Перед тем как лечь, Безсонов вынул диктофон и, подумав несколько секунд, стал нашептывать в крошечную, словно от фильтра, решетку диктофона: «Сегодня Рождество, Его день рождения… А меня и еще троих ни в чем не повинных людей приговорили… Страшно! Закон сохранения жизней действует! Закон жертвоприношения! Рождение Бога сопровождают смерти людей!..» Тут Женька заметил, что кассета не вращается. «Диктофон отказал. Самовольно решил не записывать мой ночной бред! Хм, — Безсонов невесело ухмыльнулся, — что ж ты, Жека, делаешь? Выговорил простому шоферу, а сам покруче его богохульствуешь?!»

Женька на ощупь отыскал в сумке блокнот и при колышущемся свете свечи записал: «В праздник всех православных хочется верить: утро вечера мудренее. Прошу у Бога силы и надежды. Надежда, как известно, умирает последней. Надежда не умирает…»

Потом Безсонов долго мостился в стылом сене, наконец притих, прижавшись к литому боку давно уж храпевшего водителя «мерседеса». Задремал. Женьке снился его сын. Малыш стоял в какой-то яме и тянул к Женьке свои покрасневшие от ветра ручонки, а Безсонов упрямо снимал его на видео. Рядом проносились невидимые машины — был слышен лишь гул их моторов. Вдруг под ногами ребенка вспыхнул огонь, сынишка в отчаянии выбросил вверх руки, схватил Женьку за плечи и сильно потянул на себя…

— Вставай, мил человек! С Рождеством тебя Христовым! Они уехали час назад! Пора, не залеживайся!

Рассветало. Свет, вливаясь в оконце, подобно ручью, струился в чердачном пространстве, темном, как омут, в виде золотых, волнующих душу водорослей. В чердаке-аквариуме зарождалось новое утро. Голубоглазый старик улыбался плохо соображавшему спросонья Безсонову.

— Вот тебе посох, а вот — котомка полезная! И Бог тебе в помощь!

Сказал и, пока Женька зевал и продирал очи, исчез. Как будто его и не было вовсе! Почудилось, что ли? Безсонов огляделся. По-прежнему похрапывал Генка, неотрывно смотрел в оконце больными глазами Шубин, да слышались со двора чьи-то пьяные бормотания.

— Андрей Васильевич, как вы?.. Я уж грешным делом подумал, что вы больше не встанете.

— Надо бежать, — вместо ответа глухо отозвался Шубин.

— А договор? — стараясь скрыть в голосе внезапно нашептанный сердцем укор, спросил Безсонов. Он вплотную подполз к Шубину.

— Я и в самом деле подписал контракт. Но… — директор улыбнулся той улыбкой, которая порой бывает красноречивей иных многословных фраз. Из глаз, морщинок, губ Шубина, как из частичек мозаики, сложились вдруг в его улыбке затаенная грусть, мудрость, горечь, чувство вины и другое чувство, очень схожее с чувством благодарности — той редкой благодарности (по сути, адресованной неизвестно кому), которая бывает вызвана случайным везением или неожиданным счастьем.

Шубин оживился, обращаясь к Женьке, вдруг перешел с ним на вы:

— Они не заметили подвоха! Понимаете, Евгений, мне в этот раз ужасно повезло!

Помните, есть масса фильмов про шпионов, которые, встречаясь, вместо пароля протягивают друг другу рваные половинки одной и той же денежной купюры? Без второй половинки соратника они никто, вместе — страшная сила!.. Я не вспомню сейчас ни одного названия такого фильма. Но дело, собственно, не в этом. В моем случае роль подобной «второй половинки» должна была сыграть подпись синьора Мадзони. На бланке контракта его должность и имя напечатаны в самом низу и, по просьбе самого Мадзони, довольно мелким шрифтом. Чтобы обратить на эту строку внимание, нужно быть либо очень внимательным, либо хорошо знать английский и суметь прочесть документ целиком. Да, текст контракта, регламентирующего мои права как руководителя завода по закупке оборудования у того или иного предприятия (в том числе и украинского), набран на английском. Условия контракта таковы, что он должен быть подписан тремя сторонами — заводом-покупателем, предприятием-поставщиком и организацией, финансирующей инвестиционный проект. В моем случае в качестве последней стороны выступает фонд, возглавляемый синьором Мадзони. А без подписи синьора, повторяю, контракт не имеет юридической силы. Это значит, что, пока я не получу от итальянца его бесценного автографа, банк ни за что не переведет деньги со счета завода на счет «лесных братьев»!

— Но это ведь рано или поздно откроется?! — воскликнул Безсонов.

— Сегодня же, — согласился Шубин. — Я слышал, как среди ночи завелась и отъехала их машина. Поэтому, пока «лесные братья» отсутствуют, нужно как можно быстрее найти моего мальчика и уносить отсюда ноги. Надо действовать!

