Яшка почему-то был уверен, что дороги, как и населенные пункты, имеют свою историю и свою судьбу.

В самом деле, еще совсем недавно на юго-восток вела обычная ухабистая дорога с объездами, с трухлявыми мостиками, с колючим репейником в кюветах, а теперь стоит тебе выехать за черту города и переключить скорость, как зашуршит под упругими скатами асфальт и побегут, теснясь и перестраиваясь на ходу, какие-то тонкие, трепетные деревца. А все потому, что год назад появились здесь люди с теодолитами на треногах, прибыли самосвалы со щебенкой и неповоротливые бегемоты-катки. Это они проложили по топям, по лугам, полям и перелескам на месте старой, ухабистой дороги прямую, как стрела, пущенная к горизонту, стремительную автостраду.

Двадцатый километр. Двадцать третий...

Машина сворачивает на седой шлях.

Казалось бы, что можно сказать о нем? Обычный чумацкий шлях. Как и вчера, как и десять лет назад, бредут по нему на закате отары припудренных золотой пылью овец, за которыми важно, мотая головами, шествуют пятнистые коровы. Как и вчера, как и десять лет назад, сторожат его покой морщинистые тополя. И не многие знают, сколько повидал этот шлях на своем веку.

А ведь этой дорогой возвращался в родное село запорожский казак Бебко (и сейчас еще в лощине лежит хутор его имени), по ней проходило войско гетмана Богдана, на ней гарцевали конники Котовского и Щорса. Потом... Да что говорить! Еще живы люди, которые помнят, как появился в здешних местах велосипед-самокат, как проехал, сопровождаемый ватагой мальчишек, фыркающий, с брезентовым верхом автомобиль председателя рика, как протарахтел, наконец, первый трактор «Фордзон». Затем появились «газики», «эмочки», полуторки, трехтонки, «Москвичи» и «Победы»... Какие только машины не оставили на этом шляху своих следов!

Дороги... Грунтовые, грейдерные, гравийные и булыжные. Большаки и автострады. Нет им числа. Кто скажет, сколько сотен тысяч километров наездил по ним Яшка, сколько дней и бессонных ночей он провел за рулем? Беспокойная у него профессия, что и говорить. Другому на его месте, быть может, уже давно осточертела бы такая жизнь. А вот Яшке она по душе. Ни за какие коврижки он не согласится променять ее на другую. Скажете, это зависит от характера? А хоть бы и так!

Он и дня не мог провести без машины. Вот он, хлопнув дверцей, залезает в кабину своего грузовика. Переводит рычаг коробки скоростей, чуть-чуть, самую малость, вытягивает подсос, подкачивает ногой горючее и включает зажигание. На все это уходит меньше минуты. Но как радостно услышать, что мотор отзывается знакомым рокотом! Еще мгновение, и машина плавно трогает с места, набирает скорость, и в кабину врывается пронзительный, шальной свист ветра, наполняющий сердце радостью. Есть ли чувство, которое может сравниться с этим?

Такого чувства Яшка не знал.

С тех пор, как он пересел на полуторку, работы у него прибавилось. Дирекция завода ежедневно получала извещения с железнодорожной станции о том, что прибыли вагоны с металлом, огнеупорным кирпичом, асбестом, каустической содой, кузбасским лаком — со всеми теми материалами, которые необходимы для ремонта пароходов и барж. В свою очередь, и завод отправлял по нескольким адресам детали паровых машин, собранные двигатели, манометры и другие приборы. Так что успевай только возить!

И заводские машины редко шли порожняком. С товарной станции на завод и с завода на станцию. Маршрут известен. Каждая ходка на учете. От тщедушного экспедитора, который не расставался с брезентовой сумкой, набитой доверху доверенностями и накладными, теперь зависело, когда машинам быть на линии и когда возвращаться в гараж. А так как экспедитор думал исключительно о вывезенных тоннах груза и тонна-километрах пробега, за которые должен был отчитываться, то по его милости грузовые машины уходили из гаража в восемь, а то и в семь часов утра и возвращались туда лишь поздним вечером.

По этой причине Яшка был теперь в гараже редким гостем, и его излюбленное кресло пустовало. И Надю за это время Яшке привелось видеть не больше трех — четырех раз. Лишь из разговоров с другими шоферами Яшка знал, что Надя быстро освоилась и что к ней успели привыкнуть. Как будто она всю жизнь только и делала, что водила «Победу» под номером «21-05».

