В строгой обстановке управления по надзору два человека средних лет сидели за столом напротив друг друга над стопками ровно сложенных документов. И стол, и кабинет этот принадлежали Минамото Ютаке, грозному начальнику управления, чье влияние и могущество казались беспредельными. Это был долговязый, худущий как скелет человек с реденькими седеющими волосенками, острым носом и тонкими губами, опускающимися книзу двумя унылыми складками. Он сидел, строго выпрямив спину, спрятав руки в широкие рукава своего темно-зеленого парчового кимоно, и, прищурив глазки, наблюдал за человеком напротив.

Министр юстиции Сога Йетада был одет в платье более светлого зеленого оттенка и являлся полной противоположностью Минамото. Не просто толстый, а скорее тучный, он весь был покрыт обильной растительностью — густые волосы, кустистые брови, пышные усы: даже на тыльной стороне его ладоней чернел пушок. Обе руки в данный момент были заняты — одна веером, другая чашкой чая.

— Многие при дворе предсказывали совершенно иной исход этого дела, — заметил Сога, ставя на стол пустую чашку. Он слегка подвывал при разговоре и, казалось, все время жаловался. Унылые складки возле рта обозначились глубже, когда он продолжил: — Этот клан Фудзивара вообще пользуется благосклонностью Будды. Мотосукэ вышел чистеньким из скандального дела, не только не замарав своего имени, но еще и прославившись как герой, раскрывший опасный заговор.

Министр энергично замахал веером.

— Нам надо было вовремя остановить Мото… — Он запнулся на полуслове да так и застыл с открытым ртом.

Прищуренные глаза сухопарого вельможи широко раскрылись, и он предостерегающе поднял руку.

— Вы совсем запутались, Сога. Разумеется, мы с великим облегчением и радостью восприняли новость о возвращении Фудзивары Мотосукэ из Кацузы и о его назначении главным советником в Высшем государственном совете. Столь же приятным оказалось известие, что дочь его вошла в императорский дом.

Министр вновь обрел дар речи.

— Если она произведет на свет наследника, Мотосукэ может получить должность канцлера.

— Вполне возможно. — Тонкие губы начальника управления скривились в кислой улыбке. — А ваш подчиненный, мелкий чиновник Сугавара, в два счета, станет министром юстиции.

Министр побледнел.

— Кто же мог предвидеть такой поворот событий! Сугавара всегда был мелкой сошкой, а теперь все только и говорят о его блестящем будущем. Но хуже всего распространившееся мнение, будто мы поддерживаем сторонников клана Фудзивара. И все потому, что я в свое время порекомендовал вам этого Сугавару.

Неприятная улыбка заиграла на губах начальника управления.

— Если вы ожидали иного исхода, вам следовало выбрать другого человека. Как вы могли быть так слепы и не заметить за ним столь блестящих способностей? Я просмотрел послужной список Сугавары и прочитал его отчеты. Он с отличием окончил университет, получив самые высокие оценки по юриспруденции и китайской словесности, что уже само по себе являлось подвигом и обеспечивало ему хорошую должность в правительстве. А вместо этого он просиживает штаны в ваших пыльных архивах. Его отчеты обнаруживают человека более чем сведущего и высокопрофессионального: такого интеллекта вряд ли можно ожидать от других ваших подчиненных. За ним следовало приглядывать более тщательно.

— Но именно так я и делал! — заволновался министр. — А ему вдруг вздумалось вмешаться в какие-то убийства, всех взбаламутить, а себе заработать громкое имя. Вот тогда-то я в отчаянии и предложил его кандидатуру на это задание. Ведь вы, ваша светлость, сами мне сказали, что с этим делом никто не справится. После позорной неудачи он должен был навсегда сгинуть в какой-нибудь глуши.

Начальник управления порывисто нагнулся через стол, в упор сверля министра холодным взглядом.