— Но как?

Безсонов поднялся, хрустнув костьми, потянулся, обошел чердак, подергал дверь — она громыхнула снаружи тяжелым замком.

— Ух ты, а это что? — Женька уставился на продолговатый, длиной чуть больше метра, предмет, завернутый в черную ветхую тряпицу. Предмет стоял, прислоненный к стене в шаге от двери.

— Вечером его не было… — и в тот же миг Безсонова осенила догадка. — Неужто это посох Лешего?!

— Какой еще посох? — подал сонный голос Генка, разбуженный Женькиным вскриком. — Журналист, ты от страха заговариваться начал!

— Разверните, Женя! — тихо попросил Шубин.

Безсонов протянул к вещице руку, и в ту же секунду тряпица поползла вниз от одного прикосновения его пальцев и упала, как покрывало с открываемого обелиска…

— Ох, ни хрена себе! — первым отреагировал на увиденное Генка.

— «ИЖ-58» или «ИЖ-54», «бескурковка», с горизонтальными откидными стволами, — попытался определить модель Шубин. — Старенькое, но надежное. Чье?

— Чье? — задумчиво повторил Безсонов и мотнул головой, постаравшись избавиться от наваждения. — Старик Леший сказал: «Вот тебе посох!» — и исчез… Вспомнил: там еще котомка должна быть! — Женька стал озираться по сторонам.

— Парень, да ты спятил! Какой к ядреной фене Леший?! Какая котомка?! — взорвался Генка. — Приди в себя! Перестань байки сочинять! Мы на чердаке бандитской хаты, и скоро нас пустят на холодец!

— Но ружье-то он не выдумал, — задумчиво произнес Шубин. — Постой… Котомка, говоришь.

У меня вот под головой сумка, не знаю, откуда взялась…

Безсонов взял в руки двустволку, неуверенно переломил ее, заглянул в пустые зрачки стволов, потом резко защелкнул, опустил предохранитель и, неожиданно наведя на Генку, нажал на спусковой крючок.

— Ты што, совсем обалдел?! — попятился от него Генка и, упершись спиной в кучу сена, попытался даже немного зарыться в нее. Шапка сена упала на него, водрузившись на голове нелепым вороньим гнездом.

— Не транди! — коротко ругнулся Безсонов.

— Ого, в Евгении проснулся человек с ружьем! — удивился Шубин и тут же осуждающеироничным тоном осадил. — Держите себя в руках, дружище!

— Ладно. Я неудачно пошутил, — с досадой в голосе отозвался Безсонов и взял из рук Шубина полотняную сумку. Сумка была небольшой, старенькой, штопанной вдоль и поперек (сто лет тому назад русские художники любили рисовать с такими сумками наших неутомимых ходоков) и неожиданно тяжелой. Сумка оказалась крепко перевязанной бечевкой.

— Ну у тебя и юморок, журналист! Черный, как резина на моем «мерсе»! — Генка беззлобно ворчал. — Кстати, как он там, бедолага? Эх, не видать трейлер отсюда!

Генка, стоя у оконца, наблюдал, как бабка Тэтяна, проходя по двору с желтой, как головка сыра, миской, остановилась у какого-то красного ящика (в таких обычно хранят противопожарные принадлежности — песок, топор, ведро), откинула его крышку и зачерпнула миской что-то белое и сыпучее.

— Снег у нее там, что ли? — гадал Генка. — Какой-то ящик внизу стоит, чем-то белым до краев наполнен.

— Вау! — вдруг издал победный клич Безсонов, наконец развязав сумку. — Генка, не знаю, что там у бабки в ящике, а у ее братца… Господа, — Женька торжествующим взглядом посмотрел на Шубина и водителя, — сумка набита охотничьими патронами!

— Неужели?! — машинально потянулся к Женьке Шубин.

— Значит, будем мочить бандитов! — довольно крякнул Генка, по-прежнему глядя в оконце. Старуха, набрав в миску белой массы неизвестной природы, исчезла из Генкиного поля зрения. Спустя минуты две-три, на лестнице, ведущей на чердак, раздались шаги. Кто-то тяжело и долго поднимался к пленникам.

Безсонов, вспоминая, как это делается, заряжал ружье. Генка вдруг предложил:

— Давай грохнем старуху!

— Причем тут она?!

— В самом деле! — поддержал Женьку Шубин. — Старуха доживает свой век, и Бог ей судья!

Дверь с шумом рывком отворилась — и на чердак завалил, едва удержав равновесие, Тарас. Он был сильно пьян, но все же крепко стоял на ногах. От хлопца разило плохим самогоном и редким здоровьем, сейчас воплотившимся в бездумной, опасной силе.

