Через три дня после визита в Такату, в ясное, холодное утро полуразрушенные здания резиденции губернатора, окруженные разбитым частоколом, с пятнами грязного снега у фундамента выглядели еще более удручающе, чем обычно. Небольшой снегопад сменялся дождем, мокрым снегом, а затем опять снегопадом и так снова и снова в течение этих дней.

Когда Акитада вышел на веранду, он увидел, что главные ворота были еще закрыты, хотя солнце поднялось уже высоко, что предвещало хороший день. Тора и Хитомаро во дворе созывали стражников, которые неохотно выбежали из казармы, некоторые из них дожевывали свои утренние пайки. Наконец-то ворота со скрипом открылись — это было несколько бессмысленно, так как никто не ждал снаружи, а добраться до резиденции любой мог бы через отверстия в частоколе.

Акитада спустился по ступенькам во двор и кисло посмотрел на кривой строй выстроенных для смотра стражников, тяжело дышавших на холодном воздухе. Будучи в полном вооружении, Хитомаро являл собой образец жесткой военной выправки. Заметив Акитаду, он вскрикнул, стоявшие в строю стражники в своей лучшей одежде упали на колени и склонили головы к земле. По угрюмым выражениям их лиц Акитада понял, что Хитомаро собирался серьезно заняться их выправкой.

Их староста, Чобей, с ухмылкой на грубом лице, стоял, скрестив руки, прислонившись к воротам.

Вот же наглец! От возмущения у Акитады закипела кровь, так что он потерял самообладание. Глядя на Чобея, Акитада резко крикнул:

— Лейтенант, поставьте эту собаку на колени.

Услышав приказ, Хитомаро выхватил меч и подошел к старосте. Чобей тупо уставился на него, улыбка медленно сползла с его лица. Мгновение казалось, что он намерен игнорировать установленный порядок, но потом он упал на колени, положив руки на ледяной слой гравия перед собой.

Тора, также вооруженный, подошел к человеку на коленях, голова которого по-прежнему возвышалась над остальными. — Опустись ниже! — Приказал он. Чобей ответил проклятиями. Тора выхватил меч и ударил его плоской стороной на голой голове. С криком боли Чобей принял правильное положение.

— Жаль, что ты не одел варежки и теплое пальто утром, сержант, — непринужденно сказал Тора. — Я думаю, что твои руки быстро примерзнут к гравию, но ты не поднимешься, пока не осознаешь свою ошибку и не получишь от Его Превосходительства извинения за отсутствие манер.

Акитада уже пожалел о своей вспышке, но не мог взять свои слова обратно, не потеряв лица. — Смотрите, чтобы он научился должному уважению! — рявкнул Акитада. Затем он направился обратно в главное здание.

Это здание пребывало в лучшем состоянии, чем другие, но и в нем гуляли сквозняки. В холодной передней открытой части здания его ожидал старший клерк, серьезный мужчина средних лет.

— Документы о хранении риса находятся на вашем столе, господин. Похоже, они точны.

— Хорошо. Есть ли новые дела, Хамайя? — спросил Акитада, в то время как они проходили по тихим архивам, где два дрожащих от холода младших клерка перекладывали документы. Акитада зашел в угловую комнату под навесом, которую сделал своим кабинетом.

— Ничего нового, Ваше Превосходительство, — сказал худощавый Хамайя, едва поспевая за ним.

В своем кабинете Акитада снял стеганое пальто, которое с уважением принял Хамайя, ждавший дальнейших распоряжений, пока губернатор усаживался за низкий стол.

— Я не понимаю, — пробормотал Акитада, потирая озябшие руки над заполненной горящими углями жаровней. — Сообщения поступали только в течение нескольких дней. В провинции такого размера должно быть огромное количество различных гражданских дел. Мой предшественник не только ушел, не объяснив отсутствие риса в хранилище, но он оставил незаконченные дела.

Клерк все еще стоял, держа в руках одежду Акитады. — В этих условиях, я полагаю, — произнес он, — это объяснимо, господин. Ведь у нас на службе привлечены только двое клерков.