Ну как вам это нравится? Обида и скрытая зависть переполняли Яшкино сердце. Он до сих пор не мог примириться с мыслью, что его машина попала в чужие руки. Чтобы какая-то девчонка могла его заменить? Быть не может! И где это видано, чтобы на такую машину посадить случайного человека?

Стоило Яшке вспомнить о Наде, как он чувствовал раздражение, усиливавшееся еще и оттого, что Надя, как нарочно, игнорировала его. Увидит, ответит на приветствие и равнодушно пройдет мимо. Словно Яшка — последний человек, на которого и обращать внимания не стоит.

А ведь он мог бы ей помочь. Уж он-то знает эту «Победу», как свои пять пальцев. Но если в его советах не нуждаются, тогда, что ж, набиваться он не станет...

Между тем ему до смерти хотелось, чтобы Надя не смогла обойтись без его помощи. Любопытно, какой у нее был бы вид, случись серьезная поломка. Тогда, конечно, и она и Касаткин станут его обхаживать со всех сторон: Яков Ефимыч, Яков Ефимыч... Но будет поздно. Он, Яшка, и пальцем не шевельнет...

Помимо воли он все чаще думал о Наде.

Быть может, она ему нравится? Выдумают тоже. Она, если правду говорить, совсем не в его «стиле». Самая обыкновенная дивчина. Чересчур только заносчивая. А так...

И Яшка напускал на себя равнодушие, принимал, по собственному выражению, «индифферентный вид».

Он любил замысловатые выражения.

Так почему же в Надином присутствии ему всегда как-то не по себе? Этого Яшка понять не мог. Рядом с Надей он чувствовал себя неуверенно, так, словно стоит ему произнести слово — и обязательно окажется, что сказано оно невпопад, и у Нади появится повод поднять его на смех. Доходило до того, что когда Яшка видел Надю, он замолкал либо, досадуя на себя за это, начинал прислушиваться к звукам собственного голоса. Просто чертовщина какая-то, не иначе!

Проходили дни, неделя сменялась неделей, а все оставалось по-прежнему.

Однако нельзя сказать, чтобы эти дни были бедны событиями. Начать хотя бы с того, что Чижик, получивший удостоверение шофера второго класса, истратил всю получку на приобретение такой же гимнастерки и хромовых сапожек, какие были у Яшки, и теперь щеголял в обнове с гордым видом. Затем, благодаря случайному стечению обстоятельств, Яшке удалось выведать кое-какие секреты Глеба Бояркова. И тогда все стало на место: выяснилось и то, почему Глеб обеими руками цепляется за старую, дряхлую машину, которой давно пора на слом, и то, как, несмотря на все, он умудряется втирать очки экспедитору и ездить «налево».

Раньше, зная, что Боярков не из тех, кто любит утруждать себя, Яшка считал, будто Глеб не желает расставаться со своим «драндулетом» только потому, что за ним не надо ухаживать, как за невестой. Ведь в то время как Яшка и другие шоферы ежедневно мыли, чистили и скребли свои машины, Глеб, приехав в гараж, выскакивал из кабины и, ударив раз—другой каблуком по скатам, отходил: сойдет, мол, и так. А тут оказалось, что Боярков себе на уме и все делает с дальним прицелом.

Случилось так, что Яшка на своей полуторке дважды обогнал боярковский «драндулет», который останавливался почему-то на полдороге между заводом и товарной станцией. Боярков с папиросой в зубах расхаживал вокруг машины. Каждый раз у его машины засорялось питание, и надо было чистить карбюратор. «Ты давай жми! — кричал он Яшке, спрашивавшему, не надо ли Глебу помочь. — Я как-нибудь сам управлюсь».

Было похоже на то, что Боярков просто отлынивает от работы. Зачем ему спешить? А оправдаться он сможет в любую минуту: ну да, вам хорошо ездить на новеньких грузовиках, а попробовал бы кто-нибудь поработать на моей колымаге! Но затем Яшка случайно обратил внимание на то, что Боярков почему-то всегда застревает на перекрестке возле аптеки. Уж не назначает ли он кому-нибудь свидание?

