Ну что же вы приуныли?! — вскричал губернатор, увидев их вытянутые лица. — Я получил указание сопровождать вас на обратном пути. Но до отъезда у нас еще много времени и вы можете пока изучить город и его окрестности. Главное, что вам больше не надо беспокоиться об этих злосчастных пропажах. Высочайшие столичные власти со всей своей мудростью порешили навсегда забыть об этом деле. — Он помолчал и напустил на себя озадаченный вид. — Интересно только почему?

Акитада задумчиво смотрел на него. Если Мотосукэ замешан в преступлении, то больше нет смысла играть в какие-то игры, но если не замешан, то уж, конечно, не может быть так глуп.

— Полагаю, все дело в чести, которую император собирается оказать вашей дочери, — холодно заметил Акитада.

— А какая тут связь? — простодушно спросил Мотосукэ, но с опозданием уловив смысл услышанного, покраснел.

Смело глядя ему в глаза, Акитада продолжил:

— Да. Официально вы теперь вне подозрений. — И увидел, как на круглое довольное лицо легла тень, но ему больше не было дела до чувств Мотосукэ.

А между тем губернатор молчал и, опустив голову, разглядывал свои руки.

— Вы считаете меня виновным. Я знаю. Все так считают, — печально произнес он и тяжко вздохнул.

— Да. Вы всегда были наиболее вероятным подозреваемым, — подтвердил Акитада. — Хотя, например, ваш секретарь проявляет редкую преданность вам.

Акитада с ужасом заметил, как по щекам Мотосукэ побежали слезы.

— Старый добрый Акинобу, — пробормотал он. — Бедняга! Ведь это подозрение касается и его. А между тем ему совсем некуда податься. Надо бы посмотреть, что я могу сделать для этого человека.

Сам того не желая, Акитада смягчился и неожиданно для себя спросил:

— Скажите, зачем вы пытались подкупить меня?

Мотосукэ удивленно вскинул голову.

— Подкупить? Вас?! Я никогда этого не делал!

— А как же еще я должен расценивать эти десять золотых слитков, что нашел у себя в комнате в день приезда?

Мотосукэ, казалось, был ошеломлен.

— Они предназначались для покрытия ваших расходов. Я получил прямые инструкции на этот счет. А вы, стало быть, ничего не знали? Разве вам никто не сказал? Министр внутренних дел лично написал мне. В его послании говорилось, что в спешке вам не успели выделить казенные средства в столице и я должен решить этот вопрос.

Они смотрели друг на друга в крайнем смущении. Акитада вдруг с содроганием осознал, что, сам того не желая, сильно обидел Мотосукэ. Он понял, что вопреки всем правилам юриспруденции строил свои выводы о вине этого человека, основываясь целиком и полностью на личных и к тому же ошибочных впечатлениях о его характере. Одним словом, отнесся к Мотосукэ с предубеждением.

Пока Акитада лихорадочно искал слова для извинений, Мотосукэ громко расхохотался.

— Вот так путаница! — радостно вскричал он. — Вот, значит, почему вы отослали мне золото без единого объяснения и откуда эти ваши колючие взгляды! Хо-хо-хо!.. А я-то считал вас грубияном. И даже гадал, не прислали ли вас мои враги, чтобы подтасовать счета. — Он все не мог унять смех. — Ну надо же!.. Мы подозревали друг друга! Хо-хо-хо!.. И все это время вы думали… — Он едва перевел дух.

Акитада смущенно улыбнулся.

— Рад, что вы восприняли это с легким сердцем. Моя ошибка непростительна. Дело в том, что я новичок в этом деле, никогда не был инспектором и никто не сказал мне о деньгах.

Мотосукэ снова засмеялся, а Сэймэй, до сих пор слушавший с открытым от удивления ртом, самодовольно заметил:

— Все это время я так и думал, господин, — что вы не правы. Вообще-то я вам говорил: «Подозрение поднимает демонов из тьмы». Вот что я говорил. И теперь скажите, разве не приятно знать, что все благополучно разрешилось?

Акитада хмуро посмотрел на него и обратился к Мотосукэ:

— Ну что ж, по крайней мере у меня будет возможность исправить свою ошибку и попытаться полностью обелить ваше имя. Сколько времени у нас есть?

