На подходе к своему дому Гриценко неожиданно невесть отчего забеспокоился, решил позвонить дочери. Благо забыл отдать Коровину телефонную карточку. Позвонил от Дома связи.

— Маруся, добре запри дверь и не пускай меня. Чуешь? Шо бы я тебе не говорил — не пускай… Нет, подожди, шо я несу? Закройся в туалете и… Меня сильно избили, Марусь, так я не хочу, шоб ты видела меня таким. Тьфу, вот беда, господи!

В коридоре было темно и тихо, слышалось лишь ровное мурлыканье работающего холодильника. Включив свет, Гриценко впился взглядом в телефонный справочник. Насчитал сорок две фамилии Бойко, сокрушенно покачал головой: «Мать честная, как же мне всех прозвонить?»

Набрал номер Сашки Спинова.

— Саня, ты спишь? У меня новая беда. Нет, Людка не вернулась. Я скажу. Только ты не смейся и не думай, шо я псих какой-то. Хорошо? Саня… Короче: меня укусил вампир. Слышишь — вампир! И теперь я сам стал вампиром, точнее, як его… вурдовампом. Мне тоже несмешно. Я уже загрыз двоих, Саня…

За спиной Гриценко раздался испуганный вскрик. Враз обернулся — дочь! В больших глазах — ужас, по лицу волнами пробегают то свет, то тень… Серега, рыкнув сначала нерешительно, потом, обнажив желтоватые, как у заядлого курильщика, клыки… Зверь восстал в Гриценко, он кинулся, ощерив клыки, на дочь, та, пискнув, шмыгнула в туалет, щелкнула изнутри щеколдой. Серега со всей дури забарабанил кулаками по двери, стал рвать ее когтями, пинать, биться плечом и орать не своим голосом: «Обмажься какашками, тогда я тебя не трону!!»

Давясь слюной, с треском выломал дверь — и тут же ему залепили глаза говном! Подавив в себе всхлип, дочь прошмыгнула под слепой рукой отца и, уже оказавшись за его спиной, дала волю чувствам. Рыдая и голося во весь голос, Машка выбежала из квартиры.

Сколько с того момента прошло времени — десять минут, полчаса, час… Сильно ссутулившись, тяжело дыша, точно зверь, который только что ушел от собачьей облавы, Гриценко поплелся прочь из коридора. Как вдруг ожил, застучал в спину частой пулеметной очередью телефон.

— Ты что ж делаешь, идиот?! — на том конце провода раздался возмущенный голос Спинова. — Дочь до смерти напугал!

— Я тебе говорил, а ты не верил: я вурдовамп!! — пришел в бешенство Гриценко и едва не разгрыз телефонную трубку.

— Лечить тебя надо! — не сдавался Спинов.

— Чем, осиновым колом?!

— Не знаю… Что ты собираешься делать? — Сашка неожиданно заговорил тихим, усталым голосом.

— Мстить.

— Что?! — вновь сорвался на крик Спинов. — Вампиры мстят?!

— Мне плевать на остальных! Для меня это… Як его?.. Во! Дело чести — перегрызть горло тому подонку, шо бил меня клюшкой по башке!

— Ты уверен, что хочешь смер… отомстить тому мальчику? — подумав минуту, спросил Спинов.

— Мальчику?! Бачил бы ты того мальчика! — Гриценко орал, словно лаял. Потом вроде как успокоился, царапнув клыком по пластмассе, недовольно засопел в трубку: — Шо ты имеешь в виду, Спинов?

— Ну, может, ты на нем хочешь сорвать злость, а виноват по-настоящему другой?

— Шо-то я тебя не пойму, Спинов. Ты шо, хочешь выгородить того ублюдка?! — рявкнул Гриценко и, в сердцах двинув пудовым кулаком по несчастному телефону, продолжал орать в испуганно запипикавшую трубку: — Только потому, шо я вурдовамп?! Не мешай, Спинов! Не вздумай вставать мне на дороге! А то я и твою кровушку высосу!..

…На солнце словно вспышка случилась: глаза Сереге выжигал ядовитый желто-зеленый свет, от которого, точно круги на воде, разбегались радужные кольца. Они засоряли собой Серегин взгляд, разбивали его ясную целостность, явившуюся ему всего на несколько дневных часов, но, столкнувшись друг с другом, тонули во взгляде, раскаленными обручами падали на дно и без того воспаленного Серегиного сознания.