Акитада угрюмо потер живот. Он по-прежнему страдал от периодических приступов спазмов и намеревался отказаться от завтрака, а также от еще одной дозы горького отвара, что приготовил Сэмэй. Сейчас его желудок снова дал о себе знать. И он по-прежнему стыдился своей вспышки во дворе. Потеряв самообладание, он играл на руку врагов, которые, по-видимому, манипулировали сотрудниками администрации, как и местными жителями. После визита в Такату Акитада думал, что понимает причины своих трудностей.

Он смотрел на своего клерка:

— Скажите, Хамайя, вы и другие чиновники боитесь приходить сюда на службу?

Хамайя несколько поколебался, а затем сказал:

— Я считаю, что двое юношей пришли сюда, так как очень нуждаются в получении жалования, потому что их семьи очень бедны. Относительно меня, то мне нечего бояться, ведь у меня нет семьи.

Акитада сжал кулаки. — Это недопустимо! — пробормотал он. Он на мгновение задумался, а затем сказал:

— Скажи моим помощникам, пускай сообщат, когда они освободятся. Я знаю, вы и Сэмэй по-прежнему разбираете архивы, но один из ваших клерков должен заняться поиском информации об изгоях и их отношениях с семьей Уэсуги.

Следующий час он провел, как и многие другие в течение минувшей недели, за изучением отчетов, оставленных его предшественниками. Некоторые из них были крайне отрывочны и, как правило, чтобы скрыть факт убогого состояния дел, писались по шаблону. Из четырех основных докладов, которые каждый губернатор или его представитель ежегодно должны были направлять в столицу, три показывали хороший уровень доходов провинции. Было заметно, что они тщательно готовились и были подписаны губернаторами. Четвертый доклад, озаглавленный Отчет правления, выглядел иначе. Он указывал на бедственное состояние провинциальной администрации, ее зданий, обеспечения и ее сотрудников. Эти отчеты, перечислявшие проблемы, были плохо подготовлены и пронизаны жалобами должностных лиц. Они указывали на недостаток людей, нехватку средств, отсутствие рабочей силы и отсутствие поставок зерна в хранилище провинции. Конкретные детали были лучше, чем те, в которых застал свою резиденцию Акитада, но они, в некоторой степени, объясняли, почему губернаторы и их представители, в конечном итоге, стремились поскорее покинуть столицу провинции. Вероятно, резиденция была — необитаемой, а сотрудники — существовали, только на бумаге.

Документы Уэсуги, представлявшие данные относительно сбора и хранения риса, были подготовлены аккуратно и тщательно, как первые три отчета. В них указывалось, какие количества риса хранились отдельно, а также сколько было отправлено на север для обеспечения воюющих войск.

Разницу между отчетами Правления и другими Хамайя объяснил тем, что не был допущен к контролю за сбором риса и податей, который осуществлял Главный управляющий. Назначенные же чиновники просто подписывали документы, подготовленные в другом месте.

Это говорило об ужасающем положении, в котором оказался Акитада, фактически лишенный власти.

Когда Тора и Хитомаро прибыли с докладом, он сказал:

— Сядьте! В прошлом жители провинции ежедневно обращались в администрацию за регистрацией различных гражданских актов. Я ожидал, что такое же положение будет и в настоящее время, но за время нашего пребывания здесь еще не было подано ни единого заявления на регистрацию сделок, завещаний, никаких жалоб. Поскольку люди не могут жить вместе в течение целого года без оформления различных сделок, предполагаю, что жителям провинции запретили обращаться с заявлениями в императорскую администрацию.

— Но зачем беспокоиться? — спросил Тора. — Нам меньше работы.

Хитомаро бросил на него нетерпеливый взгляд:

— Подумай, Тора. Если нет работы для губернатора, то что должен делать наш господин?

— Точно, — сказал Акитада. — Кто-то хочет избавиться от нас, и все указывает на Уэсуги.

Тора задумался. Его лицо потемнело. — Что, если мы не согласимся убраться отсюда?

Хитомаро хмыкнул:

— Как? Нас пятеро против сотен воинов Уэсуги и тысяч местных жителей. А провинциальные стражники тоже вовсе не наши друзья.

