Философ Блез Паскаль утверждал, что «справедливость без силы немощна». Точно так же и материнское сочувствие не имеет силы без отцовской строгости. Эта проблема хорошо знакома экологам: чтобы нейтрализовать их, политики произносят сентиментальные речи о Матери Природе и принимают законы, призванные защитить ее, однако законы эти – без зубов. И неважно, какие цели ставят перед собой активисты-экологи и как самоотверженно они работают, если законы по защите окружающей среды не насаждаются, то это будет все та же «справедливость без силы». Мать, которая умоляет своего мужа прекратить насилие над детьми, но не подкрепляет свои слова угрозой развода, добросердечный школьный учитель, который каждый день рассуждает о мире во всем мире, но не способен обуздать хулигана в классе, политик, который борется за справедливость, но не имеет реальной силы в партии, – все они испытывают благие намерения, которые ничего не стоят. И снова Паскаль: «Кто не способен отстоять то, что правильно, в конце концов начинает оправдывать сильного».

Предыдущая глава была посвящена исследованию потребности в сострадании, мягкости и здоровом коллективном архетипе Матери. Архетип Отца, однако, не менее важен, потому что он олицетворяет волю к победе. Сделать жизнь лучше для всех, избавить мир от стресса и насилия можно только в том случае, если мы пересмотрим оба архетипа и их взаимосвязь. Носители традиционных взглядов по-прежнему полагают, что Сильный Отец должен уравновешиваться любящей Матерью, и если отцы будут выполнять роль патриархального авторитета, а матери заниматься воспитанием детей, то в Царстве Божием все будет прекрасно. Консерваторы переводят архетипическую потребность в сферу социобиологических ролей, однако такое разделение могло работать в прошлом, но явно неэффективно сейчас, потому что прежний миф о семье умирает на глазах. Ностальгия по тому, что ушло безвозвратно, всегда является психологической ошибкой, которая дорого обходится.

 

Злой следователь/добрый следователь: искаженная реальность

Даже самый наивный наблюдатель понимает, что классическую динамику взаимодействия доброго и злого следователей не следует интерпретировать буквально. Мы все сознаем, что «добрый следователь» в реальности не обязательно воплощает сочувствие (архетип Матери), в то время как другой демонстрирует силу и беспощадность (архетип Отца). Почему консерваторы не могут понять, что семейная динамика происходит внутри такой же пары? Хорошая команда – это всегда сочетание разных архетипов. От исполнителей ролей в человеческой драме никогда не требуется буквального биологического соответствия тем архетипическим ролям, которые они играют.

Еще один пример такой архетипической пары был представлен мне студенткой, которая выросла в афроамериканской общине Лос-Анджелеса. В ее жизни, как и у большинства ее друзей, биологический отец не присутствовал. Бабушка отвечала за материнскую роль, в то время как биологическая мать выполняла отцовские функции: она зарабатывала деньги, занималась машиной, следила за оценками, карманными деньгами и улаживала проблемы с администрацией школы. Моя студентка сформулировала это просто: «Моя мама – это мой папа, а бабушка – это моя мама». Она выразила простую психологическую истину: если оба архетипа находятся в равновесии, психологические потребности семьи удовлетворены независимо от половой принадлежности и семейного статуса тех, кто выполняет архетипические роли. И напротив, семья может со стороны выглядеть вполне гармонично: мама занимается хозяйством, папа приносит домой зарплату, никто не проявляет склонности к насилию, не отклоняется от нормы, и тем не менее ни материнство, ни отцовство – в глубоком смысле этих слов – в этой семье не реализуются. Архетипические силы могут незримо присутствовать или отсутствовать, и они не обязательно определяются половой принадлежностью. Однополые пары, в семьях которых реализуются все материнские и отцовские функции, необходимые детям для роста, являются прекрасной демонстрацией того, что не нужно воспринимать роли мамы и папы буквально. Необязательно иметь степень по психологии, чтобы понимать, что недостаток Ян подрывает Инь, а нехватка Инь лишает силы Ян. Психологии не хватает смелости преодолеть очевидную ошибочность традиционного понимания семьи, в котором за внешними формами скрывается отсутствие важных архетипов.

Умение различать ситуации, когда требуется влияние Ян, а когда – Инь, чрезвычайно важно и применимо в равной степени и к отдельным личностям, и к семьям, и к организациям и народам. Борьба ли это крестьянства против феодализма, рабов против расизма, женщин против патриархального уклада – полноценная победа всегда является результатом сбалансированной стратегии Инь и Ян. Стратегии Инь – обучать, покровительствовать, вселять надежду, апеллировать к высшим ценностям и завоевывать поддержку людей. Стратегия Ян характеризуется воинственностью: подготовить план атаки, ввязаться в драку, победить. Любое нарушение баланса приведет или к бессилию Инь, или к саморазрушению Ян. Если мы рассмотрим свои жизненные истории, то обнаружим, что даже в наполненных любовью и приятными переживаниями отношениях бывают периоды любви и периоды войны, и душа должна быть подготовлена и к тому, и к другому. Пары ссорятся из-за свободного пространства, ценностей, денег, времени, быта; сталкиваются их представления о событиях прошлого, а также видение настоящего и будущего. Материнский подход в жизни учит проявлять любовь, понимать, общаться, делиться, быть искренним, способным на компромисс и сострадание. Отцовский подход уделяет внимание балансу силы в отношениях: каждый делает то, на что имеет силы. Оба подхода необходимы. У древних греков воплощением власти был Зевс, их Бог-Отец, держащий молнии в воздетых руках. Его представляли с грозно сдвинутыми бровями и орлиным взором, видящим все, что творится на Земле. Он был олицетворением власти, символом могущества, дающего право устанавливать законы и наказывать тех, кто их нарушает. Зевс выражал идею, что сила неотделима от ответственности, это также присуще фигуре отца.

Архетип Отца имеет множество имен: вождь, король, лидер, капитан, генерал, президент. Все они по большому счету несут отцовскую ответственность за тех, кто им подчиняется. Именно поэтому капитан покидает тонущий корабль последним, именно поэтому Трумэн сказал: «Фишка дальше не идет», и поэтому президент США, как отец нации, контролирует красную кнопку и несет моральную ответственность за объявление войны, отправляя туда сыновей и дочерей своей страны.

