I

Дороти Паркер за последние годы все реже вспоминают в американской печати, а ведь еще недавно ее считали одной из наиболее выдающихся поэтесс и новеллисток США. Однако творчество этой своеобразной писательницы нельзя отнести к тем капризным порождениям литературных мод, которые внезапно возникают, буйно расцветают в шуме сенсационного успеха, в атмосфере славословий и рекламы, и также внезапно вянут и забываются.

Рассказы и стихотворения Дороти Паркер хотя и перестали быть содержанием критических обзоров и хвалебных рецензий, хотя и исчезли из списков «бестселлеров», но тем не менее органически вошли в историю современной американской литературы. В процессах трудного и противоречивого развития передовой гуманистической литературы США, в сложной творческой истории американского критического реализма Дороти Паркер принадлежит, может быть, не очень большое, но бесспорно приметное и постоянное место.

Дороти Паркер родилась в 1893 году в Нью-Йорке в состоятельной интеллигентной семье эмигрантов из Европы. После окончания университета она в течение многих лет (1916–1927) работала штатным сотрудником в различных газетах — писала преимущественно на темы искусства и литературы, театра, кино, живописи. Писала обзорные и монографические статьи, эссе, рецензии, репортажи… Уже зрелым человеком, 33–34 лет, она вступила на путь художественного творчества. В 1926 году вышел первый сборник стихотворений Дороти Паркер «На глубине колодца» («Not deeper as a well»).

Это были короткие лирические излияния и поэтические раздумья о любви и искусстве, о цветах, ландшафтах, людях. Музыкальные мелодические стихи, прозрачные и легкие, были печальны без слезливости и отчаяния, шутливы и насмешливы, скептическая ирония сочеталась в них с взволнованной задушевностью. В них звучали совершенно новые для американской поэзии мелодии и напевы, напоминавшие иногда иронический лиризм Гейне или грустную певучесть Верлена, и в то же время очень своеобразные, очень американские и очень женские.

Первая книга Дороти Паркер была первым — и, кажется, даже единственным — в истории американского книжного рынка стихотворным «бестселлером». Не меньший успех имели и ее рассказы. Рассказ «Большая блондинка» в 1929 году был награжден премией О. Генри.

В американскую литературу, столь богатую традициями «short story» (короткий рассказ) — традициями Марка Твена и Вашингтона Ирвинга, Джека Лондона и О. Генри, традициями, которые в те годы плодотворно развивали такие блестящие рассказчики, как Э. Хемингуэй, Ш. Андерсон, А. Мальц, Э. Колдуэл и другие, входил новый и своеобразный мастер этого вида повествования — очень легкого для читателя и очень трудного для художника.

Первые шаги Дороти Паркер в литературе совпали и с ее первыми выступлениями в общественной жизни. Она приняла деятельное участие в борьбе против одного из самых гнусных преступлений классовой юстиции американского капитализма, — против судебной расправы с Сакко и Ванцетти. Она выступала на митингах, маршировала в колоннах демонстрантов и была арестована бостонской полицией. В последующие годы Дороти Паркер снова неоднократно оказывалась в рядах тех передовых деятелей американской культуры, которые вслед за Теодором Драйзером и Линкольном Стеффенсом, в едином фронте с боевой партией американского пролетариата — коммунистами, выступали против угрозы фашизма не только в США, но и во всем мире. Словом и делом, сбором средств, а иногда и личным участием они поддерживали героическую борьбу испанского народа.

Дороти Паркер сама побывала в Испании в 1936–1937 годах и написала несколько рассказов и очерков, отличающихся от других ее произведений светлым колоритом, сдержанным, но вдохновенно жизнеутверждающим настроением. Вернувшись в Америку, она создала специальный фонд помощи эмигрантам, сочувствующим республике, работала в объединенном комитете эмигрантов-антифашистов. Дороти Паркер была и с теми, кто требовал скорейшего открытия второго фронта в Европе, а в послевоенные годы решительно осуждал американскую агрессивную политику «холодной войны», атомную дипломатию и антикоммунистические «крестовые» походы «охотников за ведьмами».

В 1951 году писательницу вызывали в пресловутую комиссию по расследованию антиамериканской деятельности, и ей пришлось испытать немало трудностей в своей творческой и личной жизни, так как в течение последнего десятилетия она работала преимущественно для кинофирм Голливуда, т. е. в непосредственной близости к одной из ключевых позиций американского капитализма на фронте неутихающей идеологической войны.

 

II

В истории американской литературы Дороти Паркер останется как мастер лирической поэзии и сатирической новеллы. В этом сборнике представлены наиболее значительные и характерные образцы ее новеллистики.