Пятерка включала Акитаду, трех его помощников и старого Сэмэйя. Акитада сказал:

— Я рад, что вы понимаете наше положение. В отличие от Торы, который был сыном крестьянина, Хитомаро принадлежал к провинциальным дворянам, и поэтому был более образован и мог быстрее разглядеть политическую интригу. — Поскольку, как заметил Хитомаро, у нас нет военной силы, мы должны как можно быстрее обзавестись союзниками. Нам нужна поддержка местных жителей, и мы должны попытаться заслужить их доверие. Вот почему я хочу, чтобы мы разбирали судебные дела. Они привлекают любопытных и, при справедливом разбирательстве, горожане одобрят нашу деятельность.

Хитомаро почесал короткую бородку. — Должно разбираться дело об убийстве хозяина гостиницы. Прошлой ночью задержали подозреваемых. Чобей и его люди допрашивали их всю ночь и говорят, что добились признаний. Вы могли бы сами заслушать это дело, а не поручать его судье Хитоматсу.

— Я должен привести веский довод, чтобы поступить так, — сказал Акитада упавшим голосом. Наступило неловкое молчание, которые нарушило лишь урчание желудка губернатора.

Тора и Хитомаро обменялись взглядами. Тора произнес:

— Я уверен, что они выбили эти признания силой, господин.

Акитада заерзал на стуле. Стражники обычно пороли заключенных, чтобы заставить признаться. По закону, признание было необходимо для осуждения преступника, но в данном случае признания были получены чересчур быстро и допрос, возможно, был слишком эффективным. Он нахмурился и невесело сказал:

— Полагаю, я могу взглянуть на документы. Тора, принеси стенограммы допроса!

Тора вернулся с неровной стопкой бумаг и улыбкой на лице:

— Он бросил их мне в порыве ярости. Не хотел передавать их. Говорил, что они были только для глаз судьи. Я был вынужден слегка надавить на него. Акитада заметил ушибленный кулак, но ничего не сказал. Вместо этого он взял бумаги и принялся читать неровный текст, состоящий из вопросов и ответов. Чтение не заняло много времени. Вскоре Акитада со вздохом отложил последнюю страницу. Его люди смотрели на него.

— Я боюсь, что следствие располагает железными доказательствами. Имеются свидетели, которые опознали двух мужчин, как принадлежащих к известной банде, которая занималась грабежами вверх и вниз по северной дороге. У одного, которого зовут Такаги, при задержании был изъят окровавленный нож. Он из этой провинции. — Акитада остановился. — И двое других — Окано и Умэхара также подписали признательные показания.

Тора и Хитомаро одновременно воскликнули:

— Но, господин! — и замолчали. Тора кивнул Хитомаро, который сказал:

— Если вы позволите, господин, Тора и я посмотрим на заключенных.

— Нет! Я не хочу давать судье основания жаловаться, что я вмешивался в его дела. Просто верните документы с моими благодарностями.

Они снова обменялись взглядами. Хитомаро закусил губу:

— Тора и я ночью слышали крики. Похоже, кого-то пытали. Тюрьма является частью резиденции. Мы имеем право знать, что происходит там.

Акитада подумал о жестокости Чобея и его людей:

— Очень хорошо. Но имейте в виду, что это будет только осмотр, а не расследование.

Они вернулись быстро. Лицо Хитомаро было мрачным, а Тора едва подавил свое возмущение.

— Бесчеловечные ублюдки чуть не убили их, — прорычал он, как только вошел. — На них нет живого места. Я ни за что не поверю в их признание. Вы должны разобраться в этом, господин. Этого требует простая порядочность.

Акитада посмотрел на Хитомаро.

— Тора дело говорит, господин. Если вы взгляните на Умэхара и Окано, то вы увидите, что они не могут быть разбойниками. Такие и мышь убить не в состоянии. Эти признания были выбиты из них. Это видно по их спинам.

Акитада все еще колебался. Обвиняемые часто отказывались от признаний, полученных с помощью — зеленого бамбука, но это знал и Тора, и Хитомаро. — Хм, — сказал он. — А что скажете о третьем человеке? Который был с ножом.

— Он выглядит хуже, чем другие. И он вовсе не признавался. Они устали его избивать.

Тора сказал:

— Они просто убьют этого беднягу.

