— А вот Моссад так не считает, — заметил Рувим.

После поездки в Эфиопию я позвонил из Лондона Рувиму. Мои выводы он принял неохотно. Даже, мол, израильские разведслужбы и те уверены, что Ковчег в Эфиопии.

Но я-то ничуть не сомневался: эфиопская версия — пустышка.

Через несколько недель, встретившись с Рувимом в его лондонском клубе, я выложил свои аргументы в пользу того, что в Эфиопии Ковчега нет и никогда не было, а если и был, то очень недолго.

Рувим покачал большой головой и вздохнул:

— Мне эфиопская версия нравится, но, наверное, ты должен полагаться на свой нюх.

И я положился на свой нюх и оказался в пустынях южной Аравии.

В октябре 1995 года, через несколько месяцев после поездки в Эфиопию с Даудом, я изучал жизнь йеменских евреев Хадрамаута — замечательной системы долин, которые тянутся через Руб-эль-Хали — «Пустое место» — великую Аравийскую пустыню в южной части Йемена. Там я неожиданно наткнулся на решение одного важнейшего вопроса, очень долго меня занимавшего.

Поначалу мне казалось, что происходящее не связано с моими поисками Ковчега, но в нужный момент эти события дали мне важнейшую путеводную нить, которая и помогла в расследовании. Дело касалось южноафриканского племени лемба; я изучал его с перерывами уже много лет. Когда я жил в хижине Севиаса, в селении лемба в Зимбабве, Севиас и его друзья часто повторяли легенду о том, как их племя пришло из некоего места «на севере», за пределами Африки, под названием Сенна. Лемба считают, что у них израильские корни. Они покинули Израиль и поселились в месте под названием Сенна. Потом они ушли из Сенны, «переплыли Пуселу», и человек четырнадцать добрались до Африки, где для них наступило благоденствие, и тут, в нескольких местах, они заново выстроили Сенну.

«Мы пришли из очень далекого места, называемого Сенна, — говорится в одной из легенд, — с другого берега моря. Мы переплыли Пуселу. У нас была большая лодка. Нас едва не погубила страшная буря. Лодка разбилась пополам. Семь человек ушли на север или погибли, а другие семь поселились в Африке».

Я обнаружил, что в работах арабских географов раннего Средневековья упоминается город на восточном побережье Африки. Назывался он Сайвун или Сейюн, то есть созвучно названию «Сенна». Располагался Сейюн недалеко от средневекового города Софала, в районе современного города Бейры на побережье Мозамбика, то есть далеко на юге восточного побережья Африки.

В настоящее время ни от Софалы, ни от Сейюна не сохранилось следов, кроме огромных куч почерневших камней на терзаемом волнами побережье. Что интересно, название «Сейюн» соответствует арабо-иудейскому названию «Сион». Лемба просили меня найти их затерянный город Сенна, лежащий за морем, на севере. Выяснить все про Сейюн — вот был мой отправной пункт.

Существует город под названием Сенна — на реке Замбези, которая впадает в Индийский океан неподалеку от того места, где, как я думал, и стоял когда-то Сейюн. Эта Сенна в течение нескольких веков была перевалочным пунктом и упоминается португальцами начиная с шестнадцатого века. Я не сомневался, что Сейюн на побережье и Сенна на Замбези — города из преданий лемба. Лемба, по их словам, пришли внутрь материка с побережья или с Замбези и, прежде чем рассеяться по просторам Южной Африки, построили еще один город; жили они тем временем небольшими группами среди других племен. Однако пока я не попал в Хадрамаут, я понятия не имел, где искать подлинный затерянный город племени лемба.

— Этот город я ищу уже восемь лет, — сказал я.

Дело было осенью 1995 года; я находился в городе Тариме в Хадрамауте, в доме муфтия, высшего духовного лица города. Я беседовал с одним из гостей, седобородым шейхом по имени Абдул Рахман Карим Аль-Маллахи; он поэт и драматург и страстно увлекается историей мореплавания у арабов.

В мафрадж — гостиной — стояла духота. Резные ставни защищали комнату от белого слепящего света, но не от жары. Мы сидели на полу, на разложенных по всей комнате подушках; сыновья муфтия принесли нам веера из волокон рафии, холодную воду, чай. Мы только что пообедали: мясо козленка с рисом, приправленное карри, и салат из бананов, помидоров и лука. Я рассказывал хозяину и шейху Абдулу о племени лемба. Рассказал об их иудейских обычаях, о семитских родовых именах, а еще — что они пришли из места, называемого Сенна, но этот затерянный город я так и не смог найти.

И тут последовал один из редчайших и самых волнующих моментов — момент научного открытия!

Шейх Абдул произнес:

— Вы искали это место много лет, и вот — иншаллах! — нашли!

Я, раскрыв рот, смотрел на него. Шейх встал — на нем колыхнулся белый халат — и, возвышаясь надо мной, широко улыбнулся, а потом слегка обнял меня.

— Вы его нашли. Отсюда до него всего несколько часов.

Шейх попросил у хозяина карту; старый муфтий медленно поднялся с подушек и, прихрамывая, пошел в угол, где стоял арабский кожаный ларец, окованный медными полосами. Он вынул из ларца старинную выполненную от руки карту и разложил передо мной.

— Вот здесь Сенна. — Шейх указал на место у восточного конца вади. Вади — высохшее русло или долина реки.

— Я искал это место на сотнях карт, — возразил я, — и ничего не нашел.

— Теперь там совсем небольшое селение, — пояснил шейх Абдул. — Но около тысячи лет назад, до того как прорвало большую плотину, то был очень большой город.

Шейх рассказал, что жители восточного конца вади всегда пытались спастись от бедности, войн и голода в Африке.

— С земель, что к западу от Тарима, люди отправлялись на восток — в Сингапур или Индонезию и отплывали из Адена или Мукаллы. А с востока переселялись в Африку. Туда, по причине приливов и ветров, удобнее было отправляться из Сайхута, который находился неподалеку от Сенны; а из других портов удобнее было отплывать на восток. Сенна была, без сомнений, очень важным городом. Вы все сами увидите — завтра мы вас туда отвезем.

На следующий день разболтанная «тойота-лендкрузер» везла нас вдоль вади к Сенне. Шейх Абдул Рахман Карим Аль-Маллахи хотел, чтоб я увидел это место собственными глазами. То был один из самых волнующих и значительных дней в моей жизни. Я нашел мой затерянный город! Кажется.