Мотосукэ небрежно махнул рукой.

— О… несколько недель, никак не меньше.

— Не будь я таким дураком, я бы давно расспросил у вас обо всех, кто может нести ответственность за эти кражи.

Мотосукэ вздохнул.

— Не думайте, что я не размышлял об этом. Впрочем, спрашивайте.

— Тогда скажите, что за человек Икэда?

— Вот на него я, знаете ли, не подумал бы. Усерден, трудолюбив, честолюбив. Изрядный зануда, конечно, но дело свое знает отлично. Такому человеку самое место в столице, но Икэда из простолюдинов и никогда не взберется так высоко; разве что удачно женится. Кстати, насчет женитьбы. У Икэды хватило смелости попросить у меня руки моей дочери, но я поставил его на место, и он красиво извинился. Даже у Юкинари и то связей побольше.

— А Юкинари хотел жениться на вашей дочери?

— О!.. Не то слово! Он увидел мою дочь и влюбился в нее по уши. И она, знаете ли, не отвергла его. Он молод, красив, да и военная выправка всегда кружит девушкам голову. Все это, конечно, крайне меня беспокоило, но, слава Богу, сошло на нет.

Теперь Акитаде стало ясно, почему Юкинари так отреагировал, когда Мотосукэ объявил, какое будущее ждет его дочь. Начальник военного гарнизона определенно вел сложную и запутанную любовную жизнь. Мысль о том, что он был любовником госпожи Татибана, по-прежнему болью отзывалась в душе. Любовником этого плачущего ребенка!.. Акитада с трудом заставил себя вернуться к насущным делам.

— А Татибана?

— Жаль старого Татибану. Кто бы мог подумать, что он сойдет в могилу так быстро?! Я любил старика, но он жил замкнуто. Как-то, еще давно, он попросил разрешить ему доступ к архивам, и я однажды встретил его там и пригласил на чашку саке. А потом он женился во второй раз, это был неравный брак, и мы перестали общаться. Со вдовой-то вы встречались?

— Да. — Уловив в интонациях собеседника неодобрение по отношению к прекрасной вдове, Акитада поспешил сменить тему. — Боюсь, ее супруг умер при подозрительных обстоятельствах.

— При подозрительных обстоятельствах?! Что вы имеете в виду?

Акитада рассказал Мотосукэ о тайном приглашении и описал то, что увидел, когда пришел. Откровенная озадаченность, удивление и ужас быстро сменяли друг друга на лице губернатора.

— И меня очень удивило, почему Икэда объявил эту смерть несчастным случаем, — заключил Акитада.

Мотосукэ вскочил и принялся возбужденно расхаживать по комнате.

— Убийство! Поверить не могу! Вы правы — не может быть, чтобы Икэда допустил такую ошибку. Он всегда очень внимательный и усердный во всем. Но там был и Юкинари. Интересно, есть ли тут связь? Они ведь старые враги, знаете ли. Вы не представляете, сколько было ревности, когда они соперничали из-за моей дочери, к тому же Юкинари всегда презирал Икэду за его происхождение.

Акитада гнал от себя мысли о любовных шашнях Юкинари.

— А я считаю, что Татибану убили из-за пропажи ценных грузов.

— Похоже на то. — Мотосукэ снова сел и покачал головой. — Ему следовало как-то поставить меня в известность, но он, конечно же, меня подозревал. Если бы он давеча не шепнул вам на ухо, я бы наверняка заподозрил в его смерти какого-нибудь грабителя. Ведь этот его привратник совсем дряхлый. Говорят, к ним в дом может зайти кто угодно, пока все спят.

— Пожалуйста, держите при себе эти подозрения до поры до времени, — попросил Акитада и признался: — Меня очень озадачил настоятель, хотя я и не понимаю, как он связан с убийством Татибаны. Монастырь Дзото слишком быстро разбогател. Вы не знаете, как это получилось?

Мотосукэ беспокойно заерзал.