— Хитоматсу уже отдал тело убитого для кремации. Расскажите мне еще раз, что вы обнаружили в гостинице.

Они повторили свой рассказ. Тора обратил особое внимание на официальность поведения Чобея и отсутствие у судьи интереса к делу.

Акитада вздохнул:

— Очень хорошо. Доставьте мне заключенных по одному и скажите, чтобы пришел Хамайя, чтобы записывать.

Первым привели Умэхару. Он был мужчина лет пятидесяти, тощий, с насморком и непрерывно дрожащий. Когда ему сказали, что он находится перед губернатором, он присел на колени и задрожал так сильно, что едва сдерживал себя. Глаза его были красные, то ли от холода, то ли от слез.

Акитада увидел, что этот человек находится на грани физического истощения. — Дайте ему чашку теплого вина, Тора, — сказал он. — Утром вы ели, Умэхара?

Заключенный уставился на него. Его зубы выбивали дробь и кровоточили. Акитада повторил свой вопрос и в ответ получил лишь сотрясение головы. — Вы можете говорить?

— Да. — По-стариковски прокаркал заключенный дрожащим голосом. — Я не думаю, что смогу глотать пищу. Дрожащими руками он взял чашу вина и выпил, а потом робко спросил:

— Есть хорошие новости? Может, они нашли настоящего убийцу?

Акитада поднял брови:

— Нет. Согласно документам, вы признались в убийстве трактирщика.

Из глаз человека брызнули слезы. Он снова задрожал. — Меня снова будут бить?

— Нет, но вам от этого лучше не будет. — Акитада видел, как заключенный снова погрузился в уныние и добавил — я хочу, чтобы вы рассказали свою историю. Как я понял, вы приехали в город за два дня до убийства. Что заставило вас выбрать именно эту гостиницу?

Умэхара безнадежно произнес:

— Я всегда оставаться у Сато. У него дешево. Я занимаюсь продажей тканей и в моей работе не могу позволить себе тратить свой доход на высокий излишний комфорт. Он помолчал:

— Но в этот раз вышло по-другому.

— Как так?

— Старый Сато болел, а его новая жена не хотела возиться с торговцами. Когда я остановился там, она еще сердилась на него за то, что взял с меня меньше. Он отошел, и она сказала мне, чтобы спал на полу в кухне или доплатил.

— И вы спали на кухне?

Человек кивнул.

— И убийство произошло ночью?

— Не этой ночью. Следующей.

— Очень хорошо. И так, что произошло на следующий день?

— На следующее утро жена ушла. Горничная должна была позаботиться о своем больном хозяине и гостях. Девушка была ленивая и сделал как можно меньше.

— Тем не менее, вы остались еще на одну ночь?

Вино вернуло заключенному некоторые силы, поэтому он теперь говорил свободнее:

— Я не собирался, но мне нужен был новый ранец. Я заплатил одному парню двадцать медяков, но он обманул меня, в ранце была дырка. Я оставил свои вещи в гостинице, ходил искать клиента в городе и не смог вернуться до вечернего риса. Слишком поздно, чтобы съезжать оттуда.

— Я понял. Что скажете о ваших приятелях?

Умэхара посмотрел непросто:

— Я с ними незнаком.

— Они приехали за вами?

— Актер, должно быть, прибыл поздно в первый вечер. Я увидел его на кухне, когда проснулся. Такие люди, как он, ложатся поздно. А Такаги пришел на следующий день после того, как я вышел, чтобы заботиться о своем деле.

— А что скажете про два куска золота, которые нашли на вас?

Его глаза расширились от страха:

— Это мое золото. Клянусь. — Он чуть не плакал снова и умоляюще смотрел на Акитаду. — Я не хотел возиться с мелкими монетами, поэтому я всегда меняю медяки на золото. Я пытался сказать стражникам, но они сказали, чтобы я заткнулся. Ваша честь, клянусь, я невиновен. Будда мой свидетель.

— Хм. Так в ночь убийства вы спали на полу в кухне с двумя другими постояльцами?

Умэхара кивнул, шмыгая носом, и вытер нос рукавом.

— Если они были вам чужими, то почему вы не боялись, что они украдут ваше золото?

