— …Врачи сказали, что ты умишком тронулся от всего пережитого, — сказала жена, заботливо поправляя на Безсонове одеяло в казенном пододеяльнике. — Но я поговорила с тобой и вижу, что они преувеличивают.

— Они такие, наши врачи, — беспомощно улыбаясь, согласился Женька. — Они и в психушку могут упрятать от нечего делать!

— Да, могут, — задумчиво повторила жена. — А ты думаешь, где находишься?

— Ну?

— В психушке, мой единственный, в ней самой!

— Да ну! — Женька хотел было подняться, оперся о локоть, да тут же и рухнул, застонав, на кровать. Со всех сторон на него укоризненно смотрела безжизненно белая больничная палата.

— Лежи уж, горе-журналист! У тебя знаешь, что нашли в боку-то?.. Нет? То-то и оно! — жена, глядя на Безсонова, покачала головой, будто не верила, что перед ней и в самом деле муж ее лежит, пускай и сумасшедший, но живой. — Тебя сначала в пятую больницу повезли, Пустовой оперировал. Полез рану тебе осматривать, а там — гильза охотничья заткнута. Будто пробкой бутылка! Пустовой гильзу на операционный стол положил, а та возьми да покатись. Когда упала, видят, из гильзы бумажка, свернутая в трубочку, выпала…

— Это мои путевые заметки, — перебил Женька. — Я их стал вести, когда диктофон отказал.

— Вот за эти путевые заметки тебя в психушку и отправили! — воскликнула жена. — Пустовой как прочитал твои бредни!.. Ты-то сам помнишь, что насочинял? Кого у тебя там только нет! И голубоглазый леший, который мастерил елки из спичек, а потом кормил козу посреди леса! И его брат — якобы представитель темных сил! И их сестра-старуха, погубившая свою мать! Безсонов, ты помнишь все это? А солнце, «неистово танцующее в кронах деревьев»! Да ты поэт, Безсонов! Но гвоздь твоего журналистского расследования, конечно, коза! Подумать только: она набросилась на тебя, как бык на тореадора, и проткнула рогом!.. Безсонов, честно, где ты был? — жена наклонила к нему безумно родное лицо, обдав жалостливым взглядом. — Зачем ты засунул в рану ту гильзу? Тебе ведь было очень больно!

— Не знаю, — признался Женька. — Я ничего не помню, Вера. Ни того, как упал на снег, ни того, кто спас меня. Помню лишь бешеную козу, которая неслась за той злосчастной фотокарточкой!..

— Нет, ты определенно сошел с ума! — снова грустно покачала головой Вера. — В этом уже никто не сомневается. Кроме твоего приятеля Шубина.

— Шубина?! Где он? — несказанно обрадовался Безсонов.

— Да вон он идет!

И Женька увидел Андрея Васильевича, идущего к его кровати. Шубин широко улыбался. Одной рукой он обнимал за плечи Сережу, чистенького, похорошевшего; другой, держа пакет с апельсинами, приветливо махал Женьке. И только сейчас, увидев младшего Шубина, Женька вдруг вспомнил:

— Вера, как там наш сын?!