Село Мошково раскинулось на пологом склоне холма по обеим сторонам шоссе. В верхнем конце стояла каменная церковь, занятая под мастерскую МТС, и несколько двухэтажных зданий — бывшие купеческие дома. Все они были построены по одному типу. В нижнем этаже маленькие зарешёченные окна и железная двустворчатая дверь — магазин, верхний этаж — жилой. Напротив одного из этих бывших лабазов остановилась запылённая полуторка. Василий Алексеевич соскочил на землю, потоптался, разминая ноги.

— Вход у них позади дома, — сказал шофёр, — там спросите начальника товарища Никонова.

«Неужели тот Никонов? — подумал Василий Алексеевич. — Кузьма Никонов, который у нас агитбригадой командовал?.. Да нет, не может быть. Ведь тот литейщик…»

В кабинете за простым канцелярским столом сидел человек средних лет, в синей гимнастёрке. На углу стола лежала фуражка. У начальника районного отдела НКВД были редкие волосы с глубокими залысинами. Поэтому лоб казался высоким и выпуклым. Щёки втянуты внутрь, вместо них две складки крупнопористой кожи пролегли от переносицы до уголков рта. Эти складки старили лицо, в то же время придавая наружности что-то львиное.

«Не он, — переступая порог кабинета, решил лейтенант. — У Кузьмы Никитича шевелюра была, да и лицо покрупнее. Этот же — словно его месяц голодом морили».

Начальник оторвался от бумаг, поднял на посетителя глаза чистого голубого цвета. Близоруко сощурился, отчего лицо сделалось добродушным и улыбчивым. У Василия Алексеевича ворохнулось сердце: «Кузьма»… Однако он ещё не был в этом уверен. Подойдя к столу, отдал честь с особым морским шиком (вскинул кулак, разжал у виска, пришлёпнул кончиками вытянутых пальцев по козырьку фуражки), официально отрапортовал:

— Лейтенант Гуров. Нахожусь в отпуске. Вот мой документ.

Львиные складки на лице начальника вдруг разошлись в стороны, обнажились желтоватые зубы.

— Узнаю Васю Гурова и без документов, — сказал он, вставая и протягивая через стол руку. У него был низкий урчащий бас, казалось, в груди его работал мотор. Лейтенант вспомнил, что благодаря своему голосу Никонов в любительских заводских спектаклях вынужден был играть буржуев и царских генералов-бурбонов. Однажды произошёл такой случай. Молодой паренёк Николай Симочкин, исполнявший роль красного партизана, должен был по ходу пьесы стрелять в Никонова-генерала. Несколько раз он щёлкнул курком, но пистолет давал осечку. В публике послышались смешки. Тогда увешанный орденами генерал повернулся спиной к своему незадачливому убийце и обратился к зрителям с речью: «Видели, товарищи, какая петрушка получается! Я что хочу сказать? Покуда рабочий класс не научится держать порох сухим, до тех пор будет зазря литься рабочая кровь! Ведь вот из-за таких растяп, вроде Кольки Симочкина, кровавые псы империализма, белые генералы задушили не одну революцию. Ведь его, Кольку, сейчас голыми руками взять можно! Правильно я говорю или нет?!» В зале грянули аплодисменты, раздались возгласы: «Правильна-а!», «Верна-а!» В это время хлопнул выстрел. Никонов, как и полагалось ему по ходу пьесы, покачнулся. Но тут в первом ряду вскочил какой-то здоровенный верзила из кузнечного цеха и, грозя Симочкину чугунным кулачищем, рявкнул: «В кого стреляешь, гад?! В своих стреляешь!» Режиссёр с перекошенным от ужаса лицом бросился закрывать занавес.

Все это вспомнил Василий Алексеевич, лишь только услышал знакомый рокочущий голос. Обеими руками сжал теплую шершавую ладонь, обрадованно засмеялся.

— Кузьма Никитич?!

— Ты что, вправду не узнал?

— Изменился ты, Кузьма Никитич!

Никонов пригладил рукой волосы.

— Да-а, это ты верно… Изменился. Желудок барахлит.

— После того ранения?

— Во-во, после него. И в чекисты я попал после него. Вернее, из-за него. По своей воле пошёл. Чего стоишь-то? Садись. Да вот сюда, на диван. Как узнал, что я здесь? На заводе, поди, сказали…

Никонов опустился на широкий кожаный диван, оставшийся, видно, ещё от прежних домовладельцев, указал лейтенанту место рядом, близко посмотрел на него смеющимися глазами.

— Моряк на все сто. А откозырял-то!.. Лихо, лихо, прямо по-гусарски…

Он засмеялся, закашлялся, вытер глаза платком, спросил:

— Чего кислый такой?

Василий Алексеевич закурил трубку, заговорил:

— Я ведь, Кузьма Никитич, не знал, что ты здесь. Шёл к начальнику отдела, а выходит, ты и есть сам начальник. Я насчёт Прохора Локотникова!

Никонов перестал улыбаться, остро взглянул на лейтенанта.

— Слушаю.

В нескольких словах Василий Алексеевич рассказал о вчерашней встрече, о пожаре, о племяннике Сёмке, который видел у прохожего часы Сергея Емельянова, о своём разговоре с Федькой.

Никонов молча открыл ящик стола, достал две канцелярские папки. Открыл одну из них, жестом пригласил подойти Василия Алексеевича.

— Узнаёшь?