Такой суровой и незабываемой красоты, как здесь, я нигде не встречал. Сенна меня потрясла. Я возликовал. Из головы у меня не шло, что для лемба это место, куда они надеются попасть после смерти. Тот самый город, который меня просили найти профессор Мазива и мои друзья-лемба. Здесь — ключ к их истории. Здесь и кульминационный момент поисков, длившихся много лет. Конечно, я не имел абсолютных доказательств, что это именно тот город, но кусочки головоломки складывались отлично. Мое доказательство было случайным… но все равно чертовски убедительным.

Город примыкает к морю и к развалинам средневекового Сайхута, он расположен у кишащего акулами южного побережья Йемена, у русла реки Масила. От названия «Масила», рассуждал я, могло произойти «Пусела» («Мы ушли из Сенны, мы перешли Пуселу»), которое в противном случае вообще не имеет смысла.

Я обратил внимание, что очень многие родовые имена у племен, проживающих в Йемене поблизости от Сенны, тождественны родовым именам лемба. А родовые имена лемба очень своеобразны, они не африканского, а семитского происхождения. Такие имена, как Хамиси, Садики, Сереман, Мхани, нередкие среди семейств лемба в Южной Африке, встречаются и здесь, в Хадрамауте. Кроме того, близость Сенны к Сайхугу означает, что попасть из Сенны в Африку было не так уж трудно. По словам шейха Абдула, большая арабская дау — если муссоны дуют в нужном направлении — дойдет от Сайхугадо побережья Мозамбика за две недели или около того.

Через три дня после поездки в Сенну вместе с шейхом Абдулом и муфтием я отправился в долину один. Мне хотелось поговорить с муктаром (правителем) Сенны, попытаться узнать что-либо о переселении людей из этого региона.

На муктаре была безупречно чистая фута — юбка, состоящая из обернутого вокруг талии куска ткани, на плечах — платок. Волосы и борода были выкрашены хной в тускло-красный цвет. Приветственно выкрикивая «Ахлан! Ахлан!», он повел меня в мафрадж на втором этаже крепкого саманного дома. Рассказывая о своей семье и доме, муктар, чтобы я лучше его понял, говорил на классическом арабском языке, а не йеменском диалекте, который я знаю плохо.

Гостиная была украшена скорлупой страусовых яиц, саблями, изогнутыми кинжалами джамбийя и фотографиями замка муктара, разрушенного во время одного из постоянных межплеменных конфликтов, которые веками отравляют жизнь Хадрамаута.

Хозяин хлопнул в ладоши и крикнул по-английски: «Принесите англичанину попить!»

Угрюмый юнец принес глиняный кувшин с водой и несколько стаканов. Муктар любезно представил его как своего раба и предложил мне познакомиться с молодой девушкой, которая с растерянным видом сидела в уголке, теребя бахрому платка. Это, сообщил хозяин, местная блудница.

За угощением, состоявшим из имбирного чая, фиников и винограда из его сада, муктар выслушал мой рассказ о племени лемба.

— Раз у них такие имена — Садики, Мхани, Сереман, — рокотал он, — эти лемба — из нашего народа. Люди у нас часто уходили к восточному побережью Африки, а то и в глубь материка, как эти лемба. Если бы они остались здесь — умерли бы от голода. Они спустились по Масиле к Сайхуту и отплыли из порта на каком-нибудь судне. Сотни лет назад тут были большие каменные плотины. Когда плотины прорвало, мы уже не могли задержать воду, стекающую с гор Йемена. И Сенна стала умирать. А раньше это был большой город. Сейчас — сами видите. Так что передайте от меня людям племени лемба: когда они вернутся — если будет на то воля Аллаха! — мы с радостью их примем. Ахлан вайсалан!

В течение следующих нескольких дней я обнаружил, что в Сенне есть много обычаев, явно родственных обычаям лемба. Однако местные традиции, одинаковые имена родов, древнейшие развалины каменных плотин Сенны — далеко не все, что помогло мне в изучении истории лемба.

В доисламскую эпоху в Химьяре (там, где сейчас находится Йемен) существовало иудейское государство, которое простиралось до земель у самой Сенны. В те времена это было единственное в мире иудейское государство. Химьяр — эльдорадо Древнего мира — невероятно разбогател благодаря торговле ладаном и миррой, неотъемлемыми атрибутами религиозных отправлений древности.

Согласно арабским источникам между 518 и 523 годами нашей эры трон в Химьяре захватил некий Зу Нувас. В тот период эфиопам принадлежали большие территории в южной Аравии. Зу Нувас уничтожил эфиопские христианские военные поселения, в частности Наджран, на месте которого проходит теперь граница Саудовской Аравии. Изгнав христианство из своего мира, он и вся его знать приняли иудаизм.

В те времена существовали тесные связи между Химьяром и еврейской общиной бывшего Израильского царства, а также евреями, проживавшими на Аравийском полуострове. Как известно, во времена смерти пророка Мухаммеда, около 632 года, в Хадрамауте жили еврейские племена, и обитали они там как минимум до конца пятнадцатого века, пока их окончательно не вытеснили. Евреи сохраняли связи и с землей Израиля, и, конечно, с расположенными в пустыне еврейскими городами-оазисами. Присутствие евреев в близлежащих землях и в самой Сенне — аргумент в поддержку утверждения лемба об их израильских корнях.

Во время этой поездки, когда я обнаружил затерянный город лемба — в чем почти не сомневался, — я побывал еще и в знаменитой мусульманской библиотеке Аль-Акаф. В ней, как говорят, хранится больше трехсот древних исламских рукописей, которых нет больше нигде в мире, а таких, которые есть и в других местах, — сотни. Аль-Акаф — отличное место для поиска неизвестных трудов о связях между иудеями и мусульманами. Мне пришло в голову, что эта библиотека может очень пригодиться для задачи Рувима — отыскать мусульманские тексты, которые примирят мусульман и евреев.

Через несколько недель после возвращения в Лондон я позвонил Рувиму и рассказал про библиотеку. Он сильно заинтересовался и стал требовать, чтобы Дауд сложил чемодан и отправился в Йемен, изучать тамошние собрания рукописей. Дауд с радостью подчинился. Узнав, что Дауд отправляется в Йемен, я решил организовать себе небольшую экспедицию; когда я сообщил об этом Рувиму, он, несмотря на данное Кларе обещание не ездить в опасные места без нее, решил присоединиться к нам.

