на кровати, безуспешно пытаясь освободиться от хватки девушки). Да кто ты такая, черт?! Какого хрена ты придолбалась ко мне?! А! (Неожиданно коротко вскрикивает и обмирает, пораженный не то какой-то внезапной мыслью, не то болью.) Стой… неужто ты…
Ксения. Дошло наконец. Вот так бы и сразу.
Гера. Ты… (В сильном волнении, будто рыба, хватает ртом воздух.) Ты — Немая!
Ксения. Это я-то немая?! Да ты нахал! (Делает Гере больно, он вскрикивает.) Что ты там говорил мне, что у тебя нет сердца? Ха-ха-ха! А теперь посмотри на свою мамочку, вот уж у кого поистине никогда не было сердца! Ну, ешь, сволочь, а то калекой сделаю!
(Она насильно впихивает в рот Гере котлету, тот поначалу давится, но уже спустя мгновенье взгляд его вспыхивает от волчьего аппетита. Он принимается жадно поглощать содержимое миски.)
Что, распробовал? А столько времени ломался, тьфу! Да ведь и не мудрено, что тебе пришлись по вкусу мои котлеты. Вчера ты меня опозорил, взял силой, насмеялся над моим лоном и моею душой. А сегодня я тебе сама принесла — мое сердце!
(Потрясенный признанием девушки, Гера замирает с набитым ртом.)
Кому нужно опозоренное сердце? Вот я и перекрутила свое сердце на мясорубке и котлет нажарила целую миску! Ты удивляешься, откуда их так много вышло, котлет-то? Да ведь сердце мое большое, от любви оно было большим, а ты его опозорил. А теперь жрешь мое сердце и не подавишься! Даже добавку просишь… Ладно, ешь давай. Того, что было, все одно не вернешь и не исправишь.
(Гера покорно принимается снова есть, Ксения с жалостью наблюдает за ним.)
Бедный, никчемный ты человечек. И сердце твое никчемное — жалкая, нелепая батарейка! Но скоро ты о ней напрочь позабудешь и станешь думать только о том, как набить свой глупый желудок. Ха-ха-ха! И все ради одного-единственного мгновенья — в надежде пережить еще раз вкус моего горячего, пламенного сердца. Вкус моей сочной, как фарш, любви, ха-ха-ха!
(Ксения разражается истеричным смехом, Гера кричит; вскоре его крик перерастает в неистовый отчаянный рев смертельно раненого зверя. В следующий миг, не выдержав такого нервного напряжения, разлетается вдребезги лампочка, вставленная в настольную лампу.
Затемнение. Ксения незаметно исчезает. Вмиг все стихает. Слышен только стук сердца и сбивчивый, испуганный Герин шепот.)
Гера (сидя на кровати). У-у! Мне снилось, что я жрал сердце… Ее сердце. Что за хрень! (Гера без сил падает на кровать и вскоре вновь забывается в тревожном, беспокойном сне.)