Умэхара ответил уклончиво:

— Они вели себя вполне прилично. Просто как обыкновенные трудяги, как и я.

Акитада поднял брови и спросил:

— Вставали ли они ночью?

— Я не знаю. Я сплю как убитый.

Неудачное сравнение, но Умэхара, видимо, не подумал об этом.

— Давай теперь поговорим о том, что было утром после убийства. Почему вы все покинули гостиницу, прежде чем появилась служанка?

— Мы знали, что завтрак утром нам не подадут и хотели пораньше заняться делами. — Умэхара покачал головой. — Я надеялся заработать хорошие деньги. Я должен был посетить многих клиентов на севере провинции. У меня было много заказов, которые надо было выполнить до начала зимы. На этих заказах я хотел заработать по крайней мере еще один слиток золота. А теперь мои деньги пропали, а еще я потерял своих клиентов.

Акитада кивнул Хитомаро, который помог Умэхара и вывел его из комнаты. Акитада вздрогнул, когда увидел пятна просочившейся сквозь одежду крови на спине мужчины.

Тора говорит:

— Вы видите, что я имел в виду? У этих сморчков нет смелости, чтобы шикнуть на мышь. Он никогда не посмели бы даже подумать, чтобы убить кого-то.

— Чтобы перерезать горло больного старика, не требуется много силы, — сказал Акитада. — Даже женщина может это сделать.

Хамайя оторвался от своих заметок:

— Это только один из трех, с двумя другими хуже.

— В самом деле? Вы заинтриговали меня. — Акитада потер живот. — Мне показалось странным, — пробормотал он, — что человек, которому грозит наказание за убийство, беспокоится о потерях своего бизнеса.

Тора фыркнул:

— Ему больше не о чем беспокоиться, только ждать.

Следующий человек балансировал на высоких деревянных сандалиях. На мгновение Акитаде показалось, что он видит женщину в мужской одежде. Его посетитель шел, тяжело ковыляя, размахивая руками. Маленький и пухлый, он или она, был одет в яркий шелковый халат и длинный красный шелковый шарф, обмотанный вокруг головы. Он был гораздо моложе, чем Умэхара, по гладкому с круглыми щеками лицу было трудно догадаться, какого он возраста или пола. Существо рухнуло перед Акитадой и, подняв глаза, полные слез, завыло по-детски высоким голосом:

— О, благословенный Закон, защити Окано! Он не может вынести больше. Он умирает! — и взорвался шумными рыданиями.

— Кто это? — спросил пораженный Акитада. — Где Окано?

— Это и есть Окано, — усмехнулся Тора.

Хитомаро добавил:

— Он говорит, что работает в театре и его задержали по пути в горы, куда он направлялся, чтобы посетить родственников.

Окано жалобно подвывал. Акитаде показалось, что среди смрада крови и пота от арестованного исходит запах духов.

— Серьезно ли он изувечен?

Хитомаро пожал плечами. — Его здорово побили. Я бы сказал, что немного меньше, чем Умэхару.

Окано рыдал.

— Я вижу. Еще вина, Тора. — поерзал Акитада. Он не знал, как допрашивать плачущего человека, а тот был в истерике. А тут еще спазмы в животе снова дали о себе знать.

— Я вернусь через минуту. Попробуйте его успокоить.

Когда он вернулся, Окано сидел и застенчиво улыбался, глядя на хмурого Хитомаро.

— Я благодарю Будду, что он прислал ко мне этого человека, — сказал актер Акитаде. — Это первый человек, который пожалел бедного Окано. Я был избит и голоден, меня унижали, держа в холодной в тюрьме, и все это без причин.

— Не совсем без причины, — сухо сказал Акитада. — Вы ночевали в месте, где было совершено убийство, затемно покинули это место с двумя спутниками, у одного из которых было обнаружено орудие убийства, и у вас была найдена часть денег убитого.

— О! — Глаза Окано снова наполнились слезами. — Но я объяснил, что две золотых монеты, что забрали у меня, были мои, это был прощальный подарок от поклонника.

Акитада поджал губы. — Однако, богатый поклонник! Как зовут этого благодетеля и где он живет?

Актер выпрямился с гордостью:

— Не могу сказать. Это дело чести.

