Дверь в приемную была открыта. Женька быстро вошел и сразу же направился к директорской двери, но та оказалась запертой. Из-за нее по-прежнему доносился чей-то детский голосок, который то заразительно смеялся, то что-то старательно декламировал. Женька пару минут постоял, прислушиваясь к тому, что щебечет ребенок, потом решительно постучал. Неожиданно за дверью отозвались:

— Чего тебе, Тарас?

— Андрей Васильевич, это не Тарас! Меня зовут Евгений Безсонов. Я репортер из газеты «Перекресток рекламы». Хотел взять у вас интервью на тему будущего вашего завода. Но вас, к сожалению, закрыли.

— Никто меня не закрывал! — резко произнес голос за дверью, и в ту же секунду в допотопной замочной скважине раздался звук поворачиваемого ключа, и дверь, коротко скрипнув, отворилась. На пороге стоял высокий худощавый мужчина с блестящими (Безсонову показалось, слезящимися) глазами и впалыми щеками, заметно покрывшимися красными пятнами. На вид директору было лет сорок пять. Он немного сутулился, а пепел сигареты стряхивал прямо себе под ноги. Директор был явно подшофе.

— Заходи. Шампанское будешь?

Женька шагнул в кабинет, директор, слегка отстранив плечом гостя, быстро замкнул дверной замок.

— Присаживайся.

Безсонов с интересом огляделся. В такой обстановке ему еще ни разу не приходилось бывать. После той рухляди, которую он увидел в заводских отделах и бюро, мебель директора показалось Безсонову роскошью. Она была большой, массивной и в то же время выглядела очень современной и уютной. Шпон какого-то теплого дерева покрывал ее.

Но вскоре любопытный взгляд Безсонова соскочил с забавных мелочей, которыми был заставлен директорский стол, и уперся в огромный экран, по всей видимости, совсем новенького «Филипса»-«двойки». Симпатичный мальчишка лет пяти корчил рожицы с экрана телевизора и, неугомонный, скакал, роняя все на своем пути, по дивану и креслам в какой-то жилой комнате, с каждой секундой делая ее все более нежилой.

— Щас выпьем шампанского, и я познакомлю тебя с этим замечательным парнем. Да садись, не стой!

Безсонов уселся на кожаный диван, с готовностью принявший его в свое мягкое тело, и невольно проследил за действиями директора. Андрей Васильевич прошел в угол кабинета, противоположный тому, где стоял громадный «Филипс», и нагнулся над каким-то ящиком. Когда он снял с него продолговатую плоскую крышку, в сердце у Женьки кольнуло — то была крышка маленького, видимо, детского гроба. Женька все так же машинально перевел взгляд с крышки на экран телевизора — там по-прежнему шалил пятилетний мальчишка.

Директор вынул из гроба бутылку шампанского, опустил на место крышку и, сильно пошатнувшись, вернулся к столу. Встретив ошалевший взгляд Безсонова, Андрей Васильевич нахмурился и минуты две молчал, открывая шампанское. Когда золотая струя наполнила бокалы и выпустила над ними два белоснежных ноздреватых зонтика, директор, глядя Женьке в глаза, сказал:

— Моя фамилия Шубин. Мне сорок четыре. Год и три месяца тому назад собрание акционеров (этих ограниченных, завистливых людей, за годы независимости заметно разучившихся работать) выбрало меня директором и одновременно председателем правления. На то время завод представлял собой ужасное зрелище: грязь, бардак, выпуск никому не нужной продукции, объемы которой с каждым днем падали, поскольку не на что было закупать сырье и комплектующие…

— А кем вы работали до принятия руководства этим предприятием? — Безсонов как ни в чем не бывало достал и включил диктофон.

