Огненный Звен не щадил ни лба, ни щек, иссушивал кончики волос. Кожа на лице Дьяченко мгновенно подрумянилась, потрескалась, теперь и вовсе грозила лопнуть. Как ни странно, боли при этом Валька не испытывал. Он во все глаза наблюдал за подготовкой к псираку. Группами по 20–30 бесконечно любимых Богом созданий сиреневые души сажали в серебристые суденышки, в большом количестве расставленные на берегу. Они походили на корабельные шлюпки — с той лишь разницей, что имели тупые концы с обеих сторон. Дьяченко удивлялся: ни весла, ни гребца. Спустив лодку в огненную реку, стараясь не касаться ее смертоносной лавы, оттолкнув суденышко от берега, отроки, клемены или парсизоты некоторое время молча смотрели, как плывут спасенные души. Пока…

Когда это произошло в первый раз, от прихлынувшей к сердцу крови Дьяченко думал, даст дуба. А случилось вот что. Лодка с душами, излучавшими сиреневый свет над серебристой палубой, плавно удалялась от берега. Лава то мягко ластилась к ее бортам, то, внезапно забурлив и колыхнув золотою массой, грозилась накрыть ее. Но лодка шла и шла, едва заметно покачиваясь, казалось, абсолютно неприступная для жидкого огня… Как вдруг в мгновение ока суденышко вспыхнуло и, сгорев за считанные секунды, растаяло призрачной дымкой.

Онемев на доли секунды, в следующий миг Дьяченко завопил что есть силы: — Амелиска, они сгорели!! Что ж вы сделали, изверги?!

— Успокойся. Человек, ты чересчур эмоционален, — осуждающе покачала головой Освенца. — Слишком несдержан. То, что ты сейчас наблюдал, и есть суть псирака. Пройдя его, душа приобретает, выражаясь вашим, людским, языком, волнообразную природу и мгновенно переносится в ее родной, живой мир.

— Чушь! Я видел: от них даже пепла не осталось!

— Ну что ты так кипятишься? Поверь мне: все хорошо, — девушка осторожно прижалась к Дьяченко — ей тут же передался беспокойный ток его крови. — Пока ты так переживаешь, души уже сделали первые свои шаги. Многие из них, уверена, возвратились на землю. Теперь это новые люди, рожденные вашими матерями.

— Мальчики или девочки? — успокаиваясь, уточнил Валька.

— И мальчики, и девочки, — Освенца медленно и спокойно, с какой-то затаенной мудростью смотрела седьмым глазом на человека. Но вот она моргнула и наконец отпустила око на любимую орбиту.

Одна за другой отправлялись лодки с душами в короткое плавание по Звену, одна за другой неизменно исчезали, сгорая…

— Сколько это еще займет времени? — Дьяченко обратился к девушке. Они помогли спустить в огненную воду очередную лодку. В знак благодарности души обдали их сиреневым паром.

— Спроси лучше Освенцу. Она как-никак оракул.

— Не знаю, — в свою очередь призналась фэзира. — Уже спущено сорок три лодки, а души все прибывают. Возможно, нам и завтра придется потрудиться.

— А лодок-то хватит? — Валька озабоченным взором обежал берег.

— Лодок достаточно. Но меня беспокоит другое. Цвет Звена. Он неуклонно темнеет.

— Что это значит? — Амелиска насторожилась.

— Скорее всего одно: Звен остывает.

— Что ты несешь, Освенца! — Владомир недовольно тряхнул рогами. — Звен остывает. Ведь это же…

— Да, это угроза для всех нас. Но прежде всего, конечно, для душ. Остывший Звен не сможет перенести их в миры живых. Псирак прекратится, так и не достигнув последней стадии. Вслед за душами, не выполнив долга, погибнем и мы.

— Так что ж мы стоим?! — возмутился Дьяченко. — Нужно скорей разобраться, в чем тут дело!

— Не кричи. Криком все равно не поможешь, — Амелиска, пригнув голову, легонько боднула Вальку в грудь. — Пойдем, Вал, Освенце надо побыть одной.

Остался и Владомир, вместе с еще пятью отроками готовя к спуску новую лодку. Души, ничего не подозревая, благоухали, как свежераспустившиеся кусты сирени.