Пока Дауд занимался предварительными исследованиями в различных библиотеках Саны, столицы Йемена, мы с Рувимом взяли напрокат автомобиль и отправились из этого высокогорного города в вади Хадрамаут. Я хотел рассказать о последних находках и поделиться смутными соображениями насчет поисков Ковчега.

Мы ехали по вади, а у края долины в жарком мареве дрожали пальмы; на полях с люцерной работали женщины в черных балахонах и высоких соломенных шляпах.

Река, орошающая поля, сады и пальмовые рощи вади, течет под землей из гористой части Йемена до древнего города Тарима. Дальше вади Хадрамаут называется вади Масила, и река течет большей частью на поверхности, через Сенну к морю.

Здешние места очаровали Рувима своей красотой, а я никак не мог позабыть, что Усама бен Ладен родом отсюда и что здесь один из главных центров исламского экстремизма.

Раньше такие мысли меня не посещали. В течение месяцев, проведенных в Йемене, я считал его самым гостеприимным местом. Местом, где уж точно никак не ограбят и вообще не обидят чужеземца. Однако времена меняются. В предыдущие месяцы здесь похитили нескольких иностранцев; а в самых недоступных частях страны, например самых глухих частях Хадрамаута, живут почти вне закона небольшие группы мусульман-радикалов.

В Тариме триста шестьдесят мечетей и множество дворцов, выстроенных из саманного кирпича на средства, полученные Хадрамаутом от торговли с такими странами, как Сингапур. Город прячется за глиняными стенами с эффектными башенками и надвратными сооружениями. Здесь ислам почитают больше, чем где бы то ни было в мире.

Мы ехали по пыльным городским дорогам к «Каср Аль-Кубба» — старой, но уютной гостинице на окраине города, окруженной пышными садами и пальмовыми рощами, бывшему дворцу здешних военачальников.

Одновременно с нами в гостиницу приехали из столицы двое угловатых мужчин с тусклыми глазами; они немедленно растянулись в тени под кустами и стали жевать кат — листья кустарника из семейства бересклетовых, легкий наркотик. Пока наркотик действовал, вид у них был радостный и оживленный, зато к вечеру запас листьев иссяк, а в Хадрамауте кат не достать.

Он растет в горных районах страны. За несколько дней мертвенно-бледные лица приезжих посерели. Оба так и валялись в саду на ковриках. Когда прибывали новые постояльцы, эти двое только и могли что блеять «ка-а-ат, ка-а-ат», умоляюще протягивая руки. Было совершенно непонятно, для чего они приехали, и Рувим, всякий раз проходя мимо, тревожно на них поглядывал.

Долина вокруг Тарима — там, где нет орошения, — сухая, и пустынное плато над долиной — одно из самых сухих мест в мире. Земли здесь такие же засушливые, как египетская пустыня, если не хуже. Осадков за год выпадает не больше шестидесяти миллиметров.

— Ты велел мне положиться на нюх, — сказал я Рувиму, когда мы пили на гостиничной террасе прохладительный напиток. — И вот мой замечательный нос привел меня сюда, в Тарим. А теперь он задергался. Если подумать, то ведь в древности Ковчег могли перевезти в Египет или Эфиопию — и точно также и на юг, в аравийские пустыни. Или сюда.

Глядя на мой дергающийся нос, Рувим рассмеялся. Но я говорил серьезно. Ведь если допустить, что в шестом веке до нашей эры Ковчег привезли в Египет, на Элефантину, — потому что это было ближайшее к Храму подходящее место, — разве не резонно предположить, что к пятому веку нашей эры его доставили сюда, в единственное тогда на земле иудейское государство?

К мысли о том, что в южной Аравии может найтись нечто существенное для поисков Ковчега, Рувим отнесся с некоторым скептицизмом. В целом же он пребывал в отличном расположении духа, ему импонировала опасность положения — израильтянин (хоть и с голландским паспортом), разгуливающий по такой консервативной исламской стране!

Вечерами мы сидели в саду под пальмами и обсуждали противоречивые предания о странствиях Ковчега.

Согласно многим арабским легендам, Ковчег привезли на Аравийский полуостров. Во Второй книге Маккавеев говорится, что в 586 году до нашей эры перед вавилонским нашествием пророк Иеремия увез Ковчег из Иерусалима. Он переправил его через реку Иордан в Аравию. Приблизительно то же говорится и в средневековом трактате «О сосудах Храма», который когда-то так заинтересовал меня и Наки. Арабские историки, в частности, утверждают, что Ковчег обнаружили в замурованной пещере, где его спрятал Иеремия, люди племени джурхум, владевшего некоторыми территориями северо-западной Аравии, и перевезли в Мекку.

Однажды утром, когда мы с Рувимом завтракали в саду, появился Дауд. Он энергично проковылял к главному входу гостиницы и с победным блеском в глазах крикнул: «Эврика!» Свой большой золотой крест и черную рубашку Дауд оставил в Сане; сейчас на нем были пиджак от черного костюма и непривлекательного вида фута, открывавшая бледные костлявые лодыжки. Когда он подошел, я разглядел нечто необычное. Волосы Дауда покрывала какая-то густая темная мазь, стекавшая по лицу жирными каплями.

— Дауд — именем Аллаха милостивого! — прости меня, но у тебя на голове, наверное, с полфунта топленого сала.

Дауд объяснил, что это масло из молока буйволицы. Ему дал его один бедуин, с которым он познакомился в автобусе по дороге из Саны.

— Тот малый так красиво накрашен, особенно глаза, и всю дорогу от Саны до Хаббана он держал руку на моей коленке, — хихикнул Дауд. — Похоже, я ему приглянулся. Он переживал, что перхоть — у меня иногда бывает — испортит мой костюм. Вот он и дал мне горшочек отличного топленого масла.

Потом Дауд указал на свою коротенькую юбку и театральным шепотом произнес:

— Камуфляж.

Видно, Дауду, как и Рувиму, Тарим представлялся гнездом арабского терроризма, и он наивно полагал, что хлопчатобумажная юбка поможет ему сойти за мусульманина из местных.

В Сане Дауд искал документы, относящиеся к своду литературы «исраилият» — произведений евреев, принявших ислам в седьмом-восьмом веках нашей эры. Среди самых известных авторов исраилият — Абу Кааб Аль-Акбар, который, как говорят, сопровождал Умара ибн Аль-Хаттаба, второго исламского халифа, во время его первой поездки в Иерусалим, а также Абу Райхан, состоявший, по слухам, в родстве по женской линии с пророком Мухаммедом. Еще один автор, арабский историк восьмого века Вахб ибн Мунаббих, почти наверняка был евреем по происхождению и родом из Южного Йемена, недалеко от Хадрамаута.