— Выключи. То, что я сейчас тебе расскажу, требует дополнительных доказательств. Без них мой рассказ можно трактовать как нездоровый вымысел… — Шубин, несмотря на то что был нетрезв, говорил четко и внятно, правильно формулируя свою речь. — Да. Ты спрашиваешь, кем я работал? У меня была небольшая фирма, я арендовал участок в здешнем цеху, изготавливал довольно-таки нужные, пользовавшиеся спросом автозапчасти. Дела моей фирмы медленно шли в гору, и тут мне предложили возглавить завод. Фирму я передал компаньону, а сам взялся наводить порядок… Налей себе шампанского, а я воздержусь. Я пью уже второй день… Да, на чем я остановился? Я провел ревизию всего и всех, уволил массу лишнего народа (правда, еще столько же надо разогнать), провел несколько субботников, избавившись от хлама и мусора, наконец продал все устаревшее оборудование. Но главное, конечно, не это. Вместе с компаньоном — грамотным экономистом, управляющим моей прежней фирмой, мы составили инвестиционный бизнес-план, предусматривающий реконструкцию и модернизацию старого производства, с тем чтобы перепрофилировать его на выпуск запчастей для трансмиссий грузовых автомобилей, автобусов и тракторов. Инвестиционный план предусматривал вложения свыше двух миллионов долларов, но мы сумели так разбить его на этапы, что финансирование первого этапа составило всего 300 тысяч долларов, а это уже позволяло по завершению первых работ по реконструкции приступить к производственной деятельности. Может, именно это обстоятельство помогло выиграть инвестиционный конкурс.

Полгода тому назад я случайно вышел по Интернету на итальянский сайт, содержавший информацию об инвестиционном конкурсе, ежегодно проводимом в Риме. Я списался по электронной почте с организаторами, отослал предварительные документы, в сентябре съездил на неделю в Рим, брал с собой Сережу… Видишь, как он резвится у Колизея?

Кадры на экране сменились: домашняя съемка закончилась, началось, как понял Безсонов, итальянское неореалистическое кино — Рим, много неизвестного Безсонову Рима и смеющийся, вечно дурачащийся, счастливый ребенок.

— Я извиняюсь, что так долго и нудно рассказываю тебе мою историю. Но иначе мне трудно объяснить существование этого детского гроба… В Риме мы прекрасно провели время! Синьор Мадзони — президент инвестиционной комиссии — очень тепло отнесся к моему сыну. В общем-то, все воспоминания о той римской поездке вертятся в основном вокруг моря, чудесного тихого пляжа, по которому неторопливо вышагивают шестидесятитрехлетний синьор Мадзони и мой пятилетний Сережа и ведут какие-то сокровенные беседы, к которым не допускали даже меня…

Перед самым нашим отъездом синьор Мадзони признался мне, что двадцать пять лет тому назад мафия выкрала у него сына. Адриано тогда было примерно столько же, сколько сейчас Сереже. Мадзони заплатил большой выкуп и ранним августовским утром мчался за город, где гангстеры должны были вернуть ему сына. Но не нашел Адриано ни живым, ни мертвым… Полиция впоследствии предположила, что в тот день неожиданно вмешалась конкурирующая мафиозная группировка и перехватила маленького Адриано Мадзони, а затем продала в рабство в одну из арабских стран. Однако что было на самом деле, одному Богу известно… Да, стала понятной любовь синьора Мадзони к Сереже. Старый итальянец предложил мне оставить у него на год Сережу — Мадзони обещал дать ему блестящее начальное образование!.. В тот момент я, конечно, отказался: я не мыслю свою жизнь без сына!

Не буду отрицать, что теплые отношения, сложившиеся между председателем комиссии и мной, положительно сказались на результатах отбора перспективных инвестиционных планов. Короче говоря, сначала в ноябре я получил по электронной почте письмо от синьора Мадзони, поздравившего меня с победой моего проекта, а вскоре, уже во второй половине декабря, на валютный счет в одном из киевских банков поступил первый транш… Что, шампанское кончилось? Пойди возьми в гробу. Не робей — ты же репортер! А ваш брат, как известно, сущий циник!

