Когда, поздно вечером, они вернулись в резиденцию губернатора, Акитада был без сил, Для поддержания порядка в Такате он оставил Каору и Такесуке. Долгая дорога назад рядом с перекинутым через коня телом Хитомаро заставила его обдумать свои действиях. Когда Такесуке поздравлял его с героической победой. Акитада хотел стереть восхищенный взгляд с его лица. По крайней мере, Тора, который потерял много крови, должен выздороветь. Акитада чувствовал себя глубоко виноватым, что из них четверых только он один вышел из боя невредимым.

Генда плакал как ребенок, когда он нес тело своего друга, чтобы положить его в установленный в зале суда гроб. Там он и Тора будут нести караул возле тела Хито.

Акитада лишь ненадолго зашел в свои личные покои. Сэймэй пытался похлопотать над ним, но небольшое кровотечение из старой раны плеча и несколько синяков в местах, где тело защитила броня, не представляли опасности. Увиденное радостное облегчение на лице Тамако Акитаде показалось таким неуместным, что он молча отвернулся от нее и пошел искать уединения в своем кабинете. Он не хотел ничего, только заснуть, забыться, на несколько часов уйти от себя — от человека, которого он никогда не знал, от жажды крови, которая всю жизнь была скрыта внутри него, от смерти друга.

Но этому не суждено было случиться. В кабинете, в мерцающем свете керосиновой лампы, он увидел странную фигуру сидящего за столом мужчины. Очень старый человек сгорбился над лакированной коробкой игры, медленно перебирая ее содержимое. Он не спеша поднял глаза на Акитаду и приветственно кивнул. Ямабуси вернулся.

Он достаточно долго, изучающе, смотрел на Акитаду, после чего осторожно поставил игру и указал на другую подушку. — Пожалуйста, садись, губернатор, — вежливо сказал он глубоким, спокойным голосом. — Ты очень устал.

Ошеломленный, Акитада повиновался. Он засунул руки в рукава и дрожал, но не от холода, поскольку тут было почти уютно в свете единственной лампы, стоящей на столе и излучающей теплое сияние между двумя мужчинами.

Старый священник пододвинул жаровню немного ближе к Акитаде. Пар и интересный аромат розы исходил из маленького железного чайника на ней. Мастер потянулся за чашкой, налил, и перемешал. — Выпей это, — велел он, на его темно-коричневом, цвета ореха, сморщенном лице, светились живые черные глаза.

Акитада отпил, попробовав на вкус, а затем медленно опустошил чашку.

— Сбор сушеных ягод, трав и коры некоторых деревьев, — сказал мастер, отвечая на невысказанный вопрос. — Сейчас вы почувствуете себя лучше, а позже вы будете спать.

— Спасибо. Он имеет приятный вкус. — Забота посетителя, успокаивала. Акитада ощутил согревающий эффект напитка. Чтобы контролировать себя он с усилием нахмурился:

— Ты прав. У меня был долгий и трудный день. Даже боль в плече, казалось, ослабла. Его взгляд упал на стол, на котором лежала раковина ямабуси, стрела с черным оперением и футляр от игры.

— Скажи мне, что случилось в Такате, — предложил священник.

— Мы взяли замок. Макио мертв… как и Хитомаро. И ни одно лекарство или заклинание не изменит этого.

— Ах! — Затянулась долгая пауза, затем ямабуси с сожалением покачал головой. — Жаль, Хитомаро. Достойный молодой человек. Его серебряные волосы и борода мерцали в свете масляной лампы. Он посмотрел на Акитаду и твердо сказал:

— Но вы, вы живы. Вы должны научиться прощать себя за то, является всего лишь проявлением судьбы. Это жестокий урок, но смерть настигло его точно в его время.

Пустые банальности, подумал Акитада. Он почувствовал стыд, и отвернулся.

— Подождите, не валяйте дурака, губернатор, — сказал еще резче ямабуси. Возмущенный, Акитада качнулся назад:

— Я не дурак. Но я и не святой мученик как вы, мой господин. Если я потерял друга из-за собственной неосторожности, я не могу исправить это или оправдать себя добрыми делами и молитвами.

Старик вздохнул. Своим корявым пальцем он провел по рисунку на лакированном футляре игры. — Хризантема — последний цветущий цветок, пробормотал он. — Его лепестки опадают и молодые травы высыхают и умирают, когда их короткую жизнь прерывает шторм зимы. У смерти, губернатор, широкие ворота, которые никто не может закрыть.

Акитада сжал кулаки:

— Неважно! Ты не можешь понять.