Дауд откопал множество арабских упоминаний о Ковчеге. Согласно некоторым из них, Ковчег спрятан неподалеку от Багдада, в Хальваде, бывшей некогда большим городом. Однако самый серьезный аргумент в пользу этой версии — сходство между названием города и одним из арабских названий Ковчега — «кайлвад». Такие примеры народной этимологии можно встретить по всему миру; я тут не склонен видеть подтверждения, что Ковчег когда-либо бывал в Багдаде.

В ряде арабских текстов говорится о «деревянном стуле» как о предмете, который носили в битву (в качестве залога победы) и который чтили шииты в первые годы ислама, вероятно, сознательно имитируя преклонение перед Ковчегом. Правда, и нельзя сказать, что этот самый «деревянный стул» не Ковчег — ведь Ковчег тоже был стулом, то есть Престолом Господа.

Все это меня сильно заинтересовало. Но еще больше заинтересовал Дауда, а затем и меня, отрывок из Вахба ибн Мунаббиха, где говорилось, что дети Израиля еще долго после смерти Соломона носили Ковчег перед своими войсками. Согласно ему, Ковчег вернулся к странствующей жизни, какую вел до водворения в Храм. Если рассказы о «деревянном стуле», который на заре ислама носили в битву, имеют под собой какую-то почву, получается, что легенда о действующем Ковчеге дожила до относительно недавнего времени.

Версия событий, предложенная ибн Мунаббихом, коренным образом отличается от иудейской легенды. Однако она могла иметь в основе предания, бытовавшие в иудейских общинах арабских городов-оазисов поблизости от Медины.

— Он пишет, — сообщил Дауд, почесывая голову коротким пальчиком с длиннющим ногтем, — что после возведения Храма Ковчег не стоял взаперти без всякой пользы, израильские войска носили его в бой, когда шли сражаться с арабами. Однажды, несмотря на обладание могущественным Ковчегом, израильтяне потерпели поражение. Я знаю, я-ахи, в свете недавних арабо-израильских столкновений это кажется неправдоподобным. Но так и было. И арабы с триумфом унесли Ковчег.

Дауду частично передалась наша с Рувимом увлеченность историей Ковчега, и он теперь тоже питал к нему нежные чувства. То, что произошло с Ковчегом в Мекке, его просто ужаснуло. Несмотря на предупреждение Аль-Харита ибн Мудада Аль-Джурхуми из племени джурхум, захваченный у иудеев Ковчег бросили в яму с нечистотами.

— А чего еще можно ожидать от жителей глухой мусульманской дыры? — присовокупил Дауд, презрительно поглядывая на скрюченные фигуры пустоглазых пожирателей ката.

В тот вечер — мы провели его у меня на террасе за стаканом ледяного джина с тоником — Дауд рассказал нам окончание истории. Жители Мекки понесли кару за lese-mageste: их поразила чума, истребившая бо льшую часть населения города. Выжившим хватило сообразительности извлечь Ковчег из столь неподходящего пристанища. И он оставался в семье Хамайсы ибн Набда ибн Кайдара ибн Исмаила «до времен Иисуса».

Дауд нашел и другие старые арабские тексты; в них говорилось, что Ковчег замуровали в некой пещере вблизи Мекки, где он и оставался до седьмого века нашей эры, то есть до времен пророка Мухаммеда. Подобные версии казались мне весьма примечательными, поскольку исходили из ранних и достоверных источников — документов, составленных евреями, проживавшими в арабских городах-оазисах. Они многое знали об окружающем мире благодаря купцам и путешественникам, пути которых лежали через их оазисы. Эти источники дают нам другую историю Ковчега, его историю до восьмого века.

В некоторых мусульманских текстах можно встретить поразительное утверждение: Ковчег существует со времен Адама, и в нем некогда хранились изображения всех пророков, включая пророка Мухаммеда.

Эти изображения забрал из Ковчега Александр Македонский, и во времена Мухаммеда они оказались у византийского императора. Некоторые исламские тексты, такие как «Ибн Хишам» (жизнеописание пророка Мухаммеда) — ему Дауд особо доверяет, — содержат списки людей, у которых Ковчег побывал, пока находился в Аравии. Среди них очень много йеменцев.

Рувима мусульманские предания не очень-то впечатлили, а к тому, что говорится в исраилият, он и вовсе отнесся с презрением. По его мнению, это неверно истолкованные версии или намеренные переделки еврейских исторических материалов из Мидраша.

— Даже сами мусульмане не принимают эти «исторические повествования» всерьез. Наверное, потому, что авторы — евреи. Пусть и обращенные, но все равно евреи. Так нам-то с какой стати принимать на веру слова евреев-ренегатов?

В глубине души Рувим все еще был убежден, что Ковчег находится в Эфиопии, и постоянно намекал, что мне следует предпринять систематические поиски в тамошних старых церквях и монастырях. По его мнению, вероятнее всего, именно фалаша принесли в далеком прошлом Ковчег в Эфиопию, и, следовательно, место хранения Ковчега можно узнать, если проникнуть в секреты общины фалаша. Рувиму хотелось, чтобы я снарядил экспедицию, взял с собой Ронит, нанял работников, арендовал транспорт, запасся всем необходимым и задействовал кого-нибудь из израильских лидеров фалаша.

Как-то знойной ночью мы сидели с Рувимом на коврике в саду у прозрачного прудика. Я пытался подробно ему объяснить, почему думаю, что Ковчег могли некогда везти по этому пути.

Быть может, я всегда подозревал, что племя лемба из Южной Африки связано с историей Ковчега.

Зная об удивительном сходстве священного барабана Нгома с Ковчегом, а также о связи лемба с городом Сенной, я начал подумывать — а не найдется ли здесь, в Аравии, какая-нибудь ниточка, ведущая к предмету наших долгих поисков?

Когда я говорил о богатстве и относительной новизне литературы исраилият, Рувим позевывал. Когда речь пошла о затерянных городах лемба — Сенне, о многих Сеннах, о Сейюне или Сионе, — он прикрыл глаза и прижал к вискам кулаки. Когда я рассказывал о том, как нашел затерянный город, он почти не проявил интереса. Когда же я заговорил об истории лемба и о прочих деталях, которые пытался собрать воедино, чтобы связать лемба с Аравийским полуостровом, Рувим потерял терпение и заявил, что я зря трачу и его и свое время.