— Они держат своих доброжелателей в тайне, особенно те влиятельные семьи, которые делают наиболее крупные пожертвования. Кроме того, в монастырь стекаются толпы паломников и тоже преподносят свои дары. Установить источник благополучия монастыря практически невозможно. Кстати, Дзото утверждает, что все его строительные планы уже осуществлены. Недавно был достроен последний храм, и вскоре состоится его освящение. Это станет крупным событием.

— Не сомневаюсь. Но некоторые из его монахов ведут себя недостойно. Мой слуга недавно видел, как двое из них напали возле рынка на глухонемую девушку.

Мотосукэ выпрямился.

— Глухонемую?! Она не художница?

— По-моему, она рисует, — удивился Акитада.

— Странно. Говорят, она очень хорошая. Да, вообще-то мне докладывали о безобразиях. Я как-то сказал об этом Дзото, но ему, кажется, не хватает проповедей на все случаи. Он, помнится, говорил мне что-то о невоздержании. Боюсь, беда его в том, что среди послушников слишком много молодых парней, которым легко оступиться. Да и местное население, знаете ли, жалует монахов — ведь благодаря им в городе бойко идет торговля, так что неприятности никому не нужны. — Мотосукэ вдруг поджал губы и медленно покачал головой. — Нет, мой дорогой друг. Можете предпринять что угодно, но о Дзото и монастыре Четырехкратной Мудрости вам лучше забыть.

Губернатор вскоре ушел. Акитада с Сэймэем уже начали подумывать об ужине, когда явился Тора. Вид у него был настолько подавленный, что Акитада спросил, что случилось.

— Целый день потерял, и все без толку, — мрачно признался Тора.

— Ну-ка садись и расскажи.

Тора взял у Сэймэя из рук предложенную чашку саке и принялся перечислять свои неудачи.

Его рассказ расстроил Акитаду, зато Сэймэй кивал с отеческим одобрением.

— Не нужно так унывать, сынок, — сказал он. — Тебе довелось повстречать злых людей, но ты сохранил свое достоинство и пытался защитить слабого. Ты поступил правильно. Человеку обязательно воздастся за дела его.

Но Тора лишь покачал головой:

— Ничего хорошего я не сделал и зашел сообщить, что завтра утром ухожу.

— Что-о?! — в один голос вскричали Акитада с Сэймэем.

На это Тора ответствовал:

— Я пытался, но понял, что не могу служить вам. Такую одежду, что вы мне дали, носят чиновники, а чиновники — это сброд, который угнетает трудовой люд. Вы послали меня говорить с людьми, которые и собаку-то в честь чиновника не назовут. Не могу я выполнять ваши поручения и устал разъяснять на каждом углу, что я не чиновник, а вы, благородный господин, пытаетесь помочь этим людям. Даже мой друг Хидэсато, который был мне как старший брат, сбежал, едва услышав, на кого я работаю.

Эта страстная речь потрясла Акитаду, и он не знал, что ответить, но Сэймэй, оглядев собственное строго-синее кимоно, воскликнул:

— Что за глупости ты несешь? Наша одежда отмечает наш уважаемый и достойный труд. В столице простые люди смотрят на нас с почтением. Неужели ты хочешь на всю жизнь остаться жалким оборванцем?

— По-моему, Тора имел в виду совсем другое, — поспешил вмешаться Акитада. — Похоже, люди в здешних краях питают несколько иные чувства к подобным нам людям. Представь себе, какой-нибудь крестьянин честно возделывает свое поле, а скромный торговец трудится у себя в лавке, а потом приходит такой вот чистенький разряженный чиновник и отнимает у него кровью и потом заработанные деньги, гонит на военную службу или поденщину.

Тора закивал:

— То есть ворует, ежели сказать по-другому. Да клянусь самим Буддой, я в жизни не стал бы работать на проклятого чиновника вроде вас, если б вы не были таким хорошим человеком! Вы не такой, как они, но я не могу предать тех, кто находится в равном со мной положении. А вот Хидэсато думает, что я предал.

Акитада с Сэймэем переглянулись.

— Расскажи-ка мне о своем друге, — предложил Акитада.

Тора вздохнул.

