Целую неделю длилась совершенно райская жизнь. Пожалуй, даже лучше райской. Костя и Люся имели довольно смутное представление об этом устаревшем идеале человеческого блаженства, но, кажется, в раю все-таки не было моря. А в Джубге было.

Правда, иногда оно порядочно волновалось. Пенистые волны с недовольным шумом набегали на берег, разбивались и разочарованно откатывались обратно, но на смену им торопились новые и в нетерпеливой жажде свидания с берегом сбивали с ног купальщиков. В такие дни курортники предпочитали сидеть на песочке и не соваться в воду. Но Люся лихо плавала и не боялась волн. А Костя даже брал с собой Николку, они прыгали навстречу волнам и хохотали, а если не успевали прыгнуть и волна накрывала Николку с головой или сбивала с ног, то они, как только Николке удавалось отфыркаться, хохотали еще больше.

Жизнь текла приятно, весело и даже разнообразно. Один раз Люся с Костей, пораньше уложив Николку спать, посидели вечером в ресторане. Дважды ходили в кино — Николке в таких случаях приходилось засыпать под грохот выстрелов отважной семерки у отца на коленях. А еще всем семейством ездили на теплоходе в Архипо-Осиповку.

Это была чудесная прогулка. Теплоход, чуть покачиваясь на волнах, шел недалеко от берега, так что курортники могли любоваться живописными слоистыми скалами и горными соснами на увалах и на вершинах гор. А музыки было даже больше, чем нужно, — пластинки надрывались через усилитель всю дорогу, людям со слабыми нервами эта прогулка дорого обошлась. Но Люся с Костей на нервы никогда особенно не жаловались.

В Архипо-Осиповке Люся с Костей сходили на могилу русского солдата Архипа Осипова, в честь которого и назывался поселок. Она расположилась на возвышении, на том самом месте, где Архип Осипов насмерть стоял в битве с врагами и где теперь над его могилой высился большой, издалека видный с моря белый крест.

Ночью, проснувшись от какой-то непонятной тревоги, Люся опять вспомнила этот одинокий белый крест на холме. Потом пригрезился ей закат над морем, крик чайки и игра дельфинов. Все это было очень поэтично и хорошо, но тревога почему-то не проходила. Люся, проснувшись окончательно, попыталась сообразить, в чем дело. Не заболел ли Николка? Или Костя? Нет, оба дышали ровно. Другой, посторонний шум врывался в дом и томил сердце. «Это же море, — поняла наконец Люся. — Море разбушевалось».

У-ух! У-ух! — яростно и безнадежно бились о берег волны. — У-ух! У-ух! У-у…

Люся смотрела в окно сквозь ветки акации на темное небо, слушала эти отчаянные вздохи моря, и ей становилось тоскливо. Казалось, что море — живое и до смерти надоело ему тихо плескаться в своем ложе, похожем на огромную кровать с продавленной сеткой, и вот бушует оно, рвется на волю, врубается волнами в скалистые берега. Но крепки скалы, и не хотят они уступать морю свое место, разве что самую малость отвоюет синий бунтарь и смирится, утомившись от бесплодных волнений.

У-ух! У-ух!

Кто-то говорил Люсе, что приятно спать под шум моря. Может быть, если море плещется легко и благодушно. А под этот грозный гул может спать лишь такой бесчувственный человек, как Костя.

— Люся, ты не спишь?

Нет, оказывается, не бесчувственный.

— Не сплю.

— Шторм?

— Да. Я думаю, каково сейчас морякам на кораблях.

— Морякам сейчас трудно, — соглашается Костя.

— Как ты думаешь, успокоится оно к утру?

— Вряд ли.

К утру море не успокоилось. Но теперь, днем, шум моря уже не казался таким таинственным и грозным, и Люся больше не испытывала к морю никакого сочувствия, а, напротив, на него злилась. Надо же было ему разбушеваться ни раньше, ни позже! Ведь штормы обычно бывают осенью. А тут еще вчера стояла такая хорошая погода, и вот, пожалуйста, любуйся на эти огромные валы, слушай их заунывный гул. Час хорошо посмотреть на шторм, ну, два часа, но не сутки же!

Вера Григорьевна еще с вечера уехала на турбазу, где она по совместительству работала уборщицей, и до сих пор не вернулась. Наверно, будет там жить, пока не утихнет шторм, — ведь она добирается на глиссере, а какие теперь глиссеры.

День выдался прохладный, солнце изредка проглядывало из-за густых облаков и опять пряталось, так что и загорать было невозможно. Костя после завтрака взялся за книжку «Старосветские помещики», которая неизвестно почему валялась без корочек на окне: Вера Григорьевна была малограмотна и книг не читала. Люся села с Николкой за стол складывать карточные домики.

Часа через два ей это надоело, и она отобрала у Кости «Старосветских помещиков» и заставила его развлекать Николку.

Но за книжкой Люсе вдруг полезли в голову некурортные мысли о работе. Она вспомнила конструкцию последнего редуктора, который выполнила для новой машины. На семнадцатой странице слова вдруг потеряли смысл, расплылись, и на их месте возникали контуры сборочного чертежа — ее последней работы перед уходом в отпуск. И Люся ясно увидела, что она выбрала неудачный, усложненный вариант… Можно было сделать проще и надежнее.

Люся отложила книжку и вскочила с кровати.

— Костя, я — бездарь, — объявила она.

— Ничего, — утешил Костя, — бездарям тоже иногда везет в жизни. Ты вот, например, очень удачно вышла за меня замуж.

— Костя, я — серьезно.

Костя не был настроен на серьезные разговоры. Он учил Николку играть в дураки и как раз обдумывал, как лучше ему поддаться, потому и замедлил с ответом.

— Почему ты молчишь? Тебя не интересуют мои душевные переживания? — крикнула Люся.

— Переживания интересуют, а капризы нет.

— Ах, капризы, — окончательно разобиделась Люся. — Конечно, по-твоему, это капризы.

— Ну, вот, я дурак, — объяснял Костя сыну.

— Я давно это заметила, — сказала Люся, придав Костиному сообщению более широкий смысл.

Костя пристально поглядел на нее и отложил карты.

— Люся, что с тобой?

— Извини меня, Костя, — сказала Люся, прижавшись щекой к его груди. — Этот шторм… И потом я сделала слишком сложный корпус редуктора, там можно было обойтись без приливов.

— Но они, возможно, еще не сдали чертеж.

— Ты думаешь? У нас нет ни клочка бумаги.

— А вот, — Костя поднял с полу кусок серой бумаги из-под сыра. — Иван Петрович говорит, что в войну они выполняли все чертежи только на такой бумаге.

— Давай. И карандаш… Николка, где твой карандаш?

— Он под кровать закатился.

— Достань! — крикнула Люся.

Николка достал карандаш. Костя очинил его перочинным ножом. И Люся уселась за столик с камышовыми ножками чертить упрощенный вариант корпуса для редуктора, а Костя стал вполголоса читать Николке «Старосветских помещиков». Но Николке повесть не понравилась.

— Давай лучше еще поиграем в дураков, — предложил он.