Моему другу было не по себе. Он не сомневался, что любители ката — исламисты, которые замышляют его похитить. Эти двое почти не вставали с циновок в саду и как будто наблюдали за нами. У одного был спутниковый телефон. В предыдущие месяцы как раз прошла волна похищений иностранцев. Рувим боялся, что его захватят, узнают, что он еврей, и убьют.

Через несколько дней, ужасно страдая от жары и отсутствия привычных удобств, мучаясь чувством вины зато, что солгал Кларе, Рувим нанял трех вооруженных до зубов охранников, взял такси до Саны и улетел оттуда в Лондон.

Мы с Даудом остались в гостинице. Он провел еще несколько дней в библиотеке Аль-Акаф; я просматривал свои записи. Я всецело погрузился в изучение истории Ковчега, но так же усердно пытался выяснить, что такое сам Ковчег. Я так этого и не постиг. Сущность Ковчега оставалась для меня полной тайной.

К тому времени я понял, что в древние времена, до того как произошло окончательное объединение иудаизма вокруг Иерусалима, в тех местах, где поклонялись Иегове, богу Израиля, существовали свои ковчеги, вероятно, разного вида. Они, наверное, представляли собой простые деревянные ящики и применялись для магических обрядов, в том числе и для ворожбы. После централизации культа Иеговы все упоминания о других ковчегах пресекались. Куда они делись — неизвестно. Возможно, они уничтожены, возможно — спрятаны или потеряны. После объединения культа должен был остаться только один Бог, один Храм, один Ковчег. Все, что этому противоречило, из текстов вычищалось. Вот именно здесь, думал я, простой деревянный ковчег Моисея, один из многих священных ковчегов, и превратился в официальную святыню, золотую реликвию с волшебными херувимами. Ведь кто знает, что на самом деле скрывалось в Святая Святых?..

В душистых и тенистых садах Тарима я вновь задумался о частых пересечениях Ковчега с упоминаемым в Библии любопытным предметом — ефодом. Считается, что ефод изготовили в пустыне одновременно с Ковчегом. «Ефодом» обычно называют «фартук» первосвященника — или накидку на плечи.

В Библии очень подробно описывается изготовление ефода, но описание почти не дает представления ни о назначении, ни о внешнем виде этого предмета.

Применяли ефод явно для каких-то магических целей, для ворожбы и прорицаний. Известно, что, когда его использовали при обращении к Богу, его можно было держать в руке.

В некоторых местах Библии ефод описывается как вещь, которую можно надеть или нести за лямку. Иногда этот предмет священники не надевают, а носят в руках; иногда он сделан из золота, иногда из серебра. Гидеон, один из судей в домонархическом Израиле, изготовил ефод, на который пошло тысяча семьсот сиклей золота, то есть около пятидесяти трех фунтов. Миха, упоминаемый в Книге Судей, изготовил для своего святилища ефод из серебра. В храме Номвы — по-видимому, где-то недалеко от Иерусалима — меч филистимлянина Голиафа, могучего воина, убитого юным Давидом, завернули в одежду и положили позади ефода. Значит, это был немаленький предмет, и он стоял отдельно, и за ним мог поместиться меч Голиафа.

Ковчег, также как и ефод, был предметом священным и тоже использовался для магических ритуалов; если ефодом называли Ковчег, то многое проясняется и становится на места. По мнению некоторых выдающихся ученых, ефод — то же самое, что Ковчег.

Эта логическая цепочка привела меня к тому, что ковчегов, возможно, было много, все они имели культовое назначение, нам толком непонятное, а изготавливали их из разных материалов. И все они, получается, исчезли после объединения культа Иеговы вокруг Иерусалима.

Просматривая сотни страниц, на которых записывал добытые мной сведения о Ковчеге и ефоде, я понял: мне по-прежнему неизвестно, что они собой представляют. Даже если Ковчег и ефод — одна и та же вещь, я все равно не знаю, что это такое.

Дауд наконец просмотрел в библиотеках все, что только мог. Оставшееся время мы решили посвятить изучению местных преданий, которые, возможно, прольют свет на передвижения Ковчега. Разъезжая по вади Хадрамаут и беседуя со стариками, мы вскоре обнаружили, что в здешних легендах живут некоторые притчи из литературы исраилият, к которой Рувим отнесся с таким презрением. В селах и деревушках, ютившихся в засушливой части вади, в памяти людей сохранились легенды о прибытии в далекие времена Ковчега в Аравию. Очень многие считали, что Ковчег спрятан где-то в Аравии, замурован в пещере и даже, быть может, прямо в вади Хадрамаут.

Ибрагим — сборщик меда; поговорить он только рад.

«Мой дед любил рассказывать нам про Ковчег, — сказал он. — По его словам, Ковчег спрятан в какой-то пещере, среди скал вади. Но устье пещеры так хорошо замуровали, что его не отличить от остальной поверхности скалы. Туда и пчелке не пролететь. А охраняют его львы и змеи».

По мнению некоторых местных жителей, самое подходящее место — восточный конец вади, вблизи одного из самых необычных в мире заброшенных городов. Этот небольшой каменный городок в часе езды от Тарима вырос вокруг кабр (гробницы) пророка Худа.

Раз в году в Кабр-Худ приезжают правоверные мусульмане, которым принадлежат дома, выстроенные прямо на утесе на краю вади. И хотя эти дома, кроме четырех дней в году, стоят пустыми, многие из них отличаются роскошью.

Худ предположительно был еврейский пророк, который принес идею монотеизма людям племени ад — древнему доисламскому народу. Обычай ежегодного паломничества к его могиле очень древний, и в прошлом у жителей юга Аравии этот хадж соперничал с хаджем в Мекку.

Племя ад проживало в древнем городе, который по-арабски называется Ирам; в нем пересекались все торговые пути, проходившие через Руб-эль-Хали — «Пустое место». Затерянный горд Ирам — Лоуренс Аравийский назвал его Атлантидой песков — обнаружился в 1984 году, когда археологи начали изучать фотографии побережья Персидского залива, сделанные с космического челнока «Челленджер». Из космоса оказались видны исчезнувшие города. Один из них и был Ирам — столица народа ад, в самом сердце Руб-эль-Хали.