«Здесь он встречается с Надей», — подумал Яшка, и эта мысль обожгла его.

Рука сама переключила скорость. Яшка объехал стороной «драндулет» Глеба и, не останавливая полуторки, быстро оглянулся. И как раз вовремя. Боярков, уверенный, что опасность миновала и за ним не наблюдают, быстро сел в кабину, дал газ и свернул в переулок.

«Ну и дела!» — подумал Яшка и на следующем повороте тоже свернул. Боярковский «драндулет» стоял возле склада скобяных изделий с опущенным задним бортом, и грузчики укладывали в кузов какие-то ящики. Надиной машины, конечно, поблизости не было.

Так вот почему Глеб останавливается возле аптеки! Все ясно. Яшка успел съездить на станцию, сдать груз и вернуться на завод и только после этого снова увидел Глеба. Боярков, как ни в чем не бывало, сидел на подножке своего «драндулета» и, вытащив из кармана коробку дорогих папирос, спокойно покуривал.

— Ого, «Юбилейные»! — сказал Яшка и спросил: — Ты что, разбогател?

— Не жалуюсь. — Глеб неохотно протянул Яшке коробку. — Бери, чего там!

— Да, табачок вполне подходящий, — одобрил Яшка. Потом, после очередной глубокой затяжки, неожиданно сказал: — Слушай, я видел, куда ты свернул возле аптеки...

— Видел? — Глеб усмехнулся и, понизив голос, предупредил: — А если видел, то помалкивай.

— Ладно, — ответил Яшка. — Сам знаешь, я не из трепливых. Не скажу. Я только хотел тебя предупредить: если тебя кто другой засечет, то доложит Касаткину, будь уверен.

Боярков опять усмехнулся.

— Ничего, переживу.

В один из дней Яшка, задержавшись на товарной станции, вернулся в гараж поздно вечером. Большинство машин уже стояло в два ряда, выстроившись, словно для парада или смотра. Нигде не было слышно голосов: шоферы, приезжавшие обычно с красными от напряжения, запорошенными пылью глазами, успели уже разойтись.

Гараж по обыкновению был открыт. Там горели по углам четыре тусклые электрические лампочки. Все они были намертво забраны металлическими сетками, которые причиняли немало хлопот уборщицам.

Лампы постоянно были затянуты паутиной, и оттого, должно быть, свет, падавший от них на цементный пол, тоже был тонким, как паутина.

К своему удивлению, Яшка обнаружил, что Надя еще в гараже. Ее шкафчик стоял открытым, а сама она, сидя на корточках, заглядывала под машину, с которой были сняты колеса. «Победа» покоилась на колодках.

Яшка невольно замедлил шаги. Подойти, что ли? Потом решил, что не остановится, а пройдет мимо. Говорите, поломка? А хоть бы и авария, его это теперь касаться не может. Ведь он сдал «Победу» в полном порядке, на ходу (на этот счет имеется акт), и пусть Надя только попробует его в чем-нибудь обвинить. Пусть попробует! Какое ему дело до того, что теперь с машиной что-то случилось? Акт передачи он подписал с месяц назад, а за такое время можно любую машину угробить.

Так он убеждал себя, стараясь не смотреть в Надину сторону. И в то же время лихорадочно соображал, что могло произойти, Ясно, что это не обычная профилактика, которую машины проходят на смотровых ямах. Вот и Касаткин — только теперь Яшка заметил это — помогает Наде. Завгар «весь в мыле», и не верится, что это тот самый Касаткин, который обычно боится ручки запачкать.

— Яшка! — позвал Касаткин, подняв шишковатую голову. — Хорошо, что ты здесь. Иди сюда...

— Ну, что там еще случилось? — с явным неудовольствием, скрывая тревогу, спросил Яшка.

— Подойди, тебе говорят. Помоги приподнять передок...

Только и всего! Сердце забилось громче, веселее. Ладно, он сейчас подойдет. Вытащит из-под сиденья рукавицы и подойдет. Не иначе, как Дынник собирается в длительную поездку и велел Наде подготовиться.

Яшка как-то незаметно втянулся в работу. Дроссель, свечи, шатуны... Надо же, в самом деле, привести машину в «божеский вид». Вы как хотите, а он еще разок должен опробовать акселератор. Чтобы, понимаете, потом никаких случайностей...