Этот архетип активизируется во всех наших отношениях с фигурами, наделенными властью. Мы боимся их или восхищаемся и верим им; ненавидим их или тоскуем по их защите; отчаянно преданны или свергаем их с престола. Любой человек (мужчина или женщина), облеченный властью, представляет собой по отношению к остальным отцовский архетип; это касается не только монархов, президентов и полководцев, но и руководителей, полицейских, учителей – всех тех, кто имеет над нами власть. Когда женщина оказывается в роли Отца, она дает понять, что ей не следует приписывать архетип Матери; для этого египетская царица носила фальшивую бороду, подчеркивая свою власть фараона. Дорогой костюм, престижный офис, роскошный рабочий стол, личное место на парковке – все это говорит о том, что здесь господствует Ян. С другой стороны, мужчина в роли Великой Матери, использующий символы древних богинь (развевающаяся белая мантия Папы Римского, его раскрытые руки, как бы говорящие «Идите ко мне, дети мои»), сообщает этим: здесь живет Инь (или, как в случае с Папой Римским, он хочет, чтобы вы так думали). Если в душе происходит активизация отцовского архетипа, это сигнализирует об обращении к психологии войны. Человек увлечен стратегией и тактикой, жаждет конфликта, мечтает о победе, упоен честолюбием, хочет власти и готов идти на риск.

 

Отцовский принцип в терапии

Зачастую в начале семейной терапии напряжение может быть настолько сильным, что первичной целью терапевта становится создание более комфортной, поддерживающей, надежной, материнской атмосферы. Тем не менее, если эта цель в дальнейшем не будет пересмотрена, то бессознательное предпочтение терапевтом материнской позиции может нарушить баланс, потому что внушит семье представление о недостижимом идеале – нерушимом убежище, защищающем от внешних невзгод. Семья не может быть только укрытием, потому что она также является местом, где мы учимся жизни, а жизнь полна напряжения и огорчений. Склонность порождать напряжение и конфликты есть имманентное свойство человеческих групп; можно сказать, что это один из важнейших факторов эволюции. Чуждое романтике и сентиментальности психологическое понимание семьи учит нас одновременно материнской способности защищать слабых и раненых (новорожденных, детей, больных, стариков) и отцовской мудрости, считающей семью первым полем боя, учебным полигоном, нашим первым тренировочным лагерем для психики. Материнская утопия, в наши дни преобладающая во многих современных подходах к развитию, становится антиутопией, если она препятствует отцовскому воспитанию детей. И мальчикам, и девочкам совершенно необходимо научиться базовым навыкам войны, состоящим в умении перед лицом опасности оставаться спокойными, бдительными, сосредоточенными. Направления терапии, отвергающие принцип Ян, являются просто сентиментальной ложью. Предлагая только одну часть спектра душевных способностей, они укрепляют модель беспомощной Матери, имеющей дело с деспотичным Отцом: «Пожалуйста, Общество, не бей детей, им больно! Пожалуйста, выделите деньги на образование, на здравоохранение. Пропавшие отцы, пожалуйста, вернитесь и заплатите по счетам». Это психология попрошаек, которая мало что дает тем, кому нужна революция.

Для построения идентичности совершенно необходим психический баланс Инь и Ян. Идентичность отчасти строится на том, что мы любим и на что хотим быть похожими, но в не меньшей степени и на том, что мы отрицаем: я – не ты, я не хочу того, что ты хочешь для меня, я не поддаюсь твоему влиянию, не подчиняюсь тебе. Цивилизации, как и наши индивидуальности, определяют свою идентичность, главным образом отвергая то, что происходит по другую сторону границы. Здесь, дома, мы не едим лягушек или собак, или змей; мы не пьем эту гадость и не принимаем эти наркотики; мы вот так не убиваем, у нас нет таких законов, таких убеждений, такого Бога, таких обычаев. Идентичность строится не только на общих ценностях, но также на общих идеях по поводу того, что отвергается. Кто-то или что-то, обладающее способностью уничтожить то, чем мы являемся или надеемся стать, воспринимается как «враг». Подростки особенно склонны определять себя через общие идеи о том, что они отвергают во взрослых. Им необходимо это сопротивление, и именно поэтому они так нуждаются в сильной, устойчивой отцовской фигуре. Чтобы прорезались зубы, нужно кусать что-то, оказывающее сопротивление. Слишком жесткое или слишком слабое противодействие в равной степени может навредить способности подростка упорядочивать свою личность и приведет к апатии, отчужденности, преступному поведению.

Гнев феминисток против патриархальности был ошибочно воспринят как нападение на отцовский принцип. Это не так. Гневаться на архетип бессмысленно. Это все равно, что злиться на ветер вместо того, чтобы приспособить к нему паруса, или злиться на красный свет светофора, управляющего потоком машин, или на то, что обществу для существования необходимы финансовые средства, бюджет, законы, правила и определенный регламент. Феминистская революция не была ни отказом от архетипа отца, ни укреплением материнского принципа. Это было, по крайней мере, в моем понимании, восстание против монархии в упадке, против главенства одного пола над другим. В гильотине не было необходимости. Это был не тот случай, когда кричат: «Отрубите им головы!» или «Отрежьте им яйца». Казнить нужно было идею – идею о том, что «яйца» следует понимать буквально, как биологический признак мужественности, а не как архетипическое качество. За феминистским бунтом последовала феминистская революция, ставшая одним из самых ярких примеров деконструкции в постмодернистской интеллектуальной истории. Она разрушила свойственное патриархальному укладу буквальное понимание мужественности.

Зевс, выражающий архетипический принцип, неизменен и вечен, но его имя может означать и мужчин, и женщин, и молодых, и старых. В нашей культуре принято называть этот архетип именем древнегреческого божества, но это всего лишь условность, способ выразить уважение к нашему дохристианскому наследию и присущей ему мудрости. В принципе даже необязательно использовать красивое слово «архетип», хотя я лично считаю его удобным и простым, и на данный момент этот термин является частью обыденного языка. Можно воспринимать это просто как принцип власти. Зевс – это простая эмоция, которую можно выразить словами: «Ой! Я лучше сбавлю обороты, иначе получу штраф за превышение скорости».