Настоящий художник — независимо от масштабов его творчества и от его места в истории литературы — непременно обладает «лица необщим выражением», открывает нечто новое, свое в огромном многоликом, многоголосом и многоцветном мире живой действительности, по-своему, по-новому видит, слышит, ощущает какие-то стороны или элементы этого мира, пусть очень малые его частицы, но характерные, не случайные, не мимолетные.

Без такого своеобразия творческого мироощущения, без ярких индивидуальных особенностей художественного преображения реального мира в слове, в красках, в пластических формах, в музыкальных звукосочетаниях, нет искусства, а есть только убогое более или менее ярко расцвеченное, но в основе тусклое, ремесленное подражательство.

Однако такое своеобразное, необычайное — и, значит, очень субъективное — художественное преображение действительности может стать настоящим искусством только в тех случаях, когда и причины, и цели, и предмет творческого деяния, и самый творец — поэт или живописец, актер или скульптор — неотделимы от объективного реального мира. Настоящее художественное творчество, прежде всего и в конце концов, — неподдельно человечно, и, значит, проникнуто, согрето, воодушевлено большой объективной правдой общественной истории человечества и правдой общественных взаимоотношений людей.

Творчество Дороти Паркер развивается, несомненно, в русле настоящей художественной литературы, хотя общий идейно-эстетический диапазон ее новеллистики не слишком обширен и склонность писательницы к «малым формам» прозы иногда совпадает с невозможностью возвыситься и над малым содержанием, над малыми идеями и малыми проблемами, которыми живут «маленькие люди», населяющие ее книги.

Их мир очень далек и чужд нам. Это мир непрерывных утомительных, суетливых забот, трудная и невеселая жизнь в хлопотах о заработке, о доходе, о простой возможности существовать, в стремлении не столько к счастью, сколько к видимости счастья… Они живут в шуме громкого, но безрадостного смеха, в напряжении глубоко безнадежного отчаяния. Это отчаяние одиночества, вдвойне страшного оттого, что оно в пестром многолюдии таких же одиноких и глубоко чуждых, бессмысленно враждебных или, в лучшем случае, равнодушных друг к другу «ближних». Все они только и умеют, что говорить традиционно любезные, а по существу пустые лицемерные слова.

Писательница страстно ненавидит этот мир, мишурную нарядность и ханжеское сладкогласие жестокой, бесчеловечной капиталистической повседневности. Паркеровская сатира убийственно беспощадна, но внешне очень сдержанна. Она свободна от риторических обличений, от сарказмов, разящих ударами «ювеналова бича». В ней воплощена ненависть художника, намеренно отступающего в тень, молчаливого и как бы безучастного, который предоставляет живым образам ненавистного ему мира самим раскрываться во всей своей уродливой, омерзительной сущности.

Так, например, в рассказе «Изумительный старик» в умильных славословиях двух дочерей — самодовольной богачки и ее униженной, неудачливой и столь же глупой сестрицы — дается резко очерченный, почти осязаемо реальный образ их отца. Сам он не появляется и умирает, так сказать, за пределами повествования. Но именно этот «изумительный старик» является центральным образом рассказа. Это жадный, ненасытный стяжатель, расчетливый до последнего вздоха, типичный носитель пресловутого «духа бизнеса», американского делячества, неизменно гнусного в любых воплощениях, в любых масштабах: и в рвущихся к мировому господству, заглатывающих миллиардные капиталы акулах и кашалотах империалистического океана, и в мелководных хищниках — в зубастых щуках провинциальных омутов «одноэтажной Америки».

И также, не выходя за пределы чисто бытовых будничных подробностей, за пределы магазина, троллейбуса, квартиры, описывая мелкие рядовые события нескольких часов в жизни рядового буржуазного семейства, писательница создает типичные, сатирические образы четы «идеальных супругов Мэдисонов» («Малыш Кэртис»). Они оба тупо самодовольны, ненасытно жадны; владельцы состояний, они кропотливо учитывают грошовые траты и не только не стыдятся своего мелочного стяжательства, но возводят его в добродетель. Однако и в этих казалось бы давно известных в литературе критического реализма образах стяжателей, в образах американских «потомков» папаши Гранде и Плюшкина, писательница открывает новые общественно значимые черты. Она показывает их по-своему, в новом ракурсе. Бездетные супруги Мэдисоны усыновили сироту — четырехлетнего ребенка. Рисуя, как они самодовольно и бездушно «воспитывают» малыша, как умильно сюсюкают при этом и восхваляют их друзья, писательница разоблачает гнусное существо буржуазной благотворительности.

Той же ненавистью к респектабельным ханжам, к лицемерным и корыстным себялюбцам, пронизаны рассказы: «Мистер Дьюрант», «Песнь о рубашке», «Сердце, мягкое как воск» и др.