Священник очень мягко засмеялся:

— Наоборот, я понимаю это лучше всех других людей. Если вы уже знаете, кто я, то также должны знать, почему.

Акитада возмутился, он наклонился вперед и обвиняющее выставил указательный палец на своего собеседника. — Я знаю, что вы старший брат покойного князя Маро, дядя Макио, — прорычал он. — Я знаю, что у вас есть внук, Каору, который был скромным лесорубом в деревне изгоев, а потом стал сержантом охранников моей резиденции и суда. Я знаю, о преступлении, в котором вас обвиняли. Я знаю, что вы бежали, бросив свое первородство и спрятались среди отверженных, как странствующий священник с гор. Он замолчал и вытащил из рукава документ, который нашел в северном павильоне Такаты и бросил его на стол:

— А теперь я еще знаю, что вы невиновны в убийстве той женщины и ребенка. Читайте признание своего брата.

Старик проигнорировал бумагу:

— Неужели мой внук столько разболтал?

— Нет Каору сделал все, что мог, чтобы защитить тайну своего происхождения. Каждый раз, когда я задавал вопросы о вас или его семье, он отвечал уклончиво. Но я заметил, что он был знаком как с жизнью отшельника в горной пещере, так и с тайными ходами в замке Таката.

Старик кивнул белой головой. — Ты ему понравился, — сказал он, как о чем-то несущественном.

— Это, — Акитада указал на бумагу на столе, — было оправлено в никуда. Твой брат писал на смертном одре. Сорок лет назад он использовал одну из ваших черных стрел, чтобы убить молодую жену вашего отца и ее сына, потому что хотел избавиться от вас и стать наследником вашего отца. Но совершенное преступление преследовало его. Я не сомневаюсь, он в конце концов рассказал об этом своему сыну и после этого Макио изолировал его. Когда ваш брат почувствовал приближение смерти, он попросил своего доверенного слугу переправить бумагу ко мне во время банкета, что Макио давал в мою честь. Сегодня я нашел его признание в месте, где два старика спрятали его.

Акитада замолчал.

Сегодня! Неужели это все произошло только сегодня? В перед глазами всплыла картина с перемешанной кровью Макио и Хитомаро. Последними словами Хитомаро сказал о своем желании умереть. Он бросался в объятия смерти с того самого момента, когда они вошли в секретный проход. Если кому-то жизнь кажется короткой, то для других она может быть невыносимо долгой. Старик напротив него носил в себе ключ к смертельной тайны в течение сорока лет. Можно утверждать, что все страдания в этой провинции были вызваны вероломным захватом власти в Такате сорок лет назад не тем сыном. Теперь же истинный наследник равнодушно сидел напротив него и не удивился, даже не поинтересовался, чтобы написано в свитке, за который умер верный Хидео.

Как будто прочитав его мысли, старик спросил:

— Что случилось с Хидео?

Акитада холодно сказал:

— Его пытали, а затем сбросили с горы, когда он не раскрыл тайник исповеди вашего брата. Нет сомнения, что он умер бы в любом случае, так как он знал правду.

Словно для удовлетворения Акитады, старик, наконец, отреагировал. Он прикрыл руками глаза. — Это сделал Макио? — спросил он напряженным голосом.

— Кайбара. Я был там в ту ночь. Кайбара был единственным, кто покидал банкет в нужное время. Две горничные его видели у павильона старого хозяина, те самые, что видели, как Хидео с письменными принадлежностями заходил к вашему брату.

— Ах. — Посетитель опустил руку, и кивнул. Его лицо снова стало спокойным.

— Тем не менее, поскольку Кайбару старый хозяин не вызывал, значит, почти наверняка, что он выполнял указания Макио.

Старик снова кивнул:

— Да. Вероятно, так и было.

Не скрывая своего презрения, Акитада сказал:

— Много людей погибло в результате того старого ложного обвинения, мой господин. Вы знали, что это ложь, но вы предпочли бежать и спрятаться среди изгоев, когда вы должны решить свои проблемы и бороться за справедливость. Невыполнение этого погрузило провинцию и ее жителей в нищету и кровопролитие. Это стоило жизни Хидео. И сегодня я потерял друга из-за этого.

Старик спокойно посмотрел на него:

— Это верно.

— А вы мне пытаетесь читать лекции о судьбе, — сердито продолжил Акитада, — но сами ничего не знаете о долге. Если вы выполнили свой долг и защитили себя от обвинений, судьба сложилась бы иначе. Ваш религиозная жизнь со всеми ее жертвами, ваша помощь бедным и ваш наивная защита всех преступников в окрестностях не освобождает вас от вины за невыполненный долг.