— Не смешно, — холодно сказал Акитада. — Если бы это был законный подарок, от того, что вы скажите имя, ему не может быть никакого вреда.

— Нет! Никогда! Это не допустимо между благородными людьми. Вот! Вы можете мучить меня снова, но я не раскрою имя моего друга. — С этими словами он распахнул свой халат и оголил пухлые бледные плечи. Глубокие рубцы с запекшейся кровью светились на его пухлый груди. — Давай, — рыдал он. — Убей меня!

Акитада тошнило от этого жалкого зрелища. Он потребовал:

— Прекрати спектакль и приведи одежду в порядок!

Окано повиновался, бросив взгляд через плечо на Хитомаро, который быстро отвернулся.

— Почему же вы признались, если вы не делали этого? — спросил Акитада.

— Я боялся, что они убьют меня.

— Вы прибыли в гостиницу очень поздно ночью до убийства?

— Да. Посетители в винном доме уговорили меня выполнить танец Феи реки и мои усилия настолько понравились публики, что я долго развлекал толпу, — усмехнулся он.

Тора неловко хмыкнул, а Хитомаро закашлялся. Акитада нахмурился на них и спросил:

— Почему вы не продолжили свое путешествие на следующий день?

— Сделалось холодно, а я не имел теплой одежды. Так как моя публика была щедрой ночью, я решил сделать некоторые покупки и продолжить на следующий день. Я купил прекрасную телогрейку. Мне очень понравился цвет и рисунок. Белые вишни на синих волнах. Но эти животные забрали ее вместе с моими деньгами.

— Вы видели хозяина, пока вы были в гостинице?

— Только его жену, утром. Она собиралась в поездку в деревню. Совсем как женщина. Ее муж заболел, а она смылась. — Уголки его рта опустились вниз, он покачал головой.

— Что вы думаете об Умэхара и Такаги?

— Я их не знаю. Старик уже спал, когда я приехал. Он ушел прежде, чем я встал. Фермер пришел после того, как я вышел. Я на самом деле не говорил с ними до вечера.

— Не уходи от вопроса! Ты им доверял? Как думаешь, они способны на убийство?

— Откуда мне знать? Они казались порядочными людьми, немного грубыми, особенно фермера. — Окано снова стал сильно дрожать.

— Ты бы заметил, если кто-то из них встал ночью? Ну, чтобы облегчиться?

— О да. Я сплю беспокойно и горничная храпела рядом в своем уголке. Они не вставали. Это так ужасно, что мы были единственными гостями. Кто-то приезжал во второй половине дня, сразу после того, как я вернулся с моей покупкой. Я как раз мылся. Они сильно шумели за стенкой, но я не знаю, кто это был.

— Очень хорошо. Ты можешь идти. Если вспомнишь что-нибудь еще, расскажи лейтенанту Хитомаро.

— С большим удовольствием. — Окано закатил глаза, глядя на Хитомаро. По пути, он сделал попытку прикосновения и хотел схватить за руку Хитомаро, но обнаружил, что тот одернул руку.

Когда дверь за ними закрылась, Тора рассмеялся:

— Хитомаро, наконец-то, завоевал чье-то сердце. Посвистывая, он прошел по комнате и фальцетом передразнил Окано:

— С большим удовольствием.

Акитада невесело наблюдал за ним:

— Окано еще один, кто больше волнуется о пустяках, чем о своей жизни. Но появление у него золота так же невероятно, как и доверие Умэхара к незнакомцам.

Тора остановился:

— Может быть, и нет. В столице, богатые люди принимают актеров для любовных утех, а когда устают от них, платят им. Если они не заплатят, то эти мальчики будут вечно оббивать их пороги. Окано выглядит как хорошенький мальчик, поэтому он может говорить правду.

— Он тридцать первый по записи, Ваше Превосходительство, — предположил Хамайя. — И он, конечно же, изгой. По закону, ему не разрешено ночевать в гостинице. Я думаю, что поэтому он обрил голову.

— Они обрил голову? Возможно, это объясняет красный шарф, — сказал Акитада. — Запишите, чтобы проверить это предположение. Я не одобряю бессмысленной жестокости по отношению к тем, кто не может себя защитить.