Каждый раз, когда происходит отделение власти от ответственности, архетип отца оказывается искаженным. Всякий, кто хочет привилегий без обязательств, рискует попасть под гильотину в том или ином ее виде (лишиться короны, титула, патриархии). Феминистки объявили, что если женщины делят бремя ответственности, то они также должны разделить власть и почет. В этом они проявили себя как революционеры, и влияние этой революции только начинает ощущаться. Хотя психологи внесли значительный вклад в гендерные исследования, их главной заслугой, похоже, является переосмысление взаимоотношений мужчины и женщины, в то время как теории, касающиеся семьи, остались практически без изменений. Такое впечатление, будто они закрыты для достижений феминизма, и психологи просто формально воздали феминизму должное, а затем вернулись к прежним представлениям о семейной динамике и о детском развитии.

Мне случалось работать супервизором со студентами, обучавшимися психотерапии. Они просматривали записи сессий экспертов по «семейным системам», чтобы изучить основные приемы интервенции. Студенты также должны были записывать на видео свои собственные психотерапевтические попытки и получать обратную связь от своих супервизоров. Эти записи сессий демонстрируют любопытный набор современных ценностей, которым обучают на курсах семейной терапии. Я не хочу называть никакую конкретную психологическую школу, потому что проблема, как правило, не в теоретическом подходе, а в навязываемой установке, которая изначально существует в умах студентов, а также специалистов, которые делятся своим практическим опытом посредством аудио– и видеозаписей.

Вот типичный пример, который я воспроизвожу с минимальными изменениями. Видео показывает агрессивного подростка, оскорбляющего мать, разговаривающего о ней так, будто ее нет в комнате. «Моя мать – шлюха! Она живет с отцом только из-за денег!» Рассерженный отец вскакивает и применяет свою власть: «Я запрещаю тебе так говорить о матери!» Тогда психотерапевт поворачивается к отцу и вежливо кастрирует его, предлагая остыть, присесть, пока «мы» исследуем эмоции, которые выражает его сын. Отец хмурится, садится и размышляет. Он только что получил унизительный урок сочувствия от эксперта. Психотерапевт излагает свое ограниченное видение ситуации: за враждебностью скрывается боль. Мы здесь, чтобы предложить сострадание и излечить эту рану. Прекрасная теория. Действительно, за враждебностью скрывается рана. Тем не менее путь, по которому идет сессия, навязывает ложное представление о равенстве, согласно которому высказывание подростка приравнено к мнению родителя. Это ошибочно, но не потому, что мнение подростка менее ценно, чем мнение отца, а потому, что отцовская власть переносится на психотерапевта, который искажает ее, действуя, как милосердная и терпеливая Великая Мать.

Ошибка здесь заключается не в предположении, что за агрессивным подростком скрывается обиженный подросток, – эта идея не вызывает сомнений. Проблема – в наивности психотерапевта, который не смог понять следующее: (а) терапевт наносит оскорбление отцу, поучая его перед ребенком, как правильно выполнять свои родительские обязанности; (б) терапевт присваивает отцовский авторитет, высказываясь с позиции эксперта по семейным делам; и (в) терапевт скрывает захват полномочий, прячась за поддерживающей мягкостью Великой Матери. Психотерапевт как будто говорит: «Вы плохой отец. Разве вы не видите боль за агрессией? Посмотрите, насколько более компетентным выгляжу я, когда разговариваю с вашим сыном. Никакой родитель со мной не сравнится».

Психотерапевт обладает профессиональным авторитетом, окружен аурой образа платного эксперта. Цель его интервенции, очевидно, состояла в том, чтобы помочь отцу научиться лучше общаться с сыном и стать ближе к нему. В действительности урок был преподан сыну, и он совсем не так хорош: ты прощен за оскорбление матери, потому что ты выражаешь эмоции (т. е. враждебность), а Великая Мать понимает и поддерживает выражение эмоций.

Отцовский принцип состоит в другом. Жизнь в группе (а семья – это группа) требует не только умения выражать эмоций, но также и умения их контролировать. Семьям следует развивать способность держать себя в руках так же, как это делают государства. Столкновения приводят к войне или к переговорам. Развод, например, – это война между двумя сторонами, и, чтобы развод был цивилизованным и не навредил детям, стоит соблюдать некоторые правила, так же, как заключают договор страны, прекратившие военные действия.

Мы часто слышим различные клише, вроде того, что представители азиатских культур с трудом выражают свои чувства или что у англичан зажата верхняя губа из-за постоянного подавления эмоций. В этих этнографических наблюдениях, возможно, есть некоторая доля правды, но не стоит путать подавление чувств, ведущее к страданию, с самоконтролем, на котором основано цивилизованное поведение. Психология, предпочитающая смотреть на все с материнской позиции, в соответствии с которой выражение эмоции есть высшая ценность, виновна в неумении разграничить подавление чувств и самообладание. Подростку, оскорбляющему свою мать, следует выучить не один, а два важных урока. Первый урок – урок осознанности: он должен знать, что когда он чувствует боль, он становится агрессивным. Второй урок заключается в том, что в оскорблении матери или любого другого человека нет ничего, чем можно гордиться. Подросток должен понять, что взросление требует самодисциплины, даже в ситуациях, когда чувствуешь праведный гнев. Самоограничение – это урок, которому может научить ребенка лишь тот взрослый, который знает принцип Отца. Критика в адрес несправедливой, подавляющей авторитарности грубого и жесткого патриарха, правила которого выгодны только ему, не делает архетипические качества Отца менее востребованными.

 

Абсолютно взрослых людей не существует

Никто никогда не становится полностью взрослым. У всех нас бывают моменты регресса к детскому поведению. Всякий раз, когда мы страдаем, мы тоскуем по Великой Матери, а поскольку страдаем мы довольно часто, у всех нас есть потребность в матери маленькой – посланнице от Матери Великой. Наш нарциссический Ребенок никогда не исчезает полностью, это подтверждают даже самые выдающиеся и просветленные личности. Те, кто якобы преодолел этот регресс, либо лгут, либо сами не сознают, что с ними происходит. Тем не менее наш внутренний взрослый в состоянии воспитывать этого внутреннего ребенка, контролировать – да, контролировать – этого внутреннего тирана, способного превратиться в чудовище. Чем дольше остается необученным внутренний ребенок, тем с более серьезными проблемами нам придется столкнуться. Это будут проекции, манипуляции, разрушение – поведение ребенка, ломающего свои игрушки. Такое поведение делает человека еще более эгоцентричным и таким образом поддерживает порочный круг, оставляющий его в одиночестве.