Подождав, пока Безсонов вернется с новой бутылкой шампанского и усядется на свое место на диване, Шубин продолжил:

— Потом все закрутилось со скоростью голливудского боевика. Уже на следующий после поступления кредитных денег день ко мне явились два странных человека. Их вид не вызывал никакой симпатии, более того, физиономии у них были явно бандитскими. Один из них, видимо, какой-нибудь их авторитет, был весьма пожилого возраста, можно сказать, старик. Вел себя вежливо, но в этой вежливости читалось столько угрозы и презрения!.. Второй — почти мальчишка, развязный и несдержанный. Они представились членами некоего Ордена лесных братьев-древлян. С нарочитой мягкостью старик предложил внести посильный вклад в развитие их Ордена, пекущегося о судьбе детей-сирот, нищих на церковных папертях и, главное, как выразился старик, меньших наших братьев — лесных зверей и птиц. Понятно, что я им отказал.

Перед Новым годом они еще раз напомнили о себе, а позавчера, приехав с завода домой, я не увидел Сережи. (Мы живем вдвоем, жены у меня нет.) В квартире был идеальный порядок, а на столе на кухне я нашел записку. В ней было написано что-то вроде этого: «Твой сын в надежных руках. Если хочешь получить его живым и невредимым, свяжись по телефону…» Дальше следовал номер телефона и предупреждение хранить тайну за зубами. В конце концов, попытавшись в течение новогодних праздников выяснить, где прячут Сережу, я узнал лишь одно: что хотели от меня похитители моего сына. Их условия были просты и разумны, если можно так говорить о требованиях аферистов.

Шубин наклонился над столом и коснулся мудреной конструкции из позолоченных шаров и стержней. Конструкция тут же послушно закачалась маятником, заходила ходуном. Солнце, не целясь, попадало в беспокойные шары, а те, словно спеша избавиться от назойливого света, отбрасывали на стену ошалевшие солнечные зайчики. Зайчики скакали по стене кабинета — вверх-вниз, вверх-вниз, и Безсонову стало казаться, что солнце чертит на стене невидимую кардиограмму. Женька почувствовал, как колотится сердце.

— От меня требовалось заключить левый контракт с фирмой «Акалайт» на поставку моему заводу токарных и фрезерных станков. Попросту говоря, они хотели, чтобы я в двухдневный срок перевел большую часть денег со счета завода на счет их подставной фирмы…

Знаешь, если бы не рассказ синьора Мадзони, я бы, наверное, так и поступил: взял бы и перевел им деньги.

Шубин поднес ко рту Женькин бокал и выпил остатки шампанского. Ставя бокал на стол, он покосился в сторону телевизора — экран его давно светился мертвым, неземным голубым светом.

— Но у меня закралось сомнение: а не повторится со мной и Сережей та старая итальянская история?.. Я не испугался, нет! Напротив, я разозлился! И решил создать видимость, что налево-направо сорю кредитными деньгами. Да, не скрою, это была плохая идея, я до сих пор не знаю, жив ли Сережа, но ничего другого я не придумал. У меня было немного собственных сбережений, и я начал тратить их безрассудно и совершенно не скрываясь ни от чьих любопытных взглядов. Вот купил этот бестолковый «Филипс», пять ящиков шампанского, мелкую дорогую канцелярию…

В директорской двери вдруг послышался звук поворачиваемого ключа, дверь резко распахнулась, видимо, от удара ногой, и в кабинет вошли трое. Впереди — пожилой мужчина в высокой норковой шапке, напоминающей папаху. Старик глянул на Безсонова пронзительными черными глазами. Скрытый в них темный огонь никак не вязался с весьма преклонным возрастом — казалось, огонь был привнесен в старика насильным искусственным путем.

За пожилым шумно шагал громадный Тарас, из-за его спины выглядывал длинноволосый молодой человек.