— Да как вы смеете переваливать на других свою вину?! Это вы допустили чудовищный просчет. А я не имею никакого отношения к вашим личным делишкам, к какой-то там личной мести, хотя, быть может, и сожалею, что доверился вам.

Министр побледнел.

— Но… но я не хотел!..

— Хватит, — сухо оборвал его Минамото. — Это вопрос закрыт.

Как только министр, беспрестанно кланяясь, удалился, начальник управления хлопком в ладоши вызвал своего секретаря.

— Впустите сюда Сугавару.

Акитада несмело вошел в комнату и опустился на колени. Он прождал за дверью больше часа — за это время его начальник, министр юстиции, успел прибыть сюда и прошел мимо, не удостоив даже кивком. И вот только что Сога вышел от начальства, вытирая вспотевшее лицо, и метнул на Акитаду такой откровенно злобный взгляд, что тот, опешив, в ужасе смотрел ему вслед.

Теперь он и сам преклонил колена перед влиятельнейшим человеком в государстве, у которого, по слухам, не было ни друзей, ни врагов, потому что все его боялись. Акитада с содроганием думал о своем будущем.

— Подойдите ближе! — прозвучал тоненький голосок, такой же холодный, как пол, на котором стоял Акитада.

Тот приблизился к столу и украдкой взглянул на важного вельможу. Надеяться было не на что. Холодные глаза, напоминающие немигающий взгляд змеи, устремленный на мышь, изучали его из-под полуопущенных век.

— Это вас мы посылали в Кацузу с проверкой дел у окончившего свой срок губернатора?

— Да, ваша светлость.

— Я читал ваш отчет. В том что касается казенных караванов с налоговыми, ценностями, он обнаруживает невероятную расхлябанность в расследовании, какую-то немыслимую удаль в действиях, граничащую с безумием, и поистине чудовищное пренебрежение к общепринятым правилам поведения. Вам удалось успешно выполнить порученное дело только благодаря неслыханном удаче благоприятному стечению обстоятельств. Что вы можете сказать по этому поводу?

— Я чрезвычайно сожалею о допущенных мною ошибках и постараюсь извлечь из них урок.

В комнате повисла тяжелая тишина. Робко подняв глаза, Акитада увидел, что вельможа смотрит куда-то вдаль, словно не замечая его присутствия. Наконец Минамото сухо процедил:

— Если вы надеялись получить еще одно подобное задание или какой-нибудь ответственный пост, то вы еще менее умны, чем я думал. У нас не принято давать серьезные должности тем, кто отличился топорной работой.

Акитада похолодел, осознав смысл этих слов.

— И все же ваш отчет достаточно ясен, и вы, похоже, неплохо справились с проверкой тамошних счетов. Такие навыки и умения требуются для определенных видов управленческой работы. Поскольку меня не слишком впечатлила ваша деятельность в Кацузе, я решил рекомендовать вас в министерство церемониала. Там недавно освободилось место старшего протоколиста. Таким образом вы повышаетесь на ползвания и ваше жалованье возрастает. На мой взгляд, ничего другого вы пока не заслуживаете.

Акитада похолодел. Министерство церемониала? Там ему придется вести записи обо всех чиновниках, об их чинах и званиях, о назначениях и увольнениях. Он будет отвечать за проведение дворцовых церемоний, организацию увеселений, за посещаемость и протокол. Эта должность обеспечит ему положение и стабильный доход, но навсегда лишит свободы выбора и вообще будущего.

Он не мог с этим согласиться. Глядя вельможе прямо в глаза, Акитада заговорил:

— Ваша светлость, со всем моим уважением я все же отклоняю ваше предложение Сфера моих знаний и умений — это юриспруденция, а не протокол и церемониал. Я надеялся, что мне поручат другое дело именно в этой области. Если сие невозможно, я предпочел бы вернуться на свое старое место скромного чиновника министерства юстиции. — Произнеся эти слова, он тут же осознал всю их неслыханную дерзость и в полном смятении распростерся ниц перед вельможей.