— Ну шо, хлопци! Витаю вас з Богом новонародженным! Вин мэни на вухо прошэпотил… благословив, отжэ… — смачно, словно нарочно, икнул Тарас, — шо б я вас сего дни прышив! — и хлопец разразился низким смехом вперемежку с частым иканием.

«Ты смотри, будто собака Баскервилей лает! Не то простудилась, не то налакалась дряни — и лает,» — подумал Женька. Его рука непроизвольно легла на кнопку предохранителя. Мягкий щелчок и…

— Ну-ка, ну-ка, дурэнь, шо цэ у тэбэ? — Тарас шагнул к Безсонову. — Оцэ так тоби — рушныця!

Безсонов, продолжая сидеть на охапке сена, медленно стал поднимать ружье. Тарас ринулся на него и попытался ногой выбить ружье. Удар пришелся на край ствола, ружье круто вздернулось, и в этот момент Безсонов выстрелил из обоих стволов. И тут же повалился на спину, перекинутый сильной отдачей ружья. Оно вылетело из рук и плюхнулось где-то в темном углу чердака.

Голова Тараса резко откинулась назад, будто он пропустил невидимый апперкот, хлопец заорал не своим голосом и резко закрыл, будто ударил, лицо руками. В ту же секунду меж растопыренных пальцев брызнула кровь, закапала на золотое от утреннего света сено.

— Шо ж ты наробыв, дурэнь?! Я ж тэбэ розирву на шматкы, собака ты погана!

Хлопец, как волчок, закрутился на месте, оступился, ударился головой о бревенчатую стену и, воя, бросился к лестнице, неловко сорвался со ступеней и кубарем, грохоча, скатился вниз. Поднялся и, продолжая подвывать и сыпать проклятия, поковылял прочь.

— Живучий какой гад! — изумился Генка, глядя Тарасу вслед. — Влепили целый заряд дроби, а ему хоть бы хны!..

Шубин жестко, почти грубо оборвал водителя: — Кончай разговоры! Вперед! Нельзя мешкать! — и подтолкнул водителя к лестнице. Обернулся к Безсонову: — Евгений, пойдете со мной, поможете найти моего сына! Геннадий, поспешите к машине! Разогрейте двигатель и ждите нас!

Шубин выкрикивал фразы, словно отдавал подчиненным приказы.

— Ага, как же, побежал! — заартачился Генка. Он спускался по лестнице, а потом встал как вкопанный. — Те-то двое, старик и пацан, зрячие еще. Увидят меня и подстрелят как зайца!

— Не увидят. Они уехали ночью в Сумы. Я слышал, как отъезжала машина. Давайте, Геннадий, не стойте!

— На хрена им ночью понадобилось тащиться в город? — Генка продолжал упрямиться.

— Вчера я подписал контракт, и они направились, видимо, к юристу, чтобы он провел экспертизу.

— Значит, ваши денежки тю-тю? — Генка жалостливо глянул на директора. — Наверное, если бы и меня так били… Да хрен бы я им отдал! Денежки мои! Да потому что их у меня никогда не было! — и громко загоготал. Шубин и Женька невольно улыбнулись.

Шубин оглядывался по сторонам, соображая, в какую сторону бежать.

— Действуем очень быстро. Скоро «лесные братья» вернутся и о-о-чень злые! Если нас застанут — нам несдобровать!

У Генки взметнулась левая бровь: — Не понял. Теперь-то чего им психи гонять?

Тут уже не выдержал Безсонов и заорал на водителя: — Гена, быстрей к машине! Заводи и жди нас!.. Ну что ты вылупился?.. Не хватает в договоре еще одной подписи! А без нее Ульяну не видать денег как собственных ушей!

— Так бы сразу и сказали.

Генка помчался к «мерседесу», зад которого виднелся из-за края заброшенной хаты, и чуть не сбил старуху, идущую им навстречу. Бабка Тэтяна несла чугунок и миску.

— С Рождеством вас, сынки! Вот, позавтракайте кукурузкой с сахарком!

— Кукуруза — зимой?! Ничего себе! — удивился Безсонов.

— Бабуль, а что ты там насыпала из ящика? — спросил, посмеиваясь, Генка.

— А вот его и насыпала, — старуха кивнула на миску, — сахар.

— А я думал, снег, — глупо хохотнул Генка и подмигнул Безсонову.

— Так у нас этого сахара как снега! — похвасталась бабка Тэтяна. — Ульян большущую машину пригнал!

— Где?! — взревел водитель и едва не прыгнул на побелевшую от страха старуху.

— Господь с тобой, сынок! Там он, сахар, в сарае, — бабка Тэтяна махнула рукой в сторону наполовину занесенной снегом постройки.

Генка, по-молодецки лихо перепрыгивая через сугробы, помчался к сараю.