«Чует мое сердце, это козни дьявола», — ворчал на ходу Дьяченко, пытаясь объяснить остывание лавы. «Может, и так, — тихим, усталым голосом продолжала успокаивать его Амелиска. — Потерпи, оракул все скажет».

Они подошли к довольно многочисленной группе парсизотов. Над их головами замысловатыми раковинами завивались розово-красные наросты. Рассказывали, что хитроумные парсизоты копят в тех удивительных ракушках энергию звезд. В остальном эти удивительные создания мало чем отличались от отроков и людей. Они были прекрасны. Как прекрасен любой, кто способен защитить душу.

Амелиска поприветствовала вождя парсизотов — маленькое красноликое существо с могучей короной-ракушкой на голове. Екоро — так звали вождя — рассеянно ответил на приветствие небрежным поднятием меча. В эту минуту вождь руководил отправкой необычной флотилии. Наверное, с полсотни суден выстроилось наподобие воинского конвоя: в центре — десятка три лодок с душами, по краям — сопровождавшие их парсизоты. Дьяченко вопросительно посмотрел на Амелиску. Девушка пожала плечами, затем прошептала тихо-тихо, чтобы не услышал Екоро: «Парсизоты невероятно упрямы и недоверчивы. Никто кроме них не решается сопровождать души по Звену. Парсизоты желают знать, что души и вправду возвращаются в свои миры.» — «Но как?» — «Спроси сам у них». Дьяченко краем глаза проследил за вождем. Прямо говоря, вид его был неприятен человеку. Вальке расхотелось расспрашивать Екоро.

Тем временем флотилия уверенно уходила в огненную даль. Провожая ее взглядом, Дьяченко еще мог рассмотреть каждое судно. Самыми необычными были лодки, перевозившие душ. Они разительно отличались от тех лодок, что отправляли в плавание отроки. В самом деле. Суденышки имели девятиугольную форму, в каждом углу… Что было в тех углах, Вальке никак не удавалось разглядеть. «В них каждая из девяти душ спрятала тайну из грехов и воспоминаний о прожитом, — шепотом поведала Амелиска. — Десятая душа, оставшись без своего угла, встала в центре лодки. Видишь, как она беспокойно кружится вокруг своей оси?» Десятая душа беспрерывно кружилась, не находя ни угла, ни покоя, отчего и вся лодка кружилась, покорно вращалась, одновременно удаляясь от берега.

Лава еще испепеляла дыхание, маковой мукой осыпавшееся Вальке на воротник, опаляла ресницы, заставляла слезиться глаза. Звен журчал, издавая едва слышный колокольный звон. Вдали неслышно вспыхнула и пропала из глаз первая лодка с душами. Тут же донесся счастливый рокот сопровождавших ее парсизотов. Спустя две-три минуты сгорела вторая лодка, затем третья… Души возвращались в родные миры, обретая новую память и новую плоть, забывая груз прежнего опыта в девяти углах сгорающей лодки.

Парсизоты на берегу одобрительно загудели, разделяя восторг конвоиров, из их головных ракушек пыхнул серебристый дымок. Екоро обратил к Амелиске счастливое и немного самодовольное лицо. «Может, мои страхи напрасны? — застыдился недавних мыслей Дьяченко. — Может, оракул что-то напутала? Звен сейчас такой же, как и час назад. Души сгорают по-прежнему легко и бесследно, как порох. Интересно, в кого они вселились в эту минуту? Наверное, в каких-нибудь хорошеньких девчонок. Беленьких-беленьких, малюсеньких-премалюсеньких! С серыми, нет, лучше с голубыми глазками и золотистыми кудряшками… У меня когда-нибудь будет такая? Души возвращаются, а я застрял в этом чертовом аду!»

Сокрушаясь и проклиная ад на чем свет стоит, Дьяченко ни с того ни с сего вспомнил русских старообрядцев-раскольников: как они, дружно запершись в своих таежных избах, под молитву сгорали заживо, вместе с дымом спеша в небеса. Надеясь попасть в небеса… «Чушь собачья! — выругался про себя Дьяченко, пытаясь отделаться от дурных сравнений. — При чем тут раскольники? К тому же души-то сейчас не где-нибудь, а в аду. А стремятся они не на небо, а домой. Души хотят вернуться на землю. Вот как получается: всю жизнь меня учили, что душа рвется на небо, в рай. А тут выходит все наоборот: где бы душа ни оказалась после смерти, она не желает долго задерживаться на новом месте и немедленно собирается в обратный путь. Душа любит свой дом. Я тоже. Я тоже хочу домой».