В течение некоторого времени в комнате раздавалось лишь недовольное начальственное пыхтение и постукивание ногтей по столу, свидетельствующие о сдерживаемом гневе.

Когда вельможа заговорил, в голосе его звучала насмешка.

— Итак, вы отказываетесь от продвижения по службе? По-моему, по глупости вы просто не осознаете всей оскорбительности своего поведения, — проговорил он с подчеркнутым спокойствием. — В таком случае позвольте указать лишь на некоторые ваши ошибки. Вы были направлены расследовать дело о хищении, касающееся только счетов и бумажек, но вместо этого взяли на себя смелость задействовать военные и гражданские силы для наведения порядка в одном из местных монастырей. В ходе этих событий вы, похоже, оставили за собою целый шлейф убийств и гору бумажной работы. — Он вдруг сорвался на крик: — Поднимите голову, посмотрите сюда! — Акитада буквально подскочил на месте, а начальник указал на кипы бумаг. — Эти документы отражают лишь жалкую часть того, что вы натворили в Кацузе. Здесь лежат отчеты четырех министров, которых вы умудрились втянуть в это расследование. А вот эти папки имеют прямое отношение к конфискованному монастырскому имуществу, и к ним прилагаются жалобы буддийского духовенства — как здешнего, так и кацузского. А в этой стопке сложена частная корреспонденция от знатных уважаемых людей и чиновников, требующих, чтобы мы или объявили буддизм вне закона, или отправили вас в ссылку как врага истинной веры. — Холодные глаза вельможи пронизывали Акитаду насквозь. — Совершенно очевидно, что вы превысили данные вам полномочия. Так что вы можете сказать в свою защиту?

Акитада проглотил ком в пересохшем горле. Он и сам прекрасно понимал свои ошибки и вину в смерти как невинных, так и виновных. Но намерения его были чисты, поэтому он сказал:

— Все дело в том, ваша светлость, что я усмотрел в действиях монаха Дзото угрозу для нашего государства. В своих последующих решениях я действовал исключительно в рамках клятвы, которую давал при поступлении на службу к его величеству. Любые менее решительные действия стали бы с моей стороны нарушением служебного долга.

— Вы еще смеете оправдывать себя? — С презрительной усмешкой начальник порывисто подался вперед. — У вас нет пока ни зрелости, ни опыта, чтобы выносить подобные суждения. Да это же просто смешно! Разве может какой-то провинциальный монах явиться угрозой нашему государству? Вам просто следовало заявить на него и его сподвижников в местный суд. Но вы предпочли выжидать, чтобы самому ввязаться в процесс, и таким образом дали преступникам время убить еще больше людей.

Это была правда. Хигэкуро был бы жив, если бы Акитада начал действовать раньше. И тот мальчик играл бы сейчас с новогодними подарками, если бы Акитада не подверг его и остальных такому риску. Все это тяжелым камнем лежало теперь на его совести, и он вновь распростерся на полу.

А вельможа продолжал свою гневную речь:

— Я уже сказал, что вы преуспели в этом деле только по воле случая. Ведь по чистой случайности картина этой девушки попала в ваши руки. И убийство князя Татибаны вы раскрыли с такой легкостью лишь благодаря невероятной небрежности, с какой убийцы обошлись с его телом. К счастью для вас, у начальника гарнизона имелось алиби, иначе вам пришлось бы обвинить в убийстве его. И задержание сподвижников Дзото стало возможным только благодаря стечению обстоятельств, а именно празднику, позволившему вам под этим предлогом провести в монастырь целый гарнизон солдат. При таком везении преуспел бы каждый дурак. Но даже тогда вы умудрились допустить, чтобы этот человек убил ребенка и напал на вас. А мать ребенка, убившая этого монаха-изменника, спасая вас, в итоге лишила нас свидетельских показаний главного подозреваемого.