Вурдовампы, взяв Гриценко в кольцо, посадили его лицом к будто разлинованному в клетку окну. Солнце и в самом деле жарило нещадно, чтоб ему пусто было! А может, во всем виновато окно? Может, в нем не простое, а увеличительное стекло? Тьфу, вот напасть! Тут еще Коровин с дурацкими угрозами…

— Где твоя дочь, Гриц? — Коровин подошел сзади к Гриценко, неподвижно сидевшему на стуле. Старый вурдовамп склонился над Серегой, коснувшись бакенбардой его левой щеки. — Где твоя дочь, я тебя спрашиваю?! — Коровин зашипел громко-громко, как гусь.

— В надежных руках, — ляпнул невпопад Гриценко. Наверное, жгучее солнце так на него подействовало.

— Что?! Ты пренебрегаешь нашим обществом?! Все слышали: Гриц презирает нас! — Коровин грозным взглядом обвел присутствующих — его глаза сверкнули радостным яростным огнем, не обещавшим ничего хорошего не только Гриценко, как изваяние, застывшему на стуле.

В полуденный час среди собравшихся здесь, на втором этаже старого деревянного дома, было немало тех молодых и праздных, что позапрошлой ночью были загрызены вурдовампами в гольф-клубе на Чугуевском. Теперь они сами стали нелюдями, теперь они сами были не прочь напиться человеческой крови, дай только дождаться ночи…

На вид еще совсем молодой, толстый здоровяк с бритой головой (на самом деле — почти двое суток как мертвец, которого Гриценко в жизни окрестил Лысым-толстым) ковырялся в носу. Значит, где-то рядом должны были ошиваться еще двое — Прилизанный и Бейсболка.

Тем временем, не вынимая пальца из носа, Лысый-толстый вдруг выпалил:

— Это Грицу дорого будет стоить!

— Дорого?! — взорвался Коровин и, обежав стул, чуть не впился хищным поцелуем в отмороженную физиономию Гриценко. — А ты знаешь, Гриц, что этой ночью мы напоролись на засаду?.. Трех наших какие-то козлы проткнули кольями! — Коровин вдруг как завизжит: — Это твоя дочь навела!! Да!!

— Чушь, бред! — закрылся рукой от Коровина Гриценко. — Я же сказал: она в надежных руках!

— Так, значит, это правда? — глаза Коровина были совсем близко, они расширились до невиданных размеров и налились желтоватым белком, став похожими на растекшуюся по сковороде яичницу. В желтой студенистой массе ужасных глаз вурдовампа пульсировала красная жилка. — Это правда, Гриц? Твоя дочь сбежала от тебя и настучала ментам… Нет, менты слабы против нас. Ну, я не знаю, кто были те гады, что закололи наших! Но твоя дочь ответит за это! Или погоди-ка… Вот что я скажу, Гриц: ты должен доказать нам свою преданность. Да, доказать! Приведи ее к нам или… выпей из нее кровь. Сам выпей!!

— Рехнулся?! — Гриценко, как ужаленный, вскочил со стула. Куда только девалось его напускное безразличие! (В ответ раздался угрожающий ропот и дружный рык вурдовампов.) — Это ж моя дочь, Коровин!

— Уже не твоя. Ты покойник.

Гриценко стремительно обернулся к тому, кто бросил эту фразу, прозвучавшую точно приговор, и встретился взглядом с Лысым-толстым — первым, из кого вурдовамп Гриценко высосал кровь. Тонкие бледные губы бритоголового толстяка искривила мерзкая улыбка, полная ненависти и презрения. «Все-таки я прав, — ухмыльнулся про себя Серега. — Месть существует и среди вурдовампов. Вот засранец — решил мне напакастить!»

— Ну так что — по рукам? — Коровин смотрел на Гриценко пронзительным, выжидающим взглядом.

— Что «по рукам»? — решил тянуть время Серега.

— Ты дураком-то не прикидывайся! — Коровин зло сжал длинные плоские губы, да так, что из нижней брызнула кровь. — Повторяю для особенно хитрых: или ты ведешь ее к нам, или…

— А если не то и не другое? Шо тогда, Коровин? — с нарочитым смешком перебил Гриценко.

— Тогда мы сами найдем твою дочь и прикончим! — звенящим, леденящим душу шепотом зашипел Коровину. — А потом загрызем твоих друзей. Как там его?.. Спинова. Да-да, Алекса Спинова и его башковитого сыночка! Ну?!

— Ладно, твоя взяла, — устало сдался Гриценко.

— Смотри, попробуй только схитрить!

Слова эти были сказаны не Коровиным, а вновь все тем же толстяком с выбритой наголо головой. Отныне на ней не вырастет ничего.