— О, батько, я ж тоби казав, шо цэй дурэнь у дырэктора! — увидев Безсонова, сразу же оживился Тарас (в первую минуту взгляд хлопца показался Женьке жутко затравленным).

Внезапно «батько», повернувшись к Тарасу, резко ударил его кулаком в лицо. От неожиданности хлопец отпрянул назад, по-видимому отдавив ногу юнцу, потому что тот по-девичьи взвизгнул: «Ну ты, козел!» Тарас защищаться не стал, лишь спросил виновато:

— За шо, батько?!

— А ты не понял, за что?.. Чтобы в другой раз ворон не считал, а охранял как следует!.. Что мне теперь с этим репортером делать, скажи мне на милость?

— Батько, так я ж нэ гав лычив, а вам ялынку шукав! — упрямо оправдывался Тарас. — Бачитэ, яка ж она гарна, справжня красуня! — и Тарас с детской улыбкой на хмуром лице достал откуда-то из-за спины маленькую елочку.

Тем временем, не обращая никакого внимания на бандитов, Шубин продолжил рассказ:

— …Бандиты не заставили себя долго ждать и уже на следующий день явились в этом же составе, — Андрей Васильевич кивнул в сторону оторопевших на мгновение от директорской дерзости «лесных братьев-древлян». — Они настолько обнаглели, что привезли маленький гроб. Самый старый и злой из них, буравя меня своими черными глазками, стал угрожать, что если я не одумаюсь и не перестану транжирить западный кредит (это ж надо, какую заботу проявил!), то мой сын скоро переселится из его уютного домика, спрятанного глубоко в лесу, в этот тесный гроб.

Какая низость!

— Так вы до сих пор не одумались, Шубин? — старик, избавившись от секундного замешательства, снял папаху и, блестя совершенно лысым черепом (отчего темный огонь его черных глаз стал еще более яростным), уверенно расшагивал по директорскому кабинету, по-хозяйски заглядывая во все его углы. Старик подошел к письменному столу, вылил остатки шампанского в бокал, из которого десять минут назад пил Шубин, и, сделав пару глотков, поморщился.

Поморщился и директор.

— Молчите, Шубин? А ваш сын страдает. Не в физическом смысле. Пока. Но такое время может настать. Даю вам последнюю попытку, Шубин. Радик, — старик обернулся, — принеси сюда дипломат!

Патлатый юнец внес дипломат и, вынув из него несколько листов бумаги, протянул старику.

— Мне они зачем? Отдай этому упрямцу, пусть подпишет!

Шубин даже не взглянул на бланки контрактов, встал из-за стола, подошел к окну и уставился неподвижным взглядом в какую-то безымянную точку в унылом заводском дворе, будто именно в ней, а не в его кабинете и затерянной в лесу хижине, решалась судьба его маленького сына и его собственная судьба.

— Гордый, значит… — старик ухмыльнулся. Глядя почему-то на Тараса, заорал. — Ты просто кичишься своей любовью к сыну! Ты его вовсе не любишь!.. Нет, мы сейчас проверим, как ты его любишь! Тарас, тащи директора в машину, — старик на секунду остановил взгляд на Безсонове, — и этого придурка тоже. Ты будешь писать самый правдивый в своей жизни репортаж! И последний…

Старик уже шагнул было к выходу из кабинета, как вдруг кто-то хлопнул дверью в приемную и пред очами столь разношерстной компании предстал Генка. Его довольное, раскрасневшееся от мороза лицо сияло.

— Я тебя ищу по всему заводу, а ты, значит, вот где! — Генка помахал Безсонову рукой, потом, глянув на старика, переведя с него взгляд на Радика и обратно, тут же насупился. — Какие люди здесь! Вот уж не ждал, что встречу вас на этом убитом заводике!

Старик, не обращая внимания на Генку, хотел пройти мимо, но водитель «мерседеса» преградил ему дорогу.

— Сволочь, гони мой сахар! Ты что это из меня решил посмешище сделать?! Я полтора часа твои левые елки раскидывал! И это в благодарность за то, что я отбуксировал твою развалину!