Уже ушел из гаража экспедитор, приводивший в порядок свои бумаги, ушел, сославшись на то, что его ждут какие-то неотложные дела, завгар Касаткин, а Яшка все еще возился возле «Победы» вместе с Надей.

Они почти не разговаривали. Только изредка, когда это было необходимо, отрывисто обращались друг к другу: «Контакты?» «В порядке». «Как зажигание?» «Сейчас проверю...» Яшка все время чувствовал Надину близость. Каждое случайное прикосновение ее плеча или руки оставляло, как ему казалось, на его теле ожог. Но как ему хотелось, чтобы эти ожоги повторялись еще и еще!..

С медленно бьющимся сердцем он напряженно прислушивался к Надиному дыханию, когда она была рядом. Он неожиданно открыл, что у Нади мягкие, ласковые волосы, не то упрямая, не то задумчивая складка на лбу и маленькие, совсем крохотные и прозрачные мочки ушей, тогда как со стороны она обычно походила на мальчишку в комбинезоне.

Он не догадывался, что и у Нади все чувства были сейчас обострены, что и она смотрела на него так, будто видела его впервые. Откуда было знать ему это? Ведь Надя даже ни разу не встретилась с ним глазами!..

Наконец, когда все было сделано и проверено множество раз, Яшка, чувствуя, что больше не сможет удержать Надю подле себя, решил украдкой посмотреть на часы. Круглые электрические часы, висевшие над входом, показывали без четверти одиннадцать.

— Боже, как поздно! — ужаснулась Надя. — Надо идти, иначе я опоздаю на автобус. Кажется, он отходит в одиннадцать...

— Не беда, — беспечно ответил Яшка. — Можно пройтись пешком. Между прочим, это полезно для здоровья.

— Ну, в этом я совсем не уверена, — сказала Надя. — Сейчас не время для прогулок.

Она заторопилась. Вымыла руки бензином, сняла косынку и комбинезон, превратившись из мальчишки снова в угловатую девчонку лет восемнадцати, которая до смерти боится темноты и поэтому предпочитает идти не по тротуару, а по мостовой, освещенной редкими матовыми фонарями.

Что ж, по мостовой так по мостовой. Яшка не возражал, хотя его и не пугала тревожная темнота, притаившаяся за тополями, которые навытяжку, шпалерами, стояли вдоль тротуаров. Яшка не имел бы ничего против того, чтобы из ближайшей подворотни вышел какой-нибудь хулиган. Тогда бы он, Яшка, доказал Наде, что с ним ей бояться нечего.

Но как ни спешила Надя, как ни стучали дробно по булыжникам ее каблучки, а на одиннадцатичасовой автобус она все-таки опоздала. Прежде чем она и Яшка успели добежать до остановки, огромный автобус, мигнув напоследок красным фонарем, завернул за угол.

— Вот досада! — сказала Надя. — Жди теперь следующего.

Пожалуй, Яшке надо было ответить, что автобус будет через тридцать минут и что ждать его не имеет смысла. По правде говоря, Надя была уверена, что он это скажет. Ей даже хотелось, чтобы Яшка снова предложил идти пешком. Она хотела этого, хотя и знала, что стоит ему заговорить, как она из упрямства снова откажется от прогулки. Но Яшка молчал.

Он молчал неспроста. Прислонясь к стволу старого дуплистого каштана, на котором виднелась цементная заплата, он с изумлением вслушивался в то, что творилось в эту минуту у него на душе — в эти неуловимо быстро чередующиеся ощущения легкости, радости, удивления, тревоги, грусти и снова грусти, тревоги, удивления и радости, создававшие вместе одно цельное ощущение чего-то огромного и неизведанного. Он еще не знал, что люди имеют обыкновение называть это чувство счастьем.

— Четверть двенадцатого... — глухо произнесла Надя и снова замолчала.

Яшка вздрогнул и очнулся. Закурил и, истолковав Надино молчание по-своему (она томится, спешит!), сказал, что ничего, ждать уже недолго осталось и скоро автобус подойдет.