Тошно и скверно стало у Вальки на душе от таких мыслей, кажется, даже пара-тройка слез выкатилась ненароком. «Амелиска», — позвал было он, но девушки и след простыл. Она вдруг испарилась, как те свободные души. Дьяченко обернулся, в поисках поддержки и сочувствия скользнул влажным взглядом по чужой ему толпе парсизотов… да так и обмер, увидев, как у одного за другим перекашиваются от ужаса лица. Еще не понимая, что происходит, еще не успев испугаться, пораженный догадкой, что в повальном испуге парсизотов виновен он сам, Валька инстинктивно втянул голову в плечи и резко повернулся к Звену… Наверное, так танк вращает башней, спеша первым сделать выстрел. Но человек не выстрелил. Он попросту растерялся, увидев, как гибнут души.

Прямо на его глазах лодка, шедшая почти в самом начале конвоя, словно напоролась на невидимое препятствие. Вздрогнув корпусом, суденышко замерло на месте. Вышло это так неожиданно, резко, что души, точно воздушные шарики, запрыгали-покатились по дну лодки. Дьяченко к месту вспомнил о подарке Виораха, волнуясь, впился в даль зоосом — своим третьим глазом. Увидел, как по корме и бортам лодки побежала густая сеть трещин… В следующее мгновенье лодка развалилась на тысячи мелких осколков. А души… Боже, что стало с ними! Дьяченко машинально закрыл рукой глаза, чтобы не видеть кошмара, но зоос был строг и непреклонен, как судья. Третий глаз ясно запечатлел, как души, даже не тронутые огнем, тотчас обуглились, подобно сухим кустам сирени, и рассыпались черной пылью. Не прошло и минуты, как беззвучный взрыв — человеку казалось, что он смотрит немое кино — разнес вдребезги вторую лодку, похоронив под обломками еще десять сиренево-розовых созданий.

Парсизоты возмущенно-испуганно загалдели, вождь их, красномордый Екоро, в сердцах сломал меч о каменистую почву. Борта третьей лодки поплыли, будто восковые, души утратили воздушность, налились чужеродной тяжестью, обрели угловатую форму — и тоже поплыли, словно свечи. Вконец размякли, оплыли…Но вдруг побелели и неуклюже застыли — так же неожиданно, как начали плавиться. Окаменели, с каждой секундой становясь все чище и прозрачней. Не то белый дым, не то последний вздох крошечным облачком взвился над ними… Когда облачко рассеялось, Валькиному взору представилась довольно жутковатая композиция: десять голубовато-белых кристаллов причудливой формы вздымаются над неподвижным заиндевевшим остовом лодки. Бр-р-р! Дьяченко всего передернуло: куда ни глянь, души постигала одна и та же участь — смерть. Еще две лодки не то окаменели, не то превратились в лед: в одной из них замерли мертвые кристаллики душ, в другой — красноватые кристаллы парсизотов, спешивших им на помощь. Чья-то злая и неумолимая воля беспощадно уничтожала флотилию.

Дьяченко чувствовал, как, начиная с ног, в жилах стынет кровь. «А-а-а!» — он заткнул руками уши, будто из них, а не из глухого рта, рвался беспомощный крик. Диким, совершенно диким взором Валька наткнулся на маленького Екоро — и тут же обжегся о его ледяную стойкость. Собрав волю в кулак, тыча в сторону быстро меркнущего, как огонь в очаге, Звена обломком меча, вождь четко отдавал приказания. Казалось, его приказы бесследно тают в ужасном гвалте, поднявшемся на берегу. Но так только казалось. Поодиночке и группами парсизоты бросились выполнять указания своего повелителя; то тут, то там замелькали их головные раковины, среди которых не найти ни одной похожей. За парсизотами тянулся удивительный серебристый след — то из раковин просыпалась редкая звездная пыль. Оставшиеся невредимыми лодки, словно внемля запоздалым приказам Екоро, повернули к берегу. Одна из них, вмиг расплавившись, тут же заледенела; другая, треснув пополам, сложилась, как мышеловка, и в считанные секунды затонула; еще две развалившись на части, рассыпались, точно игральные кости, по застывшему золотому зеркалу Звена. В двух последних находились отважные спасатели душ.