Исповедь незрелой личности

Я – шестидесятилетняя женщина, 30 лет занимаюсь адвокатской практикой. Много лет назад я потеряла интерес к работе. В начале моей карьеры я хотела отстаивать в суде права подростков и специализировалась на защите проблемных молодых людей. Эта мечта возникла у меня как следствие моего отказа взрослеть. Как ни иронично это прозвучит, но я не столько занималась проблемами моих несовершеннолетних клиентов, сколько обслуживала свой собственный невроз. Моя линия защиты всегда была одинакова и сводилась к одной идее: в сущности, преступник – чудесный ребенок, с которым плохо обращались родители/общество/ мир, следовательно, виновной стороной должна быть признана эта группа негодяев. Иногда этот метод работал, но не всегда, поскольку моя стратегия становилась все более предсказуемой. Хуже было то, что вера в невиновность обиженного подвела меня, когда дело дошло до воспитания моей дочери. Ее подростковый бунт должен был открыть мне глаза, но я не захотела увидеть нарушения в моей логике. Моя единственная дочь с рождения была окружена моей любовью и заботой. Я обращалась с ней так, будто она была совершенством. Когда в 13 лет она начала отталкивать меня, я была раздавлена. Я не могла понять, что она имела в виду, когда сказала, что я превратила ее в куклу. Уж разумеется, я никогда не настаивала на том, чтобы она носила платья с кружевами или что-то подобное. По отношению ко мне дочь стала держаться нагло и обвинила меня в том, что я прогнала ее отца. У нее вызывало негодование даже то, что я никогда не приводила в дом бойфрендов. Мои самоограничения она восприняла как доказательство того, что я ничего не знала о мужчинах и о любви. Она стала интриганкой, требовательной и испорченной. Более того, она ругала меня за терпимость к ее лжи и манипуляциям. Мы жили в аду, созданном нашими собственными руками. Сегодня ей 40, а мы только начинаем ценить друг друга.

На прошлой неделе она напомнила о событии, которое для нее стало поворотным. В 12 лет, незадолго до начала ее бунта, она настояла на встрече с отцом. Он был очень этому рад. До этого момента я отвергала его попытки участвовать в ее жизни и сама платила за все, лишь бы растить дочь без его вмешательства. Она хотела провести с ним лето, и они отправились в Испанию. Он был счастлив узнать, что он отец такой красивой и умной дочери. Они прекрасно провели время. Он фотограф и научил ее пользоваться фотоаппаратом и оптикой. Дочь вернулась со множеством фотографий, сделанных в поездке. В первый вечер после ее возвращения она хотела показать мне свои снимки и рассказать о своем необыкновенном путешествии. Я не помню этого момента, но кажется, я сказала, что уже слишком поздно и фотографии прекрасно могут подождать до следующего раза. Она почувствовала за моими словами иное послание – будто я сказала, что она обманула меня тем, что любит своего отца, что проведенное с ним время было предательством по отношению ко мне. Ее охватило сокрушительное чувство вины, и она так никогда и не показала мне те фотографии. А я, похоже, ни разу о них не спросила.

Сейчас ей 40, и она несколько лет ходила к психоаналитику. Она стала гораздо более осознанной личностью, и мы можем обо всем этом говорить. Когда она была подростком, ей не хватало ни слов, ни понимания, чтобы выразить то, что скрывалось за ее враждебностью. После путешествия в Испанию она чувствовала себя так, словно ей необходимо было сделать выбор: предпочесть мою любовь и отказаться от своей привязанности к отцу либо выбрать его любовь и отказаться от моей. Когда дочь начала бунтовать и отвергать мои чувства, моя самая большая ошибка состояла в том, что я решила, будто причиной ее подросткового гнева был ее отец, пытавшийся настроить ее против меня. Мое предубеждение ослепило меня. Я пыталась защитить дочь от ее отца, уверенная в том, что это он повредил моему безупречному ангелу. Я всячески старалась лишить ее общения с ним. Следующие двадцать лет мы с дочерью провели в психологическом хаосе. Она страдала в убеждении, что я навязываю ей неразрешимый конфликт: либо она останется моей куколкой, моей единственной любовью, либо выберет отца и утратит мою привязанность.

В этом была толика правды. Я хотела, чтобы дочь была только моей. Со дня ее рождения она и я были вдвоем против целого мира; между нами была нерушимая симбиотическая связь, куда не мог проникнуть ни один мужчина. Она была самой главной причиной моего существования. Теперь я понимаю, что в моей абсолютной преданности было очень мало любви. Это была моя собственная внутренняя реальность. Я была ребенком; была обиженным подростком, нуждающимся в защите от жестокого и равнодушного отца; это у меня был неразрешенный отцовский комплекс; это мне нужна была защита в суде; это мне была нужна симбиотическая любовь моей дочери, исключающая Отца, потому что у меня не было внутреннего образа Отца. Я дорого заплатила за свою незрелость – слезами одиночества и горя.

 

Алхимия психологического созревания

Древние алхимики, возможно, были плохими химиками, но в создании метафор для невидимых душевных процессов им не было равных. Например, они представляли, что для любого процесса созревания необходимо непогрешимое чутье на правильность (а) вещества (например, ингредиентов, подходящих для конкретного рецепта); (б) момента (например, момента, когда поспел фрукт, или последовательности, в которой ингредиенты следует добавлять в котел)1; (в) силы воздействия (например, что-то готовится на медленном огне, тогда как другое требует сильного пламени печи).

Становление взрослым есть один из таких процессов созревания. Основные ингредиенты – это любовь матери и отца; любовь является важнейшей составляющей любого рецепта воспитания молодых. Вначале более важна материнская любовь, затем к ней присоединяется любовь отцовская, для каждого чувства свое время. По мере того как готовится процесс созревания, сила и жар материнского и отцовского комплексов должны то нарастать, то ослабевать. Ребенок чувствует это тепло постоянно, но иногда оно греет, а иногда обжигает. Сочетание веществ в разных пропорциях, изменение продолжительности и интенсивности воздействия обусловливают безграничную сложность процесса взросления; подобно соусу, он должен как следует провариться, соки детства должны пройти через всевозможные трансформации (алхимики называли их восстановлением, испарением, кристаллизацией), после чего происходит тонкая дистилляция юношеской энергии, которая сохранится во взрослой душе как неувядающая жизненная сила и способность радоваться.