— Он был у меня сержантом, когда я поступил в войско зеленым новобранцем. Мы с ним были всегда неразлучны. Он учил меня палочному бою, чтобы отвлечь от тягостных мыслей после смерти моих родителей. Научил метко стрелять из лука, научил, как поразить в самое сердце гулящую девчонку, когда тебе месяцами не платят. Он не раз выручал меня из беды, а я прикрывал его, когда он напивался или отлучался из лагеря к своей подружке. — Тора замолчал и виновато посмотрел на Акитаду. — Я понимаю, вы спасли мне жизнь, но это совсем другое. Вам это не стоило труда. Только и надо было сказать этим ублюдкам, кто вы такой, и они сразу же меня отпустили. Вы — благородный господин, а Хидэсато… он мне как брат.

Сэймэй напыжился и хотел уже возмутиться, но Акитада положил руку старику на плечо. Сейчас он завидовал незнакомцу, сумевшему сделать то, что не удалось ему — завоевать преданность Торы, но вслух только сказал:

— Я тебя понимаю. Может, вместе мы сумеем найти Хидэсато и все ему объяснить?

— И вы стали бы это делать?

— Конечно. Я же считаю тебя своим другом.

Тора покраснел и поник головой.

— У таких людей, как вы, не бывает друзей среди таких, как я.

— Это почему же? Я вот, например, надеюсь, что ты познакомишь меня с Хидэсато и с тем борцом-калекой и его дочерьми.

Тора просиял.

— С Хигэкуро? А что, может, прямо сейчас? Он, наверное, уже закончил последний урок.

— Можно и сейчас, — улыбнулся Акитада.

Они застали Хигэкуро и Отоми за игрой в го, а Аяко тем временем чинила поломавшийся лук.

Тора представил им своего хозяина. Акитаду поразили размеры и крепость мышц калеки, а еще больше потрясла естественность, с которой тот его принял. В учтивом поклоне не было ни капли раболепия, и он не пресмыкался перед важным гостем, когда непринужденно велел своим дочерям подать к столу вина. Он не извинялся за бедный прием, а речь выдавала в нем человека образованного и воспитанного.

Акитада огляделся по сторонам. Ему понравилась простая чистая комната. Здесь было все, что требовалось человеку дома — удобный помост, где можно отдохнуть или поиграть в настольную игру, и согревающие воздух жаровенки с готовящейся на них ароматной пищей, несколько сундуков для хранения вещей и почтительные, услужливые дети.

Простенькие полотняные кимоно не могли скрыть стройности и изящества двух молодых женщин: одной — миловидной и робкой, другой — проворной и шустрой. Аяко с открытым любопытством изучала гостя. Когда Акитада улыбнулся, она чуть вскинула голову, и было в этом жесте что-то на редкость обаятельное.

Поглаживая густую черную бороду, Хигэкуро принялся расспрашивать о боевых искусствах в столице. Акитада рассказал ему что знал, и между ними завязалась непринужденная беседа. Акитада перечислил все, чем когда-то занимался, — игра в мяч, лошадиные скачки в гарнизоне императорской гвардии, борьба, уроки которой он одно время с удовольствием брал у знаменитого чемпиона, и продолжительные тренировки по владению мечом. В ответ Хигэкуро поведал ему нечто похожее о своей юности.

— Так выходит, вы тоже выросли в столице? — удивился Акитада.

— Да. И тогда же был сослан. — Хигэкуро улыбнулся, видя изумление гостя. — История моя в общем-то обычная. Я вырос в благородной семье и учился военному делу. Но одного из моих дядюшек обвинили в государственной измене, всех членов клана приговорили к ссылке, имущество конфисковали, отняли регалии. Я тогда уже имел семью, а боевые искусства были моим единственным умением. Они-то и помогали мне поддерживать родителей до самой их смерти. Вскоре после этого умерла моя жена, но я успел вырастить дочерей, прежде чем несчастный случай сделал меня калекой.

Пока он рассказывал эту трагическую историю, улыбка не сходила с его лица. Акитада был глубоко тронут его мужеством.

— Вам выпала трудная доля, — смущенно произнес он.

— Вовсе нет. Я счастливый человек. Аяко помогает мне в школе, а Отоми с каждым днем все больше зарабатывает рисунками. — Он улыбнулся, не скрывая гордости и восхищения дочерьми.