Акитада ударился лбом о циновку. Справедливость этой строгой критики со стороны высшего начальства заставила его устыдиться тех глупых надежд на награду, которые он лелеял весь долгий обратный путь в столицу. Сейчас он отчаянно пытался найти хоть какие-нибудь оправдания.

— Раз вы настаиваете, то можете вернуться к своим прежним обязанностям в министерстве юстиции. Разумеется, они не предполагают никакого повышения в звании. Все. Вы свободны.

Акитада поднялся и, отвешивая низкие официальные поклоны, попятился к двери. Уже коснувшись ее пятками, он вдруг робко прокашлялся. Вельможа неохотно оторвался от своего документа.

— Прошу вашу светлость простить мне столь настойчивое любопытство, — взволнованно начал Акитада. — Но мне небезынтересна дальнейшая судьба этого дела.

— Это вряд ли вас теперь касается, но мы постановили лишить виновных монахов духовного сана и определить их на тяжелые работы на далекие северные рубежи. Если там они хорошо себя проявят, им будет позволено записаться на службу в приграничные войска. Прежний — настоятель монастыря заново утвержден в этом звании, руководить гражданскими силами назначен новый префект. — Увидев недоумение на лице Акитады, вельможа неохотно пояснил: — Благодаря усердным ходатайствам бывшего губернатора Фудзивары двое его людей продвинулись по службе. Его секретарь Акинобу станет теперь наместником губернатора. Сама же губернаторская должность перейдет к брату его величества, который останется проживать в столице. Другое повышение по службе касается начальника гарнизона Юкинари — он перейдет на службу в императорскую гвардию. Надеюсь, это все.

Акитада порадовался за Акинобу и Юкинари, но был еще один вопрос, который волновал его не меньше.

— Ваша светлость, я привез в столицу заключенного. Ему предъявлены обвинения по другому делу, по делу исчезновения госпожи…

— Замолчите! — взревел вельможа, вскакивая с места и тыча трясущимся пальцем в Акитаду. — Забудьте об этом деле, иначе вас ждет пожизненная ссылка. И не смейте задавать вопросов и упоминать где-либо о своем расследовании и вообще контактировать с любым, кто хотя бы отдаленно имеет к этому отношение. Вам понятно?

— Да. Прошу простить меня.

— Вы свободны.

На улице Акитада жадно глотнул свежего воздуха. Справа от него высился Дворец восьми министров, где под председательством самого императора заседали самые важные вельможи, призванные управлять государством. За ним располагался Зал дворцовых церемоний. А где-то далеко позади находилось министерство юстиции. Подолгу службы ему надлежало немедленно явиться туда с докладом о прибытии, но перед глазами все еще стояло искаженное ненавистью лицо Соги, поэтому он направился к главным воротам, за которыми простирался город.

Улицы и крыши домов были припорошены снегом. Люди, возбужденные и счастливые, спешили по своим делам. Город готовился к новогодним празднествам. Завтра император объявит о новых назначениях и повышениях по службе, и те, кого коснется монаршее благоволение, радостно отметят это событие, пригласив к себе на застолье менее удачливых. Сам Акитада уже был приглашен в дом Косэхиры на торжество, устраиваемое его кузеном Мотосукэ, который пока еще ждал, когда его собственная резиденция сможет принять нового советника.

По дороге домой Акитада все думал, как сообщить новости матушке. Ведь она опять рассердится на него за эту новую неудачу. Семья и так едва сводила концы с концами, а теперь еще и он вернулся — лишний рот. К Торе госпожа Сугавара отнеслась неоднозначно. Акитаде в разговоре наедине выразила свое неудовольствие, зато Торе дала понять, что он будет ее личным слугой.

Мысли о Торе немного взбодрили Акитаду. Возможно, все как-то и уладится. У них наверняка найдется время возобновить утренние тренировки. А сегодня он еще собирался показать Торе город. В общем, не так уж все плохо — по крайней мере не переведут в министерство церемониала. Эта мысль вызвала у него улыбку.