Если процесс развития пошел по неверному пути, можно использовать алхимические метафоры, чтобы предположить, какой ингредиент отсутствует в составе (где мама? кто мой папа?). А может быть, что-то было добавлено слишком рано или слишком поздно (где ты был/а, когда я был/а ребенком?). Или нарушилась технология нагревания, и душу либо сожгло, либо она осталась сырой. Ароматный, тщательно составленный из правильно подобранных компонентов соус будет иметь прекрасный вкус. Если готовить его при слишком низкой температуре, он не загустеет, останется водянистым, но если перегреть его, он обратится в уголь, и весь процесс окончится неудачно. Юнгианцы очень любят использовать алхимические метафоры для описания свойства психотерапии заново проходить и в чем-то исправлять процесс взросления. Это сильные образы, помогающие нам понять, почему отказ терапевта отлучить пациента от груди – это рецепт для приготовления испорченного блюда.

 

Терапия как алхимия

Сострадание, мягкость и забота являются важнейшими качествами терапевтической ситуации. Ни одному психотерапевту не обойтись без этих материнских свойств (без выполнения роли Великой Матери) в работе с теми клиентами, чья «малая мать» не справилась со своей задачей. На этой способности нажать на кнопку «повтор», а затем «отредактировать» основана теория переноса. К сожалению, никто – ни один терапевт, родитель, супруг или друг – никогда не может идеально исполнить архетипическую роль Матери или Отца по той простой причине, что, будучи архетипическими, эти роли по сути не человеческие. Они намного значительнее любой отдельно взятой личности и несут в себе миллионы лет эволюции всех млекопитающих.

Невозможно достичь совершенства в воспитании, образовании или терапии. Мы можем стараться изо всех сил, отдавая нашим пациентам, детям, студентам максимум усвоенной нами мудрости от каждого архетипа. Однако все мы люди, а не божества, как от нас ожидают, поэтому мы неизбежно терпим те или иные неудачи. Родитель может оказаться либо слишком хорошим и недоступным для подражания, либо недостаточно хорошим и не справляющимся со своими задачами, либо достаточно хорошим, но при этом каким-то неинтересным и скучным. В случае полной родительской несостоятельности архетипический символ Матери или Отца может вообще не сформироваться в психике ребенка. Тело становится старше, а душа по-прежнему принадлежит ребенку, жаждущему объятий Великой Матери, потому что Малая Мать так и не дала ему их почувствовать.

И вот на сцену выходит психотерапевт – воплощение хорошей груди, готовый к переносу на себя неудовлетворенной ранней потребности в материнской любви. Терапевт молодой или неопытный всегда охотно льет мед трансферентной материнской любви в терапевтический эликсир. Он также склонен оставлять это вещество на огне слишком долго, так и не переходя к принципу Отца. Слишком много сладкого внимания и поддержки вызывают реакцию, похожую на гипогликемическую. В результате пациент начинает еще острее нуждаться в материнской заботе, у него развивается эгоцентризм и он оказывается еще дальше от понимания щедрости самой жизни. Поскольку этот процесс не обоюдный, снисходительность по-матерински настроенного терапевта может ввести пациентов в заблуждение, будто бы особое внимание терапевта (за которое они платят) – это и есть модель отношений. В результате они могут столкнуться с отвержением со стороны тех, кого они будут вынуждать делать то же, что и терапевт, но бесплатно. Требование «Если ты меня любишь, ты будешь слушать меня столько же и с таким же безусловным вниманием, как это делает мой терапевт» в конце концов встретит отказ: до свиданья, детка, заботься о себе сама!

Ошибка новичка заключается не в заботе как таковой. Заботиться о тех, кого мы любим, когда они нуждаются в этом, – самая естественная реакция. Ошибка не в выборе вещества, а в длительности его использования. Некоторые клиенты проявляют невероятную ловкость и пускаются в тонкие манипуляции, чтобы воспользоваться материнскими качествами своего психотерапевта и любого, кто готов стать для них доброй грудью. Они хотят всегда пребывать у груди. Терапевт может оказаться уязвимым перед воздействием таких личностей вследствие недостаточной подготовки или неосознанных проблем с материнским архетипом, мешающих ему отличить сочувствие от слабости. Терпимость может скрывать пассивность и неспособность взять на себя роль лидера, то есть неудачу в области действия принципа Отца.

Мать, которая боится колючих разговоров за обеденным столом и любой ценой вынуждает всех членов семьи имитировать доброжелательную атмосферу, выражает не чувствительность, а собственные страхи. Мирная обстановка за столом – это проявление хороших манер, нечто, что многие ценят, однако если согласие становится самоцелью, а споры не допускаются, отношения лишаются своей сложности, а разговоры становятся простыми до крайности, как, например, голосование за добро и против зла. Все милы, вежливы, исполнены уважения, все почтительно теряют время. Если продуктивные разногласия не допускаются, семья не может функционировать синергетически. В смеси отсутствует один важный ингредиент, а именно отцовский принцип.

Владения Великой Матери исполнены мира и покоя: хорошая грудь, безопасное гнездо, сострадательное внимание. Такая безмятежность души является одним из прекраснейших даров, которые можно дать или получить в отношениях. Это качество принадлежит Великой Матери и окружает детскую колыбель. Дети, с которыми жестоко обращаются, либо умирают, либо заболевают, либо получают душевную рану, которая не исцелится, пока они не узнают вкус «молока человеческого сострадания» (есть такой старый штамп). Компетентный терапевт предоставляет трансферентную кормящую грудь, которая помогает компенсировать раннюю депривацию. Страдающая душа хочет покоя. Великая Мать дает нам такой покой каждый раз, когда мы находим убежище в чьих-то любящих объятиях. Эта трансферентная любовь, если мы воспринимаем теорию переноса всерьез, также предполагает наступление момента, когда ребенок должен быть отлучен от груди. Некоторые клиенты приходят на терапию с ожиданием (и часто оно оправдывается), что здесь они смогут каждую неделю получать дозу психологических объятий. Такие клиенты жадно поглощают внимание терапевта и тонут в своих душевных драмах, не прерываемые сочувствующим и безоценочным слушателем. Тем не менее, если это продолжается слишком долго, терапевтический эффект сходит на нет и возникает опасность, что сладкое молоко пригорит.