Он говорил совсем не то, что думал. Он уже жалел о том, что сказал Наде, будто всегда возвращается с работы пешком. И зачем ему понадобилось сказать это? Он мог бы поехать вместе с Надей, проводить ее до самого дома (кстати, он узнал бы тогда, где она живет), а теперь она уедет одна на последнем автобусе, и он должен будет тащиться через весь город пешком.

Надя держала чемоданчик обеими руками впереди себя и рисовала что-то носком туфли на земле. Яшка тоже молчал и курил. Ничего не сказал он и тогда, когда подошел автобус. Надя вошла в него, дверца захлопнулась, и Яшка отпрянул.

Он остался один. Было тоскливо и грустно. Но это была совсем другая тоска, легкая, почти невесомая, какой он не знал раньше. Она не отпускала его, и Яшка еще долго бродил по городу, по его пустым и гулким улицам, шел без цели, наугад, целиком находясь во власти этого незнакомого чувства.

И у Нади появилось множество вопросов, на которые она не могла ответить.

Еще в автобусе, расставшись с Яшкой, она почувствовала, что к сердцу, невесть почему, прихлынула грусть. Но тогда, в этом полупустом фыркающем автобусе, Надя еще ни о чем не спрашивала себя. Автобус шел по каким-то улицам, в него входили и из него выходили люди, а Надя сидела у открытого окна, и тихая, ласковая усталость убаюкивала ее. Зато позже, очутившись дома, в тесной проходной комнатушке с добела выскобленными половицами, с выцветшими обоями, фикусом на подоконнике и с пухло взбитыми подушками на деревянной кровати, она невольно задумалась.

О чем?

В самом деле, ведь ничего, решительно ничего не произошло. Был день как день. Обычный, солнечный. Надя заехала за директором Дынником, потом привезла его на завод, потом возила в горком и еще куда-то, а потом домой. Дынник сказал ей, что собирается в длительную поездку, и вечером она решила кое-что подрегулировать в машине. Увидев, что одной ей не справиться, позвала на помощь Касаткина. А Касаткин, в свою очередь, позвал Яшку.

И все... Но оказывается, что это не все. И причина тому — Яшка.

Наде Яшка не нравился. Даже больше того, порой он раздражал ее. Он был красив, самоуверен, и Надя думала, что он наверняка окажется пустым и взбалмошным парнем.

И вдруг сегодня, присмотревшись к Яшке поближе, она неожиданно открыла в нем такие качества, о которых раньше не подозревала. Надо было отдать ему должное: работать Яшка любил и умел; он был бескорыстен и добр. А ко всему еще он был остроумен.

Врожденное чувство справедливости заставило Надю отметить и это.

Так почему же ей все-таки кажется, что сегодня, именно сегодня что-то случилось? Вздор! Просто она придает значение пустякам. Но тогда почему ей так грустно? И зачем ей хотелось сделать Яшке больно? И отчего она противоречила ему во всем? Из упрямства? Вряд ли... Если это было только упрямство, то почему она думает об этом сейчас и жалеет, что отказалась идти с Яшкой пешком? Нет, что-то не то... Кто знает, что руководило ею сегодня!

И Надя с удивлением думала об этом за столом, когда мать принесла ей из кухни пахнущий дымом суп («Никогда не знаю, когда ты придешь, Надюша. Я его раз пять подогревала»), и думала об этом позже, когда не могла понять, о чем говорилось в книге, которая лежала перед нею. В кухне мать гремела тарелками, сестренка спала, уткнувшись носом в кулачок, а Надя сидела, положив руки на стол, и думала. Все, что делалось сегодня с нею, было очень странно.

Усилием воли она заставила себя подняться и убрать посуду со стола. Затем подошла к окну. За окном был ветер. И он навевал на душу неясные, тревожные предчувствия.

А ночью Наде приснился Яшка.

Как и обычно, Яшка стоял, заложив руки в карманы синих диагоналевых бриджей, и улыбка играла на его губах.

Быть может, потому, что Яшка приснился ей, явившись непрошеным гостем, Надя, увидев его утром, не улыбнулась ему в ответ, а только ответила на его приветствие коротким кивком.

Встреча произошла возле заводских ворот. Яшка, который спал без сновидений и проснулся рано, быстро шел по тротуару. Он спешил, чтобы застать Надю в гараже. Ему очень хотелось ее увидеть. Но когда он подошел к заводу, машина под номером «21-05» уже выходила из ворот. Надя, по всей вероятности, ехала за директором.