— Когда дело доходит до обязанностей, — сказал старик с мягкой улыбкой, — я надеюсь, что вы согласитесь, что мое преступление несколько смягчается тем, что я нашел подходящую замену в вас. Он взял стрелу и поднял ее:

— Я все еще могу согнуть лук и поразить цель, когда это требуется.

Акитада напрягся. Конечно. Как он мог забыть? Этот старик был наследником рода Уэсуги, который в молодости был чемпионом среди лучников. Именно он убил Кайбару и спас его, Акитады, жизнь той ночью среди могил. — Да, — сказал он. — Я должен был догадаться, что это были вы. И добавил несчастным голосом:

— Я полагаю, что должен быть вам благодарен, но в данный момент это меня не сильно радует. Ведь Хитомаро бы не умер, если бы в ту ночь Кайбара вышел победителем.

— Не стоит меня благодарить. — Старик взял стрелу и положил его за веревку, что служила ему поясом. — Это не было личным делом. Я упомянул об этом, потому что вы усомнились в наличии у меня чувство долга к своим людям. Жизнь Кайбары была единственной, что я забрал с тех пор, как стал буддийским священником. Просто тогда я решил, что ваша жизнь была более ценной для моих людей, чем его. Он вздохнул:

— Теперь, полагаю, я должен добавить еще один грех, удовлетворение от того, отомстил за моего старого друга Хидео.

Вдруг Акитада почувствовал, как скорбь полностью завладела им. Так много человеческих жизней растрачены впустую. А теперь же, наконец, закончено все, что началось с преступления совершенного сорок лет назад. Теперь надо смотреть в будущее. Он неуверенно посмотрел на посетителя. Даже разрушительное воздействие времени, суровый северный климат не могли полностью скрыть благородство и харизму человека, сидящего напротив него. Его кожа почернела, и нечесаные волосы и борода закрывали плечи и грудь, но глаза искрились умом. На нем было меньше одежды, чем у нищего, по виду он больше походил на гоблина, чем цивилизованного человека, но его речь и манеры выдавали в нем аристократа. Кроме того, он, кажется, пользовался уважением, даже благоговением, местных жителей.

Со вздохом, Акитада сказал, — уже поздно. Вам надо выспаться. Мы встретимся снова утром, чтобы обсудить ваше восстановление в правах. Это порадует людей и должно принести гармонию в провинцию.

Законный хозяин Такаты резко поднял руку:

— Нет, я буддистский священник и не имею никакого желания восстанавливать свой титул.

— Что? — Акитада был ошеломлен.

Старик погладил бороду, улыбнулся и кивнул. — Мой внук очень хорош…, — сказал он самодовольно.

— Каору? Акитада открыл рот, чтобы возразить, но передумал. Захват замка Такаты без хитрости этого замечательного молодого человека был бы невозможен и он доказал свою храбрость и воинское мастерство не только в том бою, но и в случае нападения людей Бошу на Хитомаро. Хитомаро!

— Роса и слезы одинаково преходящи, — заметил старик с улыбкой.

Акитада покраснел. Неужели он настолько предсказуем, что собеседник с легкостью прочитал его мысли! — Это правда, ваш внук Каору обладает превосходными качествами, — сухо сказал он. — Думаю, что это вы научили его стрельбе из лука, а также китайскому языку? Он сказал мне, что стрела, которая убила Кайбару, принадлежала мертвому, и что буддистский священник обучил его китайским иероглифам.

Гордый дедушка усмехнулся:

— Этот очень способный мальчик! Его отец таким не был.

И это выводило на первый план проблему легитимности. Акитада колебался, но потом спросил прямо:

— Вы же священник. Как вы могли взять в жены женщину из изгоев?

Впервые, старик выглядел смущенным. Он протянул свою темную морщинистую руку к коробке и коснулся ее почти извиняющимся тоном. — Нет, — сказал он, — не из изгоем, хотя мы оба стали неприкасаемыми. Масако была молодой женщиной из хорошей семьи, но имела плохую карму и ее отправили в Такату для обучения ведению домашнего хозяйства. Она полюбила меня. Когда я должен был бежать, она отправилась за мной в изгнание. Так получилось, что я был вынужден сделать ее своей женой. А клятву священника я принял после ее смерти.

— Ах, так! — По крайней мере, она не была сумасшедшей из деревни изгоев, через которую говорили боги. Та, стало быть, была матерью жены погибшего сына. — Ты женился на ней в изгнании? И вскоре после этого у вас родился сын?

Старик кивнул.