 

Прости, Эдип

Тенденция к безраздельному господству в терапии материнского принципа является логичным следствием доминирования в психологической культуре мифологии ребенка. К сожалению, в процессе обучения психологии не уделяется внимания самому важному уроку, преподанному Фрейдом (возможно, единственному уроку, прошедшему испытание временем). Фрейд утверждает, что ребенка необходимо фрустрировать, что победа в борьбе за внимание матери опасна как для него самого, так и для общества. Критики Фрейда часто сосредоточиваются на том факте, что желание ребенка обладать матерью не настолько сексуально, как это предполагал Фрейд. Однако его основная аксиома – что ребенку необходимо быть «побежденным» реальностью, чтобы принцип реальности восторжествовал над принципом удовольствия, – до сих пор актуальна. Психология развития упорно пропагандирует представление о ребенке как о жертве, в результате многие родители не решаются устанавливать ему границы. Это также способствует увеличению числа по-матерински настроенных терапевтов, милых и поддерживающих, но не умеющих помочь пациенту преодолеть естественный детский нарциссизм.

Работник, который ремонтирует крышу моего дома, очень добрый и понимающий мужчина, спросил меня, как ему следует вести себя со своим 14-летним сыном. Он хочет объяснить мальчику, что уважение – это взаимный подарок; что слишком просто быть одновременно удобно зависимым и чрезмерно требовательным; что любовь – это не лицензия на злоупотребление доверием, что грохот его музыкального центра, его вещи, валяющиеся по всему дому, непомерные телефонные счета – все это переходит всякие границы. Этот отец не хотел казаться косным и авторитарным, каким был его собственный отец, и потому сомневался, приемлемо ли будет выразить свое недовольство сыном. Почему он не уверен в своей потребности в уважении? Этот вопрос указывает не столько на его личную, сколько на культурную проблему. Его инстинкты верны, но он не может найти правильные методы в коллективном репертуаре родительского поведения, потому что общество позволило детям занять семейный трон.

Если не решить эту проблему в детстве, в дальнейшем ярость от потери статуса маленького царя станет только сильнее. В результате вырастают фрустрированные и озлобленные индивиды, возмущенные утратой своей власти. Их психологическая компетентность в основном направлена на различные манипуляции, имеющие своей целью вернуть себе былую власть. Они всегда пытаются получить максимум, потратив минимум и не сознавая, что эта игра рано или поздно окончится свержением монарха. Они хотят преимуществ детства (безопасности, поддержки, невинности, ангельской безответственности), но вместе с тем – а почему бы и нет? – такие люди хотят получить и привилегии взрослых (деньги, секс, власть, самостоятельность). Их невроз подкрепляется культурой потребления, провозглашающей потакание своим слабостям добродетелью. Ведь ты этого достоин! Деньги все оправдают. Подростки в благополучных странах в самом деле имеют пугающую экономическую власть, укрепляющую иллюзию их независимости. Трагедия взрослого, не отлученного от груди, состоит в том, что никакой успех или деньги не смогут компенсировать его первую утрату. Годы пройдут, вера в возможность восстановить свой трон померкнет, и подавляющими чувствами станут отчаяние и нарциссическая ярость, столь характерные для инфантильных взрослых. А тем, кто их любит, останется лишь тосковать о несбывшемся.

 

Сбалансированный подход в терапии

Вместо подходов, специализирующихся на одной лишь материнской (питающая грудь) или чисто отцовской (жесткая любовь) позиции, подготовка терапевтов должна развивать алхимическое искусство и учить пониманию того, какое именно вещество необходимо добавить и до какой температуры нагреть. Бывают периоды, когда душе необходима колыбель, в которой она переродится; в другое время ей нужно учиться искусству боя. Также случаются моменты, когда требуется практика военных действий. Для борьбы с монстрами, населяющими психику, нужны смелость и решительность. Искусство психологической войны обращается к архетипу Отца. Буддизм и индуизм являются прекрасными примерами духовных дисциплин, учащих миру и любви, однако в их алхимической смеси присутствует и воинственный компонент. Новичка обучают бороться с негативным мышлением, вести войну против растревоженного Эго – обезьяны, которую нужно держать под контролем. Точно так же и опытный терапевт знает, когда пора оставить Великую Мать и перейти в царство Отца с его психологией боевых действий.

Известный аналитик Мария-Луиза фон Франц славилась своим конфронтационным, отцовским стилем работы. Она не была склонна долго терпеть пациентов, лелеющих свои душевные раны. Если она чувствовала, что человеку не хватает мужества, она могла попросту отказаться от такого клиента. Она как будто говорила: «Возвращайтесь, когда будете готовы к битве. Я не трачу свое время на то, чтобы возиться с плаксами». Ее терапевтическая манера вызывала немало критики, как и вся ее ригидная и в чем-то даже странная личность. Однако вполне возможно, что ее интуитивное ощущение было верным. Иногда терапевт должен вести себя, как преподаватель боевых искусств. Изнеженному внутреннему ребенку необходим учитель, который сделает из него маленького каратиста. Если терапия дает только поддержку и душевный комфорт, она может лишь усиливать потребность в привязанности. Чтобы покончить с инфантильными иллюзиями, пациент должен захотеть чего-то иного, не только нежного, любящего материнского взгляда.

Регулярность, с которой мне встречаются начинающие терапевты, не способные «отлучить от груди» своих клиентов, отражает коллективную проблему, затрагивающую как архетип Матери, так и архетип Отца. Эта проблема сопровождается иллюзией, что если «вылечить» психику от ее невроза, то немедленно наступит материнский рай гармоничных отношений, семья станет функциональной, общение – приятным и воцарится полный эмоциональный комфорт. Этой фантазии не хватает осознания необходимости отказаться от материнской любви. Навязчивая идея о первичной ценности материнской любви упускает из виду тот факт, что ребенок нуждается не только в компетентной заботе, но и в человеке, который поможет ему уйти, как только ребенок сможет принять мир как Космическую Мать и начнет действовать самостоятельно.