— Стоять!! Никакого сахара! Немедленно бегите к машине! — рявкнул вдогонку Шубин.

— Да пошел ты!.. — не оборачиваясь, огрызнулся Генка. — Это для тебя — сахар! А для меня — куча баксов, которые у меня стырили! За них мне в Харькове яйца оторвут!

Дверь в сарай была настежь распахнута, Генка, не замедляя бега, влетел в него. Не прошло и минуты, как из сарая донеслась какая-то возня, затем грохот, сопровождаемый стоном и воплями.

— Что там происходит? — Шубин перевел гневный взгляд с сарая на морщинистое лицо старухи, такое же ветхое, как постройка, в которой сейчас разыгрывалась невидимая отсюда драма. — Где мой сын, старая… ведьма? — невольно вырвалось у Шубина. Он с трудом сдерживал себя, чтобы не вцепиться в усохшие, как две старые клумбы, старушечьи груди. Может, он так бы и сделал, если бы не крик Безсонова: «Андрей Васильевич, Тарас!!»

В дверях сарая, пятясь спиной, возник Генка. Вслед за ним, шатаясь, появился Тарас. Его глаза были завязаны тряпкой. Хлопец издавал нечленораздельные жуткие звуки, размахивал перед собой руками, чем напомнил Безсонову медведя, которого охотники выживали из пещеры. Одновременно тряпка на Тарасовых глазах делала его похожим на игрока в жмурки. У Безсонова похолодело в груди: казалось, еще шаг — и Тарас-шатун поймает незадачливого водителя. Но Генка оказался расторопным: ловко увернувшись от слепых рук хлопца, он отпрыгнул в сторону.

— Где мой сын? — понизив голос, зло повторил Шубин.

— А я почем знаю? Ульяна поспрошайте, — глядя на раненого, мечущегося, точно подбитый зверь, Тараса, старуха покачала головой и гневно сверкнула глазами, остановив взгляд почему-то на Безсонове. — Изверги, что ж вы с Тарасиком сделали?! Он мне за место сына! Да вы… да вы все одно, что Ульян мой! — кинув жалостливый взгляд на хлопца, бабка Тэтяна запричитала. — Боже, прибери его поскорей!..

Шубин, не дослушав старуху, устремился к колодцу, черной ягодой проклюнувшемуся из снежного теста. Но уже шагов через десять он остановился и, схватившись за правый бок, беспомощно осел в снег.

— Вот гады, все почки отбили!

— Сейчас, Андрей Васильевич! — высоко задирая ноги, Безсонов побежал к колодцу. «Да мальчишка давно замерз!» — донесся до Безсонова Генкин голос. Женька машинально обернулся: Генка, подбросив на спине мешок, понес его к машине. — Вот козел!

На колодезный валок была намотана ржавая цепь, заканчивающаяся старым помятым ведром. Увидев ведро и тонкий пар, поднимавшийся над срубом колодца, Женька, еще не добежав до него, понял, что искать надо не здесь. Заглянув в колодец, он разглядел в сырой глубине черный, дышащий стужей квадрат. Холодное солнце зажгло один его угол — там блестела живая вода.

«Динамо», — вздохнул Женька и, крутанув ручку, отправил ведро вниз. Раздался мягкий, словно виноватый шепот ребенка, всплеск воды.

— Что там? — крикнул Шубин.

— Ничего! Вода! — Безсонов развел руками и быстро пошел обратно. Он усиленно вспоминал запись, которую «лесные братья» крутили на мониторе: колодец (ведра на нем Женька не помнил), черный высохший (как казалось при просмотре) шурф, чумазое лицо мальчика… Чумазое. Есть!

— Андрей Васильевич, я догадываюсь, где нужно искать вашего сына. Бежим в дом!

Возле крыльца бабка Тэтяна из крошечного тазика умывала Тараса. Хлопец сидел на низком табурете и тихо скулил. При появлении Женьки и Шубина он замолчал и повернул голову в их сторону. На Женьку смотрели кровоточащие слепые глазницы. «Боже, это же я сделал!» — пронеслось в сознании Безсонова, отразившись болью в висках.

— Бабусю, чи цэ воны?.. Падлюки!! — Тарас вскочил, выбив тазик из рук старухи, и, хрипло вопя, швырнул табурет. Тот пролетел в метре от Шубина.

— Уважаемая, нам нужно в дом, — сказал Шубин.

— Чего вы там забыли? — недовольно буркнула старуха.

— Я ищу своего сына. Я должен обыскать этот дом!

Старуха, опустив голову, промолчала. Тарас, вытянув вперед руки, шагнул было к Шубину, но споткнулся обо что-то и тяжело рухнул лицом в снег.

— Падлюки! Хай вам грэць!