Акитада посмотрел на сидевшую рядом Аяко. Руки ее покоились на коленях, но он заметил, какие сильные у нее пальцы.

А между тем ее сестра уговорила Тору сыграть с нею в го. Личико Отоми лучилось улыбкой, когда она смотрела на него. Он тоже улыбался, пока она расставляла фишки своей нежной округлой ручкой. Акитаде вдруг вспомнились холодные пальчики юной вдовы в доме Татибаны, и его поразило, какими разными были эти три молодые женщины.

Оторвавшись от раздумий, он вернулся к разговору с Хигэкуро.

— Губернатор отзывался о вашей дочери как о прекрасной художнице. Нельзя ли мне посмотреть ее работы?

— Вы говорите, губернатор? — Хигэкуро громко хлопнул в ладоши, но Отоми и Тора были увлечены игрой.

Только когда сестра взяла Отоми за плечо, та обернулась. Отец и дочь объяснились на языке жестов, потом Отоми, с улыбкой поклонившись Акитаде, направилась к лесенке на чердак. Вскоре она принесла охапку свитков и, положив их на помост, вернулась к игре.

Акитада разворачивал свиток за свитком, Хигэкуро и Аяко молча сидели у него за спиной. Отоми оказалась замечательной художницей. Сам он всегда предпочитал более сдержанные пейзажи такому вот буйству красок, но эти рисунки, выполненные с великим мастерством, поразили его точностью деталей. Он был достаточно знаком с религиозной живописью, чтобы понять — Отоми могла бы соперничать с любым столичным художником.

Когда Акитада задержал свое внимание на одном скалистом туманном пейзаже, Аяко пояснила:

— Мы тоже предпочитаем природу, но за буддийские сюжеты больше платят. Такие полотна хорошо расходятся и среди паломников, и среди местных жителей. А наша Отоми настоящий мастер деталей. Она посещает знаменитые монастыри и делает там копии росписей.

Акитада улыбнулся.

— Я бы хотел купить какой-нибудь пейзаж. Нет ли тут прекрасного вида с заливом Сагами? Когда я вернусь в столицу, он напомнит мне об этой поездке.

Аяко забеспокоилась.

— Вообще-то есть один, но его вряд ли назовешь пейзажем. Это корабль, попавший в бурю.

— Вот как? Интересно.

— Да, скорее даже изображение морского дракона. Помнишь такую картину, отец?

Хигэкуро тоже выглядел встревоженным, новее же кивнул.

— Покажи господину этот свиток, дочка, — сказал он, бросив быстрый взгляд на игроков в го.

Аяко подошла к одному из сундуков и, достав из него свиток, развернула его перед Акитадой:

— Отоми сделала этот рисунок во время своего последнего путешествия, но он огорчает ее, поэтому мы запираем его в сундук.

Изображенный на картине корабль погибал в кольцах громадного морского дракона. Волны высотой с гору, черные тучи, сверкающие зубцы молний зловеще подчеркивали неминуемость гибели людей на борту суденышка. По точности деталей эта картина не уступала остальным работам, однако выполнена была торопливыми, размашистыми мазками, которыми художница сумела во всей полноте передать ощущение хаоса.

Акитада склонился над картиной. Он разглядел солдат на корабле — вероятно, военном грузовом судне. Помимо вооруженных секирами — нагината — воинов он увидел сидящего в сторонке монаха. Люди эти, казалось, были абсолютно невозмутимы перед лицом нависшей катастрофы. Акитада подумал, что на свитке, возможно, запечатлена какая-то поучительная буддийская притча. Он вглядывался в фигурку монаха, пытаясь разгадать ее смысл, и вдруг ему показалось, что где-то он видел этого человека.

— Нельзя ли спросить у твоей сестры, где она наблюдала эту сцену? — обратился он к Аяко.

Девушка замялась, потом подошла к Отоми и передала ей вопрос Акитады. Младшая сестра испуганно вскинула голову и отчаянно зажестикулировала.

— Она не хочет говорить об этом, — пояснила Аяко.

Тогда Акитада сказал отцу девушек:

— Я не хочу огорчать вашу дочь, но у меня такое ощущение, что с этой картиной связано что-то важное и значительное.