Вечером следующего дня, еще толком не оправившись после ночных гуляний с Торой по городу, Акитада направился к дому Косэхиры. Знакомя «тигра Токайдо» с достопримечательностями столицы, из коих питейные заведения занимали немалую часть списка, он успел позабыть змеиный взгляд Минамото, однако больная голова и слипающиеся глаза напоминали о вчерашних похождениях.

Акитада был, по-видимому, единственным гостем, прибывшим на праздник Мотосукэ пешим. Снаружи владений Косэхиры и во дворе горели факелы, стояло штук пятьдесят повозок всех видов и мастей. Рядом, жуя сено, топтались распряженные волы, возницы за оживленной болтовней и игрой в кости проводили свободное время у костров.

Акитада хорошо знал дом и сразу направился в гостиные покои. Повсюду сновали слуги. Один помог ему снять сапоги, другой принял верхнюю одежду, а кто-то подержал перед ним зеркало, чтобы он мог поправить шляпу.

Из комнат доносились громкие голоса и смех. Акитада шел по дому, заглядывая во все комнаты в поисках румяного и веселого лица их хозяина. Общество его пугало. Судя по пышности нарядов и количеству знаков отличия, Мотосукэ имел влиятельных друзей. Все еще памятуя о неприятной встрече с Минамото, он пожалел, что не поздравил Мотосукэ письменно, тем самым получив возможность избежать этого визита.

Но теперь рассуждать было поздно — Косэхира его заметил.

— Ага! Вот и наш герой дня! — вскричал он. — Проходи, проходи, Акитада! Тут все тебя заждались.

Акитада зарделся от смущения и беспокойно огляделся по сторонам, заметив среди гостей трех принцев из монаршей семьи, двух министров, нескольких советников — будущих коллег Мотосукэ — и даже одного из дядей самого императора. Косэхира бросился ему навстречу и за рукав втащил в комнату. Веселость хозяина, похоже, заражала присутствующих — вокруг были только улыбающиеся лица. Гости засыпали Акитаду вопросами, на которые он отвечал коротко и осторожно, надеясь, что не нарушил какого-нибудь незнакомого ему правила.

Голова его по-прежнему гудела после вчерашнего, поэтому, боясь ляпнуть что-нибудь не то, он отказался от вина. Его удивляло, что так много знатных и влиятельных людей, похоже, искренне радуются его успехам, в то время как два высших чиновника сочли его болваном и неумехой.

Через всю эту толчею Косэхира провел его в соседнюю комнату. Там на почетном месте, раскрасневшись от вина и удовольствия, восседал во всем великолепии своего пышного облачения Мотосукэ. Завидев Акитаду, он вскочил и бросился обнимать его, после чего усадил на подушку рядом с собой.

— Вот человек, которому я обязан своим успехом! — громогласно объявил он. — Если вы когда-нибудь будете тонуть, позовите его, и обретете не только спасение, но также счастье и успех!

Слова эти вызвали веселый смех и шквал вопросов. На этот раз попытки Акитады не затрагивать события в Кацузе оказались тщетными, потому что Мотосукэ взялся лично поведать обо всем, что там произошло. Свой рассказ он сопровождал цветистыми подробностями и такими откровенно льстивыми замечаниями в адрес Акитады, что тот готов был провалиться сквозь пол.

В конце концов его выручил Косэхира.

— Довольно болтовни, кузен! — сказал он, ничуть не смущаясь непочтительности к новому советнику. — Тут у нас кое-кто хочет повидаться с Акитадой.

И Косэхира крытыми галереями повел друга в свои личные покои. Акитаду мучило любопытство, но Косэхира хранил таинственный вид. Веселые голоса и смех постепенно стихли, огни факелов и фонарей остались за деревьями, и вокруг царила безмятежная тишь зимнего сада.

Перед взором Акитады расстилалось озеро, где Косэхира давал прощальную вечеринку в честь отъезда друга в дальние восточные края.