В папке, поверх пожелтевших бумаг, лежало коричневое фото. Парень в фуражке с заломленным козырьком, в чёрной паре, при галстуке. Большое лицо, скулы будто два яблока, крупный нос, смелые, с дерзким прищуром глаза.

— Он, — сказал Василий Алексеевич.

— Так. А Емельянов, значит, твой сослуживец? Расскажи-ка о нём поподробнее.

Василий Алексеевич рассказал всё, что знал. А знал он о Емельянове только хорошее.

— М-м-да, — промычал Никонов и потёр кончиками пальцев виски. У него были толстые сильные пальцы с широкими ногтями, пальцы рабочего.

Порывшись в ящике стола, он достал три книжки разного формата и толщины. Пододвинул их лейтенанту.

— Взгляни, тебе эти книги не знакомы?

Василий Алексеевич прочитал заглавия: «Нефть», «Разведка нефти», «Нефтяные богатства СССР». Недоумённо пожал плечами.

— Первый раз вижу. Почему ты думаешь, что они мне могут быть знакомы? Я военный моряк, а не геолог.

— Емельянов тоже геологом никогда не был. Однако вот эти самые книжки он получил по почте за два дня до исчезновения.

— Откуда?

— Из города. Точного адреса не знаю. Не сохранилась обложка бандероли. Но нам известно, что Емельянов занимался какими-то поисками. Ты же разговаривал с этим парнишкой, Федькой Завьяловым? Человек серьёзный, зря болтать не станет…

— Да, да, Фёдор видел Сергея на пруду у Старой мельницы. По деревне ходят россказни, будто он клад искал… — Василий Алексеевич вскочил, уставился в одну точку, словно вдруг что-то понял, забегал по кабинету. — Всё ясно, Кузьма Никитич! Всё ясно! Нефть искал Емельянов! Нефть — вот что!

Никонов засмеялся, постучал ладонью по столу, как бы призывая к порядку.

— Сядь, Василий, сядь. Не мотайся из угла в угол. Тут тебе не капитанский мостик, а солидное учреждение. — Лицо его неожиданно стало серьёзным. — Возможно, Емельянов искал нефть. Это, когда понадобится, определят специалисты. Нам важно знать другое.

Пожевав губами, как бы отформовывая фразу, Никонов медленно и отчётливо проговорил:

— Нам важно знать, какое отношение Прохор Локотников имеет к Емельянову и к его поискам. Твоё сообщение о часах очень нам поможет.

Никонов сдвинул обе папки, тесёмки одной и тесёмки другой связал между собою узлом.

— Вот что ты совершил, брат: связал два разрозненных дела. Дело о побеге из места заключения бандита Локотникова и дело об исчезновении механика МТС Емельянова. Раньше насчёт такой связи у нас были лишь подозрения, теперь появилась кое-какая уверенность.

— Значит, Локотников бежал? Так я и подумал.

— Бежал и успел немало натворить.

— Какая же связь может быть с ним у Емельянова? Уж не думаешь ли ты, что Емельянов того же поля ягода?

Никонов развёл руками.

— Ну это ты, брат, взял с потолка. Емельянов — честный советский человек… С ним не иначе что-то стряслось, он жертва…

— Убит?

— Не знаю. Всё может быть.

— Но за что?

— Слишком много вопросов, товарищ лейтенант, — сказал Никонов. — Точно я сам ещё ничего не знаю.

— Та-ак, понятно. — Василий Алексеевич встал. — Где же теперь может скрываться Прохор?

— Где-нибудь в окрестностях Ликина.

— Что ему здесь надо?

— Встретиться с дядей, что же ещё.

— Разве старик не в ссылке?

— Был в ссылке. Уже шесть лет как вернулся. Отказался от племянника, проклял свое кулацкое прошлое, работает в колхозе, и неплохо работает. Живёт у двоюродной сестры Матрёны Лаптевой.

— Погоди, Кузьма Никитич! Чёрта ли мы тогда баланду травим? Ведь они десять раз могли встретиться. Устроить сегодня же облаву, арестовать обоих…

— Нет, — решительно отверг Никонов. — Тут дело не так просто. Сперва надо узнать, где он скрывается. Действовать следует хитро и незаметно. Тут деревня — каждый новый человек бросается в глаза. Попробуй выследи. Тем более что кругом леса, овраги.

— Что же, выходит, ждать? А если уйдёт?

— Не должен уйти. Тут же всё зависит от нас.

Никонов с минуту испытующе вглядывался в лицо Василия Алексеевича, как бы оценивая сидящего перед ним человека. Вдруг совсем не к месту сказал:

— А ты ведь не обедал. Сейчас скажу, нам принесут.

Не слушая возражения лейтенанта, вышел из кабинета.

Минут через пять вернулся и ещё от порога спросил:

— Родители Емельянова знают тебя в лицо?

— Наверное. У Сергея было моё фото.

— Тогда, друг Василий Алексеевич, без твоей помощи нам никак не обойтись. Есть у тебя время?

Василий Алексеевич широко заулыбался, словно ему сообщили приятнейшее известие, схватил Никонова за руку, тряхнул.

— Слушай, Никитич, при чём здесь время?! Или забыл, какие в твоей бригаде были ребята? Считай меня с этой минуты в своём распоряжении. А иначе, как у нас один старшина выражался: «Амба, ша, и вон из тебя душа!»

— Ну, ладно, ладно! — добродушно загудел Никонов. — А не знал бы я своих ребят, так, думаешь, терял бы тут с тобой время? Садись. Задача у тебя будет такого рода…