Если можно говорить о некоем «направлении главного удара» в сатирическом творчестве Дороти Паркер, то ее мишенью является прежде всего лицемерие — те покровы внешней респектабельности, внешних условностей, филантропических, религиозных ритуалов и фраз, за которыми скрываются наглое собственничество, хищный стяжательский индивидуализм и порождаемая ими ядовитая злоба или, в лучшем случае, тупое равнодушие к людям.

Но писательница никогда не атакует «в лоб», не обличает в открытую, не клеймит. Спокойно, неспешно она выворачивает наизнанку мелкие души, плоские умишки, показывает их изнутри, заставляет их самих говорить за себя.

Добропорядочный семьянин, исправный службист и вместе с тем циничный, благополучный негодяй и ханжа безжалостно обманывает и соблазненную им девушку стенографистку и собственных детей, действуя во имя приличий и «добрых нравов» («Мистер Дьюрант»).

Дамы-благотворительницы, скучающие бездельницы, томятся над шитьем халатов для военных госпиталей, сами не знают как отделаться от этого никому не нужного, но модного «добровольного» труда. А тут же, вблизи, безуспешно мечется в поисках хоть какого-нибудь заработка бедная женщина, мать парализованного ребенка, которой ее вынужденное безделье грозит гибелью («Песнь о рубашке 1941»).

Для Паркер нет, пожалуй, ни одной большой проблемы, которую она не попыталась бы решать как художник в таких вот малых масштабах «частного» семейного, личного мира. Вот, например, тема войны и военщины. В войне Паркер видит прежде всего слепую и злую силу, бессмысленно и беспощадно разрушающую жизнь «маленьких людей», безжалостно сметающую все их надежды на счастье. Это восприятие писательницы полностью совпадает с тем несколько отвлеченно и субъективно гуманистическим отношением к войне, которое присуще многим ее литературным современникам. Так В. Сароян и Н. Мэйлер, воспринимая войну «вообще», с позиций, так сказать, биологического индивидуализма, приходили в некоторых своих произведениях о второй мировой войне к забвению ее антифашистского характера, к утверждениям принципов «наивного дезертирства» (например, В. Сароян в книге: «Приключения Уэлси Джексона»). И Дороти Паркер пишет о войне с точки зрения маленькой женщины — измученной страхом и тоской по мужу. Война разрушила ее семейную жизнь, разлучила ее с мужем, и отравляет недолгие минуты их свидания («Чудесный отпуск»).

Одна из проблем современного «американского образа жизни» — постыдная расовая дискриминация так же нашла отражение в творчестве писательницы-гуманистки. И, обращаясь к этой острой, мучительной проблеме, Дороти Паркер остается верна своей манере сдержанного насмешливого повествования.

Светская дама в рассказе «Черное и белое» болтливая и неумная жена «убежденного южанина» задыхается от сильных ощущений, так как она пожала руку негру — известному певцу и назвала его «мистер». Она в восторге от «революционной» дерзости и необычайной прогрессивности этого подвига, но вместе с тем она абсолютно уверена в доброте и справедливости своего мужа, который полагает, что негры до тех пор хороши «пока они на своем месте».

Старая негритянка-прачка, которой «добрые» белые буржуа оказывают благодеяние, позволяя работать на себя, с трудом содержит своего слепого внучонка, а дочь ее — мать малыша — затянуло грязное распутство улицы большого капиталистического города. Те же «добрые» благодетели жертвуют старухе для мальчика обноски. И дары эти, вызвав сперва необычайную радость у слепого ребенка, для которого одежда означает единственно доступное ему счастье — прогулку по улице, становятся причиной и самого большого несчастья для мальчика: на улице его высмеивают, издевательски травят… («Оденьте нагих»).

Так маленькие и на первый взгляд незначительные сатирические и мелодраматические этюды вырастают в правдивые реалистические и в то же время символические обобщения, характеризующие всю систему того лицемерного «дружелюбия» к неграм, которым некоторые американские буржуазные либералы пытаются прикрыть, замаскировать величайший позор Америки — расовую дискриминацию.

 

III

Творчество Дороти Паркер не оставляет никаких сомнений в том, кем вызвана и против кого направлена ее ненависть — неослабная и, при всей своей вежливой сдержанности, страстная ненависть художника-гуманиста.

Но и сатирику трудно, если им движет только ненависть, если он не способен или ему некого любить, если он сознает только, против кого и чего, но не знает, за кого и за что он ратует.

И вот Паркер рассказывает о солдатах Испанской Республики, простых, но благородных и мужественных людях. Неизменные черты ее творческого метода, — выработанные, так сказать, в американской школе чеховского реализма, — проявляются и здесь в том, что писательница изображает своих героев не в грохоте боев, не освещенных заревами трагических событий. Нет, они выступают в полусвете будничного маленького ресторана, они говорят о себе в сбивчивой застольной беседе со случайными знакомыми, и душевное величие этих людей из народа оказывается тем более убедительным, тем более прочно врезается в сознание и ощущение читателя («Солдаты республики»).