Психологический матриархат, как и политкорректность, имеет порочные последствия – усиление ханжества и теневых структур. Кому не доводилось слышать о терапевте, который демонстрирует безусловное принятие и оказывает пациенту поддержку, но не потому, что пациенту необходимо восстановить материнский образ, и не потому, что этот терапевт так уж любит всех жалеть, а потому, что не отлученный от груди клиент дает терапевту понять, что именно за это он и платит. В итоге пациент оказывается в еще более плачевном состоянии, чем до начала работы, зато у терапевта прибавляется число «клиентов». Подлинное стремление стать психотерапевтом, как и выбор любой профессии, подразумевает готовность идти на риск. Все ингредиенты любви также сопряжены с риском; терапия, как и образование, не будет удачной, если много беспокоиться о деньгах или репутации. Такие задачи требуют искренней самоотдачи. Иначе это ремесленничество, а не призвание.

Мама подает в отставку

Моему сыну 35, он талантливый художник. Он много работает, и я тоже. Моя жизнь наполнена не меньше, чем его, хотя он так не считает. Мне кажется, что из-за того, что я живу одна и всегда рада его видеть, он думает, что мне больше нечем заняться. По правде говоря, я наслаждаюсь временем, проведенным вместе с ним. Но в этом году каждый раз, когда мы договаривались вместе поужинать, сын в конце концов отменял наш план. На прошлой неделе он написал мне электронное письмо: «Привет, мам. Я приеду в среду. Мы можем поужинать у тебя? Я мог бы подъехать к шести. Привезу вино». В тот день я ушла с работы пораньше и купила все, что нужно, чтобы приготовить его любимое блюдо. Я действительно предвкушала эту встречу и налила себе бокал вина, пока готовила и ждала его. А он снова не пришел.

У него опять была уважительная причина. До этого случая я реагировала как понимающая мать: «Не волнуйся, милый. Мы встретимся в другой раз». Но в тот момент я стала женщиной, которая покончила с воспитанием ребенка. Я почувствовала, что во мне на поверхность поднялась совершенно другая личность – не мать, а женщина! Я сказала ему: «С этого дня, если ты хочешь зайти на ужин, приходи, ты знаешь мой адрес. Если я окажусь дома, мы закажем пиццу. Больше никаких договоренностей». Я сказала это не грубо, но безоговорочно.

Вечером в следующую пятницу он без предупреждения явился ко мне в офис. Мы отправились ужинать и прекрасно провели время. Думаю, моя отставка с должности мамы оказалась полезна не только для меня, но и для сына. Мужчина, который считает, что женщины будут с ним бесконечно терпеливы, нуждается в том, чтобы его просветили, это может сделать его собственная мать. Но правила отношений «мужчина– женщина» и «мать – сын» совсем не похожи.

 

Ты наконец-то любишь меня? Слишком поздно!

Один из парадоксов жизни заключается в том, что любовь часто предлагается именно в тот момент, когда человек перестает ее добиваться, убедившись, что плата за нее слишком высока. Я больше не умоляю о нежности, сексуальном удовольствии, уважении, помощи, поддержке. Хватит унижений в обмен на преданность. Душевное кровотечение остановилось. Часто одним из побочных эффектов психотерапии бывает то, что именно в момент, когда клиент начинает чувствовать независимость, его партнер вдруг открывается и начинает давать ему то, о чем он некогда мечтал. Это не совпадение. Пока клиент поет песенку «Не покидай меня, иначе я умру», другая сторона сопротивляется эмоциональному шантажу и взаимность невозможна. Когда чувство самоуважения и независимости восстановлено, это приносит либо возможность взаимности, либо отношениям, основанным на невротическом симбиозе, настает конец.

Симбиотическое состояние может быть вполне удобным, потому что это радикальное решение проблемы – отказ от свободы во имя избавления от экзистенциальной тревоги, создаваемой свободой. Как отмечал Юнг, терапевт редко может помочь клиенту, который только что влюбился и находится в состоянии сексуального блаженства. Медовый месяц – возможно, единственное время, когда симбиоз носит позитивный характер, поскольку сексуальность симбиотична по своей природе.

Это время, когда кажется, что любовь решает все жизненные проблемы. «Мы» и «нам» – самые часто используемые местоимения в этот период. Мы со всем справимся. Мы – одно целое. Вместе мы сильны. Наша любовь непобедима. Мир вокруг нас переворачивается. Если во время медового месяца не происходит слияния, формирования связи, смешения соков, растворения влюбленных в экстатическом взрыве удовольствия, то это не медовый месяц, а недоразумение. К сожалению, чувственные отношения недолговечны, и каждому партнеру предстоит вернуться в собственную шкуру до следующего объятия. Чтобы любовь длилась долго, иллюзия единства должна закончиться. Необходимо почтить и отцовский принцип. Если материнская мечта о симбиозе затянется, индивиды начнут рассыпаться психологически. Пары выбирают друг друга в соответствии с бессознательным замыслом, который делает возможным полное раскрытие не только их потенциала, но и их неврозов. Иногда за привлекательностью другого человека скрывается его способность дополнить наши слабости таким образом, что рано или поздно мы будем вынуждены начать развитие и преодолеть их.

Я женился на запале для бомбы

Я выбрал жену, которая держала меня на взводе. Мы постоянно ругались по разным поводам. Мой неразрешенный материнский комплекс вышел на первый план; я как будто специально женился на ней, чтобы она сыпала соль на мои раны, и она это постоянно делала в весьма жестокой манере. Я платил ей тем же. Думаю, я женился на ней, потому что мне нужно было раз и навсегда избавиться от моей матери, разрушавшей меня. Наш союз был таким адом, что у нас было только две возможности: либо мы погибнем, либо чему-то научимся. Я научился. Я перестал ждать заботы и начал дышать самостоятельно. Не знаю, как насчет нее.

Его бессознательная стратегия заключалась в выборе партнера с еще более низким уровнем осознанности, чем у него самого. Он выбрал женщину, которая категорически отказывалась выйти из невротического соглашения. Она никогда не упускала возможности поучаствовать в споре о том, что если бы только он… Поначалу их отношения казались обнадеживающими, потому что позволяли обоим пребывать в пассивности. Как только он занялся самоанализом, он больше не смог выносить эти отношения и разорвал их. Ее отказ развиваться преподал ему два важных урока: 1) как не быть таким, как твой партнер; 2) психологическая стагнация для него не выход.