Согласно мусульманскому преданию, народ ад — потомки Ноя; пророк Худ порицал их за многобожие, богатство и распущенность. Пророк Худ из Корана — почти наверняка тот же самый персонаж, что библейский Евер, правнук сына Ноя — Сима. От имени «Евер» происходит слово «еврей» (иври), а имя «Худ» происходит от арабского слова «яхуд», которое тоже означает «еврей». Город Кабр-Худ был, вероятно, центром некоего доисламского иудаистского культа.

Если верить жителям восточного конца вади, имеется некая связь между местом захоронения пророка Худа и легендой о Ковчеге.

Через десять дней после того, как Рувим уехал в Лондон, мы с Даудом решили побывать у гробницы Худа и посмотреть заброшенный город, поискать — что именно может связывать Ковчег Завета и это пустынное место.

В тени акации у быстрого ручейка, протекавшего у подножия гробницы, отдыхал какой-то бедуин. Высоко в небе парил, медленно выписывая круги, орел. У бедуина были томные зеленые глаза, обведенные черной тушью, длинные волосы, смазанные маслом. В руках он держал автомат Калашникова, завернутый в кусок пурпурной ткани, а на поясе у него в искусно сделанных ножнах висел серебряный кинжал-джамбийя.

— Салам алейкум, — поздоровался я.

— Алейкум салам, — ответил незнакомец.

После долгого обмена любезностями с Даудом, чья основательно промасленная шевелюра явно заслужила его одобрение, бедуин поинтересовался, что мы делаем в таком пустынном месте, годном для шакалов, но никак не для человека.

— Да есть кое-какие дела, — уклончиво сказал я и стал расспрашивать его о пророке Худе.

Он пристально посмотрел на меня и произнес:

— Пророк Худ, да пребудет с ним мир, был еврей. Есть куда более великие пророки, чем Худ. Моисей, да пребудет с ним мир, и Аарон, да пребудет с ним мир. Они были великие пророки, да пребудете ними мир. А Худ… — Бедуин пренебрежительно махнул тощей рукой.

— Но Моисей, да пребудет с ним мир, и Аарон, да пребудет с ним мир, тоже были евреи.

Бедуин сплюнул.

— А Ковчег Завета? Вы о нем слышали?

— Он, говорят, был какое-то время в Мекке, а потом попал к правоверным мусульманам из Йемена, и они спрятали его в пещере. Ковчег, да пребудет с ним мир, стерегут львы. Вот что я слышал.

Бедуин слабо махнул в направлении Мекки, потом в сторону скал позади гробницы.

Подобные рассказы я слышал от нескольких жителей Хадрамаута. Неужели Ковчег и в самом деле, как предполагают некоторые раввинские тексты, спрятан где-то в Аравийской пустыне? Правда ли, что он хранился в Медине, древнем еврейском городе-оазисе в местности Хиджаз на северо-западе Аравии — у еврейских племен бану-л-надир, бану-кайнука и бану-курайза? Или же Ковчег был в другом еврейском городе-оазисе, таком как Хайбар, или Фадак, или Вади-и-Кура, или Тайма, то есть немного севернее? Правда ли, что когда-то давным-давно его привезли в Хадрамаут? Быть может, в период иудаизации Химьяритского царства?

Для беглых священников, желающих найти для Ковчега безопасное укрытие, великая Аравийская пустыня, где встречаются сильные еврейские общины, готовые протянуть руку помощи, — просто идеальный вариант. К тому же в пустыне древесина акации может храниться вечно. Здесь — одно из самых засушливых мест на земле.

Оставались в этой мозаике кусочки, которые не совсем укладывались в общую картину. Очень-очень старые легенды, имеющие отношение к пророку Худу, связывают Хадрамаут с древними евреями. Согласно более поздним, евреи поселились в вади еще до Мухаммеда и жили здесь до пятнадцатого века. А еще есть предания, связывающие Ковчег Завета с Хадрамаутом. Кроме того, я считал, что Сенна — которая всего в нескольких милях от Кабр-Худа, — город преданий лемба, а значит, тут есть и связь с легендой о Нгома. А сходство между Ковчегом и Нгома весьма примечательно. Между вади Хадрамаут и Ковчегом достаточно много общего, и потому имеет смысл продолжить расспросы.

На несколько дней мы разбили лагерь в Кабр-Худе и бо льшую часть времени проводили, карабкаясь по ближайшим утесам в поисках пещеры и внимательно разглядывая поверхность камней в поисках замурованного устья. Мы нашли несколько подходящих на вид мест и немного там покопались — лопатой и киркой, прихваченными из Тарима. Одна пещера, заваленная огромным валуном со следами какой-то замазки, показалась особенно заманчивой, но внутри нашлись только следы пребывания коз и пастухов.

Мы как следует запаслись водой, виски, сардинами, консервированными египетскими бобами, луком, арабским хлебом; в полдень мы возвращались в Кабр-Худ, чтобы укрыться от жары, поесть и отдохнуть. На ночь мы укладывали спальные мешки под большой скалой, вблизи усыпальницы пророка, и под небом пустыни тихонько потягивали из пластиковых стаканчиков «Лафройг», который Дауд привез контрабандой из Каира.

Однажды поздно ночью, когда мы расположились у гробницы, к нам подкрались какие-то вооруженные люди. Мы ничего и не слышали. Меня тихонько потрясли за плечо. Я проснулся и узнал мрачную физиономию раба, которого видел в Сенне, в доме краснобородого муктара. Парень объяснил, что его хозяин, муктар, послал его с товарищами за нами. У гробницы нельзя оставаться ни минуты. Слухи о нашем интересе к Ковчегу разошлись по всей долине и привлекли внимание кое-кого из хорошо вооруженных мусульман в соседней стране.

Они выяснили, что мы расположились у гробницы, и уже направляются в Кабр-Худ. Люди муктара не знали, что у этих мусульман на уме, но догадаться было нетрудно. Нам посоветовали немедленно вернуться в Тарим. Мы мигом покидали вещи в машину. Дауд — потрясающий водитель, бесстрашный до отчаянности. Он так резко газанул с места, что завизжали шины, и гнал, пока на горизонте в розовом рассветном полумраке не показались минареты Тарима. Мы отлично понимали, что еле унесли ноги.

Несколько дней спустя мы вернулись в вади — поблагодарить муктара за своевременное предупреждение. В качестве благодарности я принес ему бочонок с местным медом из вади Дован, который в Йемене очень ценится. Муктар сообщил, что люди, нас искавшие, — исламисты из Саудовской Аравии, Ирака и других частей мусульманского мира.