— Как изменился сад, — сказал он. — А меня и вправду кто-то ждет, или мы пришли сюда, чтобы поговорить в спокойной обстановке?

— Сейчас узнаешь, — таинственно произнес Косэхира. Сумрачным коридором они проследовали к его кабинету. Перед дверью Косэхира тронул Акитаду за рукав. — Он там. Приходи к нам, когда закончишь. — И удалился.

Акитада приоткрыл дверь. Комнату освещал только лунный свет да белизна снега снаружи. На веранде он увидел неподвижную фигуру молодого монаха в черной рясе. Тот сидел к Акитаде спиной, неторопливо перебирая пальцами четки.

Должно быть, это ошибка. Какие дела могут быть у него с монахом? Он уже хотел тихонько удалиться, когда прозвучал тихий голос:

— Это ты, Акитада?

Акитада мгновенно узнал этого человека и расстроился.

— Да, Тасуку. Меня привел Косэхира.

Монах указал на лежавшую рядом подушку, и Акитада подошел, чтобы сесть.

Разглядев вблизи лицо друга, он был потрясен. И дело было не только в бритом черепе, отливавшем в лунном свете серебристой синевой. Лицо Тасуку, некогда красивое и привлекательное, выглядело истощенным. Куда подевалась юношеская округлость щек, подбородка и рта, куда подевался здоровый загар? В темных глазах остался прежний блеск, но пухлые губы были плотно сжаты. Но еще более плачевным выглядело его тело — некогда сильное и мускулистое, теперь оно казалось худым и немощным.

— Тасуку! — вскричал Акитада. — Ты что, болен?

— Меня теперь зовут Гэнсин, — грустно улыбнулся он. — Я здоров, и у меня все хорошо. А как твои дела? Говорят, тебя здесь встретили с великими почестями. Видимо, мы все ошибались, пытаясь отговорить тебя от этой поездки.

Акитада взглянул через заснеженный сад на озеро, где когда-то, много месяцев назад, они сидели на берегу, вместе сочиняя стихи. Если бы он знал тогда, сколько жестоких и нелепых смертей увидит, то смирился бы со своей прежней унылой жизнью и не стал бы пускаться в приключения. Перед его мысленным взором возникли образы погибших — ребенка со сломанной шеей, размозженный череп Хигэкуро посреди изуродованных трупов, кровавые пузырьки на губах умирающего Дзото, щуплое тельце старого князя Татибаны.

По просторной веранде главного дома прогуливались гости Мотосукэ, любуясь лунным пейзажем. Кто-то облокотился на перила, выглянув в сад. Вот так же стояла и Аяко.

Акитада вздохнул.

— Нет. Ты оказался прав. Это было самым тяжелым испытанием из всех, какие мне выпадали в жизни.

Друг посмотрел на него, потом на печальную луну.

— Луна все та же, а мы… Как мы изменились! — произнес он.

Старине Тасуку следовало бы сочинить длинный стих про утраченное счастье. Да, оба они изменились, и никогда им не стать прежними.

— А ты не спрашиваешь, почему я отказался от мирской жизни?

— Нет, Тасуку. То есть, извини, Гэнсин. Твое решение печалит меня, но оно мне понятно.

И глаза встретились в темноте.

— Как это?

Вместо ответа Акитада достал из пояса синий цветок и протянул другу.

Он услышал сдавленный стон. Тонкие изящные пальцы крепко сжали вещицу.

— Прости, что причинил тебе боль, — сказал Акитада.

— Я стараюсь обуздывать себя, и мне это почти удается. Надеюсь, скоро мирские дела и страсти больше не тронут мою душу. Меня попросили увидеться с тобой, чтобы попрощаться. Попрощаться и навсегда расстаться с тревогами, пока еще живущими в моем сердце. Я слышал, ты привез сюда ее убийцу.

Акитада напрягся, вспомнив предостережение грозного вельможи.