Но в то же время этот рассказ — один из немногих, где Дороти Паркер почти безоговорочно утверждает, без оглядки восхищается и ни над чем не смеется.

Чаще всего тот мир, в котором она живет, мешает ей безраздельно радоваться, а тем людям, которые ближе и дороже всего писательнице, мешает быть настоящими, цельными, душевно чистыми.

И поэтому когда она создает образы добрых людей, противопоставляемых ею миру буржуазного зла, то воплощает в них уже не ту воинствующую любовь, которая изнутри озаряет людей революционной Испании, а скорее жалость, — ласковую, но беспощадную жалость очень наблюдательного и очень честного художника.

Какими убогими, какими тусклыми и бескрылыми являются их мечты, их представления о счастье, как бессильно склоняются они перед жестокими и нелепыми силами внешней необходимости, вторгающимися в их маленькие жизни из мира большого бизнеса или большой войны!

Две подружки, девушки-стенографистки, фантазирующие перед нарядными витринами, захвачены необычайно увлекательной игрой. Они придумывают, что бы каждая из них сделала, что бы купила, если бы ей досталось наследство в десять миллионов долларов с условием «что каждый цент из этой суммы вы должны истратить только на себя». Это простые и добрые девушки; они еще не стали, а может быть, даже и не станут физическими жертвами капиталистической действительности — голодающими безработными, проститутками, самоубийцами… Но они уже душевно изуродованы, отравлены неприметным ядом буржуазного эгоизма и корыстолюбия (Рассказ «Жизненный уровень»). Герой Бальзака начинал с того, что безудержно мечтал, предъявляя к жизни все новые и новые требования, и от них неумолимо съеживалась роковая шагреневая кожа, возвещая неизбежный конец так и не состоявшегося счастья. А у маленьких героинь Дороти Паркер уже с самого начала очень маленькие, ничтожные души, смятые, стиснутые в жалкие комочки всем жизненным опытом их общественного бытия.

Писательница любит и жалеет своих героев, но не на миг не поступается истиной ради своей любви и жалости. Она беспощадно правдива во всех своих рассказах.

Примером этого может служить рассказ о страшной судьбе женщины, очень привлекательной и профессионально приученной к тому, чтобы ею любовались (она работала живым манекеном в магазине готового платья). Тягучая бессмыслица жизни вокруг разрушает ее брак, она становится равнодушной распутной алкоголичкой; тонко рисует писательница, как постепенно гаснет в ней надежда на семейное счастье, ей ничто не удается, даже попытка к самоубийству: остается только забвение в пьянстве («Большая блондинка»).

Писательница не щадит иллюзий своих героев. Вот маленькая обывательница, покорная жена самоуверенного дельца, с трепетом ожидает знакомства с известной артисткой. Мир искусства, театра представляется ей сказочно величественным, идеально благородным. Но прославленная знаменитость оказывается грязной, пьяной, распутной старухой (многими чертами она напоминает героиню «Большой блондинки»). Горько разочарованная мечтательница спешит домой, — теперь уже ее «мирный очаг» представляется ей идеальным. Можно даже подумать, что крушение «эстетических» иллюзий просто возвращает ее к сытому самодовольству «респектабельного» буржуазного быта. Но и здесь у Паркер неожиданный, как у Генри, крутой сюжетный поворот: дома миссис Мардек ожидает все та же равнодушная самоуверенность мужа, и все оказывается не так, как ей только что примечталось. Ничем не заполнить пустоты, образовавшейся после уничтожения прежних иллюзий. И что впереди — не понять, но несомненно, ничего хорошего… («Слава при дневном свете»).

Дороти Паркер не пишет о революционерах, не рассказывает о людях, воодушевленных идеями социального протеста. В своей среде она не встречала таких. Она увидела настоящих героев в Испании, но не смогла найти их у себя на родине.

Однако мы понимаем, что в этом ее беда, а не вина. Об этой существенной слабости, — типичной, увы, для очень многих писателей буржуазного мира, — нельзя не сказать, говоря о произведениях Дороти Паркер. Но прежде всего нас привлекает то, что составляет силу и достоинство творчества талантливой и своеобразной американской писательницы. Рассказы Дороти Паркер воплощают замечательное мастерство честного и гуманного художника. Она умеет хорошо наблюдать и немногими, очень экономными средствами воспроизводить человеческие характеры и судьбы, в которых отражаются типические, своеобразные черты, глубокие внутренние закономерности общественной жизни современной Америки.

Именно поэтому ее творчество становится неопровержимым, убедительным разоблачением всех как откровенно реакционных, апологетических, так и замаскированных ревизионистским объективизмом, лживых мифов о прелестях пресловутого американского образа жизни.

Л. Копелев