— Вы тоже так считаете? — оживился Хигэкуро. — Я с вами согласен. Примерно месяц назад, уже после дня поминовения усопших, Отоми с группой местных паломников побывала в монастыре Безграничного Света, что в провинции Симоза. «Морской дракон» была одной из картин, привезенных из того путешествия. Мы заметили, что Отоми как-то изменилась по возвращении. Все время о чем-то думала, и ее мучили ночные кошмары. Я решил, что с ней что-то приключилось во время этого паломничества и свиток как-то причастен к этой тайне. А вы думаете, здесь есть связь с пропавшими грузами? Время-то как раз совпадает. Если такая связь существует, у меня появляется надежда помочь дочке.

— Вы правы, — согласился Акитада. — И время и место паломничества вашей дочери примерно совпадают со временем и маршрутом последнего налогового каравана. А как путешествовала ваша дочь — на корабле или пешком по побережью?

Хигэкуро озадаченно смотрел на Акитаду, потом повернулся к Отоми и спросил ее об этом на языке жестов. Девушка зажмурила на мгновение глаза и отчаянно замотала головой. Но отец настаивал, и она в конце концов кивнула. Взяв из жаровни уголек, Отоми принялась что-то корябать на полу, все время при этом жестикулируя. Хигэкуро перевел так:

— Она жила на постоялом дворе монастыря. Под его стенами проходит большая дорога, а окна монастырской гостиницы выходят на залив Сагами.

— Спросите ее, не проходил ли в это время по дороге вьючный караван.

Но когда отец перевел дочери этот вопрос, Отоми побледнела и задрожала. Она нацарапала угольком несколько неразборчивых иероглифов, потом выронила его и пошатнулась.

— Хватит! — крикнула Аяко, бросившись к плачущей сестре, и сердито сверкнула глазами на Акитаду: — Не мучайте ее!

Акитада вмиг переменил свое мнение о девушках. Аяко оказалась прекраснее своей приторно миловидной сестры. И почему Тора так слеп?

— Прошу простить меня, — сказал Акитада. — Но ты должна понять, что твоя сестра не обретет покоя, пока не облегчит душу и не поделится с нами своей тайной.

— Моя сестра не такая, как я, она художница, — сердито возразила Аяко. — У нее нежная душа. Судя по всему, кто-то напал на нее и изнасиловал, и она не может так легко это пережить. Поверьте, если бы я не боялась еще больше ее травмировать, я бы давно выяснила, кто это сделал. — Она перевела дух и яростно прибавила: — Я бы убила его!

Отоми вырвалась из объятий сестры и бросилась к Торе.

Акитада не мог отвести глаз от Аяко.

— Я уверен, что ты ошибаешься. С чего ты взяла, что твою сестру изнасиловали?

— А что же еще могло быть? — Она сердито сплюнула. — Вы посмотрите на нее! Она очень красива и вызывает похоть у мужчин. А монахов, напавших на нее, вы забыли? — Она метнула свирепый взгляд на Тору. — Не сомневаюсь, что и ваш слуга преследует примерно те же цели.

— Ничего подобного! — крикнул возмущенный Тора.

— Аяко! — прогремел на всю комнату раскатистый бас Хигэкуро.

Та покраснела и склонилась перед Торой.

— Прошу простить меня за мои слова, — буркнула она угрюмо. — Но даже в такой необычной семье, как наша, тебе не следовало бы обнимать мою сестру.

Тора поспешил выпустить из объятий Отоми, и та, всхлипывая, шмыгнула по лесенке на чердак.

Хигэкуро вздохнул.

— Вы, наверное, считаете нас странными, — повернулся он к Акитаде. — Но не забывайте, как сложилась наша жизнь. Дочки для меня все. Может, я и баловал их слишком, но все условности прошлой жизни больше ничего не значат для нас троих.

Акитада понимающе кивнул и возвратился к свитку:

— Любопытно, что оба раза во время приключений вашей дочери присутствовали монахи. Я вот интересуюсь монастырем Четырехкратной Мудрости и его настоятелем учителем Дзото. Отоми бывала там?