Зная, что Павел Савельевич Дынник живет неподалеку, Яшка решил дождаться Надиного возвращения. Под благовидным предлогом отсрочил выезд из гаража и, когда Надя привезла директора на завод, подошел к ее машине своим легким, пружинящим шагом.

— Привет, — сказал он. — Между прочим, есть новость. Я хотел с тобой поговорить...

— Позже, — ответила Надя, поднимая боковое стекло. — Мне некогда.

— Видишь ли, завод отправляет машины на уборочную, прибыла разнарядка.

— И что же?

— Ничего... — Он замялся. Ему хотелось рассказать Наде о том, как он бродил вчера по городу. Но вместо этого продолжал говорить о машинах: — В гараже такое делается, что... Скребут, чистят разное старье!..

— Старье?

— Конечно! — Яшка оживился, довольный тем, что Надя слушает. — Касаткин приказал, чтобы, понимаешь, блестели, как новые. Не отдавать же, в самом деле, лучшие машины! Себе дороже. А подремонтировать старые — это другой разговор...

— Интересно, — сказала Надя. — Этого я не знала. — Захлопнув дверцу, она взялась за руль.

— Постой, куда же ты? — успел крикнуть Яшка.

— В город, — ответила Надя, рванув машину, и ему пришлось отскочить.

«И какая муха ее укусила? — Яшка прижал зубами мундштук папиросы. — Летит, как на пожар». Ему и в голову не могло прийти, что Надя примет близко к сердцу его рассказ. Сам он находил историю с машинами забавной. И только. Ведь его дело — сторона. Он думал, что и Надя вместе с ним посмеется. А она... Рассердилась не на шутку. Так, словно он, Яшка, перед ней виноват.

С чего, бы, спрашивается? Яшка, хоть убей, не мог понять. Может, он сказал глупость? Или Надя сердита на него за вчерашнее? Не разбери-поймешь...

Только в конце дня, вернувшись с линии в гараж и увидев, что там снова творится неладное, Яшка начал кое-что понимать. Выяснилось, что Дынника неожиданно вызвали в горком и что рыхлому добряку-директору здорово влетело за проделки завгара, решившего втереть очки. Поэтому на завод директор вернулся туча тучей и сразу отменил все распоряжения Касаткина. Ремонт негодных машин отставить. В район будут посланы лучшие машины. Кроме того, снабдить их горючим и запчастями. И выделить самых опытных водителей.

«Вот это номер! — сказал себе Яшка. — Неужели Надя приложила руку к этому делу? Неспроста поехала в город. Ну и ну!»

Своими догадками Яшка ни с кем не поделился, даже когда оказалось, что, кроме одиннадцати грузовых машин, в район отправляется директорская «Победа». Машины прошли техосмотр и одна за другой покинули территорию завода. Колонна, в которую им предстояло влиться, стояла на городской площади.

Несмотря на ранний час, площадь была запружена из края в край. Шоферы покуривали. Кто сидел в кабине, кто на подножке машины, а кто, умаявшись, прохаживался. Никто не задумывался над тем, где будет ночевать и что ему придется делать завтра. То был кочевой народ.

Яшку здесь знали все. Когда он подъехал, его сразу же окружила группа шоферов, ребят бедовых, как на подбор, охочих до смешных историй, рассказывать которые Яшка был мастер. Некоторые уже заранее давились от смеха, и Яшка, польщенный их вниманием, умышленно заговорил громко, чтобы его услышала Надя, протиравшая в отдалении кусочком замши ветровое стекло своей «Победы».

Искоса, как бы случайно, он бросал быстрые взгляды в ту сторону, где была Надя. Слышала ли она? Надо думать, слышала, хотя и продолжает, как ни в чем не бывало, протирать ветровое стекло. На ней знакомая Яшке цветастая косынка и ватная стеганка нараспашку.

— Вот как, и Надя здесь! — сказал Яшка, словно только теперь увидел Надю. Он изобразил удивление и, толкнув Чижика локтем, кивнул в Надину сторону и спросил: — Удивляюсь, Грачева, как это Дынник отдал тебя на съедение? Если бы я, к примеру, все еще возил директора, то, будь уверена, спокойно сидел бы сейчас дома и поплевывал в потолок. Не иначе как Пал Савельич решил от тебя избавиться. Уж я нашего Пал Савельича хорошо знаю.