В это время Хитомаро привел последнего задержанного, молодого фермера, у которого среди вещей нашли окровавленный нож.

В отличие от двух других, он вошел твердым шагом, на нем не было ничего, кроме набедренной повязки и рубашки грубого сукна, которая оставляла открытыми волосатые мускулистые бедра и ноги, показывала крепкие руки и грудь, походившую на боку. Этот арестант с низким лбом и отсутствующим взглядом, напоминал Акитаде скорее послушного зверя, чем человека. Хитомаро пришлось толкнуть его, чтобы поставить на колени, после чего стало видно, что его рубашка на спине промокла от свежей крови.

— Такаги, господин, — сказал Хитомаро. — Сын старосты села Матсухама в горах.

Молодой человек улыбнулся и кивнул.

— Покажи мне его спину, — сказал Акитада.

Тора и Хитомаро развернули задержанного и поднял малиновую ткань. Акитада отпрянул. Спина этого человека представляла собой одну огромную открытую рану. Казалось невозможным, что обычная порка могла нанести такое увечье. Удивляло и то, что он был еще способен ходить в вертикальном положении и вставать на колени.

— Его осматривал врач?

Хитомаро ответил:

— Нет. Они только закончили с ним час назад. Он ни в чем не признался, но у них закончились бамбуковые палки, и он жаловался на усталость. Чобей сказал им, чтобы отдохнули и продолжили позже.

— Скажите им, что я запрещаю. И пошлите за врачом.

Тора с Хитомаро возвратили Такаги в его прежнее положение. Крестьянин вел себя пассивно, осматривая комнату отсутствующим взглядом.

Акитада наклонился вперед:

— Такаги, посмотри на меня. Откуда у тебя взялось золото?

— Три золотых монеты, — кивнул Такаги с гордостью, подняв три пальца. — Солдаты забрали золото. Я должен получить назад. Оно принадлежит деревне.

— Что ты имеешь в виду?

— Это выручка за горшки и волов. Мой отец сказал:

— Такаги, пойди, продай наши горшки и миски на рынках провинции Синано, у них там много золота, а также продай волов. Тогда нам не придется кормить их зимой, когда они нам не нужны. Поэтому я пошел, и я нес домой три золотых. Он снова поднял три пальца.

Акитада кивнул. — Хороший план. Сколько волов ты взял?

— Двух, чтобы перевезти горшки.

— Таким образом, ты направлялся домой. Почему же ты остановился на постоялом дворе так рано днем?

— Устал. Я шел и шел, а потом мне нужно было отдохнуть, чтобы идти дальше. Иногда я отдыхаю ночью, иногда днем.

— Таким образом, ты лег спать в гостинице, как только там оказался? Ты спал весь день?

Такаги выглядел озадаченным. — Я проснулся так как хотел есть. Я просил еды у хозяйки, но она не дала. Тогда я пошел на рынок и купил лапшу. За медяки. А золото принадлежит деревне. Вы отдадите его обратно? Я должен идти домой.

— Что еще было в это время, когда ты видел хозяйку?

Он откинул голову назад как бы изучая потолок. Его лицо нахмурилось, но он, наконец, сказал:

— Не знаю.

— Где был ее муж?

Лицо снова стало пустым:

— Муж?

— Откуда этот нож?

Он начал снова глубоко хмуриться, а потом улыбнулся:

— Я знаю. Этот нож из кухни.

— Откуда ты знаешь?

Такаги снова нахмурился и почесал голову. — Хороший, большой. — Он развел руки. — Девушка резала большую репу этим ножом для нашего ужина. Большой нож лучше для большой редьки.

— Так! — Акитада ударил его ладонью о письменный стол. — Признавайся! Тебе понравился большой нож так сильно, что ты украл его. И в тот вечер ты начал искать, что еще можно украсть и наткнулся на хозяина гостиницы в комнате. Ты убил его, взял деньги, разделил их с двумя постояльцами, чтобы они молчали, и вы трое убежали. А ты оставил хороший большой нож как трофей. Он выпрямился и добавил холодно:

— Признайся сейчас и закон будет милостив.