— Да-а, часто. — Хигэкуро задумался над вопросом. — Она ходит туда продавать свои картины паломникам. Но, по-моему, тут нет никакой связи. Ученики настоятеля Дзото всегда ей помогают. И те, что расспрашивали о ней сегодня, вероятно, просто хотели направить сюда покупателей.

— А ты что думаешь? — осторожно спросил Акитада у Аяко.

Вскинув голову, та открыто смотрела ему в глаза.

— Я думаю, что насчет монахов правы вы, а не отец. Если вы оставите мою сестру в покое, я помогу вам разобраться в этом вопросе.

Акитада рассмеялся и поклонился.

— Я восхищен крепостью твоего духа. Если твой отец разрешит, считай, что мы договорились. — И, повернувшись к Хигэкуро, спросил: — Вы доверите мне вашу дочь?

Хигэкуро задумчиво погладил бороду:

— Аяко не нуждается в моем разрешении, она вольна делать что хочет. Можете доверять ей во всем. Она никогда не растеряется в самой трудной и опасной ситуации. Вот Тора говорил нам, что вы интересуетесь палочным боем. Хотите, Аяко преподаст вам урок?

Акитаде показалось, что при этих словах девушка огорчилась, однако улыбнулась и спросила:

— Вы хотите, господин?

Сгорая от любопытства, Акитада поднялся.

— Почту за честь.

Взяв масляную лампу, Аяко повела его в темный учебный зал и зажгла там светильники. Зал словно ожил и казался теперь зловещим из-за мерцающих на сквозняке огоньков, придававших знакомым предметам таинственные, пугающие очертания.

— Выбирайте себе палку, — предложила Аяко, указав на стойку с оружием.

Ощущая некоторую неловкость, Акитада скинул уличную одежду и закатал штаны, потом выбрал себе палку и принял боевую позу.

Аяко сбросила кимоно и осталась в одних штанах. С невозмутимым видом она наклонилась подвязать на коленях тесемки. Акитада видел на полях крестьянских женщин с голой грудью, но никак не ожидал, что эта молодая красавица вот так запросто разденется перед ним, приведя его в состояние шока.

— Ты даешь уроки в таком виде? — Слова выскочили у него сами, он даже не успел спохватиться.

Она медленно распрямилась и внимательно посмотрела на него. Тело ее было прекрасно — по-мальчишески тонкий, мускулистый торс, высокие упругие груди, плоский животик, округлые бедра. Нижняя часть ее тела была скрыта под тканью штанов, но Акитада мысленно представил себе все и даже судорожно сглотнул появившийся от волнения ком в горле.

— Нет, — сухо сказала она и потянулась к висевшей на гвозде рубашке-безрукавке. — Мужчинам не нравится сражаться с женщинами, поэтому я одеваюсь в рубашку и штаны как уличный носильщик, и они воспринимают меня как мальчика. А вы тоже не готовы потягаться силой с женщиной?

— Ну что ты? Вовсе нет. Я готов. — Акитада надеялся, что плохое освещение скроет краску смущения, залившую его лицо.

Если этим шутливым тоном он и рассчитывал доказать свое мужское превосходство над девушкой-бойцом, то очень скоро его постигло горькое разочарование. Видимо, он разозлил ее, потому что она с ходу пошла в столь молниеносное и яростное наступление, что моментально его обезоружила. Ни слова не говоря, Аяко подняла с пола палку, бросила ему, и они начали снова. На этот раз Акитада старался быть внимательнее и все же снова уронил оружие. И вновь она бросила ему палку со словами:

— Техника хорошая, но вас научили только нападать. А вот защищаться вы совсем не умеете. Я покажу вам, как это делается. Нападайте на меня и смотрите, как я буду отражать ваши атаки.

Закусив губу, Акитада старался изо всех сил. К его удивлению, даже самые настойчивые и стремительные его выпады были отражены. Он уже собирался отказаться от боя и сдаться, чтобы не опозориться окончательно, когда Аяко обезоружила его в третий раз.

Он растерянно смотрел на упавшую палку и только качал головой, потом с восхищением произнес:

— Ты превосходный боец!

— Благодарю.

Слово прозвучало совсем тихо, и он внимательно посмотрел на нее. Вешая на гвоздь рубашку, она стояла спиной, и только снова одевшись в кимоно и завязав пояс, повернулась. Ему показалось, что в глазах ее стоят слезы.