— Я бы не хотел усугублять твое горе, — уклончиво ответил он.

Бледный монах улыбнулся. Теплота этой улыбки напомнила Акитаде прежнего Тасуку. А тот сказал:

— От боли освобождает только забвение. Но прийти к забвению мне поможет лишь правда.

Мысленно Акитада с ним согласился.

— Вы с госпожой Асагао были любовниками?

Друг кивнул.

— Я знаю, мне нет прощения за содеянное, но ведь мы с Асагао вместе росли. Мы жили по соседству. Я любил уже тогда, но ее отправили во дворец служить новой императрице. Время от времени я навещал ее во дворце, приносил письма от домашних. Я знал, что она там несчастлива. Однажды она поведала мне, что император удостоил ее… своим высочайшим вниманием. — Тасуку закрыл глаза.

Немного погодя он тяжело вздохнул и продолжил:

— Меня охватила страшная ревность, и я обратил свой гнев на нее. Бедная девочка! Что она могла поделать?! — Его горящие глаза ловили взгляд Акитады. — Акитада, я соблазнил ее! Мы тайно встречались на старой даче на окраине города. Паланкин доставлял Асагао из дворца к домику ее бывшей няньки, а я встречал, чтобы отвести в наше тайное убежище. — Он снова тяжко вздохнул и выглянул в сад, мерцающий в лунном свете, Акитада ждал.

— Я был недостоин се. — Исполненные муки слова странно звучали в устах этого бледного монаха. — Даря мне свою любовь, она подвергала себя чудовищному риску. Не только свою репутацию, но и будущее всей семьи. Но мне этого было мало. Я хотел, чтобы она всецело принадлежала мне. Только мне одному. И требовал все новых и новых доказательств любви, а сам расхаживал как павлин, зная, что фаворитка императора предпочла меня. Но и этого мне было мало… — Голос его сорвался.

Акитада содрогнулся. Зимний холод проникал сквозь толстые доски веранды. Надо было зайти внутрь или хотя бы захватить уличную одежду. Зато его собеседник морозного воздуха, похоже, не замечал, хотя монашеское одеяние и было совсем тоненьким.

— В ту роковую ночь я снова потребовал от нее доказательств. Я настаивал, чтобы она осталась со мной на весь следующий день и на всю ночь, хотя и понимал, что это грозило ей разоблачением. Она умоляла меня, плакала, стоя на коленях. Клялась, что собственная жизнь для нее ничего не значит и она просто не может причинить боль его величеству, от которого не видела ничего, кроме добра. Я упорствовал в своих требованиях, но Асагао проявила твердость. Уходя, она попросила, чтобы я проводил ее, но я отказался.

За этими словами последовало долгое молчание. Акитада коснулся руки друга и сквозь реденькую холстину монашеского одеяния почувствовал, какой тонкой была эта рука.

— Прости, я понимаю, какой ужас ты пережил, — тихо сказал он. — На той нашей прощальной вечеринке у тебя был… ее веер, да?

Бритая голова поникла.

— Она забыла его. Это все, что у меня осталось, больше я ее никогда не видел. Шли недели. Я думал, что она вернулась во дворец. А потом до меня дошли слухи, будто она исчезла. Я мучился догадками, не представляя, что с ней могло случиться, весь измаялся — в этом состоянии ты и видел меня на той прощальной вечеринке.

— Как же ты вынес страшную правду?

Монах посмотрел на него в упор.

— Я видел, как умирал ее убийца.

— Что?

— Этот человек умирал страшно. Такой смертью должен был бы умереть я. Ведь это из-за меня он подвергся такому соблазну. Но я остался невредим, меня не тронули. Не тронули, хотя и все знали. Не тронули, потому что я постригся в монахи. — Он замолчал, глядя на звездное небо. — И все же меня не оставили в покое. Личный секретарь императора явился ко мне в монастырь и сообщил, что убийца госпожи Асагао приговорен к смерти, но перед казнью ему полагается исповедаться. Этим исповедником стал я.