В следующем примере отказ жены от отцовского принципа сначала кажется привлекательной частью ее женственности. Это тот тип привлекательности, с помощью которого очень женственная женщина с очень низкой осознанностью может завлечь мужчину с неразвитой анимой…

Моя красавица – всего лишь зеркало

Моя жена похожа на коробку, упакованную в очень красивую бумагу, тщательно продуманную, перевязанную лентами и пустую внутри. «Пустую?» – спросите вы. И красивая коробка ответит: «Нет! У меня нет никакого „внутри“. Вся моя сущность – только упаковка. Я пуста; вот почему ты влюбился в меня. Ты можешь проецировать на меня все, что хочешь; ты можешь решать, что будет внутри этой хорошенькой коробочки. Положи туда свой талант, и я придам ему ауру славы. Положи туда свой внутренний хаос, свою слабость, свои секреты, и я, чудесная коробка, спрячу весь этот беспорядок даже от твоих собственных глаз. Я могу быть твоим тайником или твоей витриной. Слушай меня внимательно; это все, что я собираюсь дать тебе. Что-то большее – это слишком сложно».

Она поймала меня в свою зеркальную ловушку и держала там, пока я не начал понимать, что совершенно одинок. Она была рабом внешности, общественных представлений о женственности, всего лишь зеркалом. Я помню ужасную неделю, которую она потратила на покупку туфель к зеленому костюму, приобретенному ей за несколько дней до этого. После пятидневной беготни по магазинам она нашла верный оттенок зеленого и спросила меня, считаю ли я их подходящими. Мне было наплевать на эту проблему, и я ответил рассеянно. Она решила, что отсутствие у меня энтузиазма значит, что туфли к костюму не подходят, и начала искать платье, которое могло бы подойти к туфлям! Примерно в то время я начал изменять ей с женщиной с работы. Она чувственная, веселая, беззаботная, в ее одежде нет даже намека на стиль. Я не думаю, что жена знает о моем романе (или делает вид, что не знает), однако недавно она начала выпивать после обеда. Я оставил попытки наполнить ее душу, она как пустая, холодная бездна; я хочу вырваться оттуда. Я вижу в зеркале себя: свой страх, робость, пустоту, которая привлекла меня к ее пустоте.

 

Разговаривать с детьми, как философ

Я считаю, это возможно – говорить с детьми так, как говорил бы философ. Под этим я подразумеваю общение с ребенком, как с равным, а не как с подчиненным. Это самый верный способ покинуть материнский кокон, и стратегия работает со всеми, кто боится расправить крылья. Если не путать философский подход с установкой, когда ребенку говорят «Ты свободен, делай что хочешь» (такие воспитание ни к чему хорошему не приведет), то с ним можно далеко пойти. Равным, по определению, считается тот, кто готов брать ответственность, в то время как подчиненный находится во власти другого, будь то родитель, монарх, потакающий слабостям терапевт.

С самого начала каждый ребенок, благодаря самому факту его прихода в этот мир, может считаться участником пока еще неосознаваемого решения, жить ему или умереть. Процесс обучения ребенка принятию ответственности не надо представлять как нечто насильственное; это просто способ общения с ним, позволяющий ему совершить выбор. Одна из моих клиенток, которая растила сына одна, хотела просто поработать над формулировками. Мы вместе составили для нее маленькую речь. Ниже приводится примерный разговор, который, в конце концов, состоялся между ней и ее пятилетним сыном, разговор о доступном ему психологическом выборе.

У тебя есть возможность выбирать

Твой биологический отец не хотел становиться отцом. Он сказал, что в глубине души знает, что не сможет быть хорошим папой, и исчез еще до твоего рождения и никогда больше не появлялся. Но ты, похоже, хотел родиться, несмотря ни на что, и вот ты здесь. В пять лет ты уже знаешь, как быть сильным и здоровым мальчиком. Сейчас ты должен понять еще кое-что: у ребенка может быть много разных отцов. Это совсем необязательно должен быть тот, кто дал одну свою маленькую клеточку. Многие дети родились, вовсе не зная о том, откуда эта клетка взялась. Иногда мама получает ее от доктора в пробирке. Человек, который дал свою клетку, всего лишь часть отца, и эту часть ты получил.

Когда дедушка учит тебя пользоваться электродрелью, он дает тебе то, что мог бы дать твой отец. В некотором роде это даже лучше, ведь дедушка знает об инструментах намного больше всех, с кем я знакома. Твой учитель плавания, которого ты обожаешь, учит тебя плавать, как мог бы это делать отец. Мой брат, который приглашает тебя погостить в домике у озера каждое лето, любит тебя, как любил бы отец. Ты можешь оценить это. Моя сестра, настоящая хулиганка, учит тебя, как завязывать веревку в сложные узлы и как драться ногами в стиле кун-фу. Хотя она девушка, она может дать тебе многое из того, что мог бы дать сыну отец. Если ты захочешь, то сможешь от каждого из них научиться всем этим штукам, которым мог бы научить тебя отец. Со временем ты, возможно, поймешь, что все это помогло тебе самому стать хорошим отцом.

Эта женщина очень мало говорила с сыном как мать с ребенком; вместо этого она использовала тон товарища по путешествию. Она не настаивала на том, что мальчик находится на ее ответственности; вместо этого она указывала ему на возможности, которые открыты перед ним, если только он захочет ими воспользоваться. Всякий раз, когда кто-то выражает потребность или плачет от боли, возникает соблазн принять на себя роль Великой Матери и дать человеку поддержку, которой ему не хватает. Материнский рефлекс – естественное явление с теми, кого мы любим. Однако опытный терапевт видит также и теневую сторону материнской роли и чувствует, когда время Великой Матери прошло. Послание «Иди ко мне, мой маленький» содержит в себе и другое: у меня есть сила и власть, которых нет у тебя, я забочусь о тебе, но берегись, потому что я контролирую твое счастье. Общение с детьми в философском ключе, напротив, учит их брать ответственность на себя. Это инициация в мир, где правит отцовский принцип.