Старик неожиданно ударил коленкой Генку в пах, тот от боли согнулся, а старик, повернувшись к Тарасу, приказал: — Дальше сам разберись!

Тарас подошел к Генке, приподнял за подбородок его голову и со всей силы ударил в лицо. Генка отлетел к столу, перекувыркнулся через него и упал.

Безсонов с боку налетел на Тараса и влепил ему прямо в ухо. Второй Женькин удар хлопец не пропустил — поймав на лету левой рукой руку Безсонова, он врезал Женьке чуть ниже левого глаза. Безсонов покачнулся, но устоял.

Наблюдая за дракой, потешался патлатый Радик.

— А вы что же не принимаете участие, пан директор? — противно хихикнул Радик. — Или ваши руки умеют лишь баксы считать?

Шубин, не дрогнув ни одним мускулом своего заметно побледневшего лица, влепил звонкую оплеуху юнцу. Тарас полез было с кулаками на директора, но старик остановил хлопца:

— Потом. Вытащи из-под стола того придурка, приведи его в чувство — ему фуру вести. Когда будем на месте, я решу, что с ними делать.

Уже на самом выходе из административного здания Тарас неожиданно схватил за грудки директора.

— Ты что, Тарас? Оставь его, придурок! — рыкнул на обозлившегося хлопца старик. Папаха, вновь посаженная на его лысый череп, блестела воинственным огнем.

— Цэй розумник вырешив, шо вен тута лохи! — хлопец скрипя зубами отпустил ворот шубинской рубашки. — Вин не взяв домовыну, залышив йийи у сэбэ в кабинэти. Батько, вин гадаить, шо мы цэ нэ помитым!..

— Кончай базарить! — оборвал Тараса «батько». — Вернись за гробом! Одна нога здесь — другая там!

— Только смотри шампанское не расколоти! — крикнул вдогонку хлопцу Радик. Он сел в новенький бутылочного цвета «опель», стоявший посреди двора, открыл дверь старику, потом два раза включал зажигание, лишь с третьей попытки завелся и теперь сидел, ожидая, когда разогреется двигатель и вернется хлопец с гробом.

— Бракованный какой-то у тебя «опель»! — заметил с напускной презрительностью Генка. Он стоял, облокотившись о капот иномарки, и, скрывая волнение, курил. — Вроде новая тачка, а заводится как десятилетний металлолом.

— Сам ты бракованный! — огрызнулся Радик. — Вот приедем на место, я посмотрю, как ты будешь заводиться, когда тебе Тарас станет яйца откручивать!

— Цыц! — прикрикнул на них «батько». — Вон и Тарас идет. Тарас, поставь гроб в фуру и езжай с водителем «мерса». А чтобы он не ершился, на! — с этими словами «батько» полез за пазуху и, вынув черно-серый «ПМ», протянул его хлопцу. При виде пистолета Женька почувствовал, как в животе неприятно екнуло. — Не спускай с водилы глаз! А ты, — старик глянул на Безсонова, — полезай на заднее сиденье к директору и мотай на ус все, что бросится в глаза… Усы, правда, я потом тебе обкорнаю. Вместе с баш… — старик оборвал себя на полуслове, лицо его расплылось в зловещей улыбке.

Сидя на заднем сиденье «опеля», Женька осмотрелся. Большинство заводчан разошлось, а те, кто остался, с липким любопытством наблюдали за людьми, садившимися в крутые иномарки. «Елок и зрелищ — все, что им надо», — подумал Безсонов. И вдруг увидел в руках одного из зевак горящую елку — то горело странное спичечное создание, догадался Женька.

Радик включил автоматическую коробку передач, «опель» мягко тронулся с места и выскочил за ворота. За ним неотступно следовал трейлер. Вскоре машины скрылись с глаз не разошедшихся до сих пор пенсионеров и совсем молодых лоботрясов.