— Тасуку, я ничего не говорил им о тебе! — воскликнул Акитада.

Его друг улыбнулся.

— Знаю. Но они все равно узнали. Думаю, нашли у нее мои стихи. И меня опознал человек, у которого я снимал летний домик для наших свиданий. В общем, как бы там ни было, я отказался удовлетворить просьбу убийцы, сославшись на отсутствие опыта в духовных делах. Но мне сказали, что осужденный, требуя исповедника, назвал мое имя. Тогда-то я и понял, что им все известно. Секретарь императора сообщил мне, где и когда погибла Асагао, а потом оставил наедине с муками моей совести.

— Они поступили жестоко.

— Жестоко? Нет. Я же сказал тебе, что видел, как умирал этот бедолага. Это была долгая и мучительная смерть. А меня никто и пальцем не тронул.

Акитада не мог сдержать гнева.

— Может, пальцем они Тебя и не тронули, но эта месть чудовищна! И не трать свое сочувствие на это животное! Он убил еще двух несчастных женщин, сначала надругавшись над ними, и продолжил бы свой кровавый список, не догадайся я, что он убил госпожу Асагао.

— Ты догадался? — Горящие глаза пытливо сверлил Акитаду.

— Возможно, мне помогла в этом сама госпожа Асагао. Этот обломок синего цветка попал ко мне, когда я был Кацузе.

Тасуку разжал ладонь и посмотрел на цветок.

— Это от украшения, которое подарил ей император.

— Убийца отдал его женщине, которую позже тоже убил. Та продала его уличному лоточнику, а тот мне. А еще в городе ходила страшная история про демона с пылающим лицом, который убил знатную даму в заброшенном столичном храме. Сорвал с нее все украшения, а потом перерезал горло и распорол всю до самого низа.

Тасуку передернулся.

— Тайна ее исчезновения и этот обломок цветка слили в моем возбужденном мозгу со странной историей про демона. Позже я заметил сходство между ней и совершенным в Кацузе убийством. О своих подозрениях я доложил императору, а арестанта привез сюда. Но мне и в голову не приходило, что они вовлекут в это дело тебя. Прости.

Акитада заглянул в лицо другу в поисках понимания, и облегчением обнаружил, что тот уже обрел былое спокойствие.

— Спасибо тебе, Акитада, — тепло улыбнулся он, спрятал руки в рукава и, глядя на луну, тихо проговорил: — Как снежинки, тающие в лунном свете, как предрассветный крик совы, так кончается и сон, что мы жизнью зовем. — Он вздохом поднялся, поклонился Акитаде и бесшумно покинул веранду.

Сам того не ведая, Тасуку разбередил еще не зажившую рану. Акитада закрыл глаза и перенесся в мыслях на веранду храма богини милосердия. Где-то в ночи одиноко и скорбно ухала сова. Внизу, в безмолвном саду, женщина шагнула в объятия мужчины. Ночь обратилась днем, серым и мглистым, снег кружил в вихре танца и оседал на ее волосах хрустальным бисером. Или капельками росы.

— А-а, вот ты где! Сидишь тут один в темноте! — Косэхира положил руку Акитаде на плечо. — А Тасуку ушел? Вот бедняга!

— Да, Косэхира, он ушел. — Акитада медленно поднялся, чувствуя себя глубоким стариком — из-за онемевших от холода рук и ног и этих мыслей о смерти. — И мне тоже пора идти. День был длинный.

— Какая чепуха, друг мой! — Косэхира смотрел на него с тревогой. — Ты не должен впадать в такое уныние из-за Тасуку. Он просто устал от этого мира и выбрал себе другую жизнь. Но тебя-то ждет большое будущее. Так все говорят. Придет время, и ты свершишь великие дела. Я это чувствую. — И, решительно схватив Акитаду за руку, потащил его туда, где царили веселье, музыка и смех. Туда, где кипела жизнь.