— Как я поняла, вы намерены тайком посетить монастырь, — сказала она, отводя взгляд. — Если хотите, мы могли бы отправиться туда сегодня ночью.

Акитада согласился без промедления. Одеваясь, он все думал, как эта необычная девушка смогла так сильно взять его за душу и почему, интересно, ему так хочется продлить встречу с ней даже ценой бессонной ночи.

Они вернулись к остальным вместе с Отоми. Она была по-прежнему бледна, но заметно успокоилась и теперь собирала разложенные на помосте свитки.

Акитада спросил у Хигэкуро:

— Спросите у вашей дочери, могу я купить два этих свитка? С морским драконом и с горным пейзажем.

Хигэкуро передал его слова Отоми, та кивнула и принесла картины обратно.

— Это подарок, — сказал отец девушки, протягивая их Акитаде.

— Нет! — решительно возразил тот и посмотрел на Аяко. — Я заплачу самую высокую цену.

— Два серебряных слитка, — ответила та, вскинув голову.

Хигэкуро даже охнул.

— Да это же смешно! Таких денег стоила заказная икона с тремя сотнями святых!

— Четыре слитка серебром! — не раздумывая заявил Акитада, вспомнив о золоте Мотосукэ. — Честная цена за добрую работу. Я расплачусь с вашей дочерью завтра. — И, обращаясь к Торе, сказал: — Молодая госпожа Аяко предложила проводить нас сегодня ночью в монастырь. Значит, поиски твоего друга отложим до завтра.

— А что за спешка с этим монастырем? — поинтересовался Тора, недовольно поглядывая на Аяко.

— Видишь ли, Тора, этот монастырь не похож на другие. К тому же госпожа Аяко бывала там раньше, а мы с тобой нет.

— Вам придется переодеться, — заметила Аяко Акитаде.

— Значит, надо зайти в гостиницу.

— Тора, это вовсе не обязательно.

Рассерженный Тора обиженно объявил:

— Я ухожу!

Акитада мгновение помедлил, потом обратился к Аяко:

— Там может случиться все, что угодно, а Тора будет нам полезен.

Аяко резко повернулась к нему, сверля сердитым взглядом.

— Я могу справиться с любым мужчиной. Что еще я должна сделать, чтобы доказать вам это?

Акитада растерянно попятился.

— Вообще-то я не хотел… Я вовсе не хотел тебя обидеть. Просто там много монахов. Так много, что даже мы с Торой… — И, видя, какой гнев отразился на ее лице при слове «даже», поспешно прибавил: — Если нас заметят, втроем легче будет спастись. Двое могут задерживать врага, пока третий побежит за подмогой.

— Если вы будете осторожны и не станете делать глупостей, нас никто не заметит. — С этими словами она повернулась и с проворством большой кошки бросилась на чердак.

Акитада сказал, обращаясь к Хигэкуро:

— Спасибо за гостеприимство. Вы принимали меня так же сердечно, как Тору. Надеюсь, он вел себя прилично.

Хигэкуро посмотрел на Тору и Отоми — те уже закончили игру и, убирая с доски фишки, то и дело будто ненароком соприкасались руками. Бородач улыбнулся.

— Тора стал мне вроде сына. Я не хочу причинить боль Отоми, но и не могу отказать дочкам в радости, пока они молоды. — Он посмотрел Акитаде в глаза и прибавил со всей серьезностью: — Не забывайте: мы с дочками живем совсем в другом мире, и у нас свои правила.

Акитада не нашелся что ответить, поэтому просто поблагодарил хозяина за гостеприимство и забрал свои свитки.

Вскоре вернулась Аяко. Теперь на ней были черные штаны и черная рубашка с длинными рукавами. Волосы она старательно подвязала черным шарфом.

— У вас есть какая-нибудь темная одежда? — спросила она, окинув хмурым взглядом белые шелковые штаны Акитады и бледно-серое кимоно.

— Да. Хотя до твоих нарядов мне далеко, — улыбнулся он.

Эти слова, похоже, чем-то ее удивили, но она резко повернулась и бросила:

— Тогда пойдемте.