Акитада уставился на него. — О боги! Вы были старшим сыном, наследником, Вы были гордостью клана Уэсуги. Более того, вы были невиновны в убийстве. Почему вы не остались и боролись за право первородства, за первородство вашего сына?

— Потому что я был виновен.

— Нет! — Акитада постучал по свитку с исповедью старого князя, что лежала на столе между ними. Эти убийства совершил твой брат.

Священник грустно сказал:

— Бедный Маро. Однажды мы встретились в лесу. Сначала он не узнал меня. Как видите, я был сильно изменился. — Он указал на свою одежду и бороду. — Но я поговорил с ним, и он упал в обморок. Возможно, он принял меня за демона или подумал, что я искал мести, не знаю. Когда я увидел, что натворил, то пошел прочь. Говорили, что он сошел с ума после этого.

— Не с ума. Он пошел домой и рассказал сыну, что ты жив, а Макио запер его в северном павильоне. — Акитада потянулся к листу бумаги и вложил его в руку старика. — Посмотрите, что ваш брат написал перед смертью, — предложил он.

Священник положил бумагу на стол:

— Это ничего не меняет. То, что там написано, касается далекого прошлого. Только сердце помнит все радости и горе.

Сбитый с толку, Акитада провел рукой по его волосам. Он почувствовал сонливость. — Я не понимаю, — пожаловался он. — Почему ваш брат на смертном одре ложно признался? Каким образом вы можете быть виновным? В этом нет смысла.

Ямабуси поднял со стола свою раковину и поднялся. Он подвесил раковину к поясу, взял свой посох, последний раз ласково прикоснулся к коробке на столе и сказал:

— Прощайте, губернатор! Вы уже должны спать.

Акитада поднялся на ноги и преградил ему путь. — Подождите! Вы не можете все так оставить! Я должен знать правду. Как я мог так ошибиться? После всего, что я узнал о вашем прошлом, и до, и после убийства молодой женщины и ее ребенка, я не могу поверить, что вы способны на такое чудовищное преступление.

Старик посмотрел на него, и что-то в черной глубине его глаз заставило Акитаду отступить. — Все люди под своей одеждой голые. Помните, это. Я не натягивал лук и ни пускал в цель стрелу в тот осенний день, но они умерли из-за моего преступления. Мальчик не был сыном моего отца. Он был моим. Это моя вина и это причина их смерти. — Он махнул рукой в сторону игры на столе. — Это игра в футляре была моим подарком для нее. Я заказал его до смерти. Хризантемы и травы нашей запретной любви. Она была названа в честь этого цветка, а наш ребенок был молодой зеленый побег травы, растущей в руках. Когда мой брат узнал это, то убил их из уважения к нашему отцу и защиты чести нашей семьи.

Акитада не мог поверить в это, но чудовищность преступления и трагичность потери старика лишила его дара речи. Он кинулся к столу и взял коробку. — Вот, — сказал он, предлагая ее. Священник поднял обе руки в отказе. — Нет, — он улыбнулся и сказал, — я встретил вашу жену и знаю, что у нее будет ребенок. Когда в следующий раз вас постигнет горе, помните, что есть некоторые вещи, над которыми мы не властны, потому что не можем иметь в рукаве солнце с луной и сжимать вселенную в руке. Вам нужно будет думать о том, что ждет в будущем.

Босиком, с непокрытой головой, худая черная фигура ямабуси покрытая грубой материей и кожей, поклонилась с грацией аристократа и тихо вышла из комнаты.

Акитада опустился на подушку все еще держа коробку в руках. Усталость переполняла его, он посмотрел на постельные принадлежности, что Тамако расстелила для него в углу. Одеяло лежало странным комом. Он поставил игру на стол и нагнулся, чтобы разобраться.

Когда же он откинул одеяло из стеганного шелка, то обнаружил под ним две кисточки блестящих черных волос, перевязанных красной шелковой лентой и розовые щеки маленького мальчика с шелковыми ресницами. Круглое детское лицо спящего Тонео лежало на согнутой руке у флейты Акитады.

Он снова накрыл ребенка и оглядел комнату. Где же теперь спать ему самому? Затем его взгляд переместился на игру.

Скользнув в комнату к Тамако, Акитада увидел, что она не спит и вздохнул. Она сидела, выпрямившись, глядя на него большими глазами, трагически горевшими в свете свечи.

— Тамако? — в его голосе прозвучали все его горе и чувство вины, и боль, и полная, полная усталость.

Не говоря ни слова, она потянулась к нему, ее бледная кожа при свете свечи стала золотой, и он обнял ее.