«Вот бы гаишник какой тормознул нас, придрался к чему-нибудь!» — пожелал про себя Безсонов, одновременно посмеявшись в душе над своим малодушием. Глянул на Шубина — тот, казалось, как ни в чем не бывало смотрел на дорогу, узкой подневольной полоской бегущую среди одиноких зимних просторов.

К сожалению, или, может, наоборот, к фатальному счастью пассажиров авто, двое гаишников, попавшихся на пути маленькой кавалькады, даже не попытались зацепить ее своими хищными взглядами. «Жизнь, видать, решила не вмешиваться в наше приключение», — с легкой горечью подумал Безсонов. Еще два часа тому назад Женьке казалось, что жизнь и все окружающее бесконечно скучны и пусты, диссонируют с его наполненной рождением сына жизнью. Безсонову захотелось инсценировать событие, которое было бы подстать его душевному настроению и мироощущениям. Но когда Женька это сделал, он вдруг осознал, что таким образом невольно (точнее, наоборот — благодаря своему вмешательству) покатил запретное колесо. И судьба не простила ему этого. «A-а, такты вздумал стать моим соавтором?! — так, наверное, подумала злодейка. — Ну так знай: не быть тебе чистым режиссером-постановщиком! И ты сыграешь роль в своем действе! А я уж побеспокоюсь, чтобы тебе не было скучно. Ну что, занавес? Спектакль начинается!..»

— Что, не по себе? — угадав душевное состояние Безсонова, тихо произнес Шубин. — Мы сейчас мчимся в автомобиле, а мне отчего-то вспомнился римский вокзал. В Украину я возвращался на поезде, — Шубин ободряюще улыбнулся Безсонову, потом вдруг, все так же тихо, заговорил о чем-то, видимо, для него очень важном, во что Женька не сразу и «въехал». — О том, что жизнь набирает ход, в то время когда вы, стоя на перроне, как вам кажется, только-только поджидаете ее прибытия, можно судить по тому типу, которого вы, к своему удивлению, неожиданно оставили далеко позади себя. Еще минуту назад он стоял, изображая кипучую жизнь, и вдруг его повело в сторону, он все быстрее и быстрее стал удаляться от вас, и только тогда, когда он превратился в точку на горизонте, вы вдруг понимаете, что на самом деле на перроне был этот тип, а не вы… А вы в пути!

По идее, это должно вас вдохновлять. До тех пор, пока вы не сделаете следующее открытие: если вы оставили кого-то позади себя, то наверняка найдется некто, кто ушел вперед вас!

Ваша реакция на подобное открытие может быть разной. Вы можете растеряться, расстроиться, даже прийти в ужас от такого стыда и осознания собственной никчемности, позавидовать тому, кто вас обогнал… А можете пожать плечами и равнодушно уставиться в окно поезда, считая бесконечные телеграфные столбы. Но так же можете… В любом случае я могу с уверенностью сказать, что сели вы в поезд жизни не по своей воле. Точнее не проявив в должной мере собственной воли, подчиняясь в основном слепому случаю или прагматичной необходимости.

Совсем другое дело, когда вы знаете, на что идете, и прыгаете в поезд на ходу! И горды тем, что вы поступили так сознательно, проявили волю! Вы сделали усилие над собой и совладали с обстоятельствами, чтобы сесть в поезд и отправиться туда, куда вы хотели… Так, по крайней мере, вам будет казаться несколько первых верст-часов-лет. До тех пор, пока судьба-стрелочница не переведет самовольно стрелку…

Что делать, когда вы поймете, что вы едете уже в другом направлении? Снова смириться и ждать? Но поезд может завезти вас не туда, куда нужно, заехать в тупик, наконец, сорваться с откоса!.. Что же вы тогда ждете?! Прыгайте!! Прыгайте на ходу!!.. Или пройдите в кабину машиниста, дайте ему в морду и измените направление движения!.. Хорошо, если вы один такой умный…