— Они бы вас убили, — мрачно сказал он. — По вади прошел слух, что ты — ясновидящий и ищешь замурованную пещеру, в которой спрятан святой Ковчег пророка Мусы. Если это так, нам следует чествовать тебя, а не убивать. Ведь написано в священном Коране: «Разве сравнится слепой и зрячий, или сравнятся разве мрак и свет?» Эти люди, которые хотели вас схватить, думают, что скачут на крылатом коне ислама, а на самом деле они трясутся на ишаке шайтана. Нас учит священный Коран, что единственный путь — это путь Аллаха.

Поблагодарив меня за мед, муктар расстегнул ремень и вынул из серебряных ножен джамбийю. Он показал мне выгравированную на клинке арабскую надпись: «Да сохранит тебя Аллах от того, чего ты больше всего страшишься».

Муктар сунул мне кинжал и настоял, чтобы я принял этот подарок. Он, мол, будет хранить меня, пока я не найду то, что ищу, — или пока то, что я ищу, не найдет меня.

Когда мы с Даудом были в Хадрамауте, меня не оставляло разочарование. Я как будто попал в самую середину лабиринта, откуда мне не выбраться. Ниточки очень тонкие и тянутся в противоположных направлениях. Я старался действовать методично, отбрасывать все пути, которые никуда не ведут. Удавалось это не всегда.

Больше всего меня ставило в тупик столь значительное сходство между фалаша и лемба. Фалаша я пока что не вычеркнул окончательно. Они еще могли дать мне полезную информацию. Конечно, у фалаша с лемба много общего. И те и другие — африканцы, владеют мастерством выплавки металла, практикуют магию. И те, и другие считают, что происходят из древней Иудеи. И у тех и у других есть легенды, которые связывают их с потерянным Ковчегом.

Фалаша утверждают, что пришли из местности под названием Сеннар. Лемба, живущие на другом конце континента, уверены, что пришли из Сенны — название, которое звучит почти так же, как «Сеннар». Есть ли здесь какая-то связь?

Действительно ли лемба ушли из Израиля несколько тысячелетий назад? Действительно ли они дошли до Элефантины на Ниле, а потом до Судана и Сеннара на Голубом Ниле? А если их затерянный город — это не Сенна в Хадрамауте, а Сеннар на Голубом Ниле, и в древности они имели какое-то отношение к распространению на здешних землях иудаизма?

Или они пришли из Сеннара в Судане в город Сенну в Йемене, принеся с собой иудейские обычаи, за которые так крепко держатся и теперь? И имеют ли фалаша какое-либо отношение к аравийской Сенне, где тоже столь многое связано с иудаизмом? Или, быть может, Сенна — искаженное название прибрежного города Сейюн, очень похожее на арабское название Сиона?

О Сейюне, который был, возможно, африканским Сионом, нам известно мало. Согласно марокканскому картографу двенадцатого века Абу Абдаллаху Мухаммеду Аль-Идрису, Сейюн — «город земли Софала, и населен он индийцами, неграми и прочими племенами». В тринадцатом веке арабский философ и историк Гассан ибн Саид описывал Сейюн как столицу государства Софала, где люди «поклоняются идолам и камням, которые они смазывают жиром крупных рыб. Их основное богатство — золото и железо. Одеваются они в шкуры леопардов». На некоторых старинных европейских картах на побережье недалеко от Софалы есть некая Сенна. Вполне вероятно, что эта Сенна и есть затерянный древний Сейюн, о котором пишут арабские географы.

Итак, город населяли люди самых разных национальностей с разнообразными диковинными религиозными обычаями. Куда же еще бежать евреям с юга Аравийского полуострова, как не в Сейюн (Сион), находящийся за пределами влияния мусульман? Более чем логично предположить, что лемба заселили эту землю, назвали город в память о своей родной Сенне или Сионе, а потом двинулись в глубь материка и построили другие города с названием Сенна (или Сейюн).

Было бы, конечно, заманчиво сделать смелый и эффектный вывод, но у меня не было данных. Ни тебе останков, ни кусочка пергамента, ни каких-либо записей. Ничего.

Когда мы с Даудом жили в Кабр-Худе, я задумался: существовала ли в древние времена какая-либо связь между лемба и именно этим местом? Есть ли общее между историей Нгома Лунгунду, который священники несли на шестах из Сенны, и местными арабскими легендами о том, как во времена пророка Мухаммеда сюда доставили Ковчег и спрятали в пещере? Вероятно, есть. Однако за годы, проведенные в библиотеках Европы и Ближнего Востока, мне лишь раз попались сведения, которые могли бы проложить мост между Аравией и Нгома Лунгунду.

В двенадцатом веке Абу Абдаллах Мухаммед Аль-Идрис написал несколько слов о городе Аль-Ваньес, расположенном неподалеку от Сенны, что на Замбези, и от Сейюна, что на побережье, где преобладали арабы-мусульмане. «Жители Аль-Ваньеса, — писал Аль-Идрис, — поклоняются барабану, называемому „аррахим“, большому, как альбаба, покрытому кожей только с одной стороны; к нему привязан шнур, которым и бьют в барабан — он производит страшный грохот, слышный на три мили вокруг».

«Аррахим» — редкое слово. Оно не из языков банту. Оно пришло в Африку извне и звучит почти так же, как арабское слово «ар-рахим» — «Всемилостивый». Так арабы называют Бога.

Мысль о том, что можно поклоняться барабану, да еще называть его одним из священных имен Господа, не могла не показаться мусульманину кощунственной. Однако Аль-Идрис не оставил ни единого комментария. Что такое «аль-баба» — неизвестно.

Бо льшую часть сведений Аль-Идрис получал от путешественников и из других устных источников. Во многих языках звуки «л» и «р» взаимозаменяемы — особенно в языках банту. Предположим, что Аль-Идрис на самом деле слышал слово «эррохим» — приближенная к звучанию языков банту форма слова «элохим» — еврейского слова, которым обозначается Бог. «Большой, как альбаба» — «альбаба» могло быть названием какого-то другого барабана или большого предмета, или отголоском чего-то, связанного с именем Буба — именем священника, предка племени лемба. Что же за грохот издавал этот барабан, если его слышали за три мили? Вероятно, кто-то наблюдал, как жрецы из рода Буба несли Нгома Лунгунду с африканского побережья в глубь материка. Возможно, упоминание о страшном грохоте — отражение связи Ковчега с огнем, взрывами, смертью. Тончайшая нить — и почти единственная в арабских источниках.