Такаги тупо посмотрел на него, качая головой из стороны в сторону. — Воровать нельзя. Демоны откусывают ворам руки. — Он протянул свои большие натруженные руки. — Видите? Я не крал.

— Тогда как нож оказался в твоих вещах?

Такаги снова посмотрел пустым взглядом.

— Что ты делал со своими вещами в гостинице?

— Девушка сказала положить мешок на кухне. Когда я иду, то ношу его на палке через плечо.

— Значить он был с тобой на рынке?

— Нет. Горничная сказала, чтобы оставил его позади корзины с рисом.

— Ты не боялся, что кто-то может взять твои золотые монеты?

Такаги громко рассмеялся. — Золота в мешке не было. О нет. Отец сказал: — Положишь золото в шарф и обвяжешь его вокруг талии. — Он похлопал себя по этому месту и вспомнил о своей потере. — Три золотые монеты. Вы ведь вернете их обратно?

Акитада уставился на фермера, а затем приказал Хитомаро увести его. — Интересно, а, — пробормотал он Торе. — Кто-то должен был видеть этих троих на рынке. Они достаточно запоминающиеся.

— Еще как! Я не знаю о двух других, но это выглядит плохо для Такаги. Он не слишком заметный. Дурак еще признался, что он видел нож и тот ему понравился.

— Действительно, он не такой приметный, но его история звучит довольно убедительно. И помните, из троих он единственный, кто не признался. Кстати, ты был прав. Ни один из троих не выглядит преступником. Умэхара кажется только тем, кем он и представляется — старым торговцем. Многие местных жители должны подтвердить это. Возможно, судья приложит усилия, чтобы проверить свою версию и поискать другие, но у меня возникли сомнения. Актер Окано боится собственной тени, и крестьянин достаточно наивный, что верит в сказки про демонов, которые наказывают людей за преступления. Я не могу себе представить, чтобы кто-то поверил в нелепую историю, что они являются членами банды. — Он вздохнул. — Я убежден, что мы должны проверить все в этом деле. Увидев насмешливый взгляд Торы, он добавил:

— Я хочу, чтобы ты поговорил с горничной в гостинице.

Тора вскочил с нетерпением.

— Не так быстро. До сих пор вы вели себя не очень дипломатично, и я не хотел вмешиваться в расследование, назначенное судьей, в исполнение его обязанностей. Только мысль о том, какие злоупотребления при этом совершаются, заставляет меня вмешаться. Будьте очень осторожны, думайте, прежде чем что-то сказать или сделать.

Когда Тора уже собрался уходить, пришел Хитомаро, чтобы объявить о посетителе. Это был воин в доспехах с гербом Уэсуги. К его шлему была подвязана полоска белой ткани.

— Посланник из Такаты, господин, — громко сказал Хитомаро.

Акитада посмотрел на белую повязку и сел.

— Говори, — сказал он мужчине.

Воин опустился на колени и отрывисто поклонился. — Этот скромный человек объявляет о смерти великого господина Таката, Уэсуги Маро, Верховного правителя Этиго, покорителя страны варваров и главы клана. Пусть милостивый Будда направит его душу в рай.

Новость не была неожиданной, Акитада сделал соответствующий благочестивый ответ, добавив:

— Скажите сыну, новому господину, что я хочу лично выразить ему официальные соболезнования.

Когда посланник ушел, Акитада посмотрел на своих помощников. — Это меняет все. Мы не можем больше терять время. Я хочу, чтобы вы оба немедленно приступили к делу. Ты, Тора, расспросишь людей на рынке, а потом сходишь в гостиницу, чтобы поговорить с горничной. Я решил изучить ведение уголовных дел. Официальной причиной будет подозрение в халатности суда. Судье Хитоматсу придется объяснить злоупотребления в допросах подозреваемых среди других вещей.

— Хитомаро должен снова связаться с Гэнбой. После этого я хочу, чтобы вы проверили изгоев. Младший Уэсуги выказал непонятную ненависть к ним. Я хочу знать, почему. Вы оба должны действовать быстро, вести себя сдержанно и доложить, как можно скорее.

Когда они убыли, Акитада отправился на поиски своей жены. В это непростое время он нуждался в ее поддержке и любящей заботе, хотя ни за что не признал бы этого.