Надя выпрямилась.

— А я, между прочим, сама захотела поехать на село, — сказала она. — Так что директор здесь ни при чем.

— Хо! — ухмыльнулся Яшка. — Ты это кому-нибудь другому скажи, а не мне. Я сам шибко сознательный, когда... заставляют. Ты еще не знаешь, что такое колхоз! Там не разгуляешься. Начнут тебя гонять по полям. И днем и ночью...

Яшке хотелось задеть Надю за живое. Ему было обидно, что она не обращает на него внимания.

— А ты не пугай, — сказала Надя.

— Я и не пугаю. — Ему доставляло удовольствие испытывать Надино терпение. — Но я знаю, что говорю. Мне, видишь ли, не впервые отправляться на уборочную. Все зависит от того, в какой колхоз попадешь. Поверь мне...

— Ну ладно, прекрати этот художественный свист! — отрезала Надя. — Надоело.

Она отвернулась, села в машину и с силой захлопнула за собой дверцу. Затем, вытащив из-за целлулоидного козырька какую-то толстую книгу, демонстративно уткнулась в нее.

Яшка опешил. Вот это язычок! Бритва!.. Но он быстро оправился от смущения и, оглянувшись на шоферов, сказал:

— Вот, обратите внимание: «Три мушкетера». Прихватила в дорогу. Думает, небось, что в колхозе дадут книжку читать. Как же, там почитаешь!..

Яшка был в ударе. Он мог еще долго распространяться на этот счет. Но развернуться ему не дали. Прибежал запыхавшийся уполномоченный, махнул рукой: «По местам! Едем!», — и передние машины, урча, тронулись.

Скажите на милость, много ли шоферу надо? Банка автола, запасная канистра в кузове — и езжай хоть на край света. А если ты еще догадался прихватить с собою в дальнюю дорогу подходящий харч и ватник, то никакие случайности не застанут тебя врасплох.

А Яшка был запаслив. У него было с собою все необходимое. И на душе у него было легко. Поэтому, посмотрев на спидометр, он сказал себе: «Больше газу!» — и, прислушиваясь к тому, как мелкая галька, поднятая колесами в воздух, каменным дождем барабанит по крыльям машины, закурил.

За городом дорога сразу нырнула в лес. Его накрывала сизая тень от тучи, и он был темен и глух, хотя стволы деревьев еще не успели остыть и отливали горячим золотом, а по зеленой хвое то и дело пробегал, мерцая, едва уловимый солнечный блеск. Знойный запах сосняка ворвался в кабину.

Затем взору открылись поля; плоское жнивье тускло желтело в сумерках. Мелькали крашенные известью столбики — сотни, тысячи однообразно белых столбиков, будто какое-то карликовое племя выстроилось с обеих сторон шоссе.

Беспечно сидя за рулем полуторки, Яшка высунул локоть наружу и напевал, перевирая слова известной песенки:

Впрочем, его беспечность была только внешней, кажущейся, напускной. Яшка следил за дорогой и думал о том, как устроить, чтобы его не разлучили с Надей. Они должны попасть в один колхоз, чего бы это ему ни стоило. Ведь, по правде говоря, он потому только и вызвался ехать на уборочную, что уезжала Надя. А она сама просила, чтобы ее послали на село. Это Яшка теперь знал точно. К тому же он был уверен, что история с подменой машин, которую затевал Касаткин, всплыла наружу благодаря ей. Что ни говори, а у Яшки есть нюх. Его не проведешь!.. А факты? Пожалуйста, фактов сколько угодно. Начать хотя бы с того, как сегодня завгар хмуро проводил Надю. Это что-нибудь да значит!

И Яшка невольно подумал: «Молодец, Надюша! Перехитрила Касаткина. Чисто сработано, ничего не скажешь!»

Включив фары, Яшка блаженно затянулся папиросой.

Он не заметил, как стемнело. Машины шли одна за другой. Впереди мелькали красные огоньки стоп-сигналов. Временами какой-нибудь шальной луч вонзался в темноту и тотчас угасал. Обычно это случалось на поворотах: дорога петляла. А звезды мерцали по-осеннему холодно.