Имеющаяся у меня информация напоминала иссохшие кости, на которых почти не сохранилось плоти истории. Во-первых, неизвестно, насколько можно доверять старым арабским легендам и притчам исраилият. Во-вторых, мои соображения о том, что Сенна в Хадрамауте — священная Сенна племени лемба, были слегка шаткими. И нет ни одного доказательства связи между Сенной и Сеннар из легенд фалаша и кемант.

Однажды ночью в Кабр-Худе мы полеживали под прекрасным небом пустыни, и тонкий серп месяца висел над нами, словно вопросительный знак. Я тогда решил опробовать на Дауде теорию, которая уже начинала вырисовываться у меня в голове.

Лемба, рассуждал я, пришли из Сенны в Хадрамауте. А в Сенну они пришли из Палестины. Он могли некоторое время пожить в Эфиопии, а до этого в Сеннаре. Возможно, они переправились из Африки на Аравийский полуостров через неширокий Баб-эль-Мандебский пролив на плотах или дау. В Аравии лемба продолжали беречь Ковчег, они хранили его в аравийских оазисах и пользовались им в сражениях против языческих племен.

В седьмом веке — после воцарения ислама — лемба влачили в Хадрамауте убогое существование, терпя преследования от правителей-мусульман. Они селились на самом краю вади, вблизи пустыни Мехра. Некоторые из них, наверное, приняли какой-то вариант ислама и брали Ковчег на войну с соседними племенами. Когда в десятом или одиннадцатом веке прорвалась плотина у города Сенна, они отправились вниз по вади Масила (или Пусела) к южному побережью Аравии. В конце вади располагался большой порт Сайхут, из которого суда отправлялись в Африку. Здесь лемба погрузились на океанские дау и двинулись к юго-востоку Африки.

На африканском побережье, где-то недалеко от современного Мозамбика, в районе устья Замбези, они выстроили город Сейюн (Сион), в котором было смешанное население: люди из глубины материка, из арабских земель и, возможно, из Индии.

Лемба везли с собой Ковчег Завета. Они прошли в глубь материка, осели на землях Зимбабве и влились в число великих средневековых цивилизаций, процветавших в Мапунгубве и Большом Зимбабве начиная с двенадцатого века. Все события — преследование со стороны мусульман (начавшееся в седьмом-восьмом веках), расцвет Сейюна (Сиона) в начале двенадцатого века, прорыв плотины в одиннадцатом или двенадцатом веке, развитые африканские государства — укладывались в мою схему.

Высказавшись, я приподнялся и изящно отвесил аудитории легкий выжидательный поклон.

— Ну и фигня, эфенди, — буркнул Дауд.

Меня порой раздражало его знание иностранных вульгаризмов, равно как и способность к самому безжалостному анализу.

— Во-первых, нет никаких доказательств, что лемба вообще пришли из Палестины. Во-вторых, есть только одно косвенное свидетельство — признаюсь, существенное, — что они пришли из Сенны — из Хадрамаута. Ничто не подтверждает связь лемба с фалаша или этими дурацкими кемант. Не факт, что они вообще жили в Сеннаре. Все это чушь, хоть и занимательная. Увлекательная. У арабских сказок есть некоторый налет правдоподобия, но лишь потому, что они очень, очень старые. Аль-Идрис, Хассан ибн Саид, исраилият — все чушь. Занятная, потому что древнее этого в Эфиопии ничего нет… занятная, как одна моя знакомая вдова в Каире, — прибавил Дауд, задрав бровь. — Но пока ты не найдешь, помимо устных преданий и случайных совпадений, настоящие доказательства, свидетельства связи лемба с Израилем и Аравией, считай, я-ахи, что у тебя ничего нет. Только всякая фигня. Однако тут может быть и другая версия. Правда, доказательств и у меня ни крупицы, только мой внутренний голос.

После продолжительной паузы Дауд, вначале неуверенно, начал выдавать свою новую версию. Ковчег, предположил он, сохранили египетские копты, и найти его тоже суждено египетскому копту — обсыпанному перхотью коротышке.

Я выложил Дауду все, что думал о его гипотезе.

Реконструировать раннюю историю лемба оказалось нелегко, и, как не замедлил подчеркнуть Дауд, моя реконструкция имела в основе лишь фрагментарные данные. В субсахарской Африке, во всяком случае, во внутренних районах, никаких записей не сохранилось. Мы можем рассчитывать только на устные источники.

На побережье, правда, арабы — например, Аль-Идрис — оставили записи о том, что им довелось видеть и слышать. Складывалось впечатление, что в какой-то период лемба были связаны с развитыми полумусульманскими народами побережья, а потом отправились в глубь Африки, где почти наверняка сыграли роль в формировании древней культуры Зимбабве. Первые письменные упоминания о лемба — именно под этим названием — датированы 1728 годом, когда сотрудник Голландской Ост-Индской компании, находившийся в то время на территории современного Мозамбика, записал, что народ лемба «по слухам, богат золотом и торгует с португальцами в направлении Сенны». Вполне можно заключить, что к восемнадцатому веку лемба уже окончательно обосновались в глубине материка.

Во время моей ночной прогулки к священной пещере в горе Думгхе в 1987 году утверждения лемба об их израильском происхождении казались мне, мягко говоря, надуманными. А уж мысль, что они являются к тому же хранителями Ковчега Завета, и вовсе не правдоподобной. Абсолютным вымыслом. Выражаясь словами Дауда — фигня.

К 1996 году я уже узнал о лемба довольно много. И возможно, установил место, откуда они явились, — город Сенна в Хадрамауте. Я полагал, что лемба имеют глубокие связи и с Сейюном (Сионом) на побережье. Я также полагал, что есть нечто общее между Сеннаром, упоминаемым в легендах фалаша и кемант, и Сенной. И я уже верил — пока не очень твердо, — что лемба и впрямь происходят от какой-то иудейской или израильской общины. Проработав над этим вопросом несколько лет, я имел свою теорию, даже несколько теорий. И они казались убедительными, потому что отвечали на многие вопросы. Но доказательствами даже и не пахло. И не было никаких ниточек.

Однако вскоре все изменилось. Важнейшее доказательство, которое я так долго искал, появилось оттуда, откуда я его не ждал совершенно.